Брайан Ламли
Возвращение Титуса Кроу
(Титус Кроу — 2)
Бесконечно восхищаясь величайшим — во все времена — автором произведений литературы ужасов, Говардом Филипом Лавкрафтом, и преклоняясь перед замечательной идеей знаменитых «Мифов Ктулху». Этот роман я посвящаю ему.
Пролог
Лондонский оккультист восстал из мертвых!
Мистер Анри Лоран де Мариньи, сын великого нью-орлеанского мистика Этьенна Лорана де Мариньи, объявленный в 1996 году пропавшим без вести вместе со своим другом и коллегой мистером Титусом Кроу воскрес! Теперь можно предположить, что и Титус Кроу тоже, вероятно, жив и вернется — вслед за мистером де Мариньи, хотя с момента их загадочного исчезновения прошло уже почти десяти лет, с тех пор, как буря 4 октября 1989 года разрушила Блаун Хаус, резиденцию мистера Кроу. До настоящего времени считалось, что оба джентльмена погибли под обломками — их тела так и не было найдены, хотя предположительно оккультисты во время шторма находились в доме.
Возвращение де Мариньи вчера утром было таким же драматичным, как и его исчезновение. Его выловили в Темзе у Пурфлита скорее мертвым, чем живым. Спас его от почти верной смерти «в пучине вод» мистер Харолд Симмонс из Тилбери, втащивший оккультиста на борт своей лодки. Мистер Симмонс сообщил, что несмотря на ужасное состояние де Мариньи (позже оказалось, что у несчастного несколько переломов) он крепко вцепился в буй, и даже пытался слабо отбиваться от своего спасителя. «Он выглядел так, словно его сбил поезд, — рассказал нашему корреспонденту мистер Симмонс. — Но определенно, он не собирался расставаться с жизнью!» Мистер де Мариньи, предварительно опознанный по документам, имевшимся у него, теперь поправляется в госпитале…
Газета «Дейли Лондон Ньюс»
5 сентября 1999 года.
Утром 20 марта 2000 года, всего за шесть дней до «Ярости», профессор Уингейт Писли, возглавлявший фонд Уилмарта, пригласил меня в Мискатоник. Он хотел поговорить со мной перед отъездом в Иннсмут, где намеревался лично проследить за тем, что именовалось тогда «Проектом Х», а потом стало известно под названием «Проект Ктхилла».
Как вице-президент фонда, правая рука Писли и его ученик), я был превосходно информирован обо всех аспектах деятельности нашей организации, поэтому разговор получился кратким. Уингейт чувствовал себя неловко. Хотя к этому времени наш фонд уже пользовался услугами многих «наук» прежде имевших сомнительную репутацию, мы только начинали исследовать предвидение как явление. И именно это и вызвало беспокойство профессора. За неделю он получил три предупреждения от ментально одаренных членов фонда, которые предсказывали беду — «Ярость»! Мог ли он игнорировать этот тревожный сигнал?
Во время встречи мы обсуждали точность прогнозов адептов фонда: произойдет ли предполагаемое событие, или же его можно предотвратить? И что принесет большую беду: завершение «Проекта Х», или отказ от него? Можно ли вообще избежать предсказанной катастрофы? Нельзя ли предположить, что видения умышленно навеяны кем-то из БМК, чтобы сорвать операцию в Иннсмуте? Это лишь некоторые из вопросов, волновавших Уингейта Писли. И именно они побудили его отправится в Иннсмут и лично наблюдать за выполнением «Проекта Х».
В это же утро профессор получил авиапочтой из Лондона от своего друга и бывшего члена фонда Анри Лорана де Мариньи посылку с тетрадями, документами и магнитофонными лентами. Одновременно пришло сообщение из британского отделения фонда, содержащее короткую и таинственную информацию от женщины-медиума Элеонор Квелли. Она сообщала следующее: «Титус Кроу возвращается. На этот раз де Мариньи последует за ним. Уингейт, похоже, мы все в ужасной беде».
Эта яркая женщина всегда отличалась лаконичностью, но как бы там ни было, ее слова много значили и для меня и для Писли. Последнее предложение предсказания было самым туманным, несмотря на то, что содержало еще одно предупреждение приближающегося несчастья.
Писли сказал, что с радостью занялся бы изучением содержимого посылки от де Мариньи, но совершенно не располагает временем, а потому поручает мне это приятное дело. Лучше бы Писли не ездил в Иннсмут, а вместо этого занялся посылкой… Но кто знает наверняка?
К утру 24 марта я прочитал все тетради, а к магнитофонным записям смог приступить только поздно вечером 25-го. Едва я включил магнитофон (уже было далеко заполночь) как раздался подземный грохот — первое зловещее предупреждение о дне «Ярости»!
К счастью, до того, как «Ярость» обрушилась на нас с полной силой, я успел спрятать рукописи и пленки в сейф моего кабинета. Когда четыре дня спустя я выкопал сейфиз руин, записки и документы оказались в целости, немного пострадали только магнитофонные ленты.
Этого для пролога, думаю, достаточно. Труды де Мариньи представляют собой полезный пояснительный материал для понимания сил, стоящих за «Яростью», и степени личного участия Анри Лорана де Мариньи в делах, связанных с БМК и Титусом Кроу. В них, и в стенограммах магнитофонных записей Титуса Кроу (как и в недавно переизданном более раннем сообщении фонда Уилмарта, принадлежащем перу де Мариньи) ни одно слово авторского текста не претерпело изменений.
Артур де Майер
Нью-Мискатоник, Рутленд, Вермонт
Часть первая
Из записных книжек де Мариньи
Вынырнув из бездонного омута забытия, очнувшись на больничной койке, я посчитал было, что оказался жертвой затянувшегося кошмара, жуткого сна, вызванного, возможно, какими-то лекарственными препаратами, которыми мне пичкали пытаясь вылечить от…
Вылечить — от чего?
Очевидно, я пострадал в результате чудовищной катастрофы или нападения совершенного с невероятной жестокостью. Мои руки и ноги покоились в лубках; бинты обвивали меня с головы до ног словно мумию — я едва мог пошевелиться. Было очень больно. Я даже не мог определить, из какой части тела исходит боль…
Мне явно повезло, раз я остался в живых!
Что же все-таки случилось? Я не мог ничего припомнить. Или…?
Да, порой что-то выплывало из памяти.
Неожиданно я вспомнил, как вода тащила меня вниз, а кто-то не пускал меня…
Повернув голову, насколько позволяли бинты и лубки это, я увидел на столике возле постели вазу с цветами, и сумел прочесть послание на прикрепленной к ней карточке:
Дорогому другу, потерявшемуся, но найденному снова. Выздоравливайте поскорее.
У. Писли.
Писли!
Профессор Уингейт Писли, руководитель фонда Уилмарта!
Когда я прочитал это имя, обрывки видений хаотически замелькали передо мной. Но по крайней мере теперь я знал, что жуткие сцены, которые я видел перед пробуждением — не сны, не порождения воспаленного воображения, а воспоминания реального прошлого — воспоминания человека, который был членом фонда Уилмарта. Мои взгляд снова обратился к вазе с цветами — к ней был прислонен забавный камень в форме звезды, очень похожий на ископаемую морскую звезду из силурийских коралловых отложений. Вид его успокоил меня, сердце перестало бешенно колотиться в груди.
И вдруг я вспомнил. Я вспомнил все! Тут же мои губы непроизвольно произнесли имя.
— Кроу! — закричал я. — Титус Кроу! Где вы?
Его имя и мой вопрос эхом разнеслись по палате и повисли в воздухе.
Действительно, где?..
Видимо после этого я уснул, потому что открыв глаза в следующий раз, я обнаружил, что наступила ночь, или, скорее, поздний вечер. Тени в комнате стали гораздо длиннее, и за окнами повисли клочья серого тумана. Кондиционер на противоположной стене наполнял комнату свежим воздухом. Приятная прохлада взбодрила меня. Несомненно, я находился не в Лондоне — это было очевидно. Кроме того, я почему-то решил, что Писли недалеко и поэтому я защищен от… них!
От чудовищ, обитающих подземелий, и всех других тварей мифов Ктулху. Мысль об этих созданиях заставила меня содрогнуться, затем я попытался не думать о них.
В первую очередь мне нужно было подумать о себе.
Теперь я чувствовал себя гораздо лучше. Боль значительно ослабла, а освобожденные от повязок шея и голова позволили мне осмотреть больничную палату. Над постелью на стене я увидел кнопку. Под ней красовалось слово — «Звонок». Интересно, как бы я смог им воспользоваться, даже если бы и захотел, ведь мои руки были в гипсе? Впрочем, мне не хотелось никого видеть…
На этот раз я чувствовал себя полностью проснувшимся и, кажется, был в состоянии все обдумать. А тем для размышлений у меня оказалось предостаточно. Я несколько раз обвел глазами комнату, убедившись, что действительно нахожусь в больнице, скорее всего, в частной — если судить по безупречной отделке помещения и чистоте. Затем я занялся более серьезным делом — стал копаться в памяти, пытаясь понять, какое же происшествие привело меня сюда. Я старался выстроить воспоминания в более или менее упорядоченную последовательность…
Память услужливо подсовывала мне разнообразные обрывки кошмаров, свидетелем которых я стал в прошлом. Многое казалось невероятным до такой степени, что любой «счастливчик», убежденный в реальности происшедшего, считался бы жутко доверчивым простаком. Тем не менее, сам-то я верил, да и безумцем себя не считал…
Нет, я ощущал себя вполне здоровым — и физически, и психически.
Меня переполняло приятное чувство безопасности…
Но вот что же произошло с Титусом Кроу?
В последний раз я видел его в Блаун Хаусе, в загородном доме на Леонард-Уок Хиз. В тот день, 4 октября 1989 года, дух воздушных стихий Итаква напал на нас. Мы оказались в доме, как в ловушке. Нас ждала верная смерть — дом Титуса Кроу рушился на глазах! В конце концов нам осталось лишь доверить свою судьбу «волшебным» часам. Этот древний механизм, похожий на гроб, когда-то принадлежало моему отцу, и по этой причине Титус Кроу называл его: «Часы де Мариньи».
Но «часы» ли это были?
Нет. Вовсе не часы, а некое устройство, пришедшее из доисторических времен, когда на Земле правила магия — механизм-игрушка самих Старших Богов!
В далеком прошлом, эти «часы» принадлежали йогу Хиамалди, другу несчастного мистика из Каролины Харлея Уоррена. Хиамалди, вместе с Уорреном, был членом группы психо-феноменолистов в Бостоне в 1916-18 годах. Хиамалли клялся, что он — единственным из людей, кто побывал в Ян-Хо, среди руин древнего Ленга. Он привез много странных предметов из заброшенного и враждебного людям некрополя. По неизвестным причинам йог подарил часы моему отцу, хотя я не припомню, чтобы видел эту вещь в детстве, до того как меня привезли из Америки. Могу только предположить, что отец хранил их в своем убежище в Нью-Орлеане. Это место, всегда привлекало меня, но моя бедная мать старалась держать меня от него подальше. После смерти отца часы были проданы вместе с другими необычными вещами одному французскому коллекционеру. Титус Кроу не смог определить, каким образом эта вещь много лет спустя оказалась на аукционе старинной мебели в Англии. Ему даже не удалось отыскать следы предыдущего французского владельца. Казалось этот человек исчез с лица земли!
Я вспомнил еще об интересном случае, который произошел с одним мистиком из Восточной Индии, Свами Чандрапутрой (кажется так он называл себя) «исчезнувшим» при странных обстоятельствах, как-то связанных с часами. Утверждать не берусь, поскольку я тогда уже жил отдельно от отца, но Кроу знал эту исторю — ведь он изучал все непонятные события, связанные с этим древним предметом. Однако мой друг был не в состоянии определить, где, когда, кто и зачем создал этот зловещий механизм. Было ясно только, что беспорядочно двигающиеся стрелки «часов» перемещались совершенно не в лад с любой земной хронологической системой, а хаотическое тиканье загадочного механизма могло довести до безумия любого.
Титуса Кроу, однако, пленяли бесполезность и непостижимая тайна происхождения часов. Именно это делало их такими ценными в глазах моего друга. Он потратил много лет тщетно изучая механизм, то бросая это занятие, то снова принимаясь за изыскания. Однажды, будучи гостем профессора Писли в университете Мискатоника, Кроу в одонм из больших старых оккультных томов вдруг увидел такую же любопытную последовательность странных клинописных знаков, что и на циферблате его огромных «часов». Более того, в книге приводился перевод этих иероглифических выражений на латынь!
Получив ключ к расшифровке надписей, мой друг вернулся в Лондон, где вновь принялся за работу. Теперь он смог открыть многие тайны странного механизма. Он оказался средством перемещения — пространственно-временной машиной, построенной на принципах, совершенно чуждых нашему пониманию. Однако Титус Кроу был не из тех людей, кто отказывается от затеи. Если уж он взялся за что-то, то непременно доведет дело до конца. И со всей настойчивостью истинного ученого он продолжал изучение механизма. Как-то он написал мне о работе над «часами»:
Я нахожусь сейчас в положении неандертальца, изучающего инструкцию по управлению авиалайнером, хотя, наверное инструкция не такая сложная! Ну, может быть я немного преувеличиваю, однако это достаточно трудно, с какой стороны ни посмотри.
Тем не менее, когда мы встали перед выбором: отдаться ли нам на милость «часов» или адских ветров тьмы, посланных Итаквой, мы, полные трепета и страха шагнули в залитое зеленым светом нутро таинственного механизма… Потом все, казалось, перевернулось вниз головой и вывернулось наизнанку! Не смотря на шквальные порывы ветра я видел гибель Блаун Хауса. В то же время из глубин ревущего пурпурного тумана, который затягивал нас в зияющую дыру в ткани самой вселенной, до меня донесся далекий затихающий голос Титуса Кроу:
— Следуйте за мной, де Мариньи… Мысленно следуйте!
Потом мой друг исчез, и адская темнота сомкнулась надо мной, ударяя, сминая, выжимая меня, словно зубную пасту из тюбика — из той точки пространства, где я не имел права находиться. Наконец, после бесконечных мучений… Мне показалось, что я падаю… Удар об воду… Я почувствовал, как чьи-то руки тянут меня…
А когда я пришел в себя, вокруг были белые простыни больничной постели. Цветы. И успокаивающий камень-звезда, несомненно оставленный Уингейтом Писли, чтобы защитить меня от древнего злобного ужаса БМК. Но что-то в словах на карточке, оставленной профессором, беспокоило меня. Что он имел в виду: «…потерявшемуся, но найденному снова..?» Означает ли это, что путешествие мне длилось дольше, чем мне казалось? Хорошо, я спрошу его, когда снова увижу.
И теперь, еще не слишком здоровый физически, я, по крайней мере, нахожусь в своем уме… и в безопасности.
Но что же случилось с Титусом Кроу?
Только утром, мне удалось уснуть, но мой сон не был беспокойным. Все, что я пережил за последнее время, во сне всплыло из моего подсознания, а результат этого иначе как кошмарным не назовешь!
Мне снились ктулхи, подземные чудовища, живущие в наши дни и роющие глубоко в земле тайные туннели. Они по прежнему угрожали всему миру, желая возродить адскую магию и замышляя освободить еще худших созданий, таких как их отвратительный властелин Ктулху и другие боги древнего мира.
Я как будто снова перечитал, или по крайней мере с содроганием перелистал книги и документы непостижимо древней мифологии: такие труды как «Манускрипт Пнакотик» — фрагменты записей о расе, погибшей еще до начала истории; «Тексты Эрлиеха», составленные якобы приспешниками самого Великого Ктулху. И снова засыпая, я видел перед глазами страницы «Невероятных культов» фон Юнцта и «краеугольного камня» всей подобной литературы, книги Людвига Принна «О таинственных червях». Все эти сочинения раскрывались передо мной, словно я их в самом деле держал в руках: «Культы Гулов» графа д`Эрлетта, «Заметки о Некрономиконе» Иохима Фиири, даже бесценную копию Титуса Кроу анонимного «Кхаат Аквадинген»…
В свое время перечитывая эти книги под руководством Титуса Кроу, я изучал легенды о Ктулху: о существах, сметенных со звезд на Землю в ее юности и заточенных здесь еще более великими существами. Чуждые имена этих богов снова зазвучали в затуманенном сном сознании — Ктулху, Йог-Сагот, Итаква, Шуб-Ниггурат… Снова у меня начался приступ лихорадки, словно я произнес какой-то демоническое заклятье, открывающее врата ада!
И вот я опять оказался в кабинете Титуса Кроу — в трясущемся и рассыпающемся Блаун Хаусе. Передо мной возвышались древние, безумно тикающие часы. Их дверцы были открыты и где-то в глубине мерцали сполохи зеленого и пурпурного пламени. Я вспомнил рассерженное лицо моего друга, схватившего меня за плечи и выкрикивавшего какие-то указания, тонувшие в вое ветра!
— Титус! — кричал я. — Ради Бога, Титус!..
…Но лицо Титуса Кроу растаяло. Оно превратилось в лицо Писли, озабоченное и вытянувшееся. Профессор протянул ко мне увитые венами руки старика и крепко сжал мои плечи. Голос Писли успокаивал и утешал:
— Расслабьтесь, Анри! Успокойтесь! Вы теперь в безопасности. Здесь вам ничто не угрожает. Расслабьтесь, де Мариньи.
— Уингейт! Профессор!
Я с трудом проснулся, весь покрытый потом. Меня трясло. Несмотря на стягивающие меня повязки, я смог вырваться из рук профессора и теперь со страхом озирался по сторонам.
— Все в порядке, Анри, — повторил Писли. — Теперь вы в безопасности.
— В безопасности? — Кошмар быстро рассеивался. Мне наконец удалось расслабиться. Я опустил голову на мокрую подушку. — Писли, что случилось? — Я хотел получить ответ во что бы то ни стало.
Его хмурое лицо осветилось лукавой улыбкой.
— Я надеялся, что это вы расскажете мне обо всем, де Мариньи! — ответил он. — Последние сведения о вас я почерпнул из письма Титуса Кроу, найденного в руинах Блаун Хауса. Конечно, я никогда не терял надежды, но десять лет — это большой срок и…
— Что? — прервал я его. — Вы сказали десять лет?
Наконец я разогнал остатки сна и смог рассмотреть Писли, наклонившегося над моей постелью. Передо мной было лицо старика. Профессор выглядел намного старше, чем запомнился мне при нашей последней встречи.
— Да, Анри. Прошло десять лет с тех пор, как я последний раз слышал о вас. — Он нахмурился. — Но ведь вы знаете об этом? Вы должны знать! Где вы были, Анри? И где Титус Кроу?
— Десять лет! — медленно повторил я. — Боже мой! Я помню… Ничего не помню. Последнее, что я видел…
— Да?
— Часы… Огромные часы Титуса Кроу. Мы вошли внутрь, Кроу и я, он был первым. Я шел следом за ним… Каким-то образом мы разделились… Поминю, что Кроу кричал, чтобы я шел за ним. Затем… Ничего не помню… Но десять лет! Как такое могло случиться?
Тут в первый раз я заметил, что Писли заслоняет кого-то от меня. Наконец второй посетитель возмутился:
— Послушайте, профессор, я протестую. Мистер де Мариньи — ваш друг, я понимаю, но он кроме того и мой пациент!
Голос был женским, но равнодушным и сухим, почти грубым. Высокая фигура с суровым лицом, в котором чудилось что-то ястребиное, выступила из-за спины Писли. И тут я вновь оказался сражен, потому что пальцы врача, нащупавшие мой пульс, оказались удивительно теплыми и ласковыми.
— Мадам, — отвечал Писли со едва заметным американским акцентом, — мой друг находится здесь по моей просьбе, и я плачу за его лечение. Вы должны понять, что его воспоминания — единственный ключ к решению очень важных проблем. Мы ждали его возвращения целых десять лет.
— Все это может быть и так, — отвечала матрона совершенно невозмутимым тоном, — но никакие деньги не изменят моего отношения к пациентам, профессор. Единственное, что вы можете, так это забрать мистера де Мариньи из моей частной лечебницы, хотя это вовсе не в его интересах. А пока его здоровье — мое дело, я буду заботиться о нем, как сочту нужным, до тех пор, пока он не поправится, или пока вы не решите прервать его пребывание здесь. — Она сделала паузу, затем ядовито добавила. — Вы ведь, я полагаю, не являетесь профессором медицины?
— Нет, мадам, но…
— Никаких «но», профессор. Я уверена, что мистер де Мариньи получил достаточно впечатлений на сегодня. Вы сможете увидеться с ним послезавтра. А сейчас вам следует уйти.
— Но…
— Нет! Нет! Нет! — отчеканила она.
Писли повернулся лицом ко мне. Его глаза на мгновение яростно вспыхнули, но затем он улыбнулся.
— Хорошо, — наконец согласился он, и вновь обратился ко мне. — Отложим разговор на будущее, Анри. Доктор права, вам лучше отдохнуть. И не беспокойтесь. Вы в полной безопасности. — Он снова улыбнулся, бросив озорной взгляд на матрону, стоявшую у изголовья моей постели с карандашом. Пока же она чертила какой-то график, Писли нагнулся ко мне и прошептал. — Сомневаюсь, что Ктулху осмелился бы пробраться сюда!
После ухода Писли я снова уснул. На этот раз кошмары меня не мучили, и я проспал почти до полудня. Проснувшись, я обнаружил возле себя совсем юного доктора. Он снимал гипсовые повязки с моих рук. Матрона Эмили — она настаивала, чтобы ее называли именно так — помогала ему, и казалось, искренне радовалась, что, наконец, мои руки освободились от гипса.
— Вы бы не поверили, если бы видели, в каком ужасном состоянии были ваши руки, — сказала она мне. — А теперь…
Теперь на них оставалось один или два небольших шрама, по виду которых можно было предположить, что мои руки пострадали всего лишь от поверхностных порезов и царапин.
— Ваш друг профессор, — продолжала она, — собрал лучших в мире хирургов и специалистов.
Она позволила мне сесть в постели и подоткнула под спину подушки. Мне дали зеркало и разрешили побриться. Я старался не делать резких движений — кости еще болели. По отросшей щетине я определил, что бритва касалась моего лица по крайней мере неделю назад. Матрона Эмили подтвердила это и, более того, объявила, что пока я находился без сознания, она сама два раза брила меня. Таким образом, получалось, что я нахожусь в ее частной лечебнице уже три недели.
Совершив утренний туалет, я попросил принести свежие газеты, но прежде, чем я смог просмотреть их, появился еще один врач. Это был очкастый лысый человечек, деловой и суетливый. Он тщательно осмотрел меня — грудь, уши, глаза, нос. Во время своих исследований он кряхтел и хмыкал, делая подробные записи в небольшой черной книжечке. Потом он заставил меня несколько раз сжать кулаки и согнуть руки в локтях, что было силы, и, почмокав губами, поинтересовался моим возрастом.
— Мне сорок шесть, — ответил я, не задумыаясь, но затем вспомнил о десяти «потерянных» годах и добавил. — Нет, правильнее сказать, пятьдесят шесть.
— Кхе-х!.. Гмм, я предпочел бы согласиться с вашим первым утверждением, мистер де Мариньи. Несмотря на ваши травмы, вы в замечательном состоянии. Я мог бы дать вам сорок два, ну, может, сорок три, но никак не пятьдесят шесть.
— Доктор, — нетерпеливо воскликнул я, хватая его за руки и стараясь заглянуть в глаза. — Скажите, какой теперь год?
— Гмм? — он внимательно посмотрел на меня сквозь толстые стекла очков. — Э?.. Какой год?.. А, ведь у вас как будто неприятности с памятью, не так ли? Да, Писли говорил об этом. Гмм… Ну ладно, теперь 1989 год. Вам от этого легче?
— Ничуть, — медленно ответил я, с унынием убеждаясь в том, что Писли прав. Я покачал головой. — Это странно, я понимаю, но мне кажется, что я где-то потерял целые десять лет. Однако самое забавное, что за эти десять лет я ни капельки не постарел!
Мгновение доктор пристально и серьезно смотрел на меня затем улыбнулся:
— Тогда вы можете считать, что вам повезло… кхе-х! — Он начал собирать свои инструменты. — А у меня такое ощущение, словно годы наваливаются на плечи, как слитки свинца и каждый следующий больше предыдущего. Они все сильнее тянут меня в бездонный омут времени!
После полудня я бесплодно пытался сформулировать хоть какую-то гипотезу о пропавшем времени, но потом, вспомнив о газетах, отбросил эту мысль. Пачка газет лежала на низком стуле, справа от моей постели. Она не попадала в поле моего зрения, поэтому я и забыл о газетах, хотя мог до них дотянуться. Но принявшись за чтение, я снова оказался во власти загадки моего исчезновения. И виной всему была дата на первой странице. Но куда же пропали десять лет моей жизни…
Затем я сосредоточился и выбросил эту неразрешенную проблему из головы. Не знаю, какие новейшие чудеса я ожидал найти в мире «будущего», но я почувствовал облегчение, обнаружив, что почти ничего не изменилось. Имена на заголовках мелькали другие, хотя содержание статей было такими же, как прежде.
Покончив с газетами, я приступил к изучению статьи в последнем номере иллюстрированного научного журнала о программе научных исследований Марса. Там сообщалось, что космические зонды уже облетели вокруг Марса и вернулись на Землю. Прогресс! Заголовок утверждал — «Исследования Космоса. Люди на Марсе в 2005 году». Я остановился и припомнил последние — между прочим, не записанные мною в дневник — открытия фонда Уилмарта на Луне: тайну, о которой не знали американские астронавты. Как бы там ни было, некоторые из приборов лунного Апполона сообщили на Землю факты, свидетельствующие, что под безжизненной поверхностью нашего спутника скрывалась жизнь. Там, в толще лунного грунта копошились отродья Ктулху. Они оказались на Луне, когда та вылетела на свою орбиту из Тихого океана азойской эры, снова расплавившись после жуткой битвы, которую проиграли силы Зла. Не удивительно, что полная Луна доводила людей до сумасшествия, и заставляла собак выть в течение целых столетий… Затем я подумал о том, каких чудовищ могут повстречать на Марсе первые люди…