— Пока тихо. Не думаю, что они могут быть где-то поблизости, но на всякий случай будь поосторожнее.
— А что индейцы?
Хесус пожал плечами:
— Ни один из калифорнийских индейцев не посмеет даже приблизиться к нам, пока с нами Старец… а они знают, что он здесь. Но вот за чужаков с той стороны Колорадо, мохавов или пайутов с севера, я ручаться не могу.
Прошел час, затем другой. Шон несколько раз обошел вокруг лагеря, проверил лошадей и, вернувшись на пост, сел на камне. Тут к нему подошла мать.
— Я проснулась Шон, так что, если хочешь, можешь лечь спать.
— Да нет, все в порядке. Я уже выспался.
— Мы не можем лишиться ранчо. Не знаю как, но его нужно во что бы то ни стало сохранить.
— Оно останется нашим.
Она опустилась на валун рядом с ним.
— Мариана очень милая девушка.
— Да.
— Ты в нее влюблен?
Шон усмехнулся:
— Для ухаживаний нет времени. Слишком много забот. Она хорошая, милая, и если бы только за нашим ранчо не было долгов…
— Время еще есть. Я думаю, она пробудет с нами еще довольно-таки долго.
Он не ответил, продолжая напряженно прислушиваться к тишине ночи. Ему показалось, что вокруг все вдруг разом стихло, и над холмами воцарилось гробовое безмолвие. Он ждал, сам не зная чего.
Шон взглянул на мать. Она тоже подняла голову, глядя в глубь долины, в ту сторону, где находился источник.
— Сюда кто-то идет, — наконец сказала она,
Глава 7
Глава 8
— А что индейцы?
Хесус пожал плечами:
— Ни один из калифорнийских индейцев не посмеет даже приблизиться к нам, пока с нами Старец… а они знают, что он здесь. Но вот за чужаков с той стороны Колорадо, мохавов или пайутов с севера, я ручаться не могу.
Прошел час, затем другой. Шон несколько раз обошел вокруг лагеря, проверил лошадей и, вернувшись на пост, сел на камне. Тут к нему подошла мать.
— Я проснулась Шон, так что, если хочешь, можешь лечь спать.
— Да нет, все в порядке. Я уже выспался.
— Мы не можем лишиться ранчо. Не знаю как, но его нужно во что бы то ни стало сохранить.
— Оно останется нашим.
Она опустилась на валун рядом с ним.
— Мариана очень милая девушка.
— Да.
— Ты в нее влюблен?
Шон усмехнулся:
— Для ухаживаний нет времени. Слишком много забот. Она хорошая, милая, и если бы только за нашим ранчо не было долгов…
— Время еще есть. Я думаю, она пробудет с нами еще довольно-таки долго.
Он не ответил, продолжая напряженно прислушиваться к тишине ночи. Ему показалось, что вокруг все вдруг разом стихло, и над холмами воцарилось гробовое безмолвие. Он ждал, сам не зная чего.
Шон взглянул на мать. Она тоже подняла голову, глядя в глубь долины, в ту сторону, где находился источник.
— Сюда кто-то идет, — наконец сказала она,
Глава 7
Внезапно рядом с ними появился Хуан:
— Поторопитесь. Мы уезжаем прямо сейчас.
Монтеро привел лошадей, и, как только все уселись в седла, Хуан решительно пришпорил своего коня, резко свернул с дороги, по которой они приехали сюда, увлекая остальных за собой, туда, где чернела стена с виду непроходимых зарослей.
Но на деле оказалось, что тропа проложена и здесь. Высокие колючие кусты подступали к ней вплотную с обеих сторон, жесткие листья то и дело цеплялись за стремена, ветки хлестали по коленям и плечам. Хуан не терял время попусту и уверенно прокладывал путь вперед, словно молодой пастух, отправившийся на поиски отбившегося от стада быка.
Путники ехали по пробитому сквозь заросли извилистому коридору, в темноте которого они не могли разглядеть ничего дальше ушей собственной лошади. Вокруг царило молчание, нарушаемое лишь приглушенным стуком копыт, шелестом и треском веток.
На маленькой лужайке посреди зарослей Старец остановился и подождал, пока Монтеро займет место замыкающего в их колонне, после чего они снова двинулись в путь. Шону вдруг показалось, что темнота как будто начала постепенно рассеиваться… Всходила луна.
Наконец они выехали из зарослей и тут же углубились в уединенный каньон. Хуан продолжал двигаться довольно быстро. Теперь над ними возвышались темные склоны гор, казавшиеся загадочными и неприступными как никогда, а впереди чернел каньон.
Примерно через час езды стены каньона расступились, и путники оказались в залитой лунным светом долине, но старик тут же увлек всех за собой на противоположную ее сторону.
В долине было очень тихо, а в воздухе пахло пылью. Даже чахлую траву, пробившуюся из-под камней, выжгло палящее солнце.
Они проехали еще пару миль, держа путь к темневшей впереди скале, за которой открывался вход в узкое ущелье.
Путники медленно, но верно продолжали продвигаться вперед, когда стены ущелья внезапно расступились, и они снова оказались на равнине, где росли тополя и стояла старая полуразрушенная глинобитная хижина, рядом с которой когда-то находился загон для скота, огороженный забором из покосившихся жердей.
— Остановимся здесь на час, — предложил Хуан. — Нужно отдохнуть.
— Я возвращусь назад и послежу за долиной, — предупредил Монтеро и тут же скрылся в темноте.
Шон помог матери слезть с лошади, хотя она смогла бы прекрасно обойтись и без его помощи.
— Ты лучше позаботься о себе, — запротестовала она. — Мне доводилось заезжать и подальше, чем сейчас.
— Нам еще очень долго ехать, — попытался урезонить ее сын.
— Откуда тебе знать? Это известно только Хуану.
— Еще очень далеко? — спросила Мариана.
В ответ старик улыбнулся:
— Если нам ничего не помешает, то три дня. Может быть, четыре. Вы едете?
— Ну конечно же! — воскликнула Эйлин Малкерин. — А ты думал, что мы останемся?
— Старец, а что, если нам сейчас выпить кофе? Или лучше не рисковать и не разжигать костра?
— Я бы не отказался. — Он сел на землю, привалившись спиной к большому камню. — До того как рассветет, наших следов им все равно не найти, мне кажется. Тропу сквозь заросли заметить нелегко.
— Может, это для тебя не новость, — осторожно начал Шон, — но один из людей Томаса раньше входил в банду грабителя Васкеса. Он знает тропы.
Старик поднял на него глаза:
— В здешних местах есть такие тропы, по которым далеко не каждому суждено пройти. Пусть только сунутся туда.
Путники развели небольшой костер и достали из вьюка кофейник. Через несколько минут вода уже кипела. Эйлин взялась за приготовление кофе, а Шон, покинув собравшихся вокруг костра, остановился чуть поодаль и прислушался.
Было очень тихо.
Старик определенно знал, что делал, но только Шону это не прибавляло спокойствия. В салуне у Томаса Александра частенько останавливались проезжие, среди которых встречалось немало отъявленных негодяев из банд Васкеса или одного из Хоакинов. Здешние тропы не составляли тайны как для Томаса, так и для его приспешников.
А если преследователям удастся настигнуть их в безлюдных холмах, то уже нечего сомневаться, они не остановятся ни перед чем. Хуан и Мариана не имели никакого оружия; у Монтеро лишь старое ружье; мать прихватила с собой винтовку, точно такую же, как и у него.
Значит, в случае нападения, отстреливаться смогут лишь Монтеро, мать и он сам.
Мачадо наверняка приведет с собой Рассела, Томаса и еще кого-нибудь из их компании.
Логичнее всего постараться, чтобы до стрельбы дело не дошло, и, похоже, именно такую цель поставил перед собой Хуан.
Эйлин Малкерин стояла у костра, разглядывая повзрослевшего сына. Широкоплечий мужчина, озабоченно меряющий шагами маленькую поляну, где они нашли приют, показался ей бесконечно далеким.
Несмотря на присущую ему юношескую вспыльчивость и некоторую сумбурность, Майкл оставался ближе к дому, в то время как Шон, спокойный и рассудительный, уходил на шхуне в море вместе с Хайме, ненадолго возвращался к ней заметно повзрослевшим и возмужавшим, чтобы вскоре снова отправиться в плавание.
Возможно, все объяснялось тягой к морю. Но она-то чувствовала, есть в его страсти нечто необъяснимое, тот же феномен некоего мистического свойства, который заставил Майкла обратиться к религии. Это жило и в Хайме, и в ней самой — потомках кельтов. Но все же заметнее всего проявлялось у Шона. Монтеро как-то обмолвился об этом, вспоминая, каким Шон был в детстве. Старый Хуан тоже сумел разглядеть его.
Так какие же качества отличают настоящего мужчину? Только ли крепкие кулаки и вульгарная напористость? Или доброта, любовь и преданность своей семье, своей стране? Или же нечто большее?
Ночь близилась к концу, скоро рассвет. Она снова посмотрела на небо, заметно посветлевшее над горными вершинами восточного хребта. Высоко над головой все еще мерцали одинокие звезды, похожие на огоньки далекой гавани, а в глубине каньона по-прежнему царила непроглядная тьма.
Эйлин подошла к старику. Услышав ее шаги, он обернулся, хотел встать, но она жестом остановила его:
— Я сяду рядом.
Старец всегда был сдержанным и скупым на слова, но теперь в его молчании Эйлин почувствовала что-то неладное, и ей сделалось не по себе.
— Что случилось, Хуан?
— Будет кровь, — тихо ответил он, — кровь и смерть. Вам не следовало ехать.
— С каких это пор мы, женщины, боимся крови? — спросила она. — Дело касается не только Шона, но и меня. И уж если суждено пролиться крови, то я буду рядом с ним.
Старец сокрушенно покачал головой:
— И так без конца. Человек рождается в муках и в муках же проживает свою жизнь.
— А там, куда мы едем… безопаснее? Там можно укрыться?
— В этом мире опасность подстерегает на каждом шагу, и приют в нем можно найти лишь на время. Когда-то мой народ считал эту землю своим домом, но всего за одну ночь все пошло прахом, превратилось в руины и лежало в развалинах, среди которых не осталось ни одного целого камня.
Мы жили в своем собственном, созданном нами мире, познали то, что недоступно было пониманию обыкновенных людей, и верили, что нам ничего не угрожает. Но это оказалось не так. Ни сокровенные знания, ни понимание того, о чем никто не догадывается и, возможно, уже никогда не узнает, нас не спасло. Земля сотрясалась, и по ней разбегались огромные трещины, поднимались высоченные облака пыли, бушевал пожар, и в поисках спасения мы бежали, но только бежать было некуда. Некоторые отправились к морю, где и погибли, когда на пятый день землетрясения на берег обрушились гигантские волны, другие ушли в пустыню и умерли там от голода и жажды, и очень многие остались лежать мертвыми среди руин.
Кое-кто ушел в горы. Некоторым из них удалось выжить. Но многие умерли только потому, что не умели жить без тех вещей, которые их окружали прежде. Несмотря на молодость, я входил в число духовных наставников наших людей, а еще любил леса, горы и прежде часто путешествовал в поисках целебных трав. Вот так я и выжил.
— Я никогда раньше не слышала ничего подобного. — Она изумленно глядела на него. — А ты рассказывал об этом Хайме?
— Немного. Однажды в пустыне он набрел на развалины стены, на земле возле которой валялось несколько черепков. Осколки оказались очень тонкими и мягкими и почти прозрачными. Его удивило, как китайский фарфор попал туда. Но его удивление стало еще больше, когда я сообщил ему, что он нашел вовсе не фарфор. Когда-то, очень давно, черепки были нашей посудой, которая изготавливалась на месте. И тогда мы с ним немного поговорили об этом.
— А Шон? Он тоже знает?
Старец замолчал и затем заговорил снова:
— Он до многого дошел своим умом. Все понимает. Все чувствует. Знает, где и что произошло. Это у него в душе.
— А раньше, когда он был намного моложе, ты его учил чему-нибудь?
— Учил? Возможно. В конце концов, учить и поучать это « не одно и то же. Для того чтобы научить человека, иногда бывает достаточно всего лишь приоткрыть дверь или чуть отвернуть краешек занавеса. Стоит только приподнять завесу, и такой человек уже не нуждается в том, чтобы его учили, потому что разум его сам все видит, чувствует, понимает.
— Ты только что говорил о том, что прольется кровь… Скажи, мой сын останется жив?
— Этого я не могу сказать, сеньора. Давным-давно, еще молодым, я знал и умел очень многое, но теперь мой костер уже почти догорел, и будущее видится мне неясно, словно сквозь какую-ту пелену.
— А твой город? То место, откуда ты пришел? Твой народ? Что они за люди?
— Совсем другие, не такие, как вы… но теперь это уже не имеет значения. Все кончено. Кроме меня, никого не осталось, а я уже очень, очень стар.
— Но откуда вы пришли сюда?
— Издалека… И очень, очень давно. Но теперь это не имеет значения, сеньора, и я никогда и никому ничего не рассказывал.
— Даже Шону?
— Еще нет… скоро, может быть. Но только не все. Прошлого не вернуть. Стихия расправилась с гордыми, сильными и бесстрашными людьми, как огонь расправляется с сухой травой. Мы были, а потом пришел огонь, все обратилось в прах, и нас больше не стало.
— Ты должен рассказать кому-нибудь обо всем, что знаешь. Твоя повесть войдет в историю, и люди извлекут для себя урок.
Он улыбнулся:
— Люди не привыкли извлекать уроков из истории. Каждое поколение считает себя умнее и образованнее тех, кто жил до них, каждое новое поколение считает, что уж оно-то не повторит чужих ошибок, что с ним ничего не случится. Потомки заново открывают для себя то, что знали их предки, и тут же начинают радостно голосить: «Слушайте все! Глядите, что я нашел! Смотрите, какой я умный!» И каждый твердо убежден, что открыл нечто абсолютно новое. Изобретателям и невдомек, что их так называемые «открытия» давным-давно опробованы обществом прошлого, и большинство из них признаны ошибочными или же совершенно бесполезными. Среди нас тоже попадались стяжатели и властолюбцы. Но и их постигла такая же участь, как и всех остальных.
Один раз со мной беседовал священник. Он очень долго говорил о греховности мира и хотел, чтобы я покаялся перед его богом, и якобы бог меня простит и отпустит мне все грехи. Я терпеливо слушал его, а в душе смеялся, потому что у меня нет грехов и прощать меня не за что. Он рассказывал мне о Содоме и Гоморре, а я слушал его с тяжелым сердцем. Ведь с теми людьми случилось то же самое, что и с нами.
В небе погасла последняя звезда. Старик встал:
— Нам пора. Они как-то нашли дорогу, и теперь уже близко… слишком близко.
Она подошла к Шону:
— Хуан говорит, что нас догоняют и что будет пролито много крови.
— Я ждал такого поворота событий.
Путники снова сели на коней, и их силуэты растворились в сером свете занимавшегося над восточными склонами нового дня. Призрачными тенями пронеслись они по горным склонам, подобно облакам, что порой летят по небу, заслоняя собой солнце и не оставляя после себя никаких следов.
Шон снова вытер о рубаху потные ладони и оглянулся назад, обводя взглядом холмы. Ничего не заметно… пока. Но обмануть судьбу им все равно не удастся. Поэтому, предельно собранный и осторожный, он легко держался в седле, готовый в любую минуту бросить стремена и спрыгнуть на землю. Ему не хотелось зря тратить патроны, стреляя на ходу, сидя верхом на пустившемся в галоп коне. Конечно, если возникнет необходимость, он будет стрелять и с седла, поскольку уже неоднократно проделывал это, но только на сей раз очень важно, чтобы каждый его выстрел наверняка достиг цели. Ведь здесь он защищал свою мать. И еще Мариану.
Конь старика летел во весь опор. Пилигрим вел их за собой извилистыми тропами, убегавшими вверх по пологим склонам, через выжженные солнцем холмы, они проезжали вдоль горных хребтов и спускались в незнакомые каньоны, форсировали вброд горные потоки, продирались сквозь густые заросли, петляли, путали следы, возвращаясь назад, неизменно отправляясь затем в совершенно другом направлении.
Как-то, оглянувшись, Шон заметил вдали облачко пыли, но Хуан отрицательно покачал головой:
— Я не знаю, что там за пыль, но это не те, что нас преследуют. Они гораздо ближе. Только не видят нас.
Время от времени Шон замечал на земле оленьи следы. Каких-либо других следов возле них не объявлялось. Еще он обратил внимание на то, что окружающий ландшафт внезапно изменился. Теперь маленький отряд ехал через совсем другие каньоны. Они образовались в теле огромных скал, по склонам которых пробежали гигантские трещины. Края каменных разломов еще не успели сколько-нибудь пострадать от воды, ветра и наносимого им песка. Пред ними предстала ужасная картина: чудовищное нагромождение обрушившихся горных карнизов, расколотые каменные глыбы, глубокие ущелья, на многие мили вокруг мрачное запустение.
Шон завел разговор с Монтеро о местах, где они проезжали.
— Это большой разлом, — ответил мексиканец, — трещина в земле, которая на протяжении многих миль проходит по горам — от Мехико и до самого моря, много севернее Монтерея. Местами тропа идет по ее дну, и мне в свое время тоже довелось как-то проехать по ней.
— Результат землетрясения, — согласился Шон. — Впечатляющее зрелище!
Они ехали целый день, остановившись лишь с наступлением темноты, когда Хуан осадил своего коня и неловко слез на землю.
— Коней никому не расседлывать. Сейчас сварим кофе, перекусим, а потом отправимся дальше.
— На ночь глядя? — недоверчиво переспросила Мариана.
— Так надо.
Когда легкий ужин подошел к концу и свежесваренный кофе был уже выпит, Хуан медленно поднялся с земли. Шон обеспокоенно взглянул на него.
— Может, нам все же стоит немного отдохнуть. Старец, ты очень устал.
Хуан пожал плечами:
— Я теперь часто устаю. Это не важно.
— Ну хоть немножко…
— Времени нет. Они быстро догоняют.
Увидев, что спорить бесполезно, Шон собрался уже затушить костер, но старик остановил его:
— Нет, подбрось дров, и пусть горит. Они подумают, что мы здесь, оставят лошадей, начнут потихоньку подбираться поближе, и ничего не найдут. Никого и ничего.
— Ну и что?
— А то, что мы выиграем время, возможно, целую ночь. А это, приятель, скажу тебе, уже что-то.
И они опять сели на коней, и Хуан вновь повел их за собой в непроглядную темноту ночи.
— Поторопитесь. Мы уезжаем прямо сейчас.
Монтеро привел лошадей, и, как только все уселись в седла, Хуан решительно пришпорил своего коня, резко свернул с дороги, по которой они приехали сюда, увлекая остальных за собой, туда, где чернела стена с виду непроходимых зарослей.
Но на деле оказалось, что тропа проложена и здесь. Высокие колючие кусты подступали к ней вплотную с обеих сторон, жесткие листья то и дело цеплялись за стремена, ветки хлестали по коленям и плечам. Хуан не терял время попусту и уверенно прокладывал путь вперед, словно молодой пастух, отправившийся на поиски отбившегося от стада быка.
Путники ехали по пробитому сквозь заросли извилистому коридору, в темноте которого они не могли разглядеть ничего дальше ушей собственной лошади. Вокруг царило молчание, нарушаемое лишь приглушенным стуком копыт, шелестом и треском веток.
На маленькой лужайке посреди зарослей Старец остановился и подождал, пока Монтеро займет место замыкающего в их колонне, после чего они снова двинулись в путь. Шону вдруг показалось, что темнота как будто начала постепенно рассеиваться… Всходила луна.
Наконец они выехали из зарослей и тут же углубились в уединенный каньон. Хуан продолжал двигаться довольно быстро. Теперь над ними возвышались темные склоны гор, казавшиеся загадочными и неприступными как никогда, а впереди чернел каньон.
Примерно через час езды стены каньона расступились, и путники оказались в залитой лунным светом долине, но старик тут же увлек всех за собой на противоположную ее сторону.
В долине было очень тихо, а в воздухе пахло пылью. Даже чахлую траву, пробившуюся из-под камней, выжгло палящее солнце.
Они проехали еще пару миль, держа путь к темневшей впереди скале, за которой открывался вход в узкое ущелье.
Путники медленно, но верно продолжали продвигаться вперед, когда стены ущелья внезапно расступились, и они снова оказались на равнине, где росли тополя и стояла старая полуразрушенная глинобитная хижина, рядом с которой когда-то находился загон для скота, огороженный забором из покосившихся жердей.
— Остановимся здесь на час, — предложил Хуан. — Нужно отдохнуть.
— Я возвращусь назад и послежу за долиной, — предупредил Монтеро и тут же скрылся в темноте.
Шон помог матери слезть с лошади, хотя она смогла бы прекрасно обойтись и без его помощи.
— Ты лучше позаботься о себе, — запротестовала она. — Мне доводилось заезжать и подальше, чем сейчас.
— Нам еще очень долго ехать, — попытался урезонить ее сын.
— Откуда тебе знать? Это известно только Хуану.
— Еще очень далеко? — спросила Мариана.
В ответ старик улыбнулся:
— Если нам ничего не помешает, то три дня. Может быть, четыре. Вы едете?
— Ну конечно же! — воскликнула Эйлин Малкерин. — А ты думал, что мы останемся?
— Старец, а что, если нам сейчас выпить кофе? Или лучше не рисковать и не разжигать костра?
— Я бы не отказался. — Он сел на землю, привалившись спиной к большому камню. — До того как рассветет, наших следов им все равно не найти, мне кажется. Тропу сквозь заросли заметить нелегко.
— Может, это для тебя не новость, — осторожно начал Шон, — но один из людей Томаса раньше входил в банду грабителя Васкеса. Он знает тропы.
Старик поднял на него глаза:
— В здешних местах есть такие тропы, по которым далеко не каждому суждено пройти. Пусть только сунутся туда.
Путники развели небольшой костер и достали из вьюка кофейник. Через несколько минут вода уже кипела. Эйлин взялась за приготовление кофе, а Шон, покинув собравшихся вокруг костра, остановился чуть поодаль и прислушался.
Было очень тихо.
Старик определенно знал, что делал, но только Шону это не прибавляло спокойствия. В салуне у Томаса Александра частенько останавливались проезжие, среди которых встречалось немало отъявленных негодяев из банд Васкеса или одного из Хоакинов. Здешние тропы не составляли тайны как для Томаса, так и для его приспешников.
А если преследователям удастся настигнуть их в безлюдных холмах, то уже нечего сомневаться, они не остановятся ни перед чем. Хуан и Мариана не имели никакого оружия; у Монтеро лишь старое ружье; мать прихватила с собой винтовку, точно такую же, как и у него.
Значит, в случае нападения, отстреливаться смогут лишь Монтеро, мать и он сам.
Мачадо наверняка приведет с собой Рассела, Томаса и еще кого-нибудь из их компании.
Логичнее всего постараться, чтобы до стрельбы дело не дошло, и, похоже, именно такую цель поставил перед собой Хуан.
Эйлин Малкерин стояла у костра, разглядывая повзрослевшего сына. Широкоплечий мужчина, озабоченно меряющий шагами маленькую поляну, где они нашли приют, показался ей бесконечно далеким.
Несмотря на присущую ему юношескую вспыльчивость и некоторую сумбурность, Майкл оставался ближе к дому, в то время как Шон, спокойный и рассудительный, уходил на шхуне в море вместе с Хайме, ненадолго возвращался к ней заметно повзрослевшим и возмужавшим, чтобы вскоре снова отправиться в плавание.
Возможно, все объяснялось тягой к морю. Но она-то чувствовала, есть в его страсти нечто необъяснимое, тот же феномен некоего мистического свойства, который заставил Майкла обратиться к религии. Это жило и в Хайме, и в ней самой — потомках кельтов. Но все же заметнее всего проявлялось у Шона. Монтеро как-то обмолвился об этом, вспоминая, каким Шон был в детстве. Старый Хуан тоже сумел разглядеть его.
Так какие же качества отличают настоящего мужчину? Только ли крепкие кулаки и вульгарная напористость? Или доброта, любовь и преданность своей семье, своей стране? Или же нечто большее?
Ночь близилась к концу, скоро рассвет. Она снова посмотрела на небо, заметно посветлевшее над горными вершинами восточного хребта. Высоко над головой все еще мерцали одинокие звезды, похожие на огоньки далекой гавани, а в глубине каньона по-прежнему царила непроглядная тьма.
Эйлин подошла к старику. Услышав ее шаги, он обернулся, хотел встать, но она жестом остановила его:
— Я сяду рядом.
Старец всегда был сдержанным и скупым на слова, но теперь в его молчании Эйлин почувствовала что-то неладное, и ей сделалось не по себе.
— Что случилось, Хуан?
— Будет кровь, — тихо ответил он, — кровь и смерть. Вам не следовало ехать.
— С каких это пор мы, женщины, боимся крови? — спросила она. — Дело касается не только Шона, но и меня. И уж если суждено пролиться крови, то я буду рядом с ним.
Старец сокрушенно покачал головой:
— И так без конца. Человек рождается в муках и в муках же проживает свою жизнь.
— А там, куда мы едем… безопаснее? Там можно укрыться?
— В этом мире опасность подстерегает на каждом шагу, и приют в нем можно найти лишь на время. Когда-то мой народ считал эту землю своим домом, но всего за одну ночь все пошло прахом, превратилось в руины и лежало в развалинах, среди которых не осталось ни одного целого камня.
Мы жили в своем собственном, созданном нами мире, познали то, что недоступно было пониманию обыкновенных людей, и верили, что нам ничего не угрожает. Но это оказалось не так. Ни сокровенные знания, ни понимание того, о чем никто не догадывается и, возможно, уже никогда не узнает, нас не спасло. Земля сотрясалась, и по ней разбегались огромные трещины, поднимались высоченные облака пыли, бушевал пожар, и в поисках спасения мы бежали, но только бежать было некуда. Некоторые отправились к морю, где и погибли, когда на пятый день землетрясения на берег обрушились гигантские волны, другие ушли в пустыню и умерли там от голода и жажды, и очень многие остались лежать мертвыми среди руин.
Кое-кто ушел в горы. Некоторым из них удалось выжить. Но многие умерли только потому, что не умели жить без тех вещей, которые их окружали прежде. Несмотря на молодость, я входил в число духовных наставников наших людей, а еще любил леса, горы и прежде часто путешествовал в поисках целебных трав. Вот так я и выжил.
— Я никогда раньше не слышала ничего подобного. — Она изумленно глядела на него. — А ты рассказывал об этом Хайме?
— Немного. Однажды в пустыне он набрел на развалины стены, на земле возле которой валялось несколько черепков. Осколки оказались очень тонкими и мягкими и почти прозрачными. Его удивило, как китайский фарфор попал туда. Но его удивление стало еще больше, когда я сообщил ему, что он нашел вовсе не фарфор. Когда-то, очень давно, черепки были нашей посудой, которая изготавливалась на месте. И тогда мы с ним немного поговорили об этом.
— А Шон? Он тоже знает?
Старец замолчал и затем заговорил снова:
— Он до многого дошел своим умом. Все понимает. Все чувствует. Знает, где и что произошло. Это у него в душе.
— А раньше, когда он был намного моложе, ты его учил чему-нибудь?
— Учил? Возможно. В конце концов, учить и поучать это « не одно и то же. Для того чтобы научить человека, иногда бывает достаточно всего лишь приоткрыть дверь или чуть отвернуть краешек занавеса. Стоит только приподнять завесу, и такой человек уже не нуждается в том, чтобы его учили, потому что разум его сам все видит, чувствует, понимает.
— Ты только что говорил о том, что прольется кровь… Скажи, мой сын останется жив?
— Этого я не могу сказать, сеньора. Давным-давно, еще молодым, я знал и умел очень многое, но теперь мой костер уже почти догорел, и будущее видится мне неясно, словно сквозь какую-ту пелену.
— А твой город? То место, откуда ты пришел? Твой народ? Что они за люди?
— Совсем другие, не такие, как вы… но теперь это уже не имеет значения. Все кончено. Кроме меня, никого не осталось, а я уже очень, очень стар.
— Но откуда вы пришли сюда?
— Издалека… И очень, очень давно. Но теперь это не имеет значения, сеньора, и я никогда и никому ничего не рассказывал.
— Даже Шону?
— Еще нет… скоро, может быть. Но только не все. Прошлого не вернуть. Стихия расправилась с гордыми, сильными и бесстрашными людьми, как огонь расправляется с сухой травой. Мы были, а потом пришел огонь, все обратилось в прах, и нас больше не стало.
— Ты должен рассказать кому-нибудь обо всем, что знаешь. Твоя повесть войдет в историю, и люди извлекут для себя урок.
Он улыбнулся:
— Люди не привыкли извлекать уроков из истории. Каждое поколение считает себя умнее и образованнее тех, кто жил до них, каждое новое поколение считает, что уж оно-то не повторит чужих ошибок, что с ним ничего не случится. Потомки заново открывают для себя то, что знали их предки, и тут же начинают радостно голосить: «Слушайте все! Глядите, что я нашел! Смотрите, какой я умный!» И каждый твердо убежден, что открыл нечто абсолютно новое. Изобретателям и невдомек, что их так называемые «открытия» давным-давно опробованы обществом прошлого, и большинство из них признаны ошибочными или же совершенно бесполезными. Среди нас тоже попадались стяжатели и властолюбцы. Но и их постигла такая же участь, как и всех остальных.
Один раз со мной беседовал священник. Он очень долго говорил о греховности мира и хотел, чтобы я покаялся перед его богом, и якобы бог меня простит и отпустит мне все грехи. Я терпеливо слушал его, а в душе смеялся, потому что у меня нет грехов и прощать меня не за что. Он рассказывал мне о Содоме и Гоморре, а я слушал его с тяжелым сердцем. Ведь с теми людьми случилось то же самое, что и с нами.
В небе погасла последняя звезда. Старик встал:
— Нам пора. Они как-то нашли дорогу, и теперь уже близко… слишком близко.
Она подошла к Шону:
— Хуан говорит, что нас догоняют и что будет пролито много крови.
— Я ждал такого поворота событий.
Путники снова сели на коней, и их силуэты растворились в сером свете занимавшегося над восточными склонами нового дня. Призрачными тенями пронеслись они по горным склонам, подобно облакам, что порой летят по небу, заслоняя собой солнце и не оставляя после себя никаких следов.
Шон снова вытер о рубаху потные ладони и оглянулся назад, обводя взглядом холмы. Ничего не заметно… пока. Но обмануть судьбу им все равно не удастся. Поэтому, предельно собранный и осторожный, он легко держался в седле, готовый в любую минуту бросить стремена и спрыгнуть на землю. Ему не хотелось зря тратить патроны, стреляя на ходу, сидя верхом на пустившемся в галоп коне. Конечно, если возникнет необходимость, он будет стрелять и с седла, поскольку уже неоднократно проделывал это, но только на сей раз очень важно, чтобы каждый его выстрел наверняка достиг цели. Ведь здесь он защищал свою мать. И еще Мариану.
Конь старика летел во весь опор. Пилигрим вел их за собой извилистыми тропами, убегавшими вверх по пологим склонам, через выжженные солнцем холмы, они проезжали вдоль горных хребтов и спускались в незнакомые каньоны, форсировали вброд горные потоки, продирались сквозь густые заросли, петляли, путали следы, возвращаясь назад, неизменно отправляясь затем в совершенно другом направлении.
Как-то, оглянувшись, Шон заметил вдали облачко пыли, но Хуан отрицательно покачал головой:
— Я не знаю, что там за пыль, но это не те, что нас преследуют. Они гораздо ближе. Только не видят нас.
Время от времени Шон замечал на земле оленьи следы. Каких-либо других следов возле них не объявлялось. Еще он обратил внимание на то, что окружающий ландшафт внезапно изменился. Теперь маленький отряд ехал через совсем другие каньоны. Они образовались в теле огромных скал, по склонам которых пробежали гигантские трещины. Края каменных разломов еще не успели сколько-нибудь пострадать от воды, ветра и наносимого им песка. Пред ними предстала ужасная картина: чудовищное нагромождение обрушившихся горных карнизов, расколотые каменные глыбы, глубокие ущелья, на многие мили вокруг мрачное запустение.
Шон завел разговор с Монтеро о местах, где они проезжали.
— Это большой разлом, — ответил мексиканец, — трещина в земле, которая на протяжении многих миль проходит по горам — от Мехико и до самого моря, много севернее Монтерея. Местами тропа идет по ее дну, и мне в свое время тоже довелось как-то проехать по ней.
— Результат землетрясения, — согласился Шон. — Впечатляющее зрелище!
Они ехали целый день, остановившись лишь с наступлением темноты, когда Хуан осадил своего коня и неловко слез на землю.
— Коней никому не расседлывать. Сейчас сварим кофе, перекусим, а потом отправимся дальше.
— На ночь глядя? — недоверчиво переспросила Мариана.
— Так надо.
Когда легкий ужин подошел к концу и свежесваренный кофе был уже выпит, Хуан медленно поднялся с земли. Шон обеспокоенно взглянул на него.
— Может, нам все же стоит немного отдохнуть. Старец, ты очень устал.
Хуан пожал плечами:
— Я теперь часто устаю. Это не важно.
— Ну хоть немножко…
— Времени нет. Они быстро догоняют.
Увидев, что спорить бесполезно, Шон собрался уже затушить костер, но старик остановил его:
— Нет, подбрось дров, и пусть горит. Они подумают, что мы здесь, оставят лошадей, начнут потихоньку подбираться поближе, и ничего не найдут. Никого и ничего.
— Ну и что?
— А то, что мы выиграем время, возможно, целую ночь. А это, приятель, скажу тебе, уже что-то.
И они опять сели на коней, и Хуан вновь повел их за собой в непроглядную темноту ночи.
Глава 8
Следующую остановку отряд сделал лишь с наступлением утра. Рассвет застал их в каньоне с крутыми, почти отвесными склонами, которые становились более отлогими ближе к вершине. Здесь к небу тянулись сосны, под сенью которых раскинулись заросли можжевельника.
— Вот тут мы и отдохнем, — объявил Хуан.
Он тяжело опустился на землю и остался неподвижно сидеть, привалившись спиной к валуну.
— Дальше идти нельзя. Они слишком близко.
— Близко? Но ведь никого не видно!
— Я знаю.
— Мы должны добраться до золота, Хуан. Иначе у нас отберут ранчо.
— Это так важно? Если дело в земле, то ее кругом сколько хочешь. Отправляйтесь куда-нибудь еще и возьмите себе угодья побольше. Я могу показать вам такое место, там прекрасная земля.
— Но ведь ранчо — наш дом. Те горы и море стали частью нашей жизни. Там осталась наша шхуна. Там могила моего отца.
— Да… я совсем забыл. — Старец замолчал, а затем немного погодя покачал головой: — Враги слишком близко. Могут найти нас и забрать все.
— Они ничего не получат, — решительно заявила Эйлин Малкерин. — Они ничего не получат, Хуан. Ничего, кроме больших неприятностей на свою голову. Я не отдам им свой дом, Хуан. И ничего им не отдам, слышишь? Ничего!
— А что за люди преследуют нас? Они плохие?
— Хуже не бывает, — ответила Эйлин. — Одного из них зовут Вустон, а еще с ними наверняка едет Крутой Рассел, Томас Александр и Хорхе Фернандес.
— Фернандес? Такой худой и злобный человек?
— Да… и еще Андрее Мачадо.
Хуан поднял с земли небольшую щепку и принялся водить ею по песку.
— Фернандес… помню, помню. Кажется, он убил девушку? Ту девушку из индейского племени?..
— Он самый.
— Я знал ее. Иногда она приносила мне frijoles note 8… Очень славная девушка.
Еще с минуту он просидел молча, а затем сокрушенно покачал головой:
— Нет. Не могу. Вы мои друзья. Я верю. Но это совсем не то, что вы думаете. Там нет великого богатства, а так, немного золота, добраться до которого к тому же совсем не легко. Может быть, вам его и хватило бы… но я не смею так рисковать.
Шон опустился на землю рядом с ним:
— Послушай, Старец, тогда идите без меня. Я останусь здесь и задержу их.
— Они убьют тебя.
— Не раньше, чем я сам с ними разделаюсь. Бери сеньору, Мариану… поезжайте. Я остаюсь.
— Если ты остаешься, — вмешался в разговор Монтеро, — то и я с тобой.
Старик переводил взгляд с одного на другого, качая головой.
— Вы храбрые люди, славные люди. — Он снова замолчал, а затем вздохнул и опять покачал головой. — Тогда отдохните немного. Дайте отдых лошадям. Вон за теми зарослями есть яма, в которой всегда стоит вода, отведите их туда, пусть напьются. Мы должны ехать.
Затем, отойдя в сторону, он повернулся ко всем спиной, лег на земле, свернулся калачиком в тени и заснул.
Эйлин Малкерин взглянула на сына:
— Мы не имеем права так поступить, Шон. Мне кажется, что то место, куда он ведет нас, какое-то особенное. Возможно, даже святыня.
— Может, и так. Я тоже очень переживаю за него. Но сделаем, как я сказал: вы поедете с ним, а я останусь.
— Или мы едем все вместе… или не едет никто.
— Сеньора, я…
— Нет. Я люблю наше ранчо, оно очень дорого мне, но никакое ранчо не стоит крови моего сына. Нет… мы едем все или никто.
Шон прекрасно знал, что с матерью спорить бесполезно.
— Скажи, а что за золото привозил отец? — спросил он, переводя разговор в другое русло. — Просто руда или уже обработанное?
— Я его никогда не видела.
Монтеро увел лошадей, и Шон привалился спиной к валуну. Он устал, слишком устал. Долгие переезды, постоянное беспокойство, а тут еще новые проблемы… Закрыв глаза, капитан крепко, до боли в руках, сжал кулаки. Он должен что-то придумать, должен что-то предпринять, чтобы спасти их всех. Хуана, мать, Мариану…
А как же Монтеро? Он хороший человек, и вместе им наверняка удастся сделать то, что следовало сделать уже давно. Они будут держаться до последнего. На все воля Божья… значит, такова судьба.
Внезапно он почувствовал у себя на плече чью-то руку и тут же открыл глаза. Солнце стояло уже высоко. Хуан дождался, когда Шон окончательно проснется.
— Ты хорошо отдохнул, сынок. Время ехать.
— А ты бы не мог рассказать нам, как туда добраться? А сам спрятался бы где-нибудь поблизости и отдохнул.
— Мы на одной из дорог моих воспоминаний, путешествие по ней идет мне на пользу.
— Мой муж очень уважал тебя, — заметила Эйлин.
— Он был хорошим человеком, сеньора. Уважал старые традиции. Когда древние боги говорили, внимал им.
— Древние боги?
— Они здесь повсюду, ибо они обитают там, где ничто не нарушает их покоя. Если, придя в пустыню, человек хранит благоговейное молчание, то боги иногда могут приблизиться к нему. Если ты почитаешь их мир, то они будут благосклонны к тебе. Преследующие нас сами не ведают, что творят. — Хуан взглянул на нее: — Древние знают тебя. Они знают, что ты принадлежала ему и что ты тихая женщина…
Она улыбнулась:
— Ты меня плохо знаешь, Хуан, иначе бы никогда такого не сказал. Я сильная, самоуверенная и к тому же властная женщина.
Он пожал плечами:
— Но умеешь хранить молчание в пустыне. И это главнее всего. Важно привыкнуть жить в молчании.
С этими словами он подошел к своему коню.
— Времени нет. Пора ехать.
Андрес Мачадо первым достиг костра. Быстро оглядевшись и на всякий случай объехав небольшую лужайку, он дождался Рассела.
— Значит, мы видели дым вот этого костра. Интересно, зачем они его разжигали?
Мачадо неопределенно пожал плечами.
— Чтобы кофе сварить. — Перекинув ногу через седло, он легко спрыгнул на землю. — Что ж, последуем их примеру. — Он обернулся и крикнул куда-то в сторону: — Сильва! Готовь еду, мы остановимся здесь.
— Костер — сигнал, — пробормотал Сильва.
Все недоверчиво уставились на него:
— Сигнал? Но кому?
Он пожал плечами:
— На костре готовилась еда, остались следы жира, а вот здесь кто-то из них выплеснул на землю кофейную гущу. Но еще костер им понадобился, чтобы подать кому-то знак.
— А кому его подавать-то? — нетерпеливо переспросил Александр. — Здесь во всей округе нет ни души. В такой глуши даже индейцы не живут.
— И все же это сигнал, — продолжал стоять на своем Сильва.
— А тот краснокожий старикашка? О нем что-нибудь известно? — спросил Вустон. — Я видел его только раз, но он имел какие-то дела с Малкерином.
— Я его не знаю, — сказал Томас, потупившись.
— Тоже видел его лишь однажды, — нехотя проговорил Фернандес. — Он такой странный… И очень-очень старый.
— Странный? В каком смысле?
— Ну… просто странный. Всегда сам по себе. Никогда не появлялся в городе. Другие индейцы старались держаться от него подальше, будто боялись чего-то.
— А чего там бояться-то? — презрительно усмехнулся Рассел. — Я его тоже как-то видел. Обыкновенный старикашка… выглядит лет на сто. На него плюнь покрепче, он • и развалится.
Томас неодобрительно посмотрел в его сторону. Он недолюбливал Рассела.
— Это тебе бы так хотелось, — возразил трактирщик. -А уж он-то на своем веку таких, как ты, видел-перевидел.
Сильва тем временем нарезал копченую свинину и сложил куски в сковородку.
— Говорят, что он может вызывать духов… или наколдовать что-нибудь такое…
Рассел рассмеялся:
— Чепуха! Бред какой-то!
Они расположились у костра и завели разговор, борясь со сном и усталостью. Вустон, Рассел, Александр, Фернандес и Андрес Мачадо. За последнее время примерно около дюжины калифорнийцев изъявили желание присоединиться к их компании, и Сильва, невысокий, широкоплечий потомок индейцев и испанцев, а к тому же еще хороший повар, замечательный погонщик и просто непревзойденный следопыт, входил в их число. Мало кто в то время отважился заходить так далеко в горы, но Сильва представлял в этом смысле исключение, как в прошлом Педро Фахес и отец Гарсес.
— Ну и что ты собираешься делать, когда мы их поймаем? — спросил Рассел у Мачадо.
— В такой глуши немудрено и заблудиться, — усмехнулся Вустон. — Будет странно, если они вообще когда-либо выберутся.
Рассел вынул из кармана жилета сигару.
— Да уж, точно, я бы очень удивился, — согласился он. — В такой преисподне может случиться все что угодно.
Мачадо презрительно посмотрел на них.
— Это ваше дело, — отрывисто произнес он. — Мне нужна только девка и хороший кнут. Остальное меня не касается.
— А как же Шон Малкерин? Тот самый, который украл у тебя невесту?
— Вот тут мы и отдохнем, — объявил Хуан.
Он тяжело опустился на землю и остался неподвижно сидеть, привалившись спиной к валуну.
— Дальше идти нельзя. Они слишком близко.
— Близко? Но ведь никого не видно!
— Я знаю.
— Мы должны добраться до золота, Хуан. Иначе у нас отберут ранчо.
— Это так важно? Если дело в земле, то ее кругом сколько хочешь. Отправляйтесь куда-нибудь еще и возьмите себе угодья побольше. Я могу показать вам такое место, там прекрасная земля.
— Но ведь ранчо — наш дом. Те горы и море стали частью нашей жизни. Там осталась наша шхуна. Там могила моего отца.
— Да… я совсем забыл. — Старец замолчал, а затем немного погодя покачал головой: — Враги слишком близко. Могут найти нас и забрать все.
— Они ничего не получат, — решительно заявила Эйлин Малкерин. — Они ничего не получат, Хуан. Ничего, кроме больших неприятностей на свою голову. Я не отдам им свой дом, Хуан. И ничего им не отдам, слышишь? Ничего!
— А что за люди преследуют нас? Они плохие?
— Хуже не бывает, — ответила Эйлин. — Одного из них зовут Вустон, а еще с ними наверняка едет Крутой Рассел, Томас Александр и Хорхе Фернандес.
— Фернандес? Такой худой и злобный человек?
— Да… и еще Андрее Мачадо.
Хуан поднял с земли небольшую щепку и принялся водить ею по песку.
— Фернандес… помню, помню. Кажется, он убил девушку? Ту девушку из индейского племени?..
— Он самый.
— Я знал ее. Иногда она приносила мне frijoles note 8… Очень славная девушка.
Еще с минуту он просидел молча, а затем сокрушенно покачал головой:
— Нет. Не могу. Вы мои друзья. Я верю. Но это совсем не то, что вы думаете. Там нет великого богатства, а так, немного золота, добраться до которого к тому же совсем не легко. Может быть, вам его и хватило бы… но я не смею так рисковать.
Шон опустился на землю рядом с ним:
— Послушай, Старец, тогда идите без меня. Я останусь здесь и задержу их.
— Они убьют тебя.
— Не раньше, чем я сам с ними разделаюсь. Бери сеньору, Мариану… поезжайте. Я остаюсь.
— Если ты остаешься, — вмешался в разговор Монтеро, — то и я с тобой.
Старик переводил взгляд с одного на другого, качая головой.
— Вы храбрые люди, славные люди. — Он снова замолчал, а затем вздохнул и опять покачал головой. — Тогда отдохните немного. Дайте отдых лошадям. Вон за теми зарослями есть яма, в которой всегда стоит вода, отведите их туда, пусть напьются. Мы должны ехать.
Затем, отойдя в сторону, он повернулся ко всем спиной, лег на земле, свернулся калачиком в тени и заснул.
Эйлин Малкерин взглянула на сына:
— Мы не имеем права так поступить, Шон. Мне кажется, что то место, куда он ведет нас, какое-то особенное. Возможно, даже святыня.
— Может, и так. Я тоже очень переживаю за него. Но сделаем, как я сказал: вы поедете с ним, а я останусь.
— Или мы едем все вместе… или не едет никто.
— Сеньора, я…
— Нет. Я люблю наше ранчо, оно очень дорого мне, но никакое ранчо не стоит крови моего сына. Нет… мы едем все или никто.
Шон прекрасно знал, что с матерью спорить бесполезно.
— Скажи, а что за золото привозил отец? — спросил он, переводя разговор в другое русло. — Просто руда или уже обработанное?
— Я его никогда не видела.
Монтеро увел лошадей, и Шон привалился спиной к валуну. Он устал, слишком устал. Долгие переезды, постоянное беспокойство, а тут еще новые проблемы… Закрыв глаза, капитан крепко, до боли в руках, сжал кулаки. Он должен что-то придумать, должен что-то предпринять, чтобы спасти их всех. Хуана, мать, Мариану…
А как же Монтеро? Он хороший человек, и вместе им наверняка удастся сделать то, что следовало сделать уже давно. Они будут держаться до последнего. На все воля Божья… значит, такова судьба.
Внезапно он почувствовал у себя на плече чью-то руку и тут же открыл глаза. Солнце стояло уже высоко. Хуан дождался, когда Шон окончательно проснется.
— Ты хорошо отдохнул, сынок. Время ехать.
— А ты бы не мог рассказать нам, как туда добраться? А сам спрятался бы где-нибудь поблизости и отдохнул.
— Мы на одной из дорог моих воспоминаний, путешествие по ней идет мне на пользу.
— Мой муж очень уважал тебя, — заметила Эйлин.
— Он был хорошим человеком, сеньора. Уважал старые традиции. Когда древние боги говорили, внимал им.
— Древние боги?
— Они здесь повсюду, ибо они обитают там, где ничто не нарушает их покоя. Если, придя в пустыню, человек хранит благоговейное молчание, то боги иногда могут приблизиться к нему. Если ты почитаешь их мир, то они будут благосклонны к тебе. Преследующие нас сами не ведают, что творят. — Хуан взглянул на нее: — Древние знают тебя. Они знают, что ты принадлежала ему и что ты тихая женщина…
Она улыбнулась:
— Ты меня плохо знаешь, Хуан, иначе бы никогда такого не сказал. Я сильная, самоуверенная и к тому же властная женщина.
Он пожал плечами:
— Но умеешь хранить молчание в пустыне. И это главнее всего. Важно привыкнуть жить в молчании.
С этими словами он подошел к своему коню.
— Времени нет. Пора ехать.
Андрес Мачадо первым достиг костра. Быстро оглядевшись и на всякий случай объехав небольшую лужайку, он дождался Рассела.
— Значит, мы видели дым вот этого костра. Интересно, зачем они его разжигали?
Мачадо неопределенно пожал плечами.
— Чтобы кофе сварить. — Перекинув ногу через седло, он легко спрыгнул на землю. — Что ж, последуем их примеру. — Он обернулся и крикнул куда-то в сторону: — Сильва! Готовь еду, мы остановимся здесь.
— Костер — сигнал, — пробормотал Сильва.
Все недоверчиво уставились на него:
— Сигнал? Но кому?
Он пожал плечами:
— На костре готовилась еда, остались следы жира, а вот здесь кто-то из них выплеснул на землю кофейную гущу. Но еще костер им понадобился, чтобы подать кому-то знак.
— А кому его подавать-то? — нетерпеливо переспросил Александр. — Здесь во всей округе нет ни души. В такой глуши даже индейцы не живут.
— И все же это сигнал, — продолжал стоять на своем Сильва.
— А тот краснокожий старикашка? О нем что-нибудь известно? — спросил Вустон. — Я видел его только раз, но он имел какие-то дела с Малкерином.
— Я его не знаю, — сказал Томас, потупившись.
— Тоже видел его лишь однажды, — нехотя проговорил Фернандес. — Он такой странный… И очень-очень старый.
— Странный? В каком смысле?
— Ну… просто странный. Всегда сам по себе. Никогда не появлялся в городе. Другие индейцы старались держаться от него подальше, будто боялись чего-то.
— А чего там бояться-то? — презрительно усмехнулся Рассел. — Я его тоже как-то видел. Обыкновенный старикашка… выглядит лет на сто. На него плюнь покрепче, он • и развалится.
Томас неодобрительно посмотрел в его сторону. Он недолюбливал Рассела.
— Это тебе бы так хотелось, — возразил трактирщик. -А уж он-то на своем веку таких, как ты, видел-перевидел.
Сильва тем временем нарезал копченую свинину и сложил куски в сковородку.
— Говорят, что он может вызывать духов… или наколдовать что-нибудь такое…
Рассел рассмеялся:
— Чепуха! Бред какой-то!
Они расположились у костра и завели разговор, борясь со сном и усталостью. Вустон, Рассел, Александр, Фернандес и Андрес Мачадо. За последнее время примерно около дюжины калифорнийцев изъявили желание присоединиться к их компании, и Сильва, невысокий, широкоплечий потомок индейцев и испанцев, а к тому же еще хороший повар, замечательный погонщик и просто непревзойденный следопыт, входил в их число. Мало кто в то время отважился заходить так далеко в горы, но Сильва представлял в этом смысле исключение, как в прошлом Педро Фахес и отец Гарсес.
— Ну и что ты собираешься делать, когда мы их поймаем? — спросил Рассел у Мачадо.
— В такой глуши немудрено и заблудиться, — усмехнулся Вустон. — Будет странно, если они вообще когда-либо выберутся.
Рассел вынул из кармана жилета сигару.
— Да уж, точно, я бы очень удивился, — согласился он. — В такой преисподне может случиться все что угодно.
Мачадо презрительно посмотрел на них.
— Это ваше дело, — отрывисто произнес он. — Мне нужна только девка и хороший кнут. Остальное меня не касается.
— А как же Шон Малкерин? Тот самый, который украл у тебя невесту?