Страница:
— А здесь?
— Здесь — вы, Адриан Силфонт и этот несносный Сэмюел Крессел. У меня так и чешутся руки указать на Крессела — он сволочь, но он тоже исключается. Конечно, я бы с восторгом сбросил с пьедестала многоуважаемого мистера Силфонта, но опять же ничего не выходит. Остаетесь вы. Так, может, это вы и есть?
— Потрясающе остроумно. — Мэтлок подбежал и поймал мяч, посланный Гринбергом в угол. Подержал мяч в руке и посмотрел на агента. — Поймите меня правильно: мне нравится Сэм. По крайней мере, мне так кажется. Но почему вы его исключаете?
— По той же причине, что и Силфонта. В операциях подобного рода мы начинаем копать с самого начала. Подчеркиваю, с самого начала. Мы не принимаем во внимание ни должность, ни общественное положение, ни репутацию. Мы используем все приемы, чтобы доказать виновность, а не обратное. Отыскиваем глупейшие поводы, только бы не обелить человека. Крессел чист, как Иоанн Креститель. Сволочь, но чист. С Силфонтом еще хуже. Он такой, как о нем говорят. Итак, остаетесь только вы.
Мэтлок резко послал мяч в левый верхний угол. Гринберг шагнул назад и, перехватив мяч в воздухе, послал его в правую стену. Мяч отскочил и пролетел у Мэтлока между ног.
— А вы, оказывается, умеете играть. — Мэтлок смущенно улыбнулся.
— Был когда-то грозой Брандайса[10]. А что с девушкой? Где она?
— У меня дома. Я велел ей не уходить до моего возвращения. Во-первых, для безопасности, а во-вторых, надо же навести в квартире порядок.
— Я прикреплю к ней человека. Не думаю, что в этом есть необходимость, но вам будет спокойнее. — Гринберг взглянул на часы.
— Да, спасибо.
— Нам надо спешить... Значит, так. Мы пускаем все на самотек. Полицейских, газеты и прочее. Никаких «крыш», никаких контрлегенд, ничего, что мешало бы удовлетворению естественного любопытства и проявлению вашей вполне естественной реакции. Кто-то вломился к вам в квартиру и устроил дикий погром. Вот и все, что вы знаете... И еще. Возможно, вам это не понравится, но мы считаем, что так будет лучше... и безопаснее.
— Что именно?
— Нам кажется, что мисс Бэллентайн должна заявить в полицию о телефонном звонке.
— Да Бог с вами! Ведь звонивший предполагал найти меня у нее в четыре часа утра. А о таких вещах не сообщают. Особенно если ты получаешь стипендию и собираешься работать в музейном фонде.
— Все зависит от точки зрения, доктор Мэтлок... Кто-то позвонил ей, попросил вас, процитировал Шекспира и произнес какое-то иностранное слово или название города. Она была вне себя от возмущения. Это не заслуживает и пяти строчек в газете; но поскольку в вашу квартиру вломились, то, разумеется, она сообщила об этом звонке.
Мэтлок молча прошел в угол корта, где лежал мяч, и подобрал его.
— Мы просто парочка запуганных идиотов. Мы не знаем, что произошло: мы только знаем, что нам это не нравится.
— Вот-вот. Что может быть убедительнее, чем возмущение Растерявшегося бедняги, который всем подряд рассказывает о своих несчастьях. Кстати, обязательно получите страховку за ваши старые книги... Мне пора. Здесь не так уж много огнетушителей. Мы ничего не упустили? Что вы сейчас собираетесь делать?
Мэтлок ударил мячом о пол.
— У меня есть одно неожиданное приглашение. Неожиданно полученное после нескольких кружек пива в «Африканском содружестве». Меня пригласили на театрализованное представление подлинных обрядов, которые совершаются в племенах мау-мау при достижении мальчиками половой зрелости. Сегодня в десять вечера в подвалах Лумумба-Холла... когда-то он принадлежал братству Альфа-Дельта-Фи. Думаю, что немало белых епископалианцев жарятся за это в аду.
— Я вас снова не понимаю, доктор.
— Так-то вы готовите домашнее задание! Ведь Лумумба-Холл идет в вашем списке первым номером.
— Виноват. Вы мне утром позвоните?
— Позвоню.
— Я буду называть вас Джим, если вы будете называть меня Джейсон.
— Согласен, только без поцелуев.
— О'кей. Потренируйтесь здесь некоторое время. Я с удовольствием сыграю с вами, когда мы закончим это дело.
— Договорились.
Гринберг вышел. Он взглянул направо и налево. В узком коридоре никого не было. Никто не видел, как он входил и уходил. За стенами слышались глухие непрерывные удары мяча. Все корты были заняты. Сворачивая в главный коридор, Гринберг подивился, почему это в спортивном корпусе Карлайлского университета сейчас так многолюдно. Ведь одиннадцать часов утра — это время занятий.
Он услышал какой-то новый звук, не похожий на удар мяча о дерево, и быстро обернулся.
Никого.
Выйдя в главный вестибюль, он снова обернулся. Никого. Он быстро покинул помещение.
Между тем странный звук — это был звук с трудом открываемой задвижки — прекратился, дверь соседнего корта распахнулась, и в узкий коридор вышел человек. Он, как и Гринберг, посмотрел направо и налево, но обнаружив, что в коридоре никого нет, не обрадовался, а явно забеспокоился. Упрямая задвижка помешала ему увидеть того, кто встречался с Джеймсом Мэтлоком.
Вместо этого он увидел вышедшего в коридор Мэтлока, испуганно поднес к лицу полотенце и, закашлявшись, быстро пошел прочь.
Но все же недостаточно быстро. Мэтлок узнал его.
Это был полицейский, который приезжал к нему по вызову в четыре часа утра.
Полицейский, который назвал его доктором. Человек в форме, решительно утверждавший, что все неприятности в университете происходят от «этих длинноволосых и ниггеров».
Мэтлок пристально поглядел вслед удаляющейся фигуре.
Глава 9
Глава 10
— Здесь — вы, Адриан Силфонт и этот несносный Сэмюел Крессел. У меня так и чешутся руки указать на Крессела — он сволочь, но он тоже исключается. Конечно, я бы с восторгом сбросил с пьедестала многоуважаемого мистера Силфонта, но опять же ничего не выходит. Остаетесь вы. Так, может, это вы и есть?
— Потрясающе остроумно. — Мэтлок подбежал и поймал мяч, посланный Гринбергом в угол. Подержал мяч в руке и посмотрел на агента. — Поймите меня правильно: мне нравится Сэм. По крайней мере, мне так кажется. Но почему вы его исключаете?
— По той же причине, что и Силфонта. В операциях подобного рода мы начинаем копать с самого начала. Подчеркиваю, с самого начала. Мы не принимаем во внимание ни должность, ни общественное положение, ни репутацию. Мы используем все приемы, чтобы доказать виновность, а не обратное. Отыскиваем глупейшие поводы, только бы не обелить человека. Крессел чист, как Иоанн Креститель. Сволочь, но чист. С Силфонтом еще хуже. Он такой, как о нем говорят. Итак, остаетесь только вы.
Мэтлок резко послал мяч в левый верхний угол. Гринберг шагнул назад и, перехватив мяч в воздухе, послал его в правую стену. Мяч отскочил и пролетел у Мэтлока между ног.
— А вы, оказывается, умеете играть. — Мэтлок смущенно улыбнулся.
— Был когда-то грозой Брандайса[10]. А что с девушкой? Где она?
— У меня дома. Я велел ей не уходить до моего возвращения. Во-первых, для безопасности, а во-вторых, надо же навести в квартире порядок.
— Я прикреплю к ней человека. Не думаю, что в этом есть необходимость, но вам будет спокойнее. — Гринберг взглянул на часы.
— Да, спасибо.
— Нам надо спешить... Значит, так. Мы пускаем все на самотек. Полицейских, газеты и прочее. Никаких «крыш», никаких контрлегенд, ничего, что мешало бы удовлетворению естественного любопытства и проявлению вашей вполне естественной реакции. Кто-то вломился к вам в квартиру и устроил дикий погром. Вот и все, что вы знаете... И еще. Возможно, вам это не понравится, но мы считаем, что так будет лучше... и безопаснее.
— Что именно?
— Нам кажется, что мисс Бэллентайн должна заявить в полицию о телефонном звонке.
— Да Бог с вами! Ведь звонивший предполагал найти меня у нее в четыре часа утра. А о таких вещах не сообщают. Особенно если ты получаешь стипендию и собираешься работать в музейном фонде.
— Все зависит от точки зрения, доктор Мэтлок... Кто-то позвонил ей, попросил вас, процитировал Шекспира и произнес какое-то иностранное слово или название города. Она была вне себя от возмущения. Это не заслуживает и пяти строчек в газете; но поскольку в вашу квартиру вломились, то, разумеется, она сообщила об этом звонке.
Мэтлок молча прошел в угол корта, где лежал мяч, и подобрал его.
— Мы просто парочка запуганных идиотов. Мы не знаем, что произошло: мы только знаем, что нам это не нравится.
— Вот-вот. Что может быть убедительнее, чем возмущение Растерявшегося бедняги, который всем подряд рассказывает о своих несчастьях. Кстати, обязательно получите страховку за ваши старые книги... Мне пора. Здесь не так уж много огнетушителей. Мы ничего не упустили? Что вы сейчас собираетесь делать?
Мэтлок ударил мячом о пол.
— У меня есть одно неожиданное приглашение. Неожиданно полученное после нескольких кружек пива в «Африканском содружестве». Меня пригласили на театрализованное представление подлинных обрядов, которые совершаются в племенах мау-мау при достижении мальчиками половой зрелости. Сегодня в десять вечера в подвалах Лумумба-Холла... когда-то он принадлежал братству Альфа-Дельта-Фи. Думаю, что немало белых епископалианцев жарятся за это в аду.
— Я вас снова не понимаю, доктор.
— Так-то вы готовите домашнее задание! Ведь Лумумба-Холл идет в вашем списке первым номером.
— Виноват. Вы мне утром позвоните?
— Позвоню.
— Я буду называть вас Джим, если вы будете называть меня Джейсон.
— Согласен, только без поцелуев.
— О'кей. Потренируйтесь здесь некоторое время. Я с удовольствием сыграю с вами, когда мы закончим это дело.
— Договорились.
Гринберг вышел. Он взглянул направо и налево. В узком коридоре никого не было. Никто не видел, как он входил и уходил. За стенами слышались глухие непрерывные удары мяча. Все корты были заняты. Сворачивая в главный коридор, Гринберг подивился, почему это в спортивном корпусе Карлайлского университета сейчас так многолюдно. Ведь одиннадцать часов утра — это время занятий.
Он услышал какой-то новый звук, не похожий на удар мяча о дерево, и быстро обернулся.
Никого.
Выйдя в главный вестибюль, он снова обернулся. Никого. Он быстро покинул помещение.
Между тем странный звук — это был звук с трудом открываемой задвижки — прекратился, дверь соседнего корта распахнулась, и в узкий коридор вышел человек. Он, как и Гринберг, посмотрел направо и налево, но обнаружив, что в коридоре никого нет, не обрадовался, а явно забеспокоился. Упрямая задвижка помешала ему увидеть того, кто встречался с Джеймсом Мэтлоком.
Вместо этого он увидел вышедшего в коридор Мэтлока, испуганно поднес к лицу полотенце и, закашлявшись, быстро пошел прочь.
Но все же недостаточно быстро. Мэтлок узнал его.
Это был полицейский, который приезжал к нему по вызову в четыре часа утра.
Полицейский, который назвал его доктором. Человек в форме, решительно утверждавший, что все неприятности в университете происходят от «этих длинноволосых и ниггеров».
Мэтлок пристально поглядел вслед удаляющейся фигуре.
Глава 9
Если подойти достаточно близко или если солнце светит под определенным углом, то над большими, как в соборе, дверями можно различить полустертые буквы греческого алфавита: «альфа», «дельта», «фи». Этим выпуклым буквам было уже много десятилетий, и ни пескоструйкой, ни стараниями студентов не удалось стереть их до конца. Дом студенческого братства Альфа-Дельта-Фи постигла та же судьба, что и другие подобные здания в Карлайле. Он был продан черным со всеми потрохами, включая дырявую крышу и невыгодную страховку.
Черные привели дом в порядок, насколько позволяло его плачевное состояние. Они полностью его отремонтировали внутри и снаружи. И всюду, где было возможно, стерли и уничтожили все, что напоминало о бывших владельцах. Вместо поблекших фотографий досточтимых выпускников появились яркие, как театральные афиши; портреты новых революционеров — африканцев, латиноамериканцев, «черных пантер». В старых залах висели новые заповеди, кричащие плакаты, выполненные адептами психоделического искусства[11]: «Смерть свиньям!», «Вперед на белых!», «Малькольм жив!», «Лумумба — черный Христос!».
Между этими плакатами были развешаны произведения примитивного африканского искусства: маски плодородия, копья, щиты, выкрашенные в красный цвет шкуры животных, сморщенные головы с волосами, явно принадлежащие белым. Лумумба-Холл никто не хотел обманывать. Он источал гнев. Он источал злобу.
Не успел Мэтлок взяться за тяжелый бронзовый молоток, висевший возле гротескной металлической маски, как большая дверь открылась и навстречу ему вышел улыбающийся студент.
— Я был уверен, что вы придете! Это будет настоящий кайф!
— Спасибо, Джонни. Как же можно такое пропустить. — Мэтлок вошел, и его поразило множество зажженных свечей в холле и прилегающих комнатах. — Точно бдение у гроба. А где же сам гроб?
— Это потом. Подождите, сами увидите!
К ним подошел черный студент, в котором Мэтлок узнал Адама Уильямса — одного из университетских экстремистов. Длинные волосы Уильямса были подстрижены на африканский манер и правильным полукругом обрамляли голову. Мэтлок подумал, что, если бы они встретились в вельде, он принял бы Уильямса за вождя племени.
— Здравствуйте, — сказал Уильямс, широко улыбаясь. — Добро пожаловать к истокам революции.
— Большое спасибо. — Они обменялись рукопожатиями. — Правда, впечатление не столько революционное, сколько похоронное. Я даже спросил у Джонни, где гроб.
— О Боже! — захохотал Уильямс. — Значит, мы все делаем неправильно. Это же день ликования. Немного мрачного, пожалуй, но все же ликования.
— Я не совсем понимаю, — улыбнулся Мэтлок.
— Мальчишка из племени достигает рубежа, за которым для него начинается активная жизнь взрослого мужчины. Значит, это повод для радости. Никаких гробов, никаких рыданий и траурных покрывал.
— Правильно! Правильно, Адам! — подхватил Джонни.
— Брат, почему бы тебе не принести доктору Мэтлоку что-нибудь выпить? — Адам повернулся к Мэтлоку. — До окончания церемонии мы будем пить только пунш «Суахили». Не возражаете?
— Нет, конечно.
Джонни исчез в толпе.
— Прекрасно, — улыбнулся Адам. — Это легкий напиток из рома, лимонада и клюквенного сока. Очень вкусный... Спасибо, что пришли.
— Для меня ваше приглашение было неожиданностью. Я полагал, что это очень закрытое мероприятие — только для своих, из одного племени... Ох, простите!.. Я не хотел вас обидеть...
— А вы и не обидели, — рассмеялся Уильямс. — Я же сам употребил это слово. Хорошо чувствовать себя племенем. Хорошо для братьев.
— Да, вероятно, племя — это...
— Коллектив, общественная группа, способная защитить себя. Имеющая свое лицо.
— Ну, если такова цель — конструктивная цель, — то я ее одобряю.
— Именно такова. Ведь там, в буше, племена не всегда воюют друг с другом. И занимаются не только воровством, грабежом и похищением женщин. Это из дешевых голливудских фильмов. Они торгуют, вместе охотятся, вместе обрабатывают землю и сосуществуют лучше, чем народы и политические группы!
— Хорошо, профессор, — в свою очередь рассмеялся Мэтлок. — Я все это запишу после лекции.
— Извините. Такая уж у меня привычка.
— Привычка или профессия?
— Время покажет... Но мне хотелось бы, чтобы одно было ясно. В вашем одобрении мы не нуждаемся.
Вернулся Джонни со стаканом пунша для Мэтлока.
— Мистер Мэтлок, а брат Дэвис, то есть Билл Дэвис, говорит, что вы грозились его завалить, а потом на промежуточных вдруг взяли и поставили ему зачет с отличием!
— Брат Дэвис наконец решил взяться за ум и немножко поработать. — Мэтлок взглянул на Адама Уильямса. — Против такого рода одобрения вы не возражаете? Нет?
Уильямс улыбнулся и положил руку на локоть Мэтлоку.
— Нет, сэр, бвана... В этой сфере вы управитель копей царя Соломона. Брат Дэвис здесь для того, чтобы работать не покладая рук и реализовать заложенные в нем возможности. Здесь я не спорю. Делайте с братом что хотите.
— А вы человек страшноватый, — беспечно заметил Мэтлок, хотя ему стало не по себе.
— Ничего подобного. Просто прагматик... Мне нужно проследить за последними приготовлениями. Мы еще увидимся. — Уильямс окликнул проходившего мимо студента, и они начали пробираться сквозь толпу к лестнице.
— Пойдемте, мистер Мэтлок. Посмотрите, какие у нас тут перемены. — И Джонни повел Мэтлока в зал, который раньше был главным залом братства Альфа-Дельта-Фи.
В море темных лиц Мэтлок уловил всего несколько настороженных, враждебных взглядов. Наверное, в другом месте университетского городка он услышал бы больше приветственных возгласов, но в целом встретили его вполне нормально. Мелькнула мысль: а что, если бы братья знали, зачем он пришел, — как бы на него набросились все обитатели Лумумба-Холла! Он ведь здесь единственный белый.
Перемены в зале произошли радикальные. Не было больше широких панелей темного дерева, тяжелых дубовых скамей под огромными, точно в соборе, окнами и массивной мебели с темно-красной кожаной обивкой. Все преобразилось до неузнаваемости. Исчезли стрельчатые окна — их спрямили и превратили в прямоугольные. На потолке образовывали орнамент тысячи блестящих тростинок, сходившихся к центру, где из большого отверстия — фута три в диаметре, — закрытого толстым неровным стеклом, лился желтовато-белесый свет. Мебели как таковой не было. Куски толстых бревен на невысоких ножках, по-видимому, заменяли столы. Вместо стульев вдоль стен лежало множество ярких подушек.
Мэтлок быстро понял смысл всех этим перемен.
Зал братства Альфа-Дельта-Фи превратился в великолепную копию большой африканской хижины. Тут было даже ослепительное экваториальное солнце, светившее через отверстие в крыше.
— Здорово! Просто здорово! У вас ушел на это, наверно, не один месяц.
— Почти полтора года, — сказал Джонни. — Здесь очень уютно, хорошо отдыхается. Знаете, ведь сейчас многие ведущие дизайнеры отдают предпочтение стилю «назад к природе». Это очень рационально, и легко поддерживать порядок.
— Вы словно оправдываетесь. Зачем? Это же полный блеск.
— Да нет, я вовсе не оправдываюсь. — Джонни решил прекратить пояснения. — Адам говорит, что в примитиве есть своего рода величие. Это наследие, которым можно гордиться.
— Адам прав. Хотя он не первый, кто это сказал.
— Не надо ставить нас на место, мистер Мэтлок... Мэтлок взглянул на Джонни поверх стакана с пуншем.
«О Господи, — подумал он, — чем больше все меняется, тем больше остается по-прежнему».
Зал для собраний братства Альфа-Дельта-Фи был вырублен из погребов, расположенных в дальнем конце дома. Это произошло в самом начале столетия, когда богатые выпускники не жалели денег на тайные общества и балы для дебютанток, что способствовало распространению определенного образа жизни, ко, естественно, лишь среди избранных.
Тысячи молодых людей в накрахмаленных воротничках прошли церемонию посвящения в члены братства в этом помещении, напоминающем часовню, где они шептали тайные клятвы и обменивались необычными рукопожатиями согласно наставлениям суровых старших братьев — таких же детей, как они сами. А потом напивались, и их тошнило по углам.
Мэтлок думал обо всем этом, наблюдая за разворачивающимся перед ним обрядом. Не менее детским, подумалось ему, и не менее нелепым, чем то, что происходило здесь раньше. Возможно, более жестоким, но ведь он брал свое начало не в плавных фигурах котильона, а в звериных мольбах — мольбах о том, чтобы боги дали силы выжить, а не о сохранении своей исключительности.
Обряд состоял из песнопений, обращенных к черному юноше — по всей вероятности, самому молодому брату в Лумумба-Холле, — он лежал на бетонном полу в одной лишь красной набедренной повязке. По окончании каждого песнопения четверо рослых, голых по пояс студентов в черных ритуальных поясах поднимали юношу над толпой. Зал освещали десятки толстых свечей на подставках, и по стенам и потолку плясали тени. Театральный эффект усиливался разрисованными лицами и лоснящейся от масла кожей пятерых главных участников. Чем громче становилось пение, тем выше поднимали юношу, и вот его напряженно застывшее тело стало уже взлетать в воздух и снова опускаться на вытянутые руки студентов под неистовые гортанные крики толпы.
До сих пор Мэтлок довольно безучастно наблюдал за происходящим, но тут ему вдруг стало страшно за маленького негра. К четверым студентам в центре зала присоединились еще двое. Они сели на корточки в квадрате, образуемом четырьмя студентами, и вытащили по два длинных ножа. Продолжая сидеть на корточках, они вытянули вверх руки — лезвия ножей стояли прямо, застывшие и неподвижные, как юноша над ними. И каждый раз, когда маленький негр падал, четыре острия продвигались к нему все ближе. Один просчет, одно неточное движение скользкой от масла руки — и обряд окончится смертью маленького студента. Убийством.
Видя, что обряд переходит все допустимые границы, Мэтлок начал пробиваться к Адаму Уильямсу, стоявшему в первом ряду зрителей. Его остановили — спокойно, но твердо. Мэтлок зло посмотрел на негра, державшего его за локоть. А тот даже не повернул головы, загипнотизированный тем, что происходило в центре зала.
Мэтлок сразу понял почему. Теперь юношу подбрасывали то вниз лицом, то верх. Возможность ошибки возросла в десять раз. Мэтлоку удалось высвободиться, но Адама Уильямса уже не было на прежнем месте. Мэтлок не знал, что делать. Если крикнуть, воспользовавшись паузой, это может отвлечь тех, кто подбрасывал юношу. Так рисковать нельзя, и все же он не мог допустить, чтобы эта нелепая опасная игра продолжалась.
Неожиданно Мэтлок почувствовал на плече чью-то руку. Он обернулся и увидел Адама Уильямса. Он вздрогнул от удивления. Неужели Уильямсу передался первобытный племенной сигнал? Черный революционер кивком предложил Мэтлоку следовать за ним и вывел его из толпы за пределы круга.
— Не надо волноваться, — сказал Уильямс.
— Как не надо! Мальчика могут убить!
— Никогда. Братья репетировали много месяцев... Видите? Глаза у парня открыты. Сначала он смотрит в небо, затем на острия ножей. И все время, каждую секунду чувствует, что его жизнь в руках братьев-воинов. Он не может, не должен выказывать страха. Если он это сделает, то предаст своих сородичей. Предаст доверие, которое он должен питать к ним, ибо со временем и они доверят ему свою жизнь...
— Но это же ребячество, опасная глупость, и вы это понимаете! Вот что, Уильямс, немедленно прекратите это или я сам прекращу, черт бы вас побрал! — Мэтлок схватил Уильямса за ворот. Его тотчас окружили и отсекли от Уильямса.
Внезапно в призрачно освещенном зале воцарилась тишина. Мэтлок резко повернулся и увидел, как лоснящееся от масла черное тело с головокружительной высоты падает на вытянутые руки.
Нет, не может быть! И однако, это было на самом деле.
Четверо студентов, словно по команде, стали на колени спиной к центру, прижав руки к бокам. Юный студент падал лицом вниз на острия ножей. Раздалось два вскрика. Студенты с ножами мгновенно скрестили их и лихо поймали юношу на повернутые плашмя лезвия.
Толпа неистовствовала.
Церемония была окончена.
— Не важно, верю я вам или нет. Вы не имеете права устраивать такие вещи. Это слишком опасно!
— Вы преувеличиваете. Вот, разрешите представить вам еще одного гостя. — Уильямс приветственно поднял руку, и к ним подошел высокий худой чернокожий, коротко остриженный, в очках, в дорогом коричневом костюме. — Это Джулиан Дюнуа, мистер Мэтлок. Брат Джулиан — наш эксперт. Наш хореограф, если хотите.
— Очень приятно. — Дюнуа протянул руку. Говорил он с легким акцентом.
— Брат Джулиан с Гаити. В свое время он прямо с Гаити приехал на юридический факультет Гарварда. Очень необычный скачок, вы не находите?
— Конечно...
— Многим гаитянам, даже тонтон-макутам, становится не по себе, когда они слышат его имя.
— Вы преувеличиваете, Адам, — улыбнулся Джулиан Дюнуа.
— Именно это я только что сказал мистеру Мэтлоку. Он преувеличивает. Я имею в виду опасность этой церемонии.
— Опасность, конечно, есть, мистер Мэтлок... Но безопасность гарантируется тем, что эти двое с ножами внимательно следят за происходящим. При подготовке главное внимание уделяется тому, чтобы они умели не только держать ножи острием вверх, но и мгновенно опускать их.
— Хорошо, — согласился Мэтлок. — Но уж очень мал допуск для ошибки.
— Не так мал, как вам кажется. — Голос гаитянина звучал приятно, успокаивающе. — Между прочим, я ваш поклонник. Мне очень нравятся ваши работы о елизаветинцах. Разрешите добавить, что я не совсем таким вас себе представлял. То есть вы намного, намного моложе, чем я думал.
— Вы мне льстите. Я не знал, что известен на юридических факультетах.
— На последнем курсе я специализировался по английской литературе.
— Ну, вы поговорите в свое удовольствие, — вежливо вмешался Адам, — через несколько минут наверху будут подавать напитки — идите, куда пойдут все. А мне нужно кое-чем заняться... Я рад, что вы встретились. Вы ведь оба здесь в своем роде чужаки. А чужаки должны встречаться на незнакомой почве. Так легче.
Он многозначительно посмотрел на Дюнуа и быстро пошел прочь.
— Почему Адам считает, что нужно разговаривать языком загадок, которые ему кажутся неразрешимыми? — заметил Мэтлок.
— Он очень молод. И все время старается поучать. Очень умен, но очень молод.
— Извините, но вы тоже, насколько я понимаю, не старик. Ну, на год-два старше Адама.
Черный в дорогом коричневом костюме посмотрел в глаза Мэтлоку и мягко рассмеялся.
— Теперь вы мне льстите, — сказал он. — Если уж говорить правду — а я не вижу оснований ее скрывать, — то лишь моя кожа обитателя тропиков, которая так хорошо скрадывает возраст, мешает вам понять, что я ровно на год четыре месяца и шестнадцать дней старше вас.
Мэтлок молча уставился на негра. Прошла целая минута, прежде чем он сумел переварить его слова и то, что за ними скрывалось. Глаза черного смотрели не мигая. Он выдержал взгляд Мэтлока. Наконец Мэтлок обрел дар речи.
— Мне такие шутки не нравятся.
— Да ведь мы здесь оба по одной и той же причине. У вас свой интерес, а у меня свой... Пойдемте наверх и выпьем... Вы пьете бурбон с содовой, если не ошибаюсь? И кажется, предпочитаете кислый?
И Дюнуа двинулся сквозь толпу впереди Мэтлока, которому ничего не оставалось, как последовать за ним.
Они стояли одни на крыльце со стаканами в руках.
— Хотите сигару? Настоящая гаванская.
— Никаких сигар. Давайте поговорим. Я сегодня пришел сюда, потому что это мои друзья. Мне оказали честь, пригласив меня... Теперь же вы припутываете что-то еще, и мне это не нравится.
— Браво! Браво! — сказал Дюнуа, поднимая стакан. — Прекрасно исполнено... Не волнуйтесь, они ничего не знают. Возможно, подозревают что-то, но, поверьте, ничего конкретного.
— Да о чем вы?
— Допивайте и пойдем на лужайку. — Дюнуа допил свой ром, а Мэтлок проглотил остатки бурбона. Они спустились с крыльца Лумумба-Холла и подошли к большому развесистому дереву. Дюнуа неожиданно повернулся и схватил Мэтлока за плечи.
— Отпустите!
— Послушайте! Мне нужна эта бумага. И вы должны сказать мне, где она!
Мэтлок хотел высвободиться из хватки Дюнуа, но не мог поднять руки — они неожиданно стали ужасно тяжелыми. Потом он услышал свист. Громкий пронзительный свист в голове.
— Что? Что?.. Какая бумага? У меня нет никакой бумаги...
— Не упрямьтесь. Мы же ее все равно добудем. Ну скажите, где она?
Мэтлок почувствовал, что его кладут на землю. Огромный развесистый вяз над ним закружился, а свист в голове становился все громче и громче. Это было невыносимо.
— Что вы делаете? Что вы со мной делаете?
— Бумага, Мэтлок! Где корсиканская бумага? «Оставьте меня», — попытался крикнуть Мэтлок, но с губ не сорвалось ни звука.
— Бумага, серебряная бумага, черт бы вас побрал!
—Никакой бумаги нет. Нет у меня! Нет!
— Слушайте меня! Вы только что выпили, помните? Теперь вам нельзя оставаться одному. Вы не смеете оставаться один.
— Что?.. Что?.. Оставьте меня! Мне больно!
— Я даже не прикасаюсь к вам. Это ваш бурбон! Вы только что проглотили три таблетки ЛСД! Вы попали в беду, доктор!.. Ну говорите же! Где бумага?!
Из крутящихся спиралей, разрывающих мозг вспышками разноцветных молний, выплыл силуэт склонившегося над ним человека. Мэтлок ухватил белую рубашку между темными бортами пиджака, рванул ее на себя и ударил кулаком вверх, прямо в лицо. Потом безжалостно замолотил по горлу. Он почувствовал, как разбились очки Дюнуа, и знал, что вбил кулаком стекла тому в глаза.
Сколько времени это продолжалось, Мэтлок не мог бы сказать точно. Когда он пришел в себя, Дюнуа без сознания неподвижно лежал рядом с ним.
Мэтлок понял, что надо бежать. Бежать немедленно! Что сказал Дюнуа? «Вы не смеете оставаться один... Не смеете...» Он должен найти Пэт. Она знает, что надо делать. Он должен ее найти, пока наркотик не начал действовать по-настоящему. Да беги же!
Но куда? В какую сторону? Он не знал дороги! Он увидел, что стоит на какой-то улице, и побежал по ней, но в ту ли сторону? И та ли это улица?
Он услышал звук мотора. Машина подъехала к самому тротуару, и водитель всмотрелся в Мэтлока. Мэтлок побежал быстрее, споткнулся, упал на тротуар, снова поднялся. Он бежал, пока совсем не выдохся, и ноги не перестали слушаться. Остановиться он не мог, только чувствовал, как его заносит в сторону широкого пролива улицы — она неожиданно стала рекой, черной зловонной рекой, в которой он и утонет.
Он смутно услышал скрежет тормозов. Свет фар ослепил его: какой-то человек наклонился к нему и ткнул пальцами ему в глаза. Ему было все равно. Он лишь расхохотался, глотая кровь, хлынувшую по лицу ему в рот.
Он все еще истерически хохотал, когда Джейсон Гринберг понес его к машине.
А потом земля, весь мир, вся галактика, вся солнечная система погрузились в безумие.
Черные привели дом в порядок, насколько позволяло его плачевное состояние. Они полностью его отремонтировали внутри и снаружи. И всюду, где было возможно, стерли и уничтожили все, что напоминало о бывших владельцах. Вместо поблекших фотографий досточтимых выпускников появились яркие, как театральные афиши; портреты новых революционеров — африканцев, латиноамериканцев, «черных пантер». В старых залах висели новые заповеди, кричащие плакаты, выполненные адептами психоделического искусства[11]: «Смерть свиньям!», «Вперед на белых!», «Малькольм жив!», «Лумумба — черный Христос!».
Между этими плакатами были развешаны произведения примитивного африканского искусства: маски плодородия, копья, щиты, выкрашенные в красный цвет шкуры животных, сморщенные головы с волосами, явно принадлежащие белым. Лумумба-Холл никто не хотел обманывать. Он источал гнев. Он источал злобу.
Не успел Мэтлок взяться за тяжелый бронзовый молоток, висевший возле гротескной металлической маски, как большая дверь открылась и навстречу ему вышел улыбающийся студент.
— Я был уверен, что вы придете! Это будет настоящий кайф!
— Спасибо, Джонни. Как же можно такое пропустить. — Мэтлок вошел, и его поразило множество зажженных свечей в холле и прилегающих комнатах. — Точно бдение у гроба. А где же сам гроб?
— Это потом. Подождите, сами увидите!
К ним подошел черный студент, в котором Мэтлок узнал Адама Уильямса — одного из университетских экстремистов. Длинные волосы Уильямса были подстрижены на африканский манер и правильным полукругом обрамляли голову. Мэтлок подумал, что, если бы они встретились в вельде, он принял бы Уильямса за вождя племени.
— Здравствуйте, — сказал Уильямс, широко улыбаясь. — Добро пожаловать к истокам революции.
— Большое спасибо. — Они обменялись рукопожатиями. — Правда, впечатление не столько революционное, сколько похоронное. Я даже спросил у Джонни, где гроб.
— О Боже! — захохотал Уильямс. — Значит, мы все делаем неправильно. Это же день ликования. Немного мрачного, пожалуй, но все же ликования.
— Я не совсем понимаю, — улыбнулся Мэтлок.
— Мальчишка из племени достигает рубежа, за которым для него начинается активная жизнь взрослого мужчины. Значит, это повод для радости. Никаких гробов, никаких рыданий и траурных покрывал.
— Правильно! Правильно, Адам! — подхватил Джонни.
— Брат, почему бы тебе не принести доктору Мэтлоку что-нибудь выпить? — Адам повернулся к Мэтлоку. — До окончания церемонии мы будем пить только пунш «Суахили». Не возражаете?
— Нет, конечно.
Джонни исчез в толпе.
— Прекрасно, — улыбнулся Адам. — Это легкий напиток из рома, лимонада и клюквенного сока. Очень вкусный... Спасибо, что пришли.
— Для меня ваше приглашение было неожиданностью. Я полагал, что это очень закрытое мероприятие — только для своих, из одного племени... Ох, простите!.. Я не хотел вас обидеть...
— А вы и не обидели, — рассмеялся Уильямс. — Я же сам употребил это слово. Хорошо чувствовать себя племенем. Хорошо для братьев.
— Да, вероятно, племя — это...
— Коллектив, общественная группа, способная защитить себя. Имеющая свое лицо.
— Ну, если такова цель — конструктивная цель, — то я ее одобряю.
— Именно такова. Ведь там, в буше, племена не всегда воюют друг с другом. И занимаются не только воровством, грабежом и похищением женщин. Это из дешевых голливудских фильмов. Они торгуют, вместе охотятся, вместе обрабатывают землю и сосуществуют лучше, чем народы и политические группы!
— Хорошо, профессор, — в свою очередь рассмеялся Мэтлок. — Я все это запишу после лекции.
— Извините. Такая уж у меня привычка.
— Привычка или профессия?
— Время покажет... Но мне хотелось бы, чтобы одно было ясно. В вашем одобрении мы не нуждаемся.
Вернулся Джонни со стаканом пунша для Мэтлока.
— Мистер Мэтлок, а брат Дэвис, то есть Билл Дэвис, говорит, что вы грозились его завалить, а потом на промежуточных вдруг взяли и поставили ему зачет с отличием!
— Брат Дэвис наконец решил взяться за ум и немножко поработать. — Мэтлок взглянул на Адама Уильямса. — Против такого рода одобрения вы не возражаете? Нет?
Уильямс улыбнулся и положил руку на локоть Мэтлоку.
— Нет, сэр, бвана... В этой сфере вы управитель копей царя Соломона. Брат Дэвис здесь для того, чтобы работать не покладая рук и реализовать заложенные в нем возможности. Здесь я не спорю. Делайте с братом что хотите.
— А вы человек страшноватый, — беспечно заметил Мэтлок, хотя ему стало не по себе.
— Ничего подобного. Просто прагматик... Мне нужно проследить за последними приготовлениями. Мы еще увидимся. — Уильямс окликнул проходившего мимо студента, и они начали пробираться сквозь толпу к лестнице.
— Пойдемте, мистер Мэтлок. Посмотрите, какие у нас тут перемены. — И Джонни повел Мэтлока в зал, который раньше был главным залом братства Альфа-Дельта-Фи.
В море темных лиц Мэтлок уловил всего несколько настороженных, враждебных взглядов. Наверное, в другом месте университетского городка он услышал бы больше приветственных возгласов, но в целом встретили его вполне нормально. Мелькнула мысль: а что, если бы братья знали, зачем он пришел, — как бы на него набросились все обитатели Лумумба-Холла! Он ведь здесь единственный белый.
Перемены в зале произошли радикальные. Не было больше широких панелей темного дерева, тяжелых дубовых скамей под огромными, точно в соборе, окнами и массивной мебели с темно-красной кожаной обивкой. Все преобразилось до неузнаваемости. Исчезли стрельчатые окна — их спрямили и превратили в прямоугольные. На потолке образовывали орнамент тысячи блестящих тростинок, сходившихся к центру, где из большого отверстия — фута три в диаметре, — закрытого толстым неровным стеклом, лился желтовато-белесый свет. Мебели как таковой не было. Куски толстых бревен на невысоких ножках, по-видимому, заменяли столы. Вместо стульев вдоль стен лежало множество ярких подушек.
Мэтлок быстро понял смысл всех этим перемен.
Зал братства Альфа-Дельта-Фи превратился в великолепную копию большой африканской хижины. Тут было даже ослепительное экваториальное солнце, светившее через отверстие в крыше.
— Здорово! Просто здорово! У вас ушел на это, наверно, не один месяц.
— Почти полтора года, — сказал Джонни. — Здесь очень уютно, хорошо отдыхается. Знаете, ведь сейчас многие ведущие дизайнеры отдают предпочтение стилю «назад к природе». Это очень рационально, и легко поддерживать порядок.
— Вы словно оправдываетесь. Зачем? Это же полный блеск.
— Да нет, я вовсе не оправдываюсь. — Джонни решил прекратить пояснения. — Адам говорит, что в примитиве есть своего рода величие. Это наследие, которым можно гордиться.
— Адам прав. Хотя он не первый, кто это сказал.
— Не надо ставить нас на место, мистер Мэтлок... Мэтлок взглянул на Джонни поверх стакана с пуншем.
«О Господи, — подумал он, — чем больше все меняется, тем больше остается по-прежнему».
Зал для собраний братства Альфа-Дельта-Фи был вырублен из погребов, расположенных в дальнем конце дома. Это произошло в самом начале столетия, когда богатые выпускники не жалели денег на тайные общества и балы для дебютанток, что способствовало распространению определенного образа жизни, ко, естественно, лишь среди избранных.
Тысячи молодых людей в накрахмаленных воротничках прошли церемонию посвящения в члены братства в этом помещении, напоминающем часовню, где они шептали тайные клятвы и обменивались необычными рукопожатиями согласно наставлениям суровых старших братьев — таких же детей, как они сами. А потом напивались, и их тошнило по углам.
Мэтлок думал обо всем этом, наблюдая за разворачивающимся перед ним обрядом. Не менее детским, подумалось ему, и не менее нелепым, чем то, что происходило здесь раньше. Возможно, более жестоким, но ведь он брал свое начало не в плавных фигурах котильона, а в звериных мольбах — мольбах о том, чтобы боги дали силы выжить, а не о сохранении своей исключительности.
Обряд состоял из песнопений, обращенных к черному юноше — по всей вероятности, самому молодому брату в Лумумба-Холле, — он лежал на бетонном полу в одной лишь красной набедренной повязке. По окончании каждого песнопения четверо рослых, голых по пояс студентов в черных ритуальных поясах поднимали юношу над толпой. Зал освещали десятки толстых свечей на подставках, и по стенам и потолку плясали тени. Театральный эффект усиливался разрисованными лицами и лоснящейся от масла кожей пятерых главных участников. Чем громче становилось пение, тем выше поднимали юношу, и вот его напряженно застывшее тело стало уже взлетать в воздух и снова опускаться на вытянутые руки студентов под неистовые гортанные крики толпы.
До сих пор Мэтлок довольно безучастно наблюдал за происходящим, но тут ему вдруг стало страшно за маленького негра. К четверым студентам в центре зала присоединились еще двое. Они сели на корточки в квадрате, образуемом четырьмя студентами, и вытащили по два длинных ножа. Продолжая сидеть на корточках, они вытянули вверх руки — лезвия ножей стояли прямо, застывшие и неподвижные, как юноша над ними. И каждый раз, когда маленький негр падал, четыре острия продвигались к нему все ближе. Один просчет, одно неточное движение скользкой от масла руки — и обряд окончится смертью маленького студента. Убийством.
Видя, что обряд переходит все допустимые границы, Мэтлок начал пробиваться к Адаму Уильямсу, стоявшему в первом ряду зрителей. Его остановили — спокойно, но твердо. Мэтлок зло посмотрел на негра, державшего его за локоть. А тот даже не повернул головы, загипнотизированный тем, что происходило в центре зала.
Мэтлок сразу понял почему. Теперь юношу подбрасывали то вниз лицом, то верх. Возможность ошибки возросла в десять раз. Мэтлоку удалось высвободиться, но Адама Уильямса уже не было на прежнем месте. Мэтлок не знал, что делать. Если крикнуть, воспользовавшись паузой, это может отвлечь тех, кто подбрасывал юношу. Так рисковать нельзя, и все же он не мог допустить, чтобы эта нелепая опасная игра продолжалась.
Неожиданно Мэтлок почувствовал на плече чью-то руку. Он обернулся и увидел Адама Уильямса. Он вздрогнул от удивления. Неужели Уильямсу передался первобытный племенной сигнал? Черный революционер кивком предложил Мэтлоку следовать за ним и вывел его из толпы за пределы круга.
— Не надо волноваться, — сказал Уильямс.
— Как не надо! Мальчика могут убить!
— Никогда. Братья репетировали много месяцев... Видите? Глаза у парня открыты. Сначала он смотрит в небо, затем на острия ножей. И все время, каждую секунду чувствует, что его жизнь в руках братьев-воинов. Он не может, не должен выказывать страха. Если он это сделает, то предаст своих сородичей. Предаст доверие, которое он должен питать к ним, ибо со временем и они доверят ему свою жизнь...
— Но это же ребячество, опасная глупость, и вы это понимаете! Вот что, Уильямс, немедленно прекратите это или я сам прекращу, черт бы вас побрал! — Мэтлок схватил Уильямса за ворот. Его тотчас окружили и отсекли от Уильямса.
Внезапно в призрачно освещенном зале воцарилась тишина. Мэтлок резко повернулся и увидел, как лоснящееся от масла черное тело с головокружительной высоты падает на вытянутые руки.
Нет, не может быть! И однако, это было на самом деле.
Четверо студентов, словно по команде, стали на колени спиной к центру, прижав руки к бокам. Юный студент падал лицом вниз на острия ножей. Раздалось два вскрика. Студенты с ножами мгновенно скрестили их и лихо поймали юношу на повернутые плашмя лезвия.
Толпа неистовствовала.
Церемония была окончена.
* * *
— Теперь вы мне верите? — спросил Уильямс.— Не важно, верю я вам или нет. Вы не имеете права устраивать такие вещи. Это слишком опасно!
— Вы преувеличиваете. Вот, разрешите представить вам еще одного гостя. — Уильямс приветственно поднял руку, и к ним подошел высокий худой чернокожий, коротко остриженный, в очках, в дорогом коричневом костюме. — Это Джулиан Дюнуа, мистер Мэтлок. Брат Джулиан — наш эксперт. Наш хореограф, если хотите.
— Очень приятно. — Дюнуа протянул руку. Говорил он с легким акцентом.
— Брат Джулиан с Гаити. В свое время он прямо с Гаити приехал на юридический факультет Гарварда. Очень необычный скачок, вы не находите?
— Конечно...
— Многим гаитянам, даже тонтон-макутам, становится не по себе, когда они слышат его имя.
— Вы преувеличиваете, Адам, — улыбнулся Джулиан Дюнуа.
— Именно это я только что сказал мистеру Мэтлоку. Он преувеличивает. Я имею в виду опасность этой церемонии.
— Опасность, конечно, есть, мистер Мэтлок... Но безопасность гарантируется тем, что эти двое с ножами внимательно следят за происходящим. При подготовке главное внимание уделяется тому, чтобы они умели не только держать ножи острием вверх, но и мгновенно опускать их.
— Хорошо, — согласился Мэтлок. — Но уж очень мал допуск для ошибки.
— Не так мал, как вам кажется. — Голос гаитянина звучал приятно, успокаивающе. — Между прочим, я ваш поклонник. Мне очень нравятся ваши работы о елизаветинцах. Разрешите добавить, что я не совсем таким вас себе представлял. То есть вы намного, намного моложе, чем я думал.
— Вы мне льстите. Я не знал, что известен на юридических факультетах.
— На последнем курсе я специализировался по английской литературе.
— Ну, вы поговорите в свое удовольствие, — вежливо вмешался Адам, — через несколько минут наверху будут подавать напитки — идите, куда пойдут все. А мне нужно кое-чем заняться... Я рад, что вы встретились. Вы ведь оба здесь в своем роде чужаки. А чужаки должны встречаться на незнакомой почве. Так легче.
Он многозначительно посмотрел на Дюнуа и быстро пошел прочь.
— Почему Адам считает, что нужно разговаривать языком загадок, которые ему кажутся неразрешимыми? — заметил Мэтлок.
— Он очень молод. И все время старается поучать. Очень умен, но очень молод.
— Извините, но вы тоже, насколько я понимаю, не старик. Ну, на год-два старше Адама.
Черный в дорогом коричневом костюме посмотрел в глаза Мэтлоку и мягко рассмеялся.
— Теперь вы мне льстите, — сказал он. — Если уж говорить правду — а я не вижу оснований ее скрывать, — то лишь моя кожа обитателя тропиков, которая так хорошо скрадывает возраст, мешает вам понять, что я ровно на год четыре месяца и шестнадцать дней старше вас.
Мэтлок молча уставился на негра. Прошла целая минута, прежде чем он сумел переварить его слова и то, что за ними скрывалось. Глаза черного смотрели не мигая. Он выдержал взгляд Мэтлока. Наконец Мэтлок обрел дар речи.
— Мне такие шутки не нравятся.
— Да ведь мы здесь оба по одной и той же причине. У вас свой интерес, а у меня свой... Пойдемте наверх и выпьем... Вы пьете бурбон с содовой, если не ошибаюсь? И кажется, предпочитаете кислый?
И Дюнуа двинулся сквозь толпу впереди Мэтлока, которому ничего не оставалось, как последовать за ним.
* * *
Дюнуа оперся спиной о кирпичную стену. — Итак, — сказал Мэтлок, — обмен любезностями окончен. Я полагаю, вам пора объясниться.Они стояли одни на крыльце со стаканами в руках.
— Хотите сигару? Настоящая гаванская.
— Никаких сигар. Давайте поговорим. Я сегодня пришел сюда, потому что это мои друзья. Мне оказали честь, пригласив меня... Теперь же вы припутываете что-то еще, и мне это не нравится.
— Браво! Браво! — сказал Дюнуа, поднимая стакан. — Прекрасно исполнено... Не волнуйтесь, они ничего не знают. Возможно, подозревают что-то, но, поверьте, ничего конкретного.
— Да о чем вы?
— Допивайте и пойдем на лужайку. — Дюнуа допил свой ром, а Мэтлок проглотил остатки бурбона. Они спустились с крыльца Лумумба-Холла и подошли к большому развесистому дереву. Дюнуа неожиданно повернулся и схватил Мэтлока за плечи.
— Отпустите!
— Послушайте! Мне нужна эта бумага. И вы должны сказать мне, где она!
Мэтлок хотел высвободиться из хватки Дюнуа, но не мог поднять руки — они неожиданно стали ужасно тяжелыми. Потом он услышал свист. Громкий пронзительный свист в голове.
— Что? Что?.. Какая бумага? У меня нет никакой бумаги...
— Не упрямьтесь. Мы же ее все равно добудем. Ну скажите, где она?
Мэтлок почувствовал, что его кладут на землю. Огромный развесистый вяз над ним закружился, а свист в голове становился все громче и громче. Это было невыносимо.
— Что вы делаете? Что вы со мной делаете?
— Бумага, Мэтлок! Где корсиканская бумага? «Оставьте меня», — попытался крикнуть Мэтлок, но с губ не сорвалось ни звука.
— Бумага, серебряная бумага, черт бы вас побрал!
—Никакой бумаги нет. Нет у меня! Нет!
— Слушайте меня! Вы только что выпили, помните? Теперь вам нельзя оставаться одному. Вы не смеете оставаться один.
— Что?.. Что?.. Оставьте меня! Мне больно!
— Я даже не прикасаюсь к вам. Это ваш бурбон! Вы только что проглотили три таблетки ЛСД! Вы попали в беду, доктор!.. Ну говорите же! Где бумага?!
Из крутящихся спиралей, разрывающих мозг вспышками разноцветных молний, выплыл силуэт склонившегося над ним человека. Мэтлок ухватил белую рубашку между темными бортами пиджака, рванул ее на себя и ударил кулаком вверх, прямо в лицо. Потом безжалостно замолотил по горлу. Он почувствовал, как разбились очки Дюнуа, и знал, что вбил кулаком стекла тому в глаза.
Сколько времени это продолжалось, Мэтлок не мог бы сказать точно. Когда он пришел в себя, Дюнуа без сознания неподвижно лежал рядом с ним.
Мэтлок понял, что надо бежать. Бежать немедленно! Что сказал Дюнуа? «Вы не смеете оставаться один... Не смеете...» Он должен найти Пэт. Она знает, что надо делать. Он должен ее найти, пока наркотик не начал действовать по-настоящему. Да беги же!
Но куда? В какую сторону? Он не знал дороги! Он увидел, что стоит на какой-то улице, и побежал по ней, но в ту ли сторону? И та ли это улица?
Он услышал звук мотора. Машина подъехала к самому тротуару, и водитель всмотрелся в Мэтлока. Мэтлок побежал быстрее, споткнулся, упал на тротуар, снова поднялся. Он бежал, пока совсем не выдохся, и ноги не перестали слушаться. Остановиться он не мог, только чувствовал, как его заносит в сторону широкого пролива улицы — она неожиданно стала рекой, черной зловонной рекой, в которой он и утонет.
Он смутно услышал скрежет тормозов. Свет фар ослепил его: какой-то человек наклонился к нему и ткнул пальцами ему в глаза. Ему было все равно. Он лишь расхохотался, глотая кровь, хлынувшую по лицу ему в рот.
Он все еще истерически хохотал, когда Джейсон Гринберг понес его к машине.
А потом земля, весь мир, вся галактика, вся солнечная система погрузились в безумие.
Глава 10
Ночь была кошмарной.
Утро принесло некоторое ощущение реальности — не столько для Мэтлока, сколько для двух людей, сидевших по обе стороны его кровати. Джейсон Гринберг сидел согнувшись, скрестив руки на коленях, и смотрел на Мэтлока своими большими печальными глазами. Патриция Бэллентайн придерживала на лбу у Мэтлока салфетку, смоченную холодной водой.
Утро принесло некоторое ощущение реальности — не столько для Мэтлока, сколько для двух людей, сидевших по обе стороны его кровати. Джейсон Гринберг сидел согнувшись, скрестив руки на коленях, и смотрел на Мэтлока своими большими печальными глазами. Патриция Бэллентайн придерживала на лбу у Мэтлока салфетку, смоченную холодной водой.