Страница:
— Кто эти люди?
— Наши единомышленники.
— Этого мало, леди... простите, миссис де Фрис.
— Вам нужна защита, вы же сами признались, что не знаете, кому можно доверять...
— А вы утверждаете, что я должен довериться людям, которых не знаю? -перебил ее Лэтем. — Вы — ненормальная. — И, наклонившись вперед, обратился к шоферу: — Monsieur, s'il vous plait, arretez le taxi... [48]
— Non! [49]— решительно воскликнула Карин. — Не надо, — сказала она по-французски шоферу, и тот, пожав плечами, снял ногу с тормоза. — Она посмотрела на Дру. — Что вы намерены делать, куда идти? Может, вы хотите, чтобы вышла я, так и не узнав об этом? Вы всегда найдете меня в посольстве — лучше звонить из автомата, впрочем, это незачем вам объяснять. Едва ли у вас при себе много денег, но вам нельзя идти ни в банк, ни в свой кабинет, ни в квартиру, ни в «Мёрис» — все эти места под наблюдением. Я дам вам все, что у меня есть, а об остальном договоримся позже... Ради Бога, решайте.Я должна поскорее приступить к осуществлению моего плана — остались минуты, когда мне еще могут поверить!
— Вы это серьезно? Дадите мне деньги, выйдете из машины, позволите мне исчезнуть и не будете знать, где я?
— Конечно, серьезно. Это не самое лучшее, и я считаю вас ужасным глупцом, но вы упрямы, и тут уж ничего не поделаешь. Главное, чтобы вы остались живы, встретились с Гарри и продолжили начатое. Каждый лишний день помогает нацистским руководителям глубже окопаться.
— Значит, вы не настаиваете на том, чтобы отвезти меня к вашим старым друзьям из Амстердама. — Это прозвучало как утверждение.
— Как я могу это сделать? Конечно нет, вы все равно не послушаетесь меня.
— Тогда отвезите меня к ним. Вы правы, я в самом деле не знаю, кому доверять.
— Вы несносны,надеюсь, хоть это вы понимаете!
— Нет, я просто очень осторожен. О да, леди, я оченьосторожен.
— Поверьте, вы приняли правильное решение.
— Я вынужден это сделать. Так кто же эти люди?
— В основном немцы, ненавидящие неонацистов еще сильнее, чем мы: они видят, как «наследники» «третьего рейха» оскверняют их землю.
— Они здесь, в Париже?..
— И в Соединенном Королевстве, в Нидерландах, в Скандинавии, на Балканах — повсюду, где, по их предположению, укоренилось Братство. В каждой ячейке немного людей — от пятнадцати до двадцати, — но действуют они с известной немецкой аккуратностью, на средства, тайно предоставляемые группой ведущих германских промышленников и финансистов. Те не только не любят нео, но и боятся, что они погубят экономику страны.
— Они тоже своего рода Братство, но совсем иное.
— Как вы думаете, что раздирает страну? Таковы уж немцы, и потому это неизбежно.В Бонне вершат политику, а дела делают в бизнесе. Правительство заинтересовано в голосах самых разных избирателей; финансовые же структуры должны прежде всего бороться против изоляции от мировых рынков, а возрождение нацизма этим им и грозит.
— Эти люди, ваши друзья... эти «ячейки»... у них есть название, символика, что-нибудь в этом роде?
— Да. Они называют себя антинейцы.
— Что это значит?
— Честно говоря, не знаю, но когда Фредди сказал об этом вашему брату, тот рассмеялся. Это как-то связано с Древним Римом и историком, имя которого, если не ошибаюсь, Дио Кассий. Гарри считал, что это подходит к данной ситуации.
— Таких как Гарри надо еще поискать, — пробормотал Дру. — Напомните мне заменить энциклопедию... Ладно, давайте познакомимся с вашими друзьями.
— Осталось проехать всего две улицы.
Его провели в огромный кабинет. За столом сидел государственный секретарь Адам Боллинджер. Одно из почетных мест перед ним занимал высокий грузный негр лет шестидесяти. При появлении Соренсона он сразу повернулся и поздоровался с ним. Это был Нокс Тэлбот, директор ЦРУ, человек редкого ума, сколотивший огромные деньги в жестоком мире торговли и арбитража, бывший старший офицер разведки во время Вьетнамской войны. Соренсону нравился Тэлбот, который скрывал свой блестящий ум, подшучивая над собой и простодушно пяля глаза. А вот Боллинджер казался начальнику К.О. загадкой. Соренсон не отрицал политической проницательности госсекретаря, знал его международную репутацию, но чувствовал в нем фальшь, и это беспокоило его. Все, что говорил Боллинджер, было хорошо продумано, просчитано, лишено эмоциональной окраски. Этот человек с широкой улыбкой и обаятельный представлялся холодным и бесчувственным.
— Доброе утро, Уэс, — сказал Боллинджер, и искусственная улыбка быстро исчезла с тонких губ. Это было очень важное совещание, так зачем же тратить время на любезности. Он хотел, чтобы это поняли и его подчиненные.
— Привет, главный шпион, — улыбнулся Нокс Тэлбот. — Кажется, нам, неофитам, понадобилось подкрепление.
— В нашей повестке дня нет ничего забавного, Нокс, — оторвавшись от разложенных на столе бумаг, заметил госсекретарь и холодно посмотрел на Тэлбота.
— Но нет особого повода и для напряжения, Адам, — возразил директор ЦРУ. — Наши проблемы, возможно, необъятны, но многие из них можно разрешить, щелкнув пальцами.
— Это несерьезно.
— Считайте, как хотите, но я заявляю: многое из того, что мы получили в результате операции «Шмель», действительнонесерьезно.
— Присоединяйтесь, Уэсли, — обратился Боллинджер к Соренсону, и тот сел справа от Тэлбота. — Не стану отрицать, — продолжал госсекретарь, — что список, представленный старшим офицером Лэтемом, поражает воображение, притом следует принимать во внимание, кем он представлен. Скажите, Нокс, есть ли в ЦРУ более опытный тайный агент, чем Гарри Лэтем?
— Насколько я знаю, нет, — ответил директор ЦРУ, — но нельзя исключить, что ему подсунули дезинформацию.
— Это заставляет предполагать, что руководство нео засветило его.
— Мне ничего не известно об этом, — сказал Тэлбот.
— Так оно и есть, — убежденно произнес Соренсон.
— Что?
— Я разговаривал с братом Гарри; это один из моих людей. Он узнал об этом от одной женщины в Париже, вдовы человека, который работал с Гарри в Восточном Берлине. Нео имели полную информацию о Шмеле. Имя, задание, даже время, отведенное на выполнение задания — от двух лет, в глубокой конспирации.
— Этого не может быть! — воскликнул Нокс Тэлбот, подавшись вперед всем своим грузным телом и глядя на Соренсона горящими черными глазами. — Эта информация настолько засекречена, что ее невозможно раскопать.
— Проверь свои компьютеры «АА-ноль».
— В них невозможнопроникнуть!
— Нет, Нокс. У тебя в твоем засекреченном курятнике завелась лиса.
— Я тебе не верю.
—Я назвал факт и источник, что еще тебе надо?
— Кто же, черт побери, сумел?
—Сколько человек работают с «АА-ноль»?
— Пять, с дублерами, каждый проверен с момента рождения. Каждый — «беленький», без единого пятнышка, и хотя я, конечно, противник такого термина, но в данном случае полностью с этим согласен. Видит Бог, это самые настоящие умы в области высоких технологий!
— На одном из них пятно, Нокс. Один из них проник сквозь твои непроницаемые сети.
— Я установлю за ними непрерывное наблюдение.
— Вы сделаете больше, господин директор, — сказал Адам Боллинджер. — Вы установите наблюдение за каждым из списка Гарри Лэтема. Бог мой,возможно, мы имеем дело с глобальным заговором.
— Успокойтесь, господин секретарь, мы далеки от этого. Пока. Но я должен спросить тебя, Нокс, кто исключил имя Клода Моро из списка, переданного мне?
Тэлбот вздрогнул от неожиданности, но быстро взял себя в руки.
— Сожалею, Уэс, — тихо произнес он, — информация пришла из надежного источника, от старшего офицера, работавшего с вами обоими в Стамбуле. Он сообщил, что вы были дружны, что Моро спас тебе жизнь в Дарданеллах при выполнении задания в Мраморном море. Наш человек сомневался, сможешь ли ты отнестись к этому объективно, вот и все. А как ты узнал?
— Кто-то расшифровал список для посла Кортленда...
— Нам пришлось это сделать, — перебил его Тэлбот. — Немцы расшифровали список, и Кортленд оказался на вертеле... В этом списке Моро был?
— Из-за оплошности Управления.
— Ошибка, просто ошибка, что еще можно сказать? Этих чертовых машин развелось слишком много, и они выбрасывают данные с неимоверной скоростью... Однако в твоем случае понятно, почему мы так поступили. Человек спас тебе жизнь, и ты моментально вступаешься за него. А вдруг, пытаясь что-то выяснить, ты невольно предупредишь его, дашь ему понять, что он под колпаком.
— Профессионал не сделает этого, Нокс, — резко сказал глава К.О., — а я, полагаю, могу им считаться.
— Бог мой, безусловно, — кивнул Тэлбот. — Ты сидел бы сейчас на моем месте, если б только пожелал занять его.
— Я никогда этого не хотел.
— Прости меня. Кстати, а как ты думаешь,почему Моро оказался в этом списке?
— Думаю, это — «липа».
— И то же относится к двадцати или двадцати пяти другим лицам в одной только нашей стране, а вместе с сотрудниками и коллегами их наберется в верхах более двух сотен. Еще семьдесят или около того — в Великобритании и Франции, и их число можно увеличить в десять раз. Многих из них мы считаем истинными патриотами и уважаем независимо от их политических взглядов. Неужели Гарри Лэтем, один из лучших и умнейших тайных агентов глубокой конспирации, рехнулся?
— Это трудно себе представить.
— Вот поэтому каждый человек в его списке будет проверен с того момента, как начал ходить и говорить, — решительно заявил госсекретарь, и губы его вытянулись в тонкую линию. — Переверните каждый камень, принесите мне досье, проверенные ФБР с особой тщательностью.
— Адам, -возразил Нокс Тэлбот. — Это территорияФБР, а не наша. Это ясно указано в сорок седьмом параграфе Устава.
— К черту параграфы! Если наци бродят по коридорам правительства, промышленных объектов, проникают в храмы искусств, мы должны выявить их и разоблачить!
—Кто нам даст полномочия? — спросил Соренсон, глядя в лицо государственному секретарю.
— Я, если хотите, возьму ответственность на себя.
— У, конгресса могут быть возражения, — заметил начальник К.О.
— Плевать на конгресс, просто держите это в секрете. Господи,хоть это вы можете сделать? Вы же оба — часть правительства, не так ли? Она называется исполнительная власть, джентльмены, и если исполнители, сама президентская власть, смогут разоблачить нацистов в нашей стране, народ навеки будет благодарен вам. Ну, за работу, трудитесь и приносите мне результаты. Совещание закончено. У меня встреча с продюсерами воскресных телевизионных утренних бесед. Я намерен объявить о новой политике президента в Карибском вопросе.
Разведчики вышли в коридор Государственного департамента, и Нокс Тэлбот повернулся к Уэсли Соренсону.
— Не хочу я ничем заниматься, кроме того, кто проник в программы наших компьютеров «АА-ноль»!
— А я лучше уйду в отставку, — сказал глава К.О.
— Это не выход, Уэс, — возразил директор ЦРУ. — Если мы уйдем в отставку, Боллинджер найдет парочку других, которые будут безропотно ему подчиняться. Давай останемся и будем тихонько «сотрудничать» с ФБР.
— Боллинджер это исключает.
— Нет, он просто возражал против параграфа сорок седьмого, который запрещает тебе и мне действовать внутри страны. В сущности, он не хотел, чтобы мы нарушали закон, но, вероятно, со временем он поблагодарит нас. Черт, окружение Рейгана постоянно это проделывало.
— Стоит ли того Боллинджер, Нокс?
— Нет, не стоит, но наши организации стоят. Я работал с шефом Бюро. Он не одержим границами своей территории... Это не Гувер. Он — человек порядочный, бывший судья, имеет представление о справедливости, к тому же у него уйма «наружек». Я постараюсь убедить его, что все необходимо сохранить в тайне и тщательно расследовать. И посмотрим правде в лицо: нельзя оставлять в стороне Гарри Лэтема.
— Я все же думаю, что Моро — ошибка, роковая ошибка.
— Но ведь есть и другие, которые не ошибка. Не хотелось бы об этом говорить, но тут Боллинджер прав. Я свяжусь с Бюро, а ты сохрани Гарри Лэтема живым.
— Тут есть еще одна проблема, Нокс, — нахмурившись, сказал Соренсон. — Помнишь грязную историю пятидесятых, все дерьмо, которое вытащил Маккарти?
— Еще бы, -ответил директор ЦРУ. — Тогда я только поступил в колледж, и мой отец был адвокатом по гражданским правам. Его объявили коммунистом, и нам пришлось переехать из Уилмингтона в Чикаго, чтобы две мои сестры и я могли продолжать учиться. Да, черт побери, помню.
— Постарайся, чтобы и ФБР вспомнило об этом. Нельзя, чтобы чьи-то репутации и карьеры погибли из-за безответственных обвинений или хуже того: из-за слухов, которые невозможно пресечь. Нам не нужно, чтобы ФБР стреляло направо и налево, — мы заинтересованы в осмотрительных профессионалах.
— Я знаю этих стрелков, Уэс. Главное — устранить их в критический момент. Строго профессионально и спокойно — такова заповедь.
— Дай нам Бог удачи, — сказал директор К.О., — но что-то подсказывает мне, что мы попали в опасные воды.
— Мы отправим его в «Мезон руж», что на перекрестке дорог. У вас там будет все необходимое, мсье. Карин и ее покойный муж всегда были с нами. Да поможет вам Бог, мистер Лэтем. Братство необходимо уничтожить.
Каждого гостя антинейцы кратко инструктировали о том, что от него требовалось. Это касалось одежды (При необходимости ее давали), поведения (не haute Parisien [50]), общения с жильцами (абсолютно запрещенного без разрешения управителей) и точного расписания приходов и уходов (тоже с разрешения управителей). Нарушение этих правил каралось немедленным выселением. Эти жесткие правила предусматривали обоюдную пользу.
Лэтема поместили на четвертом этаже, в мини-люксе. Техническое оборудование поразило его не менее того, что Карин называла «немецкой аккуратностью». Выслушав от одного из управителей, как пользоваться эти№ оборудованием, Дру пошел в спальню и лег. Он решил, что через час с небольшим можно будет позвонить в посольство Карин де Фрис. Ему хотелось скорее узнать, удалась ли ее уловка; неопределенность раздражала его, хотя придуманная ею история казалась в данных обстоятельствах дикой, даже забавной и отличалась простотой: Карин была с ним в пивной, когда произошел взрыв; Дру исчез, и она в отчаянии. Почему? Потому что она восхищалась им, и дело шло «к роману». Такая перспектива казалась Дру заманчивой и немыслимой, а по здравом размышлении, пожалуй, не такой уж и привлекательной, Карин — странная женщина. Болезненные воспоминания озлобляют ее, понятно, но это лишает Карин обаяния. Она — дитя Европы, охваченной ужасом перед вспышками национализма и расизма, отравляющими атмосферу всего континента. Лэтему были чужды такие люди. Ему становилось не по себе, когда он видел, как каменеет ее лицо с правильными мягкими прелестными чертами, а в больших выразительных глазах появляется холодный блеск, едва она вспоминает о прошлом. Нет, хватит с него и собственных проблем.
Так почему же он думает о ней? Конечно, она спасла ему жизнь... но ведь она и сама спаслась. Спасла емужизнь... Как это она сказала? «Возможно, так это и должно было выглядеть». Нет!Ему надоело ходить кругами; ни от одногоиз них не отходит прямая, ведущая к неопровержимой истине. Но в чем же истина?В списке Гарри? В заинтересованности Карин? В Моро? В Соренсоне?.. Четыре раза его чуть не убили. Хватит с него! Ему надо отдохнуть, а потом подумать, но сначала отдохнуть. Отдых — это оружие, иногда более мощное, чем огнестрельное, так однажды сказал ему старый инструктор. Измученный страхом и волнениями, Дру закрыл глаза. Он уснул быстро, но неглубоким тревожным сном.
Его разбудил громкий телефонный звонок. Рывком поднявшись, Дру схватил трубку.
— Да?
— Это я, — сказала Карин. — Я говорю по телефону полковника.
—Он проверен на подслушиванье, — перебил ее Лэтем, протирая глаза. — Витковски там?
— Я знала, что вы об этом спросите. Он здесь.
— Привет, Дру.
— Покушения на меня множатся, Стэнли.
— Похоже на то, — согласился ветеран разведки. — Оставайся в укрытии, пока обстановка не прояснится.
— Куда уж яснее! Они хотят ликвидироватьменя!
— Тогда нам придется убедить их, что это им невыгодно. Ты должен выиграть время.
— Как, черт возьми, мы сможем это сделать?
— Чтобы ответить, я должен узнать кое-что еще, но надо дать им понять, что живой ты представляешь большую ценность, чем мертвый.
— Что ты хочешь знать?
— Все. Соренсон — твой босс, — твой главный куратор. Я знаю Уэсли не очень хорошо, но мы знакомы; свяжись с ним, сделай мне допуск к информации и быстро меня подключи.
— Зачем мне связываться с ним? Это моя жизнь, и я принимаю решения на месте. Записывай, но потом сожги записи, полковник. — И Лэтем стал рассказывать, начав с исчезновения Гарри в Хаусрюкских Альпах, об его захвате и побеге из долины, затем о пропавшем в Вашингтоне досье на неизвестного французского генерала, о Жоделе, его самоубийстве в театре и его сыне Жан-Пьере Виллье. Тут Стэнли Витковски прервал его:
— Это тот актер?
—Он самый. У него хватило глупости на свой страх и риск отправиться под видом уличного бродяги в трущобы. Правда, оттуда он вернулся с информацией, которая может оказаться ценной.
— Значит, старик действительно его отец?
— Проверено и перепроверено. Он был участником Сопротивления, немцы поймали его, отправили в лагерь, а там довели до сумасшествия... почти до полного сумасшествия.
— Почти? Как это понять? Человек либо сумасшедший, либо нет.
— Малая толика разума у него все же осталась. Он знал, кто он... кем был... и почти пятьдесят лет ни разу не пытался встретиться со своим сыном.
— И никто не старался войти в контакт с ним?
—Его считали погибшим, как тысячи других, кто не вернулся.
— Но он не погиб, — задумчиво произнес Витковски, — только стал умственно и, без сомнения, физически неполноценным.
— Мне говорили, его было почти невозможно узнать. И все же он продолжал преследовать генерала-предателя, приказавшего расстрелять его семью. Имя генерала исчезло вместе с досье. Виллье узнал, что этот тип живет в долине Луары, но там обитает около сорока или пятидесяти генералов. Обычно им принадлежат скромные сельские домишки, но иногда они живут в больших домах, принадлежащих другим людям. Такова информация Виллье. Кроме того, он сообщил и номер машины «капо», который привязался к нему, услышав, что он задает вопросы.
— О генерале?
— О человеке, который был генералом пятьдесят лет назад, сейчас ему далеко за девяносто, если он жив.
— Судя по всему, это маловероятно, — заметил полковник. — Участники боевых действий редко живут дольше восьмидесяти — их добивает что-то связанное со старыми травмами. Несколько лет назад Пентагон исследовал этот вопрос для определения возраста консультантов.
— Довольно мерзко.
— Но необходимо, когда дело касается конфиденциальной информации, а умственные способности зависят от здоровья. Эти древние старцы обычно живут замкнуто, тихо увядая, как сказал Большой Мак. И если они не хотят, чтобы их нашли, вы их и не найдете.
— Ты преувеличиваешь, Стэнли.
— Я думаю,черт побери... Жодель что-то узнал, затем на глазах своего сына, которому дотоле не объявлялся, покончил с собой, выкрикивая, что Виллье его сын.Почему?
— Вероятно, он узнал что-то такое, с чем сам не мог бороться. Перед тем как Жодель сунул ружье в рот и разнес себе голову, он крикнул, что недостоин сына и жены. Это свидетельство полного поражения.
— Я читал в газетах, что Виллье отменил «Кориолана» без особых причин; Он только сообщил, что на него сильно повлияло самоубийство старика. В статье много неясного; впечатление такое, будто ему известно что-то, о чем он умалчивает. Конечно, всех, как и меня, интересует, говорил ли Жодель правду. Никто не хочет верить этому, поскольку мать Виллье — знаменитая звезда, а отец — один из самых известных актеров «Комеди Франсез», и оба они живы. Прессе до них не добраться: предполагают, что они на каком-то острове в Средиземном море. Колонки сплетен — сущая клоака.
— Все это делает Виллье такой же мишенью, как и меня. Это я объяснил твоей сотруднице миссис де Фрис.
— За Виллье следовало следить, надо было остановить его.
— Я думал об этом, Стэнли. Я назвал Виллье идиотом за то, что он сделал, и это правильно, но он не слепой идиот. Не сомневаюсь, он готов рисковать жизнью, уверенный в своих актерских способностях. Однако ни на минуту не допускаю, что он согласится рисковать жизнью жены или приемных родителей и высовываться, помогая нам и становясь мишенью для них.
— Ты считаешь, что он получил задание?
— Не хочу даже думать об этом, потому что Моро — последнее осведомленное официальное лицо, встретившееся с Виллье перед тем, как тот объявил об уходе со сцены.
— Не понимаю, — неуверенно произнес Витковски. — Клод Моро у них самый лучший. Я, право, чего-то не улавливаю, Дру.
— Пристегни ремень, полковник. Гарри привез список имен. — И Лэтем подробно рассказал о тех сведениях, которые добыл его брат, находясь в плену у неонацистов. Не утаил он и того, какую тревогу и недоумение вызывали внесенные в этот список имена многих влиятельных людей, якобы не только сочувствующих целям неонацистов, но и работающих на них.
— Не впервые со времен фараоновых легионов нации начинают гнить с головы, — заметил Витковски. — Раз списки привез Гарри Лэтем, они надежны как швейцарский банк. Он, как и Клод Моро, обладает редкими качествами: умом, интуицией, талантом и хваткой. Лучше них в нашем деле нет никого.
— Моро — в списке Гарри, Стэнли, — тихо сказал Дру. Казалось, за молчанием вот-вот последует взрыв — так было и с Соренсоном, когда Лэтем сообщил ему об этом. — Надеюсь, ты еще здесь, полковник.
— Лучше бы меня не было, — буркнул Витковски. — Не знаю, что и сказать.
— Может, «вранье»?
—Это первая мысль, но есть и вторая, не менее убедительная. Их привез Гарри Лэтем.
— Я это знаю... по тем же причинам, которые ты упомянул, и по десяткам других, которые тебе неведомы. Но даже мой брат может ошибиться или поверить дезинформации, пока не проанализировал ее. Вот почему мне необходимо поговорить с ним.
— Миссис де Фрис сказала, что его ждут в Париже через день-два, что ты просил его позвонить тебе, ну, а сейчас он явно не сможет этого сделать.
— Я даже не могу дать ему номер, ибо и сам не знаю его. Но у тебя он есть.
— Этот номер погребен в засекреченных телефонных дебрях.
— Так что же нам делать?
— В обычной ситуации такую доверчивость не одобрили бы ни Соренсон, ни я, но все же скажи миссис де Фрис, где найти в Лондоне Гарри. Мы отыщем его и устроим вам встречу. Передаю ей трубку.
— Наши единомышленники.
— Этого мало, леди... простите, миссис де Фрис.
— Вам нужна защита, вы же сами признались, что не знаете, кому можно доверять...
— А вы утверждаете, что я должен довериться людям, которых не знаю? -перебил ее Лэтем. — Вы — ненормальная. — И, наклонившись вперед, обратился к шоферу: — Monsieur, s'il vous plait, arretez le taxi... [48]
— Non! [49]— решительно воскликнула Карин. — Не надо, — сказала она по-французски шоферу, и тот, пожав плечами, снял ногу с тормоза. — Она посмотрела на Дру. — Что вы намерены делать, куда идти? Может, вы хотите, чтобы вышла я, так и не узнав об этом? Вы всегда найдете меня в посольстве — лучше звонить из автомата, впрочем, это незачем вам объяснять. Едва ли у вас при себе много денег, но вам нельзя идти ни в банк, ни в свой кабинет, ни в квартиру, ни в «Мёрис» — все эти места под наблюдением. Я дам вам все, что у меня есть, а об остальном договоримся позже... Ради Бога, решайте.Я должна поскорее приступить к осуществлению моего плана — остались минуты, когда мне еще могут поверить!
— Вы это серьезно? Дадите мне деньги, выйдете из машины, позволите мне исчезнуть и не будете знать, где я?
— Конечно, серьезно. Это не самое лучшее, и я считаю вас ужасным глупцом, но вы упрямы, и тут уж ничего не поделаешь. Главное, чтобы вы остались живы, встретились с Гарри и продолжили начатое. Каждый лишний день помогает нацистским руководителям глубже окопаться.
— Значит, вы не настаиваете на том, чтобы отвезти меня к вашим старым друзьям из Амстердама. — Это прозвучало как утверждение.
— Как я могу это сделать? Конечно нет, вы все равно не послушаетесь меня.
— Тогда отвезите меня к ним. Вы правы, я в самом деле не знаю, кому доверять.
— Вы несносны,надеюсь, хоть это вы понимаете!
— Нет, я просто очень осторожен. О да, леди, я оченьосторожен.
— Поверьте, вы приняли правильное решение.
— Я вынужден это сделать. Так кто же эти люди?
— В основном немцы, ненавидящие неонацистов еще сильнее, чем мы: они видят, как «наследники» «третьего рейха» оскверняют их землю.
— Они здесь, в Париже?..
— И в Соединенном Королевстве, в Нидерландах, в Скандинавии, на Балканах — повсюду, где, по их предположению, укоренилось Братство. В каждой ячейке немного людей — от пятнадцати до двадцати, — но действуют они с известной немецкой аккуратностью, на средства, тайно предоставляемые группой ведущих германских промышленников и финансистов. Те не только не любят нео, но и боятся, что они погубят экономику страны.
— Они тоже своего рода Братство, но совсем иное.
— Как вы думаете, что раздирает страну? Таковы уж немцы, и потому это неизбежно.В Бонне вершат политику, а дела делают в бизнесе. Правительство заинтересовано в голосах самых разных избирателей; финансовые же структуры должны прежде всего бороться против изоляции от мировых рынков, а возрождение нацизма этим им и грозит.
— Эти люди, ваши друзья... эти «ячейки»... у них есть название, символика, что-нибудь в этом роде?
— Да. Они называют себя антинейцы.
— Что это значит?
— Честно говоря, не знаю, но когда Фредди сказал об этом вашему брату, тот рассмеялся. Это как-то связано с Древним Римом и историком, имя которого, если не ошибаюсь, Дио Кассий. Гарри считал, что это подходит к данной ситуации.
— Таких как Гарри надо еще поискать, — пробормотал Дру. — Напомните мне заменить энциклопедию... Ладно, давайте познакомимся с вашими друзьями.
— Осталось проехать всего две улицы.
* * *
Уэсли Соренсон принял решение. Не для того всю сознательную жизнь он служил своей стране, чтобы от него скрывали важную информацию из-за какого-то бюрократа в разведке, сделавшего неверные оскорбительные предположения. Короче, Уэсли Соренсон рассердился и не видел причин скрывать свой гнев. Он никогда не стремился занять должность руководителя отдела консульских операций, его назначил мудрый президент, понимавший, как необходимо координировать действия разведывательных служб, чтобы ни одно подразделение не мешало Госдепартаменту осуществлять свои задачи в период, начавшийся "после «холодной войны». Соренсон откликнулся на предложение президента, хотя приятно проводил время, выйдя на пенсию, в которой, впрочем, не нуждался, ибо семья располагала достаточными средствами. Тем не менее он заслужил ее, как и уважение, и доверие всего сообщества разведчиков. Он выскажет свои соображения на предстоящем совещании.Его провели в огромный кабинет. За столом сидел государственный секретарь Адам Боллинджер. Одно из почетных мест перед ним занимал высокий грузный негр лет шестидесяти. При появлении Соренсона он сразу повернулся и поздоровался с ним. Это был Нокс Тэлбот, директор ЦРУ, человек редкого ума, сколотивший огромные деньги в жестоком мире торговли и арбитража, бывший старший офицер разведки во время Вьетнамской войны. Соренсону нравился Тэлбот, который скрывал свой блестящий ум, подшучивая над собой и простодушно пяля глаза. А вот Боллинджер казался начальнику К.О. загадкой. Соренсон не отрицал политической проницательности госсекретаря, знал его международную репутацию, но чувствовал в нем фальшь, и это беспокоило его. Все, что говорил Боллинджер, было хорошо продумано, просчитано, лишено эмоциональной окраски. Этот человек с широкой улыбкой и обаятельный представлялся холодным и бесчувственным.
— Доброе утро, Уэс, — сказал Боллинджер, и искусственная улыбка быстро исчезла с тонких губ. Это было очень важное совещание, так зачем же тратить время на любезности. Он хотел, чтобы это поняли и его подчиненные.
— Привет, главный шпион, — улыбнулся Нокс Тэлбот. — Кажется, нам, неофитам, понадобилось подкрепление.
— В нашей повестке дня нет ничего забавного, Нокс, — оторвавшись от разложенных на столе бумаг, заметил госсекретарь и холодно посмотрел на Тэлбота.
— Но нет особого повода и для напряжения, Адам, — возразил директор ЦРУ. — Наши проблемы, возможно, необъятны, но многие из них можно разрешить, щелкнув пальцами.
— Это несерьезно.
— Считайте, как хотите, но я заявляю: многое из того, что мы получили в результате операции «Шмель», действительнонесерьезно.
— Присоединяйтесь, Уэсли, — обратился Боллинджер к Соренсону, и тот сел справа от Тэлбота. — Не стану отрицать, — продолжал госсекретарь, — что список, представленный старшим офицером Лэтемом, поражает воображение, притом следует принимать во внимание, кем он представлен. Скажите, Нокс, есть ли в ЦРУ более опытный тайный агент, чем Гарри Лэтем?
— Насколько я знаю, нет, — ответил директор ЦРУ, — но нельзя исключить, что ему подсунули дезинформацию.
— Это заставляет предполагать, что руководство нео засветило его.
— Мне ничего не известно об этом, — сказал Тэлбот.
— Так оно и есть, — убежденно произнес Соренсон.
— Что?
— Я разговаривал с братом Гарри; это один из моих людей. Он узнал об этом от одной женщины в Париже, вдовы человека, который работал с Гарри в Восточном Берлине. Нео имели полную информацию о Шмеле. Имя, задание, даже время, отведенное на выполнение задания — от двух лет, в глубокой конспирации.
— Этого не может быть! — воскликнул Нокс Тэлбот, подавшись вперед всем своим грузным телом и глядя на Соренсона горящими черными глазами. — Эта информация настолько засекречена, что ее невозможно раскопать.
— Проверь свои компьютеры «АА-ноль».
— В них невозможнопроникнуть!
— Нет, Нокс. У тебя в твоем засекреченном курятнике завелась лиса.
— Я тебе не верю.
—Я назвал факт и источник, что еще тебе надо?
— Кто же, черт побери, сумел?
—Сколько человек работают с «АА-ноль»?
— Пять, с дублерами, каждый проверен с момента рождения. Каждый — «беленький», без единого пятнышка, и хотя я, конечно, противник такого термина, но в данном случае полностью с этим согласен. Видит Бог, это самые настоящие умы в области высоких технологий!
— На одном из них пятно, Нокс. Один из них проник сквозь твои непроницаемые сети.
— Я установлю за ними непрерывное наблюдение.
— Вы сделаете больше, господин директор, — сказал Адам Боллинджер. — Вы установите наблюдение за каждым из списка Гарри Лэтема. Бог мой,возможно, мы имеем дело с глобальным заговором.
— Успокойтесь, господин секретарь, мы далеки от этого. Пока. Но я должен спросить тебя, Нокс, кто исключил имя Клода Моро из списка, переданного мне?
Тэлбот вздрогнул от неожиданности, но быстро взял себя в руки.
— Сожалею, Уэс, — тихо произнес он, — информация пришла из надежного источника, от старшего офицера, работавшего с вами обоими в Стамбуле. Он сообщил, что вы были дружны, что Моро спас тебе жизнь в Дарданеллах при выполнении задания в Мраморном море. Наш человек сомневался, сможешь ли ты отнестись к этому объективно, вот и все. А как ты узнал?
— Кто-то расшифровал список для посла Кортленда...
— Нам пришлось это сделать, — перебил его Тэлбот. — Немцы расшифровали список, и Кортленд оказался на вертеле... В этом списке Моро был?
— Из-за оплошности Управления.
— Ошибка, просто ошибка, что еще можно сказать? Этих чертовых машин развелось слишком много, и они выбрасывают данные с неимоверной скоростью... Однако в твоем случае понятно, почему мы так поступили. Человек спас тебе жизнь, и ты моментально вступаешься за него. А вдруг, пытаясь что-то выяснить, ты невольно предупредишь его, дашь ему понять, что он под колпаком.
— Профессионал не сделает этого, Нокс, — резко сказал глава К.О., — а я, полагаю, могу им считаться.
— Бог мой, безусловно, — кивнул Тэлбот. — Ты сидел бы сейчас на моем месте, если б только пожелал занять его.
— Я никогда этого не хотел.
— Прости меня. Кстати, а как ты думаешь,почему Моро оказался в этом списке?
— Думаю, это — «липа».
— И то же относится к двадцати или двадцати пяти другим лицам в одной только нашей стране, а вместе с сотрудниками и коллегами их наберется в верхах более двух сотен. Еще семьдесят или около того — в Великобритании и Франции, и их число можно увеличить в десять раз. Многих из них мы считаем истинными патриотами и уважаем независимо от их политических взглядов. Неужели Гарри Лэтем, один из лучших и умнейших тайных агентов глубокой конспирации, рехнулся?
— Это трудно себе представить.
— Вот поэтому каждый человек в его списке будет проверен с того момента, как начал ходить и говорить, — решительно заявил госсекретарь, и губы его вытянулись в тонкую линию. — Переверните каждый камень, принесите мне досье, проверенные ФБР с особой тщательностью.
— Адам, -возразил Нокс Тэлбот. — Это территорияФБР, а не наша. Это ясно указано в сорок седьмом параграфе Устава.
— К черту параграфы! Если наци бродят по коридорам правительства, промышленных объектов, проникают в храмы искусств, мы должны выявить их и разоблачить!
—Кто нам даст полномочия? — спросил Соренсон, глядя в лицо государственному секретарю.
— Я, если хотите, возьму ответственность на себя.
— У, конгресса могут быть возражения, — заметил начальник К.О.
— Плевать на конгресс, просто держите это в секрете. Господи,хоть это вы можете сделать? Вы же оба — часть правительства, не так ли? Она называется исполнительная власть, джентльмены, и если исполнители, сама президентская власть, смогут разоблачить нацистов в нашей стране, народ навеки будет благодарен вам. Ну, за работу, трудитесь и приносите мне результаты. Совещание закончено. У меня встреча с продюсерами воскресных телевизионных утренних бесед. Я намерен объявить о новой политике президента в Карибском вопросе.
Разведчики вышли в коридор Государственного департамента, и Нокс Тэлбот повернулся к Уэсли Соренсону.
— Не хочу я ничем заниматься, кроме того, кто проник в программы наших компьютеров «АА-ноль»!
— А я лучше уйду в отставку, — сказал глава К.О.
— Это не выход, Уэс, — возразил директор ЦРУ. — Если мы уйдем в отставку, Боллинджер найдет парочку других, которые будут безропотно ему подчиняться. Давай останемся и будем тихонько «сотрудничать» с ФБР.
— Боллинджер это исключает.
— Нет, он просто возражал против параграфа сорок седьмого, который запрещает тебе и мне действовать внутри страны. В сущности, он не хотел, чтобы мы нарушали закон, но, вероятно, со временем он поблагодарит нас. Черт, окружение Рейгана постоянно это проделывало.
— Стоит ли того Боллинджер, Нокс?
— Нет, не стоит, но наши организации стоят. Я работал с шефом Бюро. Он не одержим границами своей территории... Это не Гувер. Он — человек порядочный, бывший судья, имеет представление о справедливости, к тому же у него уйма «наружек». Я постараюсь убедить его, что все необходимо сохранить в тайне и тщательно расследовать. И посмотрим правде в лицо: нельзя оставлять в стороне Гарри Лэтема.
— Я все же думаю, что Моро — ошибка, роковая ошибка.
— Но ведь есть и другие, которые не ошибка. Не хотелось бы об этом говорить, но тут Боллинджер прав. Я свяжусь с Бюро, а ты сохрани Гарри Лэтема живым.
— Тут есть еще одна проблема, Нокс, — нахмурившись, сказал Соренсон. — Помнишь грязную историю пятидесятых, все дерьмо, которое вытащил Маккарти?
— Еще бы, -ответил директор ЦРУ. — Тогда я только поступил в колледж, и мой отец был адвокатом по гражданским правам. Его объявили коммунистом, и нам пришлось переехать из Уилмингтона в Чикаго, чтобы две мои сестры и я могли продолжать учиться. Да, черт побери, помню.
— Постарайся, чтобы и ФБР вспомнило об этом. Нельзя, чтобы чьи-то репутации и карьеры погибли из-за безответственных обвинений или хуже того: из-за слухов, которые невозможно пресечь. Нам не нужно, чтобы ФБР стреляло направо и налево, — мы заинтересованы в осмотрительных профессионалах.
— Я знаю этих стрелков, Уэс. Главное — устранить их в критический момент. Строго профессионально и спокойно — такова заповедь.
— Дай нам Бог удачи, — сказал директор К.О., — но что-то подсказывает мне, что мы попали в опасные воды.
* * *
«Чистый дом» антинейцев в парижском районе Марэ оказался уютной квартирой над магазином модной одежды на рю Делакор; штат состоял из двух женщин и мужчины. Представление было кратким — Карин де Фрис говорила о том, что вопрос от судьбе Дру Лэтема чрезвычайно важен и решать его надо срочно. Седая женщина, с мнением которой здесь явно считались, посовещалась со своими коллегами.— Мы отправим его в «Мезон руж», что на перекрестке дорог. У вас там будет все необходимое, мсье. Карин и ее покойный муж всегда были с нами. Да поможет вам Бог, мистер Лэтем. Братство необходимо уничтожить.
* * *
Старое каменное здание, называемое «Мезон руж», когда-то было небольшим недорогим отелем, затем в нем разместились конторы фирм средней руки. Судя по потрепанному списку, в доме находились агентство по найму неквалифицированной рабочей силы, слесарно-водопроводная фирма, типография, частное детективное агентство, специализирующееся «на бракоразводных процедурах», несколько фирм, предлагающих услуги бухгалтеров, машинисток и вахтеров, а также конторские помещения для аренды, которых в наличии не было. Причем на законном положении находились только агентство по найму и типография; остальные не были указаны в телефонном справочнике Парижа, якобы потому, что одни обанкротились, а другие закрылись. На месте этих контор оборудовали комнаты на одного-двух человек и несколько мини-люксов с незарегистрированными телефонами, факсами, пишущими машинками, телевизорами и настольными компьютерами: Здание не примыкало к другим домам; и два узких прохода вели к его задней стене с потайной раздвижной дверью, замаскированной под высокий прямоугольный ставень подвального окна. Этой дверью никогда не пользовались в дневное время.Каждого гостя антинейцы кратко инструктировали о том, что от него требовалось. Это касалось одежды (При необходимости ее давали), поведения (не haute Parisien [50]), общения с жильцами (абсолютно запрещенного без разрешения управителей) и точного расписания приходов и уходов (тоже с разрешения управителей). Нарушение этих правил каралось немедленным выселением. Эти жесткие правила предусматривали обоюдную пользу.
Лэтема поместили на четвертом этаже, в мини-люксе. Техническое оборудование поразило его не менее того, что Карин называла «немецкой аккуратностью». Выслушав от одного из управителей, как пользоваться эти№ оборудованием, Дру пошел в спальню и лег. Он решил, что через час с небольшим можно будет позвонить в посольство Карин де Фрис. Ему хотелось скорее узнать, удалась ли ее уловка; неопределенность раздражала его, хотя придуманная ею история казалась в данных обстоятельствах дикой, даже забавной и отличалась простотой: Карин была с ним в пивной, когда произошел взрыв; Дру исчез, и она в отчаянии. Почему? Потому что она восхищалась им, и дело шло «к роману». Такая перспектива казалась Дру заманчивой и немыслимой, а по здравом размышлении, пожалуй, не такой уж и привлекательной, Карин — странная женщина. Болезненные воспоминания озлобляют ее, понятно, но это лишает Карин обаяния. Она — дитя Европы, охваченной ужасом перед вспышками национализма и расизма, отравляющими атмосферу всего континента. Лэтему были чужды такие люди. Ему становилось не по себе, когда он видел, как каменеет ее лицо с правильными мягкими прелестными чертами, а в больших выразительных глазах появляется холодный блеск, едва она вспоминает о прошлом. Нет, хватит с него и собственных проблем.
Так почему же он думает о ней? Конечно, она спасла ему жизнь... но ведь она и сама спаслась. Спасла емужизнь... Как это она сказала? «Возможно, так это и должно было выглядеть». Нет!Ему надоело ходить кругами; ни от одногоиз них не отходит прямая, ведущая к неопровержимой истине. Но в чем же истина?В списке Гарри? В заинтересованности Карин? В Моро? В Соренсоне?.. Четыре раза его чуть не убили. Хватит с него! Ему надо отдохнуть, а потом подумать, но сначала отдохнуть. Отдых — это оружие, иногда более мощное, чем огнестрельное, так однажды сказал ему старый инструктор. Измученный страхом и волнениями, Дру закрыл глаза. Он уснул быстро, но неглубоким тревожным сном.
Его разбудил громкий телефонный звонок. Рывком поднявшись, Дру схватил трубку.
— Да?
— Это я, — сказала Карин. — Я говорю по телефону полковника.
—Он проверен на подслушиванье, — перебил ее Лэтем, протирая глаза. — Витковски там?
— Я знала, что вы об этом спросите. Он здесь.
— Привет, Дру.
— Покушения на меня множатся, Стэнли.
— Похоже на то, — согласился ветеран разведки. — Оставайся в укрытии, пока обстановка не прояснится.
— Куда уж яснее! Они хотят ликвидироватьменя!
— Тогда нам придется убедить их, что это им невыгодно. Ты должен выиграть время.
— Как, черт возьми, мы сможем это сделать?
— Чтобы ответить, я должен узнать кое-что еще, но надо дать им понять, что живой ты представляешь большую ценность, чем мертвый.
— Что ты хочешь знать?
— Все. Соренсон — твой босс, — твой главный куратор. Я знаю Уэсли не очень хорошо, но мы знакомы; свяжись с ним, сделай мне допуск к информации и быстро меня подключи.
— Зачем мне связываться с ним? Это моя жизнь, и я принимаю решения на месте. Записывай, но потом сожги записи, полковник. — И Лэтем стал рассказывать, начав с исчезновения Гарри в Хаусрюкских Альпах, об его захвате и побеге из долины, затем о пропавшем в Вашингтоне досье на неизвестного французского генерала, о Жоделе, его самоубийстве в театре и его сыне Жан-Пьере Виллье. Тут Стэнли Витковски прервал его:
— Это тот актер?
—Он самый. У него хватило глупости на свой страх и риск отправиться под видом уличного бродяги в трущобы. Правда, оттуда он вернулся с информацией, которая может оказаться ценной.
— Значит, старик действительно его отец?
— Проверено и перепроверено. Он был участником Сопротивления, немцы поймали его, отправили в лагерь, а там довели до сумасшествия... почти до полного сумасшествия.
— Почти? Как это понять? Человек либо сумасшедший, либо нет.
— Малая толика разума у него все же осталась. Он знал, кто он... кем был... и почти пятьдесят лет ни разу не пытался встретиться со своим сыном.
— И никто не старался войти в контакт с ним?
—Его считали погибшим, как тысячи других, кто не вернулся.
— Но он не погиб, — задумчиво произнес Витковски, — только стал умственно и, без сомнения, физически неполноценным.
— Мне говорили, его было почти невозможно узнать. И все же он продолжал преследовать генерала-предателя, приказавшего расстрелять его семью. Имя генерала исчезло вместе с досье. Виллье узнал, что этот тип живет в долине Луары, но там обитает около сорока или пятидесяти генералов. Обычно им принадлежат скромные сельские домишки, но иногда они живут в больших домах, принадлежащих другим людям. Такова информация Виллье. Кроме того, он сообщил и номер машины «капо», который привязался к нему, услышав, что он задает вопросы.
— О генерале?
— О человеке, который был генералом пятьдесят лет назад, сейчас ему далеко за девяносто, если он жив.
— Судя по всему, это маловероятно, — заметил полковник. — Участники боевых действий редко живут дольше восьмидесяти — их добивает что-то связанное со старыми травмами. Несколько лет назад Пентагон исследовал этот вопрос для определения возраста консультантов.
— Довольно мерзко.
— Но необходимо, когда дело касается конфиденциальной информации, а умственные способности зависят от здоровья. Эти древние старцы обычно живут замкнуто, тихо увядая, как сказал Большой Мак. И если они не хотят, чтобы их нашли, вы их и не найдете.
— Ты преувеличиваешь, Стэнли.
— Я думаю,черт побери... Жодель что-то узнал, затем на глазах своего сына, которому дотоле не объявлялся, покончил с собой, выкрикивая, что Виллье его сын.Почему?
— Вероятно, он узнал что-то такое, с чем сам не мог бороться. Перед тем как Жодель сунул ружье в рот и разнес себе голову, он крикнул, что недостоин сына и жены. Это свидетельство полного поражения.
— Я читал в газетах, что Виллье отменил «Кориолана» без особых причин; Он только сообщил, что на него сильно повлияло самоубийство старика. В статье много неясного; впечатление такое, будто ему известно что-то, о чем он умалчивает. Конечно, всех, как и меня, интересует, говорил ли Жодель правду. Никто не хочет верить этому, поскольку мать Виллье — знаменитая звезда, а отец — один из самых известных актеров «Комеди Франсез», и оба они живы. Прессе до них не добраться: предполагают, что они на каком-то острове в Средиземном море. Колонки сплетен — сущая клоака.
— Все это делает Виллье такой же мишенью, как и меня. Это я объяснил твоей сотруднице миссис де Фрис.
— За Виллье следовало следить, надо было остановить его.
— Я думал об этом, Стэнли. Я назвал Виллье идиотом за то, что он сделал, и это правильно, но он не слепой идиот. Не сомневаюсь, он готов рисковать жизнью, уверенный в своих актерских способностях. Однако ни на минуту не допускаю, что он согласится рисковать жизнью жены или приемных родителей и высовываться, помогая нам и становясь мишенью для них.
— Ты считаешь, что он получил задание?
— Не хочу даже думать об этом, потому что Моро — последнее осведомленное официальное лицо, встретившееся с Виллье перед тем, как тот объявил об уходе со сцены.
— Не понимаю, — неуверенно произнес Витковски. — Клод Моро у них самый лучший. Я, право, чего-то не улавливаю, Дру.
— Пристегни ремень, полковник. Гарри привез список имен. — И Лэтем подробно рассказал о тех сведениях, которые добыл его брат, находясь в плену у неонацистов. Не утаил он и того, какую тревогу и недоумение вызывали внесенные в этот список имена многих влиятельных людей, якобы не только сочувствующих целям неонацистов, но и работающих на них.
— Не впервые со времен фараоновых легионов нации начинают гнить с головы, — заметил Витковски. — Раз списки привез Гарри Лэтем, они надежны как швейцарский банк. Он, как и Клод Моро, обладает редкими качествами: умом, интуицией, талантом и хваткой. Лучше них в нашем деле нет никого.
— Моро — в списке Гарри, Стэнли, — тихо сказал Дру. Казалось, за молчанием вот-вот последует взрыв — так было и с Соренсоном, когда Лэтем сообщил ему об этом. — Надеюсь, ты еще здесь, полковник.
— Лучше бы меня не было, — буркнул Витковски. — Не знаю, что и сказать.
— Может, «вранье»?
—Это первая мысль, но есть и вторая, не менее убедительная. Их привез Гарри Лэтем.
— Я это знаю... по тем же причинам, которые ты упомянул, и по десяткам других, которые тебе неведомы. Но даже мой брат может ошибиться или поверить дезинформации, пока не проанализировал ее. Вот почему мне необходимо поговорить с ним.
— Миссис де Фрис сказала, что его ждут в Париже через день-два, что ты просил его позвонить тебе, ну, а сейчас он явно не сможет этого сделать.
— Я даже не могу дать ему номер, ибо и сам не знаю его. Но у тебя он есть.
— Этот номер погребен в засекреченных телефонных дебрях.
— Так что же нам делать?
— В обычной ситуации такую доверчивость не одобрили бы ни Соренсон, ни я, но все же скажи миссис де Фрис, где найти в Лондоне Гарри. Мы отыщем его и устроим вам встречу. Передаю ей трубку.