- Придется наших жен и детей отправлять, - собрав в перерыве между вылетами семейных летчиков и техников, сказал батальонный комиссар Резницкий. - Собирайте, друзья, женщин, надо потолковать с ними.
Женщины слушали комиссара молча. Только Галина Олимпиева спросила:
- Надолго ли уедем?
Резницкий и сам не знал этого, однако, чтобы не вызывать беспокойства, ответил:
- Думаю, не надолго, месяца на три. Собирайте вещи, а завтра с утра на машины - и в город, на вокзал.
Сборы были недолги. Олимпиев, Косаренко и я отправились проводить отъезжающих, помочь им сесть на поезд. На вокзале царила неразбериха. Все пути были забиты товарными эшелонами. Паровозные гудки, охрипшие голоса комендантского наряда, возбужденные крики женщин, детский плач - все смешалось. Но поезда, набитые до отказа, все-таки уходили, подчиняясь чьей-то направляющей разумной воле.
Во второй половине следующего дня в составе шестерки, возглавляемой капитаном Жуйковым, я вылетел на боевое задание. Домой возвращались перед закатом. Огромная темно-серая туча заслонила солнце. Я посмотрел на карту. Чуть в стороне от нашего курса лежало село Зайцево. Ведущий группы повел нас к нему. Над селом носились около тридцати наших истребителей ("чайки", МИГ-1, И-16), а внизу метались бомбардировщики. Один из них уже догорал на земле, другой, дымным факелом прочерчивая предвечернее небо, стремительно падал вниз. Мы с ходу врезались в зону боя. Посмотрев вперед, я увидел какую-то черточку с шариком посредине. И только тогда, когда черточка уже превратилась в крылья, а шарик - в тупой нос истребителя, понял: еще секунда-другая - и я врежусь в самолет, идущий встречным курсом.
Резко рванул ручку на себя - и машина свечой взмыла вверх. От перегрузки в глазах поплыли желтые круги, а тело, будто свинцовой плитой, придавило к сиденью. Когда перегрузка немного уменьшилась и я начал кренить самолет на правое крыло, с ужасом заметил, что летчик другой машины произвел точно такой же маневр. Холодный пот выступил на лбу... Едва не коснувшись фюзеляжами, мы разошлись в разные стороны. На земле я рассказал об этом своим ребятам.
- Да, неосмотрительность может дорого обойтись,- сказал Олимпиев. Кажется, нам вообще не надо было заходить в район Зайцево. Там и без нас хватало истребителей.
- Жуйков хотел помочь ребятам, - возразил Савченков. - Мало ли какие ситуации бывают! А бой был горячим, правда?
В один из напряженных летных дней я пять раз поднимался в воздух. Пятый раз - в составе восьмерки капитана Банщикова, которая вылетела на прикрытие станции Мга. Сверху хорошо были видны десятки железнодорожных составов, очевидно ожидавших отправления. Мы знали, что в первую очередь пропускали воинские эшелоны в сторону Ленинграда, а потом уже те, что шли в тыл. "Вот так, наверное, и наши стоят где-нибудь", - подумал я и в ту же минуту увидел, как с севера на высоте около двух тысяч метров показалось до двадцати неприятельских бомбардировщиков.
Евгений Евгеньевич покачал самолет с крыла на крыло. Летчики подтянулись к ведущему, и вся группа со снижением понеслась навстречу "юнкерсам", чтобы не допустить удара по станции. Врезались во вражеский строй, открыли огонь. Две неприятельские машины сразу же вспыхнули. Остальные, сбросив бомбы на подходе к станции, разлетелись со снижением в разные стороны. Преследуя фашистов, мы расстреливали их почти в упор.
Вдруг с северо-востока показалась вторая группа Ю-87. Вот так ситуация! Банщиков, покачивая самолет с крыла на крыло собрал ведомых и бросился наперерез стервятникам.
У нас было преимущество в высоте метров на пятьсот. "Лаптежники" (так прозвали немецкие бомбардировщики, у которых не убиралось шасси) заколебались: видимо, они не думали, что встретят советских истребителей. Мы воспользовались их замешательством и ринулись в атаку. Так и не достигнув цели, гитлеровцы куда попало сбросили бомбы и один за другим стали поспешно снижаться, чтобы укрыться на фоне темневшего леса.
А тем временем к станции Мга приближалась третья группа бомбардировщиков. Это были Ю-88. Кто-то заметил их, подал сигнал все тем же способом покачиванием крыльев, и мы начали набирать высоту. Но моторы, работавшие на повышенном режиме, перегрелись и плохо тянули. Стало ясно, что мы не сможем подняться выше, чем противник, поэтому решили предпринять атаку снизу, когда первая тройка "юнкерсов" уже отбомбилась.
Рискуя напороться на сброшенные немцами бомбы, мы все же не прекращали атаки, однако все было безрезультатно. Утешало одно: Николай Савченков, Вадим Лойко и Николай Косаренко трассирующими очередями заставили остальное звенья немцев повернуть от станции. Да, ну а как же все-таки быть вот с этим "юнкерсом", брюхо которого перед моими глазами? Неужели уйдет? Ожесточенно жму на гашетку, но оружие молчит. Перезарядка, вторая - все бесполезно: боеприпасы кончились.
"Таранить!" - мелькнула мысль. Пошел на догон, приготовился к удару. Еще несколько мгновений - и... Но тут, словно молния, сверкнула очередь с борта другого "юнкерса". Мой самолет вздрогнул и на короткий миг как бы застыл на месте. А преследуемый бомбардировщик уходил все дальше и дальше.
Оглянулся. Никого из наших уже не было. Неподалеку от станции пламя жадно пожирало вагоны, вырванные из какого-то эшелона. Мелькнула тревожная мысль: "Может быть, там и моя семья?.." А в стороне горело несколько костров. Не самолеты ли моих друзей? И на душе стало так тоскливо, одиноко и горько, что к глазам подступили слезы. Покружив минуты две-три, я взял курс на свой аэродром. Приземлился уже в темноте.
На пробеге остановился двигатель: кончилось горючее. Подоспевшие механики оттащили самолет с взлетно-посадочной полосы.
- Наши сели? - спросил я Зайчикова.
- Никто не вернулся, - угрюмо ответил техник.
Прибежал посыльный и сказал, что меня вызывают на командный пункт. Что я скажу командиру и комиссару?
В гулкой ночной тишине снова послышался топот солдатских сапог.
- Товарищ лейтенант, - проговорил запыхавшийся посыльный. - Четверо нашлись... Майор Радченко просит вас на КП...
Утром по радио сообщили, что в воздушном бою с тремя группами бомбардировщиков, длившемся около часа, восьмерка советских истребителей сбила четырнадцать вражеских самолетов. Это была наша восьмерка. Все ребята остались живы-здоровы, ни у кого ни царапины. Но самолеты были сильно повреждены и не могли дотянуть до своего аэродрома. Пришлось посадить их на попутных площадках.
На моей машине Зайчиков насчитал сто пятьдесят шесть пробоин различной величины.
В первой половине дня четверо - Банщиков, Лойко, Савченков и Косаренко прилетели на своих израненных машинах, а трое - Жигулин, Мамыкин и Тельных на связных У-2. Радости однополчан не было конца. С блестящей победой нас поздравил по телефону командир корпуса полковник С. П. Данилов.
- Настроение приподнятое, а летать не на чем, - заметил Вячеслав Жигулин. - Четыре самолета требуют большого ремонта.
Он был прав. Беспокоясь о своей машине, я отправился на стоянку, где Зайчиков со специалистами хлопотали с раннего утра. На многих пробоинах уже белели еще не закрашенные латки.
- Посмотрите снизу, - взволнованно сказал техник. - Пробоина с шапку. Снаряд вошел сверху, с левого борта, разворотил пол и вышел под фюзеляжем. Удивительно, как это он вас не задел?
Я сел в кабину и прикинул направление полета снаряда. Он прошел ниже левой руки, что была на секторе газа, и ниже правой ноги. "Вот от чего самолет вздрогнул и на секунду как бы застыл на месте", - вспомнил я вчерашний бой. По телу невольно поползли мурашки: стоило снаряду на миллиметр отклониться вправо - моей фамилии уже не было бы в списке однополчан.
На плоскости лежал формуляр самолета, его своеобразная биография. Пробежав взглядом несколько страниц, я заметил удивившую и обрадовавшую меня запись: в графе "летчик" стояла фамилия лейтенанта Мошина, а рядом моя собственная воентехник 2 ранга Кузнецов.
- Вот так встреча!
Ничего не понимая, Николай Зайчиков молча смотрел на меня. Я рассказал ему, что этот самолет обслуживал с 1937 до марта 1940 года. Командиром экипажа в 1938 году был Александр Мошин, который впоследствии был направлен на Халхин-Гол. Там он таранил самурайский самолет и за этот подвиг был удостоен звания Героя Советского Союза.
Потом на этой машине летал старший лейтенант Пчелинцев. Мотористом у нас был Михаил Дашкевич. Наш комсомольский экипаж считался лучшим в полку. После окончания финской кампании я сдал машину и уехал учиться в Качу.
- Выходит, встретились старые друзья? Ну и ну! - улыбнулся Николай. Совершить более сорока боевых вылетов, сбить шесть фашистских самолетов - и не знать, что за машина! Что ж, теперь хочешь не хочешь, а надо заделать все сто пятьдесят шесть пробоин, да так, чтобы самолет выглядел как новенький.
Меня позвали на разбор вчерашнего боевого вылета. Проводил его заместитель командира полка Федор Иванович Фомин. Доложил капитан Банщиков, потом выступили командир звена и ведущий пары.
Старший лейтенант Лойко, посасывая пустую трубку, с которой почти никогда не расставался, дал самое точное определение вчерашнему бою: "Давка".
Скромный, несколько замкнутый, Вадим Борисович Лойко был старше остальных летчиков. Он летал еще до войны, но несчастный случай (товарищ нечаянно прострелил ему пищевод) прервал службу. Лойко долго лечился, потом демобилизовался, решив посвятить себя живописи. Он неплохо рисовал. Но в июне сорок первого его снова призвали в армию и определили в батальон аэродромного обслуживания. Бывшего летчика опять потянуло в небо, и батальонный комиссар Резницкий помог ему перейти в полк. Бой над станцией Мга был третьим боевым вылетом Лойко.
- А теперь новости, друзья, - сообщил Фомин.- Группа наших товарищей командируется в глубокий тыл получать новые самолеты.
На завод поехали младший лейтенант Василий Нечаев, старший лейтенант Павел Друзенков и другие однополчане. Мы радовались тому, что скоро и в нашей части появятся новые машины. В ленинградском небе уже встречались истребители МиГ-1 и штурмовики Ил-2. Правда, "миги" не подавали больших надежд: они были хороши лишь в борьбе с вражескими разведчиками на высоте порядка семи тысяч метров, да и то нередко отказывало оружие, а у земли, где в основном развертывались бои, "миги" были тяжеловаты и неповоротливы.
В совместных боях мы нередко выручали "мигарей", однако потери у них были довольно большие.
Другое дело штурмовики Ил-2! "Летающими танками" и "черной смертью" называли их вражеские летчики. "Ильюшины" наносили мощные удары по войскам и технике противника.
Помнится такой случай. Мы сопровождали восьмерку "илов", получивших задание нанести штурмовой удар по одному из фашистских аэродромов. Но самолетов там не оказалось, и "летающие танки" взяли курс на автостраду Москва - Ленинград. В излучине реки Тосна обнаружили автоколонну, растянувшуюся километра на два. Штурмовики с ходу ударили по хвосту колонны. Один за другим самолеты обрушивали на противника уничтожающий огонь. Выходили из пикирования настолько низко, что, казалось, вот-вот зацепят винтами за борт или кабину автомашины.
Зенитного огня у врага не было, прикрытия с воздуха тоже, поэтому штурмовка прошла исключительно удачно. Возвращаясь домой, мы заметили, что замыкающий Ил-2 почему-то отстает от основной группы, и не выпускали его из поля зрения. А когда приземлились, увидели, что мощные лопасти винта были деформированы, радиатор помят. Увлекшись атакой, летчик винтом рубил ненавистных гитлеровцев, рискуя своей собственной жизнью.
- Это действительно "черная смерть"! - уважительно и восхищенно отозвались о машине собравшиеся.
22 августа совместными усилиями сухопутных войск и авиации наступление противника на южных подступах к Ленинграду было приостановлено. На рубеже Гатчина, Ораниенбаум линия фронта стабилизировалась до середины сентября. Однако летчики нашего корпуса вели напряженную боевую работу. Среди отличившихся авиаторов были и мои сверстники - выпускники Качинского училища.
- Слышал, Николай, - как-то спросил меня Петр Олимпиев, - как Дмитрий Оскаленко бьет фашистов? Недавно он за день провел несколько воздушных боев и сбил три вражеских самолета. Вот это ас!
Дмитрий еще в Каче зарекомендовал себя способным слушателем. Он досконально знал материальную часть, безукоризненно владел теорией, был примером для однокашников в технике пилотирования. По прибытии в Ленинградский военный округ его назначили в 26-й истребительный авиационный полк, на вооружении которого имелись самолеты И-16 и И-153 ("чайки"). Два месяца учебы в мирных условиях Оскаленко использовал с максимальной пользой для повышения своего летного мастерства, а когда началась война, он сразу же включился в активные боевые действия.
И вот теперь имя двадцатилетнего лейтенанта гремело в полку и других частях соединения. Впоследствии (14 февраля 1943 года) Дмитрий Ефимович был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.
Но не только в воздухе наши летчики уничтожали самолеты противника. Они совершали дерзкие налеты и на вражеские аэродромы. Вот один из наиболее характерных примеров.
В третьей декаде августа авиационная разведка обнаружила, что на аэродроме в районе Спасской Полисти сосредоточено более семидесяти фашистских самолетов. Для нанесения удара по аэродрому было выделено четыре авиагруппы в составе сорока одной машины.
Скрытно подойдя к цели, летчики с первого захода обрушили на нее бомбовый груз. Затем начали штурмовать самолетные стоянки, делая по три-четыре захода. Реактивными снарядами и пушечно-пулеметным огнем было уничтожено двадцать шесть вражеских машин. Гитлеровцы попытались вырваться из этого буйства пламени, но попытка обошлась им дорого: наши истребители уничтожили на взлете еще четырнадцать неприятельских самолетов.
О налете немцы, видимо, сообщили на соседний аэродром. Вскоре оттуда поднялось двенадцать "мессершмиттов". Наши смело вступили с ними в бой и сбили шесть машин.
Это была великолепная победа, о которой сразу же узнал весь фронт: газеты и радио умело, оперативно пропагандировали боевые успехи часовых ленинградского неба.
А три дня спустя сводная группа летчиков нашего, 192, 193 и 26-го истребительных авиаполков получила новое задание - произвести штурмовку большой мотомеханизированной колонны гитлеровцев на участке дороги Тосно Саблино. В воздух поднялись семь "чаек" и девятка И-16. Достигнув заданного района, истребители приступили к боевой работе. Несмотря на обстрел с земли, летчикам удалось поджечь несколько автомашин. Кроме того, они уничтожили много мотоциклов, фашистских солдат и офицеров.
Редко бывают такие удачи, какая выпала на долю наших ребят 28 августа. Прикрывая наземные войска в районе Тосно, семерка И-16 встретила пятнадцать неприятельских самолетов. Силы были неравны - один к двум, но истребители смело вступили в бой с гитлеровцами и уничтожили пять из них.
Вторая семерка проявила еще большую самоотверженность. Отражая налет фашистов на войска в районе Мги, она неожиданно оказалась перед целой армадой бомбардировщиков и истребителей врага. Соотношение было один к десяти. И тем не менее наши летчики приняли бои. Приняли потому, что на них надеялись братья по оружию, находившиеся под их защитой на священной ленинградской земле. Отважные коммунисты и комсомольцы выиграли поединок, сбив при этом двенадцать машин противника. Героев поздравил полковник Данилов, командир 7-го истребительного авиакорпуса ПВО.
Благодаря активным действиям авиации и зенитной артиллерии к городу за весь август удалось прорваться всего лишь девятнадцати вражеским самолетам. Однако противник, не считаясь с потерями, продолжал наступление. Его войска вышли к Колпино, прорвались через реку Мга, захватили Шлиссельбург и отрезали Ленинград от Большой земли.
Глава четвертая. В тисках блокады
В осажденный город вели два пути: воздушный и водный, по Ладожскому озеру. С восточного берега озера караваны судов шли с продовольствием, медикаментами, войсками и оружием. В районе мыса и маяка Осиновец они разгружались и отправлялись в обратный рейс с детьми, женщинами, не успевшими эвакуироваться, ранеными солдатами и командирами. Гитлеровцы постоянно держали под ударом и "воздушный мост", забитый транспортными самолетами, и водную магистраль, поэтому нам, летчикам-истребителям, приходилось с утра до вечера висеть в небе, конвоировать транспорты, непрерывно отбивать атаки "мессершмиттов" и "юнкерсов". К тому времени меня и лейтенанта Павла Шевелева утвердили в должности командиров звеньев.
В первых числах сентября меня вызвал командир эскадрильи и сказал:
- Полетите сопровождать транспортные самолеты от Тихвина до Ленинграда. Изучите как следует маршрут, проверьте материальную часть и оружие: идти придется над водой.
Вылетели на другой день ранним утром, когда только что смолкла жестокая артиллерийская канонада и прекратилась сильнейшая бомбежка. Над Ладогой кое-где еще висел туман. Шли прижимаясь к воде - я впереди, Николай Савченков и Александр Савченко, мои ведомые, слева и справа. Лететь вне видимости берегов было не то что страшно, но как-то непривычно: казалось, и мотор постукивает, и скорость маловата - все не так, как над землей.
Вскоре по курсу показался берег, потом надвинулся лесной массив, среди которого мы и отыскали аэродром. Приземлившись, доложили оперативному дежурному.
- Заправьте машины и ожидайте дальнейших указаний, - распорядился он.
На опушке леса на некотором удалении друг от друга стояли транспортные самолеты.
- Вот с этими, что ли, пойдем в обратный путь? - спросил Николай и растянулся на траве.
- Наверное, с этими.
Мы тоже прилегли.
Минут через тридцать к нам подошли две симпатичные девушки, одетые в новые синие комбинезоны.
- Где командир звена?
Девушки, вероятно, приняли нас за механиков.
- А зачем он вам? - полюбопытствовал Николай.
- Нужен.
Саша показал на меня.
- Ну вот что, - решительно сказала одна из незнакомок, - нам некогда шутить. Где командир?
Пришлось представиться самому.
Вскоре пришли еще две девушки, тоже летчицы с транспортных машин. Обсудили все детали перелета через Ладогу. Договорились, что девчата поведут свои самолеты плотным строем на высоте не более двадцати - тридцати метров, а мы полетим выше. Таким образом, "мессершмитты" не смогут подойти к ним ни снизу, ни сверху.
- А как там, в Ленинграде? - озабоченно спросили девушки.
- Сегодня била по городу артиллерия, была сильная бомбежка, - хмуро ответил Саша Савченко. - Наши, наверное, весь день в воздухе, а мы вот тут на травке лежим, солнечные ванны принимаем.
Девчата погрустнели, вздохнули.
Оперативный дежурный предупредил о вылете.
И вот под нами холодновато поблескивает озерная гладь. Транспортные самолеты идут над самой водой плотным строем, девушки боятся отстать. Оно и понятно - впервые летят над Ладогой. Берег скрылся. Кругом небо да вода.
Жаль, что нет радио: надо бы подбодрить наших подопечных.
Впереди показался караван барж. Теперь ожидай налета. Так и случилось. Спустя некоторое время над судами появились вражеские самолеты. Я оглядел строй транспортников. Замыкающая машина начала отставать. Совсем некстати.
"Мессершмитты" принялись штурмовать баржи. Я оторвался от ведомых и, снизившись, покачал крыльями: внимание, девушки! Те поняли сигнал, и замыкающий самолет подтянулся. Вот так, теперь в случае чего легче будет прикрывать.
Караван барж все ближе. Заметив транспортные самолеты, гитлеровцы оставили суда и начали строить маневр для атаки. Строй заколыхался: заметно нервничают девчата. Первая пара "мессеров" набрала метров шестьсот высоты и ринулась вниз. За ней последовала и вторая пара.
Сейчас противник откроет огонь. Николай трассирующей очередью заградительного огня отогнал первого атакующего "мессера", и тот на выходе из пикирования попал в прицел Александра. Длинная очередь - и машина с черными крестами рухнула в воду чуть впереди наших транспортных самолетов. Напарник сбитого метнулся в сторону. Вторая пара тоже отвернула. А когда мы сделали разворот над караваном барж, немцы и вовсе скрылись из виду.
До комендантского аэродрома повстречалось еще несколько любителей легкой добычи, но они, видимо, имели другую задачу и вступить с нами в бой не решились. Едва наша группа приземлилась, девчата выскочили из кабин и со всех ног бросились к нам:
- Ой, ребята, какие же вы молодцы!
- Спасибо вам!
Милые девушки, они не знали, что сегодня многим ленинградским летчикам пришлось потрудиться значительно больше, чем нам. Впрочем, я и сам узнал об этом только ночью от заместителя командира полка Федора Ивановича Фомина.
На одном из вражеских аэродромов Ленинградского фронта старший лейтенант Осипов из соединения Героя Советского Союза полковника Торопчина обнаружил около пятидесяти Ю-87 и Ме-109. Полковник приказал произвести налет. Прямым попаданием бомб и пулеметным огнем наши летчики уничтожили двадцать две фашистские машины. А через три часа туда же вылетела группа самолетов из полка майора Благовещенского. От сброшенных бомб на аэродроме возник огромный пожар. Горели цистерны с горючим, самолеты, склады,
В тот же день летчики уничтожили пятьдесят вражеских автомашин и несколько зенитных орудий. Особенно отличился старший лейтенант Гаврилец. Атаковав группу гитлеровских самолетов, он поджег один "месс" и тут же ринулся на другой немецкий истребитель. Но боезапас уже кончился. Пришлось идти на таран. Фашиста сбил и сам остался невредим. Отважный парень!
Девчата угощали нас печеньем, шоколадом, пригласили вместе поужинать. Однако совместный ужин так и не состоялся. Майор Радченко срочно вызвал звено на основной аэродром.
Собрав всех летчиков, командир полка сказал:
- Участились налеты на город. Приказано все силы сосредоточить в один кулак.
Более подробно о сложившейся обстановке нас проинформировал комиссар:
- Девятого сентября, как вы знаете, гитлеровцы начали новое наступление. Главный удар они предприняли из района западнее Красногвардейска, вспомогательный - из района южнее Колпино. Враг рядом. Положение чрезвычайно серьезное. По сути, Ленинград стал фронтовым городом. В ближайшие дни ожидаются бои, равных которым здесь еще не было. Ленинградцы верят, что воздушный щит, частью которого мы являемся, выдержит любые испытания. Мы должны отстоять Ленинград во что бы то ни стало, не допустить варварского разрушения города - колыбели революции. - Резницкий особо подчеркнул эти слова.
Комиссар всегда говорил мало, но по существу и очень душевно. Мы все уважали его за это.
В тот день фашистские самолеты несколько раз пытались прорваться к городу, но наша авиация и зенитная артиллерия успешно отбили все налеты. Лишь поздним вечером одиночные вражеские самолеты на большой высоте прорвались к Ленинграду и в различных районах сбросили фугасные и зажигательные бомбы. На подступах к городу, на аэродромах и над самим городом был уничтожен тридцать один самолет противника.
Мы все с нетерпением ждали новой техники. В полк уже поступили красочные альбомы с рисунками новых самолетов, летно-тактические данные которых нам предстояло изучать. А пока по боевому приказу в небо взлетали наши испытанные И-16.
Над аэродромом взвилась зеленая ракета. Мы поднялись в воздух. Знакомые с детства площади, парки, улицы и даже отдельные здания выглядели теперь по-фронтовому сурово. С высоты двух тысяч метров нам отчетливо был виден весь город - воин в своих боевых доспехах. В небе кроме нашей девятки, возглавляемой Новиковым, находилось еще несколько групп истребителей. Вероятно, ожидался налет немецкой авиации. Предположение оправдалось. Спустя минуту-другую в просветах облаков замелькали зловещие тени вражеских самолетов.
Наверху соседи уже завязали бой, а мы продолжали патрулировать, рассредоточившись тремя группами по фронту. В небе бешено ревели моторы, рвались снаряды, трещали пулеметные очереди.
Несколько впереди меня и чуть выше в разрыве облаков неожиданно появился бомбардировщик Ю-88. В открытых люках были видны бомбы. "Неужели успеет сбросить?" - обожгла тревожная мысль. Почти мгновенно я открыл огонь по нижней части пилотской кабины. "Юнкерс" шарахнулся в спасительную облачность, но было уже поздно. Так и не успев нажать на кнопку сброса смертоносного груза, летчик, вероятно, выпустил из рук штурвал, потому что машина, объятая пламенем, устремилась вниз и, не достигнув земли, взорвалась.
Слева и справа, от меня бушевало огненное небо. Истребители дрались насмерть. В этом жестоком бою вражеский снаряд настиг самолет Дмитрия Оскаленко, и он упал на улице Стачек. Не стало еще одного качинца. Прощай, Дима!
Костя Решетников, лейтенант из соседнего полка, атаковавший вместе с Дмитрием Оскаленко косяк "юнкерсов", стал жертвой "мессершмиттов". Его самолет врезался в землю на территории зоопарка, возле бассейна.
Более часа длился этот бой. Как только техники и механики заправляли наши машины, мы снова взлетали. И снова завязывалась схватка. Только к ночи напряжение стало спадать. Подсчитали: летчики поднимались в небо по шесть-семь раз, а Василий Добровольский - восемь. От усталости все валились с ног.
Женщины слушали комиссара молча. Только Галина Олимпиева спросила:
- Надолго ли уедем?
Резницкий и сам не знал этого, однако, чтобы не вызывать беспокойства, ответил:
- Думаю, не надолго, месяца на три. Собирайте вещи, а завтра с утра на машины - и в город, на вокзал.
Сборы были недолги. Олимпиев, Косаренко и я отправились проводить отъезжающих, помочь им сесть на поезд. На вокзале царила неразбериха. Все пути были забиты товарными эшелонами. Паровозные гудки, охрипшие голоса комендантского наряда, возбужденные крики женщин, детский плач - все смешалось. Но поезда, набитые до отказа, все-таки уходили, подчиняясь чьей-то направляющей разумной воле.
Во второй половине следующего дня в составе шестерки, возглавляемой капитаном Жуйковым, я вылетел на боевое задание. Домой возвращались перед закатом. Огромная темно-серая туча заслонила солнце. Я посмотрел на карту. Чуть в стороне от нашего курса лежало село Зайцево. Ведущий группы повел нас к нему. Над селом носились около тридцати наших истребителей ("чайки", МИГ-1, И-16), а внизу метались бомбардировщики. Один из них уже догорал на земле, другой, дымным факелом прочерчивая предвечернее небо, стремительно падал вниз. Мы с ходу врезались в зону боя. Посмотрев вперед, я увидел какую-то черточку с шариком посредине. И только тогда, когда черточка уже превратилась в крылья, а шарик - в тупой нос истребителя, понял: еще секунда-другая - и я врежусь в самолет, идущий встречным курсом.
Резко рванул ручку на себя - и машина свечой взмыла вверх. От перегрузки в глазах поплыли желтые круги, а тело, будто свинцовой плитой, придавило к сиденью. Когда перегрузка немного уменьшилась и я начал кренить самолет на правое крыло, с ужасом заметил, что летчик другой машины произвел точно такой же маневр. Холодный пот выступил на лбу... Едва не коснувшись фюзеляжами, мы разошлись в разные стороны. На земле я рассказал об этом своим ребятам.
- Да, неосмотрительность может дорого обойтись,- сказал Олимпиев. Кажется, нам вообще не надо было заходить в район Зайцево. Там и без нас хватало истребителей.
- Жуйков хотел помочь ребятам, - возразил Савченков. - Мало ли какие ситуации бывают! А бой был горячим, правда?
В один из напряженных летных дней я пять раз поднимался в воздух. Пятый раз - в составе восьмерки капитана Банщикова, которая вылетела на прикрытие станции Мга. Сверху хорошо были видны десятки железнодорожных составов, очевидно ожидавших отправления. Мы знали, что в первую очередь пропускали воинские эшелоны в сторону Ленинграда, а потом уже те, что шли в тыл. "Вот так, наверное, и наши стоят где-нибудь", - подумал я и в ту же минуту увидел, как с севера на высоте около двух тысяч метров показалось до двадцати неприятельских бомбардировщиков.
Евгений Евгеньевич покачал самолет с крыла на крыло. Летчики подтянулись к ведущему, и вся группа со снижением понеслась навстречу "юнкерсам", чтобы не допустить удара по станции. Врезались во вражеский строй, открыли огонь. Две неприятельские машины сразу же вспыхнули. Остальные, сбросив бомбы на подходе к станции, разлетелись со снижением в разные стороны. Преследуя фашистов, мы расстреливали их почти в упор.
Вдруг с северо-востока показалась вторая группа Ю-87. Вот так ситуация! Банщиков, покачивая самолет с крыла на крыло собрал ведомых и бросился наперерез стервятникам.
У нас было преимущество в высоте метров на пятьсот. "Лаптежники" (так прозвали немецкие бомбардировщики, у которых не убиралось шасси) заколебались: видимо, они не думали, что встретят советских истребителей. Мы воспользовались их замешательством и ринулись в атаку. Так и не достигнув цели, гитлеровцы куда попало сбросили бомбы и один за другим стали поспешно снижаться, чтобы укрыться на фоне темневшего леса.
А тем временем к станции Мга приближалась третья группа бомбардировщиков. Это были Ю-88. Кто-то заметил их, подал сигнал все тем же способом покачиванием крыльев, и мы начали набирать высоту. Но моторы, работавшие на повышенном режиме, перегрелись и плохо тянули. Стало ясно, что мы не сможем подняться выше, чем противник, поэтому решили предпринять атаку снизу, когда первая тройка "юнкерсов" уже отбомбилась.
Рискуя напороться на сброшенные немцами бомбы, мы все же не прекращали атаки, однако все было безрезультатно. Утешало одно: Николай Савченков, Вадим Лойко и Николай Косаренко трассирующими очередями заставили остальное звенья немцев повернуть от станции. Да, ну а как же все-таки быть вот с этим "юнкерсом", брюхо которого перед моими глазами? Неужели уйдет? Ожесточенно жму на гашетку, но оружие молчит. Перезарядка, вторая - все бесполезно: боеприпасы кончились.
"Таранить!" - мелькнула мысль. Пошел на догон, приготовился к удару. Еще несколько мгновений - и... Но тут, словно молния, сверкнула очередь с борта другого "юнкерса". Мой самолет вздрогнул и на короткий миг как бы застыл на месте. А преследуемый бомбардировщик уходил все дальше и дальше.
Оглянулся. Никого из наших уже не было. Неподалеку от станции пламя жадно пожирало вагоны, вырванные из какого-то эшелона. Мелькнула тревожная мысль: "Может быть, там и моя семья?.." А в стороне горело несколько костров. Не самолеты ли моих друзей? И на душе стало так тоскливо, одиноко и горько, что к глазам подступили слезы. Покружив минуты две-три, я взял курс на свой аэродром. Приземлился уже в темноте.
На пробеге остановился двигатель: кончилось горючее. Подоспевшие механики оттащили самолет с взлетно-посадочной полосы.
- Наши сели? - спросил я Зайчикова.
- Никто не вернулся, - угрюмо ответил техник.
Прибежал посыльный и сказал, что меня вызывают на командный пункт. Что я скажу командиру и комиссару?
В гулкой ночной тишине снова послышался топот солдатских сапог.
- Товарищ лейтенант, - проговорил запыхавшийся посыльный. - Четверо нашлись... Майор Радченко просит вас на КП...
Утром по радио сообщили, что в воздушном бою с тремя группами бомбардировщиков, длившемся около часа, восьмерка советских истребителей сбила четырнадцать вражеских самолетов. Это была наша восьмерка. Все ребята остались живы-здоровы, ни у кого ни царапины. Но самолеты были сильно повреждены и не могли дотянуть до своего аэродрома. Пришлось посадить их на попутных площадках.
На моей машине Зайчиков насчитал сто пятьдесят шесть пробоин различной величины.
В первой половине дня четверо - Банщиков, Лойко, Савченков и Косаренко прилетели на своих израненных машинах, а трое - Жигулин, Мамыкин и Тельных на связных У-2. Радости однополчан не было конца. С блестящей победой нас поздравил по телефону командир корпуса полковник С. П. Данилов.
- Настроение приподнятое, а летать не на чем, - заметил Вячеслав Жигулин. - Четыре самолета требуют большого ремонта.
Он был прав. Беспокоясь о своей машине, я отправился на стоянку, где Зайчиков со специалистами хлопотали с раннего утра. На многих пробоинах уже белели еще не закрашенные латки.
- Посмотрите снизу, - взволнованно сказал техник. - Пробоина с шапку. Снаряд вошел сверху, с левого борта, разворотил пол и вышел под фюзеляжем. Удивительно, как это он вас не задел?
Я сел в кабину и прикинул направление полета снаряда. Он прошел ниже левой руки, что была на секторе газа, и ниже правой ноги. "Вот от чего самолет вздрогнул и на секунду как бы застыл на месте", - вспомнил я вчерашний бой. По телу невольно поползли мурашки: стоило снаряду на миллиметр отклониться вправо - моей фамилии уже не было бы в списке однополчан.
На плоскости лежал формуляр самолета, его своеобразная биография. Пробежав взглядом несколько страниц, я заметил удивившую и обрадовавшую меня запись: в графе "летчик" стояла фамилия лейтенанта Мошина, а рядом моя собственная воентехник 2 ранга Кузнецов.
- Вот так встреча!
Ничего не понимая, Николай Зайчиков молча смотрел на меня. Я рассказал ему, что этот самолет обслуживал с 1937 до марта 1940 года. Командиром экипажа в 1938 году был Александр Мошин, который впоследствии был направлен на Халхин-Гол. Там он таранил самурайский самолет и за этот подвиг был удостоен звания Героя Советского Союза.
Потом на этой машине летал старший лейтенант Пчелинцев. Мотористом у нас был Михаил Дашкевич. Наш комсомольский экипаж считался лучшим в полку. После окончания финской кампании я сдал машину и уехал учиться в Качу.
- Выходит, встретились старые друзья? Ну и ну! - улыбнулся Николай. Совершить более сорока боевых вылетов, сбить шесть фашистских самолетов - и не знать, что за машина! Что ж, теперь хочешь не хочешь, а надо заделать все сто пятьдесят шесть пробоин, да так, чтобы самолет выглядел как новенький.
Меня позвали на разбор вчерашнего боевого вылета. Проводил его заместитель командира полка Федор Иванович Фомин. Доложил капитан Банщиков, потом выступили командир звена и ведущий пары.
Старший лейтенант Лойко, посасывая пустую трубку, с которой почти никогда не расставался, дал самое точное определение вчерашнему бою: "Давка".
Скромный, несколько замкнутый, Вадим Борисович Лойко был старше остальных летчиков. Он летал еще до войны, но несчастный случай (товарищ нечаянно прострелил ему пищевод) прервал службу. Лойко долго лечился, потом демобилизовался, решив посвятить себя живописи. Он неплохо рисовал. Но в июне сорок первого его снова призвали в армию и определили в батальон аэродромного обслуживания. Бывшего летчика опять потянуло в небо, и батальонный комиссар Резницкий помог ему перейти в полк. Бой над станцией Мга был третьим боевым вылетом Лойко.
- А теперь новости, друзья, - сообщил Фомин.- Группа наших товарищей командируется в глубокий тыл получать новые самолеты.
На завод поехали младший лейтенант Василий Нечаев, старший лейтенант Павел Друзенков и другие однополчане. Мы радовались тому, что скоро и в нашей части появятся новые машины. В ленинградском небе уже встречались истребители МиГ-1 и штурмовики Ил-2. Правда, "миги" не подавали больших надежд: они были хороши лишь в борьбе с вражескими разведчиками на высоте порядка семи тысяч метров, да и то нередко отказывало оружие, а у земли, где в основном развертывались бои, "миги" были тяжеловаты и неповоротливы.
В совместных боях мы нередко выручали "мигарей", однако потери у них были довольно большие.
Другое дело штурмовики Ил-2! "Летающими танками" и "черной смертью" называли их вражеские летчики. "Ильюшины" наносили мощные удары по войскам и технике противника.
Помнится такой случай. Мы сопровождали восьмерку "илов", получивших задание нанести штурмовой удар по одному из фашистских аэродромов. Но самолетов там не оказалось, и "летающие танки" взяли курс на автостраду Москва - Ленинград. В излучине реки Тосна обнаружили автоколонну, растянувшуюся километра на два. Штурмовики с ходу ударили по хвосту колонны. Один за другим самолеты обрушивали на противника уничтожающий огонь. Выходили из пикирования настолько низко, что, казалось, вот-вот зацепят винтами за борт или кабину автомашины.
Зенитного огня у врага не было, прикрытия с воздуха тоже, поэтому штурмовка прошла исключительно удачно. Возвращаясь домой, мы заметили, что замыкающий Ил-2 почему-то отстает от основной группы, и не выпускали его из поля зрения. А когда приземлились, увидели, что мощные лопасти винта были деформированы, радиатор помят. Увлекшись атакой, летчик винтом рубил ненавистных гитлеровцев, рискуя своей собственной жизнью.
- Это действительно "черная смерть"! - уважительно и восхищенно отозвались о машине собравшиеся.
22 августа совместными усилиями сухопутных войск и авиации наступление противника на южных подступах к Ленинграду было приостановлено. На рубеже Гатчина, Ораниенбаум линия фронта стабилизировалась до середины сентября. Однако летчики нашего корпуса вели напряженную боевую работу. Среди отличившихся авиаторов были и мои сверстники - выпускники Качинского училища.
- Слышал, Николай, - как-то спросил меня Петр Олимпиев, - как Дмитрий Оскаленко бьет фашистов? Недавно он за день провел несколько воздушных боев и сбил три вражеских самолета. Вот это ас!
Дмитрий еще в Каче зарекомендовал себя способным слушателем. Он досконально знал материальную часть, безукоризненно владел теорией, был примером для однокашников в технике пилотирования. По прибытии в Ленинградский военный округ его назначили в 26-й истребительный авиационный полк, на вооружении которого имелись самолеты И-16 и И-153 ("чайки"). Два месяца учебы в мирных условиях Оскаленко использовал с максимальной пользой для повышения своего летного мастерства, а когда началась война, он сразу же включился в активные боевые действия.
И вот теперь имя двадцатилетнего лейтенанта гремело в полку и других частях соединения. Впоследствии (14 февраля 1943 года) Дмитрий Ефимович был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.
Но не только в воздухе наши летчики уничтожали самолеты противника. Они совершали дерзкие налеты и на вражеские аэродромы. Вот один из наиболее характерных примеров.
В третьей декаде августа авиационная разведка обнаружила, что на аэродроме в районе Спасской Полисти сосредоточено более семидесяти фашистских самолетов. Для нанесения удара по аэродрому было выделено четыре авиагруппы в составе сорока одной машины.
Скрытно подойдя к цели, летчики с первого захода обрушили на нее бомбовый груз. Затем начали штурмовать самолетные стоянки, делая по три-четыре захода. Реактивными снарядами и пушечно-пулеметным огнем было уничтожено двадцать шесть вражеских машин. Гитлеровцы попытались вырваться из этого буйства пламени, но попытка обошлась им дорого: наши истребители уничтожили на взлете еще четырнадцать неприятельских самолетов.
О налете немцы, видимо, сообщили на соседний аэродром. Вскоре оттуда поднялось двенадцать "мессершмиттов". Наши смело вступили с ними в бой и сбили шесть машин.
Это была великолепная победа, о которой сразу же узнал весь фронт: газеты и радио умело, оперативно пропагандировали боевые успехи часовых ленинградского неба.
А три дня спустя сводная группа летчиков нашего, 192, 193 и 26-го истребительных авиаполков получила новое задание - произвести штурмовку большой мотомеханизированной колонны гитлеровцев на участке дороги Тосно Саблино. В воздух поднялись семь "чаек" и девятка И-16. Достигнув заданного района, истребители приступили к боевой работе. Несмотря на обстрел с земли, летчикам удалось поджечь несколько автомашин. Кроме того, они уничтожили много мотоциклов, фашистских солдат и офицеров.
Редко бывают такие удачи, какая выпала на долю наших ребят 28 августа. Прикрывая наземные войска в районе Тосно, семерка И-16 встретила пятнадцать неприятельских самолетов. Силы были неравны - один к двум, но истребители смело вступили в бой с гитлеровцами и уничтожили пять из них.
Вторая семерка проявила еще большую самоотверженность. Отражая налет фашистов на войска в районе Мги, она неожиданно оказалась перед целой армадой бомбардировщиков и истребителей врага. Соотношение было один к десяти. И тем не менее наши летчики приняли бои. Приняли потому, что на них надеялись братья по оружию, находившиеся под их защитой на священной ленинградской земле. Отважные коммунисты и комсомольцы выиграли поединок, сбив при этом двенадцать машин противника. Героев поздравил полковник Данилов, командир 7-го истребительного авиакорпуса ПВО.
Благодаря активным действиям авиации и зенитной артиллерии к городу за весь август удалось прорваться всего лишь девятнадцати вражеским самолетам. Однако противник, не считаясь с потерями, продолжал наступление. Его войска вышли к Колпино, прорвались через реку Мга, захватили Шлиссельбург и отрезали Ленинград от Большой земли.
Глава четвертая. В тисках блокады
В осажденный город вели два пути: воздушный и водный, по Ладожскому озеру. С восточного берега озера караваны судов шли с продовольствием, медикаментами, войсками и оружием. В районе мыса и маяка Осиновец они разгружались и отправлялись в обратный рейс с детьми, женщинами, не успевшими эвакуироваться, ранеными солдатами и командирами. Гитлеровцы постоянно держали под ударом и "воздушный мост", забитый транспортными самолетами, и водную магистраль, поэтому нам, летчикам-истребителям, приходилось с утра до вечера висеть в небе, конвоировать транспорты, непрерывно отбивать атаки "мессершмиттов" и "юнкерсов". К тому времени меня и лейтенанта Павла Шевелева утвердили в должности командиров звеньев.
В первых числах сентября меня вызвал командир эскадрильи и сказал:
- Полетите сопровождать транспортные самолеты от Тихвина до Ленинграда. Изучите как следует маршрут, проверьте материальную часть и оружие: идти придется над водой.
Вылетели на другой день ранним утром, когда только что смолкла жестокая артиллерийская канонада и прекратилась сильнейшая бомбежка. Над Ладогой кое-где еще висел туман. Шли прижимаясь к воде - я впереди, Николай Савченков и Александр Савченко, мои ведомые, слева и справа. Лететь вне видимости берегов было не то что страшно, но как-то непривычно: казалось, и мотор постукивает, и скорость маловата - все не так, как над землей.
Вскоре по курсу показался берег, потом надвинулся лесной массив, среди которого мы и отыскали аэродром. Приземлившись, доложили оперативному дежурному.
- Заправьте машины и ожидайте дальнейших указаний, - распорядился он.
На опушке леса на некотором удалении друг от друга стояли транспортные самолеты.
- Вот с этими, что ли, пойдем в обратный путь? - спросил Николай и растянулся на траве.
- Наверное, с этими.
Мы тоже прилегли.
Минут через тридцать к нам подошли две симпатичные девушки, одетые в новые синие комбинезоны.
- Где командир звена?
Девушки, вероятно, приняли нас за механиков.
- А зачем он вам? - полюбопытствовал Николай.
- Нужен.
Саша показал на меня.
- Ну вот что, - решительно сказала одна из незнакомок, - нам некогда шутить. Где командир?
Пришлось представиться самому.
Вскоре пришли еще две девушки, тоже летчицы с транспортных машин. Обсудили все детали перелета через Ладогу. Договорились, что девчата поведут свои самолеты плотным строем на высоте не более двадцати - тридцати метров, а мы полетим выше. Таким образом, "мессершмитты" не смогут подойти к ним ни снизу, ни сверху.
- А как там, в Ленинграде? - озабоченно спросили девушки.
- Сегодня била по городу артиллерия, была сильная бомбежка, - хмуро ответил Саша Савченко. - Наши, наверное, весь день в воздухе, а мы вот тут на травке лежим, солнечные ванны принимаем.
Девчата погрустнели, вздохнули.
Оперативный дежурный предупредил о вылете.
И вот под нами холодновато поблескивает озерная гладь. Транспортные самолеты идут над самой водой плотным строем, девушки боятся отстать. Оно и понятно - впервые летят над Ладогой. Берег скрылся. Кругом небо да вода.
Жаль, что нет радио: надо бы подбодрить наших подопечных.
Впереди показался караван барж. Теперь ожидай налета. Так и случилось. Спустя некоторое время над судами появились вражеские самолеты. Я оглядел строй транспортников. Замыкающая машина начала отставать. Совсем некстати.
"Мессершмитты" принялись штурмовать баржи. Я оторвался от ведомых и, снизившись, покачал крыльями: внимание, девушки! Те поняли сигнал, и замыкающий самолет подтянулся. Вот так, теперь в случае чего легче будет прикрывать.
Караван барж все ближе. Заметив транспортные самолеты, гитлеровцы оставили суда и начали строить маневр для атаки. Строй заколыхался: заметно нервничают девчата. Первая пара "мессеров" набрала метров шестьсот высоты и ринулась вниз. За ней последовала и вторая пара.
Сейчас противник откроет огонь. Николай трассирующей очередью заградительного огня отогнал первого атакующего "мессера", и тот на выходе из пикирования попал в прицел Александра. Длинная очередь - и машина с черными крестами рухнула в воду чуть впереди наших транспортных самолетов. Напарник сбитого метнулся в сторону. Вторая пара тоже отвернула. А когда мы сделали разворот над караваном барж, немцы и вовсе скрылись из виду.
До комендантского аэродрома повстречалось еще несколько любителей легкой добычи, но они, видимо, имели другую задачу и вступить с нами в бой не решились. Едва наша группа приземлилась, девчата выскочили из кабин и со всех ног бросились к нам:
- Ой, ребята, какие же вы молодцы!
- Спасибо вам!
Милые девушки, они не знали, что сегодня многим ленинградским летчикам пришлось потрудиться значительно больше, чем нам. Впрочем, я и сам узнал об этом только ночью от заместителя командира полка Федора Ивановича Фомина.
На одном из вражеских аэродромов Ленинградского фронта старший лейтенант Осипов из соединения Героя Советского Союза полковника Торопчина обнаружил около пятидесяти Ю-87 и Ме-109. Полковник приказал произвести налет. Прямым попаданием бомб и пулеметным огнем наши летчики уничтожили двадцать две фашистские машины. А через три часа туда же вылетела группа самолетов из полка майора Благовещенского. От сброшенных бомб на аэродроме возник огромный пожар. Горели цистерны с горючим, самолеты, склады,
В тот же день летчики уничтожили пятьдесят вражеских автомашин и несколько зенитных орудий. Особенно отличился старший лейтенант Гаврилец. Атаковав группу гитлеровских самолетов, он поджег один "месс" и тут же ринулся на другой немецкий истребитель. Но боезапас уже кончился. Пришлось идти на таран. Фашиста сбил и сам остался невредим. Отважный парень!
Девчата угощали нас печеньем, шоколадом, пригласили вместе поужинать. Однако совместный ужин так и не состоялся. Майор Радченко срочно вызвал звено на основной аэродром.
Собрав всех летчиков, командир полка сказал:
- Участились налеты на город. Приказано все силы сосредоточить в один кулак.
Более подробно о сложившейся обстановке нас проинформировал комиссар:
- Девятого сентября, как вы знаете, гитлеровцы начали новое наступление. Главный удар они предприняли из района западнее Красногвардейска, вспомогательный - из района южнее Колпино. Враг рядом. Положение чрезвычайно серьезное. По сути, Ленинград стал фронтовым городом. В ближайшие дни ожидаются бои, равных которым здесь еще не было. Ленинградцы верят, что воздушный щит, частью которого мы являемся, выдержит любые испытания. Мы должны отстоять Ленинград во что бы то ни стало, не допустить варварского разрушения города - колыбели революции. - Резницкий особо подчеркнул эти слова.
Комиссар всегда говорил мало, но по существу и очень душевно. Мы все уважали его за это.
В тот день фашистские самолеты несколько раз пытались прорваться к городу, но наша авиация и зенитная артиллерия успешно отбили все налеты. Лишь поздним вечером одиночные вражеские самолеты на большой высоте прорвались к Ленинграду и в различных районах сбросили фугасные и зажигательные бомбы. На подступах к городу, на аэродромах и над самим городом был уничтожен тридцать один самолет противника.
Мы все с нетерпением ждали новой техники. В полк уже поступили красочные альбомы с рисунками новых самолетов, летно-тактические данные которых нам предстояло изучать. А пока по боевому приказу в небо взлетали наши испытанные И-16.
Над аэродромом взвилась зеленая ракета. Мы поднялись в воздух. Знакомые с детства площади, парки, улицы и даже отдельные здания выглядели теперь по-фронтовому сурово. С высоты двух тысяч метров нам отчетливо был виден весь город - воин в своих боевых доспехах. В небе кроме нашей девятки, возглавляемой Новиковым, находилось еще несколько групп истребителей. Вероятно, ожидался налет немецкой авиации. Предположение оправдалось. Спустя минуту-другую в просветах облаков замелькали зловещие тени вражеских самолетов.
Наверху соседи уже завязали бой, а мы продолжали патрулировать, рассредоточившись тремя группами по фронту. В небе бешено ревели моторы, рвались снаряды, трещали пулеметные очереди.
Несколько впереди меня и чуть выше в разрыве облаков неожиданно появился бомбардировщик Ю-88. В открытых люках были видны бомбы. "Неужели успеет сбросить?" - обожгла тревожная мысль. Почти мгновенно я открыл огонь по нижней части пилотской кабины. "Юнкерс" шарахнулся в спасительную облачность, но было уже поздно. Так и не успев нажать на кнопку сброса смертоносного груза, летчик, вероятно, выпустил из рук штурвал, потому что машина, объятая пламенем, устремилась вниз и, не достигнув земли, взорвалась.
Слева и справа, от меня бушевало огненное небо. Истребители дрались насмерть. В этом жестоком бою вражеский снаряд настиг самолет Дмитрия Оскаленко, и он упал на улице Стачек. Не стало еще одного качинца. Прощай, Дима!
Костя Решетников, лейтенант из соседнего полка, атаковавший вместе с Дмитрием Оскаленко косяк "юнкерсов", стал жертвой "мессершмиттов". Его самолет врезался в землю на территории зоопарка, возле бассейна.
Более часа длился этот бой. Как только техники и механики заправляли наши машины, мы снова взлетали. И снова завязывалась схватка. Только к ночи напряжение стало спадать. Подсчитали: летчики поднимались в небо по шесть-семь раз, а Василий Добровольский - восемь. От усталости все валились с ног.