— Это и я хотел бы знать, — процедил сквозь зубы Тай.
— Думаю, здесь нужен системный подход к проблеме Кстати, тот вывод, на который я намекнул утром, был продиктован простым здравым смыслом. Если исходить из предпосылки, что он психически нормален, то странный факт, что письма, адресованные умершей Блит, по-прежнему приходят, можно объяснить только одной причиной: их отправку он не контролирует.
— Теперь понятно, почему вы сразу же подумали о службе рассылки корреспонденции, — медленно произнес Тай.
— Абсолютно верно. И на почту я заглянул единственно для того, чтобы исключить существование договоренности с почтмейстером. После этого оставалась только фирма, которая делает бизнес на отправке почты по просьбе клиентов.
— Но если Смит виновен в смерти Блит и отца, то почему он не попытался вернуть последние письма? Льюси же сказал, что он больше к ним не обращался.
— Подумай, сынок, — сказал Лью. — Если бы он это сделал, то выдал бы себя.
— Справедливо, — согласился мистер Квин.
Официант принес бутылку бренди, сифон и три стакана. Лью потер руки и схватился за бутылку.
— А кстати, для чего вообще были последние два письма?
Взяв стакан с бренди, Эллери откинулся на спинку стула.
— Важный вопрос, на который важно правильно ответить, — сказал он. — Вы обратили внимание на дату отправки последнего, с тузом пик? Согласно графику Смита, его надлежало отправить в четверг, 28-го числа.
— Не улавливаю смысла. — Тай сдвинул брови.
— Все объясняется довольно просто. Какие карты пришли к Блит за два дня до смерти?
— Не помню.
— Десятка пик и двойка треф, что означает, что через два дня или две недели вас ждут большие неприятности. То, что убийства совершены через два дня после получения этих карт, объясняется простым стечением обстоятельств. И что мы теперь имеем?
Эллери положил перед собой конверт и карту.
— Туз пик, означающий «смерть», должен был прийти к Блит в пятницу 29-го, поэтому его и следовало послать в четверг, 28-го. Очевидно, что смерть Блит планировалась Смитом не ранее 29-го. Другими словами, она должна была умереть не через два дня после предупреждения в виде десятки пик и двойки треф, а через две недели.
— Через неделю, считая от сегодняшнего дня, — с трудом выговорил Тай. — Если бы Смит не изменил свои планы, то Блит сейчас была бы жива. И мой отец тоже.
— Точно. Что входило в первоначальный план Смита? Убить Блит — только Блит. Подтверждение? Пожалуйста. Игральные карты высылались только ей одной, и туз пик, то есть «смерть», предназначался, как вы видите по адресу на конверте, только ей. Но это еще не все. Параллельно выстраивалась ловушка для Джона Ройла. Для этого послужила его пишущая машинка, на которой печатался лист с толкованием карт, подброшенный к нему в бунгало.
— Ну?
— Что же произошло на самом деле? Блит убита, все правильно, но не одна. Джон тоже отравлен. Что заставило убийцу изменить свои планы? Почему он убивает не только Блит, но и Ройла — того самого человека, который, согласно первоначальному замыслу, должен был ответить за преступление?
Тай и Лью молчали, сосредоточенно глядя на Квина из-под насупленных бровей.
— Это, как мне представляется, и есть самый значимый вопрос во всей цепи событий. Ответьте на этот вопрос — и вы будете близки к ответу на все остальное.
— Вот и ответь на него, — пробормотал Лью стакану с бренди. — А я все равно скажу, что он псих.
— Но я не пойму, почему он опередил события, — упрямился Тай. — Куда он спешил? Он же мог дождаться, когда Блит получит туза пик, а потом убить обоих. Но он не стал. Он отказался от своего же расписания, разрушил весь этот хитроумный механизм с письмами. Почему? Что за гонка?
— Случай подвернулся, — ответил Эллери. — Совершить два убийства — это, видите ли, труднее, чем одно. А здесь — свадебное путешествие, Блит и Джон в одном самолете, у него появился случай убить их обоих сразу. Такого шанса он не мог упустить.
— Получается, что ловушка на моего отца уже не срабатывала и преступник это понимал.
— Но он все равно уже ничего не мог поделать, кроме как попытаться забрать конверты, и свои указания из почтовой фирмы, и лист с толкованием карт из бунгало. Скорее всего, как справедливо заметил Лью, он просчитал сравнительный риск и решил не дергаться.
— По крайней мере, у нас есть достаточно материала, чтобы убедить Бонни в абсурдности подозрений против моего отца. То, что вы сейчас сказали, свидетельствует о том, что и он стал жертвой. Квин, вы могли бы...
— Что я мог бы? — Квин уже успел погрузиться в собственные мысли и тревоги и теперь с неудовольствием вынырнул.
— Объяснить Бонни, очистить моего отца.
Эллери почесал щеку.
— И тогда вы... я правильно понимаю?
— Мм... да.
— Тай, ни о чем не беспокойтесь. — Эллери вдруг оживился и заговорил преувеличенно бодро: — Забудьте о плохом. Почему бы вам немного не развеяться? Взять отпуск? Знаете, пара недель может совершить чудо.
— Уехать сейчас? — Тай посмотрел угрюмо. — Да ни за что!
— Не валяйте дурака. Только все испортите.
— Сынок, а Квин прав, — влез Баском. — Фильм наш накрылся, и я знаю, Батч тебя отпустит. Ему сейчас не до тебя. У него невеста...
Тай криво улыбнулся и поднялся из-за стола.
— Ну что, пойдем?
— Идите, а я еще посижу, — сказал Эллери и украдкой глянул на часы. — Надо все обмозговать. И вы, Тай, подумайте хорошенько. А счет оставьте мне — я оплачу.
Лью схватил недопитую бутылку бренди, прижал к груди и взял со стула свою шляпу.
— Вот это настоящий друг!
Тай на прощание вяло махнул рукой и вслед за Лью побрел к двери.
А мистер Квин сидел и «мозговал», и необычное волнение было заметно в его обычно невозмутимом взоре.
Глава 14
Глава 15
— Думаю, здесь нужен системный подход к проблеме Кстати, тот вывод, на который я намекнул утром, был продиктован простым здравым смыслом. Если исходить из предпосылки, что он психически нормален, то странный факт, что письма, адресованные умершей Блит, по-прежнему приходят, можно объяснить только одной причиной: их отправку он не контролирует.
— Теперь понятно, почему вы сразу же подумали о службе рассылки корреспонденции, — медленно произнес Тай.
— Абсолютно верно. И на почту я заглянул единственно для того, чтобы исключить существование договоренности с почтмейстером. После этого оставалась только фирма, которая делает бизнес на отправке почты по просьбе клиентов.
— Но если Смит виновен в смерти Блит и отца, то почему он не попытался вернуть последние письма? Льюси же сказал, что он больше к ним не обращался.
— Подумай, сынок, — сказал Лью. — Если бы он это сделал, то выдал бы себя.
— Справедливо, — согласился мистер Квин.
Официант принес бутылку бренди, сифон и три стакана. Лью потер руки и схватился за бутылку.
— А кстати, для чего вообще были последние два письма?
Взяв стакан с бренди, Эллери откинулся на спинку стула.
— Важный вопрос, на который важно правильно ответить, — сказал он. — Вы обратили внимание на дату отправки последнего, с тузом пик? Согласно графику Смита, его надлежало отправить в четверг, 28-го числа.
— Не улавливаю смысла. — Тай сдвинул брови.
— Все объясняется довольно просто. Какие карты пришли к Блит за два дня до смерти?
— Не помню.
— Десятка пик и двойка треф, что означает, что через два дня или две недели вас ждут большие неприятности. То, что убийства совершены через два дня после получения этих карт, объясняется простым стечением обстоятельств. И что мы теперь имеем?
Эллери положил перед собой конверт и карту.
— Туз пик, означающий «смерть», должен был прийти к Блит в пятницу 29-го, поэтому его и следовало послать в четверг, 28-го. Очевидно, что смерть Блит планировалась Смитом не ранее 29-го. Другими словами, она должна была умереть не через два дня после предупреждения в виде десятки пик и двойки треф, а через две недели.
— Через неделю, считая от сегодняшнего дня, — с трудом выговорил Тай. — Если бы Смит не изменил свои планы, то Блит сейчас была бы жива. И мой отец тоже.
— Точно. Что входило в первоначальный план Смита? Убить Блит — только Блит. Подтверждение? Пожалуйста. Игральные карты высылались только ей одной, и туз пик, то есть «смерть», предназначался, как вы видите по адресу на конверте, только ей. Но это еще не все. Параллельно выстраивалась ловушка для Джона Ройла. Для этого послужила его пишущая машинка, на которой печатался лист с толкованием карт, подброшенный к нему в бунгало.
— Ну?
— Что же произошло на самом деле? Блит убита, все правильно, но не одна. Джон тоже отравлен. Что заставило убийцу изменить свои планы? Почему он убивает не только Блит, но и Ройла — того самого человека, который, согласно первоначальному замыслу, должен был ответить за преступление?
Тай и Лью молчали, сосредоточенно глядя на Квина из-под насупленных бровей.
— Это, как мне представляется, и есть самый значимый вопрос во всей цепи событий. Ответьте на этот вопрос — и вы будете близки к ответу на все остальное.
— Вот и ответь на него, — пробормотал Лью стакану с бренди. — А я все равно скажу, что он псих.
— Но я не пойму, почему он опередил события, — упрямился Тай. — Куда он спешил? Он же мог дождаться, когда Блит получит туза пик, а потом убить обоих. Но он не стал. Он отказался от своего же расписания, разрушил весь этот хитроумный механизм с письмами. Почему? Что за гонка?
— Случай подвернулся, — ответил Эллери. — Совершить два убийства — это, видите ли, труднее, чем одно. А здесь — свадебное путешествие, Блит и Джон в одном самолете, у него появился случай убить их обоих сразу. Такого шанса он не мог упустить.
— Получается, что ловушка на моего отца уже не срабатывала и преступник это понимал.
— Но он все равно уже ничего не мог поделать, кроме как попытаться забрать конверты, и свои указания из почтовой фирмы, и лист с толкованием карт из бунгало. Скорее всего, как справедливо заметил Лью, он просчитал сравнительный риск и решил не дергаться.
— По крайней мере, у нас есть достаточно материала, чтобы убедить Бонни в абсурдности подозрений против моего отца. То, что вы сейчас сказали, свидетельствует о том, что и он стал жертвой. Квин, вы могли бы...
— Что я мог бы? — Квин уже успел погрузиться в собственные мысли и тревоги и теперь с неудовольствием вынырнул.
— Объяснить Бонни, очистить моего отца.
Эллери почесал щеку.
— И тогда вы... я правильно понимаю?
— Мм... да.
— Тай, ни о чем не беспокойтесь. — Эллери вдруг оживился и заговорил преувеличенно бодро: — Забудьте о плохом. Почему бы вам немного не развеяться? Взять отпуск? Знаете, пара недель может совершить чудо.
— Уехать сейчас? — Тай посмотрел угрюмо. — Да ни за что!
— Не валяйте дурака. Только все испортите.
— Сынок, а Квин прав, — влез Баском. — Фильм наш накрылся, и я знаю, Батч тебя отпустит. Ему сейчас не до тебя. У него невеста...
Тай криво улыбнулся и поднялся из-за стола.
— Ну что, пойдем?
— Идите, а я еще посижу, — сказал Эллери и украдкой глянул на часы. — Надо все обмозговать. И вы, Тай, подумайте хорошенько. А счет оставьте мне — я оплачу.
Лью схватил недопитую бутылку бренди, прижал к груди и взял со стула свою шляпу.
— Вот это настоящий друг!
Тай на прощание вяло махнул рукой и вслед за Лью побрел к двери.
А мистер Квин сидел и «мозговал», и необычное волнение было заметно в его обычно невозмутимом взоре.
Глава 14
МИСТЕР КВИН — ПРОТИВНИК БРАКА
Без десяти час в кафе «Дерби» появилась Бонни. В панике оглядевшись по сторонам, она сделала короткий рывок к кабинке мистера Квина, быстро села и забилась в уголок, сверкая из своего укрытия огромными глазищами.
— Ну, что случилось? — спросил ее Эллери. — За нами смерть гонится?
— Да, я перепугалась. Меня кто-то преследует!
Приподнявшись, она с опаской посмотрела через перегородку на дверь.
— Ах, топорная какая работа, — пробормотал себе под нос Эллери.
— Что вы сказали?
— Что вам почудилось. Ну кому нужно вас преследовать?
— Не знаю. Если только не...
Бонни замолкла, брови сдвинулись у переносицы. Затем она потрясла головой.
— Вы сегодня просто прелестны, — заметил Эллери.
— Нет, я уверена... большая черная машина. Закрытая машина.
— Бонни, вам следует всегда носить яркое. Яркое необыкновенно подходит к вашему типу внешности.
Она чуть улыбнулась, сняла шляпку и перчатки и кошачьим движением провела рукой по лицу.
— Оставьте в покое мою внешность. Просто я не хочу носить траур. Никогда не верила трауру. Это как... броский плакат. Я даже из-за этого поругалась с Клотильдой.
— Я вас прекрасно понимаю, — подбодрил ее Эллери.
Она тщательно подкрасилась, очень умело — чтобы скрыть бледность.
— Я не хочу афишировать перед всем миром свою потерю. — Она понизила голос. — Эти похороны... Отвратительно. Кляну себя за то, что согласилась.
— Бонни, но ведь ее надо было похоронить, как же иначе? А что такое Голливуд, вам лучше меня известно. Пошли бы кривотолки.
— Да, но...
Она вдруг улыбнулась почти весело и переменила тон:
— Давайте не будем об этом. Можно мне выпить что-нибудь? Я хочу «Дайкири».
Эллери заказал для нее коктейль, а себе бренди с содовой и теперь молча за ней наблюдал. А она взялась за свою сумочку, отчего-то опять заволновалась и, прикрывая беспокойство, развила совершенно ненужную активность по наведению красоты: достала зеркальце, придирчиво себя изучила, подкрасила губы, припудрила носик, зачем-то поправила идеально уложенные волосы. Потом, не глядя в сумочку, вынула оттуда конверт и подтолкнула его через стол к Эллери.
— Вот, взгляните, — сдавленным голосом сказала Бонни.
В этот момент официант принес напитки, и мистер Квин прикрыл конверт рукой. Как только официант ушел, он убрал руку. Бонни встревожилась еще больше.
— Я вижу, наш друг отказался от почтовых чернил, — заметил Эллери. — На этот раз адрес напечатан на машинке.
— А вы разве не видите? — прошептала Бонни. — Конверт адресован мне.
— Я все отчетливо вижу. Когда он пришел?
— Сегодня утром.
— Отправлен вчера вечером, голливудский штемпель, отличная машинка, с очевидными особенностями у букв «б», «д» и «т». Нашему другу пришлось воспользоваться другой машинкой, поскольку принадлежащую Джеку я вчера забрал с собой. И все это должно показать, что письмо напечатали не раньше вчерашнего вечера.
— Посмотрите, что в нем, — попросила Бонни.
Эллери достал из конверта семерку пик.
— Опять таинственный враг, — усмехнулся Эллери. — История повторяется и уже начинает приедаться... — Он быстро сунул конверт и карту к себе в карман и встал: — Привет, Батч!
Возле их столика стоял Вундеркинд и смотрел на Бонни со странным выражением.
— Привет, Бонни.
— Привет, — чуть слышно откликнулась она. Батчер наклонился, Бонни подставила ему щеку. Он выпрямился, не поцеловав ее, и резанул взглядом.
— Вот, пришел на ленч, — сказал он небрежно. — Смотрю, и вы тут, вдвоем. Решил подойти. В чем дело?
— Бонни, по-моему, у вас очень ревнивый жених, — заметил Эллери.
— Да, я тоже так считаю, — натянуто улыбнулся Батчер. У него был болезненный вид — под глазами залегли темные круги, щеки ввалились от усталости. — Я утром не застал тебя — Клотильда сказала, что тебя дома нет.
— Да, меня не было.
— Ты выглядишь получше.
— Спасибо.
— Вечером увидимся?
— А... А почему бы тебе не посидеть с нами? — И Бонни подвинулась, освобождая примерно дюйм на своем стуле.
— Правда, Батч, — сердечно сказал Эллери, — давай к нам.
Острый взгляд скользнул по Квину и на несколько секунд задержался на кармане, в который он сунул письмо.
— Спасибо, нет. Мне надо на студию. Пока.
— Пока, — безучастно сказала Бонни.
Он еще постоял, видимо решая, поцеловать ему Бонни или нет, потом неожиданно улыбнулся, кивнул и быстро пошел к выходу. Им было видно, как вдруг поникли у него плечи, когда швейцар открыл ему дверь.
Эллери сидел, потягивая бренди с содовой. Бонни задумчиво покачивала свой бокал на высокой ножке.
— Чудесный парень Батч, — сказал Эллери.
— Да, очень.
И вдруг Бонни со стуком поставила бокал на стол и крикнула:
— Вы не понимаете — теперь карты начали приходить ко мне?
— Ну, Бонни...
— Вам не кажется... — срывающимся тонким голоском проговорила она, — вам не кажется, что я... следующая?
— Следующая?
— Мама получала предупреждения, и ее... Теперь их получаю я. — Она сделала попытку улыбнуться. — Я не совсем тупая. И мне страшно.
— Значит, вы больше не думаете, что карты вашей матери посылал Джон Ройл?
— Нет, это он!
— Ну, Бонни, вы же не боитесь мертвецов?
— Вчера вечером мне посылал письмо не мертвец! — сердито сверкнула глазами Бонни. — Предупреждения маме посылал Джон Ройл, а мне... — Бонни передернулась. — Мистер Квин, у меня только один враг.
— Вы имеете в виду Тая?
— Я имею в виду Тая. Он продолжает то, что не докончил отец.
Эллери помолчал. Его одолевал сильнейший соблазн продемонстрировать ей всю беспочвенность ее подозрений и развеять эту мрачную тревогу. Приходилось, однако, действовать жестко.
— Бонни, вам нужно быть предельно осторожной, — сказал он.
— Значит, вы тоже думаете...
— Не важно, что я думаю. Но запомните: самое опасное, что вы можете совершить, — это сблизиться с Таем.
Бонни закрыла глаза и залпом допила коктейль. Потом прошептала:
— Что же мне делать?
Эллери выругался про себя. А вслух сказал:
— Смотреть себе под ноги. Осторожность и еще раз осторожность. Не общайтесь с Таем. Не имейте с ним никаких дел. Избегайте его, как прокаженного.
Бонни брезгливо поморщилась:
— Он и есть прокаженный.
— Не слушайте его, когда он будет говорить о своей любви, — не глядя на нее, продолжал Эллери. — Он вам может сказать что угодно. Не верьте ему. Запомните, Бонни.
— Как же это я такое забуду? — На глаза навернулись слезы, она сердито потрясла головой и вытащила из сумочки носовой платок.
— А большая черная машина, — с досадой бубнил Эллери, — ну та, что ехала за вами, не бойтесь ее — это ваша охрана. И не старайтесь от нее скрыться.
Бонни его почти не слушала.
— И что это за жизнь? Что хорошего она мне сулит? Теперь я осталась совсем одна, за мной охотится какая-то скотина...
Эллери прикусил губу и молча смотрел, как она трет платком покрасневший нос. Сейчас он сам чувствовал себя распоследней скотиной.
Спустя какое-то время Эллери заказал еще два стакана и, когда их принесли, подвинул один к ней.
— Ну все, хватит. Прекратите! Вы привлекаете к себе внимание.
Бонни быстренько осушила глаза, высморкала носик и занялась пудреницей и пуховкой. Потом взяла коктейль и стала потягивать через соломинку.
— Я дура, — фыркнула Бонни. — Только и делаю, что реву, как глупая киногероиня.
— Что верно, то верно, — заметил Эллери. — Кстати, Бонни, вы знали, что в среду на прошлой неделе ваша мать и Джон Ройл летали к Толланду Стюарту, вашему деду?
— Вы хотите сказать, что еще до того, как было объявлено о свадьбе? Нет, мама мне об этом не говорила.
— Странно.
Бонни нахмурилась:
— А как вы об этом узнали?
— От Паулы Перис.
— Ох, эта женщина! Она-то как узнала?
— На самом деле она не такая уж плохая, — промямлил Эллери. — Просто у нее такая работа, и вы должны это понимать.
Это был момент, когда Бонни впервые увидела в нем мужчину и немедленно проэкзаменовала его откровенно женским взглядом, испытывая мужскую уязвимость.
— Я понимаю, — сказала она. — Вы в нее влюблены.
— Я? — возмутился мистер Квин. — Это абсурд!
Бонни опустила глаза — женщина опять спряталась.
— Простите. Не так уж и важно, откуда она узнала. Да, я припоминаю теперь, что мамы тогда не было целый день. Интересно все-таки, почему она решила навестить дедушку. Тем более с... с этим человеком.
— А что в этом такого удивительного? В конце концов, она выходит замуж, а мистер Толланд Стюарт, как-никак, ее родной отец.
Бонни тяжело вздохнула:
— Да, конечно. И все равно как-то непонятно.
— В каком смысле?
— За последние десять лет мама бывала у него раза три, не больше. А я была в этом жутком доме лет восемь назад. Тогда я еще носила косички и фартучек — можете себе представить, как давно это было. Если бы я встретила деда на улице, то не узнала бы. Он к нам никогда не приезжал.
— Я вот что хотел вас спросить. Была, наверное, причина такой холодности между вашей матерью и дедом?
— Холодность — это не совсем точно. Все дело в том, что дед от природы — самодостаточная, замкнутая на себе личность. Для него весь мир — это он. Мама говорила, что даже маленькой она не видела от него нежности. Понимаете, моя бабушка умерла при родах, и дедушка, как бы это сказать... виновницей ее смерти считал маму. Эта потеря была для него большим ударом, и он...
— Сломался?
— Мама говорила, что у него был сильный нервный срыв. Он так и не оправился после этого. И все его странности... В общем, по его логике выходило, что мама сломала ему жизнь. Вот если бы она не родилась...
— Не такая уж необычная мужская реакция.
— Только не подумайте, что он был груб с ней или что-то в этом роде, — поспешно сказала Бонни. — Денег он на нее никогда не жалел. У нее были гувернантки, няни, вороха одежды, лучшие школы, поездки по Европе и все такое. А когда она выросла, выбрала актерскую профессию и сама добилась успеха, дед, судя по всему, решил, что на этом его отцовские обязанности и закончились. А обо мне и говорить нечего — на меня он вообще внимания не обращал.
— Тогда почему ваша мать навестила его?
— Ума не приложу. Ну, если только для того, чтобы сообщить о своем предстоящем замужестве. Хотя деду вряд ли это было интересно. Ведь он и к первому ее браку отнесся совершенно равнодушно. С какой стати ему ликовать по поводу второго?
— А не могло быть из-за денег? Вы тут как-то сказали, что с финансами у нее всегда были затруднения.
Бонни скривила губы:
— Просить у него? Мама всегда говорила, что скорее пойдет побираться, чем попросит у него хоть цент.
Эллери умолк; сидел себе тихо, почесывая верхнюю губу. Бонни заканчивала с коктейлем.
— Бонни, — решился Квин. — Давайте-ка мы кое-что сделаем.
— А что именно?
— Сядем в самолет и слетаем в Шоколадные горы.
— И это после того, что он устроил нам в воскресенье? — фыркнула Бонни. — Ну уж нет. Даже не приехать на похороны собственной дочери! Небольшой перебор с эксцентричностью — во всяком случае, для меня.
— Я убежден, что это очень важно. Нужно выяснить, зачем ваша мама летала к нему девять дней назад.
— Но...
Эллери встал.
— Бонни, это наверняка поможет рассеять туман.
Она помолчала, потом вскинула голову и решительно поднялась:
— В таком случае я с вами.
— Ну, что случилось? — спросил ее Эллери. — За нами смерть гонится?
— Да, я перепугалась. Меня кто-то преследует!
Приподнявшись, она с опаской посмотрела через перегородку на дверь.
— Ах, топорная какая работа, — пробормотал себе под нос Эллери.
— Что вы сказали?
— Что вам почудилось. Ну кому нужно вас преследовать?
— Не знаю. Если только не...
Бонни замолкла, брови сдвинулись у переносицы. Затем она потрясла головой.
— Вы сегодня просто прелестны, — заметил Эллери.
— Нет, я уверена... большая черная машина. Закрытая машина.
— Бонни, вам следует всегда носить яркое. Яркое необыкновенно подходит к вашему типу внешности.
Она чуть улыбнулась, сняла шляпку и перчатки и кошачьим движением провела рукой по лицу.
— Оставьте в покое мою внешность. Просто я не хочу носить траур. Никогда не верила трауру. Это как... броский плакат. Я даже из-за этого поругалась с Клотильдой.
— Я вас прекрасно понимаю, — подбодрил ее Эллери.
Она тщательно подкрасилась, очень умело — чтобы скрыть бледность.
— Я не хочу афишировать перед всем миром свою потерю. — Она понизила голос. — Эти похороны... Отвратительно. Кляну себя за то, что согласилась.
— Бонни, но ведь ее надо было похоронить, как же иначе? А что такое Голливуд, вам лучше меня известно. Пошли бы кривотолки.
— Да, но...
Она вдруг улыбнулась почти весело и переменила тон:
— Давайте не будем об этом. Можно мне выпить что-нибудь? Я хочу «Дайкири».
Эллери заказал для нее коктейль, а себе бренди с содовой и теперь молча за ней наблюдал. А она взялась за свою сумочку, отчего-то опять заволновалась и, прикрывая беспокойство, развила совершенно ненужную активность по наведению красоты: достала зеркальце, придирчиво себя изучила, подкрасила губы, припудрила носик, зачем-то поправила идеально уложенные волосы. Потом, не глядя в сумочку, вынула оттуда конверт и подтолкнула его через стол к Эллери.
— Вот, взгляните, — сдавленным голосом сказала Бонни.
В этот момент официант принес напитки, и мистер Квин прикрыл конверт рукой. Как только официант ушел, он убрал руку. Бонни встревожилась еще больше.
— Я вижу, наш друг отказался от почтовых чернил, — заметил Эллери. — На этот раз адрес напечатан на машинке.
— А вы разве не видите? — прошептала Бонни. — Конверт адресован мне.
— Я все отчетливо вижу. Когда он пришел?
— Сегодня утром.
— Отправлен вчера вечером, голливудский штемпель, отличная машинка, с очевидными особенностями у букв «б», «д» и «т». Нашему другу пришлось воспользоваться другой машинкой, поскольку принадлежащую Джеку я вчера забрал с собой. И все это должно показать, что письмо напечатали не раньше вчерашнего вечера.
— Посмотрите, что в нем, — попросила Бонни.
Эллери достал из конверта семерку пик.
— Опять таинственный враг, — усмехнулся Эллери. — История повторяется и уже начинает приедаться... — Он быстро сунул конверт и карту к себе в карман и встал: — Привет, Батч!
Возле их столика стоял Вундеркинд и смотрел на Бонни со странным выражением.
— Привет, Бонни.
— Привет, — чуть слышно откликнулась она. Батчер наклонился, Бонни подставила ему щеку. Он выпрямился, не поцеловав ее, и резанул взглядом.
— Вот, пришел на ленч, — сказал он небрежно. — Смотрю, и вы тут, вдвоем. Решил подойти. В чем дело?
— Бонни, по-моему, у вас очень ревнивый жених, — заметил Эллери.
— Да, я тоже так считаю, — натянуто улыбнулся Батчер. У него был болезненный вид — под глазами залегли темные круги, щеки ввалились от усталости. — Я утром не застал тебя — Клотильда сказала, что тебя дома нет.
— Да, меня не было.
— Ты выглядишь получше.
— Спасибо.
— Вечером увидимся?
— А... А почему бы тебе не посидеть с нами? — И Бонни подвинулась, освобождая примерно дюйм на своем стуле.
— Правда, Батч, — сердечно сказал Эллери, — давай к нам.
Острый взгляд скользнул по Квину и на несколько секунд задержался на кармане, в который он сунул письмо.
— Спасибо, нет. Мне надо на студию. Пока.
— Пока, — безучастно сказала Бонни.
Он еще постоял, видимо решая, поцеловать ему Бонни или нет, потом неожиданно улыбнулся, кивнул и быстро пошел к выходу. Им было видно, как вдруг поникли у него плечи, когда швейцар открыл ему дверь.
Эллери сидел, потягивая бренди с содовой. Бонни задумчиво покачивала свой бокал на высокой ножке.
— Чудесный парень Батч, — сказал Эллери.
— Да, очень.
И вдруг Бонни со стуком поставила бокал на стол и крикнула:
— Вы не понимаете — теперь карты начали приходить ко мне?
— Ну, Бонни...
— Вам не кажется... — срывающимся тонким голоском проговорила она, — вам не кажется, что я... следующая?
— Следующая?
— Мама получала предупреждения, и ее... Теперь их получаю я. — Она сделала попытку улыбнуться. — Я не совсем тупая. И мне страшно.
— Значит, вы больше не думаете, что карты вашей матери посылал Джон Ройл?
— Нет, это он!
— Ну, Бонни, вы же не боитесь мертвецов?
— Вчера вечером мне посылал письмо не мертвец! — сердито сверкнула глазами Бонни. — Предупреждения маме посылал Джон Ройл, а мне... — Бонни передернулась. — Мистер Квин, у меня только один враг.
— Вы имеете в виду Тая?
— Я имею в виду Тая. Он продолжает то, что не докончил отец.
Эллери помолчал. Его одолевал сильнейший соблазн продемонстрировать ей всю беспочвенность ее подозрений и развеять эту мрачную тревогу. Приходилось, однако, действовать жестко.
— Бонни, вам нужно быть предельно осторожной, — сказал он.
— Значит, вы тоже думаете...
— Не важно, что я думаю. Но запомните: самое опасное, что вы можете совершить, — это сблизиться с Таем.
Бонни закрыла глаза и залпом допила коктейль. Потом прошептала:
— Что же мне делать?
Эллери выругался про себя. А вслух сказал:
— Смотреть себе под ноги. Осторожность и еще раз осторожность. Не общайтесь с Таем. Не имейте с ним никаких дел. Избегайте его, как прокаженного.
Бонни брезгливо поморщилась:
— Он и есть прокаженный.
— Не слушайте его, когда он будет говорить о своей любви, — не глядя на нее, продолжал Эллери. — Он вам может сказать что угодно. Не верьте ему. Запомните, Бонни.
— Как же это я такое забуду? — На глаза навернулись слезы, она сердито потрясла головой и вытащила из сумочки носовой платок.
— А большая черная машина, — с досадой бубнил Эллери, — ну та, что ехала за вами, не бойтесь ее — это ваша охрана. И не старайтесь от нее скрыться.
Бонни его почти не слушала.
— И что это за жизнь? Что хорошего она мне сулит? Теперь я осталась совсем одна, за мной охотится какая-то скотина...
Эллери прикусил губу и молча смотрел, как она трет платком покрасневший нос. Сейчас он сам чувствовал себя распоследней скотиной.
* * *
Спустя какое-то время Эллери заказал еще два стакана и, когда их принесли, подвинул один к ней.
— Ну все, хватит. Прекратите! Вы привлекаете к себе внимание.
Бонни быстренько осушила глаза, высморкала носик и занялась пудреницей и пуховкой. Потом взяла коктейль и стала потягивать через соломинку.
— Я дура, — фыркнула Бонни. — Только и делаю, что реву, как глупая киногероиня.
— Что верно, то верно, — заметил Эллери. — Кстати, Бонни, вы знали, что в среду на прошлой неделе ваша мать и Джон Ройл летали к Толланду Стюарту, вашему деду?
— Вы хотите сказать, что еще до того, как было объявлено о свадьбе? Нет, мама мне об этом не говорила.
— Странно.
Бонни нахмурилась:
— А как вы об этом узнали?
— От Паулы Перис.
— Ох, эта женщина! Она-то как узнала?
— На самом деле она не такая уж плохая, — промямлил Эллери. — Просто у нее такая работа, и вы должны это понимать.
Это был момент, когда Бонни впервые увидела в нем мужчину и немедленно проэкзаменовала его откровенно женским взглядом, испытывая мужскую уязвимость.
— Я понимаю, — сказала она. — Вы в нее влюблены.
— Я? — возмутился мистер Квин. — Это абсурд!
Бонни опустила глаза — женщина опять спряталась.
— Простите. Не так уж и важно, откуда она узнала. Да, я припоминаю теперь, что мамы тогда не было целый день. Интересно все-таки, почему она решила навестить дедушку. Тем более с... с этим человеком.
— А что в этом такого удивительного? В конце концов, она выходит замуж, а мистер Толланд Стюарт, как-никак, ее родной отец.
Бонни тяжело вздохнула:
— Да, конечно. И все равно как-то непонятно.
— В каком смысле?
— За последние десять лет мама бывала у него раза три, не больше. А я была в этом жутком доме лет восемь назад. Тогда я еще носила косички и фартучек — можете себе представить, как давно это было. Если бы я встретила деда на улице, то не узнала бы. Он к нам никогда не приезжал.
— Я вот что хотел вас спросить. Была, наверное, причина такой холодности между вашей матерью и дедом?
— Холодность — это не совсем точно. Все дело в том, что дед от природы — самодостаточная, замкнутая на себе личность. Для него весь мир — это он. Мама говорила, что даже маленькой она не видела от него нежности. Понимаете, моя бабушка умерла при родах, и дедушка, как бы это сказать... виновницей ее смерти считал маму. Эта потеря была для него большим ударом, и он...
— Сломался?
— Мама говорила, что у него был сильный нервный срыв. Он так и не оправился после этого. И все его странности... В общем, по его логике выходило, что мама сломала ему жизнь. Вот если бы она не родилась...
— Не такая уж необычная мужская реакция.
— Только не подумайте, что он был груб с ней или что-то в этом роде, — поспешно сказала Бонни. — Денег он на нее никогда не жалел. У нее были гувернантки, няни, вороха одежды, лучшие школы, поездки по Европе и все такое. А когда она выросла, выбрала актерскую профессию и сама добилась успеха, дед, судя по всему, решил, что на этом его отцовские обязанности и закончились. А обо мне и говорить нечего — на меня он вообще внимания не обращал.
— Тогда почему ваша мать навестила его?
— Ума не приложу. Ну, если только для того, чтобы сообщить о своем предстоящем замужестве. Хотя деду вряд ли это было интересно. Ведь он и к первому ее браку отнесся совершенно равнодушно. С какой стати ему ликовать по поводу второго?
— А не могло быть из-за денег? Вы тут как-то сказали, что с финансами у нее всегда были затруднения.
Бонни скривила губы:
— Просить у него? Мама всегда говорила, что скорее пойдет побираться, чем попросит у него хоть цент.
Эллери умолк; сидел себе тихо, почесывая верхнюю губу. Бонни заканчивала с коктейлем.
— Бонни, — решился Квин. — Давайте-ка мы кое-что сделаем.
— А что именно?
— Сядем в самолет и слетаем в Шоколадные горы.
— И это после того, что он устроил нам в воскресенье? — фыркнула Бонни. — Ну уж нет. Даже не приехать на похороны собственной дочери! Небольшой перебор с эксцентричностью — во всяком случае, для меня.
— Я убежден, что это очень важно. Нужно выяснить, зачем ваша мама летала к нему девять дней назад.
— Но...
Эллери встал.
— Бонни, это наверняка поможет рассеять туман.
Она помолчала, потом вскинула голову и решительно поднялась:
— В таком случае я с вами.
Глава 15
МИСТЕР КВИН — ИЩЕЙКА
В благословенном свете дня владения Толланда Стюарта раскинулись под ними, открытые всем ветрам, величавые и неприступные; орлиное гнездо дедова дома среди островерхих гор смотрелось пугающим наростом. В общем, жуткое местечко — тогда, в воскресенье, оно хотя бы было скрыто покровом тьмы.
— Просто ужас, — глядя вниз, сказала Бонни.
— Вторым Шангри-Ла это, конечно, не назовешь, — откликнулся Квин, — хотя здорово напоминает запретный город на крыше мира. Кстати, ваш дед бывал в Тибете? Если да, то можно понять, почему он здесь обосновался.
К безжизненной груде камней далеко под ними бежали телефонные и электрические провода.
— Это мое воображение или он правда похож на паука? — Бонни поежилась.
— Воображение, — твердо сказал Эллери.
Самолет запрыгал по посадочной площадке и остановился.
— Побудьте здесь, — сказал Эллери летчику. — Мы ненадолго.
Он помог Бонни спуститься на землю и повел ее в сторону дома. Ворота ангара были открыты, и самолета мистера Стюарта в нем не оказалось.
— Полагаете, дед куда-то улетел? — спросила Бонни. — Я была уверена, что он редко покидает свое жилище.
— Скорее уж доктор Джуниус. Решил слетать за капустой. Тут за покупками не набегаешься.
— Вот и летишь за бутылкой оливкового масла, — нервно хихикнула Бонни.
Обсаженная деревьями дорожка была пуста, передняя дверь в дом закрыта. Эллери постучал. Никто на его стук не отреагировал. Постучал опять, посильней, и опять тишина. Тогда он нажал на ручку. Дверь отворилась.
— Очевидное всегда от меня ускользает, — посмеялся над собой Эллери. — Входите, Бонни. Не бойтесь — дом вас не укусит.
По лицу девушки было видно, что она в этом сомневается. Наконец она расправила свои мальчишеские плечи и храбро ступила первой в сумрачное нутро дома.
— Дедушка! — позвала она.
«Шка-ка-ка...» — поиздевалось эхо.
— Мистер Стюарт! — крикнул Эллери.
Эхо ответило и ему, и тоже как-то оскорбительно.
— Вот черт. Старик меня достал. Бонни, не возражаете, если я его немножко встряхну, чтобы ожил?
— Какие возражения? Да я сама бы с удовольствием его растрясла.
— Отлично. Но для начала нам надо его найти.
Они вошли в гостиную. Никого. В кухне на фарфоровой столешнице валялись хлебные крошки и пахло свежезаваренным чаем. Но тоже пусто. Квин взял Бонни за руку и повел к лестнице. Он был зол.
— Ставлю миллион, он опять заперся наверху. Мистер Стюарт!
Тишина.
— Позвольте я пойду первой, — твердо сказала Бонни и взбежала по ступенькам.
Старик лежал в постели. На приставном столике во множестве стояли пузырьки и коробочки с лекарствами, ингаляторы, валялись грязные ложки.
Челюсти мистера Стюарта методично работали — своим беззубым ртом он жевал сандвич с холодным мясом, прихлебывал чай со льдом и смотрел на них безо всякого удивления.
— Дедушка! — воскликнула Бонни. — Ты что, не слышал нас?
Старик злобно глянул на нее из-под мохнатых седых бровей, не прекращая жевать, как будто она и не кричала.
— Дедушка! — испугалась Бонни. — Ты меня не слышишь? Ты глухой?
Он прервал свое занятие ровно на столько, чтобы буркнуть: «Пошли прочь», после чего опять откусил хлеба и запил его чаем.
Бонни пришла в ярость:
— Ну как же так можно! Почему ты так со мной обращаешься? Или ты не человек? Что с тобой?
Волосинки на старческих щеках и подбородке перестали шевелиться, потому что он вдруг сомкнул челюсти. И тут же снова шевельнулись — он коротко прошамкал:
— Что тебе надо?
Бонни устало опустилась на стул.
— Немного любви, которой была лишена моя мама, — тихо сказала она.
Изучая лицо Толланда Стюарта, Эллери с изумлением заметил, как потеплели его глаза. Правда, это выражение очень быстро пропало.
— Теперь уж поздно, — обреченно произнес дед. — Я старый человек. Блит следовало бы задуматься об этом много лет назад. Она никогда не была мне дочерью. Теперь мне никто не нужен! — Шепелявость делалась все явственней и противней, по мере того как он повышал голос. — Убирайся! Если бы этот идиот Джуниус не скакал, как заяц, туда-сюда и дал бы хоть немного покоя!
Бонни сжала кулаки и сказала ровным голосом:
— Ты меня своим криком не проймешь. Ты прекрасно знаешь, что это твоя вина. Она никогда не видела от тебя любви, какую имела право ожидать.
Дед бахнул стаканом об стол и отшвырнул от себя недоеденный бутерброд.
— И ты мне это говоришь? — возмущенно спросил он. — Что ты знаешь? Она хоть когда-нибудь тебя ко мне привозила? Она хоть раз...
— А ты хоть раз дал ей понять, что хочешь этого?
Костлявые руки взметнулись вверх и бессильно упали на одеяло.
— Не хочу с тобой спорить, грубиянка! Ты пришла за деньгами. Я знаю, что тебе от меня нужно. Мои деньги! Детям и внукам всегда только это и нужно.
— Дедушка! — Бонни задохнулась от обиды. — Как ты можешь говорить такие вещи!
— Убирайся! — выкрикнул мистер Стюарт. — Убирайся! Нет, ну что за олух Джуниус, улететь в Лос-Анджелес, и пусть мой дом превращается в постоялый двор! Вы с приятелем занесли сюда пропасть микробов. А я старый, больной человек. Мне...
— Прощай, — сказала Бонни и, ничего не видя перед собой, направилась к двери.
— Подождите, — остановил ее Эллери.
Она обернулась — в глазах слезы, губы дрожат. Квин мрачно смотрел на старика.
— Это ваша жизнь, мистер Стюарт, и вы вправе делать с ней что угодно. Но совершено тяжкое преступление — убита ваша дочь, и вы не можете от этого отгородиться. Вы обязаны ответить на ряд моих вопросов.
— А вы кто такой? — раздраженно бросил старик.
— Не имеет значения, кто я такой. В среду на прошлой неделе, то есть девять дней назад, ваша дочь прилетала к вам. Зачем?
Эллери показалось, что его вопрос поразил хозяина. Но если так и было, то всего какой-то миг.
— Значит, и вы об этом узнали, — покачал головой мистер Стюарт. — Вы, должно быть, из полиции, как и этот дурак Глюк. Только он раньше примчался, в начале недели. В моем доме — полиция!
— Мистер Стюарт, я спросил вас...
— Хотите знать, зачем они прилетали? Хорошо, я вам отвечу, — совершенно неожиданно согласился старик и уселся в постели. — Да за моими деньгами, вот зачем! Потому что им нужны были деньги. Они нужны всем.
— Мама просила у тебя денег? — переспросила Бонни. — Ни за что не поверю.
— По-твоему, я лжец? Да? Я говорю — она просила у меня денег. Не для себя, согласен. Но она просила! Для своего никчемного красавчика Ройла!
Бонни и Эллери уставились друг на друга. Вот оно что! Блит явилась к отцу, переломив свой характер, — но не ради себя, а ради человека, которого любила.
Бонни отвернулась к окну, к холодному пустому небу.
— Понятно, — протянул Эллери. — И вы их ей дали?
— Я, наверное, был тогда не в себе, — пробурчал мистер Стюарт. — Я дал этому Ройлу чек на сто десять тысяч и велел Блит больше меня не беспокоить. Никчемный тип! Карточные долги какие-то. А она собралась замуж за картежника.
— О, дедушка! — всхлипнула Бонни и шагнула к нему. — Ты просто притвора...
— Не подходи ко мне! — испуганно поднял руки дед. — Ты вся в микробах!
— Ты любил ее. Ты хотел, чтобы она была счастлива.
— Я хотел, чтобы она от меня отстала.
— Ты только притворяешься суровым...
— Да это была единственная возможность от нее избавиться. Ну почему люди никак не дают мне пожить одному! Блит сказала, что это так и так ее деньги — в смысле, будут когда-нибудь — и все, что она просит, — только малую часть вперед... — У него губы затряслись под усами. — Убирайся! И чтоб я тебя больше не видел!
Тут Бонни заговорила жестко:
— Я тебе верю. Ты действительно дал маме деньги только для того, чтобы ее больше не видеть. И я тоже уйду и больше не вернусь — никогда в жизни. Живи себе, я мешать не буду.
Старик встрепенулся:
— А я еще не собираюсь умирать. Проваливайте! Оба!
— Рано пока, — возразил Эллери. — Бонни, вы не против, если я не пойду с вами к самолету? Я вас догоню потом. Мне надо поговорить с вашим дедом наедине.
— Да я жду не дождусь, как бы поскорей уйти отсюда! — почти крикнула Бонни и выскочила из комнаты.
— Просто ужас, — глядя вниз, сказала Бонни.
— Вторым Шангри-Ла это, конечно, не назовешь, — откликнулся Квин, — хотя здорово напоминает запретный город на крыше мира. Кстати, ваш дед бывал в Тибете? Если да, то можно понять, почему он здесь обосновался.
К безжизненной груде камней далеко под ними бежали телефонные и электрические провода.
— Это мое воображение или он правда похож на паука? — Бонни поежилась.
— Воображение, — твердо сказал Эллери.
Самолет запрыгал по посадочной площадке и остановился.
— Побудьте здесь, — сказал Эллери летчику. — Мы ненадолго.
Он помог Бонни спуститься на землю и повел ее в сторону дома. Ворота ангара были открыты, и самолета мистера Стюарта в нем не оказалось.
— Полагаете, дед куда-то улетел? — спросила Бонни. — Я была уверена, что он редко покидает свое жилище.
— Скорее уж доктор Джуниус. Решил слетать за капустой. Тут за покупками не набегаешься.
— Вот и летишь за бутылкой оливкового масла, — нервно хихикнула Бонни.
Обсаженная деревьями дорожка была пуста, передняя дверь в дом закрыта. Эллери постучал. Никто на его стук не отреагировал. Постучал опять, посильней, и опять тишина. Тогда он нажал на ручку. Дверь отворилась.
— Очевидное всегда от меня ускользает, — посмеялся над собой Эллери. — Входите, Бонни. Не бойтесь — дом вас не укусит.
По лицу девушки было видно, что она в этом сомневается. Наконец она расправила свои мальчишеские плечи и храбро ступила первой в сумрачное нутро дома.
— Дедушка! — позвала она.
«Шка-ка-ка...» — поиздевалось эхо.
— Мистер Стюарт! — крикнул Эллери.
Эхо ответило и ему, и тоже как-то оскорбительно.
— Вот черт. Старик меня достал. Бонни, не возражаете, если я его немножко встряхну, чтобы ожил?
— Какие возражения? Да я сама бы с удовольствием его растрясла.
— Отлично. Но для начала нам надо его найти.
Они вошли в гостиную. Никого. В кухне на фарфоровой столешнице валялись хлебные крошки и пахло свежезаваренным чаем. Но тоже пусто. Квин взял Бонни за руку и повел к лестнице. Он был зол.
— Ставлю миллион, он опять заперся наверху. Мистер Стюарт!
Тишина.
— Позвольте я пойду первой, — твердо сказала Бонни и взбежала по ступенькам.
Старик лежал в постели. На приставном столике во множестве стояли пузырьки и коробочки с лекарствами, ингаляторы, валялись грязные ложки.
Челюсти мистера Стюарта методично работали — своим беззубым ртом он жевал сандвич с холодным мясом, прихлебывал чай со льдом и смотрел на них безо всякого удивления.
— Дедушка! — воскликнула Бонни. — Ты что, не слышал нас?
Старик злобно глянул на нее из-под мохнатых седых бровей, не прекращая жевать, как будто она и не кричала.
— Дедушка! — испугалась Бонни. — Ты меня не слышишь? Ты глухой?
Он прервал свое занятие ровно на столько, чтобы буркнуть: «Пошли прочь», после чего опять откусил хлеба и запил его чаем.
Бонни пришла в ярость:
— Ну как же так можно! Почему ты так со мной обращаешься? Или ты не человек? Что с тобой?
Волосинки на старческих щеках и подбородке перестали шевелиться, потому что он вдруг сомкнул челюсти. И тут же снова шевельнулись — он коротко прошамкал:
— Что тебе надо?
Бонни устало опустилась на стул.
— Немного любви, которой была лишена моя мама, — тихо сказала она.
Изучая лицо Толланда Стюарта, Эллери с изумлением заметил, как потеплели его глаза. Правда, это выражение очень быстро пропало.
— Теперь уж поздно, — обреченно произнес дед. — Я старый человек. Блит следовало бы задуматься об этом много лет назад. Она никогда не была мне дочерью. Теперь мне никто не нужен! — Шепелявость делалась все явственней и противней, по мере того как он повышал голос. — Убирайся! Если бы этот идиот Джуниус не скакал, как заяц, туда-сюда и дал бы хоть немного покоя!
Бонни сжала кулаки и сказала ровным голосом:
— Ты меня своим криком не проймешь. Ты прекрасно знаешь, что это твоя вина. Она никогда не видела от тебя любви, какую имела право ожидать.
Дед бахнул стаканом об стол и отшвырнул от себя недоеденный бутерброд.
— И ты мне это говоришь? — возмущенно спросил он. — Что ты знаешь? Она хоть когда-нибудь тебя ко мне привозила? Она хоть раз...
— А ты хоть раз дал ей понять, что хочешь этого?
Костлявые руки взметнулись вверх и бессильно упали на одеяло.
— Не хочу с тобой спорить, грубиянка! Ты пришла за деньгами. Я знаю, что тебе от меня нужно. Мои деньги! Детям и внукам всегда только это и нужно.
— Дедушка! — Бонни задохнулась от обиды. — Как ты можешь говорить такие вещи!
— Убирайся! — выкрикнул мистер Стюарт. — Убирайся! Нет, ну что за олух Джуниус, улететь в Лос-Анджелес, и пусть мой дом превращается в постоялый двор! Вы с приятелем занесли сюда пропасть микробов. А я старый, больной человек. Мне...
— Прощай, — сказала Бонни и, ничего не видя перед собой, направилась к двери.
— Подождите, — остановил ее Эллери.
Она обернулась — в глазах слезы, губы дрожат. Квин мрачно смотрел на старика.
— Это ваша жизнь, мистер Стюарт, и вы вправе делать с ней что угодно. Но совершено тяжкое преступление — убита ваша дочь, и вы не можете от этого отгородиться. Вы обязаны ответить на ряд моих вопросов.
— А вы кто такой? — раздраженно бросил старик.
— Не имеет значения, кто я такой. В среду на прошлой неделе, то есть девять дней назад, ваша дочь прилетала к вам. Зачем?
Эллери показалось, что его вопрос поразил хозяина. Но если так и было, то всего какой-то миг.
— Значит, и вы об этом узнали, — покачал головой мистер Стюарт. — Вы, должно быть, из полиции, как и этот дурак Глюк. Только он раньше примчался, в начале недели. В моем доме — полиция!
— Мистер Стюарт, я спросил вас...
— Хотите знать, зачем они прилетали? Хорошо, я вам отвечу, — совершенно неожиданно согласился старик и уселся в постели. — Да за моими деньгами, вот зачем! Потому что им нужны были деньги. Они нужны всем.
— Мама просила у тебя денег? — переспросила Бонни. — Ни за что не поверю.
— По-твоему, я лжец? Да? Я говорю — она просила у меня денег. Не для себя, согласен. Но она просила! Для своего никчемного красавчика Ройла!
Бонни и Эллери уставились друг на друга. Вот оно что! Блит явилась к отцу, переломив свой характер, — но не ради себя, а ради человека, которого любила.
Бонни отвернулась к окну, к холодному пустому небу.
— Понятно, — протянул Эллери. — И вы их ей дали?
— Я, наверное, был тогда не в себе, — пробурчал мистер Стюарт. — Я дал этому Ройлу чек на сто десять тысяч и велел Блит больше меня не беспокоить. Никчемный тип! Карточные долги какие-то. А она собралась замуж за картежника.
— О, дедушка! — всхлипнула Бонни и шагнула к нему. — Ты просто притвора...
— Не подходи ко мне! — испуганно поднял руки дед. — Ты вся в микробах!
— Ты любил ее. Ты хотел, чтобы она была счастлива.
— Я хотел, чтобы она от меня отстала.
— Ты только притворяешься суровым...
— Да это была единственная возможность от нее избавиться. Ну почему люди никак не дают мне пожить одному! Блит сказала, что это так и так ее деньги — в смысле, будут когда-нибудь — и все, что она просит, — только малую часть вперед... — У него губы затряслись под усами. — Убирайся! И чтоб я тебя больше не видел!
Тут Бонни заговорила жестко:
— Я тебе верю. Ты действительно дал маме деньги только для того, чтобы ее больше не видеть. И я тоже уйду и больше не вернусь — никогда в жизни. Живи себе, я мешать не буду.
Старик встрепенулся:
— А я еще не собираюсь умирать. Проваливайте! Оба!
— Рано пока, — возразил Эллери. — Бонни, вы не против, если я не пойду с вами к самолету? Я вас догоню потом. Мне надо поговорить с вашим дедом наедине.
— Да я жду не дождусь, как бы поскорей уйти отсюда! — почти крикнула Бонни и выскочила из комнаты.