– Она – актриса?
– Не из тех, которых узнают на улицах, но с солидной репутацией в массовках. Она прекрасный человек и отлично относится к жене.
– Рад за вас, – сказал Джоэл, и почти в тот момент колеса самолета коснулись бетона посадочной полосы и двигатели взревели на реверсе, производя торможение. Самолет прокатился немного вперед, а потом свернул налево к месту своей стоянки.
Даулинг обернулся к Конверсу:
– Когда покончите со звонками, спросите, как пройти в зал для особо важных персон. А там скажете, что вы мой друг.
– Постараюсь туда попасть.
– Если что не так, – добавил актер на принятом в “Санта-Фе” диалекте, – встретимся на следующем перегоне к загону. Нужно ж в сохранности довести весь скот до старого корабля, парень. Рад, что ты не забыл ружье.
– А зачем оно на перегонном тракте?
– А откуда, черт побери, мне знать? Терпеть не могу лошадей.
Самолет наконец остановился, передняя дверь открылась секунд через тридцать, и нетерпеливые пассажиры сразу же запрудили весь проход. По перешептываниям, по многозначительным взглядам, по тому, как некоторые становились на цыпочки и тянули головы, было совершенно ясно, что весь этот поспешный исход был вызван присутствием Калеба Даулинга. И актер безупречно вошел в свою роль, раздаривая теплые улыбки папаши Рэтчета, заговорщицки подмигивая и похохатывая с обезоруживающей простотой старого доброго бродяги. Следя за ним, Джоэл почувствовал прилив сочувствия к этому странному человеку, актеру, немного авантюристу, носившему в своей душе ад, в котором он пребывал вместе с любимой женщиной.
“Никогда больше… Такое не должно повториться…” Слова…
Конверс взглянул на лежащий у него на коленях атташе-кейс.
“Я вернулся, я полон сил, и я целиком к вашим услугам” – тоже слова, хотя из иного времени, но такие таящие в себе громовое предупреждение, ибо в них заключается весомая часть жизни человека, который негласно объявляет о своем возвращении. Он – одна из спиц в колесе “Аквитании”.
Волна любопытных пассажиров, тянувшихся за телевизионной звездой, хлынула в переднюю дверь, и Джоэл направился к другому выходу, где народу было поменьше. Поскорее и как можно незаметнее пройти таможенный досмотр, потом пристроиться в укромном уголке и дождаться объявления о посадке на рейс Кельн – Бонн.
“Геббельс и Гесс с энтузиазмом приняли предложение доктора Генриха Ляйфхельма. Воплощенный образ геббельсовской пропаганды, воспетый в тысяче брошюрок, подтверждение нацистской теории о превосходстве арийской расы, он воистину был послан им Небесами. Что касается Рудольфа Гесса, который больше всего на свете хотел, чтобы его “мальчики” были приняты юнкерами и классом имущих, герр доктор отвечал всем необходимым требованиям: внешность истинного аристократа и в то же время возможного любовника.
Должная подготовка и удачно выбранный момент в сочетании с благоприятным внешним обликом по результатам превзошли самые смелые ожидания Шлёсселя-Ляйфхельма. Гитлер вскоре вернулся из Берлина, и импозантный доктор вместе со своим напористым и хорошо воспитанным отпрыском оказались приглашенными на обед к фюреру. Националистические интересы полностью совпали. Гитлер, как обычно, слышал лишь то, что ему хотелось слышать, и с этого дня вплоть до самой смерти в 1934 году Генрих Ляйфхельм состоял в должности лейб-медика самого Гитлера.
Сыну его не было ни в чем отказа, и в довольно короткое время он сумел заполучить все, чего хотел. В июне 1931 года в Хайлигтум-Хаф в штаб-квартире национал-социалистической партии состоялась церемония ликвидации брака Генриха Ляйфхельма с “еврейкой” по причине “сокрытия наличия в ней еврейской крови” ее враждебно настроенной семьей, а все юридические, имущественные и наследственные права детей, возникших в результате этого “противоестественного союза”, были объявлены недействительными. Между Ляйфхельмом и Мартой Штёссель был заключен гражданский брак, и единственным законнорожденным наследником имущества и имени Ляйфхельма оказался их восемнадцатилетний сын по имени Эрих.
Мюнхен и его еврейская община все еще посмеивались, но уже не так громко, над абсурдностью подобного решения, о котором они узнали из нацистских газет. Все это казалось полной бессмысленностью – имя Ляйфхельма дискредитировано, а о наследовании каких-либо материальных благ не могло быть и речи – папаша был беден как церковная крыса. К тому же подобное решение противоречило закону. Мало кто в то время понимал, что в быстро меняющейся Германии законы тоже менялись, утратив свою стабильность. Через два года в стране останется один закон – воля нацистской верхушки.
Дальнейшее продвижение Эриха Ляйфхельма по партийной лестнице было быстрым и уверенным. В восемнадцать он был “югендфюрером” в молодежном гитлеровском движении. Фотографии, отражавшие мужественные черты его лица и атлетически сложенную фигуру, призывали детей нового порядка пополнять ряды новых крестоносцев. Эталон высшей расы был направлен в Мюнхенский университет, где прошел за три года полный учебный курс и получил диплом с отличием. В течение этих лет Гитлер окончательно взял власть в свои руки. Тысячелетний рейх начал свое существование, а Эрих Ляйфхельм был направлен в офицерский учебно-тренировочный центр в Магдебурге.
В 1935 году, через год после смерти отца, Эрих Ляйфхельм – молодой фаворит в ближайшем окружении Гитлера – был произведен в чин подполковника, став таким образом самым молодым из старших офицеров вермахта. Он принимал самое активное участие в восстановлении военной машины Германии, и к началу новой войны вступил в тот сложный период своей жизни, который мы условно называем третьей фазой: оказавшись в коридорах власти нацистской Германии он тем не менее сумел уклониться от формального участия в руководстве фашистским аппаратом, хотя и пользовался в нем существенным влиянием.
Этот период, более подробно отраженный на последующих страницах, явился переходом к его четвертой жизненной фазе, когда он превратился в фанатичного последователя Джорджа Маркуса Делавейна.
Но прежде чем расстаться с юностью Эриха Ляйфхельма, связанной с пребыванием его в Айнштадте, Мюнхене и Магдебурге, следует упомянуть о двух событиях, которые позволяют глубже понять психологию этого человека. Выше уже говорилось об ограблении дома на Луизенштрассе и о реализации добычи. Ляйфхельм и по сей день не отрекается от этого подвига, не забывая при этом подробно остановиться на кознях первой жены отца и ее мерзкой родни. Не упоминает он, однако, да и никто в его присутствии не говорит о том, что содержалось в первоначальном протоколе полиции Мюнхена, который, судя по всему, был уничтожен примерно в августе 1934 года, когда умер Гинденбург и Гитлер захватил абсолютную власть, став одновременно президентом и канцлером Германии и получив титул фюрера.
Все копии протокола были изъяты из архива, однако осталась парочка пожилых пенсионеров из мюнхенской полиции, отлично помнивших его содержание. Оба они доживают уже седьмой десяток, не общаясь друг с другом многие годы, и расспрашивали их раздельно.
Ограбление оказалось не самым тяжким преступлением, совершенным в ту ночь на Луизенштрассе – о более тяжелом преступлении по настоянию семьи никогда не говорилось. Пятнадцатилетняя дочь Ляйфхельма была зверски изнасилована и жестоко избита. Лицо и тело ее носили следы истязаний, а побои оказались настолько серьезными, что врачи Карлсторской больницы, куда она была доставлена, не ручались за ее жизнь. Физическое состояние ее со временем кое-как восстановилось, но рассудка она лишилась на всю свою короткую жизнь. Преступник должен был знать внутреннее расположение дома и то, что в комнату девочки вела отдельная лестница. Эрих Ляйфхельм подробно расспросил отца о планировке дома; по его собственному признанию, он бывал там и знал о непомерной гордости и суровой морали этих “тиранов родственников”. Его неприязнь к ним была так велика, что он решил нанести им самый тяжелый удар, какой только мог придумать, понимая, что влиятельная семья использует все связи, лишь бы не выставлять свой “позор” на всеобщее обозрение.
Следующее событие, заслуживающее внимания, имело место в феврале или январе 1939 года. О нем можно вести речь только в общих чертах, поскольку из тех, кто хорошо знал семью ,почти никого не осталось, не сохранилось и никаких документов, однако после опроса выживших свидетелей удалось установить некоторые весьма примечательные факты. Законная жена Генриха Ляйфхельма, ее дети и остальные родственники несколько лет безуспешно пытались покинуть Германию. Официальные власти неизменно отвечали, что высокое медицинское искусство патриарха семьи, полученное им благодаря обучению в немецких университетах, принадлежит государству. Ссылались и на то, что оставались нерешенными некоторые вопросы, возникшие в результате расторжения брака между покойным доктором Генрихом Ляйфхельмом и его бывшей женой, касающиеся раздела имущества, – недопустимо, чтобы ущемлялись наследственные права выдающегося офицера вермахта.
И Эрих Ляйфхельм не упустил своего. Бывшая жена его отца и их дети стали в буквальном смысле слова пленниками: каждое их движение отслеживалось, за домом на Луизенштрассе велось наблюдение, а через несколько недель после их повторного обращения за визами за ними был установлен “политический надзор” – под предлогом, что они вынашивают планы исчезновения из страны. Эта информация была получена у находившегося на пенсии банкира, который припомнил, что министр финансов в Берлине распорядился немедленно сообщать обо всех движениях вкладов бывшей жены Ляйфхельма и (или) ее семьи.
Нам так и не удалось установить точную дату, но где-то в январе или феврале 1936 года фрау Ляйфхельм, ее отец и дети внезапно исчезли.
Однако документы мюнхенского суда, попавшие в руки союзников 23 апреля 1945 года, бросают некоторый свет на то, что произошло. Стремясь узаконить захват имущества, подполковник Эрих Ляйфхельм обратился в суд с заявлением, в котором перечислял убытки, понесенные его отцом, доктором Ляйфхельмом, в результате интриг преступной семьи, которая вопреки запрету покинула рейх. Все обвинения, как и полагается, были нагромождением самой беспардонной лжи, начиная с присвоения крупных сумм, снятых с несуществующих банковских счетов, до убийства самого доктора с целью завладения его обширной практикой. Здесь же фигурировала заверенная копия “официального” свидетельства о разводе, а также копия завещания покойного Ляйфхельма. В завещании было указано, что единственным браком своим он считает последний брак, а единственным своим сыном – ребенка от этого брака, которому и передаются все имущественные и прочие права, а именно – оберлейтенанту Эриху Штёссель-Ляйфхельму.
При наличии всех этих данных удалось отыскать уцелевших свидетелей. Выяснилось, что фрау Ляйфхельм вместе с тремя детьми и отцом погибла в концентрационном лагере Дахау, в десяти милях от Мюнхена.
Так был положен конец еврейской линии Ляйфхельмов, представитель же арийской ее линии в результате этого стал единственным наследником значительных капиталов и недвижимости, которые иначе были бы конфискованы в пользу государства. Так, не достигнув и тридцати лет, он заимел блестящую репутацию и восстановил справедливость, попранную при его рождении. Убийца матерел”.
– У вас здесь, по-видимому, чертовски запутанное дело, – проговорил Калеб Даулинг, ухмыляясь и подталкивая локтем в бок Джоэла. – Ваш окурок в пепельнице давно догорел, но когда я хотел прикрыть эту чертову крышку, чтобы не дымило, вы отмахнулись от меня, будто я не в своем уме.
– Простите, это… это очень путаное дело. Господи, неужто я посмел бы отмахиваться от такой знаменитости? – И Джоэл рассмеялся, так как знал, что именно этого от него ждут.
– В таком случае у меня для вас еще одно маленькое сообщение, дружок: знаменитость я или нет, но над нами уже несколько минут горит надпись “Не курить”, а вы все сидите с сигаретой в руках. Правда, вы ее не прикуриваете, но эти нацисты поглядывают на вас с явным неодобрением.
– Не из тех, которых узнают на улицах, но с солидной репутацией в массовках. Она прекрасный человек и отлично относится к жене.
– Рад за вас, – сказал Джоэл, и почти в тот момент колеса самолета коснулись бетона посадочной полосы и двигатели взревели на реверсе, производя торможение. Самолет прокатился немного вперед, а потом свернул налево к месту своей стоянки.
Даулинг обернулся к Конверсу:
– Когда покончите со звонками, спросите, как пройти в зал для особо важных персон. А там скажете, что вы мой друг.
– Постараюсь туда попасть.
– Если что не так, – добавил актер на принятом в “Санта-Фе” диалекте, – встретимся на следующем перегоне к загону. Нужно ж в сохранности довести весь скот до старого корабля, парень. Рад, что ты не забыл ружье.
– А зачем оно на перегонном тракте?
– А откуда, черт побери, мне знать? Терпеть не могу лошадей.
Самолет наконец остановился, передняя дверь открылась секунд через тридцать, и нетерпеливые пассажиры сразу же запрудили весь проход. По перешептываниям, по многозначительным взглядам, по тому, как некоторые становились на цыпочки и тянули головы, было совершенно ясно, что весь этот поспешный исход был вызван присутствием Калеба Даулинга. И актер безупречно вошел в свою роль, раздаривая теплые улыбки папаши Рэтчета, заговорщицки подмигивая и похохатывая с обезоруживающей простотой старого доброго бродяги. Следя за ним, Джоэл почувствовал прилив сочувствия к этому странному человеку, актеру, немного авантюристу, носившему в своей душе ад, в котором он пребывал вместе с любимой женщиной.
“Никогда больше… Такое не должно повториться…” Слова…
Конверс взглянул на лежащий у него на коленях атташе-кейс.
“Я вернулся, я полон сил, и я целиком к вашим услугам” – тоже слова, хотя из иного времени, но такие таящие в себе громовое предупреждение, ибо в них заключается весомая часть жизни человека, который негласно объявляет о своем возвращении. Он – одна из спиц в колесе “Аквитании”.
Волна любопытных пассажиров, тянувшихся за телевизионной звездой, хлынула в переднюю дверь, и Джоэл направился к другому выходу, где народу было поменьше. Поскорее и как можно незаметнее пройти таможенный досмотр, потом пристроиться в укромном уголке и дождаться объявления о посадке на рейс Кельн – Бонн.
“Геббельс и Гесс с энтузиазмом приняли предложение доктора Генриха Ляйфхельма. Воплощенный образ геббельсовской пропаганды, воспетый в тысяче брошюрок, подтверждение нацистской теории о превосходстве арийской расы, он воистину был послан им Небесами. Что касается Рудольфа Гесса, который больше всего на свете хотел, чтобы его “мальчики” были приняты юнкерами и классом имущих, герр доктор отвечал всем необходимым требованиям: внешность истинного аристократа и в то же время возможного любовника.
Должная подготовка и удачно выбранный момент в сочетании с благоприятным внешним обликом по результатам превзошли самые смелые ожидания Шлёсселя-Ляйфхельма. Гитлер вскоре вернулся из Берлина, и импозантный доктор вместе со своим напористым и хорошо воспитанным отпрыском оказались приглашенными на обед к фюреру. Националистические интересы полностью совпали. Гитлер, как обычно, слышал лишь то, что ему хотелось слышать, и с этого дня вплоть до самой смерти в 1934 году Генрих Ляйфхельм состоял в должности лейб-медика самого Гитлера.
Сыну его не было ни в чем отказа, и в довольно короткое время он сумел заполучить все, чего хотел. В июне 1931 года в Хайлигтум-Хаф в штаб-квартире национал-социалистической партии состоялась церемония ликвидации брака Генриха Ляйфхельма с “еврейкой” по причине “сокрытия наличия в ней еврейской крови” ее враждебно настроенной семьей, а все юридические, имущественные и наследственные права детей, возникших в результате этого “противоестественного союза”, были объявлены недействительными. Между Ляйфхельмом и Мартой Штёссель был заключен гражданский брак, и единственным законнорожденным наследником имущества и имени Ляйфхельма оказался их восемнадцатилетний сын по имени Эрих.
Мюнхен и его еврейская община все еще посмеивались, но уже не так громко, над абсурдностью подобного решения, о котором они узнали из нацистских газет. Все это казалось полной бессмысленностью – имя Ляйфхельма дискредитировано, а о наследовании каких-либо материальных благ не могло быть и речи – папаша был беден как церковная крыса. К тому же подобное решение противоречило закону. Мало кто в то время понимал, что в быстро меняющейся Германии законы тоже менялись, утратив свою стабильность. Через два года в стране останется один закон – воля нацистской верхушки.
Дальнейшее продвижение Эриха Ляйфхельма по партийной лестнице было быстрым и уверенным. В восемнадцать он был “югендфюрером” в молодежном гитлеровском движении. Фотографии, отражавшие мужественные черты его лица и атлетически сложенную фигуру, призывали детей нового порядка пополнять ряды новых крестоносцев. Эталон высшей расы был направлен в Мюнхенский университет, где прошел за три года полный учебный курс и получил диплом с отличием. В течение этих лет Гитлер окончательно взял власть в свои руки. Тысячелетний рейх начал свое существование, а Эрих Ляйфхельм был направлен в офицерский учебно-тренировочный центр в Магдебурге.
В 1935 году, через год после смерти отца, Эрих Ляйфхельм – молодой фаворит в ближайшем окружении Гитлера – был произведен в чин подполковника, став таким образом самым молодым из старших офицеров вермахта. Он принимал самое активное участие в восстановлении военной машины Германии, и к началу новой войны вступил в тот сложный период своей жизни, который мы условно называем третьей фазой: оказавшись в коридорах власти нацистской Германии он тем не менее сумел уклониться от формального участия в руководстве фашистским аппаратом, хотя и пользовался в нем существенным влиянием.
Этот период, более подробно отраженный на последующих страницах, явился переходом к его четвертой жизненной фазе, когда он превратился в фанатичного последователя Джорджа Маркуса Делавейна.
Но прежде чем расстаться с юностью Эриха Ляйфхельма, связанной с пребыванием его в Айнштадте, Мюнхене и Магдебурге, следует упомянуть о двух событиях, которые позволяют глубже понять психологию этого человека. Выше уже говорилось об ограблении дома на Луизенштрассе и о реализации добычи. Ляйфхельм и по сей день не отрекается от этого подвига, не забывая при этом подробно остановиться на кознях первой жены отца и ее мерзкой родни. Не упоминает он, однако, да и никто в его присутствии не говорит о том, что содержалось в первоначальном протоколе полиции Мюнхена, который, судя по всему, был уничтожен примерно в августе 1934 года, когда умер Гинденбург и Гитлер захватил абсолютную власть, став одновременно президентом и канцлером Германии и получив титул фюрера.
Все копии протокола были изъяты из архива, однако осталась парочка пожилых пенсионеров из мюнхенской полиции, отлично помнивших его содержание. Оба они доживают уже седьмой десяток, не общаясь друг с другом многие годы, и расспрашивали их раздельно.
Ограбление оказалось не самым тяжким преступлением, совершенным в ту ночь на Луизенштрассе – о более тяжелом преступлении по настоянию семьи никогда не говорилось. Пятнадцатилетняя дочь Ляйфхельма была зверски изнасилована и жестоко избита. Лицо и тело ее носили следы истязаний, а побои оказались настолько серьезными, что врачи Карлсторской больницы, куда она была доставлена, не ручались за ее жизнь. Физическое состояние ее со временем кое-как восстановилось, но рассудка она лишилась на всю свою короткую жизнь. Преступник должен был знать внутреннее расположение дома и то, что в комнату девочки вела отдельная лестница. Эрих Ляйфхельм подробно расспросил отца о планировке дома; по его собственному признанию, он бывал там и знал о непомерной гордости и суровой морали этих “тиранов родственников”. Его неприязнь к ним была так велика, что он решил нанести им самый тяжелый удар, какой только мог придумать, понимая, что влиятельная семья использует все связи, лишь бы не выставлять свой “позор” на всеобщее обозрение.
Следующее событие, заслуживающее внимания, имело место в феврале или январе 1939 года. О нем можно вести речь только в общих чертах, поскольку из тех, кто хорошо знал семью ,почти никого не осталось, не сохранилось и никаких документов, однако после опроса выживших свидетелей удалось установить некоторые весьма примечательные факты. Законная жена Генриха Ляйфхельма, ее дети и остальные родственники несколько лет безуспешно пытались покинуть Германию. Официальные власти неизменно отвечали, что высокое медицинское искусство патриарха семьи, полученное им благодаря обучению в немецких университетах, принадлежит государству. Ссылались и на то, что оставались нерешенными некоторые вопросы, возникшие в результате расторжения брака между покойным доктором Генрихом Ляйфхельмом и его бывшей женой, касающиеся раздела имущества, – недопустимо, чтобы ущемлялись наследственные права выдающегося офицера вермахта.
И Эрих Ляйфхельм не упустил своего. Бывшая жена его отца и их дети стали в буквальном смысле слова пленниками: каждое их движение отслеживалось, за домом на Луизенштрассе велось наблюдение, а через несколько недель после их повторного обращения за визами за ними был установлен “политический надзор” – под предлогом, что они вынашивают планы исчезновения из страны. Эта информация была получена у находившегося на пенсии банкира, который припомнил, что министр финансов в Берлине распорядился немедленно сообщать обо всех движениях вкладов бывшей жены Ляйфхельма и (или) ее семьи.
Нам так и не удалось установить точную дату, но где-то в январе или феврале 1936 года фрау Ляйфхельм, ее отец и дети внезапно исчезли.
Однако документы мюнхенского суда, попавшие в руки союзников 23 апреля 1945 года, бросают некоторый свет на то, что произошло. Стремясь узаконить захват имущества, подполковник Эрих Ляйфхельм обратился в суд с заявлением, в котором перечислял убытки, понесенные его отцом, доктором Ляйфхельмом, в результате интриг преступной семьи, которая вопреки запрету покинула рейх. Все обвинения, как и полагается, были нагромождением самой беспардонной лжи, начиная с присвоения крупных сумм, снятых с несуществующих банковских счетов, до убийства самого доктора с целью завладения его обширной практикой. Здесь же фигурировала заверенная копия “официального” свидетельства о разводе, а также копия завещания покойного Ляйфхельма. В завещании было указано, что единственным браком своим он считает последний брак, а единственным своим сыном – ребенка от этого брака, которому и передаются все имущественные и прочие права, а именно – оберлейтенанту Эриху Штёссель-Ляйфхельму.
При наличии всех этих данных удалось отыскать уцелевших свидетелей. Выяснилось, что фрау Ляйфхельм вместе с тремя детьми и отцом погибла в концентрационном лагере Дахау, в десяти милях от Мюнхена.
Так был положен конец еврейской линии Ляйфхельмов, представитель же арийской ее линии в результате этого стал единственным наследником значительных капиталов и недвижимости, которые иначе были бы конфискованы в пользу государства. Так, не достигнув и тридцати лет, он заимел блестящую репутацию и восстановил справедливость, попранную при его рождении. Убийца матерел”.
– У вас здесь, по-видимому, чертовски запутанное дело, – проговорил Калеб Даулинг, ухмыляясь и подталкивая локтем в бок Джоэла. – Ваш окурок в пепельнице давно догорел, но когда я хотел прикрыть эту чертову крышку, чтобы не дымило, вы отмахнулись от меня, будто я не в своем уме.
– Простите, это… это очень путаное дело. Господи, неужто я посмел бы отмахиваться от такой знаменитости? – И Джоэл рассмеялся, так как знал, что именно этого от него ждут.
– В таком случае у меня для вас еще одно маленькое сообщение, дружок: знаменитость я или нет, но над нами уже несколько минут горит надпись “Не курить”, а вы все сидите с сигаретой в руках. Правда, вы ее не прикуриваете, но эти нацисты поглядывают на вас с явным неодобрением.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента