— Вы, случаем, не открыли философский камень? — пробормотал Эллери.
Взгляд Кнайселя стал острым.
— Разве я похож на шарлатана, мистер Квин? — напрямую спросил он. — Опять-таки, научная вера доктора Дженни в меня и мои научные достижения является гарантией серьезности наших исследований. Говорю вам, — и тут голос его окреп и возвысился, — что мы работаем над лучшим конструктивным материалом будущего! Он произведет революцию в аэронавтике! Разрешит одну из самых больших проблем астрофизики. Человек сможет завоевать не только космическое пространство, но и всю Солнечную систему. Этот сплав будет применяться везде: от изготовления булавок и ручек до строительства небоскребов... И ведь это, — закончил он, — уже почти законченная работа.
Повисла тишина. Слова ученого впечатляли и делали все нереальные события возможными.
Эллери казался впечатленным менее, чем другие.
— Я не хотел бы попасть в ту же категорию антинаучных мракобесов, которые мучили Галилео и смеялись над Пастером, однако — скажу как аналитик аналитику — я предпочел бы увидеть ваш продукт своими глазами. От слов к делу... Какова стоимость ваших исследований, доктор Кнайсель?
— Не знаю точно, хотя полагаю, что гораздо более восьмидесяти тысяч... Финансовая сторона дела — в ведении доктора Дженни.
— Наивный экспериментатор, — чуть слышно пробормотал Эллери. — Все проще. Итак, сэр, что там... хром, алюминий, уголь, молибден — все это не может столько стоить, если, конечно, вы не заказываете их вагонами. Нет, доктор, вам придется просветить меня подробнее по этому вопросу.
Кнайсель позволил себе скептическую улыбку.
— Вижу, что вы незнакомы со стоимостью химически чистых металлов. Вы могли бы упомянуть молибденит, вульфенит, шилит, молибдит и прочие руды, из которых извлекается чистый молибден. Я преподнес вам проблему с совершенно нетрадиционной точки зрения...
А что касается стоимости, то я могу быть не в курсе некоторых вещей. Я заведую самой лабораторией и оборудованием. Покупкой реактивов и приборов. Но скажите, вы имеете хоть какое-то представление о стоимости новейшей вентиляционной системы, оборудования для обогащения металлов, турбин, наконец, электролитического оборудования, катодных трубок и тому подобного?
— Примите мои извинения. Я — всего лишь законник. Так какова ваша краткая биография, доктор?
— Мюнхен в Германии, Сорбонна во Франции, Массачусетс в США. Специальная лаборатория и исследовательская работа... Три года в США, в Бюро стандартов департамента металлургии, после получения американского гражданства. Пять лет после этого в одной из крупнейших сталелитейных компаний Американского континента. И все это время вел независимые исследования, во время которых и появилась у меня та идея, над которой сейчас работаю...
— Как вы встретились с Дженни?
— Нас познакомил коллега, так... знакомый по научной работе. Я был тогда беден. Мне требовалась помощь человека, который помог бы финансами в экспериментах, а также с технической стороной дела. И кроме всего прочего, человека, которому я мог бы доверять. Доктор Дженни соответствовал всем этим требованиям. Он загорелся моей идеей. Остальное вы додумаете сами.
— Почему вдруг миссис Дорн решила прекратить субсидировать ваш проект?
На переносице Кнайселя появилась тонкая белая линия.
— Она устала. Две недели назад она вызвала нас с Дженни на беседу к себе домой. Шесть месяцев экспериментов — срок, который мы первоначально поставили, — обратились в два с лишним года. И мы все еще не завершили. Она сказала нам, что потеряла интерес к нашей работе. Она очень деликатно сообщила о своем решении, и нам нечего было возразить. Это и определило ее решение.
Мы были, конечно, обескуражены. Но какие-то деньги еще оставались. Мы решили прекратить эксперименты, только когда они совсем закончатся, а до того времени работать так, как если бы ничего не изменилось. Тем временем доктор Дженни решил каким-то образом пополнить фонды...
Внезапно в разговор вступил окружной прокурор:
— Когда она вам это сказала, она говорила, что ее адвокат вносит изменения в завещание?
— Да.
— Вам известно — было ли написано новое завещание и было ли оно подписано? — Инспектор Квин похлопал Кнайселя по колену.
Кнайсель пожал плечами:
— Я не знаю. Я только надеюсь, что нет. Ситуация значительно облегчится, если первое завещание все еще в силе.
— А разве вам неинтересно, подписано ли новое завещание? — тихо спросил Эллери. — Почему вы не спросите об этом прямо?
— Я не позволяю земным интересам пересекаться с моей работой. — Кнайсель спокойно поглаживал бородку. — Я не только металлург, но и философ в некотором смысле. Чему быть — того не миновать.
Эллери устало встал.
— Вы столь невероятно порядочны, доктор, что трудно в это поверить. — Он в задумчивости растрепал свою шевелюру и смотрел на Кнайселя сверху вниз.
— Благодарю, мистер Квин.
— И все же мне не верится, что вы настолько лишены эмоций, как это показываете. Например, — Эллери навис над Кнайселем, фамильярно опершись на спинку его стула, — я убежден, что, если к вашей груди подвесить кардиометр, доктор, он бы отметил учащенный пульс при таком заявлении: «Абигейл Дорн была убита до того, как успела подписать второе завещание...»
— Напротив, мистер Квин. — Кнайсель блеснул белыми зубами на смуглом лице. — Я вовсе не удивлен, поскольку и ваша методика, и ваша мотивировка столь очевидны... Я совершенно убежден, что инсинуации недостойны вашего интеллекта... Это все, сэр?
Эллери внезапно выпрямился.
— Вы в курсе того, что доктору Дженни причитается приличный кусок недвижимости по завещанию миссис Дорн?
— Разумеется, в курсе.
— В таком случае можете идти.
Кнайсель легко поднялся и поклонился Эллери с континентальной грацией. Отдельно и столь же грациозно он отвесил поклоны окружному прокурору, инспектору, Кронину и Вели, а затем с невозмутимым видом вышел из комнаты.
— А теперь, — вздохнул Эллери, обессиленно опускаясь в кресло, — я вынужден признать, что встретил достойного противника...
— Ерунда! — Инспектор взял понюшку табаку. — Просто классический «ботаник».
— Он — та еще загадка, — произнес Сэмпсон.
Харпер, газетчик, за все это время не произнес ни слова, сидя в своем кресле и надвинув на глаза шляпу. Но ни разу за все время опроса ученого он не перевел взгляда с его лица на другой объект.
— Ну что, старик, — сказал вдруг Харпер, — тебя можно поздравить: ты получил горячую информацию. Не возражаешь против газетной метафоры? «Горячая информация от айсберга».
— Склонен согласиться с тобой, Пит. — Эллери вытянул ноги, улыбнулся. — Ты, наверное, знаешь научный факт: восемь девятых айсберга скрыто под водой...
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Взгляд Кнайселя стал острым.
— Разве я похож на шарлатана, мистер Квин? — напрямую спросил он. — Опять-таки, научная вера доктора Дженни в меня и мои научные достижения является гарантией серьезности наших исследований. Говорю вам, — и тут голос его окреп и возвысился, — что мы работаем над лучшим конструктивным материалом будущего! Он произведет революцию в аэронавтике! Разрешит одну из самых больших проблем астрофизики. Человек сможет завоевать не только космическое пространство, но и всю Солнечную систему. Этот сплав будет применяться везде: от изготовления булавок и ручек до строительства небоскребов... И ведь это, — закончил он, — уже почти законченная работа.
Повисла тишина. Слова ученого впечатляли и делали все нереальные события возможными.
Эллери казался впечатленным менее, чем другие.
— Я не хотел бы попасть в ту же категорию антинаучных мракобесов, которые мучили Галилео и смеялись над Пастером, однако — скажу как аналитик аналитику — я предпочел бы увидеть ваш продукт своими глазами. От слов к делу... Какова стоимость ваших исследований, доктор Кнайсель?
— Не знаю точно, хотя полагаю, что гораздо более восьмидесяти тысяч... Финансовая сторона дела — в ведении доктора Дженни.
— Наивный экспериментатор, — чуть слышно пробормотал Эллери. — Все проще. Итак, сэр, что там... хром, алюминий, уголь, молибден — все это не может столько стоить, если, конечно, вы не заказываете их вагонами. Нет, доктор, вам придется просветить меня подробнее по этому вопросу.
Кнайсель позволил себе скептическую улыбку.
— Вижу, что вы незнакомы со стоимостью химически чистых металлов. Вы могли бы упомянуть молибденит, вульфенит, шилит, молибдит и прочие руды, из которых извлекается чистый молибден. Я преподнес вам проблему с совершенно нетрадиционной точки зрения...
А что касается стоимости, то я могу быть не в курсе некоторых вещей. Я заведую самой лабораторией и оборудованием. Покупкой реактивов и приборов. Но скажите, вы имеете хоть какое-то представление о стоимости новейшей вентиляционной системы, оборудования для обогащения металлов, турбин, наконец, электролитического оборудования, катодных трубок и тому подобного?
— Примите мои извинения. Я — всего лишь законник. Так какова ваша краткая биография, доктор?
— Мюнхен в Германии, Сорбонна во Франции, Массачусетс в США. Специальная лаборатория и исследовательская работа... Три года в США, в Бюро стандартов департамента металлургии, после получения американского гражданства. Пять лет после этого в одной из крупнейших сталелитейных компаний Американского континента. И все это время вел независимые исследования, во время которых и появилась у меня та идея, над которой сейчас работаю...
— Как вы встретились с Дженни?
— Нас познакомил коллега, так... знакомый по научной работе. Я был тогда беден. Мне требовалась помощь человека, который помог бы финансами в экспериментах, а также с технической стороной дела. И кроме всего прочего, человека, которому я мог бы доверять. Доктор Дженни соответствовал всем этим требованиям. Он загорелся моей идеей. Остальное вы додумаете сами.
— Почему вдруг миссис Дорн решила прекратить субсидировать ваш проект?
На переносице Кнайселя появилась тонкая белая линия.
— Она устала. Две недели назад она вызвала нас с Дженни на беседу к себе домой. Шесть месяцев экспериментов — срок, который мы первоначально поставили, — обратились в два с лишним года. И мы все еще не завершили. Она сказала нам, что потеряла интерес к нашей работе. Она очень деликатно сообщила о своем решении, и нам нечего было возразить. Это и определило ее решение.
Мы были, конечно, обескуражены. Но какие-то деньги еще оставались. Мы решили прекратить эксперименты, только когда они совсем закончатся, а до того времени работать так, как если бы ничего не изменилось. Тем временем доктор Дженни решил каким-то образом пополнить фонды...
Внезапно в разговор вступил окружной прокурор:
— Когда она вам это сказала, она говорила, что ее адвокат вносит изменения в завещание?
— Да.
— Вам известно — было ли написано новое завещание и было ли оно подписано? — Инспектор Квин похлопал Кнайселя по колену.
Кнайсель пожал плечами:
— Я не знаю. Я только надеюсь, что нет. Ситуация значительно облегчится, если первое завещание все еще в силе.
— А разве вам неинтересно, подписано ли новое завещание? — тихо спросил Эллери. — Почему вы не спросите об этом прямо?
— Я не позволяю земным интересам пересекаться с моей работой. — Кнайсель спокойно поглаживал бородку. — Я не только металлург, но и философ в некотором смысле. Чему быть — того не миновать.
Эллери устало встал.
— Вы столь невероятно порядочны, доктор, что трудно в это поверить. — Он в задумчивости растрепал свою шевелюру и смотрел на Кнайселя сверху вниз.
— Благодарю, мистер Квин.
— И все же мне не верится, что вы настолько лишены эмоций, как это показываете. Например, — Эллери навис над Кнайселем, фамильярно опершись на спинку его стула, — я убежден, что, если к вашей груди подвесить кардиометр, доктор, он бы отметил учащенный пульс при таком заявлении: «Абигейл Дорн была убита до того, как успела подписать второе завещание...»
— Напротив, мистер Квин. — Кнайсель блеснул белыми зубами на смуглом лице. — Я вовсе не удивлен, поскольку и ваша методика, и ваша мотивировка столь очевидны... Я совершенно убежден, что инсинуации недостойны вашего интеллекта... Это все, сэр?
Эллери внезапно выпрямился.
— Вы в курсе того, что доктору Дженни причитается приличный кусок недвижимости по завещанию миссис Дорн?
— Разумеется, в курсе.
— В таком случае можете идти.
Кнайсель легко поднялся и поклонился Эллери с континентальной грацией. Отдельно и столь же грациозно он отвесил поклоны окружному прокурору, инспектору, Кронину и Вели, а затем с невозмутимым видом вышел из комнаты.
— А теперь, — вздохнул Эллери, обессиленно опускаясь в кресло, — я вынужден признать, что встретил достойного противника...
— Ерунда! — Инспектор взял понюшку табаку. — Просто классический «ботаник».
— Он — та еще загадка, — произнес Сэмпсон.
Харпер, газетчик, за все это время не произнес ни слова, сидя в своем кресле и надвинув на глаза шляпу. Но ни разу за все время опроса ученого он не перевел взгляда с его лица на другой объект.
— Ну что, старик, — сказал вдруг Харпер, — тебя можно поздравить: ты получил горячую информацию. Не возражаешь против газетной метафоры? «Горячая информация от айсберга».
— Склонен согласиться с тобой, Пит. — Эллери вытянул ноги, улыбнулся. — Ты, наверное, знаешь научный факт: восемь девятых айсберга скрыто под водой...
Глава 13
ДЕЛА СЛЕДСТВЕННЫЕ
Накачанная рука сержанта Вели покоилась на ручке двери, в то время как он препирался с неизвестным в коридоре.
Эллери Квин впал в некий ступор, поглощенный своими нелегкими мыслями. Инспектор Квин, обхватив себя руками, также размышлял о чем-то; окружной прокурор и Тимоти Кронин были поглощены дискуссией о сложности расследуемого случая.
Только Пит Харпер, положив голову на грудь, обняв ногами ножки стула, казалось, находился в совершенном покое и согласии с окружающим миром.
То была сцена-натюрморт, полная тишины, в которую весьма скоро ворвутся полицейские фотографы и судебные эксперты.
Комната наполнилась официальными лицами.
Сэмпсон и Кронин взяли со стула свои пиджаки и шляпы и встали поодаль.
Главный полицейский фотограф что-то пробормотал про «другую работу» и без получения разрешения начал фотографировать.
Они наводнили и амфитеатр, и предоперационную, и кабинет анестезии. Они ходили вдоль операционного стола; двое на лифте спускались в подвал — фотографировали труп. Бело-голубые вспышки магния и приглушенные хлопки высвечивали общий бедлам. Едкий запах магниевого порошка смешивался с острым медицинским запахом холлов и комнат, создавая тошнотворную атмосферу.
Эллери, погруженный в свои мысли, словно Прометей, возвышался на стуле среди этой неразберихи и вряд ли замечал то, что творится вокруг...
Инспектор что-то сказал полицейскому, отослав его с поручением. Почти незамедлительно тот вернулся с моложавым русоволосым человеком:
— Вот он, шеф.
— Вы — Джеймс Парадайз, управляющий госпиталем?
Человек в белой униформе кивнул. Глаза его были влажными, что придавало ему полусонный или едва ли не плачущий вид. Копчик носа был ненатурально мясистым, большие уши пылали огнем. При этом лицо управляющего не было лишено привлекательности. Он казался слишком простым, чтобы быть неискренним, и слишком испуганным, чтобы говорить неправду.
— Моя жена... — запинаясь, начал он. Он был смертельно бледен, исключая пылающие уши.
— Ну так что? — пробормотал инспектор.
— Моя жена Шарлотта... — управляющий нервно ухмыльнулся, — у нее всегда видения... Этим утром она сказала, что у нее было не только видение, но она и голос слышала. Голос сказал: «У нас будут неприятности этим утром!» Забавно, правда? Мы...
— Конечно, конечно, очень забавно. — Инспектор был раздражен. — Послушайте, Парадайз, вы нам много помогали этим утром, и вы вовсе не так тупы, как хотите казаться. Мы заняты, и мне нужны быстрые ответы на мои вопросы. Итак, ваш личный кабинет находится прямо напротив восточного коридора, верно?
— Да, сэр.
— Вы были там все утро?
— Да, сэр. Утро — самое напряженное для меня время. Я сидел за столом, пока не прибежал доктор Минхен...
— Знаю, знаю. Как я понимаю, ваше кресло и стол находятся как раз напротив двери. Ваша дверь была открыта все утро?
— Ну... наполовину.
— Вы могли... вы видели телефонную будку через свою полуоткрытую дверь?
— Нет, сэр.
— Плохо, — пробормотал инспектор. Он кусал ус. — В таком случае... в поле вашего зрения с 10.30 до 10.45 проходил какой-нибудь доктор?
Парадайз задумчиво почесал кончик мясистого носа.
— Я... я не знаю. Я был занят... — Глаза его наполнились слезами. Инспектор почувствовал замешательство. — Ведь доктора снуют то и дело по коридору...
— Ну хорошо. Не плачьте, бога ради, вы же мужчина! — Старик отвернулся. — Томас! У всех дверей выставлена охрана? Пока все в порядке? Были ли попытки вырваться из здания?
— Ничего похожего, инспектор. Парни начеку, — прогремел Вели, грозно взглянув на управляющего.
Инспектор Квин величественно кивнул Парадайзу:
— Я бы хотел, чтобы вы глядели в оба. Работайте в связке с моими людьми. Госпиталь будет под охраной, пока мы не найдем убийцу миссис Дорн. Надеюсь на полное взаимное сотрудничество — тогда я обязуюсь создать вам нормальные условия для работы. Понятно?
— Д-да, но... — Уши Парадайза запылали еще сильнее. — Я... я... никогда еще не имел дела с убийством. Сэр... в нашем госпитале... Я надеюсь, вы... ваши люди не разрушат его...
— Не опасайтесь, ничего такого не планируется. И хватит! — Инспектор не без облегчения хлопнул Парадайза по плечу и проводил к дверям. — Прощайте!
Управляющий исчез из вида.
— Я буду через секунду, Генри, — пообещал инспектор.
Сэмпсон одобрительно кивнул.
— А теперь, Томас, — продолжал старик, обращаясь к сержанту Вели, — мне нужно, чтобы охрана была поставлена везде: в амфитеатре, в предоперационной и в кабинете анестезии. Никого не впускать, абсолютно никого.
И пока вы здесь, можно проследить маршрут убийцы от кабинета анестезии по коридору либо найти кого-то, кто мог видеть его. Он, вероятно, всю дорогу хромал. И еще — мне надо, чтобы вы узнали фамилии и адреса всех, кто находился здесь: медсестер, докторов, практикантов, пришлых людей и так далее. И еще одно...
Сэмпсон быстро спросил:
— И биографии, Квин?
— Да. Слушай, Томас. Организуй агентов, чтобы выяснили личные биографии каждого, без исключения, кого мы до сих пор опрашивали. Просто для проверки. Кнайсель, Дженни, Сара Фуллер, доктора, сестры... каждого. Не докладывай мне о них, пока не встретишь чего-то необычного, настораживающего. То, что меня интересует, — это факты, которые не сходятся или не обнародованы в опросе.
— Конечно, сэр. Охрана, проход убийцы по коридору, имена и адреса, морг. Я понял, — отвечал Вели, записывая в блокнот. — Между прочим, инспектор, Большой Майк все еще под наркозом. Мы с ним не сможем поговорить еще несколько часов. Некоторые из ребят стоят на посту там, наверху.
— Хорошо! За работу, Томас.
Инспектор выбежал из двери, отдал краткие инструкции детективам и полицейским и быстро вернулся.
— Все улажено, Генри. — Он взялся за сюртук.
— Уходим? — Окружной прокурор вздохнул и натянул шляпу на уши. Харпер и Кронин двинулись к двери.
— Мы сделали свое дело. Пошли... Эллери! Проснись!
Отцовский голос донесся до Эллери сквозь туман его дум. Он поднял голову и увидел инспектора, Сэмпсона, Кронина и Харпера, готовых к уходу.
— А... весь мусор убран? — Он потянулся — морщины пропали с его лба.
— Да, пошли, Эллери. Поедем в поместье Дорнов, чтобы разобраться, — сказал старик. — Не время бездельничать, сын, слишком многое нужно сделать.
— Где мое пальто? А, слушайте, мои вещи — в кабинете доктора Минхена.
Эллери молчал, пока его спину не укрыло тяжелое черное пальто. Он сунул трость под мышку и задумчиво теребил длинными пальцами поля шляпы.
— А знаешь, — сказал он, когда за ними закрылась дверь предоперационной и спина в голубой форме подперла ее изнутри, — Абигейл Дорн вполне могла бы соперничать в стилистике своей кончины с императором Адрианом. Помнишь, какая надпись была выбита у него на надгробии? — Когда они выходили из кабинета анестезии, другой человек в голубой форме подпер дверь изнутри, заняв свой пост. — «Меня уничтожили полчища врачевателей...»
Инспектор остановился, пораженный:
— Эллери! Не думаешь ли ты...
Эллери прочертил тростью дугу и решительно треснул ею о мраморный пол.
— О! Это не обвинение, — мягко сказал он. — Это эпитафия.
Эллери Квин впал в некий ступор, поглощенный своими нелегкими мыслями. Инспектор Квин, обхватив себя руками, также размышлял о чем-то; окружной прокурор и Тимоти Кронин были поглощены дискуссией о сложности расследуемого случая.
Только Пит Харпер, положив голову на грудь, обняв ногами ножки стула, казалось, находился в совершенном покое и согласии с окружающим миром.
То была сцена-натюрморт, полная тишины, в которую весьма скоро ворвутся полицейские фотографы и судебные эксперты.
Комната наполнилась официальными лицами.
Сэмпсон и Кронин взяли со стула свои пиджаки и шляпы и встали поодаль.
Главный полицейский фотограф что-то пробормотал про «другую работу» и без получения разрешения начал фотографировать.
Они наводнили и амфитеатр, и предоперационную, и кабинет анестезии. Они ходили вдоль операционного стола; двое на лифте спускались в подвал — фотографировали труп. Бело-голубые вспышки магния и приглушенные хлопки высвечивали общий бедлам. Едкий запах магниевого порошка смешивался с острым медицинским запахом холлов и комнат, создавая тошнотворную атмосферу.
Эллери, погруженный в свои мысли, словно Прометей, возвышался на стуле среди этой неразберихи и вряд ли замечал то, что творится вокруг...
Инспектор что-то сказал полицейскому, отослав его с поручением. Почти незамедлительно тот вернулся с моложавым русоволосым человеком:
— Вот он, шеф.
— Вы — Джеймс Парадайз, управляющий госпиталем?
Человек в белой униформе кивнул. Глаза его были влажными, что придавало ему полусонный или едва ли не плачущий вид. Копчик носа был ненатурально мясистым, большие уши пылали огнем. При этом лицо управляющего не было лишено привлекательности. Он казался слишком простым, чтобы быть неискренним, и слишком испуганным, чтобы говорить неправду.
— Моя жена... — запинаясь, начал он. Он был смертельно бледен, исключая пылающие уши.
— Ну так что? — пробормотал инспектор.
— Моя жена Шарлотта... — управляющий нервно ухмыльнулся, — у нее всегда видения... Этим утром она сказала, что у нее было не только видение, но она и голос слышала. Голос сказал: «У нас будут неприятности этим утром!» Забавно, правда? Мы...
— Конечно, конечно, очень забавно. — Инспектор был раздражен. — Послушайте, Парадайз, вы нам много помогали этим утром, и вы вовсе не так тупы, как хотите казаться. Мы заняты, и мне нужны быстрые ответы на мои вопросы. Итак, ваш личный кабинет находится прямо напротив восточного коридора, верно?
— Да, сэр.
— Вы были там все утро?
— Да, сэр. Утро — самое напряженное для меня время. Я сидел за столом, пока не прибежал доктор Минхен...
— Знаю, знаю. Как я понимаю, ваше кресло и стол находятся как раз напротив двери. Ваша дверь была открыта все утро?
— Ну... наполовину.
— Вы могли... вы видели телефонную будку через свою полуоткрытую дверь?
— Нет, сэр.
— Плохо, — пробормотал инспектор. Он кусал ус. — В таком случае... в поле вашего зрения с 10.30 до 10.45 проходил какой-нибудь доктор?
Парадайз задумчиво почесал кончик мясистого носа.
— Я... я не знаю. Я был занят... — Глаза его наполнились слезами. Инспектор почувствовал замешательство. — Ведь доктора снуют то и дело по коридору...
— Ну хорошо. Не плачьте, бога ради, вы же мужчина! — Старик отвернулся. — Томас! У всех дверей выставлена охрана? Пока все в порядке? Были ли попытки вырваться из здания?
— Ничего похожего, инспектор. Парни начеку, — прогремел Вели, грозно взглянув на управляющего.
Инспектор Квин величественно кивнул Парадайзу:
— Я бы хотел, чтобы вы глядели в оба. Работайте в связке с моими людьми. Госпиталь будет под охраной, пока мы не найдем убийцу миссис Дорн. Надеюсь на полное взаимное сотрудничество — тогда я обязуюсь создать вам нормальные условия для работы. Понятно?
— Д-да, но... — Уши Парадайза запылали еще сильнее. — Я... я... никогда еще не имел дела с убийством. Сэр... в нашем госпитале... Я надеюсь, вы... ваши люди не разрушат его...
— Не опасайтесь, ничего такого не планируется. И хватит! — Инспектор не без облегчения хлопнул Парадайза по плечу и проводил к дверям. — Прощайте!
Управляющий исчез из вида.
— Я буду через секунду, Генри, — пообещал инспектор.
Сэмпсон одобрительно кивнул.
— А теперь, Томас, — продолжал старик, обращаясь к сержанту Вели, — мне нужно, чтобы охрана была поставлена везде: в амфитеатре, в предоперационной и в кабинете анестезии. Никого не впускать, абсолютно никого.
И пока вы здесь, можно проследить маршрут убийцы от кабинета анестезии по коридору либо найти кого-то, кто мог видеть его. Он, вероятно, всю дорогу хромал. И еще — мне надо, чтобы вы узнали фамилии и адреса всех, кто находился здесь: медсестер, докторов, практикантов, пришлых людей и так далее. И еще одно...
Сэмпсон быстро спросил:
— И биографии, Квин?
— Да. Слушай, Томас. Организуй агентов, чтобы выяснили личные биографии каждого, без исключения, кого мы до сих пор опрашивали. Просто для проверки. Кнайсель, Дженни, Сара Фуллер, доктора, сестры... каждого. Не докладывай мне о них, пока не встретишь чего-то необычного, настораживающего. То, что меня интересует, — это факты, которые не сходятся или не обнародованы в опросе.
— Конечно, сэр. Охрана, проход убийцы по коридору, имена и адреса, морг. Я понял, — отвечал Вели, записывая в блокнот. — Между прочим, инспектор, Большой Майк все еще под наркозом. Мы с ним не сможем поговорить еще несколько часов. Некоторые из ребят стоят на посту там, наверху.
— Хорошо! За работу, Томас.
Инспектор выбежал из двери, отдал краткие инструкции детективам и полицейским и быстро вернулся.
— Все улажено, Генри. — Он взялся за сюртук.
— Уходим? — Окружной прокурор вздохнул и натянул шляпу на уши. Харпер и Кронин двинулись к двери.
— Мы сделали свое дело. Пошли... Эллери! Проснись!
Отцовский голос донесся до Эллери сквозь туман его дум. Он поднял голову и увидел инспектора, Сэмпсона, Кронина и Харпера, готовых к уходу.
— А... весь мусор убран? — Он потянулся — морщины пропали с его лба.
— Да, пошли, Эллери. Поедем в поместье Дорнов, чтобы разобраться, — сказал старик. — Не время бездельничать, сын, слишком многое нужно сделать.
— Где мое пальто? А, слушайте, мои вещи — в кабинете доктора Минхена.
Эллери молчал, пока его спину не укрыло тяжелое черное пальто. Он сунул трость под мышку и задумчиво теребил длинными пальцами поля шляпы.
— А знаешь, — сказал он, когда за ними закрылась дверь предоперационной и спина в голубой форме подперла ее изнутри, — Абигейл Дорн вполне могла бы соперничать в стилистике своей кончины с императором Адрианом. Помнишь, какая надпись была выбита у него на надгробии? — Когда они выходили из кабинета анестезии, другой человек в голубой форме подпер дверь изнутри, заняв свой пост. — «Меня уничтожили полчища врачевателей...»
Инспектор остановился, пораженный:
— Эллери! Не думаешь ли ты...
Эллери прочертил тростью дугу и решительно треснул ею о мраморный пол.
— О! Это не обвинение, — мягко сказал он. — Это эпитафия.
Глава 14
ЛЮБОВЬ
— Фил...
— Прости, Хильда. Когда я пришел час назад из госпиталя, ты отдыхала. Бристоль так сказал, и я знал, что с тобой Эдит Даннинг и Хендрик... Я не хотел тебя тревожить. Мне нужно было уехать. Срочные дела в офисе... Но теперь я с тобой, Хильда, и — Хильда...
— Я так устала от всего этого!
— Знаю, дорогая, знаю. Хильда — как мне сказать? — Хильда, я...
— Фил. Пожалуйста.
— Я не знаю, как сказать это. Дорогая моя. Милая. Это ведь значит кое-что, правда? Ты знаешь, как я люблю тебя. Но весь мир — особенно газеты — ты знаешь, что скажут они, если ты... если мы...
— Фил! Ты что, думаешь, что дурные слухи что-то для меня значат?
— Они скажут, что я женюсь на миллионах Абби Дорн!
— Я не хочу обсуждать наш брак. Как ты мог подумать...
— Но, Хильда! Хильда! О, дорогая моя. Какой я идиот, что заставляю тебя плакать...
— Прости, Хильда. Когда я пришел час назад из госпиталя, ты отдыхала. Бристоль так сказал, и я знал, что с тобой Эдит Даннинг и Хендрик... Я не хотел тебя тревожить. Мне нужно было уехать. Срочные дела в офисе... Но теперь я с тобой, Хильда, и — Хильда...
— Я так устала от всего этого!
— Знаю, дорогая, знаю. Хильда — как мне сказать? — Хильда, я...
— Фил. Пожалуйста.
— Я не знаю, как сказать это. Дорогая моя. Милая. Это ведь значит кое-что, правда? Ты знаешь, как я люблю тебя. Но весь мир — особенно газеты — ты знаешь, что скажут они, если ты... если мы...
— Фил! Ты что, думаешь, что дурные слухи что-то для меня значат?
— Они скажут, что я женюсь на миллионах Абби Дорн!
— Я не хочу обсуждать наш брак. Как ты мог подумать...
— Но, Хильда! Хильда! О, дорогая моя. Какой я идиот, что заставляю тебя плакать...
Глава 15
ОСЛОЖНЕНИЯ
Полицейская машина подрулила к бордюру и остановилась перед массивными стальными воротами поместья Дорнов. И особняк, и площадка перед домом занимали всю площадь между Пятой авеню и шестидесятыми улицами. Высокая каменная стена, выщербленная дождем и ветром, поросшая мхом, окружала дом и парк подобно старому гранитному плащу. Стена скрывала нижние этажи здания, затаившегося в глубине территории среди живописных куртин и лужаек.
Войдя в это поместье, можно было, отгородившись от шума города и автомобильного рева, вообразить себя в другом веке, затерявшимся среди мраморных статуй парка, разбитого возле романтического замка.
Через улицу простирался Центральный парк. Вверх по Пятой авеню видны были белый купол и простые каменные стены Музея «Метрополитен».
Инспектор Квин, окружной прокурор Сэмпсон и Эллери Квин оставили трех детективов курить в машине и неспешно поднялись по мраморным ступеням особняка.
Тощий человек в ливрее открыл им двери. Инспектор Квин отодвинул его в сторону и мгновенно очутился в просторнейшем холле.
— К мистеру Дорну, — грозно сказал он, — и не задавайте мне вопросов.
Дворецкий открыл было рот, чтобы протестовать, но не осмелился.
— Но как мне доложить?..
— Инспектор Квин, мистер Квин, окружной прокурор Сэмпсон.
— Да, сэр! Проходите, джентльмены. — И дворецкий пригласил их следовать за ним через богато меблированные комнаты с зашторенными окнами. Остановившись на секунду перед двойными дверями, он открыл их. — Если вас не затруднит, подождите здесь с этим джентльменом. — И дворецкий, отвесив поклон, пошел в обратном направлении.
— С этим джентльменом? Каким таким?.. Кто тут? А, Харпер?
Они всмотрелись через полумрак в угол, где Питер Харпер, погруженный в глубины кожаного клубного кресла, усмехался, глядя на них.
— Послушай, — потребовал инспектор, — мне показалось, ты сказал, что едешь в свою редакцию. Пытаешься украсть наш кусок информации?
— Это все причуды войны, инспектор. — Старый репортер весело помахал рукой. — Пытался увидеться тут с нашим престарелым плейбоем, но — не удалось. Так пришлось ожидать вас. Садитесь, парни.
Эллери задумчиво ходил кругами, осматривая библиотеку. На всех стенах от пола до старомодного с лепниной потолка помещались тысячи книг. Эллери почтительно пробежал глазами некоторые названия. Но почтительность разом умерла — и на лице появилась шаловливая улыбка, как только он взял в руки один том. Это был тяжелый, богато оформленный том в кожаном переплете с золотым тиснением.
— Похоже, — с усмешкой сказал он, — что я открыл еще один порок миллионеров. Чудесные книги — и без хозяев.
— Что вы имеете в виду? — с любопытством спросил Сэмпсон.
— Вольтер в прекрасном оформлении, изумительно издан, роскошно переплетен — и совершенно не прочитан. Страницы не разрезаны. Бьюсь об заклад: девяносто восемь процентов этих книг никогда не брали в руки с тех пор, как купили.
Инспектор со стоном усталости опустился в удобное кресло:
— Хотел бы я, чтобы этот старый жирный осел...
«Старый жирный осел» появился незамедлительно: широкая, хотя и нервная улыбка приклеилась к его лицу.
— Как приятно! — вскрикнул он фальцетом. — Рад видеть вас, джентльмены! Садитесь, садитесь!
Он подался вперед, и желеобразная масса перетекла в другое место.
Окружной прокурор медленно подчинился, не скрывая отвращения при взгляде на Дорна. Эллери не придал его появлению никакого значения. Он продолжал рассматривать книги.
Хендрик Дорн упал на широкий диван и обвил одну жирную руку другой. Его улыбка исчезла, как только он заприметил в углу фигуру Харпера.
— Это репортер?! — взвизгнул он. — Я не стану говорить перед репортерами!
— Успокойтесь, мистер Дорн! — пытался урезонить его Харпер. — Я здесь не как журналист, не правда ли, мистер Сэмпсон? Окружной прокурор подтвердит вам, мистер Дорн. Я просто помогаю расследованию. По-дружески, знаете ли.
— Все в порядке, Харпер говорит верно, — резко сказал Сэмпсон. — Вы можете говорить при нем так же свободно, как и при нас [1].
— Ну... — Дорн сверлил репортера взглядом. — Если он не напечатает то, что я скажу...
— Кто — я? — Харпер принял оскорбленный вид. — Вы обижаете меня...
— Вы говорили нам в госпитале о какой-то истории, — прервал его инспектор. — Вы намекали, что она очень важна, да еще и угрожает вашему существованию. Я верно вас понял? Так как же, сэр?
Дорн с надутым видом восседал на диване. Не глядя на присутствующих, он заговорил:
— Но сначала, джентльмены, пообещайте мне. — Он понизил голос до шепота. — Это — тайна! — Он быстро, по очереди, оглядел всех, как конспиратор.
Инспектор Квин закрыл глаза. Он опустил пальцы в старую коричневую табакерку — своего постоянного компаньона. Казалось, он избавился, наконец, от своего раздражения.
— Вы делаете нам предложение? — пробормотал он. — Заключаете пакт с полицией, так? Опомнитесь, мистер Дорн. — Он внезапно открыл глаза и резко сел прямо. — Вы нам рассказываете все подробности без всякого торга, и немедленно!
Дорн хитро покачал лысой головой.
— А вот и нет, — неприятнейшим фальцетом позлорадствовал он. — Вы не смеете нажимать на меня, мешье инш-пектор... Вы мне обещаете — я рассказываю. Иначе — нет.
— Я вот что вам скажу, — внезапно смягчился инспектор. — Наверное, вы опасаетесь за свою жизнь. Мистер Дорн, я уверяю вас, что, если вам нужна защита, мы вам ее предоставим.
— Вы предоставите мне полицейских? — с интересом вопросил Дорн.
— Если ваша безопасность того потребует — да.
— Ну хорошо. — Дорн подался вперед и громко и быстро зашептал: — Я весь в долгах, весь... все заложено, до трусов. Я много лет подряд занимал у него деньги. Большие суммы, огромные!
— Послушайте, послушайте! — прервал его инспектор Квин. — Это требует пояснения. Мне уже дали понять, что у вас есть небольшой, но постоянный доход.
Толстяк игнорировал ремарку небрежным жестом руки:
— Ерунда. Ничего у меня нет. Я играю в карты. Я ставлю на лошадей. Я... то, что вы называете... спортсмен. Мне не везет... фатально не везет. Итак! Этот человек — он дает мне деньги. Затем говорит: «Мне нужны мои деньги назад». А я не могу заплатить. Затем я иду, говорю ему — и он дает мне еще денег. Я имею в виду Ай-оу-ю [2]. Сколько? Боже, боже! Сто десять тысяч долларов, джентльмены!
Сэмпсон присвистнул. В глазах Харпера появился огонек. Выражение лица инспектора посерьезнело.
— Но какую гарантию вы ему можете дать? Весь мир знает, что у вас нет собственных денег.
— Гарантию? — Глаза Дорна превратились в узкие щелочки. — Лучшую в мире гарантию! — Он ухмыльнулся во всю ширину своего жирного лица. — Состояние моей сестры!
— Вы имеете в виду, — спросил Сэмпсон, — что миссис Дорн давала вам доверенности на получение этих сумм, подписывала ваши векселя?
— О нет! — Он икнул. — Но в качестве брата Абигейл Дорн я был известен как наследник. Естественно, моя сестра ничего не знала о моих долгах.
— Интересно, — пробормотал инспектор. — Хорошо устроились, мистер Дорн! Вам дают деньги под богатое наследство!
Губы Дорна обвисли. Он испугался.
— Ну ладно, ладно! — воскликнул инспектор. — И какой в вашей истории для нас смысл? Давайте выкладывайте!
— А смысл в том... — и дряблые щеки Дорна обвисли вниз, когда он наклонился к инспектору, — что годы шли, а Абигейл все не умирала, я так и не отдавал долги... и тогда он сказал, что ее нужно убить!
Он торжествовал в наступившей паузе. Инспектор и Сэмпсон переглянулись. Эллери, с раскрытой книгой в руке, воззрился на Дорна.
— Значит, это и есть то, что вы хотели нам сказать? — спросил инспектор. — А кто ваш заемщик? Банкир? Брокер?
Дорн побледнел как мел. Он внимательно оглядел своими поросячьими глазками все углы комнаты. Его испуг был натурален. Заговорил он свистящим шепотом:
— Майкл Кадахи...
— Большой Майк! — воскликнули вместе инспектор и Сэмпсон. Старик вскочил на ноги и начал сновать по толстому ковру. — Большой Майк, черт побери! И тоже в госпитале...
— Мистер Кадахи, — холодно пояснил Эллери, — имеет первоклассное алиби, отец. В то время, когда горло миссис Дорн перетянули, его положили под наркоз, и это подтвердят врач и две медсестры. — Он вновь вернулся к книжным полкам.
— Конечно, у него алиби, — внезапно хмыкнул Харпер из своего кресла. — Молодец парень! Классно задумано. Все гладко, ни сучка...
— Это дело не может быть сделано руками Кадахи, — пробормотал инспектор.
— Но это мог сделать один из трех молодчиков, которые были с ним, — живо возразил окружной прокурор.
Инспектор не проронил ни слова. Он выглядел неудовлетворенным.
— Не вижу тут связи, — пробормотал он. — Преступление слишком идеально сработано, слишком отполировано. Для такой работы не годятся ни Джо Гекко, ни Снэппер, ни Крошка Вилли.
— Да. Но их действиями могли руководить мозги Кадахи, — возразил Сэмпсон.
— Послушайте, — сказал из угла Эллери. — Не торопитесь, джентльмены. Старик Публилий Сир [3]знал, о чем говорил, когда сказал: «Мы должны тщательно взвесить то, что требует только однократного решения». Ты не должен допустить ошибки в очередности, отец.
Казалось, толстяк доволен результатом, которого он достиг разглашением своей «тайны». Хотя глазки его были практически не видны в складках жира, на лице лоснилась торжествующая улыбка.
— Сначала Кадахи сказал, что я сам должен сделать это. Но я пригрозил, что пойду в полицию, если он будет настаивать. «Что? — возмутился я. — Свою собственную родную сестру?..» Тогда он рассмеялся и сказал, что и сам сделает это. «Ты это серьезно, Майк?» — спросил я. Тогда он сказал, что это его дело. Но я должен держать рот на замке, иначе... Вы понимаете? Что мне оставалось делать? Он... он убил бы меня...
— Когда состоялся этот разговор? — спросил Квин.
— В прошлом сентябре.
— Кадахи обсуждал вопрос с тех пор?
— Нет.
— Когда вы в последний раз видели его?
— Три недели назад... Мало о чем говорили... — Дорн начал неприятно и обильно потеть; его маленькие глазки беспокойно перебегали с одного лица на другое. — Когда я этим утром увидел, что моя сестра убита, что еще я мог подумать, кроме того, что это сделал Кадахи... Понимаете? Теперь мне придется... я имею в виду, я теперь смогу выплатить мой долг. Этого он и хотел.
Войдя в это поместье, можно было, отгородившись от шума города и автомобильного рева, вообразить себя в другом веке, затерявшимся среди мраморных статуй парка, разбитого возле романтического замка.
Через улицу простирался Центральный парк. Вверх по Пятой авеню видны были белый купол и простые каменные стены Музея «Метрополитен».
Инспектор Квин, окружной прокурор Сэмпсон и Эллери Квин оставили трех детективов курить в машине и неспешно поднялись по мраморным ступеням особняка.
Тощий человек в ливрее открыл им двери. Инспектор Квин отодвинул его в сторону и мгновенно очутился в просторнейшем холле.
— К мистеру Дорну, — грозно сказал он, — и не задавайте мне вопросов.
Дворецкий открыл было рот, чтобы протестовать, но не осмелился.
— Но как мне доложить?..
— Инспектор Квин, мистер Квин, окружной прокурор Сэмпсон.
— Да, сэр! Проходите, джентльмены. — И дворецкий пригласил их следовать за ним через богато меблированные комнаты с зашторенными окнами. Остановившись на секунду перед двойными дверями, он открыл их. — Если вас не затруднит, подождите здесь с этим джентльменом. — И дворецкий, отвесив поклон, пошел в обратном направлении.
— С этим джентльменом? Каким таким?.. Кто тут? А, Харпер?
Они всмотрелись через полумрак в угол, где Питер Харпер, погруженный в глубины кожаного клубного кресла, усмехался, глядя на них.
— Послушай, — потребовал инспектор, — мне показалось, ты сказал, что едешь в свою редакцию. Пытаешься украсть наш кусок информации?
— Это все причуды войны, инспектор. — Старый репортер весело помахал рукой. — Пытался увидеться тут с нашим престарелым плейбоем, но — не удалось. Так пришлось ожидать вас. Садитесь, парни.
Эллери задумчиво ходил кругами, осматривая библиотеку. На всех стенах от пола до старомодного с лепниной потолка помещались тысячи книг. Эллери почтительно пробежал глазами некоторые названия. Но почтительность разом умерла — и на лице появилась шаловливая улыбка, как только он взял в руки один том. Это был тяжелый, богато оформленный том в кожаном переплете с золотым тиснением.
— Похоже, — с усмешкой сказал он, — что я открыл еще один порок миллионеров. Чудесные книги — и без хозяев.
— Что вы имеете в виду? — с любопытством спросил Сэмпсон.
— Вольтер в прекрасном оформлении, изумительно издан, роскошно переплетен — и совершенно не прочитан. Страницы не разрезаны. Бьюсь об заклад: девяносто восемь процентов этих книг никогда не брали в руки с тех пор, как купили.
Инспектор со стоном усталости опустился в удобное кресло:
— Хотел бы я, чтобы этот старый жирный осел...
«Старый жирный осел» появился незамедлительно: широкая, хотя и нервная улыбка приклеилась к его лицу.
— Как приятно! — вскрикнул он фальцетом. — Рад видеть вас, джентльмены! Садитесь, садитесь!
Он подался вперед, и желеобразная масса перетекла в другое место.
Окружной прокурор медленно подчинился, не скрывая отвращения при взгляде на Дорна. Эллери не придал его появлению никакого значения. Он продолжал рассматривать книги.
Хендрик Дорн упал на широкий диван и обвил одну жирную руку другой. Его улыбка исчезла, как только он заприметил в углу фигуру Харпера.
— Это репортер?! — взвизгнул он. — Я не стану говорить перед репортерами!
— Успокойтесь, мистер Дорн! — пытался урезонить его Харпер. — Я здесь не как журналист, не правда ли, мистер Сэмпсон? Окружной прокурор подтвердит вам, мистер Дорн. Я просто помогаю расследованию. По-дружески, знаете ли.
— Все в порядке, Харпер говорит верно, — резко сказал Сэмпсон. — Вы можете говорить при нем так же свободно, как и при нас [1].
— Ну... — Дорн сверлил репортера взглядом. — Если он не напечатает то, что я скажу...
— Кто — я? — Харпер принял оскорбленный вид. — Вы обижаете меня...
— Вы говорили нам в госпитале о какой-то истории, — прервал его инспектор. — Вы намекали, что она очень важна, да еще и угрожает вашему существованию. Я верно вас понял? Так как же, сэр?
Дорн с надутым видом восседал на диване. Не глядя на присутствующих, он заговорил:
— Но сначала, джентльмены, пообещайте мне. — Он понизил голос до шепота. — Это — тайна! — Он быстро, по очереди, оглядел всех, как конспиратор.
Инспектор Квин закрыл глаза. Он опустил пальцы в старую коричневую табакерку — своего постоянного компаньона. Казалось, он избавился, наконец, от своего раздражения.
— Вы делаете нам предложение? — пробормотал он. — Заключаете пакт с полицией, так? Опомнитесь, мистер Дорн. — Он внезапно открыл глаза и резко сел прямо. — Вы нам рассказываете все подробности без всякого торга, и немедленно!
Дорн хитро покачал лысой головой.
— А вот и нет, — неприятнейшим фальцетом позлорадствовал он. — Вы не смеете нажимать на меня, мешье инш-пектор... Вы мне обещаете — я рассказываю. Иначе — нет.
— Я вот что вам скажу, — внезапно смягчился инспектор. — Наверное, вы опасаетесь за свою жизнь. Мистер Дорн, я уверяю вас, что, если вам нужна защита, мы вам ее предоставим.
— Вы предоставите мне полицейских? — с интересом вопросил Дорн.
— Если ваша безопасность того потребует — да.
— Ну хорошо. — Дорн подался вперед и громко и быстро зашептал: — Я весь в долгах, весь... все заложено, до трусов. Я много лет подряд занимал у него деньги. Большие суммы, огромные!
— Послушайте, послушайте! — прервал его инспектор Квин. — Это требует пояснения. Мне уже дали понять, что у вас есть небольшой, но постоянный доход.
Толстяк игнорировал ремарку небрежным жестом руки:
— Ерунда. Ничего у меня нет. Я играю в карты. Я ставлю на лошадей. Я... то, что вы называете... спортсмен. Мне не везет... фатально не везет. Итак! Этот человек — он дает мне деньги. Затем говорит: «Мне нужны мои деньги назад». А я не могу заплатить. Затем я иду, говорю ему — и он дает мне еще денег. Я имею в виду Ай-оу-ю [2]. Сколько? Боже, боже! Сто десять тысяч долларов, джентльмены!
Сэмпсон присвистнул. В глазах Харпера появился огонек. Выражение лица инспектора посерьезнело.
— Но какую гарантию вы ему можете дать? Весь мир знает, что у вас нет собственных денег.
— Гарантию? — Глаза Дорна превратились в узкие щелочки. — Лучшую в мире гарантию! — Он ухмыльнулся во всю ширину своего жирного лица. — Состояние моей сестры!
— Вы имеете в виду, — спросил Сэмпсон, — что миссис Дорн давала вам доверенности на получение этих сумм, подписывала ваши векселя?
— О нет! — Он икнул. — Но в качестве брата Абигейл Дорн я был известен как наследник. Естественно, моя сестра ничего не знала о моих долгах.
— Интересно, — пробормотал инспектор. — Хорошо устроились, мистер Дорн! Вам дают деньги под богатое наследство!
Губы Дорна обвисли. Он испугался.
— Ну ладно, ладно! — воскликнул инспектор. — И какой в вашей истории для нас смысл? Давайте выкладывайте!
— А смысл в том... — и дряблые щеки Дорна обвисли вниз, когда он наклонился к инспектору, — что годы шли, а Абигейл все не умирала, я так и не отдавал долги... и тогда он сказал, что ее нужно убить!
Он торжествовал в наступившей паузе. Инспектор и Сэмпсон переглянулись. Эллери, с раскрытой книгой в руке, воззрился на Дорна.
— Значит, это и есть то, что вы хотели нам сказать? — спросил инспектор. — А кто ваш заемщик? Банкир? Брокер?
Дорн побледнел как мел. Он внимательно оглядел своими поросячьими глазками все углы комнаты. Его испуг был натурален. Заговорил он свистящим шепотом:
— Майкл Кадахи...
— Большой Майк! — воскликнули вместе инспектор и Сэмпсон. Старик вскочил на ноги и начал сновать по толстому ковру. — Большой Майк, черт побери! И тоже в госпитале...
— Мистер Кадахи, — холодно пояснил Эллери, — имеет первоклассное алиби, отец. В то время, когда горло миссис Дорн перетянули, его положили под наркоз, и это подтвердят врач и две медсестры. — Он вновь вернулся к книжным полкам.
— Конечно, у него алиби, — внезапно хмыкнул Харпер из своего кресла. — Молодец парень! Классно задумано. Все гладко, ни сучка...
— Это дело не может быть сделано руками Кадахи, — пробормотал инспектор.
— Но это мог сделать один из трех молодчиков, которые были с ним, — живо возразил окружной прокурор.
Инспектор не проронил ни слова. Он выглядел неудовлетворенным.
— Не вижу тут связи, — пробормотал он. — Преступление слишком идеально сработано, слишком отполировано. Для такой работы не годятся ни Джо Гекко, ни Снэппер, ни Крошка Вилли.
— Да. Но их действиями могли руководить мозги Кадахи, — возразил Сэмпсон.
— Послушайте, — сказал из угла Эллери. — Не торопитесь, джентльмены. Старик Публилий Сир [3]знал, о чем говорил, когда сказал: «Мы должны тщательно взвесить то, что требует только однократного решения». Ты не должен допустить ошибки в очередности, отец.
Казалось, толстяк доволен результатом, которого он достиг разглашением своей «тайны». Хотя глазки его были практически не видны в складках жира, на лице лоснилась торжествующая улыбка.
— Сначала Кадахи сказал, что я сам должен сделать это. Но я пригрозил, что пойду в полицию, если он будет настаивать. «Что? — возмутился я. — Свою собственную родную сестру?..» Тогда он рассмеялся и сказал, что и сам сделает это. «Ты это серьезно, Майк?» — спросил я. Тогда он сказал, что это его дело. Но я должен держать рот на замке, иначе... Вы понимаете? Что мне оставалось делать? Он... он убил бы меня...
— Когда состоялся этот разговор? — спросил Квин.
— В прошлом сентябре.
— Кадахи обсуждал вопрос с тех пор?
— Нет.
— Когда вы в последний раз видели его?
— Три недели назад... Мало о чем говорили... — Дорн начал неприятно и обильно потеть; его маленькие глазки беспокойно перебегали с одного лица на другое. — Когда я этим утром увидел, что моя сестра убита, что еще я мог подумать, кроме того, что это сделал Кадахи... Понимаете? Теперь мне придется... я имею в виду, я теперь смогу выплатить мой долг. Этого он и хотел.