Страница:
Ако думал несколько иначе. Ему казалось, что состоявшаяся коммерческая сделка была выгодной для обеих сторон и налицо всего лишь правильный, справедливый обмен.
Больше всего огорошил капитана Никольсона отказ Ако распить с ним бутылку виски. Другого такого торгового агента, вероятно, не было во всей Океании. В сердце старого морского волка закрались сомнения и подозрения — все ли тут в порядке. Может быть, он допустил ошибку, согласившись вести дело с этим темнокожим молодчиком? Исправлять что-либо теперь было уже поздно. Никольсон приказал поднять якорь и, воспользовавшись наступлением прилива, вышел в открытое море.
Его подозрения и опасения еще больше бы усилились, если бы он узнал, что, кроме изрядного запаса патронов, который он собственноручно передал Ако, темнокожий агент у него за спиной купил у матросов за несколько прекрасных жемчужин две совершенно новых винтовки. Но матросы были не лыком шиты и умели молчать об этом бизнесе.
Корабль привез Портеру несколько писем и целую кипу газет и журналов, которые уже успели устареть. Ако жадно читал их каждую свободную минуту. В них говорилось, что мировая война уже окончилась, а в России совершилась революция и во главе этой великой державы теперь стоит человек, которого угнетенные и обездоленные всех стран считают своим другом и вождем. Он борется против угнетателей и мракобесов всего мира, значит — он друг и вождь и племени Ако. Имя его ЛЕНИН. Издаваемая богачами газета писала о нем с превеликой злобой — они, как видно, очень боятся Ленина.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
— Тсс… — казалось, шептало все огромное здание, от которого протягивались незримые щупальца к самым отдаленным уголкам Океании, опутывая острова и архипелаги прочной, неразрывной паутиной сделок.
В зале заседаний в этот момент происходило очередное ежегодное собрание дирекции Общества. Генеральный директор Генри П. Кук делал сообщение остальным директорам о результатах деятельности Общества за истекший торговый год. Наступил самый важный момент в жизни Общества — дележ прибыли. Судя по оборотам и рыночной конъюнктуре, в этом году можно было ожидать рекордной прибыли. Столпы Общества поделят миллионы, построят новые корабли, воздвигнут новые дома; на улицах Сиднея появится множество новеньких роскошных лимузинов, а супруги директоров со своими сыновьями и дочерьми займут места на огромном пассажирском пароходе и поспешат на север — в Париж, Швейцарию, на-Ривьеру, якобы, состязаясь в расточительности и праздности, промотать хотя бы часть полученной прибыли.
Кое-что перепадет и мелкой сошке — заведующим отделами и филиалами, ответственным служащим управленческого аппарата. После больших пиршеств на столах всегда остается много обмусоленных объедков — значит, достанется кое-что и тем, кто питается крохами с чужого стола и обгладывает кости. Оттого-то сегодня такая тишина, такая сдержанность, полный ожидания приятный покой в главном святилище Южноморского торгового Общества. Поэтому на улице перед зданием правления ожидает целая вереница шикарных лимузинов — паккардов, крейслеров, роллс-ройсов, кадиллаков…
Генри П. Кук был, как говорится, мужчина в расцвете сил. Виски его уже подернулись сединой; крокет, и гольф помогали предотвратить излишнюю тучность, поэтому представительную фигуру генерального директора очерчивали всего лишь округлые и мягкие линии. Сто двадцать килограммов веса — это сама умеренность для человека со столь видным общественным положением.
Генри П. Кук зачитал отчет сидя. Для пущей важности он надел очки. На мизинце левой руки красовался перстень с большим рубином. В галстуке сверкала огромная жемчужина.
Отчет был именно таким, каким его и надеялись услышать присутствующие господа. За вычетом всех правленческих расходов, пошлин и стоимости ремонта торгового флота, чистая прибыль равнялась шестидесяти четырем процентам. В абсолютном выражении это было число, состоящее из семи цифр — два миллиона четыреста тысяч фунтов стерлингов. Эти бесчисленные острова, архипелаги, коралловые атоллы действительно были настоящим золотым дном. Во время мировой войны Общество значительно расширило районы своей деятельности, проникнув на территории, которые раньше контролировал немецкий, японский и французский капитал: но куда уж однажды пробрались щупальца Общества, там жертве редко удавалось вырваться.
В общем, что касается результатов деятельности Общества, то не стоило плакаться, они были блестящи, но директор Саймоне не был бы Саймонсом, если бы даже при таком положении не усмотрел многих упущенных возможностей. Когда Генри П. Кук окончил доклад, Саймоне от имени всех остальных директоров довольно сухо поблагодарил генерального директора за его труды, которые принесли Обществу эти скромные шестьдесят четыре процента чистой прибыли, затем крякнул и продолжал неторопливо, ворча, как собака, которой помешали грызть кость:
— Многим может показаться, что мы сделали блестящий бизнес, но у тех, кому известны все обстоятельства дела, нет причин для восторга. Господа, назовите мне другое такое предприятие, деятельность которого была бы связана с таким же риском, как деятельность нашего Южноморского торгового Общества. Наши суда могут погибнуть. На том или ином архипелаге, где у нас имеются рудники и плантации, могут возникнуть эпидемии и уничтожить нашу рабочую силу. В большой игре международной политики какой-либо экономический район, где вложен наш капитал, может перейти в сферу чужого влияния, и наши капиталовложения будут заморожены на неопределенное время, пока международная ситуация не изменится в нашу пользу. При таких обстоятельствах нельзя довольствоваться обычной прибылью. В течение одного — максимум в течение двух лет — мы должны вернуть вложенные нами капиталы. За чей счет, вы спросите? Конечно, за счет тех, кого мы одарили всеми благами цивилизации, за счет тех, кто, не будь нашей благотворной деятельности, по-прежнему продолжали бы прозябать в глубочайшей дикости, — за счет туземцев, господа. Как этого достигнуть? Очень просто. Надо использовать для обмена еще более простую, еще более дешевую продукцию, чем до сих пор. Полинезийцу или малайцу безразлично, даем ли мы ему за его копру, жемчуг, за труд хлопчатобумажную ткань первого или третьего сорта, — он все равно не разберется. Главное — только чтобы попестрее, побольше кричащих красок. Мне еще и теперь неясно,, почему мы посылали в свои фактории и сортовой товар, когда вполне можно обойтись браком. Туземец ничего не понимает в недостатках и суррогатах. Но ведь именно в браке и суррогатах скрываются неограниченные резервы, грандиозная возможность увеличить доходы Общества. Я хочу, чтобы господа директора обсудили мое предложение. Затем слово взял другой директор — Данбар.
— Я вполне согласен с мистером Саймонсом. Общество в евоей деятельности еще слишком часто попадает в положение филантропа. Но даже социалисты говорят, что филантропия — порочна, и в этом пункте я с ними вполне согласен. Брак и суррогаты, действительно, наши величайшие резервы, и мы должны их пустить в ход.
— Господа, я должен напомнить вам, что примерно шестьдесят процентов всех наших товаров в прошлом году уже составляли брак и суррогаты, — напомнил Генри П. Кук. — Принимая во внимание конкуренцию Соединенных Штатов, еще больше снизить качество товаров было бы опасно.
— С янки можно договориться, — заявил Данбар. — Они так же, как и мы, заинтересованы в увеличении прибыли.
Генри П. Куку эти дебаты наскучили. Он знал по опыту, что в конце концов все будет так, как он предложит, потому что большая часть акций Общества принадлежала ему — он был центром, главной силой, остальные же — только придатки и бутафория. Но раз в год, так уж было принято, позволяли и «маленьким» директорам излить свою душу, почувствовать себя в роли вершителей судеб Общества. С их мнением можно было не считаться, но выслушать их надо — хотя бы только ради приличия. В конце концов Саймоне и Данбар ничего такого не предлагали, чего бы уже раньше не практиковало Общество, — они только любили называть вещи своими именами, как бы грубо это ни звучало.
Генеральный директор то и дело посматривал на часы. В три часа после полудня ему предстояло навестить одну молодую даму, Еву Брис, которой он ежемесячно выплачивал определенную, довольно солидную сумму денег, с тем расчетом, чтобы это прелестное создание не стало любовницей ни одного другого сиднейского толстосума, кроме Генри П. Кука. Сегодня он хотел порадовать свою, подругу парой чудесных серег: в каждой серьге было по четыре маленьких и одной большой жемчужине — два молодых канака погибли, добывая эти прекрасные большие жемчужины — значит, с подарком связывалось что-то остроромантическое, а такие вещи очень нравились Еве.
До двух часов он позволил директорам высказываться, затем велел подать прохладительные напитки. За кофе и коньяком директора принялись обсуждать вопрос о вербовке туземцев на работу, а новых пунктах, которые следовало включить в трудовые договоры, что являлось ничем иным, как легальной работорговлей двадцатого века. Огромный процент смертности среди завербованных работников заставлял Общество искать все новые и новые контингенты, чтобы заполнять постоянно образующиеся пробелы. Ни одному из директоров не пришла.в голову мысль об улучшении условий жизни и труда на плантациях и в рудниках, а если бы кто-нибудь необдуманно заикнулся об этом, остальные осмеяли бы его.
Чтобы не портился товар, для него подготавливали соответствующие склады. Человек — живое орудие труда, с помощью которого выколачивались деньги, — был в глазах этих господ только товаром, но он относился к другой категории и ассортименту, и никто не мог требовать, чтобы о нем заботились так же, как о тюках мануфактуры, машинах и механических орудиях труда. Последние надо было производить, а человек рождается сам* без инициативы и усилий Общества.
В половине третьего Генри П. Кук принял решение и закрыл заседание. С высоко поднятыми головами, с выражением таинственности на застывших лицах вышли директора из зала заседаний, стены которого были украшены атрибутами, характеризующими деятельность Общества: географическими картами, моделями кораблей, картинами и портретами прежних генеральных директоров. И на миг в большом здании все застыло, все замерло и затихло. Швейцары еще подобострастнее согнули свои спины, отлично натренированные в искусстве кланяться. Каждый человек, находившийся в то время в фойе, коридорах и на лестницах, замирал на том месте, где его застигло торжественное шествие директоров. Двери послушно отворялись перед ними, услужливые руки протягивались к ним, подавая шляпы и трости с золотыми инкрустациями. Целая вереница роскошных лимузинов пришла в движение и разъехалась в разные стороны, развозя некоронованных властителей Южного моря в их дворцы -| после того, как они отпраздновали свою очередную большую победу.
По окончании заседания Генри П. Кук сейчас же прошел в свой кабинет, отпер сейф и достал из него маленький футляр с серьгами. Он кое-что понимал в этих вещах, и предвкушал радость при мысли, какое сильное впечатление произведет этот подарок на Еву Брис. Одаренная — достойна этого дара. Генри П. Кук улыбнулся — всегда выходило так, что он делал удачные сделки.
Он спрятал футляр в карман, потом позвонил Еве по телефону.
— Мое сокровище, через полчаса буду у тебя.
— Много говорить он не любил, так как его время было дорого. Каждое слово, произнесенное им, имело определенную материальную ценность, и никто не мог требовать, чтобы он был слишком расточительным. Положив трубку,» генеральный директор хотел нажать кнопку звонка и вызвать к себе секретаря, но в этот момент зазвонил телефон. Немного помедлив, Генри П. Кук нехотя снял трубку. Это была миссис Кук, его жена.
— Генри, ты будешь обедать с нами? — спросила она.
— Вряд ли, милая, — ответил он. — Мне предстоят еще два совещания, затем аудиенция у генерал— губернатора, который только что прибыл в Сидней. Садитесь за стол без меня.
Потом он вызвал к себе секретаря. Молодой человек молча выслушал распоряжения генерального директора и, когда шеф кончил, заговорил сам:
— Сэр, один человек уже три часа ожидает приема. Это некто мистер Портер, наш агент на Ригонде. Он уверяет, что должен сообщить вам что-то чрезвычайно важное и категорически просит аудиенции.
— Портер? Насколько мне известно, я не вызывал его в Сидней, — сказал Генри П. Кук. — Не принято, чтобы агенты Общества без нашего ведома оставляли свои фактории.
— Он уверяет, что его вынудили к тому чрезвычайные обстоятельства, — продолжал секретарь. — Портер говорит, что вы, безусловно, извините его настойчивость, когда выслушаете сообщение.
Генри П. Кук, поморщившись, взглянул на стенные часы. До квартиры Евы Брис можно доехать за десять минут. У него еще было немного времени.
— Ну, хорошо, пусть Портер войдет, — сказал он. — Только предупредите его, что я не могу уделить ему более пяти минут.
— Понимаю, сэр…
Секретарь вышел из кабинета. Генеральный директор удобно и важно откинулся в клубном кресле за письменным столом в той великолепной позе, одновременно самоуверенной и непринужденной, какая пристала руководителю огромного предприятия, когда он принимает одного из своих служащих.
— Рассказывайте. Будьте лаконичны. Я не люблю описаний природы.
Портер сел и, понаслышке зная характер шефа, сразу же приступил к делу.
— Капитан Никольсон был так любезен, что доставил меня на своем корабле в Сидней… — начал он.
— Я это вижу без ваших пояснений, — отрезал Генри П. Кук. — Лучше расскажите, кто вам позволил оставить факторию и явиться сюда, где о вас никто не соскучился.
— Не зависящие от меня обстоятельства, сэр, — ответил Портер. — Я нахожусь здесь не по доброй воле, а потому, что мое пребывание на Ригонде стало невозможным. Короче говоря, сэр: туземцы взбунтовались и принудили меня покинуть остров.
Генеральный директор подскочил в своем кресле, его щеки и шея внезапно побагровели,, глаза выпучились.
— Вы… вы… идиот, кретин несчастный… и вы это допустили? — закричал он. — Да понимаете ли вы, что вы говорите?
— Что значит «допустил»?.. — Это от меня не зависело… — продолжал Портер. — Они применили грубую физическую силу. Меня связали, бросили в лодку и вывезли в море. Я могу благодарить бога, что была тихая погода и мне посчастливилось после девятидневных скитаний по океану попасть на какой-то жалкий остров. Там мне пришлось в вынужденном безделье провести целых полгода, пока наконец капитан Никольсон, совершая очередной объезд, не причалил на своем судне к этому островку.
— А фактория, наши товары? — спросил генеральный директор. — Что произошло с нашей собственностью?
— Судя по рассказам Никольсона, фактория сохранилась, но в ней объявился какой-то новый хозяин, настоящий узурпатор, который теперь действует от имени Общества. Ничего не зная о случившемся, Никольсон принял его за моего заместителя и вступил с ним в сношения. Никольсон взял на Ригонде намеченное количество копры, сухие плоды и немного жемчуга, но ему пришлось оставить за это на острове такое количество разного товара, которое в три раза превышает установленные Обществом нормы.
Портер назвал несколько цифр, которые чуть было не свели с ума Генри П. Кука. Взволнованный генеральный директор заходил по кабинету, лицо его все больше омрачалось, голос охрип от крика.
— Это что-то неслыханное! Вызов, плевок в лицо всей белой расе! Туземцы осмеливаются поднять руку на белого человека и потом диктовать цены Южноморскому торговому Обществу. Портер, понимаете ли вы, что вы наделали?
— Я? — смутился Портер. — Мне кажется, что досталось-то мне…
— Именно потому, что вы позволили так поступить с собой, виноваты во всем вы. Вашей мягкотелости мы обязаны тем, что авторитет, положение сверхчеловека, полубога, которое наша раса более двухсот лет создавала в сознании этих черных и коричневых дикарей, теперь рухнуло и развеялось на вечные времена. Племя, которое прикоснулось к белому человеку, убедилось, что это вещь возможная. А это значит, что .теперь их ничто не удержит повторить то же самое второй, третий, десятый и сотый раз — при всяком удобном случае. В таких делах быстро входят во вкус. Такие вещи не забываются, особенно, если они остаются безнаказанными. Портер, вы недостойны носить имя белого человека!
— Напрасно вы меня обвиняете в мягкотелости, сэр, — оправдывался Портер. — С первого дня на острове я действовал с надлежащей строгостью. Моя плеть не лежала без дела. К вашему сведению, в течение полугода я привел в негодность,приблизительно дюжину самых прочных плеток.
— Слишком мало, Портер! Что такое дюжина плеток, когда на карту поставлен престиж Британской империи?
— Я не пренебрегал и другими, более суровыми средствами, когда этого требовали обстоятельства, — продолжал Портер. — Одному туземцу, который отказался исполнить мой приказ, я лично вот этими руками оторвал оба уха. А сколько таких, кому мой кулак вышиб все зубы. После всего этого утверждать, что я мягкотелый… сэр, это меня в известной степени оскорбляет.
— Какое мне сегодня дело до всех эт"х оторванных ушей и выбитых зубов, если Общество фактически изгнано с Ригонды, — продолжал"» бушевать генеральный директор. — Да знаете ли вы, какое значение имеет для Общества Ригонда? Наплевать нам на копру и пригоршню жемчуга, которые мы там получаем, — этого добра достаточно и в других местах. Но географическое положение острова… одна из редчайших стратегических руд, найденная нами в образцах ископаемых острова, делает этот остров золотым самородком. В случае новой мировой войны роль Ригонды будет в тысячу раз важнее, чем того заслуживает площадь в двадцать четыре квадратных мили.
— Этого я не знал, сэр… — пробормотал Портер. — Но если бы и знал, то все-таки не в силах был бы предотвратить происшедшее. Сэр, я надеюсь, что вы не оставите безнаказанной эту мерзкую выходку…
— Само собою разумеется. Возмездие не заставит себя ждать, мы сделаем все, чтобы отбить у ригондских негодяев охоту в ближайшее тысячелетие повторить нечто подобное. Только не думайте, Портер, что мы это сделаем ради ва.с. Вы не стоите того, чтобы английский солдат выпустил хотя бы одну пулю для вашего удовлетворения.
— Я понимаю, сэр…
— Что будет сделано, то сделают только ради престижа Британской империи.
— Сэр, надеюсь, что мне разрешат принять участие в этой акции. Я знаю остров, знаю местные условия. Могу оказаться полезным.
— Это посмотрим после.
— Если бы Общество еще раз доверило мне руководство факторией на Ригонде, я сумел бы действовать с такой энергией, которая удовлетворила бы самые высокие требования.
— Я подумаю об этом, Портер.
— Каковы будут ваши указания на ближайшее время, сэр?
Генри П. Кук задумался. Несмотря на весь гнев, вызванный в нем неудачей Портера, он вынужден был признать, что никакой другой агент не придумал бы ничего лучшего в аналогичном положении. Нет, мягкотелым Портера нельзя назвать, а если генеральный директор позволил себе это, то лишь с воспитательной целью. В дальнейшем Портер без сомнения будет действовать с еще большей жестокостью, а это как раз то, что надо было Куку.
— Пока я даю вам только одно указание, — наконец вымолвил он. — Молчать. Обо всем молчать. Заткните рот капитану Никольсону и всем его людям. Скажите, что такова моя воля. Оставьте моему секретарю свой адрес и постарайтесь, чтобы мы в любое время могли найти вас. Это все. Можете идти.
Портер поклонился и тихими шагами вышел из кабинета. Вместо обещанных пяти минут аудиенция продолжалась целых полчаса. Об этом Генри П. Куку напомнил телефонный звонок вскоре после того, как ушел Портер. Нехотя он поднял трубку.
— Алло! Кук слушает…
На другом конце провода раздался укоризненный голос Евы Брис:
— Генри, так вот как вы исполняете свои обещания. Мы условились, что вы будете у меня ровно в три. Теперь уже четверть четвертого. Зная вашу пунктуальность, я готова подумать, что вы разлюбили меня. Может быть, я ошиблась?
— Непредвиденные дела, Ева… — ответил Генри П. Кук. — Я не смогу быть ни в четыре, ни в пять. Очень возможно, что сегодня вечером вообще не смогу приехать. Прошу тебя, не спрашивай у меня подробностей. Таких вещей по телефону не говорят.
Но Ева была не из тех женщин, которые легко отступают, когда им говорят «нет». Капризным голосом избалованного ребенка продолжала она сетовать на равнодушие Генри, которое в данном случае граничило с жестокостью, и клянчила, как завзятая торговка, стараясь вынудить у него обещание посетить ее сегодня вечером. Так как Кук все же не уступал, и в его ответах уже Слышались нетерпение и дбсада, Ева допустила небольшую оплошность, разыграв из себя оскорбленную.
— Вы меня игнорируете, потому что ваша жена, верно, устраивает сегодня что-нибудь дома и у вас не хватает духа отказать ей.
Для генерального директора Южноморского торгового Общества это было уж слишком. Он рассердился, ибо не привык, чтобы кто-нибудь — даже его метресса — говорил ему подобные вещи.
— Довольно болтать, — резко оборвал он. — Я попрошу вас не забываться, когда разговариваете со мной. Я вам плачу звонкой монетой и не желаю, чтобы вы мне что-либо диктовали. Получайте свои деньги, а об остальном предоставьте думать мне.
Деньги… всегда и всюду Кук умел использовать их чудодейственную силу, покупать и продавать… До сих пор это ему всегда удавалось. Жизнь — это торг, с какого конца ни подойди. Такой опытный торгаш, как Генри П. Кук, умел покупать все, к чему лежала душа.
Ева испугалась и, как птичка, защебетала извинения. Кук, не слушая ее, сказал:
— Со мною всегда выгодно разговаривать в корректном тоне… — и положил трубку.
Потом он позвонил генерал-губернатору и испросил аудиенцию. Принимая во внимание чрезвычайную важность и спешность вопроса, генерал-губернатор разрешил Куку, явиться к нему немедленно. Такая готовность льстила Куку, хотя и прежде за всю пятнадцатилетнюю практику никогда не случалось, чтобы австралийский генерал-губернатор хотя бы полчаса заставил ожидать приема генерального директора Южноморского торгового Общества, когда у последнего была надобность говорить с наместником короля.
Когда Кук закончил свое сообщение, генерал-губернатор немного подумал, потом посмотрел на портрет короля, висевший на стене в столь массивной раме, что человека постороннего не покидало опасение, долго ли может выдержать стена подобную тяжесть, и сказал спокойным, бесстрастным голосом:
— Этого так оставить нельзя. Виновные должны понести заслуженную кару. Я полагаю, нет необходимости объяснять вам, мистер Кук, что это дело не должно получить огласку в широких кругах.
Больше всего огорошил капитана Никольсона отказ Ако распить с ним бутылку виски. Другого такого торгового агента, вероятно, не было во всей Океании. В сердце старого морского волка закрались сомнения и подозрения — все ли тут в порядке. Может быть, он допустил ошибку, согласившись вести дело с этим темнокожим молодчиком? Исправлять что-либо теперь было уже поздно. Никольсон приказал поднять якорь и, воспользовавшись наступлением прилива, вышел в открытое море.
Его подозрения и опасения еще больше бы усилились, если бы он узнал, что, кроме изрядного запаса патронов, который он собственноручно передал Ако, темнокожий агент у него за спиной купил у матросов за несколько прекрасных жемчужин две совершенно новых винтовки. Но матросы были не лыком шиты и умели молчать об этом бизнесе.
Корабль привез Портеру несколько писем и целую кипу газет и журналов, которые уже успели устареть. Ако жадно читал их каждую свободную минуту. В них говорилось, что мировая война уже окончилась, а в России совершилась революция и во главе этой великой державы теперь стоит человек, которого угнетенные и обездоленные всех стран считают своим другом и вождем. Он борется против угнетателей и мракобесов всего мира, значит — он друг и вождь и племени Ако. Имя его ЛЕНИН. Издаваемая богачами газета писала о нем с превеликой злобой — они, как видно, очень боятся Ленина.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
1
В тот день в правлении Южноморского торгового Общества царило торжественное настроение. Тише обыкновенного сновали по длинным коридорам служащие; клерки, скинув сюртуки, вполголоса называли в телефонные трубки цифры и наименования товаров; стенографистки выглядели так, словно их выбранили, и будто под сурдинку мягко постукивали по клавиатурам пишущих машинок. Во всех десяти этажах здания правления чувствовалась необычная атмосфера сдержанности и тишины, а на третьем этаже, где находился зал заседаний правления Общества, седовласые швейцары, в расшитой галунами форменной одежде, предупреждающе прикладывали палец к губам, как только кто-нибудь показывался в коридорах или фойе.— Тсс… — казалось, шептало все огромное здание, от которого протягивались незримые щупальца к самым отдаленным уголкам Океании, опутывая острова и архипелаги прочной, неразрывной паутиной сделок.
В зале заседаний в этот момент происходило очередное ежегодное собрание дирекции Общества. Генеральный директор Генри П. Кук делал сообщение остальным директорам о результатах деятельности Общества за истекший торговый год. Наступил самый важный момент в жизни Общества — дележ прибыли. Судя по оборотам и рыночной конъюнктуре, в этом году можно было ожидать рекордной прибыли. Столпы Общества поделят миллионы, построят новые корабли, воздвигнут новые дома; на улицах Сиднея появится множество новеньких роскошных лимузинов, а супруги директоров со своими сыновьями и дочерьми займут места на огромном пассажирском пароходе и поспешат на север — в Париж, Швейцарию, на-Ривьеру, якобы, состязаясь в расточительности и праздности, промотать хотя бы часть полученной прибыли.
Кое-что перепадет и мелкой сошке — заведующим отделами и филиалами, ответственным служащим управленческого аппарата. После больших пиршеств на столах всегда остается много обмусоленных объедков — значит, достанется кое-что и тем, кто питается крохами с чужого стола и обгладывает кости. Оттого-то сегодня такая тишина, такая сдержанность, полный ожидания приятный покой в главном святилище Южноморского торгового Общества. Поэтому на улице перед зданием правления ожидает целая вереница шикарных лимузинов — паккардов, крейслеров, роллс-ройсов, кадиллаков…
Генри П. Кук был, как говорится, мужчина в расцвете сил. Виски его уже подернулись сединой; крокет, и гольф помогали предотвратить излишнюю тучность, поэтому представительную фигуру генерального директора очерчивали всего лишь округлые и мягкие линии. Сто двадцать килограммов веса — это сама умеренность для человека со столь видным общественным положением.
Генри П. Кук зачитал отчет сидя. Для пущей важности он надел очки. На мизинце левой руки красовался перстень с большим рубином. В галстуке сверкала огромная жемчужина.
Отчет был именно таким, каким его и надеялись услышать присутствующие господа. За вычетом всех правленческих расходов, пошлин и стоимости ремонта торгового флота, чистая прибыль равнялась шестидесяти четырем процентам. В абсолютном выражении это было число, состоящее из семи цифр — два миллиона четыреста тысяч фунтов стерлингов. Эти бесчисленные острова, архипелаги, коралловые атоллы действительно были настоящим золотым дном. Во время мировой войны Общество значительно расширило районы своей деятельности, проникнув на территории, которые раньше контролировал немецкий, японский и французский капитал: но куда уж однажды пробрались щупальца Общества, там жертве редко удавалось вырваться.
В общем, что касается результатов деятельности Общества, то не стоило плакаться, они были блестящи, но директор Саймоне не был бы Саймонсом, если бы даже при таком положении не усмотрел многих упущенных возможностей. Когда Генри П. Кук окончил доклад, Саймоне от имени всех остальных директоров довольно сухо поблагодарил генерального директора за его труды, которые принесли Обществу эти скромные шестьдесят четыре процента чистой прибыли, затем крякнул и продолжал неторопливо, ворча, как собака, которой помешали грызть кость:
— Многим может показаться, что мы сделали блестящий бизнес, но у тех, кому известны все обстоятельства дела, нет причин для восторга. Господа, назовите мне другое такое предприятие, деятельность которого была бы связана с таким же риском, как деятельность нашего Южноморского торгового Общества. Наши суда могут погибнуть. На том или ином архипелаге, где у нас имеются рудники и плантации, могут возникнуть эпидемии и уничтожить нашу рабочую силу. В большой игре международной политики какой-либо экономический район, где вложен наш капитал, может перейти в сферу чужого влияния, и наши капиталовложения будут заморожены на неопределенное время, пока международная ситуация не изменится в нашу пользу. При таких обстоятельствах нельзя довольствоваться обычной прибылью. В течение одного — максимум в течение двух лет — мы должны вернуть вложенные нами капиталы. За чей счет, вы спросите? Конечно, за счет тех, кого мы одарили всеми благами цивилизации, за счет тех, кто, не будь нашей благотворной деятельности, по-прежнему продолжали бы прозябать в глубочайшей дикости, — за счет туземцев, господа. Как этого достигнуть? Очень просто. Надо использовать для обмена еще более простую, еще более дешевую продукцию, чем до сих пор. Полинезийцу или малайцу безразлично, даем ли мы ему за его копру, жемчуг, за труд хлопчатобумажную ткань первого или третьего сорта, — он все равно не разберется. Главное — только чтобы попестрее, побольше кричащих красок. Мне еще и теперь неясно,, почему мы посылали в свои фактории и сортовой товар, когда вполне можно обойтись браком. Туземец ничего не понимает в недостатках и суррогатах. Но ведь именно в браке и суррогатах скрываются неограниченные резервы, грандиозная возможность увеличить доходы Общества. Я хочу, чтобы господа директора обсудили мое предложение. Затем слово взял другой директор — Данбар.
— Я вполне согласен с мистером Саймонсом. Общество в евоей деятельности еще слишком часто попадает в положение филантропа. Но даже социалисты говорят, что филантропия — порочна, и в этом пункте я с ними вполне согласен. Брак и суррогаты, действительно, наши величайшие резервы, и мы должны их пустить в ход.
— Господа, я должен напомнить вам, что примерно шестьдесят процентов всех наших товаров в прошлом году уже составляли брак и суррогаты, — напомнил Генри П. Кук. — Принимая во внимание конкуренцию Соединенных Штатов, еще больше снизить качество товаров было бы опасно.
— С янки можно договориться, — заявил Данбар. — Они так же, как и мы, заинтересованы в увеличении прибыли.
Генри П. Куку эти дебаты наскучили. Он знал по опыту, что в конце концов все будет так, как он предложит, потому что большая часть акций Общества принадлежала ему — он был центром, главной силой, остальные же — только придатки и бутафория. Но раз в год, так уж было принято, позволяли и «маленьким» директорам излить свою душу, почувствовать себя в роли вершителей судеб Общества. С их мнением можно было не считаться, но выслушать их надо — хотя бы только ради приличия. В конце концов Саймоне и Данбар ничего такого не предлагали, чего бы уже раньше не практиковало Общество, — они только любили называть вещи своими именами, как бы грубо это ни звучало.
Генеральный директор то и дело посматривал на часы. В три часа после полудня ему предстояло навестить одну молодую даму, Еву Брис, которой он ежемесячно выплачивал определенную, довольно солидную сумму денег, с тем расчетом, чтобы это прелестное создание не стало любовницей ни одного другого сиднейского толстосума, кроме Генри П. Кука. Сегодня он хотел порадовать свою, подругу парой чудесных серег: в каждой серьге было по четыре маленьких и одной большой жемчужине — два молодых канака погибли, добывая эти прекрасные большие жемчужины — значит, с подарком связывалось что-то остроромантическое, а такие вещи очень нравились Еве.
До двух часов он позволил директорам высказываться, затем велел подать прохладительные напитки. За кофе и коньяком директора принялись обсуждать вопрос о вербовке туземцев на работу, а новых пунктах, которые следовало включить в трудовые договоры, что являлось ничем иным, как легальной работорговлей двадцатого века. Огромный процент смертности среди завербованных работников заставлял Общество искать все новые и новые контингенты, чтобы заполнять постоянно образующиеся пробелы. Ни одному из директоров не пришла.в голову мысль об улучшении условий жизни и труда на плантациях и в рудниках, а если бы кто-нибудь необдуманно заикнулся об этом, остальные осмеяли бы его.
Чтобы не портился товар, для него подготавливали соответствующие склады. Человек — живое орудие труда, с помощью которого выколачивались деньги, — был в глазах этих господ только товаром, но он относился к другой категории и ассортименту, и никто не мог требовать, чтобы о нем заботились так же, как о тюках мануфактуры, машинах и механических орудиях труда. Последние надо было производить, а человек рождается сам* без инициативы и усилий Общества.
В половине третьего Генри П. Кук принял решение и закрыл заседание. С высоко поднятыми головами, с выражением таинственности на застывших лицах вышли директора из зала заседаний, стены которого были украшены атрибутами, характеризующими деятельность Общества: географическими картами, моделями кораблей, картинами и портретами прежних генеральных директоров. И на миг в большом здании все застыло, все замерло и затихло. Швейцары еще подобострастнее согнули свои спины, отлично натренированные в искусстве кланяться. Каждый человек, находившийся в то время в фойе, коридорах и на лестницах, замирал на том месте, где его застигло торжественное шествие директоров. Двери послушно отворялись перед ними, услужливые руки протягивались к ним, подавая шляпы и трости с золотыми инкрустациями. Целая вереница роскошных лимузинов пришла в движение и разъехалась в разные стороны, развозя некоронованных властителей Южного моря в их дворцы -| после того, как они отпраздновали свою очередную большую победу.
По окончании заседания Генри П. Кук сейчас же прошел в свой кабинет, отпер сейф и достал из него маленький футляр с серьгами. Он кое-что понимал в этих вещах, и предвкушал радость при мысли, какое сильное впечатление произведет этот подарок на Еву Брис. Одаренная — достойна этого дара. Генри П. Кук улыбнулся — всегда выходило так, что он делал удачные сделки.
Он спрятал футляр в карман, потом позвонил Еве по телефону.
— Мое сокровище, через полчаса буду у тебя.
— Много говорить он не любил, так как его время было дорого. Каждое слово, произнесенное им, имело определенную материальную ценность, и никто не мог требовать, чтобы он был слишком расточительным. Положив трубку,» генеральный директор хотел нажать кнопку звонка и вызвать к себе секретаря, но в этот момент зазвонил телефон. Немного помедлив, Генри П. Кук нехотя снял трубку. Это была миссис Кук, его жена.
— Генри, ты будешь обедать с нами? — спросила она.
— Вряд ли, милая, — ответил он. — Мне предстоят еще два совещания, затем аудиенция у генерал— губернатора, который только что прибыл в Сидней. Садитесь за стол без меня.
Потом он вызвал к себе секретаря. Молодой человек молча выслушал распоряжения генерального директора и, когда шеф кончил, заговорил сам:
— Сэр, один человек уже три часа ожидает приема. Это некто мистер Портер, наш агент на Ригонде. Он уверяет, что должен сообщить вам что-то чрезвычайно важное и категорически просит аудиенции.
— Портер? Насколько мне известно, я не вызывал его в Сидней, — сказал Генри П. Кук. — Не принято, чтобы агенты Общества без нашего ведома оставляли свои фактории.
— Он уверяет, что его вынудили к тому чрезвычайные обстоятельства, — продолжал секретарь. — Портер говорит, что вы, безусловно, извините его настойчивость, когда выслушаете сообщение.
Генри П. Кук, поморщившись, взглянул на стенные часы. До квартиры Евы Брис можно доехать за десять минут. У него еще было немного времени.
— Ну, хорошо, пусть Портер войдет, — сказал он. — Только предупредите его, что я не могу уделить ему более пяти минут.
— Понимаю, сэр…
Секретарь вышел из кабинета. Генеральный директор удобно и важно откинулся в клубном кресле за письменным столом в той великолепной позе, одновременно самоуверенной и непринужденной, какая пристала руководителю огромного предприятия, когда он принимает одного из своих служащих.
2
Мистер Портер был слишком мелким винтиком в том огромном механизме, которым управляла воля Генри П. Кука, поэтому генеральный директор не подал ему руки, а, небрежным кивком головы ответив на приветствие агента, указал пальцем на кресло, и пробурчал в нос:— Рассказывайте. Будьте лаконичны. Я не люблю описаний природы.
Портер сел и, понаслышке зная характер шефа, сразу же приступил к делу.
— Капитан Никольсон был так любезен, что доставил меня на своем корабле в Сидней… — начал он.
— Я это вижу без ваших пояснений, — отрезал Генри П. Кук. — Лучше расскажите, кто вам позволил оставить факторию и явиться сюда, где о вас никто не соскучился.
— Не зависящие от меня обстоятельства, сэр, — ответил Портер. — Я нахожусь здесь не по доброй воле, а потому, что мое пребывание на Ригонде стало невозможным. Короче говоря, сэр: туземцы взбунтовались и принудили меня покинуть остров.
Генеральный директор подскочил в своем кресле, его щеки и шея внезапно побагровели,, глаза выпучились.
— Вы… вы… идиот, кретин несчастный… и вы это допустили? — закричал он. — Да понимаете ли вы, что вы говорите?
— Что значит «допустил»?.. — Это от меня не зависело… — продолжал Портер. — Они применили грубую физическую силу. Меня связали, бросили в лодку и вывезли в море. Я могу благодарить бога, что была тихая погода и мне посчастливилось после девятидневных скитаний по океану попасть на какой-то жалкий остров. Там мне пришлось в вынужденном безделье провести целых полгода, пока наконец капитан Никольсон, совершая очередной объезд, не причалил на своем судне к этому островку.
— А фактория, наши товары? — спросил генеральный директор. — Что произошло с нашей собственностью?
— Судя по рассказам Никольсона, фактория сохранилась, но в ней объявился какой-то новый хозяин, настоящий узурпатор, который теперь действует от имени Общества. Ничего не зная о случившемся, Никольсон принял его за моего заместителя и вступил с ним в сношения. Никольсон взял на Ригонде намеченное количество копры, сухие плоды и немного жемчуга, но ему пришлось оставить за это на острове такое количество разного товара, которое в три раза превышает установленные Обществом нормы.
Портер назвал несколько цифр, которые чуть было не свели с ума Генри П. Кука. Взволнованный генеральный директор заходил по кабинету, лицо его все больше омрачалось, голос охрип от крика.
— Это что-то неслыханное! Вызов, плевок в лицо всей белой расе! Туземцы осмеливаются поднять руку на белого человека и потом диктовать цены Южноморскому торговому Обществу. Портер, понимаете ли вы, что вы наделали?
— Я? — смутился Портер. — Мне кажется, что досталось-то мне…
— Именно потому, что вы позволили так поступить с собой, виноваты во всем вы. Вашей мягкотелости мы обязаны тем, что авторитет, положение сверхчеловека, полубога, которое наша раса более двухсот лет создавала в сознании этих черных и коричневых дикарей, теперь рухнуло и развеялось на вечные времена. Племя, которое прикоснулось к белому человеку, убедилось, что это вещь возможная. А это значит, что .теперь их ничто не удержит повторить то же самое второй, третий, десятый и сотый раз — при всяком удобном случае. В таких делах быстро входят во вкус. Такие вещи не забываются, особенно, если они остаются безнаказанными. Портер, вы недостойны носить имя белого человека!
— Напрасно вы меня обвиняете в мягкотелости, сэр, — оправдывался Портер. — С первого дня на острове я действовал с надлежащей строгостью. Моя плеть не лежала без дела. К вашему сведению, в течение полугода я привел в негодность,приблизительно дюжину самых прочных плеток.
— Слишком мало, Портер! Что такое дюжина плеток, когда на карту поставлен престиж Британской империи?
— Я не пренебрегал и другими, более суровыми средствами, когда этого требовали обстоятельства, — продолжал Портер. — Одному туземцу, который отказался исполнить мой приказ, я лично вот этими руками оторвал оба уха. А сколько таких, кому мой кулак вышиб все зубы. После всего этого утверждать, что я мягкотелый… сэр, это меня в известной степени оскорбляет.
— Какое мне сегодня дело до всех эт"х оторванных ушей и выбитых зубов, если Общество фактически изгнано с Ригонды, — продолжал"» бушевать генеральный директор. — Да знаете ли вы, какое значение имеет для Общества Ригонда? Наплевать нам на копру и пригоршню жемчуга, которые мы там получаем, — этого добра достаточно и в других местах. Но географическое положение острова… одна из редчайших стратегических руд, найденная нами в образцах ископаемых острова, делает этот остров золотым самородком. В случае новой мировой войны роль Ригонды будет в тысячу раз важнее, чем того заслуживает площадь в двадцать четыре квадратных мили.
— Этого я не знал, сэр… — пробормотал Портер. — Но если бы и знал, то все-таки не в силах был бы предотвратить происшедшее. Сэр, я надеюсь, что вы не оставите безнаказанной эту мерзкую выходку…
— Само собою разумеется. Возмездие не заставит себя ждать, мы сделаем все, чтобы отбить у ригондских негодяев охоту в ближайшее тысячелетие повторить нечто подобное. Только не думайте, Портер, что мы это сделаем ради ва.с. Вы не стоите того, чтобы английский солдат выпустил хотя бы одну пулю для вашего удовлетворения.
— Я понимаю, сэр…
— Что будет сделано, то сделают только ради престижа Британской империи.
— Сэр, надеюсь, что мне разрешат принять участие в этой акции. Я знаю остров, знаю местные условия. Могу оказаться полезным.
— Это посмотрим после.
— Если бы Общество еще раз доверило мне руководство факторией на Ригонде, я сумел бы действовать с такой энергией, которая удовлетворила бы самые высокие требования.
— Я подумаю об этом, Портер.
— Каковы будут ваши указания на ближайшее время, сэр?
Генри П. Кук задумался. Несмотря на весь гнев, вызванный в нем неудачей Портера, он вынужден был признать, что никакой другой агент не придумал бы ничего лучшего в аналогичном положении. Нет, мягкотелым Портера нельзя назвать, а если генеральный директор позволил себе это, то лишь с воспитательной целью. В дальнейшем Портер без сомнения будет действовать с еще большей жестокостью, а это как раз то, что надо было Куку.
— Пока я даю вам только одно указание, — наконец вымолвил он. — Молчать. Обо всем молчать. Заткните рот капитану Никольсону и всем его людям. Скажите, что такова моя воля. Оставьте моему секретарю свой адрес и постарайтесь, чтобы мы в любое время могли найти вас. Это все. Можете идти.
Портер поклонился и тихими шагами вышел из кабинета. Вместо обещанных пяти минут аудиенция продолжалась целых полчаса. Об этом Генри П. Куку напомнил телефонный звонок вскоре после того, как ушел Портер. Нехотя он поднял трубку.
— Алло! Кук слушает…
На другом конце провода раздался укоризненный голос Евы Брис:
— Генри, так вот как вы исполняете свои обещания. Мы условились, что вы будете у меня ровно в три. Теперь уже четверть четвертого. Зная вашу пунктуальность, я готова подумать, что вы разлюбили меня. Может быть, я ошиблась?
— Непредвиденные дела, Ева… — ответил Генри П. Кук. — Я не смогу быть ни в четыре, ни в пять. Очень возможно, что сегодня вечером вообще не смогу приехать. Прошу тебя, не спрашивай у меня подробностей. Таких вещей по телефону не говорят.
Но Ева была не из тех женщин, которые легко отступают, когда им говорят «нет». Капризным голосом избалованного ребенка продолжала она сетовать на равнодушие Генри, которое в данном случае граничило с жестокостью, и клянчила, как завзятая торговка, стараясь вынудить у него обещание посетить ее сегодня вечером. Так как Кук все же не уступал, и в его ответах уже Слышались нетерпение и дбсада, Ева допустила небольшую оплошность, разыграв из себя оскорбленную.
— Вы меня игнорируете, потому что ваша жена, верно, устраивает сегодня что-нибудь дома и у вас не хватает духа отказать ей.
Для генерального директора Южноморского торгового Общества это было уж слишком. Он рассердился, ибо не привык, чтобы кто-нибудь — даже его метресса — говорил ему подобные вещи.
— Довольно болтать, — резко оборвал он. — Я попрошу вас не забываться, когда разговариваете со мной. Я вам плачу звонкой монетой и не желаю, чтобы вы мне что-либо диктовали. Получайте свои деньги, а об остальном предоставьте думать мне.
Деньги… всегда и всюду Кук умел использовать их чудодейственную силу, покупать и продавать… До сих пор это ему всегда удавалось. Жизнь — это торг, с какого конца ни подойди. Такой опытный торгаш, как Генри П. Кук, умел покупать все, к чему лежала душа.
Ева испугалась и, как птичка, защебетала извинения. Кук, не слушая ее, сказал:
— Со мною всегда выгодно разговаривать в корректном тоне… — и положил трубку.
Потом он позвонил генерал-губернатору и испросил аудиенцию. Принимая во внимание чрезвычайную важность и спешность вопроса, генерал-губернатор разрешил Куку, явиться к нему немедленно. Такая готовность льстила Куку, хотя и прежде за всю пятнадцатилетнюю практику никогда не случалось, чтобы австралийский генерал-губернатор хотя бы полчаса заставил ожидать приема генерального директора Южноморского торгового Общества, когда у последнего была надобность говорить с наместником короля.
3
Генерал-губернатор внимательно выслушал сообщение Кука, ни разу не перебив его вопросами или замечаниями. Сам Кук держался здесь гораздо спокойнее и сдержаннее, чем недавно в своем кабинете. Событие, о котором он рассказывал, несомненно, было чрезвычайным, и положение требовало чрезвычайных мер, но это еще не означало, что можно дать волю необузданному гневу и впадать в истерику. Генерал-губернатор — наместник короля в доминионе — сам принадлежал к королевскому дому Англии и исполнял свою миссию с той театральной наигранностью, которая свойственна отпрыскам древних династии.Когда Кук закончил свое сообщение, генерал-губернатор немного подумал, потом посмотрел на портрет короля, висевший на стене в столь массивной раме, что человека постороннего не покидало опасение, долго ли может выдержать стена подобную тяжесть, и сказал спокойным, бесстрастным голосом:
— Этого так оставить нельзя. Виновные должны понести заслуженную кару. Я полагаю, нет необходимости объяснять вам, мистер Кук, что это дело не должно получить огласку в широких кругах.