Кузнецова Юлия. Письмо от желтой канарейки

   – Долго выбирал, что украсть? – насмешливо спросил парень.
   – Это не я, – заныл мальчик в комбинезоне.
   – Не сочиняй. Где кинжал?
   – Говорю же, это не я! Это он.
   Мальчишка указал в проулок, куда пытался убежать от парня. Там на заборе сидел… очень похожий мальчишка, в точно таком же джинсовом комбинезоне. Увидев, что на него смотрят, он спрыгнул за забор.
   – Это он украл! – гундосил первый мальчишка.
   – Беги за вторым, мы подержим первого, чэп!^[3] – вмешалась Вероника.
   Мы закивали.
   – Сожмитесь! – бросил нам парень. Как я поняла, на местном языке это означало что-то вроде «отстаньте».
   Потом здоровяк неторопливо подтащил мальчишку к проулку и спокойно произнес:
   – Ненавижу вранье. Или ты зовешь брата, или я связываю тебя и засовываю головой в колодец.
   – Там воды нет, – ухмыльнулся мальчишка.
   – Правильно, – согласился парень, – там бетон. Головой в бетон – это круто.
   – Урод! – тихо выругался мальчик. И позвал негромко: – Эй, Борян, вылезай! Верни ему ножик, пусть подавится.
   Его брат-близнец вылез из-за забора, за которым притаился, и подошел к нам.
   – Отпусти Коляна! – потребовал он.
   – А ты отдай то, что украл!
   Борян швырнул кинжал на землю. Парень толкнул Коляна к брату.
   – Еще раз поймаю, милицию звать не буду, сразу в бетон! – пригрозил он.
   Мальчишки убежали, пиная друг друга и выкрикивая какие-то ругательства.
   – И зачем он им? Это же сувенир, – проворчал парень, нагибаясь за кинжалом.
   – Ты прикольный, – сказала ему Вероника. И вдруг попросила: – Дай мускулы потрогать!
   – Ты простодушна, словно фавн, – одернул ее Ботаник.
   Но парень без тени смущения протянул руку, и Вероника с важным видом пощупала его бицепс.
   – Гуд, – оценила она, – как у тренера моего дэдди по кикбоксингу. Часто качаешь?
   – Три раза в неделю, – спокойно ответил парень. – Надо поддерживать форму.
   – Помогает в жизни? – пошутил Ботаник, кивнув вслед братишкам-воришкам.
   – Нет. Я работаю в «Звезде». Видели, наверное, вывеску спорткомплекса? Мой отец главный в «Звезде», я там все понемногу делаю: тренирую ребят в бассейне, сувениры продаю. А еще мы с отцом проводим спортивные мероприятия в отелях. Вы из какой гостиницы?
   – А что, по нам видно, что мы не местные? – смущенно спросила я.
   Странно, раньше парни не вызывали у меня смущения.
   – Я знаю всех в городе, – объяснил здоровяк, – да и говорите вы не по-нашему. Вы двое – москвичи. Акаете. Ну, «а» во всех словах тянете. А ты долго жила в Америке или Англии.
   – Икзэктли, хани, – кивнула Вероника. – Мы остановились в «Созвездии».
   – Там ровно по линии.
   – Что? – округлил глаза Ботаник.
   – Говорю, там нормально.
   – Как тебя зовут, Геркулес? – спросил Ботаник.
   – Слава. Только в геркулесе углеводов много. Гречка полезнее.
   – Я не про кашу, – усмехнулся Ботаник. – Я тебя в честь древнегреческого героя нарек.
   – А…В школе проходили, помню, – невозмутимо кивнул Слава. – А вас как зовут?
   Мы представились.
   – В городе все посмотрели? – спросил Слава.
   – Нет, – ответила я, – мы пока только в зоопарке были при «Княжеском дворе».
   – Ну, ради зоопарка в Звенигород приезжать – глупость. Побывай лучше в монастыре. Я сегодня мимо проходил, там как раз американцы толпились, фоткали все подряд. Или в «Звезде» спортом займитесь.
   – Мы не ради зоопарка, – попыталась защититься я, – просто мы орнитологи.
   Сама не знаю, почему я так ляпнула. Видно, в голове все крутилась мысль о канарейке.
   – Да ну? – заинтересовался Слава. – Птиц изучаете? Здорово! Тогда вам не в зоопарк, а к Никиву надо.
   – Кто он такой? – спросил Ботаник.
   «Ох уж мне эти ученые! – разозлилась я. – Все-то им знать надо! Ну какая ему разница? Мы же не орнитологи!»
   – Он тоже изучает птиц. Но не всех. Никив помешан на канарейках. У него дома их штук сто.
   – Кантбишно! – не поверила Вероника.
   – Точно говорю. И книги про них читает, и сам статьи о птицах в журналы пишет. А дома у него все заставлено картинами с канарейками, статуэтками канареек, книгами про них…
   – И где же обитель почтенного Никива? – продолжил дотошный Ботаник.
   – На Почтовой. Я тоже там живу. Не в доме, правда, а в квартире.
   – Будешь нашей нитью Ариадны? – снова продемонстрировал знание древнегреческих мифов Ботаник.
   – Чего?
   – Дорогу покажешь? – перевела я Славе и обворожительно улыбнулась.
   – Сейчас не могу, надо вернуться в «Звезду». Я же прямо из-за прилавка сувенирного за паршивцем, малолетним воришкой, погнался. Встретимся у супермаркета «Патерсон» на Луначарского. Это в центре. Найдете сами?
   – У нас есть карта, – кивнул Ботаник. – Мы, ученые, без карты – никуда!
   – Я буду там в семь. Пойдет?
   – О’кей! – весело сказала ему Вероника. – Ровно по линии!
   Супербяка одобрительно мяукнул в сумке.

Глава 7,
в которой мы попадаем в канареечный музей, а я – в неловкое положение

   Велосипеды снова оставили у продавщицы мороженого. Слава ждал нас у супермаркета.
   По дороге к таинственному Никиву я поняла – мне почему-то хочется подружиться с городом, в котором живет Слава. Может, прохладным августовским вечером Скучнигород будет выглядеть привлекательнее?
   Чистенькие улицы. Уютные домики, плотно прижатые друг к другу, как мелки в коробочке. Кирпичные пятиэтажки-новостройки, гордые, как первоклассники на линейке. Пахнет дымом и немного яблоками из палисадников. В общем, мило, но все же скучнова… Я не успела додумать мысль, поскольку мое внимание привлекла уличная сценка.
   К окошку одного из домиков-мелков подошел усатый дядька. Постучал – и окошко открылось. Выглянула веселая толстушка в цветастом платье.
   – Люсь, – сказал усатый, протягивая толстушке пакет, – я тут тебе качалочку притащил. На!
   Я развернулась к Славе:
   – Что такое – «качалочка»?
   – Колбаса, – ответил тот. – Ну, такая, как матрас, с загнутыми краями.
   Я оглянулась на Люсю и усатого. Смешно! Потом остановилась, шлепнула блокнот на стену пятиэтажки и записала слово «качалочка».
   – Ты как иностранка, – засмеялся Слава, – как инопланетянка. Записываешь обычные слова.
   – Для тебя они обычные, а для меня – нет, – возразила я. – Просто я учусь вашему звенигородскому языку.
   – Учиться надо чему-то серьезному, – хмыкнул Слава.
   – А ты учишься?
   – Ага, заочно. В экстернате.
   – Почему не в традиционной школе? – полюбопытствовал Ботаник.
   – Времени нет. Мне надо деньги на институт скопить.
   – А кем ты хочешь стать? – поинтересовалась Вероника.
   – Следователем. Если не получится, в педагогический пойду. На физрука. Еще есть время выбрать, я только восьмой закончил.
   – И я, – откликнулась я.
   – Я тоже, – сказал Ботаник.
   – А у нас, в Америке, другая система, – сказала Вероника. – Но, думаю, мой класс соответствует вашему восьмому. И я тоже учусь экстерном.
   – Тоже работаешь? – уточнил Слава.
   – Угу. Фотомоделью. Зарабатываю деньги на колледж.
   – Вы оба достойны уважения, – восхитился Ботаник. – Мне еще не приходилось сталкиваться с подобного рода… гм…
   – Проблемами, – подсказала я. – Мне тоже. А я хочу быть художником-аниматором. Но пока не интересовалась, что для этого нужно окончить.
   – Я думал, вы орнитологи, – удивился Слава.
   Мне стало жарко.
   – Перфективно, орнитологи, – невозмутимо кивнула Вероника.
   Видимо, умение скрывать эмоции у нее было профессиональным. Однако на сей раз уверенное вранье топ-модели меня не возмутило.
   – Тогда вы пришли по адресу! – сказали у меня над ухом.
   Я ойкнула. Никак не привыкну к способу общения местных жителей через окна.
   – Николай Иванович! – широко улыбнулся Слава. – Единомышленников вам привел.
   Лохматая голова в окне радостно закивала. С ее макушки слетела белая, как пломбир, канарейка, описала над нами круг и снова устроилась на голове хозяина. Николай Иванович протянул птичке листок капусты. «Так вот что означает Никив… – разочарованно подумала я. – Всего лишь сокращение от имени-отчества.
   – Студенты-биологи? – с живым интересом спросил дядька у Ботаника.
   – Что-то в этом роде, – уклончиво ответил Ботаник.
   – Мы интересуемся желтыми канарейками, – напрямую заявила я.
   – Только желтыми? – разочарованно спросил Никив, но тут же спохватился: – Впрочем, проходите. Вы откуда?
   – Из Москвы они, – ответил Слава.
   – И я только что оттуда. Неделю у сестры провел. По выставкам ходил. А в последний день настоящее чудо увидел – парижского кенара. Красота неописуемая! Я сразу его себе заказал. О, хорошо, вы мне напомнили, ему же клетку смастерить надо! А вы поможете, если захотите. Спасибо тебе, Вячик, за единомышленников!
   Голова в окне исчезла.
   – Надеюсь, ты не взяла с собой Супербяку? – тихо спросила я у Вероники, направляясь к калитке. – А то Никив останется без канареек.
   – Нет, оставила его мамми. Заканчивайте быстрее, дарлинги. У меня есть дела поважнее, чем изображать из себя орнитолога.
   – Тихо! – прошептала я, указывая глазами на спину Славы, туго обтянутую белой футболкой.

* * *

   Жилище Никива выглядело необычно. Сам дом был из бревен, слева к нему прилепилась кирпичная пристройка, а справа – веранда с тусклыми стеклами, увитая желтеющим диким виноградом. С крыльца облупилась вишневая краска. Половицы заскрипели под нашими кроссовками. В прихожей пахло сушеными грибами, а в комнате грибной запах менялся на птичий.
   Внутри обнаружилось настоящее птичье царство. Белые, темные, дымчато-каштановые, абрикосово-оранжевые канарейки восседали на жердочках клеток. Они клевали зерна, пели, взлетали, купались в собственных перьях. Клетки стояли везде – на шкафу, на столе и у стола, на комоде, среди цветочных горшков.
   На стенах красовались огромные фотографии и постеры с изображением птиц. На корешках книг в книжном шкафу можно было разглядеть названия: «Разведение канареек», «Уход за домашними канарейками», «Виды канареек» и много других на разных языках.
   Сам Никив оказался низеньким толстым дядечкой в застиранных штанах, растянутых на коленках, и дырявых тапках. В черной бороде застряли разноцветные перья.
   – Как же я рад вашему приходу! – бормотал он. – Мне просто необходима отдельная клетка для парижского трубача.
   – А почему не подселить его прямо к этим? – спросила я, указывая на просторную клетку с несколькими канарейками.
   – Что ты! – испуганно ответил Николай Иванович. – Как можно? У любой вновь прибывшей птицы может быть стресс от перелета, от нахождения в новом месте! В конце концов, она может быть простужена. Вдруг заразит других? Ни один уважающий себя орнитолог не поступит так с питомцами!
   Я умолкла, вспомнив, что сама – тоже вроде бы орнитолог. До меня дошло, что это вообще-то не игрушки, и сейчас нам придется изображать специалистов по птицам, не имея о птицах никакого понятия!
   В общем-то ничего страшного в нашем разоблачении нет. Ну выгонят с позором из птичьего музея… Вот только жаль будет разочаровать симпатичного парня в белой футболке. Может, все-таки удастся обойти подводные камни?
   – Девчушечка, – ласково обратился ко мне Никив, – передай мне, пожалуйста, садок.
   Вот и первый подводный камень. Интересно, какая из пяти клеток, поставленных друг на друга на столе, – садок? Следуя логике, верхняя? Заметив сомнение на моем лице, Вероника повернулась к нашему сопровождающему:
   – Слава, передай садок, плиз! Ты стоишь ближе к клеткам.
   Парень вытянул самую нижнюю. Садок отличался от других клеток тем, что у него на боку было прикреплено гнездышко.
   – Спасибо, ребятки, – сказал Николай Иванович.
   Он пересадил в садок канарейку со своего плеча и с нежностью провел пальцем по ее белоснежному крылу.
   «А нет ничего сложного в том, чтобы изображать орнитологов, – приободрилась я, – стоишь себе да молчишь. Дочку посла ЮАР и то сложнее изображать было».
   – Ох, я совсем забыл! – стукнул себя по лбу Николай Иванович. – У меня же краснолобые вьюрки не кормлены! И Курочку Рябу не искупал, а она линяет. И что у меня с памятью…
   Он бросил горестный взгляд на клетку, в которой, нахохлившись, сидела на жердочке темно-рыжая канарейка с пестрыми перышками, и впрямь немного похожая на курочку.
   – Ничего, московские орнитологи вам помогут, – пообещал Слава.
   – Правда? – обрадовался Никив. – Прекрасно! Тогда мы разделимся. Ребята отправятся со мной в сарай выбирать каркас для клетки парижского трубача, а девочки накормят вьюрков и искупают Курочку Рябу.
   – Отлично! – одобрил Слава.
   Он вел себя как командир нашей компании. Эта роль ему очень шла.

* * *

   Когда мы с Вероникой остались вдвоем, я упала в кресло. Оно жалобно скрипнуло.
   – Что делать? – проговорила я. – Как кормить краснолобых вьюрков?
   – Дай им семена, и все, – пожала плечами Вероника, указав на поднос с кормом на подоконнике.
   – А ты будешь купать? Как?
   – Налью воды, искупаю.
   – Ты всегда так уверена в себе…
   – Я же сказала, хани, что работаю с самого детства. И вообще, у меня такая… как вы это говорите… психология. Я модель. А если модель не уверена в себе, она никому не нужна. Кстати, всем нравится моя уверенность, – заявила Вероника.
   Я набрала горсть каких-то семян и высыпала их в кормушку вьюрков. Вероника налила воды в большую кастрюлю.
   Один из вьюрков, самый толстенький, покружил над кормушкой, выхватил зернышко и склевал его. Потом чирикнул.
   – Зовет остальных на обед, – обрадовалась я.
   Но остальные птицы не шелохнулись. Что это с ними? Толстенький вьюрок вернулся на место, ни склевав больше ни зернышка.
   – Они не едят, Вероника.
   – Мэйби, не голодные, – не оглядываясь, предположила та, с трудом волоча кастрюлю к столу.
   – Помочь тебе? – спросила я.
   – Ноу. Курочка Ряба кажется мне смирной птичкой.
   От нечего делать я принялась разглядывать корешки книг в шкафу. Потом вытащила одну – «Все о канарейках» – и уселась с ней в скрипучее кресло. Может, тут написано о той, «нашей», о желтой?
   Вероника тем временем безуспешно пыталась схватить Курочку Рябу и вытащить из клетки. «Смирная птичка» носилась по садку колбасой, улепетывая от изящных пальчиков девушки.
   – Давай помогу? – повторила я.
   – Ноу! – сквозь зубы ответила Ника. – На прошлогоднем конкурсе красоты среди нью-йоркских подростков я обошла юную «мисс Бруклин»^[4] на сто пятьдесят очков. Ты хочешь, чтобы я сдалась в схватке с какой-то Курочкой Рябой?
   – Как скажешь.
   Боже, каких, оказывается, только канареек не бывает на свете! И бельгийские, и английские, и голландские… А вот и парижский трубач, для которого мы сейчас смастерим клетку. Или садок? Я стала настоящим орнитологом. Кормлю птиц, собираюсь мастерить садок…
   А вот и зернышки для кормления. Похожи на те, что я высыпала вьюркам. Называются «сурепка». Смешное название! «Семена сурепки нельзя давать птицам в сыром виде. Они горчат, и потому могут вызывать у птиц изжогу и проблемы с желудком».
   Ой! Вот почему вьюрок не стал есть мой корм. Да еще и чирикнул остальным об опасности изжоги. Нужно дать им что-нибудь знакомое. Я подошла к подносу с кормом. Что я тут знаю? Сухари и зернышки подсолнечника. Их и насыплю.
   – Поймала! – торжествующе воскликнула Вероника, зажав в руке Курочку Рябу.
   – Не слишком ли грубо ты ее схватила? – усомнилась я, прислушиваясь к жалобным всхлипываниям Курочки Рябы.
   – Сожмись, – посоветовала мне Вероника Славкиным словцом. – Я, хани, с Супербякой могу справиться за три секунды, а Супербяка гораздо сильнее Курочки.
   Она затолкала птицу в кастрюлю с водой. Та запищала. Не в силах наблюдать за ними, я вернулась к книге. На следующей странице было изображено купание канареек.
   – Вероника! – закричала я. – Подожди! Не купай ее!
   – А что?
   – Послушай! «Ни в коем случае не следует купать канареек в кастрюлях и прочих емкостях. Водой следует наполнять специально предназначенные для этого купальни. Причем уровень воды должен быть не выше коленного сгиба лапки птицы».
   – Какая разница? – хмыкнула Вероника, но птичку из кастрюли достала.
   Та дрожала мелкой дрожью.
   – «Если испугать птицу, резко схватив ее или погрузив с головой в воду, у канарейки может произойти нервный срыв», – продолжила читать я.
   – Ничего, переживет, – уверенно заявила Вероника и обтерла птицу полотенцем.
   Потом она подошла к клетке и положила в нее Курочку Рябу. Та так и осталась лежать на боку рядом с кормушкой. Вероника нахмурилась. Сунула руку в клетку. Снова достала птичку и усадила ее на жердочку.
   – Вот видишь! – торжествующе воскликнула Вероника. – Все о’кей.
   Но я не отрывалась от книги.
   – «Нервные срывы и стрессы нередко приводят к гибели птицы».
   – Но с ней все о’кей, хани!
   – «Гибель может произойти не сразу после стресса, а через несколько минут».
   Курочка Ряба замертво свалилась с жердочки. Я бросила книгу. Мы кинулись к птице.
   – Что вы наделали?! – В дверях стоял Николай Иванович, из-за плеча которого выглядывал Слава. – Погубили птицу!
   С этими словами Никив сорвался с места и побежал, но почему-то не к Курочке Рябе, а к вьюркам.
   – Нельзя! Нельзя давать вьюркам подсолнечник! Они подавятся и умрут!
   К моему ужасу, один из вьюрков держал в клюве огромное зерно. Слава приблизился к клетке.
   – Не хватай птицу руками, – предупредил Никив.
   – Я знаю, – ответил парень. – Это все знают.
   Он осторожно сунул руку в клетку, взял зеркальце, поднес к вьюрку. Увидев себя, вьюрок раскрыл клюв и чирикнул. Зернышко вывалилось.
   – Уф… – облегченно произнес Никив и вытер лоб.
   Слава собрал зернышки подсолнуха. Вероника загородила собой клетку с Курочкой Рябой. Куда подевалась ее самоуверенность?
   – Разве так можно? – выговаривал мне Никив. – Зернышки подсолнуха нужно сначала растолочь. Чему вас только учат? Ну, ладно. Главное – все обошлось. Курочку искупали?
   Я нервно сглотнула. К моей радости, в комнату в тот момент вошел Ботаник, нагруженный каркасами.
   – Я не уверен, – пробормотал он, – что выбрал нужный…
   Тут Ботаник споткнулся о книгу, которую я бросила у кресла, и растянулся во весь рост на полу. Каркасы загрохотали. Птицы разволновались, принялись носиться по клеткам.
   – Да что ж за несчастье на мою голову свалилось?! – воскликнул Никив жалобно, словно канарейка, которую засунули в кастрюлю с водой. – Ты, мальчик, знаешь, что может быть с птицами от такого шума? Стресс. А от стресса они могут погибнуть.
   Ботаник встал и собрал каркасы.
   – Курочку-то Рябу хоть не погубили? – спросил Никив.
   Вероника молча шагнула в сторону. Я закрыла глаза. «Сейчас нас с позором выгонят, – пронеслась в моей голове ужасная мысль, – и я никогда не увижу Славу».
   – Молодец, – похвалил Николай Иванович, – отлично искупала.
   Я открыла глаза. Курочка сидела живая и невредимая на жердочке и весело посвистывала. Наверное, очнулась от грохота и нового стресса.
   – Учитесь у нее, – сказал Никив мне и Ботанику, показав на Веронику. – Эх вы, горе-орнитологи! Ладно, пойдемте клетку мастерить.
   Мы спустились в подвал и занялись садком для парижского гостя Николая Ивановича.
   Происшествие в птичьей комнате произвело на меня сильное впечатление. Я решила, что самоуверенность – не для меня, и поминутно заглядывала в книгу «Все о канарейках». То же делал и Ботаник. В нем, как обычно, проснулся научный интерес к тому, что мы делали. Даже Вероника тихонько спрашивала у меня, какую проволоку лучше выбрать для прутьев дверцы и как закрыть щель для поддона заслонкой.
   Никив был в восторге от нашей работы. Он уже забыл, что мы чуть не погубили его канареек. Как и птицы, Никив не помнил зла. Он руководил постройкой и рассказывал о парижском кенаре – о его песнях с дудочными напевами и перышках, украшающих плечи, как эполеты. Мы и сами увлеклись работой, особенно покраской.
   Когда новая клетка была готова, Никив пригласил нас пить чай с «монастырскими» пряниками, то есть из Саввино-Сторожевского монастыря. Чай заварили в самоваре.
   Стемнело. Никив зажег свечи. Отблески огня скользили по новенькой клетке. Чай пах лесом. У меня было ощущение, будто я знаю присутствующих всю жизнь. Совсем не похоже на чаты и форумы в Интернете, где я зависала целый год. Там сколько ни общайся, а ощущения близости не добьешься.
   – Да, мне же вот что хочется спросить! – вспомнила я причину нашего визита к Николаю Ивановичу. – Мы сегодня в заброшенном парке поймали канарейку. Желтую. Правда, удержать ее не удалось. Как думаете, Николай Иванович, это могла быть одна из ваших подопечных?
   – Думаю, нет, – ответил Никив, прихлебывая чай.
   – Почему?
   – Потому что только кажется, что у меня бесчисленное количество канареек. На самом деле их ровно восемьдесят пять. И ни одна не пропала.
   – Как вы с ними управляетесь? – удивился Ботаник. – Вы ведь живете один?
   – Один. Племянники иногда забегают. Точнее, племянница. Помогает по хозяйству. Брат ее реже приходит. Сейчас все ребята в Интернете сидят.
   – А может быть, в звенигородском лесу водятся дикие канарейки? – осторожно спросила я,
   – Да что ты! – засмеялся Никив. – У нас ведь тут не Африка.
   – Жалко, – огорчилась я.
   – А почему вы уверены, что это была именно канарейка, а не другая, лесная, птица, похожая на канарейку? – спросил Никив.
   – Наталья Игоревна, ветеринар «Княжеского двора», определила ее как канарейку, – объяснил Ботаник.
   – Да? – удивился Никив. – Наталья Игоревна ошибиться не может. Она уже много лет моих ребяток лечит.
   Ботаник сказал «Наталья Игоревна», и я чуть не хлопнула себя по лбу от досады. Как же я могла забыть? Наталья Игоревна отвязала с лапки канарейки листочек, и на нем была нарисована какая-то птица. Я незаметно опустила руку в карман джинсов. Бумажка была на месте.
   – Но ведь канарейка могла улететь от кого-то и поселиться в лесу? – спросил Ботаник.
   – Нет, – покачал головой Никив и продолжил: – Сбежавшие от хозяев канарейки всегда остаются у домов людей. В крайнем случае, в светлой части леса, а не в глубине заброшенного парка.
   – А если кто-то отнес канарейку в парк и там выпустил? – предположила я.
   – Такое можно предположить, – согласился Никив. – Но только это довольно жестокий поступок. Одомашненным канарейкам тяжело выжить в дикой природе. Искать корм, вить гнездо очень сложно. Я часто раздаю потомство, которое удается вывести, и не знаю ни одного человека в городе, настолько жестокого, чтобы он выгнал канарейку.
   – Откуда тогда появилась в заброшенном парке канарейка? – воскликнула я.
   – Раз вы настаиваете, – произнес тихо Никив, – могу поделиться с вами одной теорией. Она не подкреплена научными фактами, а основана исключительно на моих собственных наблюдениях.
   Мы подались вперед. Все, кроме Славы, притихшего в уголке подвала. Дрожащее пламя свечи осветило торжественное лицо Никива.
   – Как вы успели заметить, я живу с птицами один. Зарабатываю на жизнь написанием статей о канарейках в научный журнал. Из дома я отлучаюсь редко, в основном в случае болезни одной из моих подопечных. Большую часть времени провожу в доме и, конечно, попадаю в различные непростые бытовые ситуации. Так вот, всегда мне на помощь приходили канарейки – они звали на помощь, если, допустим, на меня упала клетка или я застрял в подвале. Мои коллеги, пишущие серьезные научные статьи, не верят моим докладам о сочувствии, которое испытывают к людям канарейки. Но за мной – жизненный опыт.
   – Другими словами, – сказал Ботаник, – вы полагаете, что наша канарейка была выслана за помощью?
   Волнуясь, он опрокинул чашку с чаем на пол.
   – Возможно, – пожал плечами Никив и вручил мальчику тряпку, чтобы тот вытер пол.
   – А если птицу послали дети? – спросила я, вспомнив о рисунке на записке.
   – Но разве дети сами не могут позвать на помощь? Правда, бывают случаи… – Никив развернулся к Славе: – Кому, как не тебе, знать об этом. Вы не в курсе, мои юные друзья-орнитологи, что в прошлом году Слава спас пятилетнюю девочку, тонувшую в их бассейне? Малышка захлебнулась и не могла кричать. Слава увидел, как странно она бьет руками по поверхности воды, и спас ее.
   Я встрепенулась. Симпатичный спортсмен – еще и герой?
   – Да ладно вам, – отозвался Слава из угла. – Ничего странного в моем поступке нет – в бассейне с детьми часто бывают проблемы.
   – Кстати, о проблемах с детьми, – встрепенулся Ботаник. – Нам пора!
   – Я вас провожу, – поднялся с места Слава.
   Мне показалось или он действительно с интересом поглядывал на меня?
   Мы вышли во двор. Здесь так здорово пахло яблоками! Слава протянул руку к раскидистой яблоне у дома Никива, сорвал плод и кивнул Ботанику:
   – Лови!
   Тот растерялся, яблоко угодило ему в живот. Все засмеялись.
   – Приходите ко мне еще, – пригласил Никив. – С вами так хорошо! У меня ведь вся семья – только канарейки. Племянница заходит, как я уже говорил, но всего лишь на минутку. И птицами она не интересуется. Не то что вы – орнитологи.