Ладлэм Роберт. Патрульные апокалипсиса

   — Поскольку в том кафе, куда вы пригласили меня, давали только кислятину, я с благодарностью принимаю ваше приглашение.
   — У меня есть шотландское виски.
   — Тогда я принимаю ваше приглашение с восторгом.
   — Очень рада. — Де Фрис подошла к зеркальному бару. — Фредди всегда говорил, что в доме должно быть четыре вида напитков. — Она сняла крышку с ведерка со льдом и достала бутылку. — Красное вино комнатной температуры, белое охлажденное вино — крепленое и сухое хорошего качества, а также шотландское виски для англичан и бурбон для американцев.
   — А как насчет немцев?
   — Любое пиво — они, говорил он, пьют всякое. Но Фредди, как я упоминала, был крайне пристрастен.
   — Но он наверняка знал и других немцев.
   — Naturlich. Он утверждал, что они лезут из кожи вон, подражая англичанам. Виски — подразумевается шотландское, безо льда, хотя немцы предпочитают со льдом. — Она подала Дру стакан и указала на кресло. — Садитесь же, мсье Лэтем, нам надо кое-что обсудить.
   — Вы узурпируете мои права, — сказал Дру, опускаясь в мягкое кожаное кресло напротив светло-зеленого бархатного диванчика, на который села Карин. — А вы не составите мне компанию? — спросил он, слегка приподнимая свой стакан.
   — Возможно, потом, если это «потом» будет.
   — Вы говорите загадками, леди.
   — Все зависит от точки зрения. Вам я кажусь загадкой, так же как вы мне. Вы — и американская разведка. А я — само простодушие.
   — Мне кажется, это требует пояснения, миссис де Фрис.
   — Конечно, и вы его получите. Вы отправляетесь с секретным заданием необычайно талантливого агента, свободно владеющего пятью или шестью языками, и храните его пребывание в Европе в такой тайне, что он остается без всякого прикрытия. У него нет куратора, и значит, никто не несет за него ответственности, никто ничего не может ему посоветовать.
   — Гарри всегда имел право выйти из игры, — возразил Лэтем. — Он разъезжал по всей Европе и по Ближнему Востоку. Он мог в любой момент позвонить в Вашингтон и сказать: «Все. Больше не могу». Он был бы не первым глубоко засекреченным агентом, вышедшим из игры. ...
   — В таком случае вы не знаете собственного брата.
   — Что вы хотите этим сказать? Черт побери, я же рос с ним.
   — Профессионально?
   — Нет, не в этом смысле. Мы работаем в разных подразделениях.
   — Тогда вы понятия не имеете, что это за гончая.
   — Гончая?..
   — Он такой же фанатик-преследователь, как и те, кого он преследует.
   — Он не любил нацистов. А кто их любит?
   — Не в этом дело, мсье. Когда Гарри был куратором, активисты в Восточной Германии, оплачиваемые американцами, поставляли ему информацию, на основе которой он давалпоручения своим агентам, таким, как мой муж. Впоследствии же ваш брат не имел такого преимущества. Он остался совсем один.
   — Это было предусмотрено характером операции — полная изоляция. Он не мог оставить ни малейшего следа — даже я не знал его конспиративного имени, так в чем же проблема?
   — У Гарри здесь не было людей, а у его врагов были свои люди в Вашингтоне. -
   — Что вы, черт подери, несете?
   — Вы правильно заподозрили, что я знала, чем занят ваш брат, — кстати, его конспиративное имя Лесситер, Александр Лесситер.
   — Что? — Потрясенный Дру даже подпрыгнул в кресле. — Откуда у вас эта информация?
   — Откуда же, как не от врагов? От одного из членов Братства — так они теперь себя называют.
   — Это чертовски дурно пахнет, леди. Нет ли у вас другого объяснения?
   — В какой-то мере. Некоторые вещи вам придется принять на веру — для моей безопасности.
   — Веры у меня немного, а теперь стало еще меньше, так что перейдем к другому объяснению. А после этого я скажу вам, остаетесь вы на работе или нет.
   — Учитывая мой вклад, это едва ли справедливо...
   — Попытайтесь пройти испытание, — резко прервал ее Дру.
   — У нас с Фредди была квартира в Амстердаме, купленная на его имя и, конечно, соответствовавшая положению богатого молодого торговца бриллиантами. Когда время позволяло, мы жили там вместе, и там я всегда была совсем другой, чем в НАТО... или чем здесь, в посольстве. Я модно, даже экстравагантно одевалась, носила светлый парик, драгоценности...
   — Словом, вели двойную жизнь, — снова нетерпеливо прервал ее Лэтем.
   — Это было необходимо.
   — Согласен.
   — Мы принимали гостей — не часто и только очень нужных Фредди, — и меня прекрасно знали как его жену. — Здесь я остановлюсь и кое-что вам объясню, хотя вы наверняка это и сами знаете. Когда влиятельную правительственную организацию кто-то обводит вокруг пальца, она, понятно, избавляется от него. Этого человека убивают или компрометируют, чтобы хозяева ликвидировали его, как двойного агента, не так ли?
   — Я слышал об этом.
   — Но могущественная организация никогда не признается, что в нее проникли, ибо это подрывает ее авторитет. Случаи подобного рода держатся в глубочайшей тайне и не выходят за пределы организации.
   — Об этом я тоже слышал.
   — Вот это и случилось в Штази. После того как Фредерик был убит, а Стена рухнула, на нашем автоответчике появились записи телефонных звонков от важных особ из Восточной Германии, настаивавших на встрече с Фредди. С несколькими из них я говорила сама, как жена Фредди. Двое из этих людей (один — четвертый по рангу офицер Штази, другой — дешифровщик, осужденный за насилие и вытащенный из тюрьмы своими начальниками) были завербованы Братством. Они приходили к Фредерику и приносили ему на продажу бриллианты. Я устраивала для них ужины с вином, куда подсыпала порошки, которые, по настоянию Фредди, держала в сахарнице, и когда эти двое стали приставать ко мне, пытаясь соблазнить, каждый спьяну похвалялся, какая он важная персона.
   — Тут на сцену выходит мой брат Гарри, — заметил Дру.
   — Да. Порошки развязали им языки, и каждый из них рассказал мне о том, что с его подачи Братство узнало об американском агенте по имени Лесситер и готовится к его приему.
   — А как вы узнали, что речь шла о Гарри?
   — Проще простого. Сначала я задавала вполне невинные, вопросы, а потом более конкретные — Фредди всегда считал это самым правильным, особенно когда человек находится по действием алкоголя и порошков. И вот со временем эти бывшие сотрудники Штази, перекочевавшие к неонацистам, сказали мне одно и то же. А именно: "Его настоящее имя — Гарри Лэтем, он из ЦРУ; отдел тайных операций, время на выполнение задания — два года, кличка — Шмель, вся информация о нем изъята из компьютеров ниже уровня «АА-ноль».
   — Бог ты мой! Ведь эта информация поступила сверху, с самого верху! Уровень «АА-ноль» — это директорский кабинет, не ниже... Это уж чересчур, миссис де Фрис!
   — Поскольку я не имела и не имею ни малейшего понятия, что значит уровень «АА-ноль», полагаюсь на ваши знания. Я сообщила вам то, что слышала, и, надеюсь, объяснила, почему попросилась в Париж... Так что же, я остаюсь сотрудницей посольства, мсье?
   — Несомненно. Только теперь появится одна новация.
   — Новация? Не понимаю, в каком смысле вы употребляете это слово.
   — Вы остаетесь в отделе документации и справок, но входите теперь и в консульские операции.
   — Зачем?
   — Помимо всего прочего, вы подпишете клятвенное обязательство не распространять только что сообщенную мне информацию; если вы нарушите клятву, это грозит вам тридцатью годами американской тюрьмы.
   — А если я откажусь подписать этот документ?
   — Тогда вы становитесь врагом.
   — Прекрасно! Вот это мне нравится. Точно и ясно.
   — Будем еще точнее, — сказал Лэтем, глядя прямо в глаза Карин де Фрис. — Если вы перейдете на другую сторону или вас заставят перейти, не надейтесь на снисхождение, понятно?
   — Принимаю это умом и сердцем, мсье.
   — Теперь моя очередь спрашивать. Почему?
   — Все довольно просто. На протяжении нескольких лет мой брак был даром судьбы: человек, которого я любила, отвечал мне взаимностью. А потом этого человека искалечила ненависть, не слепая, а осознанная. Он смотрел открытыми глазами на возрождающееся чудовище, которое уничтожило его семью — родителей и деда с бабкой. Этот чудесный, вдохновенный молодой человек заслуживал совсем иной участи. Так что теперь моя очередь сражаться с его врагами, нашими врагами.
   — Меня это радует, миссис де Фрис. Приветствую вас как союзника.
   — Вот теперь я присоединюсь к вам и выпью с вами, мсье. «Потом» все-таки наступило.

* * *

   Американский реактивный самолет «П-16» приземлился в аэропорту Альтейн. Пилот, полковник авиации, проверенный ЦРУ, запросил о немедленном вылете, как только «пакет» будет доставлен на борт. Гарри Лэтема провезли по полю, помогли сесть во вторую кабину, закрыли крышку, и через несколько минут самолет уже направлялся назад, в Англию. Спустя три часа после прилета в Соединенное Королевство измученного агента доставили под охраной в американское посольство на Гровенор-сквер, где его ждала комиссия из трех высших чинов — представители ЦРУ, английской МИ-6 и французской Сервис этранже.
   — Эй, до чего же здорово видеть вас снова, Гарри! — сказал американец.
   — Чертовски приятно! — воскликнул англичанин.
   — Magnifique! ^[38]— добавил француз.
   — Благодарю вас, джентльмены, но не могли бы мы отложить встречу — мне надо хоть немного поспать!
   — Эта долина, — сказал американец, — где она, черт подери, находится? Это не терпит отлагательств, Гарри.
   — Долина больше не имеет значения. Там уже ничего нет — два дня назад начались пожары. Все уничтожено, и люди вывезены.
   — Что вы несете? — не отступался цэрэушник. — Долина — ключ ко всему.
   — Мой американский коллега совершенно прав, старина, — заметил представитель МИ-6.
   — Absolument! ^[39]— согласился представитель Второго бюро. — Мы должны уничтожить эту долину!
   — Подождите, подождите же! — воскликнул Лэтем, устало глядя на матерых разведчиков. — Может, это и ключ, но замка больше нет. Да это и не важно. — К изумлению присутствующих, Лэтем принялся отдирать подкладку от своего пиджака, затем встал, снял брюки, вывернул их и выдрал подшивку. Оставшись в пиджаке и трусах, он не спеша вытряхнул на стол десятки исписанных полосок бумаги. — Я принес все, что нужно. Имена, занимаемые должности, названия учреждений и организаций, — словом, весь джентльменский набор, как выразился бы мой брат... Кстати, я был бы очень благодарен...
   — Уже сделано, — прервал его шеф резидентуры ЦРУ. — Соренсон из отдела консульских операций сообщил ему, что вы выбрались. Ваш брат в Париже.
   — Спасибо... Если у кого-либо из вас есть абсолютно надежное машинописное бюро, велите все это распечатать, но так, чтобы ни одна машинистка не знала, что печатает другая. Закодированные места я расшифрую позже.
   — А что это? — спросил англичанин, глядя на разбросанные, а иногда и порванные клочки бумаги.
   — Список влиятельных людей, поддерживающих Братство в каждой из наших стран, — тех, кто либо из корысти, либо из идейных заблуждений помогают неофашистам. Предупреждаю: вас ждет немало сюрпризов как среди членов наших правительств, так и в частном секторе... А теперь, если бы кто-то из вас подыскал мне приличную гостиницу и купил одежду, я хотел бы поспать день-другой.
   — Гарри, — сказал человек из ЦРУ, — наденьте брюки, прежде чем выходить отсюда.
   — Хорошо замечено, Джек. Вы всегда отличались наблюдательностью.

* * *

   Гарри Лэтем лежал в постели. Он уже поговорил по телефону с братом, который в шутку изругал его, хотя всерьез о нем тревожился. Они встретятся в Париже в конце недели, а то и раньше, как только Гарри выложит всю информацию и расшифрует то, что привез из Германии. Старший брат не сообщал, что ему предстоит сделать, да это и не требовалось, ибо младший и так все знал. Дру сказал только одно:
   — Теперь, когда ты вернулся целый и невредимый, мы можем включить полную скорость. У нас есть все данные о машине, которую ведут два подонка. Кстати, звони мне в посольство или в отель «Мёрис» на рю Риволи.
   — А что с твоей квартирой? Управляющий выставил тебя за непристойное поведение?
   — Нет, но чье-то непристойное поведение сделало ее временно нежилой.
   — В самом деле? А «Мёрис» не слишком накладно, братишка?
   — За это платит Бонн.
   — О Господи, мне не терпится все узнать. Я позвоню тебе перед вылетом. Кстати, я живу в отеле «Глостер» под именем Мосс, Уэнделл Мосс.
   — Классно... Рад, что ты вернулся, брат.
   — Я тоже.
   Гарри закрыл глаза и уже погружался в сон, когда раздался негромкий, но упорный стук в дверь. Раздраженно покачав головой, он откинул одеяло, вылез из постели, накинул халат и, с трудом передвигая ноги, подошел к двери.
   — Кто там?
   — Это Дрозд из Лэнгли, — послышался тихий ответ. — Мне надо поговорить с вами. Шмель.
   — Вот как? — Зная, в какой тайне хранится его кличка, крайне удивленный Гарри открыл дверь.
   В коридоре стоял невысокий мужчина с приятным, несколько бледным лицом. Он был в темном костюме и очках в стальной оправе.
   — Что это еще за Дрозд? — спросил Лэтем, жестом приглашая эмиссара ЦРУ войти.
   — Наши клички меняются, а ваша не изменилась, — сказал незнакомец, входя в номер и протягивая руку. Гарри, все еще не вполне понимая, что происходит, пожал ее. — Я и сказать не могу, как мы рады, что вам удалось вернуться из этого холодного места.
   — Что все это значит — инсценировка Джона ле Карре? Если так, то у него это лучше получается. Кличка Шмель — это понятно, а вот Дрозд звучит банально, не так ли? И почему вас не было в посольстве? Я до смерти устал, мистер Дрозд. Мне действительно необходимо поспать.
   — Понимаю и прошу меня простить. Однако, я уверен, вы знаете, что есть инстанции повыше посольства.
   — Конечно. Есть директор ЦРУ, госсекретарь и президент. И все же, кто такой Дрозд?
   — Я отниму у вас лишь несколько минут. — Не ответив на вопрос Гарри, мужчина вынул из кармана пиджака часы. — Это семейная реликвия, зрение у меня стало слабым, а на них легче разобрать время. Две минуты, мистер Лэтем, и я уйду.
   — Но раньше покажите мне ваши документы, и надеюсь, что они настоящие.
   — Разумеется. — Незнакомец поднес карманные часы к лицу Гарри и, нажав на головку, отчетливо произнес: — Здравствуйте, Александр Лесситер. Я ваш друг, доктор Герхард Крёгер, нам надо поговорить.
   Глаза Гарри внезапно потеряли фокус, зрачки расширились, он уставился в пустоту.
   — Привет, Герхард, — сказал он, овладев собой, — как мой любимый косторез?
   — Отлично, Алекс. Как вы себя чувствуете, вы уже гуляли сегодня по нашим лугам?
   — Да что с вами, док, ведь сейчас ночь. Вы что, хотите, чтоб меня сожрали доберманы? О чем вы думаете?
   — Извините, Александр, вы правы; я почти весь день оперировал и чувствую себя не менее усталым, чем вы... Но расскажите мне, Алекс: когда вы в воображении встречались с теми людьми из американского посольства, что происходило?
   — Да, собственно, ничего. Я отдал им все, что принес, и теперь мы несколько дней будем это разматывать.
   — Отлично. А что еще произошло?
   — Мой брат звонил из Парижа. Они выслеживают подозрительную машину. Мой младший брат — славный малый, он вам понравится, Герхард.
   — Не сомневаюсь. Это он работает в отделе консульских операций, верно?
   — Да... А почему вы меня об этом спрашиваете?
   Его собеседник снова приподнял карманные часы, дважды нажал на головку, и глаза Гарри Лэтема прояснились и на сей раз окончательно.
   — Вам действительно надо поспать, Гарри, — сказал человек, назвавшийся Дроздом. — Вы меня просто не понимаете. Попытаемся поговорить завтра, о'кей?
   — Что?..
   — Я свяжусь с вами завтра.
   — Зачем?
   — Разве вы не помните? Господи, вы действительно совсем измочалены. Я называл вам директора ЦРУ, госсекретаря... президента, Гарри. Я имею от всех них полномочия — ведь вы этого хотели, так?
   — Несомненно... о'кей. Я именно этого и хотел.
   — Поспите, Шмель. Вы это заслужили.
   Дрозд поспешно вылетел, закрыв за собой дверь, а Гарри Лэтем как робот прошагал к кровати и рухнул на нее.

* * *

   — Кто такой Дрозд? — спросил Гарри. Было утро, и трое ответственных сотрудников разведки сидели, как и накануне, за большим столом для совещаний.
   — Вы звонили мне два часа назад, — сказал шеф американской резидентуры. — Я разбудил самого директора, но он никогда не слышал о человеке с такой кличкой. Ему, как и вам, Лэтем, она показалась весьма глупой.
   — Но он же приходил ко мне! Я видел его, говорил с ним. Он был у меня!
   — О чем вы говорили, мсье? — спросил представитель французской разведки.
   — Я не помню... собственно, я просто не знаю. Держался он вполне нормально, задал мне несколько ничего не значащих вопросов... а потом... я просто ничего не помню.
   — С моей точки зрения, Лэтем, — вмешался бригадный генерал из британской МИ-6, — вы прожили чрезвычайно напряженные — да нет, черт подери, — немыслимо трудные три года. А вдруг — я говорю это, ничуть не умаляя вашего выдающегося интеллекта, — у вас появились галлюцинации? Я видел, как у оперативных агентов, живших двойной жизнью, возникали болезненные фантазий и они ломались, испытав лишь половину того, через что прошли вы.
   — Я не сломался, генерал, и у меня нет фантазий.
   — Давайте вернемся назад, мсье Лэтем, — сказал француз. — Что произошло, когда вы прибыли в долину Братства?
   — А-а. — Гарри несколько минут не мог собраться с мыслями, потом вдруг все прояснилось. — Вы имеете в виду аварию. Ей-богу, это было страшно. Многое затянуто туманом, но я помню крики, истерические вопли. Я понял, что лежу под грузовиком и на голову мне давит что-то тяжелое, металлическое — я в жизни не чувствовал такойболи... — И Лэтем произнес, все, что запрограммировал доктор Герхард Крёгер; окончив, он поднял голову и посмотрел на собеседников ясными глазами. — Все остальное я вам уже рассказывал, джентльмены.
   Сидевшие за столом переглянулись, и каждый с явным смущением покачал головой.
   — Послушайте, Гарри, — мягко начал американец, — в течение нескольких ближайших дней мы вместе с вами просмотрим все, что вы нам принесли, о'кей? А затем вы получите долгий отпуск. Вы его заслужили, о'кей?
   — Я хотел бы слетать в Париж повидать брата...
   — Конечно, никаких проблем, хотя он и работает в отделе консульских операций, а это не самый любимый мною отдел.
   — Как мне известно, он неплохо справляется.
   — Черт побери, он отлично справлялся, — вставил резидент ЦРУ, — когда играл в хоккей в команде «Айлендер» в Манитобе, Я тогда работал в резидентуре в Канаде, и, сказу я вам, этот крепыш прибивал к стенке спортсменов посильнее себя — такого я никогда не видел. Он мог бы стать знаменитостью в Нью-Йорке.
   — К счастью, — сказал Гарри Лэтем, — я уговорил его бросить это жестокое занятие.

* * *

   Дру Лэтем проснулся в своей мягкой постели в номере люкс отеля «Мёрис» на рю де-Риволи. Поморгав, чтобы прогнать сон, он посмотрел на телефон и набрал номер обслуживания в номерах. Раз уж немцы платят за все, надо заказать бифштекс с двумя яйцами и овсяную кашу со сливками. Завтрак обещали подать через полчаса. Дру вытянулся, почувствовав под левым плечом выпуклость пистолета, затем снова закрыл глаза, решив отдохнуть еще несколько минут.
   По двери царапнуло что-то металлическое. Странный звук... очень странный! Внезапно внизу, на улице, послышался треск отбойного молотка — однако как рано ремонтники начали работу... Необычно... ненормальнорано! Ведь еще не совсем рассвело! Дру схватил оружие и, соскользнув с кровати вжался в дальнюю стену. Дверь распахнулась, и сноп пуль прошил постель, разорвав в клочья матрас и подушки под оглушительный грохот за окнами. Лэтем прицелился и сделал пять выстрелов по фигуре, черневшей в проеме двери. Человек рухнул лицом вниз; отбойный молоток на улице умолк. Дру выпрямился и кинулся к убийце. Тот был мертв, но, падая, видимо, схватился за грудь и разорвал плотно облегавший его черный свитер. На груди у него была татуировка — три маленькие молнии. Блицкриг. Братство.

Глава 6

   Жан-Пьер Виллье стоически выслушал обвинения Клода Моро.
   — Это был очень мужественный поступок, мсье, и можете не сомневаться, мы занимаемся этим автомобилем, но поймите: случись что-нибудь с вами, и вся Франция ополчилась бы на нас.
   — Я думаю, это весьма преувеличено, — заметил актер. — Однако я рад, что внес свою лепту.
   — Очень значительную. Но надеюсь, теперь мы друг друга поняли, не так ли? Больше никаких затей, хорошо?
   — Как вам угодно, но, кстати, играя такую простую роль, я мог бы добыть для вас информацию...
   — Хватит, Жан-Пьер! — воскликнула Жизель. — Я этого не допущу!
   — И Второе бюро этого не допустит, мадам, — сказал Моро. — Вы, несомненно, узнаёте об этом в течение дня, так что я вполне могу рассказать вам все сейчас. Три часа тому назад было совершено второе покушение на американца Дру Лэтема.
   — О Боже!..
   — Он в порядке? — спросил, нагнувшись вперед, Виллье.
   — Ему везет: он остался жив. Лэтем — человек наблюдательный. Это самое малое, что можно о нем сказать, и он усвоил некоторые негласные правила парижской жизни.
   — Простите?
   — Нападение было приурочено к началу очень шумных ремонтных работ на улице. В этот ранний час большинство приезжих только ложатся в постель после ночных развлечений, которыми так богат наш город. Особенно те, кто живет в дорогих отелях. Наш друг Лэтем инстинктивно почувствовал что-то неладное. Никакой ремонтной бригады не было, под окном Лэтема стоял всего один рабочий с отбойным молотком. Все произошло, как в одном из ваших фильмов, мсье Виллье, в «Прелюдии к роковому поцелую», если не ошибаюсь, — это один из любимых фильмов моей жены.
   — Его не следовало показывать по телевидению, — заметил актер. — Знаете ли вы, кто покушался на жизнь Дру Лэтема?
   — Мсье Лэтем убил его.
   — При нем были бумаги?
   — Нет, ничего, что могло бы установить его личность. Кроме татуировки на правой стороне груди — трех молний, — символа нацистского блицкрига. Лэтем правильно определил их происхождение, но он не знает, что теперь они означают. А мы знаем... Эту татуировку делают только высоко тренированной элитарной группе людей в неонацистской организации. По нашим данным, здесь, в Европе, в Южной Америке и в Соединенных Штатах их всего две сотни. Их называют мейхельмёрден, то есть убийцы, обученные убивать самыми разными способами. Отбирая их, учитывают преданность, физические данные, а главное, желание, даже потребность убивать.
   — Психопаты, — закончила Жизель, опираясь на свой адвокатский опыт. — Психопаты, завербованные психопатами.
   — Совершенно верно.
   — Таких людей без труда находят организации фанатиков или секты, поощряя их врожденную склонность к жестокости.
   — Согласен с вами, мадам.
   — И вы не рассказали американцам, англичанам или кому бы то ни было об этом — как бы его назвать — батальоне убийц?
   — Высшие чины, конечно, информированы. Но кроме них — никто.
   — Почему? Почему об этом не знают такие, как Дру Лэтем?
   — У нас есть на то основания. Мы опасаемся утечки информации.
   — Тогда почему же вы рассказываете это нам?
   — Вы французы, и люди знаменитые. А знаменитости — всегда на поверхности. Если произойдет утечка, мы будем знать...
   — И?
   — Мы взываем к вашему патриотизму.
   — Это глупо, если только вы не хотите погубить моего мужа.
   — Подожди минутку, Жизель...
   — Помолчи, Жан-Пьер, этот человек пришел к нам по какой-то другой причине.
   — Что?
   — Вы, очевидно, были выдающимся адвокатом, мадам Виллье.
   — Ваши прямые вопросы вперемежку с туманными не оставляют сомнений, мсье. Вы запрещаете моему мужу предпринимать определенные шаги, которые, учитывая его талант, как даже я понимаю, не грозят его жизни. Затем делитесь с ним секретной — чрезвычайно секретной информацией, которая может стоить ему карьеры и жизни, если просочится.
   — Я прав, — заметил Моро, — вы блестящий адвокат.
   — Не понимаю, а чем вы говорите! — воскликнул актер.
   — А ты и не должен понимать, милый, предоставь все мне. — Жизель гневно посмотрела на Моро. — Вы же спускаете нас со ступеньки на ступеньку, не так ли?
   — Не могу этого отрицать.
   — А теперь, когда он, услышав ваши откровения, стал крайне уязвим, скажите, чего вы от нас хотите. Разве не это главный вопрос?
   — Думаю, что да.
   — Так чего жевы хотите?
   — Прекратите спектакли, снимите с репертуара «Кориолана», частично рассказав правду. Ваш муж не может играть после того, что узнал про Жоделя. Он переполнен раскаянием, а главное — ненавистью к тем, кто довел старика до самоубийства. Мы будем охранять вас двадцать четыре часа в сутки.
   — А как быть с моими родителями? — вырвалось у Виллье. — Разве я могу так поступить с ними!
    — Яговорил с ними час назад, мсье Виллье. Я сказал им все, что мог, не утаив, что в Германии пробуждается нацизм. Они считают, что решение должны принимать вы. Они также надеются, что вы отомстите за своих настоящих родителей. Что еще вам сказать?
   — Итак, я прекращаю спектакли и, ничего не сказав публично, становлюсь мишенью для нацистов, как и моя дорогая жена. Вы об этом нас просите?
   — Повторяю: вы никогда,