Страница:
Следует также отметить, что неразграничение этих понятий, отсутствие жёсткой закрепленности номена «терминообразование» за соответствующей самостоятельной языковой сферой (явлением) свидетельствуют о недостаточной разработанности и непредставленности этого специфического лингвистического феномена как в языковой системе в целом, так и в системе дисциплин науки о языке.
Как отмечается в литературе вопроса, с начала 1980-х годов приоритетными направлениями терминологических исследований становятся разработки теории терминографии и терминологических банков данных (А.Я. Шайкевич, А.С. Герд, С.В. Гринев, Ю.Н. Марчук); прикладных вопросов терминологического редактирования (В.М. Лейчик), перевода (Ю.Н. Марчук) и информационно-терминологического обслуживания; философских и социолингвистических аспектов терминоведения (В.М. Лейчик, С.Е. Никитина); сопоставительного (Ф.А. Циткина), отраслевого (Э.И. Хан-Пира) и гносеологического (Н.Б. Гвишиани, С.В. Гринев) терминоведения (Гринев 19936: 286).
Проблемы общей теории термиологической деривации, терминообразования как системы, не включены в этот реестр основных направлений терминоведческих исследований, что косвенным образом свидетельствует о сохраняющейся в лингвистике тенденции относить эти аспекты к периферийным областям языковедческих интересов. В результате такого подхода общая теория (концепция) функционального терминообразования, конституированного нами как деятельностно-динамическая многоуровневая система, подменяется иногда фрагментарными, логично и концептуально не связанными друг с другом в одну когнитивную парадигму, разрозненными исследованиями отдельных терминологических блоков и элементов в традиционном – словообразовательном – русле и на самом гетерогенном материале. Например, Горьковская школа терминоведения (Б.Н. Головин, Р.Ю Кобрин, В.Н. Немченко, К.Я. Авербух, О.А. Макарихина и др.) известна в данной связи разработками в основном проблемы поиска наиболее распространённых моделей терминообразования, преимущественно в области филологической терминологии. К ней примыкает в этом плане Воронежская школа (С.З. Иванов, Е.С. Анюшкин и др.), активно занимающаяся выявлением также наиболее продуктивных моделей терминов – с использованием статистических методов – в основном на материале основных европейских языков, а не русского, причем объектом исследования являются различные подъязыки технических терминологий.
Наиболее рельефно фрагментарность и тематико-концептуальная дробность в направлениях исследований терминологической деривации обнаруживается, на наш взгляд, при анализе диссертационных работ терминоведческого характера. По данным 90-х годов прошлого века (1993–1994 гг.), в период с 1940-х по конец 1980-х годов, т. е. примерно за 50 лет, по терминологической (терминоведческой) проблематике подготовлено 2162 работы (данные для нашего анализа взяты из: Гринев 19936: 288–297).
В хронологическом плане прогрессирующая тенденция к увеличению объема исследований отражена в следующей таблице:
Таблица 1
Следует учитывать относительность, приблизительность данного статистического материала ввиду очень широкого объекта выборки и некоторой размытости самих критериев отбора: для анализа отбирались не только работы, название которых прямо «соотносило» объект исследования с терминоведением, но также диссертации, «названия которых позволяли с определенной степенью вероятности предполагать отнесенность к терминологической проблематике…» (Гринев 19936: 288). Но в целом динамика роста исследований по терминоведческим аспектам сохранена и отражена адекватно.
Из всех 50 линий тематических исследований С.В. Гриневым обобщено и выделено 9 наиболее крупных терминоведческих блоков, среди которых не представлено дериватологическое, или терминообразовательное, направление в качестве самостоятельного целостного объекта изучения, что видно из списка тематики блоков диссертационных работ за период с 1940-х по конец 1980-х гг.:
1. Общее терминоведение.
2. Типологическое терминоведение.
3. Описательное терминоведение.
4. Семасиологическое терминоведение.
5. Ономасиологическое терминоведение.
6. Функциональное терминоведение.
7. Прикладное терминоведение.
8. Когнитивное терминоведение.
9. Терминография.
(Гринев 19936: 296)
Как видно из дальнейшего анализа, в блоке «Ономасиологическое терминоведение» объединены тематические исследования, относящиеся к различным аспектам терминообразования: а) семантическое терминообразование (1,4 % работ от общего числа диссертационных исследований терминоведческого характера); б) морфологическое терминообразование (соответственно 3 %); в) синтаксическое терминообразование (4 %); г) морфолого-синтаксическое терминообразование (1,2 %); д) терминоэлементы (0,7 %); е) мотивированность терминов (1 %); ж) терминообразование в общем (2,7 %; все процентные соотношения определены нами. – Л.Б.).
Такой тематический «разброс» свидетельствует о сохраняющейся до сих пор тенденции к осмыслению и изучению не целостного лингвистического объекта – терминологической деривации как системы, а лишь его ингредиентов, элементов различных уровней:
– способы образования терминов в их дифференциации;
– аспекты мотивированности терминов;
– формантный инвентарь (терминоэлементы).
Именно к этим трем позициям – иногда в отрыве друг от друга – сводятся в основном почти все тематические линии диссертационных исследований терминологической аспектуальности за 50 лет развития отечественного терминоведения, причем разработке этих и всех других терминологических проблем на материале русского языка посвящена только 1/3 всех диссертаций (667 работ за 50 лет).
Все эти данные и многие другие факты убедительно свидетельствуют, что русское терминообразование – как целостная самостоятельная функционально-стилевая система – еще всесторонне не исследовано, не описано, не представлено в системе лингвистических уровней и концептуальных парадигм. Изучение отдельных явлений и фрагментов терминообразования до настоящего времени шло в основном по пути констатации и инвентаризации терминообразовательных типов, приемов и способов, причем в терминах теории словообразования, что не совсем корректно с научной точки зрения: «… ведь лингвистически это целая проблема – обиходное слово и термин» (Реформатский 1968: 113). Связи и корреляции между ними, общие принципы и закономерности аффиксации и терминосложения и их взаимодействие, производящий фонд, специфика терминообразовательного значения, а также зависимости между всеми указанными явлениями и системой языка науки, – а также системой русского национального языка – в целом все еще не привлекли к себе достаточного внимания, и в функциональной терминологической дериватологии еще предстоит большая работа по глубинному, всестороннему осмыслению и адекватной презентации проблемы системной организации элементов терминообразовательного уровня языка как специфичной «системы в системе». Необходимо «разрешить» противоречие между огромным фактическим материалом, накопленным за 60 лет в процессе весьма фрагментарного и часто бессистемного изучения частных явлений терминообразования в различных подъязыках (микроязыках) научного стиля изложения, преимущественно лингвистической и технической спецификации, и неразработанностью основ общей теории терминологической деривации, терминообразования.
Решение этих задач особенно актуально в связи с дальнейшим развитием теории термина, теории познания; напрямую связано с теорией речевых реализаций знаков языка и, следовательно, с семиотикой и прагматикой метаязыкового образования. Такой подход выводит проблему терминологической деривации языка науки на качественно иной концептуальный уровень, отграничивая её от собственно (и исключительно) ономасиологического терминоведения, в рамках которого в некоторых работах рассматриваются вопросы терминообразования (см.: Гринев 19936: 295–296). Актуальность всех этих задач поддерживается и диктуется объективной необходимостью принципиальной коррекции и введения в парадигму лингвотерминологического исследования деривационного и метаязыкового аспектов языка научного стиля изложения в их функциональном единстве.
Особое значение в решении этих вопросов имеет постулирование важности и приоритетности когнитивно-функционального подхода в лингвистике. Отмечается, что «современная лингвистика переживает новый период функционального развития, функциональной интерпретации языка, восходящей к идеям В. фон Гумбольдта, А.А. Потебни, И.А. Бодуэна де Куртенэ, т. е. представления о языке как о деятельности» (Абрамов 1992: 9). «Язык есть не продукт деятельности (Ergon), а деятельность (Energeia). Его истинное определение может быть поэтому только генетическим» (Гумбольдт 1984: 70).
Эта цитата довольно часто встречается в общефилологических и терминоведческих исследованиях, но обычно осмыслению и интерпретации подвергается в основном её первая часть. При освещении проблем терминологической деривации особую актуальность приобретает логико-понятийная «расшифровка» и экспликация второй части: об истинности только генетического определения языка.
В логике принято выделять особую разновидность дефиниции – так называемое генетическое определение (греч. «генезис» – происхождение). В генетических определениях указывается на происхождение предмета (объекта исследования), на способ его образования, причем фиксируется такой способ образования или происхождения определяемого предмета, который принадлежит только данному предмету. Раскрывая способ образования предмета, его происхождение, генетическое определение реализует гносеологическую функцию и широко используется в ряде наук – математике, химии, биологии, геологии и др. Для лингвистики характерны, традиционны иные виды определений: номинальные (раскрывают значение термина); реальные (раскрывают существенные признаки предмета); определение через род и видовое отличие – наиболее распространенный вид, широко применяемый во многих научных областях.
Введение Гумбольдтом в лингвистический «обиход» генетического определения для «деятельностной» интерпретации и представления языка в каком-то смысле равнозначно, на наш взгляд, научному «перевороту», давшему новый импульс и наметившему принципиально иные ориентиры в анализе деятельностнофункционального аспекта языка: по мысли Гумбольдта, первичной внутренней потребностью человека выступает само производство языка как деятельность.
Общетеоретическая, методологическая значимость и перспективность такого подхода к определению языка еще недостаточно оценены в плане учета и реализации когнитивно-функционального и прагматического потенциала языка. Генетическое представление предмета языковой действительности через указание на его происхождение, способ образования, на наш взгляд, должно дополняться т. н. функциональным определением (такой вид дефиниций в логике отсутствует), указывающим на функции (функционирование) предмета (объекта), так как функциональность является релевантным, необходимым, существенным признаком, свойством языка в целом, его уровней и единиц уровней (ярусов). Функциональное определение можно трактовать через генетическое и наоборот: генетическое определение – это потенциально (имманентно) функциональное определение, так как прежде чем реализуется функция того или иного предмета, предмет должен реализовать свое бытие, то есть должен быть создан. Функционирование в этой плоскости можно определить как реализацию создания, происхождения: то, что создано, создано для определенной функции (о логико-лингви-стическом осмыслении понятия функции см.: Г. Фреге, Л. Витгенштейн, А. Черч, Р. Карнап, Л. Ельмслев, Е. Курилович и др.). В таком широком понимании заложены определенные возможности для коррекции некоторых спорных проблем в лингвистике (теория функциональных стилей, теория специальной лексики и др.).
Для исследования теоретических основ терминологической деривации (терминообразования) данный аспект можно рассматривать как определяющий: «деривация (от лат. derivatio – отведение; образование) – процесс создания одних языковых единиц (дериватов) на базе других, принимаемых за исходные…» (ЛЭС: 129). «Деривация – образование новых слов при помощи словообразовательных средств и в соответствии со словообразовательными моделями данного языка» (СИС: 159). Сема «образование» («создание») выступает ключевой в семантическом пространстве термина «деривация».
Анализ деривационной системы языка русской науки (естественнонаучный, экономический, юридический, медицинский, лингвистический и др. подвиды научной прозы) и рассмотрение актуальных вопросов терминообразования осуществляется в монографии с учетом концепции В. Гумбольдта, что под определенным углом лингвистического «зрения» можно квалифицировать как экстраполяцию, проекцию «деятельностного» понимания языка В. Гумбольдтом на современную лингвистическую (терминоведческую) реальность.
Системный подход к исследованию теоретических проблем терминологической деривации в современном русском языке позволяет выделить приоритетные аспекты терминообразования: ономасиологический, собственно деривационный, гносеологический, когнитивный, семиотический, прагматический, метаязыковой – в их единстве и взаимодополняемости.
Согласно принципу преемственности, при разработке теоретических позиций и общих вопросов терминообразования учитываются общетеоретические и методологические основы, заложенные в отечественном языкознании трудами крупнейших исследователей в области терминоведения и словообразования: Г.О. Винокура, В.В. Виноградова, Д.С. Лотте, А.А. Реформатского, Р.А. Будагова, В.П. Даниленко, О.Д. Митрофановой, А.И. Моисеева, А.Н. Тихонова, П.Н. Денисова, А.Г. Лыкова, Е.С. Кубряковой, В.А. Татаринова, С.Д. Шелова, В.М. Лейчика и др.
Попытка осмысления и обоснования метаязыковой субстанциональности терминологической деривации (терминообразования), проблемы метааспектности нелингвистической терминологии и прагматики метаязыкового образования как реализации деривационной процессуальности научного стиля изложения опираются в данном исследовании на общетеоретические положения и концепции металингвистики и семиотики языка науки.
Глава 2. ЯЗЫК НАУКИ КАК КОГНИТИВНОСЕМИОТИЧЕСКОЕ ПРОСТРАНСТВО
2.1. О моделировании концепции языка науки
Как отмечается в литературе вопроса, с начала 1980-х годов приоритетными направлениями терминологических исследований становятся разработки теории терминографии и терминологических банков данных (А.Я. Шайкевич, А.С. Герд, С.В. Гринев, Ю.Н. Марчук); прикладных вопросов терминологического редактирования (В.М. Лейчик), перевода (Ю.Н. Марчук) и информационно-терминологического обслуживания; философских и социолингвистических аспектов терминоведения (В.М. Лейчик, С.Е. Никитина); сопоставительного (Ф.А. Циткина), отраслевого (Э.И. Хан-Пира) и гносеологического (Н.Б. Гвишиани, С.В. Гринев) терминоведения (Гринев 19936: 286).
Проблемы общей теории термиологической деривации, терминообразования как системы, не включены в этот реестр основных направлений терминоведческих исследований, что косвенным образом свидетельствует о сохраняющейся в лингвистике тенденции относить эти аспекты к периферийным областям языковедческих интересов. В результате такого подхода общая теория (концепция) функционального терминообразования, конституированного нами как деятельностно-динамическая многоуровневая система, подменяется иногда фрагментарными, логично и концептуально не связанными друг с другом в одну когнитивную парадигму, разрозненными исследованиями отдельных терминологических блоков и элементов в традиционном – словообразовательном – русле и на самом гетерогенном материале. Например, Горьковская школа терминоведения (Б.Н. Головин, Р.Ю Кобрин, В.Н. Немченко, К.Я. Авербух, О.А. Макарихина и др.) известна в данной связи разработками в основном проблемы поиска наиболее распространённых моделей терминообразования, преимущественно в области филологической терминологии. К ней примыкает в этом плане Воронежская школа (С.З. Иванов, Е.С. Анюшкин и др.), активно занимающаяся выявлением также наиболее продуктивных моделей терминов – с использованием статистических методов – в основном на материале основных европейских языков, а не русского, причем объектом исследования являются различные подъязыки технических терминологий.
Наиболее рельефно фрагментарность и тематико-концептуальная дробность в направлениях исследований терминологической деривации обнаруживается, на наш взгляд, при анализе диссертационных работ терминоведческого характера. По данным 90-х годов прошлого века (1993–1994 гг.), в период с 1940-х по конец 1980-х годов, т. е. примерно за 50 лет, по терминологической (терминоведческой) проблематике подготовлено 2162 работы (данные для нашего анализа взяты из: Гринев 19936: 288–297).
В хронологическом плане прогрессирующая тенденция к увеличению объема исследований отражена в следующей таблице:
Таблица 1
Динамика исследования терминологических проблем
Следует учитывать относительность, приблизительность данного статистического материала ввиду очень широкого объекта выборки и некоторой размытости самих критериев отбора: для анализа отбирались не только работы, название которых прямо «соотносило» объект исследования с терминоведением, но также диссертации, «названия которых позволяли с определенной степенью вероятности предполагать отнесенность к терминологической проблематике…» (Гринев 19936: 288). Но в целом динамика роста исследований по терминоведческим аспектам сохранена и отражена адекватно.
Из всех 50 линий тематических исследований С.В. Гриневым обобщено и выделено 9 наиболее крупных терминоведческих блоков, среди которых не представлено дериватологическое, или терминообразовательное, направление в качестве самостоятельного целостного объекта изучения, что видно из списка тематики блоков диссертационных работ за период с 1940-х по конец 1980-х гг.:
1. Общее терминоведение.
2. Типологическое терминоведение.
3. Описательное терминоведение.
4. Семасиологическое терминоведение.
5. Ономасиологическое терминоведение.
6. Функциональное терминоведение.
7. Прикладное терминоведение.
8. Когнитивное терминоведение.
9. Терминография.
(Гринев 19936: 296)
Как видно из дальнейшего анализа, в блоке «Ономасиологическое терминоведение» объединены тематические исследования, относящиеся к различным аспектам терминообразования: а) семантическое терминообразование (1,4 % работ от общего числа диссертационных исследований терминоведческого характера); б) морфологическое терминообразование (соответственно 3 %); в) синтаксическое терминообразование (4 %); г) морфолого-синтаксическое терминообразование (1,2 %); д) терминоэлементы (0,7 %); е) мотивированность терминов (1 %); ж) терминообразование в общем (2,7 %; все процентные соотношения определены нами. – Л.Б.).
Такой тематический «разброс» свидетельствует о сохраняющейся до сих пор тенденции к осмыслению и изучению не целостного лингвистического объекта – терминологической деривации как системы, а лишь его ингредиентов, элементов различных уровней:
– способы образования терминов в их дифференциации;
– аспекты мотивированности терминов;
– формантный инвентарь (терминоэлементы).
Именно к этим трем позициям – иногда в отрыве друг от друга – сводятся в основном почти все тематические линии диссертационных исследований терминологической аспектуальности за 50 лет развития отечественного терминоведения, причем разработке этих и всех других терминологических проблем на материале русского языка посвящена только 1/3 всех диссертаций (667 работ за 50 лет).
Все эти данные и многие другие факты убедительно свидетельствуют, что русское терминообразование – как целостная самостоятельная функционально-стилевая система – еще всесторонне не исследовано, не описано, не представлено в системе лингвистических уровней и концептуальных парадигм. Изучение отдельных явлений и фрагментов терминообразования до настоящего времени шло в основном по пути констатации и инвентаризации терминообразовательных типов, приемов и способов, причем в терминах теории словообразования, что не совсем корректно с научной точки зрения: «… ведь лингвистически это целая проблема – обиходное слово и термин» (Реформатский 1968: 113). Связи и корреляции между ними, общие принципы и закономерности аффиксации и терминосложения и их взаимодействие, производящий фонд, специфика терминообразовательного значения, а также зависимости между всеми указанными явлениями и системой языка науки, – а также системой русского национального языка – в целом все еще не привлекли к себе достаточного внимания, и в функциональной терминологической дериватологии еще предстоит большая работа по глубинному, всестороннему осмыслению и адекватной презентации проблемы системной организации элементов терминообразовательного уровня языка как специфичной «системы в системе». Необходимо «разрешить» противоречие между огромным фактическим материалом, накопленным за 60 лет в процессе весьма фрагментарного и часто бессистемного изучения частных явлений терминообразования в различных подъязыках (микроязыках) научного стиля изложения, преимущественно лингвистической и технической спецификации, и неразработанностью основ общей теории терминологической деривации, терминообразования.
Решение этих задач особенно актуально в связи с дальнейшим развитием теории термина, теории познания; напрямую связано с теорией речевых реализаций знаков языка и, следовательно, с семиотикой и прагматикой метаязыкового образования. Такой подход выводит проблему терминологической деривации языка науки на качественно иной концептуальный уровень, отграничивая её от собственно (и исключительно) ономасиологического терминоведения, в рамках которого в некоторых работах рассматриваются вопросы терминообразования (см.: Гринев 19936: 295–296). Актуальность всех этих задач поддерживается и диктуется объективной необходимостью принципиальной коррекции и введения в парадигму лингвотерминологического исследования деривационного и метаязыкового аспектов языка научного стиля изложения в их функциональном единстве.
Особое значение в решении этих вопросов имеет постулирование важности и приоритетности когнитивно-функционального подхода в лингвистике. Отмечается, что «современная лингвистика переживает новый период функционального развития, функциональной интерпретации языка, восходящей к идеям В. фон Гумбольдта, А.А. Потебни, И.А. Бодуэна де Куртенэ, т. е. представления о языке как о деятельности» (Абрамов 1992: 9). «Язык есть не продукт деятельности (Ergon), а деятельность (Energeia). Его истинное определение может быть поэтому только генетическим» (Гумбольдт 1984: 70).
Эта цитата довольно часто встречается в общефилологических и терминоведческих исследованиях, но обычно осмыслению и интерпретации подвергается в основном её первая часть. При освещении проблем терминологической деривации особую актуальность приобретает логико-понятийная «расшифровка» и экспликация второй части: об истинности только генетического определения языка.
В логике принято выделять особую разновидность дефиниции – так называемое генетическое определение (греч. «генезис» – происхождение). В генетических определениях указывается на происхождение предмета (объекта исследования), на способ его образования, причем фиксируется такой способ образования или происхождения определяемого предмета, который принадлежит только данному предмету. Раскрывая способ образования предмета, его происхождение, генетическое определение реализует гносеологическую функцию и широко используется в ряде наук – математике, химии, биологии, геологии и др. Для лингвистики характерны, традиционны иные виды определений: номинальные (раскрывают значение термина); реальные (раскрывают существенные признаки предмета); определение через род и видовое отличие – наиболее распространенный вид, широко применяемый во многих научных областях.
Введение Гумбольдтом в лингвистический «обиход» генетического определения для «деятельностной» интерпретации и представления языка в каком-то смысле равнозначно, на наш взгляд, научному «перевороту», давшему новый импульс и наметившему принципиально иные ориентиры в анализе деятельностнофункционального аспекта языка: по мысли Гумбольдта, первичной внутренней потребностью человека выступает само производство языка как деятельность.
Общетеоретическая, методологическая значимость и перспективность такого подхода к определению языка еще недостаточно оценены в плане учета и реализации когнитивно-функционального и прагматического потенциала языка. Генетическое представление предмета языковой действительности через указание на его происхождение, способ образования, на наш взгляд, должно дополняться т. н. функциональным определением (такой вид дефиниций в логике отсутствует), указывающим на функции (функционирование) предмета (объекта), так как функциональность является релевантным, необходимым, существенным признаком, свойством языка в целом, его уровней и единиц уровней (ярусов). Функциональное определение можно трактовать через генетическое и наоборот: генетическое определение – это потенциально (имманентно) функциональное определение, так как прежде чем реализуется функция того или иного предмета, предмет должен реализовать свое бытие, то есть должен быть создан. Функционирование в этой плоскости можно определить как реализацию создания, происхождения: то, что создано, создано для определенной функции (о логико-лингви-стическом осмыслении понятия функции см.: Г. Фреге, Л. Витгенштейн, А. Черч, Р. Карнап, Л. Ельмслев, Е. Курилович и др.). В таком широком понимании заложены определенные возможности для коррекции некоторых спорных проблем в лингвистике (теория функциональных стилей, теория специальной лексики и др.).
Для исследования теоретических основ терминологической деривации (терминообразования) данный аспект можно рассматривать как определяющий: «деривация (от лат. derivatio – отведение; образование) – процесс создания одних языковых единиц (дериватов) на базе других, принимаемых за исходные…» (ЛЭС: 129). «Деривация – образование новых слов при помощи словообразовательных средств и в соответствии со словообразовательными моделями данного языка» (СИС: 159). Сема «образование» («создание») выступает ключевой в семантическом пространстве термина «деривация».
Анализ деривационной системы языка русской науки (естественнонаучный, экономический, юридический, медицинский, лингвистический и др. подвиды научной прозы) и рассмотрение актуальных вопросов терминообразования осуществляется в монографии с учетом концепции В. Гумбольдта, что под определенным углом лингвистического «зрения» можно квалифицировать как экстраполяцию, проекцию «деятельностного» понимания языка В. Гумбольдтом на современную лингвистическую (терминоведческую) реальность.
Системный подход к исследованию теоретических проблем терминологической деривации в современном русском языке позволяет выделить приоритетные аспекты терминообразования: ономасиологический, собственно деривационный, гносеологический, когнитивный, семиотический, прагматический, метаязыковой – в их единстве и взаимодополняемости.
Согласно принципу преемственности, при разработке теоретических позиций и общих вопросов терминообразования учитываются общетеоретические и методологические основы, заложенные в отечественном языкознании трудами крупнейших исследователей в области терминоведения и словообразования: Г.О. Винокура, В.В. Виноградова, Д.С. Лотте, А.А. Реформатского, Р.А. Будагова, В.П. Даниленко, О.Д. Митрофановой, А.И. Моисеева, А.Н. Тихонова, П.Н. Денисова, А.Г. Лыкова, Е.С. Кубряковой, В.А. Татаринова, С.Д. Шелова, В.М. Лейчика и др.
Попытка осмысления и обоснования метаязыковой субстанциональности терминологической деривации (терминообразования), проблемы метааспектности нелингвистической терминологии и прагматики метаязыкового образования как реализации деривационной процессуальности научного стиля изложения опираются в данном исследовании на общетеоретические положения и концепции металингвистики и семиотики языка науки.
Глава 2. ЯЗЫК НАУКИ КАК КОГНИТИВНОСЕМИОТИЧЕСКОЕ ПРОСТРАНСТВО
Наука и знаки – неотъемлемы друг от друга, поскольку наука даёт в распоряжение людей все более надежные знаки и представляет свои результаты в форме знаковых систем. Человеческая цивилизация невозможна без знаков и знаковых систем, человеческий разум неотделим от функционирования знаков – а возможно, и вообще интеллект следует отождествить именно с функционированием знаков.
Ч.У. Моррис
2.1. О моделировании концепции языка науки
Разработка и презентация лингвистических основ проблемы терминологической деривации языка современной научной прозы (функциональный и метаязыковой аспекты) требуют также адекватной интерпретации и системного параметрирования феномена – и понятия – язык науки, или язык научного стиля изложения. Ретроспективный подход позволяет отметить в этой связи в истории вопроса значительный разброс мнений, вплоть до диаметрально противоположных концепций, в отношении правомерности, механизма и принципов выделения, статусирования конституирующих признаков и системной организации языка науки как целостного лингвистического объекта (например, работы В. Уэвелля, Дж. Ст. Милля, А. Пуанкаре, А.Я. Климовицкого, В.П. Петушкова, Л.B. Успенского, В.М. Жирмунского, Л. Ольшки, Г.В. Степанова, Ю.С. Степанова, Р.А. Будагова, Н.Д. Андреева, П.Н. Денисова, К. Гаузенбласа, О.Б. Сиротининой, Л.Л. Кутиной, В.М. Лейчика, В.А. Звягинцева, О.Д. Митрофановой, В.П. Даниленко, А.В. Суперанской, Н.Б. Гвишиани, Л. Дрозд, С.В. Гринева, А.И. Комаровой и др.).
В начале XXI в. усиливается интерес к проблеме языка науки в философии (см. Чепкасова 2006; Иванеско 2007 и др.). Так, Е.В. Чепкасова при рассмотрении языка науки как предмета философского анализа отмечает, что цельный философский анализ языка науки включает в себя философско-лингвистический, философско-логический и философско-семиотический подходы. «Философско-логический подход подразумевает понимание языка науки как понятийного состава науки, то есть выражает логико-понятийный аспект семантики языка науки, причём считается, что семантико-синтаксические свойства логической системы не зависят от конкретной языковой формы выражения. Язык науки рассматривается с точки зрения его возможностей прояснения содержания научных теорий, анализируется природа и гносеологический статус языка науки как предмета логического исследования, гносеологический статус принципов и методов, используемых при анализе и реконструкции языка науки. Философско-лингвистический подход включает в себя генетическое рассмотрение языка науки, то есть объяснение необходимости возникновения последнего; анализ особенностей языка науки, то есть того, каким образом свойства, структура и функции естественного языка преобразовались в рамках языка науки; исследование взаимоотношений естественного и искусственного уровней, взаимосвязь с естественной языковой основой, причины выделения в языке науки особого формализованного языкового фрагмента; гносеологические и мировоззренческие основания взаимовлияния и взаимопроникновения обыденного, художественного и научного сознаний, так как помимо терминов в языке науки всегда присутствуют эмоциональные и оценочные компоненты» (Чепкасова 2006: 4) (выделено нами. – Л.Б.). Исследователь констатирует далее, что философско-семиотический подход включает в себя объяснение природы знака и знаковой деятельности, их гносеологическое и социальное обоснование; рассмотрение естественных и искусственных знаков, каждый из которых имеет определённое значение и выполняет специфические функции; анализ соотношения означающего и означаемого внутри естественных и искусственных знаков в языке науки (там же). Е.В. Чепкасова интерпретирует языка науки как «постоянно изменяющееся явление»; представляя его как «систему естественного и искусственного языков, которая отличается по своей структуре, функциям, служит для выражения научных понятий, законов и явлений» (Чепкасова 2006: 5). Релевантен вывод о том, что конкретные проявления языка науки преобразуются в зависимости от конкретных научных целей и позволяют описать конкретные типы языков науки, их особенности и взаимосвязь (там же).
В целом в терминоведении различным аспектам проблематики языка науки посвящена обширная научная литература, детальный анализ которой мы оставляем за рамками нашего исследования[1].
В то же время необходимо представить методологически значимые, фундаментальные позиции в этом вопросе для аргументации избираемого ракурса проблемной ситуации в лингвистической теории, так как «само исследование языка науки (как, впрочем, и функциональная стилистика в целом) не имеет еще четкого определения в аспекте лингвистического статуса этого направления. Пока ясно то, что диапазон подходов к исследованию этой проблемы в XX в. был довольно широким. От отрицания профессиональных языков (в том числе языка науки) через признание, как минимум, стилистических особенностей научной литературы до утверждения или научного стиля изложения, или его расчленения на отдельные подъязыки» (Татаринов 1995: 50).
Как показывает материал и логика исследования, целесообразно рассматривать лингвистическую модель развития концепции языка науки (и формирование понятия) через соотношение с моделью вертикальной спирали, состоящей, по нашему мнению, из трех витков (этапов).
Развитие как гносеологический процесс осуществляется по принципу «от простого – к сложному», для него характерна спиралевидная форма.
Всякий отдельный процесс (виток, этап) развития концепции имеет начальную и конечную стадии, а завершение каждого его цикла (этапа) кладет начало новому, в котором неизбежно повторяются – уже на более высоком когнитивно-гносеологическом основании – некоторые особенности предыдущего цикла, содержащего имманентные тенденции, реализующиеся на новом витке спирали развития научного знания.
Формирование понятия «язык науки» в ракурсе рассматриваемой концепции является результатом (продуктом) развивающегося познания соответствующего лингвистического феномена. Это познание, «поднимаясь с низшей ступени на высшую, резюмирует на основе практики добытые результаты во все более глубоких понятиях, совершенствует, уточняет старые и формирует новые понятия» (ФС 1972: 321). В силу этого формирующееся понятие «язык науки» параметрируется как не статичное, не окончательное, не абсолютное, а находящееся в состоянии развития, изменения, прогрессируя в сторону адекватного отражения лингвистической экзистенции, действительности, составляя сущностно концентрированную основу ее качественной специфики.
При анализе формирования понятия «язык науки» в контексте развития концепции языка науки следует исходить из положения о том, что любое понятие имеет содержание и объем, которые коррелируют друг с другом. Адекватность и достаточность логиколингвистического параметрирования феномена и понятия «язык науки» детерминируется в этом аспекте уровнем исследования и познания его содержания и объема, его связей с другими понятиями терминоведения и шире – лингвистики – с учетом их гибкости, корреляции, взаимосвязи, а также отношений между смежными и дистанцированными понятиями и точности их дефиниций, определений.
Эти позиции, в свою очередь, обусловливают и предполагают коррекцию, конкретизацию, формирование и презентацию адекватного понятийного аппарата данной сферы (зоны) лингвистического континуума, что релевантно в аспекте «общей тенденции совершенствования понятийного аппарата. Здесь имеется в виду стремление к эволюционному изменению аппарата, то есть к переходу некоторых гипотез в ранг законов науки» (Лихин 1974: 41).
Логико-лингвистический подход к понятию как важнейшей форме мышления, отражающей объекты (предметы) в существенных свойствах и признаках, дает основания трактовать его как систему знаний – совокупность как основных, так и производных признаков, мыслимых в концепте, а также как специфический «способ связи частей содержания мысли, ее строение, благодаря которому содержание существует и отражает действительность» (Кириллов, Старченко 1982: 9).
Как система, репрезентирующая множество элементов, находящихся в отношениях и связях между собой, понятие может в то же время входить в качестве элемента (компонента) в систему других понятий или включать последние в свое понятийное пространство.
Отмеченные аспекты позволяют объективно определить содержание и место каждого понятия, имеющего методологическую и когнитивно-концептуальную значимость, в понятийной системе функциональной терминологической дериватологии как самостоятельной области знания. Логическая системность детерминируется понятийной взаимосвязью, отражающейся в классификации, и определяет статус отдельного понятия в соответствующей системе. Лингвистическая системность реализуется в деривационном, метаязыковом и семантическом аспектах и является «отражением» отношений, существующих между терминами как единицами терминологической системы данной области знания (науки).
Перспективность и результативность комплексного исследования проблем терминологической деривации языка науки с позиций когнитивного, философского, логического, гносеологического, лингвистического подходов обусловлены и тем, что «большой интерес к структурам представления знаний и специфике такого представления в сфере языка связан с распространением в современной науке когнитивного подхода, диктующего необходимость объединить данные разных научных дисциплин. Исследования в этой области, осуществляемые совместными усилиями философов, логиков, лингвистов, психологов, специалистов по информатике… способствуют углублению теоретических представлений о скрытых механизмах языковой коммуникации, общих закономерностях интеллектуальной деятельности людей» (Панкрац 1995: 403). Приходится признать, что, «как мы видим, проблема „языков науки“ – проблема сложная и многоаспектная. Она одинаково интересна и лингвистам, и представителям всех других наук, которые сознательно или бессознательно имеют с ней дело» (Будагов 1976: 252).
В начале XXI в. усиливается интерес к проблеме языка науки в философии (см. Чепкасова 2006; Иванеско 2007 и др.). Так, Е.В. Чепкасова при рассмотрении языка науки как предмета философского анализа отмечает, что цельный философский анализ языка науки включает в себя философско-лингвистический, философско-логический и философско-семиотический подходы. «Философско-логический подход подразумевает понимание языка науки как понятийного состава науки, то есть выражает логико-понятийный аспект семантики языка науки, причём считается, что семантико-синтаксические свойства логической системы не зависят от конкретной языковой формы выражения. Язык науки рассматривается с точки зрения его возможностей прояснения содержания научных теорий, анализируется природа и гносеологический статус языка науки как предмета логического исследования, гносеологический статус принципов и методов, используемых при анализе и реконструкции языка науки. Философско-лингвистический подход включает в себя генетическое рассмотрение языка науки, то есть объяснение необходимости возникновения последнего; анализ особенностей языка науки, то есть того, каким образом свойства, структура и функции естественного языка преобразовались в рамках языка науки; исследование взаимоотношений естественного и искусственного уровней, взаимосвязь с естественной языковой основой, причины выделения в языке науки особого формализованного языкового фрагмента; гносеологические и мировоззренческие основания взаимовлияния и взаимопроникновения обыденного, художественного и научного сознаний, так как помимо терминов в языке науки всегда присутствуют эмоциональные и оценочные компоненты» (Чепкасова 2006: 4) (выделено нами. – Л.Б.). Исследователь констатирует далее, что философско-семиотический подход включает в себя объяснение природы знака и знаковой деятельности, их гносеологическое и социальное обоснование; рассмотрение естественных и искусственных знаков, каждый из которых имеет определённое значение и выполняет специфические функции; анализ соотношения означающего и означаемого внутри естественных и искусственных знаков в языке науки (там же). Е.В. Чепкасова интерпретирует языка науки как «постоянно изменяющееся явление»; представляя его как «систему естественного и искусственного языков, которая отличается по своей структуре, функциям, служит для выражения научных понятий, законов и явлений» (Чепкасова 2006: 5). Релевантен вывод о том, что конкретные проявления языка науки преобразуются в зависимости от конкретных научных целей и позволяют описать конкретные типы языков науки, их особенности и взаимосвязь (там же).
В целом в терминоведении различным аспектам проблематики языка науки посвящена обширная научная литература, детальный анализ которой мы оставляем за рамками нашего исследования[1].
В то же время необходимо представить методологически значимые, фундаментальные позиции в этом вопросе для аргументации избираемого ракурса проблемной ситуации в лингвистической теории, так как «само исследование языка науки (как, впрочем, и функциональная стилистика в целом) не имеет еще четкого определения в аспекте лингвистического статуса этого направления. Пока ясно то, что диапазон подходов к исследованию этой проблемы в XX в. был довольно широким. От отрицания профессиональных языков (в том числе языка науки) через признание, как минимум, стилистических особенностей научной литературы до утверждения или научного стиля изложения, или его расчленения на отдельные подъязыки» (Татаринов 1995: 50).
Как показывает материал и логика исследования, целесообразно рассматривать лингвистическую модель развития концепции языка науки (и формирование понятия) через соотношение с моделью вертикальной спирали, состоящей, по нашему мнению, из трех витков (этапов).
Развитие как гносеологический процесс осуществляется по принципу «от простого – к сложному», для него характерна спиралевидная форма.
Всякий отдельный процесс (виток, этап) развития концепции имеет начальную и конечную стадии, а завершение каждого его цикла (этапа) кладет начало новому, в котором неизбежно повторяются – уже на более высоком когнитивно-гносеологическом основании – некоторые особенности предыдущего цикла, содержащего имманентные тенденции, реализующиеся на новом витке спирали развития научного знания.
Формирование понятия «язык науки» в ракурсе рассматриваемой концепции является результатом (продуктом) развивающегося познания соответствующего лингвистического феномена. Это познание, «поднимаясь с низшей ступени на высшую, резюмирует на основе практики добытые результаты во все более глубоких понятиях, совершенствует, уточняет старые и формирует новые понятия» (ФС 1972: 321). В силу этого формирующееся понятие «язык науки» параметрируется как не статичное, не окончательное, не абсолютное, а находящееся в состоянии развития, изменения, прогрессируя в сторону адекватного отражения лингвистической экзистенции, действительности, составляя сущностно концентрированную основу ее качественной специфики.
При анализе формирования понятия «язык науки» в контексте развития концепции языка науки следует исходить из положения о том, что любое понятие имеет содержание и объем, которые коррелируют друг с другом. Адекватность и достаточность логиколингвистического параметрирования феномена и понятия «язык науки» детерминируется в этом аспекте уровнем исследования и познания его содержания и объема, его связей с другими понятиями терминоведения и шире – лингвистики – с учетом их гибкости, корреляции, взаимосвязи, а также отношений между смежными и дистанцированными понятиями и точности их дефиниций, определений.
Эти позиции, в свою очередь, обусловливают и предполагают коррекцию, конкретизацию, формирование и презентацию адекватного понятийного аппарата данной сферы (зоны) лингвистического континуума, что релевантно в аспекте «общей тенденции совершенствования понятийного аппарата. Здесь имеется в виду стремление к эволюционному изменению аппарата, то есть к переходу некоторых гипотез в ранг законов науки» (Лихин 1974: 41).
Логико-лингвистический подход к понятию как важнейшей форме мышления, отражающей объекты (предметы) в существенных свойствах и признаках, дает основания трактовать его как систему знаний – совокупность как основных, так и производных признаков, мыслимых в концепте, а также как специфический «способ связи частей содержания мысли, ее строение, благодаря которому содержание существует и отражает действительность» (Кириллов, Старченко 1982: 9).
Как система, репрезентирующая множество элементов, находящихся в отношениях и связях между собой, понятие может в то же время входить в качестве элемента (компонента) в систему других понятий или включать последние в свое понятийное пространство.
Отмеченные аспекты позволяют объективно определить содержание и место каждого понятия, имеющего методологическую и когнитивно-концептуальную значимость, в понятийной системе функциональной терминологической дериватологии как самостоятельной области знания. Логическая системность детерминируется понятийной взаимосвязью, отражающейся в классификации, и определяет статус отдельного понятия в соответствующей системе. Лингвистическая системность реализуется в деривационном, метаязыковом и семантическом аспектах и является «отражением» отношений, существующих между терминами как единицами терминологической системы данной области знания (науки).
Перспективность и результативность комплексного исследования проблем терминологической деривации языка науки с позиций когнитивного, философского, логического, гносеологического, лингвистического подходов обусловлены и тем, что «большой интерес к структурам представления знаний и специфике такого представления в сфере языка связан с распространением в современной науке когнитивного подхода, диктующего необходимость объединить данные разных научных дисциплин. Исследования в этой области, осуществляемые совместными усилиями философов, логиков, лингвистов, психологов, специалистов по информатике… способствуют углублению теоретических представлений о скрытых механизмах языковой коммуникации, общих закономерностях интеллектуальной деятельности людей» (Панкрац 1995: 403). Приходится признать, что, «как мы видим, проблема „языков науки“ – проблема сложная и многоаспектная. Она одинаково интересна и лингвистам, и представителям всех других наук, которые сознательно или бессознательно имеют с ней дело» (Будагов 1976: 252).