Страница:
Нет, это не официальный розыск. У них нет уголовного прошлого, и никто не собирается мстить им за преступления, совершенные тридцать лет назад. Напротив, это «благотворительный поиск».
Ноэль понимал, что ему придется давать объяснения, и один из уроков, которые он усвоил в консульстве в Нью-Йорке, гласил: пусть твоя ложь основывается хотя бы на толике правды. У фон Тибольтов есть родственники в Соединенных Штатах, солгал он. Это были люди, приехавшие в Америку в двадцатые и тридцатые годы. Многие уже умерли, и после них осталось значительное состояние. Конечно, чиновники в министерстве иммиграции захотят помочь ему найти наследников. Вполне вероятно, что фон Тибольты будут безмерно благодарны им… а он, со своей стороны, поставит их в известность о любезной помощи чиновников.
Достали тяжелые ящики. Сотни анкет, составленные в далеком прошлом, были тщательно изучены. Выцветшие, замусоленные копии документов, многие из которых, несомненно, были фальшивыми, купленными на черном рынке в Берне, Цюрихе и Лиссабоне. Паспорта.
Но он не обнаружил ни единой бумажки, где бы говорилось о фон Тибольтах, не было никаких следов беременной женщины с двумя детьми, которая приехала в Рио-де-Жанейро в июне или июле 1945 года. По крайней мере не было той, которая хотя бы отдаленно напоминала жену Вильгельма фон Тибольта. Было множество беременных женщин, даже женщин с детьми, но не было лишь жены и детей фон Тибольта. Как говорил Манфреди, старшей, Гретхен, тогда было лет двенадцать-тринадцать, сыну Иоганну – десять. Всех женщин, которые пересекали в то время границу Бразилии, сопровождали мужья или фиктивные мужья, и если с ними были дети, то все были не старше семи лет.
Это обстоятельство поразило Холкрофта: это было не только странно, но и, с математической точки зрения, просто невозможно. Он вглядывался в столбцы выцветших имен и цифр, в почти неразборчивые записи, сделанные торопливой рукой чиновников иммиграционных служб более тридцати лет назад.
Что-то тут было не так. Его наметанный глаз архитектора улавливал некое несоответствие: у него возникло ощущение, что он рассматривает чертежи незавершенных проектов, в которые были внесены едва заметные изменения, поправки – тонюсенькие чернильные линии вытравлены, переправлены, но очень аккуратно, чтобы не нарушить общей картины.
Вытравлены и переправлены. Химически вытравлены, аккуратно исправлены. Вот что поразило его! Даты рождения! На каждой странице, испещренной рядами чисел, чуть ли не каждая цифра была незаметно исправлена. Так тройка превратилась в восьмерку, единица в десятку, двойка в нуль, там дорисован кружок, здесь линия продолжена вниз, а здесь добавлена лишняя закорючка. И так на каждой странице во всем ящике документов, составленных в промежутке между июнем и июлем 1945 года. Даты рождения всех детей, въехавших в Бразилию, были исправлены таким образом, что все они оказывались рожденными до 1938 года!
Это было дьявольски хитроумное мошенничество, которое потребовало долгой и кропотливой проработки.
Прервать охоту уже на первом этапе! Но сделать это так, чтобы комар носа не подточил. Крошечные цифры, доверчиво – и торопливо – записанные неведомыми чиновниками иммиграционной службы более тридцати лет назад. Списанные с документов, давным-давно уничтоженных, многие из которых были, несомненно, фальшивыми. И теперь уже было бесполезно пытаться восстановить, подтвердить или опровергнуть верность этих записей. Время и тайные заговоры сделали это попросту невозможным. Чего же тут удивляться, что в документах не оказалось никого, кто хотя бы отдаленно напоминал фон Тибольтов! Боже, боже, ну и обман!
Ноэль достал зажигалку: пламя зажигалки могло осветить страницу, на которой его острый глаз заметил множество маленьких исправлений.
– Сеньор! Это запрещено! – громовым голосом произнес переводчик у него за спиной. – Эти старые листы бумаги легко воспламеняются. Мы не можем рисковать.
И тут Холкрофту все стало ясно. Так вот почему в этой каморке такой тусклый свет, почему тут нет окон!
– О, разумеется, – сказал он, убирая зажигалку. – И разумеется, эти ящики нельзя выносить из этой комнаты.
– Нельзя, сеньор.
– И, разумеется, здесь нет дополнительных ламп и у вас нет фонарика. Не так ли?
– Сеньор, – прервал его переводчик вежливо, даже обиженно, – мы провели с вами почти три часа. Мы старались оказать вам посильную помощь, но, как вы можете понять, у нас есть иные дела. Так что если вы закончили…
– Полагаю, вы могли предвидеть итог моих поисков заранее, – бросил Холкрофт. – Да, я закончил. Здесь.
Он миновал отрезок пляжа, который тянулся перед его отелем, и скользнул взглядом вверх по стене гостиницы, пытаясь найти свое окно. В какой-то момент ему показалось, что он его нашел, но потом понял, что ошибся. В окне за занавеской маячили две человеческие фигуры.
Он вернулся к перилам набережной и закурил. Пламя зажигалки заставило его вновь вспомнить о ящиках с документами тридцатилетней давности, которые так тщательно «прооперировали». Неужели изменения были внесены только из-за него? Или другие раньше тоже искали фон Тибольтов? Каков бы ни был ответ на этот вопрос, ему надо искать другой источник информации. Или источники.
La comunidad alemana. Холкрофт вспомнил, что говорил ему бразильский атташе в Нью-Йорке. Еще атташе сказал, что в Бразилии есть три-четыре семьи, которые выступают в роли верховных арбитров во всех делах немецкой общины. Ясно, что они-то должны знать все тщательно оберегаемые секреты. Люди скрывают свои подлинные имена… Иностранец, приезжающий в Рио-де-Жанейро в поисках исчезнувших немцев, подвергает себя большой опасности… «La otra сога de los alemanes». («Они защищают друг друга».)
«Но ведь опасности можно избежать», – подумал Ноэль. Хотя бы давая такое объяснение, какое он дал переводчику в министерстве иммиграции. Он много путешествует, так что нет ничего невероятного в том, что кто-то, зная, что он отправляется в Бразилию, попросил его разыскать семейство фон Тибольтов. Кто же это может быть? Некто, кто ведет конфиденциальные дела, адвокат или банкир. Кто-то, чья собственная репутация не подвергнется никакому сомнению. Еще не успев все обдумать, Холкрофт понял, что на ком бы он ни остановил свой выбор, такой вариант прибытия вполне подходящий.
Вдруг ему в голову пришла догадка, как найти подходящего кандидата. Хотя и рискованно, но в этом есть даже некая ирония. Ричард Холкрофт, его отчим! Биржевой брокер, банкир, морской офицер… отец. Человек, который некогда подарил вторую жизнь женщине с ребенком. Бесстрашный человек, не опасавшийся запятнать себя…
Ноэль взглянул на часы. Десять минут шестого – четвертого в Нью-Йорке. Конец рабочего дня в понедельник. Он не верил в счастливые знамения, но вот – и ему повезло! Каждый понедельник Ричард Холкрофт бывает в нью-йоркском атлетическом клубе, где играет с друзьями в карты, сидя за дубовым столом в баре, и вспоминает старые денечки. Ноэль может позвать его к телефону, поговорить с ним и попросить о помощи. Разговор должен остаться в секрете, ибо конфиденциальность не только обеспечивала ему «крышу», но и гарантировала безопасность. Итак, кто-то попросил Ричарда Холкрофта – человека с солидной репутацией – установить местонахождение семейства фон Тибольт в Бразилии. Зная, что его сын едет в Рио, этот некто вполне естественно обратился к нему с просьбой заняться расследованием. Дело строго конфиденциальное, в детали вникать не надо. Никому бы не удалось отвадить любопытных лучше, чем это мог сделать Дик Холкрофт!
Но только Альтина не должна быть в курсе. Это самое трудное в его просьбе. Дик ее обожал, и у них не было тайн друг от друга. Но его отец – то есть, тьфу, отчим! – не откажет ему, если на то будет особая необходимость. Пока, во всяком случае, он никогда ему не отказывал.
Ноэль двинулся по мраморным квадратам пола гостиничного вестибюля к лифтам, не обращая внимания на окружающих и думая о том, что скажет отчиму. Он вздрогнул от неожиданности, когда какой-то толстяк – явно американский турист – хлопнул его по плечу.
– Эй, тебя зовут, приятель! – Он указал на стойку портье.
Тот смотрел на Ноэля, держа в руках уже знакомый желтый конверт. Портье отдал конверт мальчику-лифтеру, и тот со всех ног бросился к Ноэлю.
В конверте лежал клочок бумаги с незнакомым именем: «Карарра». Ниже был записан номер телефона. И все. Холкрофт изумился. Странно, что ему ничего не просили передать. Так в Латинской Америке дела не делаются. Сеньору Карарре придется позвонить. А ему надо дозваниваться в Нью-Йорк: придумывать себе новую «крышу».
Войдя в номер, Холкрофт снова взглянул на записку Карарры. Он сгорал от любопытства. Кто же такой этот Карарра, который рассчитывал, что Холкрофт перезвонит ему, хотя имя этого человека ничего ему не говорило? С точки зрения латиноамериканских нравов, подобный жест считался не только невежливым, но даже оскорбительным. Впрочем, отчим может подождать несколько минут, пока он не выяснит, в чем туг дело. И он набрал номер.
Карарра оказался не мужчиной, а женщиной, и, судя по ее тихому дрожащему голосу, она была очень испугана. По-английски она говорила сносно – не более. Но какая разница. Выражалась она ясно:
– Я не могу сейчас говорить, сеньор. Больше не звоните по этому номеру. В этом нет необходимости.
– Но вы же оставили этот номер телефонистке отеля. Вы что же, не думали, что я позвоню?
– Это была… erro.
– Ошибка?
– Да, ошибка. Я вам позвоню. Мы вам позвоним.
– Зачем? Кто вы?
– Mas tarde, – хрипло прошептала она, и в трубке послышались короткие гудки.
– Mas tarde… Позже.
Женщина ему перезвонит. Холкрофт ощутил вдруг, как все внутри у него сжалось – теперь внезапно исчез голос женщины. Он даже не мог вспомнить, когда в последний раз слышал такой перепуганный женский голос.
Первое, что пришло ему в голову, была мысль, будто она каким-то образом связана с исчезнувшими фон Тибольтами. Но как? И откуда она узнала о нем? Его снова охватил ужас… Перед глазами опять встало видение искаженного гримасой страдания лица умирающего на высоте тридцати тысяч футов. За ним ведут наблюдение. Незнакомые люди следят за каждым его шагом.
Его мысли прервало жалобное жужжание в телефонной трубке. А, он забыл положить трубку на рычаг. Он нажал на рычаг, отпустил и стал звонить в Нью-Йорк. Ему срочно нужна «крыша», теперь он это твердо знает!
Холкрофт стоял у окна, смотрел на пляж и дожидался звонка с международной станции. Внизу на улице что-то вспыхнуло. А, это в хромированной крыше автофургона отразились лучи солнца. Автофургон проехал как раз в том месте, где Холкрофт стоял несколько минут назад. Стоял и рассматривал окна гостиницы, пытаясь найти свое окно.
Окна гостиницы… Угол зрения. Угол отражения солнечного луча. Ноэль подошел совсем близко к окну и взглянул туда, где он стоял на набережной, и мысленно прочертил оттуда диагональ к своему окну. Глаз архитектора никогда не обманывается. К тому же он заметил, что соседние окна расположены на значительном расстоянии друг от друга соответственно с расположением номеров в гостинице, возвышающейся на Копакабане.
Он взглянул на это окно, думая, что это не его номер, потому что заметил там чьи-то фигуры. Но это был его номер! И здесь находились какие-то люди!
Ноэль подошел к стенному шкафу и начал перебирать вещи. Он доверял своей памяти в мельчайших деталях настолько же, насколько доверял своему глазомеру. Он представил себе, как выглядел этот шкаф сегодня утром, когда он переодевался. Он уснул в костюме, в котором прилетел сюда из Нью-Йорка. Его светло-коричневые брюки висели на правой вешалке, почти у стенки. Это была старая привычка: вешать брюки справа, пиджаки слева. Штаны по-прежнему висели справа, но не у самой стены. Точно: они были на несколько дюймов сдвинуты к центру шкафа. Его синий блейзер висел прямо в центре, а не слева.
Кто-то обыскивал его одежду!
Он бросился к кровати, где лежал раскрытый атташе-кейс. Во время поездок этот атташе-кейс был его рабочим кабинетом: он знал здесь каждый миллиметр, знал, где лежит каждый предмет. Ему не пришлось долго изучать содержимое кейса.
Здесь тоже рылись.
Зазвонил телефон – кто-то снова вторгся в его жизнь. Он снял трубку и, услышав знакомый голос телефонистки нью-йоркского атлетического клуба, понял, что не может теперь посвящать в свои дела Ричарда Холкрофта – нельзя допустить, чтобы он был замешан в этом деле. Все вдруг неожиданно усложнилось. Надо все хорошенько обдумать.
– Алло! Это нью-йоркский атлетический клуб. Алло! Алло, Рио! Ничего не слышно! Рио, алло! Говорит атлетический клуб…
Ноэль положил трубку. Он чуть было не совершил идиотскую ошибку. Ведь в его комнате произвели обыск. Нуждаясь в прикрытии здесь, в Рио, он чуть было не навел неизвестных на человека, имеющего прямое отношение к его матери, бывшей жене Генриха Клаузена. О чем он только думает?
Но потом он понял, что и это тоже пошло ему на пользу. Он усвоил еще один урок. «Развивай ложь логично, потом снова обдумай ее и используй наиболее достоверную версию». Уж коли он смог придумать повод для того, чтобы такой человек, как Ричард Холкрофт, мог скрывать личность человека, обратившегося к нему за помощью в поисках фон Тибольтов, значит, сможет придумать и самого этого человека…
Ноэлю стало трудно дышать. Он едва не совершил чудовищную ошибку, но теперь он начал соображать, как ему следует искать в незнакомом лесу. На дорожках были выставлены невидимые ловушки. Ему надо постоянно быть начеку и двигаться с превеликой осторожностью. У него нет права на ошибку, подобную той, что он чуть было не совершил. Он слишком близко подошел к той черте, за которой мог подвергнуть риску жизнь своего нынешнего отца – ради того, кого он никогда не знал.
«Что бы ни делал Генрих, это всегда обладало незначительной ценностью. И было ложью». Слова, сказанные матерью, как и то, что говорил ему Манфреди, были предупреждением. Но мать, в отличие от Манфреди, была не права. Генрих Клаузен оказался в такой же мере жертвой, в какой был негодяем. Исполненное боли письмо, написанное им в пылающем Берлине, было столь же неопровержимым доказательством, как и то, что он совершил. И ему, его сыну, предстоит это доказательство подтвердить.
La comunidad alemana. Три-четыре семьи в немецкой общине, которые вершат все дела. Одна из них должна стать его новым источником информации. И он знал точно, где ему следует ее искать.
– Мы получили дополнительную информацию о сыне Клаузена, герр Графф, – сказал вошедший, приближаясь к столу. – Вам уже известно о телефонном звонке на Кюрасао. Он еще дважды звонил сегодня днем. Один звонок – женщине по фамилии Карарра. Второй – в мужской клуб в Нью-Йорке.
– Карарры должны хорошо поработать, – сказал Графф, и его вилка застыла в воздухе: пухлые щеки, подпирающие глаза, подернулись морщинками.
– А что с клубом в Нью-Йорке?
– Нью-йоркский атлетический клуб. Это…
– Я знаю, что это такое. Закрытый клуб для состоятельных людей. Кому он звонил?
– Разговор был заказан с клубом, а не с конкретным лицом. Наши люди в Нью-Йорке пытаются узнать.
Старик положил вилку на стол. Он заговорил мягко, издевательским тоном:
– Наши люди в Нью-Йорке очень нерасторопны. И вы тоже.
– Прошу прощения.
– Вне всякого сомнения, среди членов клуба будет обнаружен некто по фамилии Холкрофт. Если так, то, следовательно, сын Клаузена нарушил данное им обещание. Он рассказал о женевских делах Холкрофту. А это опасно. Ричард Холкрофт – пожилой человек, но он не слабак. Мы всегда знали, что, проживи он дольше, он мог бы стать препятствием для нас. – Графф повернул свою могучую голову в сторону вошедшего. – Конверт пришел в Сесимбру. Так что пути к отступлению нет. События позавчерашней ночи должны бы заставить сына уяснить себе это. Отправьте телеграмму Тинаму. Я не доверяю его здешним друзьям. Используйте орлиный код и сообщите ему мою точку зрения. Наши люди в Нью-Йорке получат другое задание. Им надо ликвидировать старика, который сует нос в чужие дела. Ричарда Холкрофта следует убрать. Этого потребует Тинаму.
Глава 8
Ноэль понимал, что ему придется давать объяснения, и один из уроков, которые он усвоил в консульстве в Нью-Йорке, гласил: пусть твоя ложь основывается хотя бы на толике правды. У фон Тибольтов есть родственники в Соединенных Штатах, солгал он. Это были люди, приехавшие в Америку в двадцатые и тридцатые годы. Многие уже умерли, и после них осталось значительное состояние. Конечно, чиновники в министерстве иммиграции захотят помочь ему найти наследников. Вполне вероятно, что фон Тибольты будут безмерно благодарны им… а он, со своей стороны, поставит их в известность о любезной помощи чиновников.
Достали тяжелые ящики. Сотни анкет, составленные в далеком прошлом, были тщательно изучены. Выцветшие, замусоленные копии документов, многие из которых, несомненно, были фальшивыми, купленными на черном рынке в Берне, Цюрихе и Лиссабоне. Паспорта.
Но он не обнаружил ни единой бумажки, где бы говорилось о фон Тибольтах, не было никаких следов беременной женщины с двумя детьми, которая приехала в Рио-де-Жанейро в июне или июле 1945 года. По крайней мере не было той, которая хотя бы отдаленно напоминала жену Вильгельма фон Тибольта. Было множество беременных женщин, даже женщин с детьми, но не было лишь жены и детей фон Тибольта. Как говорил Манфреди, старшей, Гретхен, тогда было лет двенадцать-тринадцать, сыну Иоганну – десять. Всех женщин, которые пересекали в то время границу Бразилии, сопровождали мужья или фиктивные мужья, и если с ними были дети, то все были не старше семи лет.
Это обстоятельство поразило Холкрофта: это было не только странно, но и, с математической точки зрения, просто невозможно. Он вглядывался в столбцы выцветших имен и цифр, в почти неразборчивые записи, сделанные торопливой рукой чиновников иммиграционных служб более тридцати лет назад.
Что-то тут было не так. Его наметанный глаз архитектора улавливал некое несоответствие: у него возникло ощущение, что он рассматривает чертежи незавершенных проектов, в которые были внесены едва заметные изменения, поправки – тонюсенькие чернильные линии вытравлены, переправлены, но очень аккуратно, чтобы не нарушить общей картины.
Вытравлены и переправлены. Химически вытравлены, аккуратно исправлены. Вот что поразило его! Даты рождения! На каждой странице, испещренной рядами чисел, чуть ли не каждая цифра была незаметно исправлена. Так тройка превратилась в восьмерку, единица в десятку, двойка в нуль, там дорисован кружок, здесь линия продолжена вниз, а здесь добавлена лишняя закорючка. И так на каждой странице во всем ящике документов, составленных в промежутке между июнем и июлем 1945 года. Даты рождения всех детей, въехавших в Бразилию, были исправлены таким образом, что все они оказывались рожденными до 1938 года!
Это было дьявольски хитроумное мошенничество, которое потребовало долгой и кропотливой проработки.
Прервать охоту уже на первом этапе! Но сделать это так, чтобы комар носа не подточил. Крошечные цифры, доверчиво – и торопливо – записанные неведомыми чиновниками иммиграционной службы более тридцати лет назад. Списанные с документов, давным-давно уничтоженных, многие из которых были, несомненно, фальшивыми. И теперь уже было бесполезно пытаться восстановить, подтвердить или опровергнуть верность этих записей. Время и тайные заговоры сделали это попросту невозможным. Чего же тут удивляться, что в документах не оказалось никого, кто хотя бы отдаленно напоминал фон Тибольтов! Боже, боже, ну и обман!
Ноэль достал зажигалку: пламя зажигалки могло осветить страницу, на которой его острый глаз заметил множество маленьких исправлений.
– Сеньор! Это запрещено! – громовым голосом произнес переводчик у него за спиной. – Эти старые листы бумаги легко воспламеняются. Мы не можем рисковать.
И тут Холкрофту все стало ясно. Так вот почему в этой каморке такой тусклый свет, почему тут нет окон!
– О, разумеется, – сказал он, убирая зажигалку. – И разумеется, эти ящики нельзя выносить из этой комнаты.
– Нельзя, сеньор.
– И, разумеется, здесь нет дополнительных ламп и у вас нет фонарика. Не так ли?
– Сеньор, – прервал его переводчик вежливо, даже обиженно, – мы провели с вами почти три часа. Мы старались оказать вам посильную помощь, но, как вы можете понять, у нас есть иные дела. Так что если вы закончили…
– Полагаю, вы могли предвидеть итог моих поисков заранее, – бросил Холкрофт. – Да, я закончил. Здесь.
* * *
Он вышел на залитую солнцем улицу, пытаясь осмыслить происходящее. Мягкий океанский бриз овеял ему лицо, погасив в нем гнев и отчаяние. Он двинулся по белой набережной, за которой расстилались девственные пески залива Гуанабара. Время от времени он останавливался и, перегнувшись через перила, смотрел на забавы взрослых и детей на пляже. Красивые люди, купающиеся в солнечных лучах и сами ослепительные, как солнце. Изящество и самодовольство уживались в них с хитроумием. Здесь повсюду витал аромат денег, о чем свидетельствовали золотистые, умащенные маслом загорелые тела, многие из которых были слишком совершенных форм, слишком красивы, со скрытыми от сторонних глаз физическими изъянами. И все же в чем своеобразие этого места? Если и было в Копакабане нечто особенное, оно ускользало от его взора.Он миновал отрезок пляжа, который тянулся перед его отелем, и скользнул взглядом вверх по стене гостиницы, пытаясь найти свое окно. В какой-то момент ему показалось, что он его нашел, но потом понял, что ошибся. В окне за занавеской маячили две человеческие фигуры.
Он вернулся к перилам набережной и закурил. Пламя зажигалки заставило его вновь вспомнить о ящиках с документами тридцатилетней давности, которые так тщательно «прооперировали». Неужели изменения были внесены только из-за него? Или другие раньше тоже искали фон Тибольтов? Каков бы ни был ответ на этот вопрос, ему надо искать другой источник информации. Или источники.
La comunidad alemana. Холкрофт вспомнил, что говорил ему бразильский атташе в Нью-Йорке. Еще атташе сказал, что в Бразилии есть три-четыре семьи, которые выступают в роли верховных арбитров во всех делах немецкой общины. Ясно, что они-то должны знать все тщательно оберегаемые секреты. Люди скрывают свои подлинные имена… Иностранец, приезжающий в Рио-де-Жанейро в поисках исчезнувших немцев, подвергает себя большой опасности… «La otra сога de los alemanes». («Они защищают друг друга».)
«Но ведь опасности можно избежать», – подумал Ноэль. Хотя бы давая такое объяснение, какое он дал переводчику в министерстве иммиграции. Он много путешествует, так что нет ничего невероятного в том, что кто-то, зная, что он отправляется в Бразилию, попросил его разыскать семейство фон Тибольтов. Кто же это может быть? Некто, кто ведет конфиденциальные дела, адвокат или банкир. Кто-то, чья собственная репутация не подвергнется никакому сомнению. Еще не успев все обдумать, Холкрофт понял, что на ком бы он ни остановил свой выбор, такой вариант прибытия вполне подходящий.
Вдруг ему в голову пришла догадка, как найти подходящего кандидата. Хотя и рискованно, но в этом есть даже некая ирония. Ричард Холкрофт, его отчим! Биржевой брокер, банкир, морской офицер… отец. Человек, который некогда подарил вторую жизнь женщине с ребенком. Бесстрашный человек, не опасавшийся запятнать себя…
Ноэль взглянул на часы. Десять минут шестого – четвертого в Нью-Йорке. Конец рабочего дня в понедельник. Он не верил в счастливые знамения, но вот – и ему повезло! Каждый понедельник Ричард Холкрофт бывает в нью-йоркском атлетическом клубе, где играет с друзьями в карты, сидя за дубовым столом в баре, и вспоминает старые денечки. Ноэль может позвать его к телефону, поговорить с ним и попросить о помощи. Разговор должен остаться в секрете, ибо конфиденциальность не только обеспечивала ему «крышу», но и гарантировала безопасность. Итак, кто-то попросил Ричарда Холкрофта – человека с солидной репутацией – установить местонахождение семейства фон Тибольт в Бразилии. Зная, что его сын едет в Рио, этот некто вполне естественно обратился к нему с просьбой заняться расследованием. Дело строго конфиденциальное, в детали вникать не надо. Никому бы не удалось отвадить любопытных лучше, чем это мог сделать Дик Холкрофт!
Но только Альтина не должна быть в курсе. Это самое трудное в его просьбе. Дик ее обожал, и у них не было тайн друг от друга. Но его отец – то есть, тьфу, отчим! – не откажет ему, если на то будет особая необходимость. Пока, во всяком случае, он никогда ему не отказывал.
Ноэль двинулся по мраморным квадратам пола гостиничного вестибюля к лифтам, не обращая внимания на окружающих и думая о том, что скажет отчиму. Он вздрогнул от неожиданности, когда какой-то толстяк – явно американский турист – хлопнул его по плечу.
– Эй, тебя зовут, приятель! – Он указал на стойку портье.
Тот смотрел на Ноэля, держа в руках уже знакомый желтый конверт. Портье отдал конверт мальчику-лифтеру, и тот со всех ног бросился к Ноэлю.
В конверте лежал клочок бумаги с незнакомым именем: «Карарра». Ниже был записан номер телефона. И все. Холкрофт изумился. Странно, что ему ничего не просили передать. Так в Латинской Америке дела не делаются. Сеньору Карарре придется позвонить. А ему надо дозваниваться в Нью-Йорк: придумывать себе новую «крышу».
Войдя в номер, Холкрофт снова взглянул на записку Карарры. Он сгорал от любопытства. Кто же такой этот Карарра, который рассчитывал, что Холкрофт перезвонит ему, хотя имя этого человека ничего ему не говорило? С точки зрения латиноамериканских нравов, подобный жест считался не только невежливым, но даже оскорбительным. Впрочем, отчим может подождать несколько минут, пока он не выяснит, в чем туг дело. И он набрал номер.
Карарра оказался не мужчиной, а женщиной, и, судя по ее тихому дрожащему голосу, она была очень испугана. По-английски она говорила сносно – не более. Но какая разница. Выражалась она ясно:
– Я не могу сейчас говорить, сеньор. Больше не звоните по этому номеру. В этом нет необходимости.
– Но вы же оставили этот номер телефонистке отеля. Вы что же, не думали, что я позвоню?
– Это была… erro.
– Ошибка?
– Да, ошибка. Я вам позвоню. Мы вам позвоним.
– Зачем? Кто вы?
– Mas tarde, – хрипло прошептала она, и в трубке послышались короткие гудки.
– Mas tarde… Позже.
Женщина ему перезвонит. Холкрофт ощутил вдруг, как все внутри у него сжалось – теперь внезапно исчез голос женщины. Он даже не мог вспомнить, когда в последний раз слышал такой перепуганный женский голос.
Первое, что пришло ему в голову, была мысль, будто она каким-то образом связана с исчезнувшими фон Тибольтами. Но как? И откуда она узнала о нем? Его снова охватил ужас… Перед глазами опять встало видение искаженного гримасой страдания лица умирающего на высоте тридцати тысяч футов. За ним ведут наблюдение. Незнакомые люди следят за каждым его шагом.
Его мысли прервало жалобное жужжание в телефонной трубке. А, он забыл положить трубку на рычаг. Он нажал на рычаг, отпустил и стал звонить в Нью-Йорк. Ему срочно нужна «крыша», теперь он это твердо знает!
Холкрофт стоял у окна, смотрел на пляж и дожидался звонка с международной станции. Внизу на улице что-то вспыхнуло. А, это в хромированной крыше автофургона отразились лучи солнца. Автофургон проехал как раз в том месте, где Холкрофт стоял несколько минут назад. Стоял и рассматривал окна гостиницы, пытаясь найти свое окно.
Окна гостиницы… Угол зрения. Угол отражения солнечного луча. Ноэль подошел совсем близко к окну и взглянул туда, где он стоял на набережной, и мысленно прочертил оттуда диагональ к своему окну. Глаз архитектора никогда не обманывается. К тому же он заметил, что соседние окна расположены на значительном расстоянии друг от друга соответственно с расположением номеров в гостинице, возвышающейся на Копакабане.
Он взглянул на это окно, думая, что это не его номер, потому что заметил там чьи-то фигуры. Но это был его номер! И здесь находились какие-то люди!
Ноэль подошел к стенному шкафу и начал перебирать вещи. Он доверял своей памяти в мельчайших деталях настолько же, насколько доверял своему глазомеру. Он представил себе, как выглядел этот шкаф сегодня утром, когда он переодевался. Он уснул в костюме, в котором прилетел сюда из Нью-Йорка. Его светло-коричневые брюки висели на правой вешалке, почти у стенки. Это была старая привычка: вешать брюки справа, пиджаки слева. Штаны по-прежнему висели справа, но не у самой стены. Точно: они были на несколько дюймов сдвинуты к центру шкафа. Его синий блейзер висел прямо в центре, а не слева.
Кто-то обыскивал его одежду!
Он бросился к кровати, где лежал раскрытый атташе-кейс. Во время поездок этот атташе-кейс был его рабочим кабинетом: он знал здесь каждый миллиметр, знал, где лежит каждый предмет. Ему не пришлось долго изучать содержимое кейса.
Здесь тоже рылись.
Зазвонил телефон – кто-то снова вторгся в его жизнь. Он снял трубку и, услышав знакомый голос телефонистки нью-йоркского атлетического клуба, понял, что не может теперь посвящать в свои дела Ричарда Холкрофта – нельзя допустить, чтобы он был замешан в этом деле. Все вдруг неожиданно усложнилось. Надо все хорошенько обдумать.
– Алло! Это нью-йоркский атлетический клуб. Алло! Алло, Рио! Ничего не слышно! Рио, алло! Говорит атлетический клуб…
Ноэль положил трубку. Он чуть было не совершил идиотскую ошибку. Ведь в его комнате произвели обыск. Нуждаясь в прикрытии здесь, в Рио, он чуть было не навел неизвестных на человека, имеющего прямое отношение к его матери, бывшей жене Генриха Клаузена. О чем он только думает?
Но потом он понял, что и это тоже пошло ему на пользу. Он усвоил еще один урок. «Развивай ложь логично, потом снова обдумай ее и используй наиболее достоверную версию». Уж коли он смог придумать повод для того, чтобы такой человек, как Ричард Холкрофт, мог скрывать личность человека, обратившегося к нему за помощью в поисках фон Тибольтов, значит, сможет придумать и самого этого человека…
Ноэлю стало трудно дышать. Он едва не совершил чудовищную ошибку, но теперь он начал соображать, как ему следует искать в незнакомом лесу. На дорожках были выставлены невидимые ловушки. Ему надо постоянно быть начеку и двигаться с превеликой осторожностью. У него нет права на ошибку, подобную той, что он чуть было не совершил. Он слишком близко подошел к той черте, за которой мог подвергнуть риску жизнь своего нынешнего отца – ради того, кого он никогда не знал.
«Что бы ни делал Генрих, это всегда обладало незначительной ценностью. И было ложью». Слова, сказанные матерью, как и то, что говорил ему Манфреди, были предупреждением. Но мать, в отличие от Манфреди, была не права. Генрих Клаузен оказался в такой же мере жертвой, в какой был негодяем. Исполненное боли письмо, написанное им в пылающем Берлине, было столь же неопровержимым доказательством, как и то, что он совершил. И ему, его сыну, предстоит это доказательство подтвердить.
La comunidad alemana. Три-четыре семьи в немецкой общине, которые вершат все дела. Одна из них должна стать его новым источником информации. И он знал точно, где ему следует ее искать.
* * *
Грузный седой старик с тяжелым двойным подбородком, коротко стриженный под германского юнкера, сидел за огромным обеденным столом из темного дуба. Он поднял взгляд на вошедшего. Обедал он один – ни для членов семьи, ни для гостей приборов не было. Это могло показаться странным, так как, когда дверь открылась, послышались голоса: в большом доме находились и другие члены семьи и гости, но за стол их не допускали.– Мы получили дополнительную информацию о сыне Клаузена, герр Графф, – сказал вошедший, приближаясь к столу. – Вам уже известно о телефонном звонке на Кюрасао. Он еще дважды звонил сегодня днем. Один звонок – женщине по фамилии Карарра. Второй – в мужской клуб в Нью-Йорке.
– Карарры должны хорошо поработать, – сказал Графф, и его вилка застыла в воздухе: пухлые щеки, подпирающие глаза, подернулись морщинками.
– А что с клубом в Нью-Йорке?
– Нью-йоркский атлетический клуб. Это…
– Я знаю, что это такое. Закрытый клуб для состоятельных людей. Кому он звонил?
– Разговор был заказан с клубом, а не с конкретным лицом. Наши люди в Нью-Йорке пытаются узнать.
Старик положил вилку на стол. Он заговорил мягко, издевательским тоном:
– Наши люди в Нью-Йорке очень нерасторопны. И вы тоже.
– Прошу прощения.
– Вне всякого сомнения, среди членов клуба будет обнаружен некто по фамилии Холкрофт. Если так, то, следовательно, сын Клаузена нарушил данное им обещание. Он рассказал о женевских делах Холкрофту. А это опасно. Ричард Холкрофт – пожилой человек, но он не слабак. Мы всегда знали, что, проживи он дольше, он мог бы стать препятствием для нас. – Графф повернул свою могучую голову в сторону вошедшего. – Конверт пришел в Сесимбру. Так что пути к отступлению нет. События позавчерашней ночи должны бы заставить сына уяснить себе это. Отправьте телеграмму Тинаму. Я не доверяю его здешним друзьям. Используйте орлиный код и сообщите ему мою точку зрения. Наши люди в Нью-Йорке получат другое задание. Им надо ликвидировать старика, который сует нос в чужие дела. Ричарда Холкрофта следует убрать. Этого потребует Тинаму.
Глава 8
Ноэль знал, что нужно искать: книжный магазин, который был не просто местом, где люди покупали книги. В любом курортном городе есть крупный магазин, который удовлетворяет читательские запросы определенной нации. В данном случае магазин назывался «Ливрариа алемаб» – «Немецкий книжный магазин». Как сказал ему портье, в этом магазине всегда можно приобрести свежие журналы из Германии и ежедневные газеты, доставлявшиеся самолетами «Люфтганзы». Это то, что нужно! В таком магазине, конечно же, есть постоянные клиенты. Там наверняка работают люди, которые знают все немецкие семьи в Рио. Если бы ему удалось узнать хотя бы пару фамилий… Начинать поиск надо было именно с этого книжного магазина.
Магазин располагался в десяти минутах ходьбы от отеля.
– Я американский архитектор, – отрекомендовался он продавцу, который, взобравшись на стремянку, переставлял книги на верхней полке. – Изучаю здесь баварское влияние на архитектуру больших жилых домов. У нас есть что-нибудь на эту тему?
– Я и не знал о таком влиянии, – ответил продавец на беглом английском. – Тут много примеров альпийского влияния, элементы стиля шале, но вряд ли это можно назвать баварским влиянием.
Вывод шестой – или седьмой? Даже если ложь основана на толике правды, убедись, что человек, которому ты вешаешь лапшу на уши, разбирается в предмете хуже тебя.
– Да, альпийский, швейцарский, баварский стили – они очень похожи.
– Неужели? А я думал, они сильно отличаются друг от друга.
Вывод восьмой или девятый: не вступай в споры; помни о своей главной цели.
– Послушайте, вот что я вам скажу. Один человек в Нью-Йорке готов хорошо заплатить, если я привезу ему отсюда кое-какие эскизы. Он был в Рио прошлым летом и заприметил тут несколько замечательных строений. И по его описанию выходит, что они выстроены в баварском стиле.
– Это, скорее, где-то на северо-западе, в сельской местности. Там есть несколько потрясающих домов. Резиденция Айзенштата, например. Но они, я думаю, евреи. Представляете, там даже есть что-то от мавританского стиля. Ну и, разумеется, имение Граффа. Оно, пожалуй, излишне монументально, но производит впечатление – это уж точно. Впрочем, оно и понятно: Графф – мультимиллионер.
– Как-как его имя? Графф?
– Морис Графф. Он импортер. Да они все занимаются импортом.
– Кто?
– Э, да перестаньте, а то вы сами не знаете! Не сойти мне с этого места, если он не носил генеральские погоны или не был крупной шишкой в верховном главнокомандовании!
– Вы англичанин?
– Я англичанин.
– Но работаете в немецком книжном магазине.
– Ich spreсhe gut Deutsch.[11]
– Они что, не могли найти немца?
– Думаю, когда нанимаешь кого-то вроде меня, это имеет свои выгоды, – сказал англичанин загадочно.
Ноэль изобразил удивление:
– В самом деле?
– Да, – ответил продавец, взбираясь на одну ступеньку выше. – Никто меня ни о чем не спрашивает.
Этим жестом он словно подводил финальную черту под успешно выполненным заданием – своим крохотным триумфом. Быстрым шагом он прошел по проходу между стеллажами и свернул в другой проход столь стремительно, что едва не сбил с ног покупателя, изучавшего томик Гете.
– Verzeihung[12], – сказал продавец вполголоса и без всякого смущения.
– Schwesterchen[13], – ответил мужчина, у которого были густые, черные с проседью брови.
В ответ на этот упрек в недостатке мужественности продавец обернулся:
– Вы?!
– Друзья Тинаму всегда рядом, – ответил мужчина.
– Вы следили за ним? – спросил продавец.
– Он так и не догадался. А вы звоните, куда нужно.
Англичанин двинулся к двери своего кабинета в дальнем конце магазина. Он вошел в кабинет, снял телефонную трубку и набрал номер. На другом конце провода трубку снял помощник самого могущественного человека в Рио.
– Резиденция сеньора Граффа. Доброе утро.
– Наш человек в отеле заслуживает хорошего вознаграждения, – сказал продавец. – Он оказался прав. Мне необходимо поговорить с герром Граффом.
– Я передам твое сообщение, Бабочка, – сказал помощник.
– Нет-нет! У меня есть еще кое-какая информация, которую я должен сообщить ему лично.
– В чем суть? Мне не надо тебе говорить, что он очень занятой человек.
– Ну, скажем, так: речь идет о моем соплеменнике. Я ясно выражаюсь?
– Мы знаем, что он в Рио. Он уже с нами связался. Так что ты малость опоздал.
– Он все еще здесь. В магазине. Он, наверное, хочет поговорить со мной.
Помощник заговорил мимо трубки, но его слова можно было разобрать:
– Это актер, мой господин. Он хочет поговорить с вами. Все шло по плану. Но, кажется, возникли осложнения. Его соплеменник находится в магазине.
Телефонная трубка перекочевала в другие руки.
– Ну что? – спросил Морис Графф.
– Я хочу доложить вам, что все произошло в точности, как мы с вами и предполагали…
– Да-да, я это уже понял, – прервал его Графф. – Ты хорошо поработал. Что там этот англичанин? Он у тебя?
– Он следил за американцем. Он не отставал от него ни на шаг. Он все еще в магазине. И, по-моему, хочет, чтобы я ему все рассказал. Мне рассказать?
– Нет, – ответил Графф. – Мы вполне можем обойтись без его вмешательства. Скажи ему, что мы беспокоимся о том, как бы его не опознали, и предлагаем ему оставаться пока в тени. Скажи, что я не одобряю его методы. Можешь добавить, что это я тебе лично передал.
– Благодарю вас, герр Графф! С превеликим удовольствием.
– Не сомневаюсь.
– Тинаму не может допустить, чтобы это опять повторилось, – сказал он. – А все начинается сначала.
– Что, мой господин?
– Опять все сначала, – повторил старик. – Вмешательство, негласная слежка, слежка друг за другом. Когда власть перестает быть единоличной, все становятся подозрительными.
– Я что-то не понимаю.
– Разумеется, не понимаешь. Тебя же там не было. – Графф откинулся на спинку кресла. – Пошли еще одну телеграмму Тинаму. Сообщи ему наше требование: пусть он немедленно отзовет своего волка обратно на Средиземноморье. Он слишком рискует. Мы возражаем и не можем нести ответственности в таких обстоятельствах.
Аллея завершилась большой бетонированной автостоянкой, окаймленной зеленым кустарником, заросли которого прорезала тропинка из ракушечника, вьющаяся между фруктовыми деревьями.
Продавец книжного магазина был прав: имение Граффа производило грандиозное впечатление. Отсюда открывался величественный вид: на равнины вблизи и горы вдали, а еще дальше на востоке виднелось подернутое дымкой голубое плато Атлантики. Дом был трехэтажный. С обеих сторон от центрального входа высились массивные балконы. Сам же вход представлял собой тяжелую двустворчатую дверь полированного красного дерева с железными треугольными краями в каждом углу.
Магазин располагался в десяти минутах ходьбы от отеля.
– Я американский архитектор, – отрекомендовался он продавцу, который, взобравшись на стремянку, переставлял книги на верхней полке. – Изучаю здесь баварское влияние на архитектуру больших жилых домов. У нас есть что-нибудь на эту тему?
– Я и не знал о таком влиянии, – ответил продавец на беглом английском. – Тут много примеров альпийского влияния, элементы стиля шале, но вряд ли это можно назвать баварским влиянием.
Вывод шестой – или седьмой? Даже если ложь основана на толике правды, убедись, что человек, которому ты вешаешь лапшу на уши, разбирается в предмете хуже тебя.
– Да, альпийский, швейцарский, баварский стили – они очень похожи.
– Неужели? А я думал, они сильно отличаются друг от друга.
Вывод восьмой или девятый: не вступай в споры; помни о своей главной цели.
– Послушайте, вот что я вам скажу. Один человек в Нью-Йорке готов хорошо заплатить, если я привезу ему отсюда кое-какие эскизы. Он был в Рио прошлым летом и заприметил тут несколько замечательных строений. И по его описанию выходит, что они выстроены в баварском стиле.
– Это, скорее, где-то на северо-западе, в сельской местности. Там есть несколько потрясающих домов. Резиденция Айзенштата, например. Но они, я думаю, евреи. Представляете, там даже есть что-то от мавританского стиля. Ну и, разумеется, имение Граффа. Оно, пожалуй, излишне монументально, но производит впечатление – это уж точно. Впрочем, оно и понятно: Графф – мультимиллионер.
– Как-как его имя? Графф?
– Морис Графф. Он импортер. Да они все занимаются импортом.
– Кто?
– Э, да перестаньте, а то вы сами не знаете! Не сойти мне с этого места, если он не носил генеральские погоны или не был крупной шишкой в верховном главнокомандовании!
– Вы англичанин?
– Я англичанин.
– Но работаете в немецком книжном магазине.
– Ich spreсhe gut Deutsch.[11]
– Они что, не могли найти немца?
– Думаю, когда нанимаешь кого-то вроде меня, это имеет свои выгоды, – сказал англичанин загадочно.
Ноэль изобразил удивление:
– В самом деле?
– Да, – ответил продавец, взбираясь на одну ступеньку выше. – Никто меня ни о чем не спрашивает.
* * *
Продавец посмотрел вслед удаляющемуся американцу, быстро слез со стремянки и сдвинул ее в сторону.Этим жестом он словно подводил финальную черту под успешно выполненным заданием – своим крохотным триумфом. Быстрым шагом он прошел по проходу между стеллажами и свернул в другой проход столь стремительно, что едва не сбил с ног покупателя, изучавшего томик Гете.
– Verzeihung[12], – сказал продавец вполголоса и без всякого смущения.
– Schwesterchen[13], – ответил мужчина, у которого были густые, черные с проседью брови.
В ответ на этот упрек в недостатке мужественности продавец обернулся:
– Вы?!
– Друзья Тинаму всегда рядом, – ответил мужчина.
– Вы следили за ним? – спросил продавец.
– Он так и не догадался. А вы звоните, куда нужно.
Англичанин двинулся к двери своего кабинета в дальнем конце магазина. Он вошел в кабинет, снял телефонную трубку и набрал номер. На другом конце провода трубку снял помощник самого могущественного человека в Рио.
– Резиденция сеньора Граффа. Доброе утро.
– Наш человек в отеле заслуживает хорошего вознаграждения, – сказал продавец. – Он оказался прав. Мне необходимо поговорить с герром Граффом.
– Я передам твое сообщение, Бабочка, – сказал помощник.
– Нет-нет! У меня есть еще кое-какая информация, которую я должен сообщить ему лично.
– В чем суть? Мне не надо тебе говорить, что он очень занятой человек.
– Ну, скажем, так: речь идет о моем соплеменнике. Я ясно выражаюсь?
– Мы знаем, что он в Рио. Он уже с нами связался. Так что ты малость опоздал.
– Он все еще здесь. В магазине. Он, наверное, хочет поговорить со мной.
Помощник заговорил мимо трубки, но его слова можно было разобрать:
– Это актер, мой господин. Он хочет поговорить с вами. Все шло по плану. Но, кажется, возникли осложнения. Его соплеменник находится в магазине.
Телефонная трубка перекочевала в другие руки.
– Ну что? – спросил Морис Графф.
– Я хочу доложить вам, что все произошло в точности, как мы с вами и предполагали…
– Да-да, я это уже понял, – прервал его Графф. – Ты хорошо поработал. Что там этот англичанин? Он у тебя?
– Он следил за американцем. Он не отставал от него ни на шаг. Он все еще в магазине. И, по-моему, хочет, чтобы я ему все рассказал. Мне рассказать?
– Нет, – ответил Графф. – Мы вполне можем обойтись без его вмешательства. Скажи ему, что мы беспокоимся о том, как бы его не опознали, и предлагаем ему оставаться пока в тени. Скажи, что я не одобряю его методы. Можешь добавить, что это я тебе лично передал.
– Благодарю вас, герр Графф! С превеликим удовольствием.
– Не сомневаюсь.
* * *
Графф отдал трубку своему помощнику.– Тинаму не может допустить, чтобы это опять повторилось, – сказал он. – А все начинается сначала.
– Что, мой господин?
– Опять все сначала, – повторил старик. – Вмешательство, негласная слежка, слежка друг за другом. Когда власть перестает быть единоличной, все становятся подозрительными.
– Я что-то не понимаю.
– Разумеется, не понимаешь. Тебя же там не было. – Графф откинулся на спинку кресла. – Пошли еще одну телеграмму Тинаму. Сообщи ему наше требование: пусть он немедленно отзовет своего волка обратно на Средиземноморье. Он слишком рискует. Мы возражаем и не можем нести ответственности в таких обстоятельствах.
* * *
Ему пришлось сделать множество телефонных звонков и прождать сутки, прежде чем ему сообщили, что Графф готов с ним встретиться, – это произошло в начале третьего на следующий день. Холкрофт взял в отеле автомобиль напрокат и отправился за город. Он часто останавливался и изучал туристическую карту, которую ему дали в прокатном агентстве. Наконец он нашел нужный ему адрес и въехал через железные ворота на подъездную аллею, которая вела к дому на вершине холма.Аллея завершилась большой бетонированной автостоянкой, окаймленной зеленым кустарником, заросли которого прорезала тропинка из ракушечника, вьющаяся между фруктовыми деревьями.
Продавец книжного магазина был прав: имение Граффа производило грандиозное впечатление. Отсюда открывался величественный вид: на равнины вблизи и горы вдали, а еще дальше на востоке виднелось подернутое дымкой голубое плато Атлантики. Дом был трехэтажный. С обеих сторон от центрального входа высились массивные балконы. Сам же вход представлял собой тяжелую двустворчатую дверь полированного красного дерева с железными треугольными краями в каждом углу.