Страница:
Роберт Ладлэм, Патрик Ларкин
Московский вектор
Пролог
14 февраля, Москва
Вдоль тротуаров на Тверской улице, центральной магистрали в одном из важнейших деловых районов российской столицы, высились кучи снега, черного от выхлопных газов и промышленных выбросов. Пешеходы, тепло укутанные в поздний морозный час, шли по освещенному фонарями обледенелому асфальту. Мимо в обоих направлениях с ревом неслись потоки легковушек, грузовиков и автобусов. Под зимними шинами хрустели песок и соль, во избежание гололеда рассыпанные по многорядной дороге.
Врач Николай Кирьянов торопливо шагал по правой стороне улицы на север, стараясь не выделяться в толпе. Каждый раз, когда прохожий, молодой или старый, мужчина либо женщина, на ходу задевал его, Кирьянов вздрагивал и подавлял в себе порыв отскочить и со всех ног броситься прочь. Стоял трескучий мороз, но по лбу Кирьянова из-под меховой шапки стекали струйки пота.
Высокий сухопарый патологоанатом нес под мышкой подарочную коробку, борясь с желанием спрятать ее за пазуху от посторонних глаз. День святого Валентина вошел в список местных праздников сравнительно недавно, но пользовался среди россиян все большей популярностью: многие пешеходы, не только Кирьянов, держали в руках коробки с печеньем или шоколадом для жен и подруг.
«Спокойно! — строго велел себе врач. — Бояться нечего. Никто ни о чем и не догадывается. О наших планах знаем пока только мы».
«Какого же черта ты шарахаешься от каждой бледной тени? — бесстрастно прозвучал в его голове тонкий голосок. — А об испуганных взглядах и странных физиономиях коллег неужели забыл? И о телефонных звонках — каждый раз, как только ты поднимал трубку, связь обрывалась».
Кирьянов оглянулся, почти боясь обнаружить за спиной отряд людей в форме — милиционеров. Однако увидел лишь погруженных в личные заботы и тревоги, спешащих спрятаться от лютого мороза москвичей. На миг приободрившись, он повернул голову и едва не натолкнулся на низкорослую толстую старуху с полными продуктов пакетами в руках.
Та обвела его гневным взглядом и что-то проворчала себе под нос.
— Извините, бабуля! — пролепетал Кирьянов, огибая ее. — Прошу прощения.
Старуха плюнула патологоанатому под ноги и снова метнула в него злобный взгляд. Кирьянов поспешно продолжил путь, чувствуя, как пульс бьется где-то в ушах.
Впереди в сгущавшихся сумерках горели неоновые рекламы, ярко контрастируя с серостью массивных жилых зданий и гостиниц, возведенных в эпоху сталинизма. Кирьянов выдохнул. До кофейни, где он договорился встретиться с проявившей к делу интерес американской журналисткой, Фионой Девин, теперь рукой подать. В кафе Кирьянову осталось вручить ей материалы, ответить на все вопросы, а после спокойно бежать домой, в свою небольшую квартирку. Он прибавил шагу, мечтая поскорее оставить секретную встречу в прошлом.
Кто-то с силой толкнул его сзади в сторону черной ледяной глыбы. Кирьянов пошатнулся. Резко вскинул руки, потерял равновесие, повалился назад. Ударился головой о скованный льдом тротуар и, оглушенный волной адской боли, почти потерял сознание. Охая, он пролежал в немом оцепенении несколько бесконечных секунд.
Потом вдруг почувствовал на плече прикосновение чьей-то руки и, морщась, раскрыл глаза.
Светловолосый человек в дорогом на вид шерстяном пальто, опустившись на колени, многословно извинялся:
— Простите, очень вас прошу! Больно? Какой же я неуклюжий! Неуклюжий донельзя! — Он схватил пятерню Кирьянова обеими руками в перчатках. — Давайте, я помогу вам подняться.
Патологоанатом почувствовал, как нечто острое вонзается в его плоть. Раскрыв рот, чтобы закричать, он с ужасом осознал, что не в состоянии даже дышать. Легкие парализовало. Еще одна отчаянная попытка втянуть в себя столь драгоценный воздух не увенчалась успехом. Ноги и руки врача задергались в предсмертной агонии, он впился взглядом в склонившегося над ним Блондина.
Тонкие губы того тронула полуулыбка.
— Прощайте, доктор Кирьянов, — пробормотал он. — Надо было следовать указаниям и держать язык за зубами.
Захваченный в плен тела, которое больше не желало его слушаться, Николай Кирьянов замер, беззвучно крича, а мир вокруг погрузился в бездну кромешной тьмы. Сердце патологоанатома еще с несколько мгновений отчаянно трепетало, потом навек остановилось.
— С ним что-то страшное. Видимо, какой-то приступ.
— Или слишком сильно ударился, когда упал. Надо вызвать врача, — сказала модно одетая молодая дама. — И милицию.
Блондин живо закивал.
— Да-да, вы правы. — Он осторожно снял с руки перчатку и достал из кармана пальто сотовый. — Я позвоню.
Спустя пару минут у обочины остановилась красно-белая машина «Скорой помощи». Синяя мигалка на ее крыше осветила толпу зевак; по тротуару и стенам зданий заплясали кривые тени. Из задних дверей «Скорой» выпрыгнули два высоких крепких санитара с носилками, вслед за ними — довольно молодой, усталый на вид человек в помятом белом халате и узком красном галстуке. В руке он держал черный медицинский чемоданчик.
Врач склонился над Кирьяновым. Осветил фонариком застывшие широко раскрытые глаза, проверил пульс. Покачал головой.
— Бедняга мертв. Ему уже не поможешь. — Он взглянул на людей вокруг. — Ничем. Кто видел, что произошло?
Блондин многозначительно пожал плечами.
— Несчастный случай. Мы столкнулись, он поскользнулся, упал и ударился об лед. Я хотел поднять его на ноги... но ему вдруг... гм... будто не хватило воздуха. Это все, что я могу сказать.
Врач нахмурился.
— Понятно. Боюсь, вам придется проехать с нами в больницу. Заполните кое-какие бумаги. Потом дадите официальное показание милиции. — Он посмотрел на других свидетелей. — А остальные? Кто-нибудь заметил еще что-нибудь важное?
Толпа ответила молчанием. Зеваки уже медленно отступали назад и по одному либо парами расходились в разные стороны. Нездоровое любопытство было удовлетворено; желания убить вечер, отвечая на обескураживающие вопросы в мрачном отделении милиции, не возникло ни у кого.
Молодой врач фыркнул и подал знак санитарам с носилками.
— Грузите. Поехали. Нет смысла торчать на морозе.
Тело Кирьянова быстро положили на носилки и занесли в машину. Один из санитаров, врач и Блондин сели в салоне, возле трупа. Второй санитар с шумом закрыл за ними двери и забрался в кабину. Включив мигалку, машина тронулась с места, влилась в автомобильный поток Тверской улицы и устремилась на север.
Наконец-то скрывшись от любопытных зевак, доктор проворно обшарил карманы мертвеца, проверил, нет ли тайников под одеждой, обследовал бумажник и удостоверение врача, отбросил их. И, насупившись, посмотрел на товарищей.
— Ничего. Ровным счетом ничего. Ублюдок чист.
— Загляни-ка сюда, — бесстрастно предложил Блондин, бросая ему коробку Кирьянова.
Врач поймал ее, разорвал оберточную бумагу, поднял крышку. Из коричнево-желтых папок прямо на тело посыпались документы. Бегло просмотрев их, врач довольно кивнул.
— Копии выписок из историй болезни. Отлично. Задание, можно считать, выполнено.
Блондин сдвинул брови.
— По-моему, рановато ты радуешься.
— Почему это?
— А где украденные образцы крови и тканей? — спросил Блондин, щуря холодные серые глаза.
Врач посмотрел на пустую коробку в руке.
— Черт! — Он в смятении вскинул голову. — У Кирьянова есть сообщник. Образцы у него.
— Похоже на то, — согласился Блондин и, снова достав из кармана телефон, набрал введенный в память номер. — Я Москва-1. Срочно свяжите меня с Прагой-1. У нас проблемы...
Вдоль тротуаров на Тверской улице, центральной магистрали в одном из важнейших деловых районов российской столицы, высились кучи снега, черного от выхлопных газов и промышленных выбросов. Пешеходы, тепло укутанные в поздний морозный час, шли по освещенному фонарями обледенелому асфальту. Мимо в обоих направлениях с ревом неслись потоки легковушек, грузовиков и автобусов. Под зимними шинами хрустели песок и соль, во избежание гололеда рассыпанные по многорядной дороге.
Врач Николай Кирьянов торопливо шагал по правой стороне улицы на север, стараясь не выделяться в толпе. Каждый раз, когда прохожий, молодой или старый, мужчина либо женщина, на ходу задевал его, Кирьянов вздрагивал и подавлял в себе порыв отскочить и со всех ног броситься прочь. Стоял трескучий мороз, но по лбу Кирьянова из-под меховой шапки стекали струйки пота.
Высокий сухопарый патологоанатом нес под мышкой подарочную коробку, борясь с желанием спрятать ее за пазуху от посторонних глаз. День святого Валентина вошел в список местных праздников сравнительно недавно, но пользовался среди россиян все большей популярностью: многие пешеходы, не только Кирьянов, держали в руках коробки с печеньем или шоколадом для жен и подруг.
«Спокойно! — строго велел себе врач. — Бояться нечего. Никто ни о чем и не догадывается. О наших планах знаем пока только мы».
«Какого же черта ты шарахаешься от каждой бледной тени? — бесстрастно прозвучал в его голове тонкий голосок. — А об испуганных взглядах и странных физиономиях коллег неужели забыл? И о телефонных звонках — каждый раз, как только ты поднимал трубку, связь обрывалась».
Кирьянов оглянулся, почти боясь обнаружить за спиной отряд людей в форме — милиционеров. Однако увидел лишь погруженных в личные заботы и тревоги, спешащих спрятаться от лютого мороза москвичей. На миг приободрившись, он повернул голову и едва не натолкнулся на низкорослую толстую старуху с полными продуктов пакетами в руках.
Та обвела его гневным взглядом и что-то проворчала себе под нос.
— Извините, бабуля! — пролепетал Кирьянов, огибая ее. — Прошу прощения.
Старуха плюнула патологоанатому под ноги и снова метнула в него злобный взгляд. Кирьянов поспешно продолжил путь, чувствуя, как пульс бьется где-то в ушах.
Впереди в сгущавшихся сумерках горели неоновые рекламы, ярко контрастируя с серостью массивных жилых зданий и гостиниц, возведенных в эпоху сталинизма. Кирьянов выдохнул. До кофейни, где он договорился встретиться с проявившей к делу интерес американской журналисткой, Фионой Девин, теперь рукой подать. В кафе Кирьянову осталось вручить ей материалы, ответить на все вопросы, а после спокойно бежать домой, в свою небольшую квартирку. Он прибавил шагу, мечтая поскорее оставить секретную встречу в прошлом.
Кто-то с силой толкнул его сзади в сторону черной ледяной глыбы. Кирьянов пошатнулся. Резко вскинул руки, потерял равновесие, повалился назад. Ударился головой о скованный льдом тротуар и, оглушенный волной адской боли, почти потерял сознание. Охая, он пролежал в немом оцепенении несколько бесконечных секунд.
Потом вдруг почувствовал на плече прикосновение чьей-то руки и, морщась, раскрыл глаза.
Светловолосый человек в дорогом на вид шерстяном пальто, опустившись на колени, многословно извинялся:
— Простите, очень вас прошу! Больно? Какой же я неуклюжий! Неуклюжий донельзя! — Он схватил пятерню Кирьянова обеими руками в перчатках. — Давайте, я помогу вам подняться.
Патологоанатом почувствовал, как нечто острое вонзается в его плоть. Раскрыв рот, чтобы закричать, он с ужасом осознал, что не в состоянии даже дышать. Легкие парализовало. Еще одна отчаянная попытка втянуть в себя столь драгоценный воздух не увенчалась успехом. Ноги и руки врача задергались в предсмертной агонии, он впился взглядом в склонившегося над ним Блондина.
Тонкие губы того тронула полуулыбка.
— Прощайте, доктор Кирьянов, — пробормотал он. — Надо было следовать указаниям и держать язык за зубами.
Захваченный в плен тела, которое больше не желало его слушаться, Николай Кирьянов замер, беззвучно крича, а мир вокруг погрузился в бездну кромешной тьмы. Сердце патологоанатома еще с несколько мгновений отчаянно трепетало, потом навек остановилось.
* * *
Блондин еще секунду смотрел на мертвеца, затем, притворившись пораженным и встревоженным, вскинул голову и оглядел лица собравшихся вокруг.— С ним что-то страшное. Видимо, какой-то приступ.
— Или слишком сильно ударился, когда упал. Надо вызвать врача, — сказала модно одетая молодая дама. — И милицию.
Блондин живо закивал.
— Да-да, вы правы. — Он осторожно снял с руки перчатку и достал из кармана пальто сотовый. — Я позвоню.
Спустя пару минут у обочины остановилась красно-белая машина «Скорой помощи». Синяя мигалка на ее крыше осветила толпу зевак; по тротуару и стенам зданий заплясали кривые тени. Из задних дверей «Скорой» выпрыгнули два высоких крепких санитара с носилками, вслед за ними — довольно молодой, усталый на вид человек в помятом белом халате и узком красном галстуке. В руке он держал черный медицинский чемоданчик.
Врач склонился над Кирьяновым. Осветил фонариком застывшие широко раскрытые глаза, проверил пульс. Покачал головой.
— Бедняга мертв. Ему уже не поможешь. — Он взглянул на людей вокруг. — Ничем. Кто видел, что произошло?
Блондин многозначительно пожал плечами.
— Несчастный случай. Мы столкнулись, он поскользнулся, упал и ударился об лед. Я хотел поднять его на ноги... но ему вдруг... гм... будто не хватило воздуха. Это все, что я могу сказать.
Врач нахмурился.
— Понятно. Боюсь, вам придется проехать с нами в больницу. Заполните кое-какие бумаги. Потом дадите официальное показание милиции. — Он посмотрел на других свидетелей. — А остальные? Кто-нибудь заметил еще что-нибудь важное?
Толпа ответила молчанием. Зеваки уже медленно отступали назад и по одному либо парами расходились в разные стороны. Нездоровое любопытство было удовлетворено; желания убить вечер, отвечая на обескураживающие вопросы в мрачном отделении милиции, не возникло ни у кого.
Молодой врач фыркнул и подал знак санитарам с носилками.
— Грузите. Поехали. Нет смысла торчать на морозе.
Тело Кирьянова быстро положили на носилки и занесли в машину. Один из санитаров, врач и Блондин сели в салоне, возле трупа. Второй санитар с шумом закрыл за ними двери и забрался в кабину. Включив мигалку, машина тронулась с места, влилась в автомобильный поток Тверской улицы и устремилась на север.
Наконец-то скрывшись от любопытных зевак, доктор проворно обшарил карманы мертвеца, проверил, нет ли тайников под одеждой, обследовал бумажник и удостоверение врача, отбросил их. И, насупившись, посмотрел на товарищей.
— Ничего. Ровным счетом ничего. Ублюдок чист.
— Загляни-ка сюда, — бесстрастно предложил Блондин, бросая ему коробку Кирьянова.
Врач поймал ее, разорвал оберточную бумагу, поднял крышку. Из коричнево-желтых папок прямо на тело посыпались документы. Бегло просмотрев их, врач довольно кивнул.
— Копии выписок из историй болезни. Отлично. Задание, можно считать, выполнено.
Блондин сдвинул брови.
— По-моему, рановато ты радуешься.
— Почему это?
— А где украденные образцы крови и тканей? — спросил Блондин, щуря холодные серые глаза.
Врач посмотрел на пустую коробку в руке.
— Черт! — Он в смятении вскинул голову. — У Кирьянова есть сообщник. Образцы у него.
— Похоже на то, — согласился Блондин и, снова достав из кармана телефон, набрал введенный в память номер. — Я Москва-1. Срочно свяжите меня с Прагой-1. У нас проблемы...
Часть I
Глава 1
15 февраля, Прага, Чешская Республика
Подполковник Джонатан Смит, доктор медицины, задержался в тени под аркой древней готической башни, что высилась на восточном берегу реки у подножия Карлова моста. Мост, длиной почти в треть мили, соорудили более шестисот лет назад. Он тянется через Влтаву, соединяя Старе Място — Старый город — и Мала-Страну. Смит долго стоял, внимательно рассматривая пространство перед собой.
Подполковник нахмурился. Для такой встречи он предпочел бы другое место — оживленнее и с подходящими прикрытиями. По более новым и широким пражским мостам ездили трамваи и автотранспорт, Карлов же берегли для тех, кому доставляло удовольствие переходить через Влтаву пешком. В унылые предвечерние часы тут практически никого не было.
Знаменитый мост почти в любое время года считался одной из основных пражских достопримечательностей, благодаря его изяществу и красоте тут постоянно собирались толпы туристов и уличных торговцев. Сейчас же Прагу окутывал зимний туман, было зябко, сыро, повсюду в долине извилистой реки пахло затхлостью и нечистотами. Грациозные силуэты дворцов, церквей, жилых зданий, выполненных в стиле ренессанс и барокко, казались из-за серой мглы размытыми, нечеткими.
Содрогнувшись от промозглого зимнего холода, Смит застегнул «молнию» на кожаной куртке и зашагал к мосту. Подполковник был рослым человеком приятной наружности. Сорока с небольшим лет, широкоскулый, с гладко зачесанными темными волосами и зоркими голубыми глазами.
Сначала его шаги приглушенно отдавались от парапета, потом все звуки поглотил туман с реки. Вскоре концов моста было уже не различить. Прохожие, в основном государственные служащие и продавцы, внезапно выныривали из густо-серой пелены, проходили мимо, даже не глядя на Смита, и так же неожиданно исчезали.
Смит шел вперед. Карлов мост с обеих сторон украшали тридцать статуй праведников — безмолвно-недвижимые фигуры, неясно вырисовывающиеся в густом тумане. По ним-то, установленным на массивных опорах, Смиту и предстояло определить, где следует ждать. Достигнув середины моста, он остановился и взглянул на умиротворенный лик святого Яна Непомуцкого, духовника, замученного до смерти в 1393 году и сброшенного в реку с этого самого моста. В одном месте потемневшая от времени бронза ярко блестела — бесчисленные прохожие прикасались к святому, веря, что он поможет обрести счастье.
Повинуясь порыву, Смит тоже подался вперед и провел по архитектурному изображению пальцами.
— Не думал, что ты суеверен, Джонатан, — раздался у него за спиной негромкий утомленный голос.
Смит повернулся, смущенно улыбаясь.
— Это я так, Валентин. На всякий случай.
Врач Валентин Петренко, крепко держа в обтянутой перчаткой руке черный портфель, подошел ближе. Российский медик был на несколько дюймов ниже Смита и более крепкого телосложения. Он часто моргал, его печальные карие глаза прятались за толстыми линзами очков.
— Спасибо, что согласился встретиться со мной за пределами конференц-зала. Наверное, я нарушил твои планы?
— Не беспокойся, — ответил Смит. Его губы искривила улыбка. — Лучше пообщаться с тобой, чем несколько часов подряд ломать голову над тем, что же конкретно хотел сказать в своем докладе об эпидемии тифа и гепатита "А" доктор Козлик.
Задумчивые глаза Петренко на миг повеселели.
— Доктор Козлик оратор неважный, — согласился он. — Но теорию развивает по большому счету серьезную.
Смит кивнул, терпеливо ожидая, когда же Петренко объяснит, зачем устроил эту таинственную встречу. Оба приехали в Прагу на крупную международную конференцию, посвященную распространявшимся в странах Восточной Европы и в России инфекциям. Смертельные болезни, на которые в развитом мире давно нашли управу, вызрев за десятилетия в запущенности старых коммунистических порядков, разносились по территории бывшей Советской империи с пугающей скоростью.
Петренко и Смит активно участвовали в предотвращении катастрофы. Джон Смит, помимо всего прочего, был высококвалифицированным микробиологом при Медицинском научно-исследовательском институте инфекционных заболеваний Армии США в Форт-Детрике, Мэриленд. Петренко числился в штате Центральной клинической больницы в Москве как эксперт по редким болезням. Они много лет знали и уважали друг друга за профессионализм и редкий ум. Потому-то, когда несколько встревоженный Петренко отвел сегодня Смита в сторону и попросил о встрече после докладов, тот, не раздумывая, согласился.
— Мне нужна твоя помощь, Джон, — проговорил наконец Петренко. Он явно волновался. — У меня есть ценные сведения, которые необходимо передать компетентным западным специалистам.
Смит пристально посмотрел на него.
— Что за сведения, Валентин?
— О вспышке заболевания в Москве... Нового... С подобным я еще не сталкивался, — тихо произнес Петренко. — На меня эта болезнь нагоняет страх.
По спине Смита пробежал холодок.
— Продолжай.
— Первого пациента я увидел два месяца назад, — сообщил Петренко. — Ребенка, семилетнего мальчика. Поступил к нам с высокой температурой и жалобами на сильные боли. Лечащие врачи решили было, что это типичный грипп. Но состояние мальчика внезапно ухудшилось. У него стали выпадать волосы, тело сплошь покрылось кровоточащими язвами, он обессилел. В итоге печень, почки и наконец сердце — у него все отказало.
— Боже!.. — пробормотал Смит. — Да ведь это симптомы лучевой болезни!
Петренко кивнул.
— Да, сначала мы тоже так подумали. — Он пожал плечами. — Но радиационных источников, которые могли бы на него воздействовать, не обнаружилось. Ни в доме больного. Ни в школе. Нигде.
— Заболевание инфекционное? — спросил Смит.
— Нет. — Русский решительно покачал головой. — Мальчик никого не заразил. Ни родителей, ни друзей, ни работников больницы. — Он поморщился. — Мы провели все возможные тесты, однако не обнаружили ни одной из известных вирусных либо бактериальных инфекций. Не дало положительных результатов и химико-токсикологическое исследование — смерть ребенка вызвана не ядами и не вредными препаратами.
Смит негромко свистнул.
— Ужасно.
— Просто мороз по коже, — согласился Петренко. Все так же крепко держа в руке портфель, российский ученый снял очки, суетливо протер их и вновь надел. — Спустя некоторое время в больницу поступили другие пациенты с теми же страшными симптомами. Сначала старик, бывший аппаратчик компартии. Потом женщина средних лет. И наконец молодой человек, чернорабочий — до недавнего времени был здоров, как бык. Все умерли в муках буквально через несколько дней.
— В общей сложности всего четверо?
На губах Петренко мелькнула горькая улыбка.
— Мне известно лишь о четверых, — произнес он тихо. — Не исключено, что пострадали не только они. Чиновники из Министерства здравоохранения ясно дали нам понять: мы не должны задавать слишком много вопросов, дескать, дабы не «возбуждать панику среди населения». И во избежание сенсационных сообщений в средствах массовой информации.
Разумеется, мы обратились в высшие инстанции, но на требования провести более серьезное расследование нам ответили отказом. Даже разговаривать об этом позволили лишь с ограниченным кругом ученых. — Глаза Петренко погрустнели еще сильнее. — Один кремлевский служащий вообще заявил мне, мол, четыре необъяснимые смерти — дело обычное, «всего лишь фоновый шум». Посоветовал сосредоточить внимание на СПИДе и прочих болезнях, от которых в России-матушке гибнет так много народа. В общем, на сегодняшний день все, что касается загадочных смертей, — государственная тайна, достояние бюрократов.
— Идиоты! — процедил сквозь зубы Смит. — Ведь попытка утаить появление нового заболевания может привести прямиком к чудовищной эпидемии.
— Возможно, — ответил Петренко, пожимая плечами. — Но я не намерен плясать под их дудку. Потому и принес вот это. — Он бережно прикоснулся к портфелю. — Здесь все необходимые документы по четверым пациентам, образцы их крови и отдельных тканей. Надеюсь, вы с коллегами на Западе успеете разобраться в механизмах развития странной болезни, пока еще не слишком поздно.
— А что станет с тобой, если российское правительство узнает-таки, что именно ты передал нам сведения? — спросил Смит. — Можешь себе представить?
— Об этом и думать страшно, — признался русский. — Поэтому я и решил сообщить тебе о болезни с глазу на глаз. — Он вздохнул. — Судьба России вызывает у меня все больше опасений, Джон. Боюсь, наши руководители решили, что в управлении важнее запугивание и диктат, а не здравый смысл и увещевания.
Смит понимающе кивнул. Развитие событий в России все сильнее пугало его и настораживало. Президент страны, Виктор Дударев, некогда служил в Комитете государственной безопасности СССР, работал в Восточной Германии. После распада Советского Союза поспешил примкнуть к реформаторам и превратился в одну из центральных политических фигур обновленной России. Сначала стал директором ФСБ, нынешнего органа безопасности, спустя время — председателем правительства и, наконец, одержал победу на выборах и занял пост главы государства. Некоторые из россиян по сей день отчаянно верили в то, что Дударев — истинный поборник демократического порядка.
Дударев оказался совсем иным. Укрепившись в президентском кресле, бывший кагэбэшник незамедлительно скинул маску, и страна увидела, что выбрала в правители не борца за идеи демократии, а человека, увлеченного достижением личных корыстных целей. Сосредоточить максимум власти в руках — своих и приспешников — вот к чему в основном стремился Дударев.
Новым независимым теле-, радиокомпаниям и печатным изданиям он тотчас подрезал крылья, а со временем перевел их под полный контроль государства. Представителей местных властей, чье мнение в том или ином вопросе шло вразрез с кремлевским, уволил, издав соответствующий указ, либо лишил средств по сфабрикованным делам о неуплате налогов. Оппонентов угрозами заставил молчать или же при помощи карманных СМИ вовсе убрал с политической арены.
Сатирики окрестили Дударева «Царем Виктором». Теперь шутка все больше отражала жестокую действительность и уже не вызывала смеха.
— Сделаю все возможное, чтобы о тебе ничего не узнали, — пообещал Смит. — Но кто-то в вашем правительстве непременно следит за сохранностью информации, и рано или поздно, когда о болезни заговорят открыто, на тебя падет подозрение. А заговорят о болезни в ближайшем будущем. — Он многозначительно посмотрел на коллегу. — Может, тебе уехать вместе с документами?
Петренко вскинул бровь.
— Попросить политического убежища?
Смит кивнул.
Русский медик покачал головой.
— Нет, не хочу. — Он пожал плечами. — Несмотря на все свои грехи, я был, есть и навек останусь россиянином. Не брошу родину из-за страха. — Он грустно улыбнулся. — Как там говорят философы? Чтобы зло восторжествовало, добропорядочным людям стоит лишь опустить руки? По-моему, верно сказано. Нет, я останусь в Москве, продолжу, как могу, бороться с безумием.
— Prosim, muzete mi pomoci? — прозвучало из тумана.
Вздрогнув, Смит и Петренко повернули головы.
На расстоянии каких-нибудь нескольких футов от них стоял с протянутой рукой, будто прося денег, моложавый на вид человек с весьма суровой физиономией. В мочке его правого уха, проглядывая сквозь длинные, сальные, спутанные темные волосы, блестел крошечный серебряный череп. Вторую руку незнакомец держал в кармане черного пальто. Прямо за его спиной темнели фигуры еще двоих — в похожих одеждах, такого же мрачного вида. И в их ушах поблескивали выполненные в форме черепов серьги. Охваченный дурным предчувствием, Смит шагнул вперед, загораживая плечом невысокого российского ученого.
— Prominte. Простите, — произнес он. — Nerozumim. He понимаю. Mluvite anlicky? По-английски говорите?
Волосатик медленно опустил руку.
— Вы американец, так?
Оттого, каким тоном он задал вопрос, Смита взяла злоба.
— Верно.
— Чудесно. Все американцы богачи, а я бедный. — Взгляд темных глаз Волосатика перескочил на Петренко и вновь устремился на Смита. Он обнажил зубы в неожиданной хищнической усмешке. — И вы согласитесь отдать мне портфель приятеля. В качестве подарка, правильно?
— Джон, — встревоженно пробормотал русский из-за спины Смита. — Они не чехи.
Волосатик услышал его.
— Доктор Петренко прав. Какая проницательность! — Резкое движение, и в руке, которую он до сих пор прятал в кармане, Петренко и Смит увидели складной нож. Секунда, и нож раскрылся. Лезвие было острым точно бритва. — Но портфель вы мне все же отдадите. Сию минуту.
Проклятие, подумал Смит, глядя на мрачную троицу, уже двинувшуюся вперед, чтобы заключить жертв в кольцо. Он сделал осторожный шаг назад и уперся в каменный, спокойно созерцающий Влтаву парапет. Плохи дела, пронеслась в голове пугающая мысль. Попасться без оружия, в густом тумане. Их больше. Плохо, очень плохо.
Когда Волосатик столь небрежно и с такой уверенностью назвал фамилию Петренко, надежда отдать портфель и уйти целым и невредимым вмиг покинула Смита. Мерзавцы не просто уличные хулиганы. Если Смита не подвело чутье, они — истинные профессионалы. Такие не оставляют свидетелей в живых.
Он заставил себя едва заметно улыбнуться.
— Гм... Конечно... То есть, если это настолько важно. Главное, чтобы никто не пострадал, согласны?
— Разумеется, приятель, — ответил обладатель ножа, продолжая зловеще скалиться. — Пусть только чудесный доктор отдаст нам портфель.
Смит под стук учащенно бьющегося сердца набрал в легкие воздуха. Жизнь вокруг как будто замедлила ход, когда в кровь хлынул адреналин и ускорилась реакция. Пригнуться к земле. Давай!
— Policii! Полиция! — заорал он что было мочи. И еще раз, пронзая тягучее туманное безмолвие: — Policii!
— Идиот! — прорычал Волосатик, устремляясь к Смиту и выбрасывая вперед руку с ножом.
Смит успел увернуться. Лезвие просвистело прямо у его лица. Слишком близко! Он нанес мощный удар по скоплению нервных окончаний на внутренней стороне неприятельского запястья.
Волосатик взревел от боли. Нож вылетел из его внезапно онемевших пальцев и поскакал по мосту в сторону. Двигаясь ловко и быстро, Смит развернулся и изо всех сил двинул противнику локтем в узкое лицо. Хрустнула кость, в воздухе вспыхнула россыпь кровавых капель. Волосатик, вопя и шатаясь, отступил назад, опустился на колено и принялся ощупывать сломанный нос.
Второй мерзавец, тоже с ножом, обогнув вожака, бросился на Смита. Американец резко наклонился, уходя от удара, и заехал обидчику в солнечное сплетение. Нападающий от приступа безумной боли сложился пополам. Смит, пока противник не пришел в себя, схватил его сзади за пальто и швырнул головой вперед к каменному парапету. Тот упал лицом вниз и так и остался лежать — не шевелясь, не издавая ни звука.
— Джон! Берегись!
Услышав крик Петренко, Смит молниеносно повернул голову. Российский ученый, неистово и бессистемно размахивая перед собой портфелем, отбивался от третьего подонка. Внезапно яростный огонь в глазах Петренко погас, сменившись совершенным ужасом. Врач опустил голову и взглянул на свой живот, откуда торчал вогнанный по рукоять нож.
Послышался одиночный выстрел, по мосту раскатилось гулкое эхо.
Во лбу Петренко заалела кровавая дыра. Из затылка вылетели осколки черепной кости и брызги мозгового вещества, выбитые девятимиллиметровой пулей. Глаза врача закатились. Умирая, но и теперь не выпуская из рук портфель, он пошатнулся, упал на парапет и полетел вниз, в реку.
Краем глаза Смит заметил, что первый его противник поднимается на ноги. Лицо Волосатика было красным от крови, алые капли задерживались на щетине и летели вниз. В темных глазах пылала ненависть, в руке он держал пистолет — старенький «Макаров» советского производства. По неровной поверхности моста медленно, как в кино, катилась стреляная гильза.
Американец предельно напрягся, уже понимая: шансов почти нет. Противник слишком далеко, добраться до него не было возможности. Смит рванул в сторону и нырнул через парапет в густой туман. Опять прогремели выстрелы. Первая пуля пронеслась у Смита прямо над головой, вторая врезалась в куртку, чиркнула по коже, и плечо опалила адская боль.
Он пробил речную поверхность, подняв облако брызг и пены, вошел в ледяную, чернильно-черную воду. И устремился вниз — в самую глубь непроглядной тьмы и абсолютного безмолвия. Подполковника подхватило быстрое течение Влтавы, и, дергая за порванную куртку, за руки и ноги, швыряя из стороны в сторону и крутя, понесло на север, прочь от каменных мостовых быков.
Легкие Смита пылали, требуя воздуха. Превозмогая себя, он принялся грести и вырвался-таки из леденящих объятий бурной воды. Его голова наконец показалась на поверхности, и, жадно ловя ртом воздух, в котором его организм так остро нуждался, подполковник на какое-то время позволил себе расслабиться.
Потом, все еще плывя по течению, повернул голову и посмотрел назад. Карлов мост из-за тумана было уже не рассмотреть. Тут и там раздавались крики и взволнованные голоса. По-видимому, звуки выстрелов изрядно напугали расслабившихся в предвечерний час пражских жителей. Смит выплюнул попавшую в рот воду, повернул в сторону, устремившись к восточному берегу, борясь с течением, упорно пытавшимся увлечь его дальше за собой. Выбраться из воды следовало как можно быстрее — пока со зверским холодом не ушли остатки сил. Когда мороз, пробравшись сквозь пропитанную водой одежду, принялся жечь тело, у Смита застучали зубы.
Подполковник Джонатан Смит, доктор медицины, задержался в тени под аркой древней готической башни, что высилась на восточном берегу реки у подножия Карлова моста. Мост, длиной почти в треть мили, соорудили более шестисот лет назад. Он тянется через Влтаву, соединяя Старе Място — Старый город — и Мала-Страну. Смит долго стоял, внимательно рассматривая пространство перед собой.
Подполковник нахмурился. Для такой встречи он предпочел бы другое место — оживленнее и с подходящими прикрытиями. По более новым и широким пражским мостам ездили трамваи и автотранспорт, Карлов же берегли для тех, кому доставляло удовольствие переходить через Влтаву пешком. В унылые предвечерние часы тут практически никого не было.
Знаменитый мост почти в любое время года считался одной из основных пражских достопримечательностей, благодаря его изяществу и красоте тут постоянно собирались толпы туристов и уличных торговцев. Сейчас же Прагу окутывал зимний туман, было зябко, сыро, повсюду в долине извилистой реки пахло затхлостью и нечистотами. Грациозные силуэты дворцов, церквей, жилых зданий, выполненных в стиле ренессанс и барокко, казались из-за серой мглы размытыми, нечеткими.
Содрогнувшись от промозглого зимнего холода, Смит застегнул «молнию» на кожаной куртке и зашагал к мосту. Подполковник был рослым человеком приятной наружности. Сорока с небольшим лет, широкоскулый, с гладко зачесанными темными волосами и зоркими голубыми глазами.
Сначала его шаги приглушенно отдавались от парапета, потом все звуки поглотил туман с реки. Вскоре концов моста было уже не различить. Прохожие, в основном государственные служащие и продавцы, внезапно выныривали из густо-серой пелены, проходили мимо, даже не глядя на Смита, и так же неожиданно исчезали.
Смит шел вперед. Карлов мост с обеих сторон украшали тридцать статуй праведников — безмолвно-недвижимые фигуры, неясно вырисовывающиеся в густом тумане. По ним-то, установленным на массивных опорах, Смиту и предстояло определить, где следует ждать. Достигнув середины моста, он остановился и взглянул на умиротворенный лик святого Яна Непомуцкого, духовника, замученного до смерти в 1393 году и сброшенного в реку с этого самого моста. В одном месте потемневшая от времени бронза ярко блестела — бесчисленные прохожие прикасались к святому, веря, что он поможет обрести счастье.
Повинуясь порыву, Смит тоже подался вперед и провел по архитектурному изображению пальцами.
— Не думал, что ты суеверен, Джонатан, — раздался у него за спиной негромкий утомленный голос.
Смит повернулся, смущенно улыбаясь.
— Это я так, Валентин. На всякий случай.
Врач Валентин Петренко, крепко держа в обтянутой перчаткой руке черный портфель, подошел ближе. Российский медик был на несколько дюймов ниже Смита и более крепкого телосложения. Он часто моргал, его печальные карие глаза прятались за толстыми линзами очков.
— Спасибо, что согласился встретиться со мной за пределами конференц-зала. Наверное, я нарушил твои планы?
— Не беспокойся, — ответил Смит. Его губы искривила улыбка. — Лучше пообщаться с тобой, чем несколько часов подряд ломать голову над тем, что же конкретно хотел сказать в своем докладе об эпидемии тифа и гепатита "А" доктор Козлик.
Задумчивые глаза Петренко на миг повеселели.
— Доктор Козлик оратор неважный, — согласился он. — Но теорию развивает по большому счету серьезную.
Смит кивнул, терпеливо ожидая, когда же Петренко объяснит, зачем устроил эту таинственную встречу. Оба приехали в Прагу на крупную международную конференцию, посвященную распространявшимся в странах Восточной Европы и в России инфекциям. Смертельные болезни, на которые в развитом мире давно нашли управу, вызрев за десятилетия в запущенности старых коммунистических порядков, разносились по территории бывшей Советской империи с пугающей скоростью.
Петренко и Смит активно участвовали в предотвращении катастрофы. Джон Смит, помимо всего прочего, был высококвалифицированным микробиологом при Медицинском научно-исследовательском институте инфекционных заболеваний Армии США в Форт-Детрике, Мэриленд. Петренко числился в штате Центральной клинической больницы в Москве как эксперт по редким болезням. Они много лет знали и уважали друг друга за профессионализм и редкий ум. Потому-то, когда несколько встревоженный Петренко отвел сегодня Смита в сторону и попросил о встрече после докладов, тот, не раздумывая, согласился.
— Мне нужна твоя помощь, Джон, — проговорил наконец Петренко. Он явно волновался. — У меня есть ценные сведения, которые необходимо передать компетентным западным специалистам.
Смит пристально посмотрел на него.
— Что за сведения, Валентин?
— О вспышке заболевания в Москве... Нового... С подобным я еще не сталкивался, — тихо произнес Петренко. — На меня эта болезнь нагоняет страх.
По спине Смита пробежал холодок.
— Продолжай.
— Первого пациента я увидел два месяца назад, — сообщил Петренко. — Ребенка, семилетнего мальчика. Поступил к нам с высокой температурой и жалобами на сильные боли. Лечащие врачи решили было, что это типичный грипп. Но состояние мальчика внезапно ухудшилось. У него стали выпадать волосы, тело сплошь покрылось кровоточащими язвами, он обессилел. В итоге печень, почки и наконец сердце — у него все отказало.
— Боже!.. — пробормотал Смит. — Да ведь это симптомы лучевой болезни!
Петренко кивнул.
— Да, сначала мы тоже так подумали. — Он пожал плечами. — Но радиационных источников, которые могли бы на него воздействовать, не обнаружилось. Ни в доме больного. Ни в школе. Нигде.
— Заболевание инфекционное? — спросил Смит.
— Нет. — Русский решительно покачал головой. — Мальчик никого не заразил. Ни родителей, ни друзей, ни работников больницы. — Он поморщился. — Мы провели все возможные тесты, однако не обнаружили ни одной из известных вирусных либо бактериальных инфекций. Не дало положительных результатов и химико-токсикологическое исследование — смерть ребенка вызвана не ядами и не вредными препаратами.
Смит негромко свистнул.
— Ужасно.
— Просто мороз по коже, — согласился Петренко. Все так же крепко держа в руке портфель, российский ученый снял очки, суетливо протер их и вновь надел. — Спустя некоторое время в больницу поступили другие пациенты с теми же страшными симптомами. Сначала старик, бывший аппаратчик компартии. Потом женщина средних лет. И наконец молодой человек, чернорабочий — до недавнего времени был здоров, как бык. Все умерли в муках буквально через несколько дней.
— В общей сложности всего четверо?
На губах Петренко мелькнула горькая улыбка.
— Мне известно лишь о четверых, — произнес он тихо. — Не исключено, что пострадали не только они. Чиновники из Министерства здравоохранения ясно дали нам понять: мы не должны задавать слишком много вопросов, дескать, дабы не «возбуждать панику среди населения». И во избежание сенсационных сообщений в средствах массовой информации.
Разумеется, мы обратились в высшие инстанции, но на требования провести более серьезное расследование нам ответили отказом. Даже разговаривать об этом позволили лишь с ограниченным кругом ученых. — Глаза Петренко погрустнели еще сильнее. — Один кремлевский служащий вообще заявил мне, мол, четыре необъяснимые смерти — дело обычное, «всего лишь фоновый шум». Посоветовал сосредоточить внимание на СПИДе и прочих болезнях, от которых в России-матушке гибнет так много народа. В общем, на сегодняшний день все, что касается загадочных смертей, — государственная тайна, достояние бюрократов.
— Идиоты! — процедил сквозь зубы Смит. — Ведь попытка утаить появление нового заболевания может привести прямиком к чудовищной эпидемии.
— Возможно, — ответил Петренко, пожимая плечами. — Но я не намерен плясать под их дудку. Потому и принес вот это. — Он бережно прикоснулся к портфелю. — Здесь все необходимые документы по четверым пациентам, образцы их крови и отдельных тканей. Надеюсь, вы с коллегами на Западе успеете разобраться в механизмах развития странной болезни, пока еще не слишком поздно.
— А что станет с тобой, если российское правительство узнает-таки, что именно ты передал нам сведения? — спросил Смит. — Можешь себе представить?
— Об этом и думать страшно, — признался русский. — Поэтому я и решил сообщить тебе о болезни с глазу на глаз. — Он вздохнул. — Судьба России вызывает у меня все больше опасений, Джон. Боюсь, наши руководители решили, что в управлении важнее запугивание и диктат, а не здравый смысл и увещевания.
Смит понимающе кивнул. Развитие событий в России все сильнее пугало его и настораживало. Президент страны, Виктор Дударев, некогда служил в Комитете государственной безопасности СССР, работал в Восточной Германии. После распада Советского Союза поспешил примкнуть к реформаторам и превратился в одну из центральных политических фигур обновленной России. Сначала стал директором ФСБ, нынешнего органа безопасности, спустя время — председателем правительства и, наконец, одержал победу на выборах и занял пост главы государства. Некоторые из россиян по сей день отчаянно верили в то, что Дударев — истинный поборник демократического порядка.
Дударев оказался совсем иным. Укрепившись в президентском кресле, бывший кагэбэшник незамедлительно скинул маску, и страна увидела, что выбрала в правители не борца за идеи демократии, а человека, увлеченного достижением личных корыстных целей. Сосредоточить максимум власти в руках — своих и приспешников — вот к чему в основном стремился Дударев.
Новым независимым теле-, радиокомпаниям и печатным изданиям он тотчас подрезал крылья, а со временем перевел их под полный контроль государства. Представителей местных властей, чье мнение в том или ином вопросе шло вразрез с кремлевским, уволил, издав соответствующий указ, либо лишил средств по сфабрикованным делам о неуплате налогов. Оппонентов угрозами заставил молчать или же при помощи карманных СМИ вовсе убрал с политической арены.
Сатирики окрестили Дударева «Царем Виктором». Теперь шутка все больше отражала жестокую действительность и уже не вызывала смеха.
— Сделаю все возможное, чтобы о тебе ничего не узнали, — пообещал Смит. — Но кто-то в вашем правительстве непременно следит за сохранностью информации, и рано или поздно, когда о болезни заговорят открыто, на тебя падет подозрение. А заговорят о болезни в ближайшем будущем. — Он многозначительно посмотрел на коллегу. — Может, тебе уехать вместе с документами?
Петренко вскинул бровь.
— Попросить политического убежища?
Смит кивнул.
Русский медик покачал головой.
— Нет, не хочу. — Он пожал плечами. — Несмотря на все свои грехи, я был, есть и навек останусь россиянином. Не брошу родину из-за страха. — Он грустно улыбнулся. — Как там говорят философы? Чтобы зло восторжествовало, добропорядочным людям стоит лишь опустить руки? По-моему, верно сказано. Нет, я останусь в Москве, продолжу, как могу, бороться с безумием.
— Prosim, muzete mi pomoci? — прозвучало из тумана.
Вздрогнув, Смит и Петренко повернули головы.
На расстоянии каких-нибудь нескольких футов от них стоял с протянутой рукой, будто прося денег, моложавый на вид человек с весьма суровой физиономией. В мочке его правого уха, проглядывая сквозь длинные, сальные, спутанные темные волосы, блестел крошечный серебряный череп. Вторую руку незнакомец держал в кармане черного пальто. Прямо за его спиной темнели фигуры еще двоих — в похожих одеждах, такого же мрачного вида. И в их ушах поблескивали выполненные в форме черепов серьги. Охваченный дурным предчувствием, Смит шагнул вперед, загораживая плечом невысокого российского ученого.
— Prominte. Простите, — произнес он. — Nerozumim. He понимаю. Mluvite anlicky? По-английски говорите?
Волосатик медленно опустил руку.
— Вы американец, так?
Оттого, каким тоном он задал вопрос, Смита взяла злоба.
— Верно.
— Чудесно. Все американцы богачи, а я бедный. — Взгляд темных глаз Волосатика перескочил на Петренко и вновь устремился на Смита. Он обнажил зубы в неожиданной хищнической усмешке. — И вы согласитесь отдать мне портфель приятеля. В качестве подарка, правильно?
— Джон, — встревоженно пробормотал русский из-за спины Смита. — Они не чехи.
Волосатик услышал его.
— Доктор Петренко прав. Какая проницательность! — Резкое движение, и в руке, которую он до сих пор прятал в кармане, Петренко и Смит увидели складной нож. Секунда, и нож раскрылся. Лезвие было острым точно бритва. — Но портфель вы мне все же отдадите. Сию минуту.
Проклятие, подумал Смит, глядя на мрачную троицу, уже двинувшуюся вперед, чтобы заключить жертв в кольцо. Он сделал осторожный шаг назад и уперся в каменный, спокойно созерцающий Влтаву парапет. Плохи дела, пронеслась в голове пугающая мысль. Попасться без оружия, в густом тумане. Их больше. Плохо, очень плохо.
Когда Волосатик столь небрежно и с такой уверенностью назвал фамилию Петренко, надежда отдать портфель и уйти целым и невредимым вмиг покинула Смита. Мерзавцы не просто уличные хулиганы. Если Смита не подвело чутье, они — истинные профессионалы. Такие не оставляют свидетелей в живых.
Он заставил себя едва заметно улыбнуться.
— Гм... Конечно... То есть, если это настолько важно. Главное, чтобы никто не пострадал, согласны?
— Разумеется, приятель, — ответил обладатель ножа, продолжая зловеще скалиться. — Пусть только чудесный доктор отдаст нам портфель.
Смит под стук учащенно бьющегося сердца набрал в легкие воздуха. Жизнь вокруг как будто замедлила ход, когда в кровь хлынул адреналин и ускорилась реакция. Пригнуться к земле. Давай!
— Policii! Полиция! — заорал он что было мочи. И еще раз, пронзая тягучее туманное безмолвие: — Policii!
— Идиот! — прорычал Волосатик, устремляясь к Смиту и выбрасывая вперед руку с ножом.
Смит успел увернуться. Лезвие просвистело прямо у его лица. Слишком близко! Он нанес мощный удар по скоплению нервных окончаний на внутренней стороне неприятельского запястья.
Волосатик взревел от боли. Нож вылетел из его внезапно онемевших пальцев и поскакал по мосту в сторону. Двигаясь ловко и быстро, Смит развернулся и изо всех сил двинул противнику локтем в узкое лицо. Хрустнула кость, в воздухе вспыхнула россыпь кровавых капель. Волосатик, вопя и шатаясь, отступил назад, опустился на колено и принялся ощупывать сломанный нос.
Второй мерзавец, тоже с ножом, обогнув вожака, бросился на Смита. Американец резко наклонился, уходя от удара, и заехал обидчику в солнечное сплетение. Нападающий от приступа безумной боли сложился пополам. Смит, пока противник не пришел в себя, схватил его сзади за пальто и швырнул головой вперед к каменному парапету. Тот упал лицом вниз и так и остался лежать — не шевелясь, не издавая ни звука.
— Джон! Берегись!
Услышав крик Петренко, Смит молниеносно повернул голову. Российский ученый, неистово и бессистемно размахивая перед собой портфелем, отбивался от третьего подонка. Внезапно яростный огонь в глазах Петренко погас, сменившись совершенным ужасом. Врач опустил голову и взглянул на свой живот, откуда торчал вогнанный по рукоять нож.
Послышался одиночный выстрел, по мосту раскатилось гулкое эхо.
Во лбу Петренко заалела кровавая дыра. Из затылка вылетели осколки черепной кости и брызги мозгового вещества, выбитые девятимиллиметровой пулей. Глаза врача закатились. Умирая, но и теперь не выпуская из рук портфель, он пошатнулся, упал на парапет и полетел вниз, в реку.
Краем глаза Смит заметил, что первый его противник поднимается на ноги. Лицо Волосатика было красным от крови, алые капли задерживались на щетине и летели вниз. В темных глазах пылала ненависть, в руке он держал пистолет — старенький «Макаров» советского производства. По неровной поверхности моста медленно, как в кино, катилась стреляная гильза.
Американец предельно напрягся, уже понимая: шансов почти нет. Противник слишком далеко, добраться до него не было возможности. Смит рванул в сторону и нырнул через парапет в густой туман. Опять прогремели выстрелы. Первая пуля пронеслась у Смита прямо над головой, вторая врезалась в куртку, чиркнула по коже, и плечо опалила адская боль.
Он пробил речную поверхность, подняв облако брызг и пены, вошел в ледяную, чернильно-черную воду. И устремился вниз — в самую глубь непроглядной тьмы и абсолютного безмолвия. Подполковника подхватило быстрое течение Влтавы, и, дергая за порванную куртку, за руки и ноги, швыряя из стороны в сторону и крутя, понесло на север, прочь от каменных мостовых быков.
Легкие Смита пылали, требуя воздуха. Превозмогая себя, он принялся грести и вырвался-таки из леденящих объятий бурной воды. Его голова наконец показалась на поверхности, и, жадно ловя ртом воздух, в котором его организм так остро нуждался, подполковник на какое-то время позволил себе расслабиться.
Потом, все еще плывя по течению, повернул голову и посмотрел назад. Карлов мост из-за тумана было уже не рассмотреть. Тут и там раздавались крики и взволнованные голоса. По-видимому, звуки выстрелов изрядно напугали расслабившихся в предвечерний час пражских жителей. Смит выплюнул попавшую в рот воду, повернул в сторону, устремившись к восточному берегу, борясь с течением, упорно пытавшимся увлечь его дальше за собой. Выбраться из воды следовало как можно быстрее — пока со зверским холодом не ушли остатки сил. Когда мороз, пробравшись сквозь пропитанную водой одежду, принялся жечь тело, у Смита застучали зубы.