Ладлэм Роберт. Рукопись Ченселора

   Все это вместе взятое и без того раздражало, а тут монотонно зажужжал его личный телефон. Во всем Вашингтоне этот номер знали не более десятка человек.
   Кризиса вроде бы не предвиделось. Так какого же дьявола им надо?
   Гувер схватил трубку и сердито рявкнул:
   — Слушаю, в чем дело?
   — Мистер Гувер, извините, что беспокою вас. Я по неотложному делу.
   — Миссис Гэнди?
   С телефоном тоже происходило что-то непонятное. Голос секретарши, казалось, плыл, то приближаясь, то удаляясь. — Только что из Кэмп-Дэвида звонил президент. Сейчас он находится на пути в Белый дом. Он хочет, чтобы вы сегодня же встретились с мистером Холдеманом.
   — Сегодня же? Почему такая спешка?
   — Президент просил передать, что речь пойдет о деле чрезвычайной важности.
   Информация получена ЦРУ в течение последних сорока восьми часов.
   При упоминании ЦРУ Гувер не удержался от гримасы. Он питал отвращение к Центральному разведывательному управлению, этой банде подхалимов, возглавляемых чертовыми либералами. Никому из них нельзя доверять.
   То же самое Гувер думал и о нынешнем хозяине Белого дома. Но если президент располагает информацией, предназначенной для ФБР и если это настолько важная информация, что среди ночи к нему посылают столь близкого к президенту человека, то он не видел оснований отказываться от встречи с ним.
   Гувер с раздражением подумал о том, как некстати это непонятное ощущение в горле. Кроме того, он испытывал какое-то необъяснимое чувство тревоги.
   — Миссис Гэнди, президенту известен этот номер. Почему он сам мне не позвонил?
   — Он полагал, что вас нет дома, что вы обедаете. Он знает, как вы не любите, когда вас беспокоят в ресторане, поэтому организовать встречу с вами поручено мне.
   Гувер покосился на стоявшие около кровати часы. Была вовсе не середина ночи, как он думал, а лишь немногим больше десяти. Как это он сразу не сообразил? Ведь с Толсоном он расстался в восемь, почувствовав внезапную усталость. Но и агентура президента ошиблась: он не был в ресторане, а беседовал с Клайдом. В этот вечер Гувер настолько переутомился, что лег в постель раньше обычного.
   — Хорошо, я приму Холдемана. Прямо здесь.
   — Я так и думала, господин директор. Президент полагает, что вы, возможно, пожелаете сразу же продиктовать распоряжения старшим офицерам ФБР. Я вызвалась поехать с мистером Холдеманом. Машина из Белого дома за мной заедет.
   — Вы очень предусмотрительны, миссис Гэнди. У них наверняка что-то интересное.
   — Президент хочет, чтобы никто не знал о встрече мистера Холдемана с вами.
   Он сказал, что это может поставить его в неловкое положение.
   — Воспользуйтесь боковым входом, миссис Гэнди. Ключ у вас есть, а сигнализация будет отключена. Я дам указание охране.
   — Очень хорошо, мистер Гувер.
   Женщина положила трубку на стоявший перед диктофоном аппарат и откинулась на стуле. Она сделала это! Роль сыграна превосходно. Ей настолько удалось войти в образ, что она в точности изобразила темп речи, каждый тональный оттенок, скопировала почти незаметные паузы, чуточку носовую интонацию. Превосходно! И самое замечательное, она не испытала при этом ни малейшей неуверенности — как будто кто-то вычеркнул из ее памяти ужас последних двадцати лет.
   Необходимо было позвонить еще в одно место. Теперь можно говорить любым голосом, и чем вежливее, тем лучше. Она набрала номер.
   — Белый дом слушает, — отозвался голос на линии.
   — Говорит ФБР, мой дорогой, — произнесла актриса с легким южным акцентом. — У меня ничего срочного, просто информация, которую надо занести в регистрационный журнал. Сегодня в девять ноль-ноль директор получил пакет от мистера Холдемана.
   Я звоню, чтобы подтвердить получение. У меня все.
   — О'кей, подтверждение принято. Я зарегистрирую его, Душный вечер сегодня, не правда ли?
   — Да, но для меня это самый чудесный вечер, — ответила актриса. — Самый прекрасный вечер в моей жизни.
   — Кому-то сегодня здорово повезло на свидании?
   — О, речь идет о более важном. Гораздо более важном. Спокойной ночи, Белый дом.
   — Спокойной ночи, бюро.
   Женщина встала со стула и взяла свою сумочку.
   — Мы сделали это, дорогой, — прошептала она. Ее последний спектакль оказался самым лучшим. Она отомщена. Она свободна.

* * *

   Водитель автофургона внимательно изучал показания индикатора электрического поля. В нижнем левом углу и левее центральной части линия диаграммы прерывалась. Это означало, что на указанных участках цепи ток был вырублен и установленная там сигнализация отключена. Судя по диаграмме, отключенными оказались сигнальные устройства, контролирующие въезд во двор Гувера и проход в каменной стене, который вел к дому.
   Пока все шло по плану. Водитель взглянул на часы — пора было взбираться на телефонный столб. Он проверил аппаратуру. Когда она заработает, в резиденции Гувера возникнут помехи в подаче тока и начнут мигать все электролампы, телевизоры, радиоприемники. Они продлятся не больше двадцати секунд. Этого вполне достаточно, чтобы отвлечь внимание.
   Но прежде чем заработает аппаратура, необходимо устранить еще одно препятствие. Если и доме соблюдаемый годами распорядок не изменится и сегодня, он легко это сделает. Водитель опять посмотрел на часы. Пора! Он открыл заднюю дверцу фургона, спрыгнул на мостовую и быстро подошел к столбу. Отстегнув один конец длинного страховочного пояса, он обмотал его вокруг столба и снова вставил крюк в защелку на поясе. Потом поднял по очереди сначала одну, потом другую ногу и пристегнул к ботинкам кошки для лазанья.
   Проделав эту операцию, водитель огляделся. Вокруг — никого. Передвинув страховочный пояс выше по столбу, он начал взбираться. Не прошло и полминуты, как он уже был на самом верху.
   Свет уличного фонаря показался ему слишком ярким, а потому опасным.
   Повиснув почти под самой металлической распоркой, на которой крепился фонарь, водитель достал из кармана пневматический пистолет, заряженный свинцовыми пульками. Внимательно оглядевшись по сторонам и убедившись, что из окон возвышающихся над гаражами домов никто за ним не наблюдает, он прицелился в стеклянный колпак яркого фонаря и нажал на спусковой крючок. Послышался щелчок — и, ослепительно вспыхнув, фонарь погас.
   Водитель замер, сидя на столбе. Ни звука. В полной темноте он расстегнул накладной карман чехла и вынул из него длинный металлический цилиндр, оказавшийся стволом довольно странной винтовки. Из другого кармана он достал тяжелый стальной стержень с изогнутой скобой на конце и приделал его к цилиндру. Из третьего кармана водитель вытащил кожаный чехол с двенадцатидюймовым инфракрасным телескопическим прицелом, точно подогнанным к специальному гнезду на цилиндре. Прицел имел самозапирающееся устройство, и достаточно было вогнать его в гнездо, чтобы он был готов к стрельбе. Наконец водитель вынул из куртки механизм затвора, вставил в расположенное на нижней части цилиндра отверстие и проверил его работу. И вот винтовка собрана.
   Осталось лишь зарядить ее.
   Прижав левой рукой странную винтовку к груди, водитель запустил правую в карман, достал из него стальную стрелу с расширяющимся наконечником, окрашенным светящейся краской, вставил ее в ствол и отвел затвор. Теперь винтовка была полностью готова к выстрелу.
   Часы показывали без шестнадцати минут одиннадцать. Скоро станет ясно, намерены ли обитатели дома и сегодня соблюдать давно заведенный ими распорядок.
   Висевший на высоте тридцати пяти футов над землей водитель дернул потуже страховочный пояс, подтянув себя вплотную к столбу, вскинул винтовку и прижал к плечу приклад со специальной выемкой.
   Глядя в светящийся зеленый глазок прицела, он осторожно вел винтовку до тех пор, пока 6 поле его зрения не попала задняя дверь дома. Несмотря на темноту, он отчетливо видел в прицел ступеньки входа.
   Водитель ждал. Время тянулось ужасно медленно. Не удержавшись, он взглянул на циферблат часов. Было уже без семи минут одиннадцать. Слишком долго ждать он не мог: надо было возвращаться в машину, чтобы включить аппаратуру. Неужели именно сегодня распорядок будет нарушен?
   Вдруг над крыльцом зажегся фонарь и дверь распахнулась. Водитель вздохнул с облегчением.
   В фокусе инфракрасного прицела показалось огромное животное. На прогулку вышла собака Гувера, чудовищного вида мастифф, о котором говорили, что это самая злобная собака в мире. Рассказывали также, что директору нравится сравнивать свое лицо с ее мордой и обнаруживать при этом некоторое сходство.
   Итак, распорядок дня не нарушен. Было известно, что каждый вечер между десятью сорока пятью и одиннадцатью сам Гувер или Энни Филдз выпускает собаку побегать по участку.
   Дверь закрылась, но фонарь над крыльцом продолжал гореть. Человек на столбе направил винтовку на мастиффа. Вот перекрестие совпало с ее толстой шеей. Водитель нажал на спусковой крючок — послышался легкий металлический щелчок. Сквозь оптический прицел он увидел, как глаза мастиффа расширились от мгновенного шока, челюсть отвисла и, усыпленный, он рухнул на землю, не издав ни единого звука.
   Серый автомобиль малоизвестной марки скатился под уклон и остановился в ста футах от перекрестка, за которым начиналась 30-я улица.
   Открылась задняя дверца, из машины вышел высокий мужчина в темном костюме и огляделся вокруг. Около резиденции перуанского посла какая-то женщина прогуливала далматинского дога. П другом конце тупика, примерно в двухстах ярдах от машины, медленно шла какая-то парочка, направляясь к освещенному подъезду дома. Больше никого не было видно.
   Мужчина взглянул на часы: в его распоряжении ровно полминуты, то есть целых тридцать секунд. Потом у него будет еще двадцать секунд. Кивнув водителю, он быстро направился к тупику. Его ботинки с подошвами на натуральном каучуке не производили ни малейшего шума. Он шел размеренным шагом, ни разу не сбившись с ритма, стараясь при этом держаться в тени. Подойдя к двери в каменной стене, мужчина вынул из-за пояса маленький пневматический пистолет и переложил его в левую руку. Стальная стрела с наркотическим веществом была на месте. Правда, в глубине души он надеялся, что ему не придется ею воспользоваться.
   Мужчина снова взглянул на часы. Оставалось одиннадцать секунд. Он проверил положение ключа в правой руке. Пора!
   Вставив ключ в замочную скважину, мужчина повернул его и вошел во двор, оставив дверь немного приоткрытой. Перед ним па трапе лежала огромная собака с раскрытой пастью. Водитель автофургона мастерски сделал свое дело. На обратном пути мужчина удалит стрелу, и к утру следы от действия наркотика исчезнут. Свой пистолет с такой же стрелой он положил обратно в карман.
   Мужчина решительно направился к входу в дом. Его мозг методически отсчитывал секунду за секундой. Он увидел, как в доме начали волнообразно потухать и снова зажигаться огни. Потом он вставил ключ в дверь, ведущую в дом.
   Теперь в его распоряжении оставалось ровно девять секунд.
   Ключ не проворачивался — заклинило реверсивный механизм! Мужчина яростно вращал ключ. Четыре секунды, три...
   Одетые в операционные перчатки руки — руки хирурга — осторожно и в то же время быстро манипулировали в дверной скважине зазубренным металлическим приспособлением. Он действовал им так, будто это был скальпель.
   Две секунды, одна... Наконец дверь подалась! Мужчина вошел в дом, оставив эту дверь немного приоткрытой.
   Оказавшись в прихожей, он огляделся. Свет горел везде нормально.
   Прислушался — из другой части дома, из комнаты, в которой жила экономка, доносился звук телевизора. Тот же звук, более слабый, но довольно отчетливый, слышался и наверху. Передавали одиннадцатичасовые новости. Мужчина подумал, что завтра в этой программе сообщат известие, к которому он будет иметь самое прямое отношение. И ему вдруг захотелось задержаться в Вашингтоне, чтобы послушать их.
   Мужчина начал подниматься по лестнице. Взобравшись наверх, он остановился у двери, расположенной посередине лестничной площадки. Дверь вела в комнату, где находился человек, встречи с которым он ждал больше двадцати лет. Ждал, преисполненный ненависти. Такой глубочайшей ненависти, которая никогда не проходит.
   Осторожно повернув дверную ручку, мужчина вошел в комнату. Директор дремал, лежа в постели. Его огромная голова упала на грудь, отвисшая челюсть покоилась на толстой шее. По-бабьи пухлые руки сжимали очки, которые он из тщеславия почти никогда не надевал на людях.
   Мужчина подошел к телевизору и включил его на полную мощность. Потом приблизился к кровати и стал пристально смотреть на человека, к которому все эти годы питал жгучую ненависть.
   Внезапно голова директора дернулась — сначала вниз, потом вверх. Лицо его исказилось.
   — Что такое? — Наденьте очки! — приказал мужчина, стараясь перекричать телевизор.
   — В чем дело? Это вы, миссис Гэнди?.. Кто вы? Вы не Гэнди? — дрожащими руками Гувер стал напяливать очки. Едва проглядывающие из-за складок жира глазки сузились от изумления еще больше. То, что он увидел перед собой, заставило его открыть от изумления рот:
   — Вы! Каким образом?..
   — Да, прошло двадцать два года, — продолжал мужчина бесстрастным голосом.
   Он говорил громко, так, чтобы его было слышно, несмотря на шум, доносившийся из телевизора. Потом засунул руку в карман и вынул шприц с иглой. — Теперь у меня другое имя. Я работаю в Париже. Мои пациенты знают о моем прошлом, но относятся ко мне без всякого предубеждения. Le medecin americain считается лучшим врачом больницы.
   Внезапно директор потянулся к ночному столику, однако доктор успел перехватить его дряблую руку и прижать к матрацу. Тогда Гувер закричал. Но мужчина сжал его челюсти, и крик оборвался. Доктор поднял голую руку Гувера, взял шприц, зубами сдернул с иглы резиновый наконечник и всадил ее в дрожащую плоть:
   — За мою жену и за моего сына! За все, что ты у меня отнял!
   Водитель серого автомобиля внимательно следил за окнами дома Гувера. Вот на втором этаже на пять секунд погас свет, потом снова зажегся.
   Неизвестный доктор сделал свое дело: нашел расположенное в спинке кровати электронное устройство, контролирующее размыкание механизмов, запирающих сейф, и включил его.
   Нельзя было терять ни секунды. Водитель взял микрофон радиопередатчика, нажал клавишу и произнес:
   — Этап номер один пройден.
   Кабинет Гувера представлял собой длинное, почти в сорок футов помещение. В самом конце его на незначительном возвышении стоял большой стол красного дерева. Перед ним — мягкие кожаные кресла, такие низкие, что посетителям невольно приходилось смотреть на хозяина снизу вверх. Позади стола вдоль всей стены были выставлены флаги. В центре рядом с государственным флагом США гордо красовалось знамя Федерального бюро расследований.
   У стола изваянием застыл Варак. Он не отрываясь смотрел на два телефонных аппарата. С одного из них трубка была снята. Этот аппарат напрямую соединял кабинет с подвальным помещением, где находился пульт управления внутренней сигнализацией ФБР. В эту минуту за пультом сидел один из людей Варака. Другой аппарат — городской телефон, не подключенный к коммутатору ФБР, — оставался в рабочем положении. На круглой табличке посередине диска номер абонента отсутствовал.
   Свет настольной лампы падал на выдвинутый средний ящик письменного стола.
   Рядом с ним стоял помощник Барака. Правую руку он держал на утопленном в крышке стола выключателе.
   Раздался звонок. После первого же сигнала Варак схватил трубку и тихо произнес в нее только одно слово:
   — Флаги.
   — Этап номер один пройден, — сообщили на другом конце провода.
   Варак кивнул. Его помощник щелкнул выключателем.
   Четырьмя этажами ниже, в бетонированной комнате, еще один человек Барака наблюдал за квадратными экранами сигнальной системы, расположенными на встроенном в стену пульте. Рядом с ним на стальном столике, на расстоянии протянутой руки, лежала телефонная трубка. Внезапно из нее раздался свист, и тут же тишину взорвал резкий сигнал сирены. Расположенный в центре панели квадратный экран зажегся красным светом. Наблюдавший за экраном человек моментально нажал находившуюся под этим экраном клавишу.
   Снова воцарилась тишина.
   В помещение с перекошенным от ужаса лицом ворвался охранник.
   — Проверка, — сообщил ему сидевший перед пультом человек, спокойно кладя трубку на место. — Я предупреждал тебя.
   — О дьявол! — рявкнул охранник, с трудом переводя дыхание. — Ты, гад ползучий, доведешь меня до инфаркта своими штучками.
   — Сам не доводи себя до этого, — с улыбкой посоветовал мужчина.
   Варак наблюдал, как Сэлтер открыл стенной шкаф и зажег в нем свет. Обе телефонные трубки теперь лежали на месте. Предстояло позвонить еще в одно место — Браво. Да-да, не Генезису, а Браво, потому что Генезис уже умер. Его место занял Браво. Ему-то и надо было сообщить о результатах операции.
   Рядом с флагами стояли две сплетенные из металлических лент корзины на колесиках. Ежедневно в них из одного кабинета в другой перевозили горы бумаг, и в коридорах бюро они давно всем примелькались. Через несколько минут в них положат сотни, может быть, тысячи досье, свезут вниз мимо старшего агента по фамилии Парк и погрузят в автомашину. Затем архив Джона Эдгара Гувера бросят в печь. Планам создания четвертого рейха будет нанесен сокрушительный удар.
   — Варак, быстро! — раздался возглас из расположенного за флагами стенного шкафа.
   Варак бросился внутрь.
   Встроенный в стенной шкаф стальной сейф был вскрыт, все четыре его ящика выдвинуты. Два левых были битком набиты бумагами: досье на лиц с фамилиями от A до L стояли в полном порядке. Но два правых ящика оказались пустыми Металлические разделители лежали друг на друге, им нечего было разделять: досье от М до Z исчезли. А вместе с ними и половина всей содержащейся в сейфе Гувера мерзости.

Глава 4

   Ченселор лежал под лучами жаркого солнца, просматривая “Лос-Анджелес тайме”. Газетные заголовки казались почти фантастическими, как будто события, о которых они сообщали, в реальной жизни были абсолютно невозможны.
   Наконец-то этот человек мертв! Джон Эдгар Гувер умер самой заурядной смертью, в постели, как умирают миллионы стариков. И смерть его не повлекла за собой никаких чрезвычайных последствий, никто не воспринял ее как какую-то всеобщую трагедию. Просто годы взяли свое, и сердце пожилого человека не выдержало. Но по тому, в каких выражениях газеты сообщали об этой смерти, чувствовалось, что в стране она вызвала вздох облегчения.
   Как и следовало ожидать, конгресс и правительство в своих заявлениях подобострастно восхваляли усопшего, выражали ханжескую скорбь по поводу его кончины, но это были крокодиловы слезы.
   Свернув газету, Ченселор сунул ее в песок, чтобы не унесло ветром. Читать дальше ему не хотелось. Однако хуже было то, что ему не хотелось и работать. О господи! Когда же он снова сядет за письменный стол? И сможет ли вообще когда-нибудь взяться за перо? Ему невыносимо надоело это сибаритство. Он чувствовал, что не живет, а прозябает.
   Как ни странно, несмотря на полное безделье, он становился все богаче.
   Полчаса назад из Нью-Йорка позвонил Джошуа Харрис и сообщил, что киностудия своевременно сделала очередной взнос на его текущий счет. Питер получил немалые деньги абсолютно ни за что. После той вечеринки у Шеффилда он ни разу не снизошел до того, чтобы съездить или хотя бы позвонить на студию и поговорить с кем-нибудь о делах, о сценарии по его роману “Контрудар!”.
   “Тебе не о чем беспокоиться, дружище, ты написал бестселлер”. Хорошо, пусть так.
   Ченселор поднял руку и посмотрел на часы. Почти половина девятого. Утро в Малибу вступало в свои права быстро. Ярко светило солнце, песок уже успел накалиться, но воздух еще оставался прохладным. Питер медленно встал и пошел в дом. Хотелось посидеть в комнате с кондиционером и чего-нибудь выпить.
   “И правда, почему бы не выпить? Как это раньше говорили? “Я никогда не пью раньше пяти часов дня”. Слава богу, где-то уже пять часов. Сколько сейчас на Восточном побережье? Около пяти утра? Да нет, вечно я путаю. Все совсем наоборот: там уже почти полдень”.

* * *

   День был отвратительный: хмурое, закрытое облаками небо, сырой, тяжелый воздух. Моросящий дождь, казалось, вот-вот разойдется и превратится в ливень.
   На площади перед Капитолием собралось множество народа. К шуму толпы примешивалось негромкое пение сторонников мира, оттесненных за барьер, подальше от здания конгресса. По мере того как усиливался дождь, Их пение становилось все громче.
   То здесь, то там щелкали раскрывающиеся зонты, и круги черной материи скрывали безучастные, равнодушные лица, скучные, недовольные глаза. Казалось, сам день делает людей раздражительными. В воздухе витал какой-то непонятный, но явственно ощутимый страх. Так воздействовало на собравшихся наследие человека, тело которого в эту минуту везли на огромном катафалке. И вот, свернув с обсаженной деревьями аллеи, похоронная процессия с двадцатиминутным опозданием вступила на площадь.
   Хотя толпа стояла в стороне от ее маршрута, как только лошади, тянувшие катафалк, приблизились, все, как один, отпрянули назад. “Вот еще одно проявление страха”, — подумал Стефан Варак.
   По обеим сторонам ступеней, которые вели в ротонду, по стойке “смирно” застыл почетный караул: потемневшая от дождя форма, сосредоточенный взгляд.
   Одиннадцать тридцать. Тело Джона Эдгара Гувера будет находиться в здании конгресса США в течение всего дня и ночи. Еще ни разу в истории страны ни одно гражданское лицо не удостаивалось такой чести.
   А может быть, тем самым нация стремилась окончательно убедить себя и весь мир в том, что Гувер действительно мертв? Созданное когда-то для борьбы с коррупцией и преступностью ФБР со временем превратилось в чрезвычайно эффективную организацию, а сам Гувер вырос в фигуру общенационального масштаба.
   Но с годами в нем все заметнее проявлялось то, что специалисты называют распадом личности. “Если бы он вовремя остановился! — подумал Варак. — Раньше, чем его охватила лихорадка борьбы с “подрывными элементами”, раньше, чем он уверовал в собственную непогрешимость”.
   Вперед торжественным шагом вышли восемь военнослужащих. Приблизившись к задней дверце катафалка, они замерли — по четыре человека с каждой стороны.
   Откинулась тяжелая панель, и из глубины выкатился покрытый национальным флагом гроб. Взяв гроб за выступающие стальные ручки, военнослужащие сняли его с платформы и неестественно медленно двинулись к Капитолию.
   Началось мучительное восхождение по тридцати пяти ступеням, ведущим в ротонду. Собравшиеся, застыв, смотрели на уставившиеся в одну точку, будто неживые, глаза, на мокрые от дождя и пота лица, на вздувшиеся от напряжения под обшлагами формы мускулы, на потемневшие от пота белые воротнички. Казалось, все затаили дыхание. Когда же наконец гроб достиг верхней площадки, раздался всеобщий вздох облегчения. На минуту солдаты замерли по стойке “смирно” и снова продолжили свое медленное шествие по направлению к большим бронзовым дверям ротонды.
   Варак и телеоператор стояли на небольшой, возвышавшейся над толпой платформе. Рядом с ними находилась телекамера. На металлической оправе ее толстых линз виднелись начальные буквы, обозначавшие название одной из телекомпаний Сиэтла, штат Вашингтон. Компания эта входила в телекорпорацию Западного побережья, и никого из ее сотрудников в это утро на площади перед Капитолием не было.
   — Вы все сможете заснять? — спросил Варак оператора по-французски.
   — Каждая группа, каждый ряд, каждое лицо будет зафиксировано на пленке, ответил француз.
   — А плохое освещение и этот дождь вам не помешают?
   — Для такой пленки, как наша, это не имеет значения. Повышенная чувствительность!
   — Хорошо, я пошел наверх.
   К лацкану своего пиджака Варак прикрепил удостоверение сотрудника Совета национальной безопасности. Сквозь толпу Варак пробрался к входу в здание конгресса и мимо часовых прошел в помещение охраны.
   — Скажите, дверь на лестницу, ведущую в архив, опечатана? — обратился он к дежурному офицеру.
   — Не могу знать, сэр. — Дежурный пробежал глазами лежавший перед ним лист с инструкциями. — Здесь ничего об этом не сказано.
   — Черт побери! Там должно быть указание на этот счет. Пожалуйста, внесите дополнение, — проговорил Варак, отходя от офицера.
   Никакой особой необходимости запирать эту дверь не было. Отдав приказание, Варак просто продемонстрировал свою власть. Теперь, если что-то случится с киноаппаратурой и ему срочно понадобится телефон, то не придется тратить драгоценное время на установление его личности. Офицер наверняка его запомнил.
   Перепрыгивая через ступени, Варак быстро поднялся на площадку перед входом в ротонду, на которой уже толпилось множество народа. Обливаясь потом и едва держась на ногах, подвыпивший конгрессмен попытался пробраться сквозь это сборище в здание Капитолия, но споткнулся и едва не упал. Какой-то молодой человек, очевидно помощник, вовремя подхватил конгрессмена под левый локоть и вытащил из толпы. Тот зашатался, ударившись спиной о стену.