Только проехав две улицы и один переулок Тротби остановил вороного. Повернувшись к спутникам, он слегка поклонился им, причем холод в его прекрасных сиреневых глазах совсем не растворился, не стал мягче.
   - Здесь мы расстанемся, - сказал он сухо. - Прощайте.
   Резко развернув коня, он поскакал по мостовой и через несколько мгновений уже скрылся за углом. За ним тотчас устремился и колобок, который вообще ничего не говорил, и глядел куда-то в сторону.
   Пораженные, оскорбленные до глубины души, Энна и Шон стояли в узком переулке и угрюмо смотрели вслед недавним спутникам. Клячи железных воинов топтались позади каурого, покорно ожидая, когда хозяева снова двинутся в дорогу, и сам каурый, мотая головой, косил на всадника черный глаз, как бы испрашивая позволения рвануть вперед подобно ветру...
   Наконец Шон тронул поводья, но заставил коня идти медленно, шагом. Выехав на широкую и очень длинную улицу, с обеих сторон усаженную высокими молодыми липами, он кивком указал Энне на каменное крыльцо приземистого дома. Здесь был трактир. Дверь его, выкрашенная в яркий синий с красными полосами цвет, привлекала внимание любого прохожего, кроме слепого, что и требовалось хозяину. Вывеска над ним сообщала, что принадлежит он добропорядочному тимиту Иеремии Гофу и называется "Сын свиньи". Ясно, что под сыном свиньи Иеремия Гоф имел в виду вовсе не себя, а самого что ни на есть обыкновенного поросенка, но большинство его сограждан никак не могли сего уразуметь и все норовили обидеть хозяина, либо мерзко хрюкнув за его спиной, либо состроив свинскую морду. Иеремия жестоко мстил за такое отношение всем: он разбавлял пиво и вино водой, не мыл кружки и блюда, а животных и птиц резал лишь перед самой их естественной смертью, отчего мясо было жестким, жилистым и невкусным.
   Об этом рассказывал Одинокий Путник девушке, привязывая каурого, её буланую и кляч железных воинов к кольцам, вделанным в стену.
   - Отчего бы тогда не поискать другой трактир? - мрачно осведомилась Энна.
   - Надеюсь, с нами Иеремия будет любезнее, - отвечал Шон.
   Они вошли внутрь, в небольшой зал, тускло освещенный закопченными лампами, и сели за стол у окна. Посетителей в это раннее время было немного: всего двое солдат и молодой человек с нездоровым цветом лица. Они мирно попивали пиво из огромных глиняных кружек, изредка обменивались парой слов, потом замолкали, уныло глядя в обшарпанные стены.
   Сбоку, возле кухни, притулилась парочка музыкантов. Едва новые гости устроились поудобней, они начали играть - один на дуде, второй на цитре. Обоих спутников передернуло при первых же звуках этой тягучей, заунывной мелодии. Энна, от рождения обладавшая тонким музыкальным слухом, побледнела и немедленно схватилась за кинжал.
   - Не балуйся, - улыбнулся ей Шон. - Парни зарабатывают на хлеб и пиво. Пусть их, потерпим.
   Вскоре сам Иеремия, улыбаясь приветливо, подошел к гостям. В его красной разбойничьей физиономии с грубыми рублеными чертами не было ничего свинского. Небольшие карие глаза, в коих Энна заметила и ум, и энергию, и некую даже чувствительность, смотрели весело, открыто. Кустистые брови, точь-в-точь такие, как и усики под длинным толстым носом, топорщились; тонкогубый рот показался Энне немного крив; руки были красны; в коротких черных волосах поблескивали серебряные нити, а лоб прорезала глубокая продольная морщина, хотя Иеремии едва ли исполнилось сорок лет. В общем, хозяин производил впечатление доброго человека.
   - Шон! - сказал он, с улыбкою разводя руками. - Как давно я тебя не видел! Год? Два?
   - Думаю, три, не меньше, - улыбнулся и Шон.
   - Три года! О, за это время многое, многое изменилось, дорогой друг. Я продал свой дом в предместье Нилама и купил ещё один трактир в городе. Там заправляет моя супруга. Надо сказать, у неё получается гораздо лучше... А позапрошлым летом у меня родилась дочь - чудесная маленькая девочка, радость моя, мое солнце. Она вырастет красавицей, такой же, как её мать, и я... Хо-хо-хо, - он вдруг горестно поднял кустики бровей и хлопнул себя ладонью по лбу. - Что я все о себе? Как ты живешь, Шон? По-прежнему бродишь по миру?
   - По-прежнему, - кивнул Шон. - И по-прежнему прихожу в трактир к другу, чтобы хорошо подкрепиться перед дальней дорогой.
   Иеремия понял намек. Снова хлопнув себя по лбу, он, не говоря более ни слова, умчался на кухню. Вскоре оттуда выскочили три проворных служки в белых передниках и кинулись к столу Энны и Одинокого Путника. В руках каждый держал большое блюдо, полное всяких яств. Здесь были жареные рябчики, печеная рыба, густые супы в горшочках, травы, фрукты и крупные красные ягоды в молоке.
   Солдаты и бледный молодой человек посмотрели на стол путешественников с завистью - их-то никто и никогда так не потчевал. Потом, в унисон обиженно вздохнув, они снова обратились к своему разбавленному пиву. А служки в передниках уже ставили перед Энной и Шоном длинные бутыли с дорогим вином.
   - Достопочтенные гости, - заученно протарахтел старший. - Хозяин угощает вас тем, что изволит кушать сам, и да пребудут с вами милости богов!
   Беспрерывно кланяясь и подобострастно хихикая, он удалился. Спутникам стало тошно от такого приема; Шон удивленно приподнял левую бровь, а Энна сложила руки на груди и взор наполнила высокомерным презрением, но уже в следующий миг сильное чувство голода затмило все прочее и оба накинулись на еду с жадностью голодных волков. О, если Иеремия и в самом деле питался так каждый день, то он, несомненно, был счастливейшим из смертных!..
   Музыканты заиграли громче, а тот, что дергал струны цитры, ещё и запел высоким, срывающимся на фальцет, козлиным голосом. Будь у Энны и Одинокого Путника менее крепкие желудки, им наверняка стало бы сейчас дурно. Однако они, в первый миг едва не подавившись, все же справились с собой и продолжали трапезу.
   Юная воительница, расстроенная странными выходками Тротби и колобка, а позже напуганная звуками этой кошмарной музыки, по мере насыщения обретала покой и благодушие. Ее даже не особенно рассердило то обстоятельство, что в середине трапезы Шон, жуя ножку рябчика, вдруг взял одно блюдо и переставил его на стол солдат и бледного юноши. Ахнув и воровато глянув в сторону кухни, где скрылся хозяин, те быстро принялись поглощать пищу, отчего стало ясно, что все они были ужасно голодны, а Шон, как всегда, оказался прав. Энна тоже знала закон бродяг - делиться с тем, кто имеет менее тебя, - правда, не всегда считала нужным его исполнять. Сейчас она покосилась на спутника, ожидая увидеть в его темных голубых глазах укор, но не увидела. Он вообще на неё не смотрел. Задумчивый и серьезный, он вяло пил красное вино из серебряного кубка, закусывая его румяным яблоком. Зрачки его посветлели; странным образом в них отразилась сама Энна и высокая фигура за ней...
   Девушка быстро оглянулась. Сзади никого не было. Тогда она, не веря себе, снова заглянула в глаза Шона, и снова увидела за собственным отражением кого-то еще...
   - Одинокий Путник... - прошептала она, трогая его руку.
   Он поднял голову.
   - Там, за мной... кто?
   - Никого.
   Шон внимательным взором обвел зал, но кроме него, Энны и трех молодцов, уплетающих его угощение, здесь действительно никого не было.
   - Никого нет, - повторил он. - А что?
   - А то, что я видела его!
   - Кого же?
   - Не знаю. Но я посмотрела в твои глаза и увидела свое отражение. А за ним стоял какой-то человек. Лица нельзя было разобрать, ибо...
   - Ибо что?
   - Ибо там все в тумане, - тихо ответила Энна и отвернулась, вдруг поняв, что это вздор и поверить в него невозможно даже такому доброму и умному человеку, как Одинокий Путник.
   Но он поверил.
   - Посмотри ещё раз, - попросил он, вновь направляя на девушку взор.
   Энна посмотрела. Голубая бездна, открывшаяся ей, теперь не показывала и её отражения. В пустоте мелькали тени, блики от тусклого света ламп и её золотых волос. Потом зрачок правого глаза дрогнул, подернулся рябью, почернел, и в нем проявилось наконец лицо юной воительницы - бледное, напряженное, с яркими розовыми пятнами на скулах...
   Энна нервно усмехнулась и откинулась на спинку скамьи.
   - Вздор, все вздор.
   - Никого нет? - спросил Шон, тоже отклоняясь назад.
   - Никого.
   Он пожал могучими плечами, как бы сомневаясь в том, что видение могло исчезнуть.
   - Может, рябчики были несвежие? - предположила Энна. - Либо вино перебродившее? Однажды со мной случилось такое: съела два тухлых перепелиных яйца, а потом всю ночь кошмары снились...
   Шон улыбнулся, покачал головой.
   - Знаешь, - после недолгой паузы сказал он, - это мог быть морок, сотканный из причудливых нитей света, а мог быть... Хм-м...
   - Ну же, Одинокий Путник, продолжай! - поторопила его девушка, видя, что Шон опять задумался.
   - А мог быть некто из прошлого, или - некто из будущего... Трудно сказать определенно, Энна. Я слыхал, что время может преломляться - так, как твое отражение в неровном зеркале. Тогда ты видишь вдруг человека, умершего несколько лет назад; разрушенный в прошлом дом; корабль, утонувший на твоих глазах третьего дня... То же и с будущим. Вполне возможно, что сейчас время сыграло с тобою шутку и показало тебе парня, с коим ты встретишься вскоре...
   - О, природа, владычица... - пробормотала Энна, веря и не веря словам Одинокого Путника. Могло ли в мире существовать такое чудо?
   Украдкой она ещё раз заглянула в глаза Шона, но увидела там лишь себя самое да Иеремию, который с той же радушной улыбкой направлялся к ним от кухни. Обеими руками он обнимал огромный, в пол его роста, кувшин с длинным узким горлом.
   - Как вам трапеза, дорогие друзья? Хороша ли? - от натуги уж не красный, а багровый, он с превеликой осторожностью опустил кувшин на пол.
   - Хороша, - ответил Шон. - Особенно рыба.
   - А вино?
   - И вино.
   Энна поняла, что Шон из дружеского расположения к трактирщику готов похвалить все, вплоть до ягод, к которым он не притронулся. Впрочем, трапеза и впрямь была хороша.
   - А рябчики?
   - И рябчики.
   - А яблоки?
   - И яблоки.
   Хозяин повернулся к Энне. Уже оценив её девятнадцать лет в сочетании с прелестным лицом и стройной фигурой, он позавидовал Шону, которого всегда считал баловнем судьбы.
   - А тебе, красавица, понравилась ли трапеза?
   - Ухм, - утвердительно ответила красавица.
   - И рябчики понравились?
   - Ухм.
   - И... И музыка, сопровождаемая пением?
   - Дивно, - мрачно сказала Энна. - Давно так не веселилась.
   Удовлетворенный, Иеремия сел рядом с Шоном, прислонил к колену кувшин и принялся вытаскивать из горлышка пробку.
   - Вино с моих собственных виноградников, - пояснил он гостям. Никому не даю и не продаю - для себя держу. Вкус воистину волшебный. Вот сейчас сами попробуете...
   Он выдернул пробку, взял кубок Энны и до краев наполнил его ароматным вином темного рубинового цвета.
   - Ах, ах, какое чудо! - хвалил свое вино Иеремия, наливая и Шону. Могли ли мы мечтать о таком божественном напитке, сидя в казарме? Нет, не могли. Мы пили кислое пиво и воду, а питались не рябчиками, жареными в свежем масле, а... Кстати, дорогой друг, ты ещё не сказал мне, как зовут твою милую спутницу.
   - Энна-воин. Не слыхал?
   - Нет, - хозяин обворожительно улыбнулся девушке. - А я - Иеремия Гоф.
   - Ты служил с Одиноким Путником в наемной армии Тима? - спросила Энна, втайне гордясь своей проницательностью. Она сразу отметила и военную выправку Иеремии, и его зычный голос, и шрамы на сильных коротких руках. Его воспоминания о казарме лишь подтвердили догадку.
   - Двенадцать лет назад, - ответил он. - Шон был в отряде капитана Белого Медведя, а я в отряде капитана Пантеры. О, если б ты видела этого Пантеру! Толстый лысый карла с голосом тонким и пронзительным, как у летучей мыши... Ну, как тебе мое вино?
   Тут Энна предпочла сделать вид, что не расслышала. В вине она вовсе ничего не понимала. Конечно, она могла отличить его от пива, но этим её познания в области напитков и ограничивались.
   - Отличное вино, - помог спутнице Шон. - Из черного сорта?
   - Из черного. Есть ещё желтый и красный, но они слишком сладки. А теперь, - трактирщик поднял свой кубок, - давайте выпьем за славные годы нашей молодости. Ну-ка, музыканты, гряньте!
   Парочка, мирно попивавшая разбавленное пиво, мигом встрепенулась. Не успела Энна опомниться и остановить это безобразие, как завизжала дуда, взвыла цитра, и певец заблеял во всю глотку гнусную песнь тимитских пастухов.
   Не обращая внимания на побледневшие лица гостей, Иеремия наслаждался музыкой. Похоже, по его ушам когда-то прошлось целое стадо медведей, ибо жуткая, отвратительная, невообразимая какофония приводила его в экстаз: он гримасничал, ворочал глазами, открывал рот и тоненько выл, вторя козлу с цитрой. Ногами трактирщик отбивал такт - естественно, как попало.
   Наконец Шон опомнился.
   - Довольно! Довольно! - закричал он, дергая распоясавшегося хозяина за рукав. - Вели им заткнуться!
   Иеремия вздохнул и жестом унял музыкантов. Наступила благословенная тишина.
   - Вот как ты встречаешь старых друзей, - сердито сказал Шон. - Я чуть не умер от этих страшных звуков, порожденных самими демонами в человечьем обличьи!
   - Ты немузыкален, - с грустью констатировал Иеремия. - Эти парни две луны назад услаждали слух градоправителя Хайме и его семейства. Мне с большим трудом удалось переманить их к себе.
   - Градоправителя? - Шон насторожился, посмотрел на Энну, которая медленно приходила в чувство после пережитого потрясения.
   - Да, градоправителя. Важная птица, между прочим. Недавно отравили нашего наместника, так теперь Хайме управляет Ниламом единолично. Не могу сказать, чтоб я был в восторге от этого - он жаден и глуп, а кроме того, страдает приступами безумия, но, признаюсь вам, друзья, в случае заговора я готов защищать его с мечом в руках.
   - Он так дорог тебе? - усмехнулся Шон.
   - Совсем не дорог. Просто я знаю: если он умрет, градоправителем станет его визирь. О-о-о, какое же это дерьмо! Жестокий, коварный, алчный и наглый ублюдок. А Хайме, хотя и полный дурак, зато совсем безвреден. Так что пусть он здравствует ещё долгие годы...
   - Что ж, - задумчиво сказал Шон. - Пусть здравствует, я не против.
   Энна промолчала. Жизнь и здоровье малоумного градоправителя Хайме ничуть не волновали её. Она вспоминала рассказ Тротби. По его словам, сын визиря, Аххаб, сумел освободить дядю Лансере; он же похитил из Кутхемеса красавицу Соломию и он же потом увел её у Тротби. Велика должна быть власть у визиря, если сын его способен на столь опасные и дерзкие поступки...
   - Идем, Энна, - прервал Шон её размышления. Поднявшись, он взял её за руку, потянул в сторону узкой винтовой лестницы, ведущей на второй этаж. Иеремия покажет нам наши комнаты.
   * * *
   Судя по толстому слою пыли на стенах, полу и даже потолке, здесь давно никто не жил. Но вот они дошли до конца коридора; хозяин открыл дверь в одну комнату, выкрашенную в мягкий зеленый цвет, потом в другую, белую. В чисто вымытых окнах сверкали россыпи золотистых солнечных искр, яркий луч шаловливо бегал по блестящим крышкам столов, тумб, по шелковым занавесям и большим стеклянным лампам.
   Энна вошла в зеленую комнату и остановилась, пораженная её истинно королевским убранством. Шон сразу направился в белую, более скромную, но отделанную с таким же вкусом и изяществом. Прежде он уже бывал тут, хотя за годы странствий успел позабыть великолепную обстановку этих покоев. С наслаждением он снял сандалии и повалился на кровать, такую широкую, что там запросто мог бы разместиться небольшой отряд.
   Иеремия, стоя в коридоре, поочередно заглядывал то налево - в белую комнату, то направо - в зеленую. От восхищенной улыбки, сияющей на прекрасном лице девушки, подруги Шона, нежная душа хозяина трактира млела, таяла. Как всякий добрый человек, он желал порадовать своих гостей чем-нибудь еще.
   Кликнув слугу, он велел ему принести госпоже и господину по бутыли красного вина, окурить их покои благовониями и омыть им усталые с дороги ноги. От благовоний и омовения спутники отказались (Энна просила только кувшин чистой холодной воды и купальную кадку), а вот вино согласились принять с удовольствием.
   Потом Иеремия, критическим взором окинув изрядно потрепанную рубаху и рваные, покрытые черной пылью шаровары Одинокого Путника, предложил ему открыть гардероб и взять любую подходящую по росту и размеру одежду. Шон встал, распахнул резную дверцу и... глазам его предстали плащи, куртки, туники, штаны, пояса - чего только здесь не было!
   - Не медли, друг! - весело воскликнул Иеремия. - Ты благороден как король, и заслуживаешь самого лучшего платья!
   Шон не стал медлить. Он выбрал черные бархатные штаны, белую рубаху и кожаную куртку. Скинув свое рванье прямо на пол, он быстро облачился в новое одеяние. Большое зеркало, вделанное в стену, отразило его во всем великолепии. О, теперь он и впрямь походил на короля: высокий, статный, с чистыми голубыми глазами, черными волосами и белой прядью над левым ухом знаком отличия особы голубых кровей. Ему не хватало только... Нет, не короны, не золотой цепи, не перстней и даже не меча с рукоятью, усыпанной драгоценными камнями... Шон с огорчением глянул вниз, на свои запыленные босые ноги, торчащие из бархатных штанов. Для полного совершенства ему недоставало лишь самого простого - сапог.
   Добрый хозяин, заметив, как улыбка на широком румяном лице Одинокого Путника сменилась гримасой, тотчас нахмурился, осмотрел гостя с пристрастием, дабы выяснить, что же его вдруг так расстроило. Может, штаны оказались коротки? Или рубаха тесна? Или куртка жмет в плечах? Истина открылась ему, едва лишь он проследил за взглядом Шона. Тогда трактирщик подскочил к гардеробу, сунул руку в самые недра его, пошарил там, и наконец извлек на свет отличные сапоги с серебряными пряжками на ушках, кои с нескрываемым удовольствием тут же вручил другу.
   - Ну вот и все, - сказал он, отходя в сторону, чтоб полюбоваться на красавца Одинокого Путника. - Мне пора. А вы, друзья, отдыхайте. Я комнат не сдаю, потому живите сколько нужно - иных постояльцев не будет. Платы не потребую, однако попрошу в помещении не драться. Я тебя знаю, Шон. Ты мирный человек, но неприятности всякого рода липнут к тебе, как мухи к сладкому пирогу.
   - Неприятности вообще имеют особенность липнуть к приличным людям, заступилась за друга Энна. - Мне говорил мой учитель...
   Что говорил Эннин учитель, Иеремия и Шон так и не узнали, ибо в этот момент юная воительница вошла в белую комнату, узрила переодетого спутника и вздох восхищения вырвался из её груди.
   - О-о-о... О-о... - простонала она, ладонью прикрывая глаза, якобы ослепленная красотою Шона.
   - Хорош? - самодовольно усмехнулся он.
   - Безусловно хорош. Я прежде и не видала таких прекрасных мужей, клятвенно заверила его Энна.
   Шон кивнул, предпочитая не обращать внимания на иронию, явственно слышимую в её голосе. Не стоило обижаться на девчонку. Всем известно, что женщине для полного счастья нужно только одно: вдоволь посмеяться над мужчиной (и вдвойне приятно, если мужчина тот действительно хорош собой, умен и смел). Оправив платье, Одинокий Путник отвернулся от зеркала, махнул рукой Иеремии, который уже выбегал из комнаты, спеша на зов слуги, и сказал:
   - А что, Энна, не прогуляться ли нам на базар?
   - Зачем?
   - Базар - сердце города. Там можно узнать, чем живут горожане, о чем думают и что делают...
   - Плевала я на горожан, - грубо ответила Энна.
   - ... а уж если тебе надобно средь тысяч найти одного человека, спокойно продолжал Шон, с улыбкой глядя на спутницу, - ступай на базар, там тебе помогут...
   - Так что ж мы стоим? - удивилась юная воительница, уже по привычке перекладывая вину за промедление на Шона. - Идем скорее на базар!
   Глава 8
   Для того, чтобы один раз пройтись по ниламскому базару требовалось иметь крепкие нервы. Шум здесь стоял невероятный. Казалось, что все львы, все волки и все птицы мира разом заорали во всю глотку. Энна со своим тонким музыкальным слухом поначалу едва не свалилась в обморок - Шону пришлось поддержать её за плечи и встряхнуть, - но затем расслышала в диком гаме определенный ритм, настроилась на него и успокоилась. Спустя некоторое время она вовсе перестала замечать шум, увлеченная осмотром заморских товаров и хозяйственной утвари, коей здесь наблюдалось замечательное разнообразие.
   Бродя меж рядов, обозревая и деловито ощупывая товары, спутники дошли наконец до шатра, сплошь закрытого черной тканью. Если верить вывеске над входом, тут располагался в ожидании посетителей величайший, наивеликий и ещё какой-то (трудно было разобрать намалеванное жирной краской слово) прорицатель по имени Альм-ит-Аддини.
   - Зайди туда, - сказал Шон без улыбки, останавливаясь у шатра.
   - Ну что ты, Одинокий Путник? - она с удивлением приподняла рыжие стрелки бровей. - Разве плут с тимитского базара сможет мне помочь?
   - Не суди по внешнему виду, я же говорил тебе. Иди, но помни: только сердцем ты почувствуешь правду...
   Энна поколебалась ещё мгновение, не совсем уразумев смысл слов Шона, затем решительно отдернула полог и вошла внутрь.
   Как ни странно, но здесь, всего в полушаге от базара, было совершенно тихо. В центре, на простом бронзовом блюде, стояла большая дешевая свеча оплывая, она слегка потрескивала, и этот звук в тиши казался шипением кобры, что спряталась в ожидании жертвы... Будь на месте Энны обычная девица, она б заохала и тут же сбежала, но юная воительница лишь усмехнулась, выпрямилась гордо и демонстративно положила ладонь на рукоять кинжала. В этот-то момент она и заметила маленькую скрюченную фигурку, притулившуюся у стены.
   - Женщина? - прошелестел Альм-ит-Аддини, протягивая Энне костлявую руку. - Сядь.
   Девушка села на потрепанную циновку против мага и только открыла рот, чтобы изложить свое пожелание, как старик снова заговорил.
   - Не торопись. Ты должна положить сюда (перед Энной тотчас возник золотой поднос; ей почудилось, что он сам собой висит в воздухе, но в следующий миг она поняла, что его держит в сморщенной лапке крошечная обезьянка в цветастой юбчонке) две медных монеты. Затем ты вернешься в прошлое, в исток тайны, кою ты хотела бы открыть. Но ни говори ни слова. Я сам скажу тебе то, что нужно.
   Энна опешила. Не говорить ни слова? Как же тогда Аддини узнает о цели её приезда в Нилам? Как обнаружит он того мудреца, который способен найти в море каплю пресной воды, а в лесу лист, занесенный ветром издалека, если Энна не назовет ему его имени? Тем не менее некое внутреннее чувство подсказало ей не перечить магу. Она нащупала в кармане куртки горсть медяков, взяла два, вынула и положила на поднос.
   - Хорошо. Теперь можно начинать. Но хочу предупредить тебя: будь внимательна, ибо я помогаю только один раз. Если ты совершишь ошибку и представишь мне НЕ ТУ часть своего прошлого, более на меня не рассчитывай.
   Девушка недоуменно посмотрела на него. Какая странная привычка говорить загадками. Вот и Одинокий Путник сказал нечто туманное о сердце и правде, а теперь этот старикашка, похожий на свою мартышку как близнец, болтает что-то о НЕ ТОЙ части прошлого. Прошлое - едино, в нем не может быть той или не той части...
   - Ну же... - Аддини уловил её колебания. - Начинай!
   Девушка закрыла глаза. В зыбкой полутьме мысль её, неясная, без начала и конца, медленно двинулась в обратном направлении. Вот Энна увидела командора Лобла в ворохе сухих листьев, беспомощно сучащего ногами и оскорбленно визжащего, вот увидела Одинокого Путника, в первозданном виде восседающего на кочке у ручья, вот... вот трупик мыши, так перепугавший Шона и её самое... Но все это было из новой жизни и прошлым являлось лишь по примете времени. Раздраженно качнув головой, отчего золотые пряди волос рассыпались по плечам, юная воительница вернулась сразу в город Мален. Вот оно - место, которое являлось истоком её тайны. Дворец градоправителя Шлома, охранники вокруг стола, драка, сам градоправитель, шепчущий ей слова о великом мудреце... Энна остановила мысль на сбивчивом рассказе Шлома, затем повторила про себя имя мудреца и удовлетворенно кивнула сама себе. Все. Это именно то, что нужно. Теперь можно открыть глаза и послушать, что же скажет Аддини.
   - Женщина! - глухой голос чародея зазвучал вдруг надменно, с ноткой даже презрения. - Исток твоей тайны отнюдь не там, и имя мудреца мне вовсе не надобно. Я ведь предупреждал тебя об ошибке, и ты совершила её. Что ж, я открою тебе часть истины - более уже не смогу, виною чему ты сама. Итак, слушай внимательно... - старец заговорил совсем тихо, - он в опасности... кольцо сужается... скоро, скоро придет его смерть... улица Розовых Фонарей... иди туда, но не торопись и помни о том, что опасность близка. Доверься ему, откройся ему без сомнения. А зовут его Лансере Бад...
   Крик изумления едва не вырвался из груди Энны. Лансере Бад - дядя Тротби, который...
   - Теперь - уходи. И забудь дорогу к моему шатру. Я никому не помогаю дважды.
   Ярость охватила Энну вмиг. Тонкие брови её сошлись у переносицы, верхняя губа приподнялась, в полумраке сверкнул на белоснежных ровных зубках блик пламени свечи, и злобное кошачье шипение вырвалось из прелестного, нежного девичьего ротика. Юная воительница выхватила из ножен кинжал и занесла его над головой Аддини, собираясь вонзить клинок в маленькую круглую проплешину меж седых жидких волос, однако вовремя опомнилась. Колдун был слишком стар для того, чтобы на нем демонстрировать самой себе свою ловкость и отвагу. Смущенно хмыкнув, Энна убрала кинжал, поднялась и медленно двинулась к выходу. Перед тем, как откинуть полог, она обернулась. Шатер был совершенно пуст. Аддини исчез, словно растворился в сладком, пропахшем дешевой свечою воздухе. Энна пожала плечами, отчего-то совсем не удивившись, и вышла вон.