Минхен быстро заговорил:
— Я полагаю, тебе известно, что, какие бы медицинские случаи ни фиксировались в историях болезни, даются только одни инициалы больных. Что бы там ни понадобилось медицине в описанной патологии и ее лечении — имя и личность пациента не должны идентифицироваться.
И вот, копаясь вчера вечером в историях, которые Дженни не успел использовать для «Врожденной аллергии», я обнаружил одну — достаточно давнюю, лет около двадцати назад — со специальной пометкой — не использовать даже инициалы пациентов... чтобы никакими путями нельзя было идентифицировать их личности по описанным материалам.
Это было так необычно, что я сразу же перечитал историю, хотя не собирался этого делать. И случай, представь себе, относился к Даннингу и Фуллер. Сара Фуллер поступила в родильное отделение госпиталя на последнем сроке беременности, родила с помощью кесарева сечения... Там были и другие интересные медицинские детали, касающиеся обоих родителей ребенка. — Минхен снизил голос до полушепота. — Ребенок был незаконнорожденным. И этот ребенок — Хильда Дорн!
Эллери от неожиданности вцепился в ручки кресла. Он внимательно смотрел в лицо врачу. И на его лице постепенно появлялась улыбка, вовсе лишенная какой-либо насмешки.
— Итак, Хильда Дорн — незаконнорожденная и удочеренная... Прекрасная деталь! — Он расслабился, закурил. — Вот это действительно гром среди ясного неба! Теперь становится ясным все то, что до сих пор находилось в тумане. Не вижу пока, как это меняет ход расследования, но давай дальше, Джон... Что там было еще?
— В то время доктор Даннинг был старательным молодым практикантом, который посвящал госпиталю несколько часов в день на основе частичной оплаты. Как и где они встретились с Фуллер — мне неизвестно, но понятно, что у них был тайный роман, а жениться на ней он не мог, поскольку уже был женат. К тому же у него уже была дочь двух лет от роду — Эдит. Скорее всего, Сара была вполне привлекательна в юности... Конечно, все это не имеет отношения к медицине, все эти детали относительно родителей новорожденных вносятся в обязательном порядке только как генетическая и расчетная основа для отчетности отделения акушерства.
— Понятно. Продолжай.
— Когда интересное положение Сары прояснилось для Абби, леди была снисходительна и гуманна, как всегда. Она решила не разглашать грехов будущего доктора Даннинга и даже впоследствии приняла его в штат госпиталя. А всю щекотливую ситуацию она разрулила, удочерив ребенка.
— Я надеюсь, юридически?
— Очевидно, да. У Сары не было выбора, — для отчетности сказано, что мать согласилась на удочерение без особых уговоров. Она дала обязательство никогда не вмешиваться в воспитание ребенка. Это, в свою очередь, было нужно для создания иллюзии, будто это ребенок Абигейл.
Муж Абигейл в то время еще был жив. Они были бездетной парой. Все это держалось в совершенном секрете от всех, включая персонал госпиталя, за исключением доктора Дженни, который делал операцию и принимал роды. Власть Абигейл была здесь настолько непререкаема, что никаких слухов не последовало, а дома — тем более.
— Да, это проясняет некоторые темные места, — согласился Эллери. — Это объясняет ссоры между Абби и Сарой, которая, вне сомнений, сожалеет о своем обещании и своей сделке с Абби. Это же объясняет и защиту Сары Даннингом, который горячо утверждает невиновность Сары в деле Абигейл. Выйди эта история на поверхность, она погубит всю его жизнь: и супружескую, и социальную, и профессиональную. — Он покачал головой. — Но я все же не вижу, чем это поможет в разрешении задачи. Допустим, у Сары есть мотив для убийства Абби и также Дженни, как единственного информатора. Возможно, преступление с ее стороны можно было бы объяснить паранойей... манией преследования... Ясно, что эта женщина душевнобольная. Но при всем при этом...
Джон, мне нужно взглянуть на эту историю болезни, если можно. Там могут оказаться детали, значимость которых ускользнула от тебя...
— Теперь, когда я раскрыл карты, нет причины утаивать ее от тебя, — устало ответил Минхен.
Он встал и с отсутствующим видом пошел в тот угол, который находился позади стола Дженни.
Эллери усмехнулся, когда Минхен попытался протиснуться между его креслом и стеной в пустой угол.
— Ну и куда вы направляетесь, профессор?
— А? — Минхен рассеянно поглядел на него. Затем усмехнулся и почесал в затылке. — Каким же безмозглым я стал с тех пор, как старик был убит. Совершенно забыл — я приказал перетащить отсюда бюро Дженни с папками, как только вошел вчера сюда и увидел его мертвым...
— ЧТО?
Годы спустя Эллери любил вспоминать эту внешне невинную сцену, когда, как он говорил, ему пришлось пережить самый драматический момент в своей незаконной карьере следователя.
С учетом одного забытого инцидента, в краткий временной промежуток, последовавший после заявления Минхена, дело Дорн-Дженни обрело новый осложняющий оборот.
Минхен застыл на месте, застигнутый врасплох энергичным восклицанием Эллери. Он непонимающе смотрел на Эллери.
Эллери незамедлительно упал на пол и обозревал линолеум под столом Дженни. Через секунду он поднялся, покачивая головой и улыбаясь.
— Никакого следа на полу... и все из-за нового линолеума. Это превосходит мои возможности...
Он схватил доктора Минхена железной хваткой за руку.
— Джон, ты что наделал! Погоди минуту... Посмотри, брось эту историю болезни!
Минхен беспомощно пожал плечами и сел. Его взгляд выражал одновременно и беспомощность, и удивление. Эллери ходил туда-сюда, яростно куря.
— Ты пришел сюда на несколько минут раньше, чем я, знал, что вот-вот здесь появится полиция, и поэтому решил удалить отсюда самое для тебя ценное — истории болезни. Я правильно излагаю?
— Ну конечно. Но что такого я сделал? Не вижу, какое имеют отношение эти папки...
— Что такого? — закричал Эллери. — Ты ненароком отсрочил решение этой закавыки на двадцать четыре часа! Ты что, не понимаешь, что бюро с папками имеет отношение к преступлению? Послушай, Джон, это же и есть ключ! Без осознания этого, юный мой Шерлок, ты практически подписал смертный приговор дальнейшей работе моего отца и моему личному спокойствию...
Минхен только молча глотал воздух.
— Но...
— Никаких но, сэр. И не принимай близко к сердцу. Главное, что я обнаружил этот ключик. — Эллери наконец остановил свое бешеное движение и посмотрел на Минхена загадочно. — Я же говорил, что здесь должно быть окно, Джон...
Минхен тупо перевел взгляд в направлении указующего пальца Эллери.
На пустой стене за столом Дженни ничего не было.
Глава 25
Глава 26
Вызов читателю
Часть третья
Глава 27
— Я полагаю, тебе известно, что, какие бы медицинские случаи ни фиксировались в историях болезни, даются только одни инициалы больных. Что бы там ни понадобилось медицине в описанной патологии и ее лечении — имя и личность пациента не должны идентифицироваться.
И вот, копаясь вчера вечером в историях, которые Дженни не успел использовать для «Врожденной аллергии», я обнаружил одну — достаточно давнюю, лет около двадцати назад — со специальной пометкой — не использовать даже инициалы пациентов... чтобы никакими путями нельзя было идентифицировать их личности по описанным материалам.
Это было так необычно, что я сразу же перечитал историю, хотя не собирался этого делать. И случай, представь себе, относился к Даннингу и Фуллер. Сара Фуллер поступила в родильное отделение госпиталя на последнем сроке беременности, родила с помощью кесарева сечения... Там были и другие интересные медицинские детали, касающиеся обоих родителей ребенка. — Минхен снизил голос до полушепота. — Ребенок был незаконнорожденным. И этот ребенок — Хильда Дорн!
Эллери от неожиданности вцепился в ручки кресла. Он внимательно смотрел в лицо врачу. И на его лице постепенно появлялась улыбка, вовсе лишенная какой-либо насмешки.
— Итак, Хильда Дорн — незаконнорожденная и удочеренная... Прекрасная деталь! — Он расслабился, закурил. — Вот это действительно гром среди ясного неба! Теперь становится ясным все то, что до сих пор находилось в тумане. Не вижу пока, как это меняет ход расследования, но давай дальше, Джон... Что там было еще?
— В то время доктор Даннинг был старательным молодым практикантом, который посвящал госпиталю несколько часов в день на основе частичной оплаты. Как и где они встретились с Фуллер — мне неизвестно, но понятно, что у них был тайный роман, а жениться на ней он не мог, поскольку уже был женат. К тому же у него уже была дочь двух лет от роду — Эдит. Скорее всего, Сара была вполне привлекательна в юности... Конечно, все это не имеет отношения к медицине, все эти детали относительно родителей новорожденных вносятся в обязательном порядке только как генетическая и расчетная основа для отчетности отделения акушерства.
— Понятно. Продолжай.
— Когда интересное положение Сары прояснилось для Абби, леди была снисходительна и гуманна, как всегда. Она решила не разглашать грехов будущего доктора Даннинга и даже впоследствии приняла его в штат госпиталя. А всю щекотливую ситуацию она разрулила, удочерив ребенка.
— Я надеюсь, юридически?
— Очевидно, да. У Сары не было выбора, — для отчетности сказано, что мать согласилась на удочерение без особых уговоров. Она дала обязательство никогда не вмешиваться в воспитание ребенка. Это, в свою очередь, было нужно для создания иллюзии, будто это ребенок Абигейл.
Муж Абигейл в то время еще был жив. Они были бездетной парой. Все это держалось в совершенном секрете от всех, включая персонал госпиталя, за исключением доктора Дженни, который делал операцию и принимал роды. Власть Абигейл была здесь настолько непререкаема, что никаких слухов не последовало, а дома — тем более.
— Да, это проясняет некоторые темные места, — согласился Эллери. — Это объясняет ссоры между Абби и Сарой, которая, вне сомнений, сожалеет о своем обещании и своей сделке с Абби. Это же объясняет и защиту Сары Даннингом, который горячо утверждает невиновность Сары в деле Абигейл. Выйди эта история на поверхность, она погубит всю его жизнь: и супружескую, и социальную, и профессиональную. — Он покачал головой. — Но я все же не вижу, чем это поможет в разрешении задачи. Допустим, у Сары есть мотив для убийства Абби и также Дженни, как единственного информатора. Возможно, преступление с ее стороны можно было бы объяснить паранойей... манией преследования... Ясно, что эта женщина душевнобольная. Но при всем при этом...
Джон, мне нужно взглянуть на эту историю болезни, если можно. Там могут оказаться детали, значимость которых ускользнула от тебя...
— Теперь, когда я раскрыл карты, нет причины утаивать ее от тебя, — устало ответил Минхен.
Он встал и с отсутствующим видом пошел в тот угол, который находился позади стола Дженни.
Эллери усмехнулся, когда Минхен попытался протиснуться между его креслом и стеной в пустой угол.
— Ну и куда вы направляетесь, профессор?
— А? — Минхен рассеянно поглядел на него. Затем усмехнулся и почесал в затылке. — Каким же безмозглым я стал с тех пор, как старик был убит. Совершенно забыл — я приказал перетащить отсюда бюро Дженни с папками, как только вошел вчера сюда и увидел его мертвым...
— ЧТО?
Годы спустя Эллери любил вспоминать эту внешне невинную сцену, когда, как он говорил, ему пришлось пережить самый драматический момент в своей незаконной карьере следователя.
С учетом одного забытого инцидента, в краткий временной промежуток, последовавший после заявления Минхена, дело Дорн-Дженни обрело новый осложняющий оборот.
Минхен застыл на месте, застигнутый врасплох энергичным восклицанием Эллери. Он непонимающе смотрел на Эллери.
Эллери незамедлительно упал на пол и обозревал линолеум под столом Дженни. Через секунду он поднялся, покачивая головой и улыбаясь.
— Никакого следа на полу... и все из-за нового линолеума. Это превосходит мои возможности...
Он схватил доктора Минхена железной хваткой за руку.
— Джон, ты что наделал! Погоди минуту... Посмотри, брось эту историю болезни!
Минхен беспомощно пожал плечами и сел. Его взгляд выражал одновременно и беспомощность, и удивление. Эллери ходил туда-сюда, яростно куря.
— Ты пришел сюда на несколько минут раньше, чем я, знал, что вот-вот здесь появится полиция, и поэтому решил удалить отсюда самое для тебя ценное — истории болезни. Я правильно излагаю?
— Ну конечно. Но что такого я сделал? Не вижу, какое имеют отношение эти папки...
— Что такого? — закричал Эллери. — Ты ненароком отсрочил решение этой закавыки на двадцать четыре часа! Ты что, не понимаешь, что бюро с папками имеет отношение к преступлению? Послушай, Джон, это же и есть ключ! Без осознания этого, юный мой Шерлок, ты практически подписал смертный приговор дальнейшей работе моего отца и моему личному спокойствию...
Минхен только молча глотал воздух.
— Но...
— Никаких но, сэр. И не принимай близко к сердцу. Главное, что я обнаружил этот ключик. — Эллери наконец остановил свое бешеное движение и посмотрел на Минхена загадочно. — Я же говорил, что здесь должно быть окно, Джон...
Минхен тупо перевел взгляд в направлении указующего пальца Эллери.
На пустой стене за столом Дженни ничего не было.
Глава 25
УПРОЩЕНИЕ
— Достань мне план главного этажа, Джон.
Доктор Минхен, казалось, был унесен прочь нарастающим энтузиазмом Эллери. Из человека, поглощенного своими мрачными думами, с переменчивым настроением, язвительно-умозрительного, Эллери превратился в человека деятельного, живого, искрящегося энергией...
Управляющий Парадайз сам принес копию плана в кабинет. Он улыбнулся печальной улыбкой и вышел из пугающего его кабинета спиной вперед, как будто Эллери был особой королевской крови.
Эллери не обратил на него ни малейшего внимания. Он уже расстилал на столе план и прослеживал пальцем какой-то лабиринт. Минхен, выглядывая из-за его плеча, ничего не понимал. Врач удивлялся исключительной концентрированности этого человека на занимавшей его проблеме. Эллери находился в каком-то недоступном окружающем мире, который для него был совершенной реальностью.
После долгого ожидания Минхена Эллери распрямился; лицо его выражало удовлетворение. Он снял пенсне.
Калька плана этажа с тихим шелестом свернулась сама собой.
Эллери начал вновь ходить по кабинету, что-то обдумывая. Он зажег сигарету — и лицо его закрылось голубым облаком дыма.
— Еще один визит — только один визит. Вот так, Джон!
Эллери хлопнул Минхена по плечу.
— ...Если только это возможно... Если сила привычки... — Он остановился и усмехнулся. — Если только нам помогут боги! Одна песчинка улики, только песчинка...
Он выбежал из кабинета в коридор, и Минхен, опомнившись, ринулся за ним. Эллери остановился перед кабинетом анестезии и резко обернулся.
— Быстро! Ключ от медицинского шкафчика с перевязочным материалом в предоперационной! — Он нетерпеливо перебирал пальцами.
Минхен вытащил связку ключей. Эллери выхватил предложенный ключ у него из рук и ворвался в кабинет анестезии.
По пути он поспешно выхватил из кармана блокнот и перебирал страницы, пока не нашел нужную, на которой были таинственные пометки карандашом. Они имели геометрическую форму. Он внимательно изучил их и улыбнулся. Не говоря ни слова, сунул блокнот обратно в карман, прошел мимо полицейского в предоперационную. Минхен, ничего не понимая, следовал за ним.
Эллери ринулся прямо к шкафчику. Он открыл ключом стеклянную дверцу и стоял, рассматривая ряд узких ящичков перед собой. На каждом ящичке была наклейка с подробным описанием содержимого.
Он быстро пробежал взглядом этикетки; одна его явно заинтересовала. Он выдвинул ящик и внимательно пересмотрел все имеющиеся материалы. Несколько раз он что-то вынимал из ящика и рассматривал на свет, однако оставался неудовлетворенным, пока не нашел то, что искал. Затем, пробормотав что-то про себя, встал, достал блокнот, перевернул страницу со странными пометками и внимательно сравнил записи с добытым предметом.
Улыбаясь, он сунул блокнот в карман, возвратил вещь на место. Однако, подумав, достал конверт атласной бумаги и положил свою добычу туда.
— Я полагаю, — обретя голос, сказал Минхен, — что ты завладел чем-то важным. Но для меня это полнейшая тайна. И почему ты так странно усмехаешься?
— Для меня это не открытие, Джон, — для меня это подтверждение догадки. — Эллери выглядел торжествующе. — Этот случай — совершенно особенный в моей практике. Наверное, эта улика достаточно важна, чтобы подтвердить мою сложную гипотезу, но если бы я додумался достать ее раньше — она бы мне не сослужила столь важной службы. Представь себе. Все время улика лежала у меня под носом, а я мучился разгадками, вместо того чтобы пустить ее в дело!
Доктор Минхен, казалось, был унесен прочь нарастающим энтузиазмом Эллери. Из человека, поглощенного своими мрачными думами, с переменчивым настроением, язвительно-умозрительного, Эллери превратился в человека деятельного, живого, искрящегося энергией...
Управляющий Парадайз сам принес копию плана в кабинет. Он улыбнулся печальной улыбкой и вышел из пугающего его кабинета спиной вперед, как будто Эллери был особой королевской крови.
Эллери не обратил на него ни малейшего внимания. Он уже расстилал на столе план и прослеживал пальцем какой-то лабиринт. Минхен, выглядывая из-за его плеча, ничего не понимал. Врач удивлялся исключительной концентрированности этого человека на занимавшей его проблеме. Эллери находился в каком-то недоступном окружающем мире, который для него был совершенной реальностью.
После долгого ожидания Минхена Эллери распрямился; лицо его выражало удовлетворение. Он снял пенсне.
Калька плана этажа с тихим шелестом свернулась сама собой.
Эллери начал вновь ходить по кабинету, что-то обдумывая. Он зажег сигарету — и лицо его закрылось голубым облаком дыма.
— Еще один визит — только один визит. Вот так, Джон!
Эллери хлопнул Минхена по плечу.
— ...Если только это возможно... Если сила привычки... — Он остановился и усмехнулся. — Если только нам помогут боги! Одна песчинка улики, только песчинка...
Он выбежал из кабинета в коридор, и Минхен, опомнившись, ринулся за ним. Эллери остановился перед кабинетом анестезии и резко обернулся.
— Быстро! Ключ от медицинского шкафчика с перевязочным материалом в предоперационной! — Он нетерпеливо перебирал пальцами.
Минхен вытащил связку ключей. Эллери выхватил предложенный ключ у него из рук и ворвался в кабинет анестезии.
По пути он поспешно выхватил из кармана блокнот и перебирал страницы, пока не нашел нужную, на которой были таинственные пометки карандашом. Они имели геометрическую форму. Он внимательно изучил их и улыбнулся. Не говоря ни слова, сунул блокнот обратно в карман, прошел мимо полицейского в предоперационную. Минхен, ничего не понимая, следовал за ним.
Эллери ринулся прямо к шкафчику. Он открыл ключом стеклянную дверцу и стоял, рассматривая ряд узких ящичков перед собой. На каждом ящичке была наклейка с подробным описанием содержимого.
Он быстро пробежал взглядом этикетки; одна его явно заинтересовала. Он выдвинул ящик и внимательно пересмотрел все имеющиеся материалы. Несколько раз он что-то вынимал из ящика и рассматривал на свет, однако оставался неудовлетворенным, пока не нашел то, что искал. Затем, пробормотав что-то про себя, встал, достал блокнот, перевернул страницу со странными пометками и внимательно сравнил записи с добытым предметом.
Улыбаясь, он сунул блокнот в карман, возвратил вещь на место. Однако, подумав, достал конверт атласной бумаги и положил свою добычу туда.
— Я полагаю, — обретя голос, сказал Минхен, — что ты завладел чем-то важным. Но для меня это полнейшая тайна. И почему ты так странно усмехаешься?
— Для меня это не открытие, Джон, — для меня это подтверждение догадки. — Эллери выглядел торжествующе. — Этот случай — совершенно особенный в моей практике. Наверное, эта улика достаточно важна, чтобы подтвердить мою сложную гипотезу, но если бы я додумался достать ее раньше — она бы мне не сослужила столь важной службы. Представь себе. Все время улика лежала у меня под носом, а я мучился разгадками, вместо того чтобы пустить ее в дело!
Глава 26
УРАВНЕНИЕ
Ранним вечером в четверг Эллери Квин входил в свой дом на Восемьдесят седьмой улице с широкой улыбкой на лице, неся под мышкой большой пакет, а в руке — тонкий бумажный рулон.
Как только Джуна услышал звон ключей за дверью, он бросился навстречу и был немного изумлен, когда увидел, как Эллери прячет от него пакет за спину.
— Мистер Эллери! Вы так быстро вернулись... Почему не звоните? Я бы открыл...
— А... — Эллери улыбнулся. — Джуна, скажи... кем бы ты хотел стать, когда повзрослеешь?
— Когда буду совсем взрослым?.. Я хочу быть детективом!
— А ты знаешь, как надо маскировать свою внешность? — строго спросил Эллери.
— Нет... нет, сэр. Но я научусь! — растерянно, а затем с воодушевлением ответил юноша.
— Ну, вот тебе кое-что, чтобы научиться. — И он сунул таинственный пакет в руки парнишки.
Он с достоинством прошел в свой кабинет, оставив позади себя потерявшего дар речи Джуну.
Две минуты спустя сияющий Джуна влетел в гостиную с криком:
— Мистер Эллери! Это — мне?! Для меня?!
Минуту назад он бережно разложил пакет на столе, затем нетерпеливо разорвал обертку, извлек из нее металлическую коробку, раскрыл ее и обнаружил внутри богатый набор самоклеящихся усов, бородок, волосяных накладок, косметических красок и прочего инвентаря.
— Для тебя, для тебя, юный друг. — Эллери отбросил пальто и шляпу, склонился над Джуной. — Для тебя, потому что ты — самый лучший детектив в нашей семье.
На лице Джуны отобразился спектр самых разных переживаний.
— Если бы не ты, — торжественно провозгласил Эллери, ласково ущипнув Джуну за щеку, — и твой наивный совет этим утром, то загадка двойного убийства не была бы отгадана.
— Вы поймали их?
— Пока нет, но обещаю тебе, весьма скоро это случится. Ну а теперь возьми, это по праву принадлежит тебе, и иди развлекись. Мне нужно подумать. Передо мной еще много вопросов и задач.
Джуна, привыкший к переменчивому настроению Кви-нов — сына и отца, — растворился в воздухе, будто джинн.
Эллери расстелил бумажный рулон на столе. Это была копия плана, врученного ему в госпитале. Сигарета выпала у него изо рта, но он не заметил этого, поскольку ушел с головой в изучение плана.
Время от времени он сверялся со своими криптограммами в блокноте. Что-то беспокоило его. Он начал расхаживать по кабинету, выкуривая сигареты одну за другой.
План лежал забытым на столе. Изборожденный морщинами лоб Эллери был влажен.
Застенчиво вошел Джуна. У него был неуверенный и в то же время хитроватый вид. На черных вьющихся волосах алел ярко-рыжий парик. С подбородка свисала узкая бородка песочного цвета под Ван Дейка. Воинственные черные усы пролегали под носом. Для завершения созданного облика он наклеил кустистые седые брови — весьма схожие с бровями старика инспектора. Щеки были ярко-красные, а черным карандашом Джуна обвел глаза.
Он молча с надеждой остановился у стола, ловя взгляд Эллери.
Эллери застыл и в изумлении поднял брови, но быстро справился с собой и изобразил серьезность и строгость. Слегка дрогнувшим голосом он спросил:
— Кто вы? Как вы сюда попали?
Глаза Джуны чуть не вылезли из орбит от восторга.
— Мистер Эллери, ну это же я!
— Что?! — Эллери отступил на шаг. — Уходите, — хриплым шепотом произнес он. — Вы дурачите меня... Джуна, это ведь не ты?
— Это я! Я! — в восторге кричал Джуна. Он сорвал с себя бороду и усы.
— Иди сюда, мерзавец! — со смехом пробормотал Эллери. — Ну и напугал!
И вот они сидят рядом в широком инспекторском кресле.
— Джуна, — торжественно сказал Эллери. — Преступление раскрыто. Найдены все решения, кроме одного. Я бы мог прямо сегодня арестовать убийцу — единственное лицо, которое могло совершить оба преступления. Это был изощренный, труднейший случай. Но осталась одна упрямая деталь... такая небольшая деталь. — Он говорил скорее сам с собой, чем с Джуной. — Как ни странно, она не мешает нам задержать преступника, однако мне хотелось бы знать все... — Голос его звучал ровно, он сидел с полузакрытыми глазами.
Джуна отошел, завороженный.
— Благодарение небесам, — продолжил Эллери. — Я все понял.
Он вскочил с кресла и ринулся в спальню. Джуна побежал за ним.
Эллери схватил телефонную трубку и набрал номер.
— Пита Харпера!.. Пит! Слушай внимательно. Не задавай вопросов. Просто слушай. Пит, если ты сделаешь то, что я тебе скажу, я обещаю тебе самую замечательную статью, еще лучше предыдущей... Ты понял? Взял карандаш и бумагу? И упаси тебя бог сказать кому-нибудь хоть слово об этом... Ни единой душе, ты понял? Публиковать не смей, пока я не дам тебе знак.
Ну вот, а теперь то, что ты должен сделать...
Как только Джуна услышал звон ключей за дверью, он бросился навстречу и был немного изумлен, когда увидел, как Эллери прячет от него пакет за спину.
— Мистер Эллери! Вы так быстро вернулись... Почему не звоните? Я бы открыл...
— А... — Эллери улыбнулся. — Джуна, скажи... кем бы ты хотел стать, когда повзрослеешь?
— Когда буду совсем взрослым?.. Я хочу быть детективом!
— А ты знаешь, как надо маскировать свою внешность? — строго спросил Эллери.
— Нет... нет, сэр. Но я научусь! — растерянно, а затем с воодушевлением ответил юноша.
— Ну, вот тебе кое-что, чтобы научиться. — И он сунул таинственный пакет в руки парнишки.
Он с достоинством прошел в свой кабинет, оставив позади себя потерявшего дар речи Джуну.
Две минуты спустя сияющий Джуна влетел в гостиную с криком:
— Мистер Эллери! Это — мне?! Для меня?!
Минуту назад он бережно разложил пакет на столе, затем нетерпеливо разорвал обертку, извлек из нее металлическую коробку, раскрыл ее и обнаружил внутри богатый набор самоклеящихся усов, бородок, волосяных накладок, косметических красок и прочего инвентаря.
— Для тебя, для тебя, юный друг. — Эллери отбросил пальто и шляпу, склонился над Джуной. — Для тебя, потому что ты — самый лучший детектив в нашей семье.
На лице Джуны отобразился спектр самых разных переживаний.
— Если бы не ты, — торжественно провозгласил Эллери, ласково ущипнув Джуну за щеку, — и твой наивный совет этим утром, то загадка двойного убийства не была бы отгадана.
— Вы поймали их?
— Пока нет, но обещаю тебе, весьма скоро это случится. Ну а теперь возьми, это по праву принадлежит тебе, и иди развлекись. Мне нужно подумать. Передо мной еще много вопросов и задач.
Джуна, привыкший к переменчивому настроению Кви-нов — сына и отца, — растворился в воздухе, будто джинн.
Эллери расстелил бумажный рулон на столе. Это была копия плана, врученного ему в госпитале. Сигарета выпала у него изо рта, но он не заметил этого, поскольку ушел с головой в изучение плана.
Время от времени он сверялся со своими криптограммами в блокноте. Что-то беспокоило его. Он начал расхаживать по кабинету, выкуривая сигареты одну за другой.
План лежал забытым на столе. Изборожденный морщинами лоб Эллери был влажен.
Застенчиво вошел Джуна. У него был неуверенный и в то же время хитроватый вид. На черных вьющихся волосах алел ярко-рыжий парик. С подбородка свисала узкая бородка песочного цвета под Ван Дейка. Воинственные черные усы пролегали под носом. Для завершения созданного облика он наклеил кустистые седые брови — весьма схожие с бровями старика инспектора. Щеки были ярко-красные, а черным карандашом Джуна обвел глаза.
Он молча с надеждой остановился у стола, ловя взгляд Эллери.
Эллери застыл и в изумлении поднял брови, но быстро справился с собой и изобразил серьезность и строгость. Слегка дрогнувшим голосом он спросил:
— Кто вы? Как вы сюда попали?
Глаза Джуны чуть не вылезли из орбит от восторга.
— Мистер Эллери, ну это же я!
— Что?! — Эллери отступил на шаг. — Уходите, — хриплым шепотом произнес он. — Вы дурачите меня... Джуна, это ведь не ты?
— Это я! Я! — в восторге кричал Джуна. Он сорвал с себя бороду и усы.
— Иди сюда, мерзавец! — со смехом пробормотал Эллери. — Ну и напугал!
И вот они сидят рядом в широком инспекторском кресле.
— Джуна, — торжественно сказал Эллери. — Преступление раскрыто. Найдены все решения, кроме одного. Я бы мог прямо сегодня арестовать убийцу — единственное лицо, которое могло совершить оба преступления. Это был изощренный, труднейший случай. Но осталась одна упрямая деталь... такая небольшая деталь. — Он говорил скорее сам с собой, чем с Джуной. — Как ни странно, она не мешает нам задержать преступника, однако мне хотелось бы знать все... — Голос его звучал ровно, он сидел с полузакрытыми глазами.
Джуна отошел, завороженный.
— Благодарение небесам, — продолжил Эллери. — Я все понял.
Он вскочил с кресла и ринулся в спальню. Джуна побежал за ним.
Эллери схватил телефонную трубку и набрал номер.
— Пита Харпера!.. Пит! Слушай внимательно. Не задавай вопросов. Просто слушай. Пит, если ты сделаешь то, что я тебе скажу, я обещаю тебе самую замечательную статью, еще лучше предыдущей... Ты понял? Взял карандаш и бумагу? И упаси тебя бог сказать кому-нибудь хоть слово об этом... Ни единой душе, ты понял? Публиковать не смей, пока я не дам тебе знак.
Ну вот, а теперь то, что ты должен сделать...
Вызов читателю
На этом этапе истории о голландской туфле и ее тайне, как всегда в своих романах, я обращаюсь к читателю. Я полагаю, что теперь читатель располагает всеми необходимыми фактами для раскрытия преступлений в случае Дорн-Дженни.
Полагаю, что мой читатель уже достаточно поднаторел в дидактике и неумолимой логике расследований, чтобы теперь запросто назвать убийцу Абигейл Дорн и Фрэнсиса Дженни. Я смело делаю такое предположение. Само собой разумеется, расследование — не из простых. Оно требует полета мысли и одновременно острых, вдумчивых наблюдений.
Имейте в виду, что даже без той улики, которую автор извлек из ящичка в медицинском шкафу, а также без той информации, которую он рассчитывал раздобыть с помощью репортера Харпера, уже можно прийти к решению. Хотя если вы строго следуете логике, то сможете догадаться, что это была за улика, — и с меньшей долей вероятности, что за информация нужна была автору.
Чтобы избежать любой несправедливости, я делаю следующее заявление. Я сам пришел к вероятному ответу, еще не имея данной улики и еще до того, как сумел дозвониться Харперу.
Эллери Квин
Полагаю, что мой читатель уже достаточно поднаторел в дидактике и неумолимой логике расследований, чтобы теперь запросто назвать убийцу Абигейл Дорн и Фрэнсиса Дженни. Я смело делаю такое предположение. Само собой разумеется, расследование — не из простых. Оно требует полета мысли и одновременно острых, вдумчивых наблюдений.
Имейте в виду, что даже без той улики, которую автор извлек из ящичка в медицинском шкафу, а также без той информации, которую он рассчитывал раздобыть с помощью репортера Харпера, уже можно прийти к решению. Хотя если вы строго следуете логике, то сможете догадаться, что это была за улика, — и с меньшей долей вероятности, что за информация нужна была автору.
Чтобы избежать любой несправедливости, я делаю следующее заявление. Я сам пришел к вероятному ответу, еще не имея данной улики и еще до того, как сумел дозвониться Харперу.
Эллери Квин
Часть третья
ОБНАРУЖЕНИЕ ДОКУМЕНТА
...Каждый, кто когда-либо имел отношение к расследованию преступлений, в преклонные годы обретает нечто вроде маниакальной склонности коллекционировать, иногда — весьма удивительные вещи... Я знал детектива, в жилых комнатах которого был просто-таки склад всяческого смертоносного оружия, а другой увлеченно собирал отпечатки пальцев... Моей собственной слабостью является коллекционирование бумаги — бумаги всех размеров, форм, цветов и предназначений, но все эти предметы собраны по принципу единства их значения для расследования уголовных случаев...
Среди моих сокровищ вы, к примеру, обнаружите бесценный клочок желтого картона — замусоленный билет на пароход, по которому я смог вычислить, что Резилос, это ставший знаменитостью убийца девятнадцати человек, направляется в Гвиану. А полусожженная пустая сигаретная пачка помогла обнаружить странного маньяка по имени Питер-Питер, ренегата английского происхождения с Мартиники... В ящиках моего стола хранятся такие неожиданные реликвии, как ломбардная расписка, страховое свидетельство двадцатилетней давности, этикетка от некоего предмета дешевой дамской одежды, обертка от сигаретного блока и — может быть, самый бесценный и самый невероятный экспонат моей коллекции — измятый клочок бумаги без единой буквы...
Когда он был впервые найден, то был так пропитан водой, что все буквы, печати и типографская краска рисунка были с него смыты... Он был таким намокшим, что нам пришлось приложить усилия, дабы не дать расползтись бумажным волокнам. И этот невинный клочок некогда плотной бумаги оказался зацепкой, на которую был пойман величайший пират XX века!
Некогда это была этикетка от виски, химический анализ волокон которой показал, что она долго просаливалась в морской воде...
Из книги Бартоломью Тина «Заповедь Сыщика»Мельбурн, Австралия
Глава 27
ЯСНОСТЬ
«ФИЛИП МОРХАУС,
действительный член коллегии адвокатов
Инспектору Ричарду Квину
Мистер Квин сообщил мне, что ему известны некоторые подробности частной жизни моих клиентов и что эти факты не являются достоянием полиции, поскольку переданы ему доктором Джоном Минхеном из Голландского мемориального госпиталя.
Поскольку теперь эти подробности перестали быть тайной, мне нет необходимости умалчивать об известном лично мне. Я готов обнародовать те факты жизни Даннинга-Фуллер, которые остаются до сих пор неясными.
Прежде чем я приступлю к этому, позвольте мне взять на себя смелость и напомнить вам о персональном обещании, данном мне этим утром мистером Эллери Квином. Он пообещал мне, что подробности рождения и удочерения Хильды Дорн не появятся в прессе и, по возможности, также в файлах полиции.
Документы, которые согласно воле миссис Дорн должны были быть уничтожены по ее смерти, являлись, по сути, ее личными дневниками, которые она вела в период, когда происходили описываемые события; документы строжайше охранялись вплоть до ее смерти.
Мистер Квин проницательно угадал, что я превысил свои законные полномочия, когда в понедельник, вместо того чтобы уничтожить конверт, не взламывая печать на нем — как того требовала моя юридическая этика, — я вскрыл его и прочел содержимое.
Инспектор Квин, позвольте мне заметить, что я весьма долгий срок являюсь личным поверенным миссис Дорн и веду адвокатскую практику, и всегда выполнял заветы моего отца, поддерживая его безупречную репутацию. Миссис Дорн являлась не просто клиентом, но и другом моей семьи. Ее интересы для нас были святы. Если бы миссис Дорн умерла своей естественной смертью, я бы никогда не нарушил своего профессионального долга. Но убийство, а также тот факт, что я теперь обручен с мисс Дорн и собираюсь на ней жениться, с полного согласия ее приемной матери, то есть на данный момент я практически являюсь членом семьи Дорн, — все это заставило меня вскрыть конверт и прочесть документ.
Если бы я отдал его в полицию, не вскрывая, то факты личной жизни, совершенно не имеющие отношения к убийству, стали бы достоянием общественности. Поэтому я вскрыл его лично, пользуясь своей позицией скорее члена семьи, чем поверенного. Если бы что-то в документе коснулось причин убийства, я бы немедленно передал в полицию.
Однако, когда, прочтя дневник, я обнаружил в нем поразительные факты, касающиеся рождения Хильды... инспектор, будете ли вы чисто по-человечески обвинять меня в том, что я скрыл их от полиции и уничтожил дневник? Для меня общественное мнение почти ничего не значит, но подумайте, каково будет пережить такой ранимой девушке, как Хильда, информацию о том, что она является незаконнорожденной дочерью экономки своего собственного семейства?
Однако есть в связи со случившимся и еще одна тема... она может возникнуть при обращении к последнему варианту завещания покойной. Там значится, что Хильда наследует большую часть владений семьи как законная дочь Абигейл Дорн, которой она и является. Ее истинное происхождение никак не влияет на ее имущественные права. Соответственно, мое вмешательство в это дело не должно рассматриваться как мотивированное эгоистическими соображениями, что мне могли приписать.
Мистер Квин был также прав в своем предположении, что Абигейл и Сара Фуллер беспрестанно ссорились из-за тайны рождения Хильды. В дневнике утверждалось, что Сара, несомненно, жалела о когда-то заключенной сделке и что она постоянно угрожала тем, что раскроет Хильде тайну ее рождения, если ей не вернут дочь. Абигейл с течением времени привязалась к Хильде искренней материнской любовью. И только страх разоблачения их общей тайны удерживал ее от того, чтобы рассчитать постаревшую и безумную теперь компаньонку и удалить ее от дома.
После смерти миссис Дорн я конфиденциально разговаривал с Сарой Фуллер и получил от нее уверения в том, что она не раскроет тайну рождения Хильды теперь, когда ненавистная ей Абигейл мертва, и я собираюсь жениться на Хильде. Относительно доктора Даннинга волноваться не стоит — он не раскроет тайну по личным мотивам. Его карьера и репутация зависят от его молчания.
Нетрудно догадаться, что и сделал мистер Эллери Квин, что стало причиной частых и таинственных свиданий доктора Даннинга и Сары Фуллер за несколько прошедших дней. Достаточно странно, но она ничего против доктора Даннинга не имеет и не планирует. Она безумна и поэтому непредсказуема. Она поведала мне, что обсудила с отцом Хильды вопрос со всех сторон, и с застенчивой гордостью сообщила, что решила послушаться его совета дать девочке жить спокойно, делая вид, как и раньше, что она законная дочь миссис Дорн.
Еще один важнейший вопрос, приоткрытый дневником, — это участие в деле доктора Дженни. Вы можете не знать этого, но доктор Дженни был очень близким миссис Дорн человеком. У нее не было от него тайн. При всем этом доктор Дженни присутствовал при рождении Хильды, поэтому знал историю с самого начала. Похоже, Дженни занимал такую позицию, что мужчине простительно плодить отпрысков на стороне, потому что он не поменял своего отношения к Даннингу после того, как узнал о его отцовстве. Сару же он упрекал в нагнетании проблем, в том, что она испортит жизнь Хильде только из одной материнской ревности. Странно, не правда ли? Может быть, он просто ценил по достоинству профессиональные качества своего коллеги. Потом, он был человек достаточно широких взглядов.
Дженни был другом миссис Дорн в любом смысле этого слова. Он всегда защищал ее на словах, между ними не бывало недопонимания, даже намека на раздражение или недовольство действиями одного или другой.
Простите мне повторную настойчивую просьбу молчать обо всем, что вам открылось. Я прошу не для себя — только ради блага Хильды. Она мне дороже всего сущего.
Искренне, Филип Морхаус.
P. S. Буду вам благодарен, если вы сразу по прочтении уничтожите это письмо, дубликатов которого не существует».
Еще одним событием этой относительно спокойной пятницы, которую, кстати, инспектор потом неоднократно вспоминал, был телефонный звонок вечером, в половине седьмого, адресованный Эллери Квину.
Отношение Эллери к делу резко изменилось. Он теперь не курил беспрестанно, не мерил комнаты шагами, а провел пятницу дома, сидя у окна, читая или печатая на своей старенькой машинке. Инспектор Квин, который забежал домой пообедать и отдать некоторые приказания своим в управлении около полудня, заглянул через плечо сына и увидел, что сын увлеченно продолжает сочинять детективный роман — тот самый, который был им заброшен несколько недель тому назад.
Старик вздохнул — но с улыбкой, скрытой под седыми усами. Это был хороший знак. Он много месяцев не видел сына в столь умиротворенном состоянии духа. Телефонный звонок поступил после тяжелого дня, когда инспектор с усталым, изборожденным морщинами лицом вошел в свой дом. Он услышал ответы Эллери по телефону — и черты его разгладились.
действительный член коллегии адвокатов
Инспектору Ричарду Квину
Уважаемый инспектор Квин,
обращаюсь к вам по настоятельной просьбе мистера Эллери Квина, с которым я разговаривал этим утром по телефону.Мистер Квин сообщил мне, что ему известны некоторые подробности частной жизни моих клиентов и что эти факты не являются достоянием полиции, поскольку переданы ему доктором Джоном Минхеном из Голландского мемориального госпиталя.
Поскольку теперь эти подробности перестали быть тайной, мне нет необходимости умалчивать об известном лично мне. Я готов обнародовать те факты жизни Даннинга-Фуллер, которые остаются до сих пор неясными.
Прежде чем я приступлю к этому, позвольте мне взять на себя смелость и напомнить вам о персональном обещании, данном мне этим утром мистером Эллери Квином. Он пообещал мне, что подробности рождения и удочерения Хильды Дорн не появятся в прессе и, по возможности, также в файлах полиции.
Документы, которые согласно воле миссис Дорн должны были быть уничтожены по ее смерти, являлись, по сути, ее личными дневниками, которые она вела в период, когда происходили описываемые события; документы строжайше охранялись вплоть до ее смерти.
Мистер Квин проницательно угадал, что я превысил свои законные полномочия, когда в понедельник, вместо того чтобы уничтожить конверт, не взламывая печать на нем — как того требовала моя юридическая этика, — я вскрыл его и прочел содержимое.
Инспектор Квин, позвольте мне заметить, что я весьма долгий срок являюсь личным поверенным миссис Дорн и веду адвокатскую практику, и всегда выполнял заветы моего отца, поддерживая его безупречную репутацию. Миссис Дорн являлась не просто клиентом, но и другом моей семьи. Ее интересы для нас были святы. Если бы миссис Дорн умерла своей естественной смертью, я бы никогда не нарушил своего профессионального долга. Но убийство, а также тот факт, что я теперь обручен с мисс Дорн и собираюсь на ней жениться, с полного согласия ее приемной матери, то есть на данный момент я практически являюсь членом семьи Дорн, — все это заставило меня вскрыть конверт и прочесть документ.
Если бы я отдал его в полицию, не вскрывая, то факты личной жизни, совершенно не имеющие отношения к убийству, стали бы достоянием общественности. Поэтому я вскрыл его лично, пользуясь своей позицией скорее члена семьи, чем поверенного. Если бы что-то в документе коснулось причин убийства, я бы немедленно передал в полицию.
Однако, когда, прочтя дневник, я обнаружил в нем поразительные факты, касающиеся рождения Хильды... инспектор, будете ли вы чисто по-человечески обвинять меня в том, что я скрыл их от полиции и уничтожил дневник? Для меня общественное мнение почти ничего не значит, но подумайте, каково будет пережить такой ранимой девушке, как Хильда, информацию о том, что она является незаконнорожденной дочерью экономки своего собственного семейства?
Однако есть в связи со случившимся и еще одна тема... она может возникнуть при обращении к последнему варианту завещания покойной. Там значится, что Хильда наследует большую часть владений семьи как законная дочь Абигейл Дорн, которой она и является. Ее истинное происхождение никак не влияет на ее имущественные права. Соответственно, мое вмешательство в это дело не должно рассматриваться как мотивированное эгоистическими соображениями, что мне могли приписать.
Мистер Квин был также прав в своем предположении, что Абигейл и Сара Фуллер беспрестанно ссорились из-за тайны рождения Хильды. В дневнике утверждалось, что Сара, несомненно, жалела о когда-то заключенной сделке и что она постоянно угрожала тем, что раскроет Хильде тайну ее рождения, если ей не вернут дочь. Абигейл с течением времени привязалась к Хильде искренней материнской любовью. И только страх разоблачения их общей тайны удерживал ее от того, чтобы рассчитать постаревшую и безумную теперь компаньонку и удалить ее от дома.
После смерти миссис Дорн я конфиденциально разговаривал с Сарой Фуллер и получил от нее уверения в том, что она не раскроет тайну рождения Хильды теперь, когда ненавистная ей Абигейл мертва, и я собираюсь жениться на Хильде. Относительно доктора Даннинга волноваться не стоит — он не раскроет тайну по личным мотивам. Его карьера и репутация зависят от его молчания.
Нетрудно догадаться, что и сделал мистер Эллери Квин, что стало причиной частых и таинственных свиданий доктора Даннинга и Сары Фуллер за несколько прошедших дней. Достаточно странно, но она ничего против доктора Даннинга не имеет и не планирует. Она безумна и поэтому непредсказуема. Она поведала мне, что обсудила с отцом Хильды вопрос со всех сторон, и с застенчивой гордостью сообщила, что решила послушаться его совета дать девочке жить спокойно, делая вид, как и раньше, что она законная дочь миссис Дорн.
Еще один важнейший вопрос, приоткрытый дневником, — это участие в деле доктора Дженни. Вы можете не знать этого, но доктор Дженни был очень близким миссис Дорн человеком. У нее не было от него тайн. При всем этом доктор Дженни присутствовал при рождении Хильды, поэтому знал историю с самого начала. Похоже, Дженни занимал такую позицию, что мужчине простительно плодить отпрысков на стороне, потому что он не поменял своего отношения к Даннингу после того, как узнал о его отцовстве. Сару же он упрекал в нагнетании проблем, в том, что она испортит жизнь Хильде только из одной материнской ревности. Странно, не правда ли? Может быть, он просто ценил по достоинству профессиональные качества своего коллеги. Потом, он был человек достаточно широких взглядов.
Дженни был другом миссис Дорн в любом смысле этого слова. Он всегда защищал ее на словах, между ними не бывало недопонимания, даже намека на раздражение или недовольство действиями одного или другой.
Простите мне повторную настойчивую просьбу молчать обо всем, что вам открылось. Я прошу не для себя — только ради блага Хильды. Она мне дороже всего сущего.
Искренне, Филип Морхаус.
P. S. Буду вам благодарен, если вы сразу по прочтении уничтожите это письмо, дубликатов которого не существует».
Еще одним событием этой относительно спокойной пятницы, которую, кстати, инспектор потом неоднократно вспоминал, был телефонный звонок вечером, в половине седьмого, адресованный Эллери Квину.
Отношение Эллери к делу резко изменилось. Он теперь не курил беспрестанно, не мерил комнаты шагами, а провел пятницу дома, сидя у окна, читая или печатая на своей старенькой машинке. Инспектор Квин, который забежал домой пообедать и отдать некоторые приказания своим в управлении около полудня, заглянул через плечо сына и увидел, что сын увлеченно продолжает сочинять детективный роман — тот самый, который был им заброшен несколько недель тому назад.
Старик вздохнул — но с улыбкой, скрытой под седыми усами. Это был хороший знак. Он много месяцев не видел сына в столь умиротворенном состоянии духа. Телефонный звонок поступил после тяжелого дня, когда инспектор с усталым, изборожденным морщинами лицом вошел в свой дом. Он услышал ответы Эллери по телефону — и черты его разгладились.