Страница:
Отбор диалектизмов в СЛЯ всецело определялся художественными текстами, а не каким-либо научным принципом (показ диалектной лексики широкого распространения, противопоставленной лексики и т. п.). Из знакомства с народной речью через литературу человек «выносит уважение к идее народности…, он усмотрит русский народ в непосредственных проявлениях его духовной жизни» (А.А. Шахматов). В словарях ЛЯ отражены также слова, имеющие территориальное ограничение в употреблении, но без пометы обл., и лексика, обозначающая старинные крестьянские реалии: карбАс и кАрбас — 'грузовое гребное или небольшое парусное судно на Белом море и реках, в него впадающих'; чалдОн — 'коренной русский житель Сибири', пимЫ — 'в Сибири и на Урале валенки', сорОга — 'широко распространённое название плотвы (север европейской части страны, Урал, Сибирь и другие районы)', а также клУня — 'помещение для молотьбы и складывания снопов', кацавЕйка — 'русская женская народная одежда, род распашной верхней кофты на вате, меху или на подкладке'. В МАС, по нашим данным, включено 778 диалектизмов. Общий объём МАС – около 90 тыс. слов, таким образом, диалектизмы составляют менее 1 % от словарного состава литературного языка (0,8 %). Ф.П. Филин, противопоставляя стилистически маркированную и нейтральную лексику и подсчитав количество употреблений по букве «Н» в 7-м томе ССРЛЯ, на диалектизмы отводит 0,94 %. Аналогичные подсчёты проводились П.Н. Денисовым и В.Г. Костомаровым по тексту третьего издания словаря С.И. Ожегова. У них на помету обл. приходится вполовину меньший процент. Разница в цифрах объясняется разными источниками.
Внелитературные диалектизмы фиксируются в специальных словарях, обычно связанных с творчеством отдельных писателей.
Диалектизмы отличаются от своих соответствий в литературном языке. Они бывают: 1) грамматические (т. е. имеющие особенности, проявляющиеся в образовании форм частей речи, в переходе из одного грамматического рода в другой и т. п.): агница – 'агнец, ягненок, жертвенное животное' («Он самолично отвел агницу на заклание дьяволу». А. Черкасов), встреть — 'встретить' («Встрел, проводил – и пей за милую душу». В. Зикунов); 2) фонетические (отражающие особенности звуковой системы говора), например, оканье («Дамка! Дамка! – кликала она, Иди-ко, иди-ко, я те чо-то дам!». В. Астафьев); 3) лексико-фонетические (имеющие иную огласовку в отдельных словах: завтрикать, дра́зниться («Ребята, вставайте! Завтрикать ойда-те!». М. Корякина); «На овчинниковских заимках тоже сноповязки эти появились – убегал от них прочь, не дра́зниться чтобы. не зариться». С. Залыгин); 4) собственно лексические (местные названия предметов и явлений, имеющие синонимы в литературном языке: гасник – 'пояс' («Худая, костистая, с тряпочками в посекшихся косицах, со старым гасником, свесившимся под белую рубаху, бабушка нетороплива». В. Астафьев); бражник — 'гуляка, пьяница' («Верещага сразу узнал рыжего: это ж Артюшко Шелунин, первый матершинник и заводила бражников». А. Чмыхало); 5) семантические (общенародные слова с иным, чем в литературном языке, значением): гораздо — 'очень' («Гораздо учился плут». А. Чмыхало); воротник – 'стражник, стоящий у ворот' («Воротник Оверко Щербак следом заскрежетал железом, закрывая на пудовый замок Спасские ворота». А. Чмыхало); 6) словообразовательные, (отличающиеся от однокоренных синонимов литературного языка отдельными аффиксами): горбуха — 'горбушка, кусок хлеба' («И собакам, что ворвались в магазин, тоже по горбухе подкинул». В. Бородин); городчанский – 'городской' («Вертихвостка-то городчанская што удумала, а?». А. Черкасов); 7) фразеологические (устойчивые сочетания, встречающиеся только в говорах): нести барабу — 'говорить чепуху' (В. Астафьев), надорвать болони — 'очень смеяться' («Человек он потешный и рассказывает о приключениях, бывавших с ним, так уморительно, что болони надорвешь». В. Астафьев); 8) этнографические (слова, обозначающие особые, известные только в ограниченной региональной культуре предметы; слова, свидетельствующие о специфичности понятийного членения действительности носителями говора): драчёна, или драчона, – 'тертый картофель, зажаренный с маслом' («Ели драчёну, жареных харюзов». В. Астафьев); лагун – лагуха – ла-гушек – лагушка – лагушок – 'небольшой сосуд для хранения жидкости, маленький бочонок с отверстием в дне, затыкаемым «затычкой» («На санях в стройном порядке стояли… лагуны самогонки». П. Астров; «А ты слазь, там, в сусеке, лагуха с брагой припрятана». В. Астафьев, «Кинулся в чуланчик к лагушку, где с июля месяца бродила… черемуховая настойка». Н. Волокитин; «Посреди майдана стояла черная от грязи лагушка с самогоном». П. Петров; «Я тебе лагушок с дегтем на шею привяжу». К. Седых); помочь – 'совместная работа соседей и родни, в конце которой подается угощенье' («В старом лагуне кисла брага, парилась на предмет помочи на покосе». В. Астафьев).
Иосиф Антонович Оссовецкий на основе выделения лексических дифференциальных признаков, полученных из сравнения слов литературного языка и отдельных говоров, определил типы лексических различий (Оссовецкий И.А. Лексика современных русских народных говоров. М.: Наука, 1982. С 77–156), которые затем переносятся на диалектизмы (Оссовецкий И.А. Диалектная лексика в произведениях советской художественной литературы 50–60-х гг. // Вопросы языка современной русской литературы. М.: Наука, 1971. С. 306–319).
II. Использование диалектизмов
III. Функции диалектизмов в художественной речи
Литература
Словари
9. Диалектная лексика
I. Виды диалектной лексики
Внелитературные диалектизмы фиксируются в специальных словарях, обычно связанных с творчеством отдельных писателей.
Диалектизмы отличаются от своих соответствий в литературном языке. Они бывают: 1) грамматические (т. е. имеющие особенности, проявляющиеся в образовании форм частей речи, в переходе из одного грамматического рода в другой и т. п.): агница – 'агнец, ягненок, жертвенное животное' («Он самолично отвел агницу на заклание дьяволу». А. Черкасов), встреть — 'встретить' («Встрел, проводил – и пей за милую душу». В. Зикунов); 2) фонетические (отражающие особенности звуковой системы говора), например, оканье («Дамка! Дамка! – кликала она, Иди-ко, иди-ко, я те чо-то дам!». В. Астафьев); 3) лексико-фонетические (имеющие иную огласовку в отдельных словах: завтрикать, дра́зниться («Ребята, вставайте! Завтрикать ойда-те!». М. Корякина); «На овчинниковских заимках тоже сноповязки эти появились – убегал от них прочь, не дра́зниться чтобы. не зариться». С. Залыгин); 4) собственно лексические (местные названия предметов и явлений, имеющие синонимы в литературном языке: гасник – 'пояс' («Худая, костистая, с тряпочками в посекшихся косицах, со старым гасником, свесившимся под белую рубаху, бабушка нетороплива». В. Астафьев); бражник — 'гуляка, пьяница' («Верещага сразу узнал рыжего: это ж Артюшко Шелунин, первый матершинник и заводила бражников». А. Чмыхало); 5) семантические (общенародные слова с иным, чем в литературном языке, значением): гораздо — 'очень' («Гораздо учился плут». А. Чмыхало); воротник – 'стражник, стоящий у ворот' («Воротник Оверко Щербак следом заскрежетал железом, закрывая на пудовый замок Спасские ворота». А. Чмыхало); 6) словообразовательные, (отличающиеся от однокоренных синонимов литературного языка отдельными аффиксами): горбуха — 'горбушка, кусок хлеба' («И собакам, что ворвались в магазин, тоже по горбухе подкинул». В. Бородин); городчанский – 'городской' («Вертихвостка-то городчанская што удумала, а?». А. Черкасов); 7) фразеологические (устойчивые сочетания, встречающиеся только в говорах): нести барабу — 'говорить чепуху' (В. Астафьев), надорвать болони — 'очень смеяться' («Человек он потешный и рассказывает о приключениях, бывавших с ним, так уморительно, что болони надорвешь». В. Астафьев); 8) этнографические (слова, обозначающие особые, известные только в ограниченной региональной культуре предметы; слова, свидетельствующие о специфичности понятийного членения действительности носителями говора): драчёна, или драчона, – 'тертый картофель, зажаренный с маслом' («Ели драчёну, жареных харюзов». В. Астафьев); лагун – лагуха – ла-гушек – лагушка – лагушок – 'небольшой сосуд для хранения жидкости, маленький бочонок с отверстием в дне, затыкаемым «затычкой» («На санях в стройном порядке стояли… лагуны самогонки». П. Астров; «А ты слазь, там, в сусеке, лагуха с брагой припрятана». В. Астафьев, «Кинулся в чуланчик к лагушку, где с июля месяца бродила… черемуховая настойка». Н. Волокитин; «Посреди майдана стояла черная от грязи лагушка с самогоном». П. Петров; «Я тебе лагушок с дегтем на шею привяжу». К. Седых); помочь – 'совместная работа соседей и родни, в конце которой подается угощенье' («В старом лагуне кисла брага, парилась на предмет помочи на покосе». В. Астафьев).
Иосиф Антонович Оссовецкий на основе выделения лексических дифференциальных признаков, полученных из сравнения слов литературного языка и отдельных говоров, определил типы лексических различий (Оссовецкий И.А. Лексика современных русских народных говоров. М.: Наука, 1982. С 77–156), которые затем переносятся на диалектизмы (Оссовецкий И.А. Диалектная лексика в произведениях советской художественной литературы 50–60-х гг. // Вопросы языка современной русской литературы. М.: Наука, 1971. С. 306–319).
II. Использование диалектизмов
1. Диалектизмы представляют народно-разговорную основу художественного текста, особенно большую роль они играют в произведениях писателей-деревенщиков.
2. Используются также в профессиональной речи (например, речников: шивера — 'каменистый мелководный участок русла реки'; карга — 'коряга, зацепившаяся за дно реки и выходящая к поверхности'; шуга — 'мелкий рыхлый лед перед ледоставом или после ледохода'; улово — 'глубокое место в русле реки, яма с обратным течением'; урез — 'линия соединения воды с берегом, абрис'; матера — 'основное судоходное течение, фарватер'; забереги — 'очистившаяся ото льда часть реки или озера' и т. д. У рыбаков и охотников: неводить — 'ловить рыбу неводом'; илимка — 'большая крытая грузовая лодка'; макса — 'печень налима'; кокольды — 'охотничьи трехпалые рукавицы'; камус — 'шкура с голени оленя, лося, жеребенка'; камусовые лыжи — 'широкие охотничьи лыжи, подбитые камусом' (противоп. – голицы); лабаз — 'настил на высоких столбах для хранения продуктов'; кухта — 'снег или иней на деревьях'; кухтарница — 'кусок ткани, пришиваемый к шапке и спускающийся на спину для защиты от кухты' и т. д.).
Диалектная лексика является основой ряда терминосистем: сельскохозяйственной (Т.С. Коготкова), золотого промысла (О.В. Борхвальдт), лесного сплава (Г.Л. Гладилина) и т. д., но в этом случае она теряет основные признаки диалектизма (в отличие, например, от терминов-экзотизмов), сохраняя связь с ним только по происхождению.
3. Диалектизмы используются в обиходно-бытовой литературной речи жителей какого-либо региона. Например, в Красноярском крае: лыва — 'лужа'; вышка — 'чердак', родова — 'родня, порода'; вехотка — 'мочалка'; сродный — 'двоюродный' и т. д. Это т. н. локализмы (см. работы Т.И. и Е.В. Ерофеевых, г. Пермь), или регионализмы (см. ст. Л.Г. Самотик).
2. Используются также в профессиональной речи (например, речников: шивера — 'каменистый мелководный участок русла реки'; карга — 'коряга, зацепившаяся за дно реки и выходящая к поверхности'; шуга — 'мелкий рыхлый лед перед ледоставом или после ледохода'; улово — 'глубокое место в русле реки, яма с обратным течением'; урез — 'линия соединения воды с берегом, абрис'; матера — 'основное судоходное течение, фарватер'; забереги — 'очистившаяся ото льда часть реки или озера' и т. д. У рыбаков и охотников: неводить — 'ловить рыбу неводом'; илимка — 'большая крытая грузовая лодка'; макса — 'печень налима'; кокольды — 'охотничьи трехпалые рукавицы'; камус — 'шкура с голени оленя, лося, жеребенка'; камусовые лыжи — 'широкие охотничьи лыжи, подбитые камусом' (противоп. – голицы); лабаз — 'настил на высоких столбах для хранения продуктов'; кухта — 'снег или иней на деревьях'; кухтарница — 'кусок ткани, пришиваемый к шапке и спускающийся на спину для защиты от кухты' и т. д.).
Диалектная лексика является основой ряда терминосистем: сельскохозяйственной (Т.С. Коготкова), золотого промысла (О.В. Борхвальдт), лесного сплава (Г.Л. Гладилина) и т. д., но в этом случае она теряет основные признаки диалектизма (в отличие, например, от терминов-экзотизмов), сохраняя связь с ним только по происхождению.
3. Диалектизмы используются в обиходно-бытовой литературной речи жителей какого-либо региона. Например, в Красноярском крае: лыва — 'лужа'; вышка — 'чердак', родова — 'родня, порода'; вехотка — 'мочалка'; сродный — 'двоюродный' и т. д. Это т. н. локализмы (см. работы Т.И. и Е.В. Ерофеевых, г. Пермь), или регионализмы (см. ст. Л.Г. Самотик).
III. Функции диалектизмов в художественной речи
В беллетристике диалектизмы полифункциональны и выполняют моделирующую, характерологическую, номинативную, эмотивную, кульминативную, эстетическую, фатическую, иногда – метаязыковую функции.
1. Функция моделирующая – передача подлинной народной речи – обеспечивает в художественной литературе реалистический метод.
В истории русской литературы было два подхода к проблеме: натуралистический в историко-этнографической литературе («фонетическое фотографирование») и реалистический в классической литературе с использованием приемов стилизации и отчуждения (остранения). С XIX в. идет четкое разграничение возможностей использования диалектизмов в речи героев и автора. Прием стилизации – это изображение диалекта путем отбора некоторых характерных его свойств и введение их в речь героев. Так, говоры Нижнего и Среднего Енисея характеризуются многими чертами, отличными от литературного языка (Н.А. Цомакион, И.И. Литвиненко, Л.Г. Самотик). В.П. Астафьев в «Царь-рыбе» отбирает из них шепелявость (сюсюканье) и произнесение [ш] вместо щ [ш']: тихий узас, ты изводис продукты, на самолете ессё не летал (речь Акима), имуссество, фасысты, стобы, вот и насы, товариссы (речь Киряги-деревяги), хоросо (речь артельщиков); шшотка, отпушшайте, шшэли, жэнщыне – жэншыне, следушшый, свяшшыки (речь жителей д. Чуш – Ярцево). Прием отчуждения используется преимущественно в авторской речи. При прямом отчуждении указывается источник диалектизма: «Воробьи, по-здешнему чивили» (В. Астафьев); при косвенном – диалектизм выделяется графически (кавычки, курсив и т. д.) или объясняется в словарике (в конце произведения), в сносках, через синоним литературного языка, во вставной конструкции.
Моделирующая – основная функция диалектизмов, остальные вторичны по отношению к ней. При помощи диалектизмов писатели художественно моделируют, т. е. создают образ, не только региональной речевой среды (принадлежащей какому-либо месту), а и конфессиональной (речи верующих людей), национальной речевой среды (передачи речи нерусских людей средствами русского языка – лексика охоты, природы) и т. д.
2. Характерологическая функция – использование диалектизмов в речи героя для его характеристики: социальной (речь крестьянина, любого деревенского жителя, необразованного малокультурного человека; человека из народа, несущего глубинное национальное мироощущение, и т. д.); по территориальной принадлежности (речь человека, родившегося и выросшего в какой-либо определенной местности); индивидуальной характеристики речи. Часто эти подзначения в диалектизме синкретичны: «По слову “пана”, что значит “парень”, и по выговору, характерному для уроженца нижнего Енисея, я догадался, кто это» (об Акиме, В.П. Астафьев).
3. Номинативная функция (назывная) осуществляется обычно через этнографизмы – слова, обозначающие специфические для культуры региона предметы и явления, не переводимые на литературный язык: «Пелагея качает в зыбке на очепе Ивана – первенца, убаюкивает» (А. Щербаков); «Комаров выгонял маленький дымокур, расположенный посреди балагана» (С. Сартаков).
4. Эмотивная функция – передача через диалектизмы субъективного отношения к сообщаемому как героя, так и автора произведения: «Все были без нательных крестов, как басурманы какие» (А. Черкасов); «Андрюха, баскобайник окаянный, подмогнул мне…»; «Мать ощупывает ребятишек, щекочет их, барабу всякую несет – всем в избушке весело – перезимовали!» (В. Астафьев).
5. Кульминативная функция – функция привлечения к слову внимания читателя. Осуществляется, во-первых, через прием нарушения цельности графического образа слова, т. е. отступления от правил орфографии или грамматики: ишо — 'еще'; посклизнулся — 'подскользнулся' (А. Чмыхало); обедешный — 'обеденный' (А. Черкасов), кормный — 'служащий для корма' (В. Астафьев) и др.; во-вторых, через введение в текст слов, чужеродных системе литературного языка. В классической литературе обычно использовался ограниченный круг таких лексем (они и составляют основу современных литературных диалектизмов), в современной же литературе он значительно расширен и непредсказуем для отдельного автора и произведения. Так, в сибирской литературе выстраивается ряд: било – байдон – барец – колот – шишкобой — 'приспособление для сбивания кедровых шишек': «Разыскали делянку подальше от людей да поглуше, сделали добрый байдон, вальки и рубила наладили, шалаш слепили – и за дело» (Н. Волокитин); «Шишки сбивали, ударяли остов кедров барцами – полуторапудовыми лиственничными чурбаками, насаженными на длинные жерди» (Г. Марков); «Бурят оставил било в воздухе, поставил его на землю, прислонив к кедру» (Е. Евтушенко) и др.
Кульминативная функция осуществляется через контексты, которые бывают однородными (диалектно-просторечно-разговорными), контрастными (например, сопоставление диалектизмов с высокой, устаревшей лексикой у В.П. Астафьева, что создает эффект иронии) и сфокусированными, когда диалектизм выделяется, противопоставляется лексике литературного языка (стилистический контраст): «Но тогда еще не был таким усталым от нашей дорогой действительности, все воспринимал обострённо, взаболь. Меня потрясло, что люди, владевшие пером, и даже “выдвиженцы пера” – из рабочих и местной интеллигенции – пишут здесь и “докладают” по давно известному принципу: “Не верь глазам своим, верь моей совести”» (В. Астафьев).
6. Эстетическая функция связана со вниманием к диалектизму как слову, обладающему особыми свойствами по сравнению с литературной лексикой: «Аким… принес из кустов “огнетушитель” – большую бутылку с дешевым вином, лихо именуемым “Порхвей”… На расколотом чурбаке стояла кружка с зельем “порхвей” – лучше не скажешь» (В. Астафьев). Диалектизмы могут являться ключевыми словами произведения, выноситься в заголовки: «С кусоцьком», «Чужая обутка», «Хлебозары» (В. Астафьев). Художественный текст может углубить значение диалектизма, создать ему второй семантический план. Так, В.П. Астафьев, озаглавив свое произведение «Затеси» («Затесь – сама по себе вещь древняя и всем ведомая – это стес, сделанный на дереве топором или другим каким острым предметом: белеющая на стволе дерева мета была видна издалека»), придал этому слову особое значение – 'мета в человеческой памяти, связанная с душевной раной, болью…'
С эстетической функцией пересекается метаязыковая функция диалектизмов – сосредоточение внимания читателя на слове как таковом: «В том окне, как на экране, твой знакомый силуе-э-т…» – «Это че, силует-то? – Хвигура! – А-а»; «А я еще вот че, мужики, спросить хочу: ланиты – это титьки, штоль? – Шшоки, дура!» (В.П. Астафьев).
7. Фатическая функция диалектизмов связана с особым образом автора – человека из народа, близкого своим героям и читателю, не чурающегося диалектного слова. В этом случае прием отчуждения используется по отношению не к диалектизмам, а к их соответствиям из научной или литературной речи: «В тундре мор лемминга, так по-научному зовется мышь-пеструшка – самый маленький и самый злой зверек на севере… ход его, миграция, по-научному говоря, много таит всяких загадок»; «Пермяк-то, соленые уши, совсем очалдонился: Енисей по-нашенски зовет!» (Анисей) (В.П. Астафьев) и др.
Современных писателей-деревенщиков делят на две группы: тех, кто владеет каким-либо говором как родным языком, и таких, которые знакомы с народной речью через командировки или соответствующие справочники. Круг диалектизмов у таких авторов разный; первыми могут использоваться как собственно диалектные слова, так и специфическая организация диалектной лексики как устной некодифицированной разновидности национального языка: большое количество словообразовательных вариантов, что объясняется свободным использованием т. н. «потенциальных слов», построенных по общенародным моделям для единичных контекстов; значительное количество эмоционально-экспрессивно окрашенной лексики; особое подчеркивание внутренней формы слова, использование т. н. «народной этимологии»; диффузность значений непредметной лексики и т. д.
В современной художественной литературе используется большое количество диалектизмов, многие из них никак специально не выделяются, не оговариваются. Это связано с тем, что значительная часть их – это не лексические диалектизмы, а лексико-фонетические или лексико-словообразовательные, т. е. такие, которые не нарушают «понятности» текста. Само понятие «понятности» изменилось, часто читателю не нужно точно знать значение слова, представлять себе предмет во всех деталях, достаточно понимать общий смысл сказанного. Идет процесс десемантизации диалектного слова в художественном тексте (утрата диалектизмами ряда семантических признаков, подмена видового значения родовым и т. д.).
Диалектизмы зачастую воспринимаются как символы народной речи, своеобразные инкрустации текста: «Раз-другой покоробленные шептуны ступили на что-то твердое, каткое – кашкарник, выворотни, подумалось ей. Но вдруг блеснуло – след! Они идут по следу, несколько, правда, странному» (В.П. Астафьев). Читатель сопоставляет «шептуны» с однокоренным «шептать», раз ими ступают – значит, это особая обувь и т. д., но, очевидно, и читатель, и Эля – героиня рассказа, москвичка, случайно попавшая в тайгу, – о точном значении этих слов только догадываются.
См.: ДИАЛЕКТНАЯ ЛЕКСИКА, ЛЕКСИКА ВНЕЛИТЕРАТУРНАЯ
1. Функция моделирующая – передача подлинной народной речи – обеспечивает в художественной литературе реалистический метод.
В истории русской литературы было два подхода к проблеме: натуралистический в историко-этнографической литературе («фонетическое фотографирование») и реалистический в классической литературе с использованием приемов стилизации и отчуждения (остранения). С XIX в. идет четкое разграничение возможностей использования диалектизмов в речи героев и автора. Прием стилизации – это изображение диалекта путем отбора некоторых характерных его свойств и введение их в речь героев. Так, говоры Нижнего и Среднего Енисея характеризуются многими чертами, отличными от литературного языка (Н.А. Цомакион, И.И. Литвиненко, Л.Г. Самотик). В.П. Астафьев в «Царь-рыбе» отбирает из них шепелявость (сюсюканье) и произнесение [ш] вместо щ [ш']: тихий узас, ты изводис продукты, на самолете ессё не летал (речь Акима), имуссество, фасысты, стобы, вот и насы, товариссы (речь Киряги-деревяги), хоросо (речь артельщиков); шшотка, отпушшайте, шшэли, жэнщыне – жэншыне, следушшый, свяшшыки (речь жителей д. Чуш – Ярцево). Прием отчуждения используется преимущественно в авторской речи. При прямом отчуждении указывается источник диалектизма: «Воробьи, по-здешнему чивили» (В. Астафьев); при косвенном – диалектизм выделяется графически (кавычки, курсив и т. д.) или объясняется в словарике (в конце произведения), в сносках, через синоним литературного языка, во вставной конструкции.
Моделирующая – основная функция диалектизмов, остальные вторичны по отношению к ней. При помощи диалектизмов писатели художественно моделируют, т. е. создают образ, не только региональной речевой среды (принадлежащей какому-либо месту), а и конфессиональной (речи верующих людей), национальной речевой среды (передачи речи нерусских людей средствами русского языка – лексика охоты, природы) и т. д.
2. Характерологическая функция – использование диалектизмов в речи героя для его характеристики: социальной (речь крестьянина, любого деревенского жителя, необразованного малокультурного человека; человека из народа, несущего глубинное национальное мироощущение, и т. д.); по территориальной принадлежности (речь человека, родившегося и выросшего в какой-либо определенной местности); индивидуальной характеристики речи. Часто эти подзначения в диалектизме синкретичны: «По слову “пана”, что значит “парень”, и по выговору, характерному для уроженца нижнего Енисея, я догадался, кто это» (об Акиме, В.П. Астафьев).
3. Номинативная функция (назывная) осуществляется обычно через этнографизмы – слова, обозначающие специфические для культуры региона предметы и явления, не переводимые на литературный язык: «Пелагея качает в зыбке на очепе Ивана – первенца, убаюкивает» (А. Щербаков); «Комаров выгонял маленький дымокур, расположенный посреди балагана» (С. Сартаков).
4. Эмотивная функция – передача через диалектизмы субъективного отношения к сообщаемому как героя, так и автора произведения: «Все были без нательных крестов, как басурманы какие» (А. Черкасов); «Андрюха, баскобайник окаянный, подмогнул мне…»; «Мать ощупывает ребятишек, щекочет их, барабу всякую несет – всем в избушке весело – перезимовали!» (В. Астафьев).
5. Кульминативная функция – функция привлечения к слову внимания читателя. Осуществляется, во-первых, через прием нарушения цельности графического образа слова, т. е. отступления от правил орфографии или грамматики: ишо — 'еще'; посклизнулся — 'подскользнулся' (А. Чмыхало); обедешный — 'обеденный' (А. Черкасов), кормный — 'служащий для корма' (В. Астафьев) и др.; во-вторых, через введение в текст слов, чужеродных системе литературного языка. В классической литературе обычно использовался ограниченный круг таких лексем (они и составляют основу современных литературных диалектизмов), в современной же литературе он значительно расширен и непредсказуем для отдельного автора и произведения. Так, в сибирской литературе выстраивается ряд: било – байдон – барец – колот – шишкобой — 'приспособление для сбивания кедровых шишек': «Разыскали делянку подальше от людей да поглуше, сделали добрый байдон, вальки и рубила наладили, шалаш слепили – и за дело» (Н. Волокитин); «Шишки сбивали, ударяли остов кедров барцами – полуторапудовыми лиственничными чурбаками, насаженными на длинные жерди» (Г. Марков); «Бурят оставил било в воздухе, поставил его на землю, прислонив к кедру» (Е. Евтушенко) и др.
Кульминативная функция осуществляется через контексты, которые бывают однородными (диалектно-просторечно-разговорными), контрастными (например, сопоставление диалектизмов с высокой, устаревшей лексикой у В.П. Астафьева, что создает эффект иронии) и сфокусированными, когда диалектизм выделяется, противопоставляется лексике литературного языка (стилистический контраст): «Но тогда еще не был таким усталым от нашей дорогой действительности, все воспринимал обострённо, взаболь. Меня потрясло, что люди, владевшие пером, и даже “выдвиженцы пера” – из рабочих и местной интеллигенции – пишут здесь и “докладают” по давно известному принципу: “Не верь глазам своим, верь моей совести”» (В. Астафьев).
6. Эстетическая функция связана со вниманием к диалектизму как слову, обладающему особыми свойствами по сравнению с литературной лексикой: «Аким… принес из кустов “огнетушитель” – большую бутылку с дешевым вином, лихо именуемым “Порхвей”… На расколотом чурбаке стояла кружка с зельем “порхвей” – лучше не скажешь» (В. Астафьев). Диалектизмы могут являться ключевыми словами произведения, выноситься в заголовки: «С кусоцьком», «Чужая обутка», «Хлебозары» (В. Астафьев). Художественный текст может углубить значение диалектизма, создать ему второй семантический план. Так, В.П. Астафьев, озаглавив свое произведение «Затеси» («Затесь – сама по себе вещь древняя и всем ведомая – это стес, сделанный на дереве топором или другим каким острым предметом: белеющая на стволе дерева мета была видна издалека»), придал этому слову особое значение – 'мета в человеческой памяти, связанная с душевной раной, болью…'
С эстетической функцией пересекается метаязыковая функция диалектизмов – сосредоточение внимания читателя на слове как таковом: «В том окне, как на экране, твой знакомый силуе-э-т…» – «Это че, силует-то? – Хвигура! – А-а»; «А я еще вот че, мужики, спросить хочу: ланиты – это титьки, штоль? – Шшоки, дура!» (В.П. Астафьев).
7. Фатическая функция диалектизмов связана с особым образом автора – человека из народа, близкого своим героям и читателю, не чурающегося диалектного слова. В этом случае прием отчуждения используется по отношению не к диалектизмам, а к их соответствиям из научной или литературной речи: «В тундре мор лемминга, так по-научному зовется мышь-пеструшка – самый маленький и самый злой зверек на севере… ход его, миграция, по-научному говоря, много таит всяких загадок»; «Пермяк-то, соленые уши, совсем очалдонился: Енисей по-нашенски зовет!» (Анисей) (В.П. Астафьев) и др.
Современных писателей-деревенщиков делят на две группы: тех, кто владеет каким-либо говором как родным языком, и таких, которые знакомы с народной речью через командировки или соответствующие справочники. Круг диалектизмов у таких авторов разный; первыми могут использоваться как собственно диалектные слова, так и специфическая организация диалектной лексики как устной некодифицированной разновидности национального языка: большое количество словообразовательных вариантов, что объясняется свободным использованием т. н. «потенциальных слов», построенных по общенародным моделям для единичных контекстов; значительное количество эмоционально-экспрессивно окрашенной лексики; особое подчеркивание внутренней формы слова, использование т. н. «народной этимологии»; диффузность значений непредметной лексики и т. д.
В современной художественной литературе используется большое количество диалектизмов, многие из них никак специально не выделяются, не оговариваются. Это связано с тем, что значительная часть их – это не лексические диалектизмы, а лексико-фонетические или лексико-словообразовательные, т. е. такие, которые не нарушают «понятности» текста. Само понятие «понятности» изменилось, часто читателю не нужно точно знать значение слова, представлять себе предмет во всех деталях, достаточно понимать общий смысл сказанного. Идет процесс десемантизации диалектного слова в художественном тексте (утрата диалектизмами ряда семантических признаков, подмена видового значения родовым и т. д.).
Диалектизмы зачастую воспринимаются как символы народной речи, своеобразные инкрустации текста: «Раз-другой покоробленные шептуны ступили на что-то твердое, каткое – кашкарник, выворотни, подумалось ей. Но вдруг блеснуло – след! Они идут по следу, несколько, правда, странному» (В.П. Астафьев). Читатель сопоставляет «шептуны» с однокоренным «шептать», раз ими ступают – значит, это особая обувь и т. д., но, очевидно, и читатель, и Эля – героиня рассказа, москвичка, случайно попавшая в тайгу, – о точном значении этих слов только догадываются.
См.: ДИАЛЕКТНАЯ ЛЕКСИКА, ЛЕКСИКА ВНЕЛИТЕРАТУРНАЯ
Литература
1. Бабайцева В.В. Словарь языка Михаила Шолохова // Филологические науки, 2005. № 5. С. 108–113.
2. Блинова О.И. Региональная лексикология и стилистика художественной речи // Блинова О.И. Введение в современную региональную лексикологию. Томск, 1975. С. 219–226.
3. Коготкова Т.С. Внелитературная лексика в драме В. Распутина «Последний срок» // Культура речи на сцене и на экране. М.: Наука, 1986. С. 90–125.
4. Оссовецкий И.А. Диалектная лексика в произведениях советской художественной литературы 50–60 годов // Вопросы языка современной русской литературы. М.: Наука, 1971. С. 302–365.
5. Петрищева Е.Ф. Внелитературная лексика в современной художественной прозе // Стилистика художественной литературы. М.: Наука, 1982. С. 19–34.
6. Прохорова В.Н. Диалектизмы в языке художественной литературы. М.: Учпедгиз, 1957. С. 80.
7. Рыбникова М.А. Литературный язык и местные говоры // Литературная учеба. 1935. № 6. С. 119–133.
8. Черных П.Я. К вопросу о приемах художественного воспроизведения народной речи // Русский язык в Сибири. Иркутск, 1937. С. 88–119.
2. Блинова О.И. Региональная лексикология и стилистика художественной речи // Блинова О.И. Введение в современную региональную лексикологию. Томск, 1975. С. 219–226.
3. Коготкова Т.С. Внелитературная лексика в драме В. Распутина «Последний срок» // Культура речи на сцене и на экране. М.: Наука, 1986. С. 90–125.
4. Оссовецкий И.А. Диалектная лексика в произведениях советской художественной литературы 50–60 годов // Вопросы языка современной русской литературы. М.: Наука, 1971. С. 302–365.
5. Петрищева Е.Ф. Внелитературная лексика в современной художественной прозе // Стилистика художественной литературы. М.: Наука, 1982. С. 19–34.
6. Прохорова В.Н. Диалектизмы в языке художественной литературы. М.: Учпедгиз, 1957. С. 80.
7. Рыбникова М.А. Литературный язык и местные говоры // Литературная учеба. 1935. № 6. С. 119–133.
8. Черных П.Я. К вопросу о приемах художественного воспроизведения народной речи // Русский язык в Сибири. Иркутск, 1937. С. 88–119.
Словари
1. Елистратов В.С. Словарь языка Василия Шукшина. Около 1500 слов, 700 фразеологических единиц. М.: Азбуковник, Русские словари, 2001. 432 с.
2. Народное слово в произведениях В.И. Белова: словарь / авт. – сост. Л.Г. Яцкевич; науч. ред. Г.В. Судаков. Вологда, 2004. 216 с.
3. Падерина Л.Н., Самотик Л.Г. Словарь внелитературной лексики в «Царь-рыбе» В.П. Астафьева / КГПУ им. В.П. Астафьева. Красноярск, 2008. 578 с.
4. Самотик Л.Г. Словарь пассивного словарного состава русского языка: архаизмы, историзмы, экзотизмы, диалектизмы и просторечие / Краснояр. гос. пед. ун-т им. В.П. Астафьева. Красноярск, 2005. 424 с.
5. Шангина А.В. Словарь языка забайкальского писателя Е.Е. Куренного. Чита: Изд-во ЧитГУ, 2006. 237 с.
2. Народное слово в произведениях В.И. Белова: словарь / авт. – сост. Л.Г. Яцкевич; науч. ред. Г.В. Судаков. Вологда, 2004. 216 с.
3. Падерина Л.Н., Самотик Л.Г. Словарь внелитературной лексики в «Царь-рыбе» В.П. Астафьева / КГПУ им. В.П. Астафьева. Красноярск, 2008. 578 с.
4. Самотик Л.Г. Словарь пассивного словарного состава русского языка: архаизмы, историзмы, экзотизмы, диалектизмы и просторечие / Краснояр. гос. пед. ун-т им. В.П. Астафьева. Красноярск, 2005. 424 с.
5. Шангина А.В. Словарь языка забайкальского писателя Е.Е. Куренного. Чита: Изд-во ЧитГУ, 2006. 237 с.
9. Диалектная лексика
ДИАЛЕКТНАЯ ЛЕКСИКА (от греч. dialektos – ‘говор, наречие’) – 1) словарный состав отдельного территориального говора и его системная организация; 2) специфически диалектная лексика национального языка в противопоставлении наддиалектной общенародной, собственно литературной, просторечию, жаргонизмам.
I. Виды диалектной лексики
Словарный состав диалекта – сложное образование, которое во многом зависит от типа говора. В Красноярском крае наиболее изучены русские старожильческие говоры Сибири – вторичные говоры, сложившиеся к XVIII веку на разнодиалектной основе с преобладанием северорусских черт. Лексика русских старожильческих говоров, с точки зрения стабильности диалектной системы, делится на исконную и заимствованную. Исконная по соотношению с основными формами национального языка бывает: 1) общерусской (употребляемой и в литературном языке, и в других диалектах, и в просторечии); 2) диалектно-просторечной (входящей в систему говора и городского просторечия региона); 3) собственно диалектной (существующей только в диалектном языке). К общерусской лексике относятся исконно русские слова (общеславянские, восточнославянские, собственно русские) дом, стол, мать, лететь, в, под и т. д. К этому же разряду можно отнести слова, заимствованные русским языком в период существования диалектов на европейской части страны: кабан (из тюрк.), баня (из лат.), кнут (из сканд.), фартук (из нем.), просторечно-диалектные слова барахло, пробойный, прищучить, пропереть, улестить, ходовой, церква, постираться. Собственно диалектная лексика может быть широкого распространения (локальная лексика), известная многим жителям региона и употребляемая в бытовой литературной и профессиональной речи: вышка — 'чердак', лыва — 'лужа', вехотка — 'мочалка', ну — 'да', щеки — 'отвесные прибрежные скалы', шуга — 'мелкий лед в период ледостава' (Приенисейская Сибирь). Лексика же узкого распространения известна преимущественно диалектоносителям: запон — 'фартук'; ремужник — 'бедно одетый человек'; иззаболь — 'в самом деле'; брусница — 'брусника'; голбец — 'лавочка, крышка, закрывающая вход в подполье'. Собственно диалектной лексики в говоре немного, до 13–14 % в потоке речи.
Заимствованная лексика говора – это, во-первых, слова из литературного языка: адрес, документ, комбайн, сельсовет, программа, перестройка. Особенный интерес представляют искаженные в процессе освоения говором слова иноязычного происхождения (т. н. вторичные заимствования): фатера — 'квартира', фирма — 'ферма', бугалтер — 'бухгалтер', губернат — 'губернатор', которые сближают диалект с просторечием. Во-вторых, к заимствованной лексике относят также слова из языков аборигенов (автохтонов) края (Сибири), обычно это лексика животноводства, охоты, обозначающая одежду и т. д., часто используемая в говоре как экзотизмы: авалаканчик — 'олененок до года'; табаниться — 'тормозить движение лодки веслами'; бокари — 'женские унты из оленьего камуса, расшитые бисером'; бурдук — 'мука, жаренная на масле с сахаром'; парка — 'шуба с капюшоном из оленьей или собачьей шкуры или меховой комбинезон'.
В русских говорах Тувы, по данным Г.Л. Гладилиной, заимствования используются как первичные именования при обозначении животных (аскыр — 'жеребец', морум — 'лошадь', турбан – 'бычок', анай – 'козленок', турпан — дикая утка', улар — 'горная индейка'); растений (иртыш – 'лечебная трава', карагач – 'кустарник', чадура – чадра – чудра – 'черемуха', хак – 'мелкий тальник'); как непредметная лексика (халак – 'возглас восторга', хаман – 'ладно, все равно', байрыг — 'до свидания', кезерить – 'ругать', менде – 'приветствие', тарга – 'начальник') и т. д. В‑третьих, заимствованная лексика – это заимствования из других говоров: а) гребовать — 'брезговать едой'; бурак – 'большой туес для хранения продуктов'; люлька — 'зыбка не на очепе, а на пружине'; при исконном бастрик – заимствованное слега — 'жердь, которой привязывают сено на возу' (происходит расхождение в значении с исконным словом); б) долбленка – обласок — 'долбленая лодка'; тяпка – мотыга, подволока – сеновал, ограда – двор, поветь – вышка – чердак – подволока (используются как дублеты, но с разной частотностью); в) квашня – дежа, сковородник – чапельник, свекла – бурак (заимствования составляют пассивную часть словаря).
Заимствования из жаргонов относительно редки, общий процесс жаргонизации национального языка не имеет широкого распространения в диалектах: прикол – 'что-либо интересное'; туфта — 'обман'; удавка — 'галстук'; полоснуть — 'порезать ножом'; кайф — 'состояние блаженства'; кадр — 'парень'; успокоить — 'убить'. Эти слова характерны в большей степени для молодежи.
Промысловая лексика в диалекте занимает особое место: она обычно известна всем жителям района распространения промысла (не ограничена профессией, т. е. не несёт ограниченного социального характера, «своеобычная терминология» по работам Т.С. Коготковой). Эта лексика не всегда варьируется на разной территории. Поэтому проблематично её отнесение к диалектной. Это же касается и этнографической лексики, которая часто также принадлежит одной территории и не варьируется. Однако закреплённость за определённым регионом позволяет традиционно относить её к диалектной.
Заимствованная лексика говора – это, во-первых, слова из литературного языка: адрес, документ, комбайн, сельсовет, программа, перестройка. Особенный интерес представляют искаженные в процессе освоения говором слова иноязычного происхождения (т. н. вторичные заимствования): фатера — 'квартира', фирма — 'ферма', бугалтер — 'бухгалтер', губернат — 'губернатор', которые сближают диалект с просторечием. Во-вторых, к заимствованной лексике относят также слова из языков аборигенов (автохтонов) края (Сибири), обычно это лексика животноводства, охоты, обозначающая одежду и т. д., часто используемая в говоре как экзотизмы: авалаканчик — 'олененок до года'; табаниться — 'тормозить движение лодки веслами'; бокари — 'женские унты из оленьего камуса, расшитые бисером'; бурдук — 'мука, жаренная на масле с сахаром'; парка — 'шуба с капюшоном из оленьей или собачьей шкуры или меховой комбинезон'.
В русских говорах Тувы, по данным Г.Л. Гладилиной, заимствования используются как первичные именования при обозначении животных (аскыр — 'жеребец', морум — 'лошадь', турбан – 'бычок', анай – 'козленок', турпан — дикая утка', улар — 'горная индейка'); растений (иртыш – 'лечебная трава', карагач – 'кустарник', чадура – чадра – чудра – 'черемуха', хак – 'мелкий тальник'); как непредметная лексика (халак – 'возглас восторга', хаман – 'ладно, все равно', байрыг — 'до свидания', кезерить – 'ругать', менде – 'приветствие', тарга – 'начальник') и т. д. В‑третьих, заимствованная лексика – это заимствования из других говоров: а) гребовать — 'брезговать едой'; бурак – 'большой туес для хранения продуктов'; люлька — 'зыбка не на очепе, а на пружине'; при исконном бастрик – заимствованное слега — 'жердь, которой привязывают сено на возу' (происходит расхождение в значении с исконным словом); б) долбленка – обласок — 'долбленая лодка'; тяпка – мотыга, подволока – сеновал, ограда – двор, поветь – вышка – чердак – подволока (используются как дублеты, но с разной частотностью); в) квашня – дежа, сковородник – чапельник, свекла – бурак (заимствования составляют пассивную часть словаря).
Заимствования из жаргонов относительно редки, общий процесс жаргонизации национального языка не имеет широкого распространения в диалектах: прикол – 'что-либо интересное'; туфта — 'обман'; удавка — 'галстук'; полоснуть — 'порезать ножом'; кайф — 'состояние блаженства'; кадр — 'парень'; успокоить — 'убить'. Эти слова характерны в большей степени для молодежи.
Промысловая лексика в диалекте занимает особое место: она обычно известна всем жителям района распространения промысла (не ограничена профессией, т. е. не несёт ограниченного социального характера, «своеобычная терминология» по работам Т.С. Коготковой). Эта лексика не всегда варьируется на разной территории. Поэтому проблематично её отнесение к диалектной. Это же касается и этнографической лексики, которая часто также принадлежит одной территории и не варьируется. Однако закреплённость за определённым регионом позволяет традиционно относить её к диалектной.