С трудом оторвавшись от своих мыслей, я подумал о поездке в Сент-Луис. Дорога туда и обратно на поезде займет несколько дней, тех дней, когда мне хотелось бы находиться здесь. Конечно, в Сент-Луисе наверняка можно найти какую-то важную информацию, но я чувствовал, что основные события ждут меня в этом городке или поблизости от него.
Именно в тот момент я вспомнил Портиса. Сент-Луис его город. Уж если его нет в Сент-Луисе, то можно биться об заклад, что он либо в Начесе, либо в Новом Орлеане.
Портис продавал информацию. Насколько я знал, он не был замешан ни в каких криминальных делах, однако в выборе клиентов не отличался щепетильностью и поставлял сведения как преступникам, так и служителям закона, а также всем другим, кто чем-то интересовался.
Чего Портис не знал, он мог разузнать, и он мой друг.
Мы встретились в Эль-Пасо, где в одном темном переулке я снял с него трех бандитов. Высокий, худой, сутулый, он сменил много профессий — работал актером, учителем, клерком в «Уэллс Фарго», а иногда и журналистом. В разговорах мы обнаружили, что между нами много общего. Мне нравился этот человек, как, по-моему, и я ему.
Выйдя из ресторана, я пересек улицу, направляясь к станции, и посмотрел в сторону запасных путей. Персональный вагон испарился.
Возвратившись в отель, я написал короткую записку Портису.
«Мне нужна любая информация, касающаяся покойных Харольда и Аделаиды Магоффинов. Вероятно, служащих отеля. Оставили невостребованный багаж. Пьер Ван Шендель, кладовщик, знает или знал о багаже. Если возможно, перешли его мне в том виде, как есть. П. В. Ш. разрешил за двадцать долларов взять оттуда бумаги. Сделай, что можешь. Сведения требуются немедленно».
В течение следующих двух дней я думал, рассеянно чертя карандашом на бумаге, перечитывал письма и изучал фотографии. Затем со станции принесли телеграмму: «Не суйся».
Мой ответ выглядел столь же кратким: «Невозможно. Необходимо чрезвычайно».
Портис очень хитер. Если сказал «не суйся», у него на то есть веские причины. Его совет — не прихоть. Тем не менее я не собирался прекращать поиски. И все же совет показался мне загадочным. Почему вдруг поиски пропавшей девушки стали такими опасными, что Портис советует мне не соваться?
Вернувшись в свой номер, я подставил стул под дверную ручку, вытянулся на кровати, положив руки под голову, и стал обдумывать ситуацию.
Найти ребенка, пропавшего двенадцать лет назад, казалось несложным делом. Задача требовала терпения, старания и некоторого воображения. Но это на первый взгляд. Стоило начать ее раскручивать, как внешняя простота тут же улетучивалась и возникала масса вопросов, не имевших ответов.
Почему родители ребенка не хотели, чтобы их нашли? Они поддерживали связь, насколько мне пока удалось установить, лишь с двумя такими же странными людьми, теперь покойными. И те, и другие были довольно молодыми, и это меня насторожило. Как они умерли? Почему оба покончили счеты с жизнью в течение относительно короткого отрезка времени? Один, конечно, может умереть от чего угодно. Но двое? Хотя такое тоже случается. Я, наверное, слишком подозрителен.
Вероятно, у меня разыгралось воображение. Золота при мне достаточно, чтобы кто-нибудь соблазнился и решился на грабеж, а Молли вполне искренне объяснила свою реакцию на фотографию. Портис, возможно, старается увильнуть от работы, на которую у него нет времени.
Все сходилось, но я в такой расклад не верил. Что-то тут не так, совсем не так. Я чувствовал, что лезу не в свое дело и за это могу поплатиться.
Во что же я вмешиваюсь? Я не детектив. У меня нет опыта расследования. Как страж закона, ни с чем подобным не сталкивался. Я всего лишь безработный ковбой, который где только мог зарабатывал себе на жизнь. Прошло несколько дней, я истратил немного денег, выданных мне на расходы, но так ничего и не обнаружил. Скорее всего мне самому придется ехать в Сент-Луис. Но Портис в этом городе — как рыба в воде. Он вхож даже в самые темные и самые тайные уголки уголовного подполья. А что смогу разыскать я, действуя самостоятельно?
Раздражение и беспокойство овладевали мной, и мне казалось, что я открыл причину. За мной следили. Зачем? Посмотреть, делаю ли я свою работу? Или, может, я кому-то мешал? Или кто-то очень интересовался тем, что я обнаружил? Возможно, чтобы потом занять мое место и взять дело в свои руки, убрав меня?
Я пожалел, что не сижу у себя дома за чашкой кофе и не обсуждаю все мои проблемы с Ма. Моя мать, старая Эм Тэлон, которая до замужества носила имя Эмили Сэкетт, — одна из самых проницательных женщин, которых я когда-либо встречал. Она умела разглядеть суть вопроса. Но Ма находилась сейчас за много миль отсюда на нашем ранчо в Колорадо, и мне придется распутывать клубок самому.
Допустим, я оседлаю коня и уеду в город. За мной будут следить там? Вот и узнаю, кто мной интересуется и зачем.
С другой стороны, я хотел быть здесь и получить багаж Магоффинов, если он вдруг прибудет. За двенадцать лет его могли украсть, продать, потерять или отдать.
В одном я не сомневался: если багаж все еще на месте, Портис его найдет. «Положись на Портиса, — утешил я себя, — и пусть все идет своим чередом».
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Именно в тот момент я вспомнил Портиса. Сент-Луис его город. Уж если его нет в Сент-Луисе, то можно биться об заклад, что он либо в Начесе, либо в Новом Орлеане.
Портис продавал информацию. Насколько я знал, он не был замешан ни в каких криминальных делах, однако в выборе клиентов не отличался щепетильностью и поставлял сведения как преступникам, так и служителям закона, а также всем другим, кто чем-то интересовался.
Чего Портис не знал, он мог разузнать, и он мой друг.
Мы встретились в Эль-Пасо, где в одном темном переулке я снял с него трех бандитов. Высокий, худой, сутулый, он сменил много профессий — работал актером, учителем, клерком в «Уэллс Фарго», а иногда и журналистом. В разговорах мы обнаружили, что между нами много общего. Мне нравился этот человек, как, по-моему, и я ему.
Выйдя из ресторана, я пересек улицу, направляясь к станции, и посмотрел в сторону запасных путей. Персональный вагон испарился.
Возвратившись в отель, я написал короткую записку Портису.
«Мне нужна любая информация, касающаяся покойных Харольда и Аделаиды Магоффинов. Вероятно, служащих отеля. Оставили невостребованный багаж. Пьер Ван Шендель, кладовщик, знает или знал о багаже. Если возможно, перешли его мне в том виде, как есть. П. В. Ш. разрешил за двадцать долларов взять оттуда бумаги. Сделай, что можешь. Сведения требуются немедленно».
В течение следующих двух дней я думал, рассеянно чертя карандашом на бумаге, перечитывал письма и изучал фотографии. Затем со станции принесли телеграмму: «Не суйся».
Мой ответ выглядел столь же кратким: «Невозможно. Необходимо чрезвычайно».
Портис очень хитер. Если сказал «не суйся», у него на то есть веские причины. Его совет — не прихоть. Тем не менее я не собирался прекращать поиски. И все же совет показался мне загадочным. Почему вдруг поиски пропавшей девушки стали такими опасными, что Портис советует мне не соваться?
Вернувшись в свой номер, я подставил стул под дверную ручку, вытянулся на кровати, положив руки под голову, и стал обдумывать ситуацию.
Найти ребенка, пропавшего двенадцать лет назад, казалось несложным делом. Задача требовала терпения, старания и некоторого воображения. Но это на первый взгляд. Стоило начать ее раскручивать, как внешняя простота тут же улетучивалась и возникала масса вопросов, не имевших ответов.
Почему родители ребенка не хотели, чтобы их нашли? Они поддерживали связь, насколько мне пока удалось установить, лишь с двумя такими же странными людьми, теперь покойными. И те, и другие были довольно молодыми, и это меня насторожило. Как они умерли? Почему оба покончили счеты с жизнью в течение относительно короткого отрезка времени? Один, конечно, может умереть от чего угодно. Но двое? Хотя такое тоже случается. Я, наверное, слишком подозрителен.
Вероятно, у меня разыгралось воображение. Золота при мне достаточно, чтобы кто-нибудь соблазнился и решился на грабеж, а Молли вполне искренне объяснила свою реакцию на фотографию. Портис, возможно, старается увильнуть от работы, на которую у него нет времени.
Все сходилось, но я в такой расклад не верил. Что-то тут не так, совсем не так. Я чувствовал, что лезу не в свое дело и за это могу поплатиться.
Во что же я вмешиваюсь? Я не детектив. У меня нет опыта расследования. Как страж закона, ни с чем подобным не сталкивался. Я всего лишь безработный ковбой, который где только мог зарабатывал себе на жизнь. Прошло несколько дней, я истратил немного денег, выданных мне на расходы, но так ничего и не обнаружил. Скорее всего мне самому придется ехать в Сент-Луис. Но Портис в этом городе — как рыба в воде. Он вхож даже в самые темные и самые тайные уголки уголовного подполья. А что смогу разыскать я, действуя самостоятельно?
Раздражение и беспокойство овладевали мной, и мне казалось, что я открыл причину. За мной следили. Зачем? Посмотреть, делаю ли я свою работу? Или, может, я кому-то мешал? Или кто-то очень интересовался тем, что я обнаружил? Возможно, чтобы потом занять мое место и взять дело в свои руки, убрав меня?
Я пожалел, что не сижу у себя дома за чашкой кофе и не обсуждаю все мои проблемы с Ма. Моя мать, старая Эм Тэлон, которая до замужества носила имя Эмили Сэкетт, — одна из самых проницательных женщин, которых я когда-либо встречал. Она умела разглядеть суть вопроса. Но Ма находилась сейчас за много миль отсюда на нашем ранчо в Колорадо, и мне придется распутывать клубок самому.
Допустим, я оседлаю коня и уеду в город. За мной будут следить там? Вот и узнаю, кто мной интересуется и зачем.
С другой стороны, я хотел быть здесь и получить багаж Магоффинов, если он вдруг прибудет. За двенадцать лет его могли украсть, продать, потерять или отдать.
В одном я не сомневался: если багаж все еще на месте, Портис его найдет. «Положись на Портиса, — утешил я себя, — и пусть все идет своим чередом».
Глава 4
Стоял ясный, солнечный день. Городок лежал на голой равнине — ни деревца, ни кустика высотой выше колена. Вдалеке на горизонте синели холмы, и, оглянувшись, я понял, что за мной не следят. На столь безнадежной, обнажен ной земле для этого нет никакой возможности.
В нескольких милях от города я обнаружил впадину, на дне которой скопилось немного воды и росла свежая зеленая трава. Пустив коня пастись, я устроился на склоне, чтобы подремать на теплом солнышке. Лежа на земле, я сразу же засек бы любого приближающегося всадника.
За все мои труды я не получил ничего, кроме короткого отдыха и солнечного света. Мой конь, однако, досыта наелся сочной травы, вкус которой он, кажется, одобрил. Никто не попытался следовать за мной, никто, похоже, даже не подозревал, что я уехал из города.
Джона Топпа оставили наблюдать за мной? Если так, то один ли он?
Пока я загорал, а тишину прерий нарушал лишь хруст моего коня, с удовольствием жующего траву, мой ум не бездействовал. Пожалуй, лучше места для того, чтобы пораскинуть мозгами, не найдешь, и я медленно, шаг за шагом старался добраться до какого-нибудь умозаключения, однако в конце раздумий я был в своих догадках не дальше, чем вначале.
Прибытие поезда — единственное развлечение для всех обитателей города, встретить его на станции собирается чуть ли не половина населения. Я тоже стоял на перроне, когда, пыхтя и стуча колесами, паровоз притащил состав и остановился. Беззаботно прогуливаясь, я заглянул в багажный вагон, там для меня ничего не оказалось.
Возле станции стояло несколько упряжек. В одной приехал владелец ранчо, встречающий дочь. Когда она вышла из вагона, все, кто был на перроне, подошли на пару шагов поближе.
Она стоила их внимания и сознавала это. Прежде чем ступить на платформу, девушка немного помедлила, так, чтобы женщины смогли разглядеть, что на ней надето. Она чуть-чуть приподняла юбку, чтобы не упасть со ступенек, и ее изящный жест позволил собравшимся парням взглянуть на то, что обычно именуют стройной ножкой.
Быстро определив незнакомца подходящего возраста, она с интересом глянула на меня, но мои мысли были в тот момент заняты совсем другим. Правда, ее взгляд я все же заметил.
Джон Топп тоже явился на вокзал и сидел на лавке у стены станционного здания. Его лицо не выражало никакого любопытства к происходящему. Обратив внимание на его габариты и тяжелые кулаки, я сделал в уме «зарубку» быть осторожным. Мистер Топп — не подарочек, его голыми руками не возьмешь. Он казался сильным, как бык, и таким же решительным. Но моего существования он будто не замечал, и я надеялся, что все так и останется.
Когда поезд ушел, зеваки разбрелись по магазинам и салунам. Салун, который выбрал я, оказался убогим местом, где прислуживал толстый бармен с опухшими, полуприкрыты ми веками и маленькими поросячьими глазками. Он принес мне пиво, потом удалился в противоположный конец бара, поднял свою тушу на высокую табуретку у стойки и погрузил лицо в огромный сандвич.
За соседним столиком возле затянутого паутиной и засиженного мухами окна сидели трое, один из них — мексиканский вакеро. Они пили пиво и лениво перебрасывались ничего не значащими репликами. Здесь было прохладнее, чем на улице, где их лошади отгоняли хвостами мух.
— Никуда, — сказал один из троих. — Никуда они не ездили. Только стояли. В их вагоне, должно быть, жарко. А ветер? Там всегда дует ветер. Они стоят там день за днем и не двигаются, только иногда сидят в тени водонапорной башни. Я вам говорю, они сумасшедшие! Сумасшедшие!
— Ха! Ты называешь их сумасшедшими? Кто спит в грязном сарае? Кто гоняется за скотиной? Он? Он живет в вагоне, как во дворце. Ест все самое лучшее! Пьет, что захочет! И ты называешь его сумасшедшим?
— Если бы я был богат, как он, я бы не стоял там, где жара и ветер. Я бы жил в городе! А они просто стоят там день за днем и ничего не делают.
— Я думаю, они ждут, — спокойно возразил до того молчавший мужчина. — Кого-нибудь или чего-нибудь ждут. По-моему, когда кто-то приедет, они уедут.
— Они не уехали, они приехали сюда, — настаивал первый. — Сюда! Считаешь, это не сумасшествие? Что здесь есть? — Он обвел вокруг широким жестом. — Ничего нет, и все-таки они стоят и ждут.
— Вагона нет, — заметил спокойный мужчина, — а большой человек все еще здесь.
— Что он делает?
— Сидит. Гуляет по улице, возвращается и опять сидит. Он ничего не делает.
Они замолчали, а я отпил глоток пива. Вакеро взглянул в мою сторону и заметил, что я смотрю на них. Я поднял стакан:
— Удачи!
Он опустил глаза в свой пустой стакан и пожал плечами.
Окликнув бармена, я распорядился:
— Пива джентльменам. — И обращаясь к ним, добавил: — Мне повезло. Вернули старый долг. Заплатили шестьдесят долларов. Двухмесячная зарплата!
Бармен неохотно оторвался от сандвича и принес пива. Я взял свой стакан и пересел к ним.
— Буду спать три дня. Буду есть и смотреть, как приходит и уходит поезд. Потом поищу работу. Или поеду дальше.
— Иногда хорошо побездельничать, но здесь вы не найдете работу. Скота нет. Только пара стад да овцы, — с отвращением обрисовал ситуацию один из них.
— Где овцы, там деньги, — прокомментировал спокойный. — Зарежешь телку — ее больше нет. Острижешь овцу — она бегает. Не говори так об овцах.
— У того, в вагоне, у него овцы или коровы?
Вакеро пожал плечами.
— Думал, у него паровозы, но теперь сомневаюсь. Он не покупал скот, а с холма, где я пасу лошадей, его хорошо видно.
— Я слышал, к нему и гости не ходят.
— Ха! Вы так думаете? — Вакеро наклонился через столик. — А вот я лучше знаю. У него недавно были двое! Приходили оба ночью, но не вместе. Через четыре дня после первого приехал второй. Подъезжали в темноте, очень тихо. Когда каждый из них подходил к двери, на него падал свет.
— Пахнет жареным, — определил спокойный. — Почему только ночью? Разве человек в вагоне вор?
— А других не появлялось? — спросил я. — Только двое?
Вакеро покачал головой, потом нерешительно добавил:
— Была еще одна ночь, когда я что-то слышал. Моя собака вела себя беспокойно, словно что-то ее тревожило. Я решил, что волки, но ни одного не увидел. Ничего не увидел. Но собака… собака беспокоилась. Я вернулся, чтобы лечь. Все было тихо. Потом услышал. Бежал человек.
— Верхом?
— Нет. Бежал. Бежал очень быстро, был очень испуган.
— Бежал? Куда он мог бежать, Пабло? Некуда. Все открыто.
— Это бежал человек, — упрямился Пабло. — Не лошадь. Не овца и не корова. Бежал человек, тяжело бежал.
— Куда он направлялся? — спросил я.
Спокойный пожал плечами.
— Вот вопрос! Человек может бежать целый день и целую ночь и никуда не прибежать. Ба! Да ты спал!
— Крик я слышал не во сне, — отрезал Пабло.
Мы все уставились на него.
А он уставился на нас.
— Это случилось позже. Раздался крик. Один крик. Я слышал.
— Животное, — не поверил один. — Может, горный лев.
— Еще пива? — предложил я. — Деньги скоро кончатся, но пока есть — пейте!
Мы пили очень много и стали друзьями. Но они больше не говорили о вагоне и бегущем человеке. Пошли разговоры о скоте, лошадях, лассо и шпорах. Двое из нас пасли коров на пастбищах, заросших кустами, и мы со смаком описывали наши трудности другим, которые в этом ничего не понимали.
Через некоторое время я поднялся и вышел. Позже на улице мне повстречался Пабло.
— Странная вещь, — сказал я. — Бегущий человек и крик.
Вакеро принялся сворачивать сигарету.
— Кричал мужчина, — уточнил он и осторожно провел языком по краю сигаретной бумаги. — Человеку было больно. Очень больно. — Пабло взглянул на меня. — Однажды во время революции я слышал такой крик. — Он прикурил. — Мне показалось, что кричал человек, который посещал вагоны.
— Вагоны?
— Там стояли два. Вагон большого человека и другой, грузовой, всегда запертый.
Сейчас мексиканец не просто разговаривал. Он рассказывал мне.
Очень тихо я произнес:
— Пабло, нам надо поговорить, мае и тебе, но не здесь.
— Я буду с лошадьми, наверное, еще неделю. Это к востоку и немного к северу. Примерно час езды.
— Приеду. — Я повернулся, затем остановился. — Пабло, будь осторожен.
— Да. — Кончик его сигареты засветился. — Я слышал, как кричал человек.
Сидя за кофе у Мэгги, я обдумывал услышанное. Если по степи бежал человек, могли еще остаться следы. Если кто-то что-то потерял там, то пройдет еще немало времени, пока найдут. В конце концов, по этой земле ездили нечасто.
«Джефферсон Хенри, — сказал я про себя, — я начинаю интересоваться тобой».
В нескольких милях от города я обнаружил впадину, на дне которой скопилось немного воды и росла свежая зеленая трава. Пустив коня пастись, я устроился на склоне, чтобы подремать на теплом солнышке. Лежа на земле, я сразу же засек бы любого приближающегося всадника.
За все мои труды я не получил ничего, кроме короткого отдыха и солнечного света. Мой конь, однако, досыта наелся сочной травы, вкус которой он, кажется, одобрил. Никто не попытался следовать за мной, никто, похоже, даже не подозревал, что я уехал из города.
Джона Топпа оставили наблюдать за мной? Если так, то один ли он?
Пока я загорал, а тишину прерий нарушал лишь хруст моего коня, с удовольствием жующего траву, мой ум не бездействовал. Пожалуй, лучше места для того, чтобы пораскинуть мозгами, не найдешь, и я медленно, шаг за шагом старался добраться до какого-нибудь умозаключения, однако в конце раздумий я был в своих догадках не дальше, чем вначале.
Прибытие поезда — единственное развлечение для всех обитателей города, встретить его на станции собирается чуть ли не половина населения. Я тоже стоял на перроне, когда, пыхтя и стуча колесами, паровоз притащил состав и остановился. Беззаботно прогуливаясь, я заглянул в багажный вагон, там для меня ничего не оказалось.
Возле станции стояло несколько упряжек. В одной приехал владелец ранчо, встречающий дочь. Когда она вышла из вагона, все, кто был на перроне, подошли на пару шагов поближе.
Она стоила их внимания и сознавала это. Прежде чем ступить на платформу, девушка немного помедлила, так, чтобы женщины смогли разглядеть, что на ней надето. Она чуть-чуть приподняла юбку, чтобы не упасть со ступенек, и ее изящный жест позволил собравшимся парням взглянуть на то, что обычно именуют стройной ножкой.
Быстро определив незнакомца подходящего возраста, она с интересом глянула на меня, но мои мысли были в тот момент заняты совсем другим. Правда, ее взгляд я все же заметил.
Джон Топп тоже явился на вокзал и сидел на лавке у стены станционного здания. Его лицо не выражало никакого любопытства к происходящему. Обратив внимание на его габариты и тяжелые кулаки, я сделал в уме «зарубку» быть осторожным. Мистер Топп — не подарочек, его голыми руками не возьмешь. Он казался сильным, как бык, и таким же решительным. Но моего существования он будто не замечал, и я надеялся, что все так и останется.
Когда поезд ушел, зеваки разбрелись по магазинам и салунам. Салун, который выбрал я, оказался убогим местом, где прислуживал толстый бармен с опухшими, полуприкрыты ми веками и маленькими поросячьими глазками. Он принес мне пиво, потом удалился в противоположный конец бара, поднял свою тушу на высокую табуретку у стойки и погрузил лицо в огромный сандвич.
За соседним столиком возле затянутого паутиной и засиженного мухами окна сидели трое, один из них — мексиканский вакеро. Они пили пиво и лениво перебрасывались ничего не значащими репликами. Здесь было прохладнее, чем на улице, где их лошади отгоняли хвостами мух.
— Никуда, — сказал один из троих. — Никуда они не ездили. Только стояли. В их вагоне, должно быть, жарко. А ветер? Там всегда дует ветер. Они стоят там день за днем и не двигаются, только иногда сидят в тени водонапорной башни. Я вам говорю, они сумасшедшие! Сумасшедшие!
— Ха! Ты называешь их сумасшедшими? Кто спит в грязном сарае? Кто гоняется за скотиной? Он? Он живет в вагоне, как во дворце. Ест все самое лучшее! Пьет, что захочет! И ты называешь его сумасшедшим?
— Если бы я был богат, как он, я бы не стоял там, где жара и ветер. Я бы жил в городе! А они просто стоят там день за днем и ничего не делают.
— Я думаю, они ждут, — спокойно возразил до того молчавший мужчина. — Кого-нибудь или чего-нибудь ждут. По-моему, когда кто-то приедет, они уедут.
— Они не уехали, они приехали сюда, — настаивал первый. — Сюда! Считаешь, это не сумасшествие? Что здесь есть? — Он обвел вокруг широким жестом. — Ничего нет, и все-таки они стоят и ждут.
— Вагона нет, — заметил спокойный мужчина, — а большой человек все еще здесь.
— Что он делает?
— Сидит. Гуляет по улице, возвращается и опять сидит. Он ничего не делает.
Они замолчали, а я отпил глоток пива. Вакеро взглянул в мою сторону и заметил, что я смотрю на них. Я поднял стакан:
— Удачи!
Он опустил глаза в свой пустой стакан и пожал плечами.
Окликнув бармена, я распорядился:
— Пива джентльменам. — И обращаясь к ним, добавил: — Мне повезло. Вернули старый долг. Заплатили шестьдесят долларов. Двухмесячная зарплата!
Бармен неохотно оторвался от сандвича и принес пива. Я взял свой стакан и пересел к ним.
— Буду спать три дня. Буду есть и смотреть, как приходит и уходит поезд. Потом поищу работу. Или поеду дальше.
— Иногда хорошо побездельничать, но здесь вы не найдете работу. Скота нет. Только пара стад да овцы, — с отвращением обрисовал ситуацию один из них.
— Где овцы, там деньги, — прокомментировал спокойный. — Зарежешь телку — ее больше нет. Острижешь овцу — она бегает. Не говори так об овцах.
— У того, в вагоне, у него овцы или коровы?
Вакеро пожал плечами.
— Думал, у него паровозы, но теперь сомневаюсь. Он не покупал скот, а с холма, где я пасу лошадей, его хорошо видно.
— Я слышал, к нему и гости не ходят.
— Ха! Вы так думаете? — Вакеро наклонился через столик. — А вот я лучше знаю. У него недавно были двое! Приходили оба ночью, но не вместе. Через четыре дня после первого приехал второй. Подъезжали в темноте, очень тихо. Когда каждый из них подходил к двери, на него падал свет.
— Пахнет жареным, — определил спокойный. — Почему только ночью? Разве человек в вагоне вор?
— А других не появлялось? — спросил я. — Только двое?
Вакеро покачал головой, потом нерешительно добавил:
— Была еще одна ночь, когда я что-то слышал. Моя собака вела себя беспокойно, словно что-то ее тревожило. Я решил, что волки, но ни одного не увидел. Ничего не увидел. Но собака… собака беспокоилась. Я вернулся, чтобы лечь. Все было тихо. Потом услышал. Бежал человек.
— Верхом?
— Нет. Бежал. Бежал очень быстро, был очень испуган.
— Бежал? Куда он мог бежать, Пабло? Некуда. Все открыто.
— Это бежал человек, — упрямился Пабло. — Не лошадь. Не овца и не корова. Бежал человек, тяжело бежал.
— Куда он направлялся? — спросил я.
Спокойный пожал плечами.
— Вот вопрос! Человек может бежать целый день и целую ночь и никуда не прибежать. Ба! Да ты спал!
— Крик я слышал не во сне, — отрезал Пабло.
Мы все уставились на него.
А он уставился на нас.
— Это случилось позже. Раздался крик. Один крик. Я слышал.
— Животное, — не поверил один. — Может, горный лев.
— Еще пива? — предложил я. — Деньги скоро кончатся, но пока есть — пейте!
Мы пили очень много и стали друзьями. Но они больше не говорили о вагоне и бегущем человеке. Пошли разговоры о скоте, лошадях, лассо и шпорах. Двое из нас пасли коров на пастбищах, заросших кустами, и мы со смаком описывали наши трудности другим, которые в этом ничего не понимали.
Через некоторое время я поднялся и вышел. Позже на улице мне повстречался Пабло.
— Странная вещь, — сказал я. — Бегущий человек и крик.
Вакеро принялся сворачивать сигарету.
— Кричал мужчина, — уточнил он и осторожно провел языком по краю сигаретной бумаги. — Человеку было больно. Очень больно. — Пабло взглянул на меня. — Однажды во время революции я слышал такой крик. — Он прикурил. — Мне показалось, что кричал человек, который посещал вагоны.
— Вагоны?
— Там стояли два. Вагон большого человека и другой, грузовой, всегда запертый.
Сейчас мексиканец не просто разговаривал. Он рассказывал мне.
Очень тихо я произнес:
— Пабло, нам надо поговорить, мае и тебе, но не здесь.
— Я буду с лошадьми, наверное, еще неделю. Это к востоку и немного к северу. Примерно час езды.
— Приеду. — Я повернулся, затем остановился. — Пабло, будь осторожен.
— Да. — Кончик его сигареты засветился. — Я слышал, как кричал человек.
Сидя за кофе у Мэгги, я обдумывал услышанное. Если по степи бежал человек, могли еще остаться следы. Если кто-то что-то потерял там, то пройдет еще немало времени, пока найдут. В конце концов, по этой земле ездили нечасто.
«Джефферсон Хенри, — сказал я про себя, — я начинаю интересоваться тобой».
Глава 5
На рассвете я шел к «Кухне Мэгги». Небо на востоке уже наливалось желтизной, но на западе несколько ленивых звезд все еще упрямо не желали закатываться за горизонт. Мои каблуки громко стучали по тротуару, и звук шагов далеко разносился по улице в предутренней тишине.
На станции в окнах дежурного горел огонек. Кроме того, светились окна в отеле и ресторане.
Главная улица города с обеих сторон выходила в прерию. Она выглядела унылой и пустынной, серые, побитые ветром и непогодой каркасные дома постепенно обретали очертания на фоне светлеющего неба.
Но почему именно здесь? Из всех возможных мест?
Когда я вошел, Герман наливал кофе.
— Садитесь, — пригласил он. — Я выпью кофе вместе с вами.
— Знаете вакеро по имени Пабло? — Я принес свою чашку к столику.
— Знаю. Хороший парень. Прекрасно владеет лассо и безупречно держится в седле. Может даже тяжелую лошадь привести к финишу.
— Мы с ним немного поболтали. Он пасет табун на холмах.
— Работает на «Перевернутом У». Ребята называют это клеймо «Игрек наоборот». Небольшое ранчо, сейчас переживает тяжелые времена из-за засухи. У них скот разбросан по всей округе, везде, где можно найти воду и траву.
— Мне он понравился.
— Мне тоже. Но он тертый калач. Он ездил вместе с одной мексиканской командой — охотился и воевал с апачами по ту сторону границы. Он пристал к ним, когда ему было пятнадцать, и в течение следующих семи лет не расставался. В него стреляли, его резали, царапали, кусали и жевали, но он все-таки до сих пор в седле.
Герман вернулся на кухню. Я допил кофе и потянулся за кофейником, когда дверь открылась. Вошел тот самый железнодорожник, которого я видел в первый день в городе, и направился к моему столику. Он положил на него письмо и сказал:
— Наш общий друг просил передать это вам. Не доверяет почте.
— Спасибо.
— Меня зовут Риббл. Если чем-нибудь могу помочь, дайте мне знать.
Он отошел к другому столику и сел. Минуту я глядел на письмо. Портис. Его рука. Если Портис не доверяет даже почте…
Я вскрыл конверт. Выпала багажная квитанция. А мой взгляд упал на первую строчку письма.
«Убери эту квитанцию в карман. Никто не должен ее видеть. Магоффинов убили. Никаких следов, никаких подозреваемых. Все очень неожиданно, все очень тихо. Они приехали что-то продать. Мы не знаем что, кому и за сколько. Очевидно, что Магоффины не ожидали никаких осложнений. Им подсунули бутылку вина. Оно оказалось отравленным. После их смерти вещи тщательно обыскали. Совершенно случайно я нашел Пьера и проверил, встречал ли их кто-нибудь по прибытии, тогда и услышал о невостребованном багаже. Невостребованном, по-моему, нарочно. Пьер разрешил пинкертонам осмотреть один чемодан. И не сказал о втором. Он надеялся на будущее, был уверен, что попал на какую-то золотую жилу, которая должна принести ему большие деньги. А он жаден.
Я не осматривал чемодан, а отослал его Пенни Логан. Она владелица небольшого отеля.
Поезжай туда. Сними на ночь комнату. Она сделает все остальное. Ради Бога, будь осторожен! Кем бы ни были те люди, они не шутят».
Подпись отсутствовала. Сам этот факт определял меру его страха. Очевидно, Портис не хотел, чтобы ниточка потянулась к нему. Хотя, на мой взгляд, трогать его не имело смысла. Меня наняли, чтобы найти девушку. Она должна стать наследницей всего, чем владел Джефферсон Хенри. Но почему убили Магоффинов и кто? Что за гости приезжали в персональный вагон посреди ночи? Кого преследовали в прерии?
В углу комнаты стояла пузатая печка. Я подошел к ней, чиркнул спичкой и сжег письмо с конвертом.
Вдруг мне захотелось отказаться от дела. В конце концов, я не детектив, а бродячий ковбой, берущийся за любую работу. Однако вся штука заключалась в том, что я уже не мог вернуть полученные деньги. И я не был уверен, что меня не убьют, если я даже прекращу расследование. Может, я уже знал слишком много или мои враги думали, что знаю слишком много.
Единственный выход находился в конце тоннеля. Мне ничего не оставалось, как отыскать туда дорогу.
Больше того, теперь меня беспокоила судьба девушки, которую я взялся найти, Нэнси Хенри. Все, что случилось, случилось из-за нее, и она сама могла быть в опасности. Я не переставал задавать себе вопрос: с какой стати Джефферсон так старался найти ее? Возможно, хотел защитить? Взгляд в прошлое Хенри мог оказаться полезным, если бы у меня имелось в запасе лишнее время.
Стремясь показать невидимому соглядатаю, что продолжаю работать над порученным мне делом, я сел и написал несколько писем людям с темным прошлым и без него, которые могли знать Магоффинов, Уэйда Холлетта, Джона Топпа и даже Джефферсона Хенри.
Незадолго перед тем, как пришел поезд, я отнес письма на станцию и отправил их с почтовым вагоном. Некоторые из них затем дилижансом доставят в места, находящиеся вдалеке от железной дороги.
Я не испытывал особых надежд на успех, но люди, к которым обратился, были в курсе того, что происходило, потому что среди преступников секретов почти нет, а осведомленность часто помогала сохранить жизнь.
Если за мной следят, решил я, надо поступать так, чтобы не вызывать подозрений. Значит, первым делом следует просмотреть багаж, который держала для меня Пенни Логан, и отправить его обратно, также не вызывая подозрений.
Зайдя в магазин, я слонялся по нему, пока ко мне не подошел хозяин.
— Ищете что-нибудь особое?
Убедившись, что в магазине нет ничего подобного, я заявил, что мне необходим большой чемодан, и руками показал, какого размера.
— Похоже, мне придется съездить в Сент-Луис, — объяснил я достаточно громко, чтобы меня услышали остальные покупатели, — а в чемодан я сложу вещи, чтобы оставить их на хранение, пока буду отсутствовать.
— Сожалею, мистер. У меня нет такого большого, — признался хозяин.
— Говорят, здесь есть еще большой магазин Ларкина. Может, там найду что-нибудь подходящее? — спросил я.
— Ларкин? Это не в городе — двадцать миль к западу. Да, у них очень большие запасы товаров. Думаю, там подберете то, что ищете.
— Заодно прокачусь на поезде, — улыбнулся я. — Вы катались?
— Нет, — насупился хозяин, — и не хочу. Они мчатся как полоумные. Один железнодорожник сообщил, что паровоз идет со скоростью сорок миль в час! Он, конечно, соврал, но даже и потише слишком быстро для меня.
— Что вы говорите! А мне нравится. Вот и прокачусь к Ларкину.
— Извините, что ничем не могу помочь вам. У Ларкина больше места, чем у меня, он может себе позволить хранить такие громоздкие вещи.
Когда я возвращался в ресторан, все было тихо, только в «3олотой шпоре» играло пианино. У Мэгги, за столиком возле окна, я увидел Джона Топпа. Более чем вероятно, он наблюдал за каждым моим шагом, чего я и добивался.
Подошла Молли Флетчер и взяла у меня заказ.
— Собираюсь прокатиться на поезде, — похвастался я. — Еду к Ларкину кое-что купить, новый чемодан, например, и еще кое-что. Вы когда-нибудь путешествовали поездом?
— Да.
— Я поеду туда и обратно. Вернусь к ужину. Что-то не верится. Слишком быстро!
По правде сказать, мне часто приходилось ездить на поездах и первым, и вторым, и третьим классом, но они не могли этого знать. Завладев вниманием публики, я опять начал подробно объяснять, почему мне необходим большой чемодан.
— В Сент-Луисе надо выглядеть прилично, — продолжал я развивать тему, — с мешком туда не попрешь, и одеться стоит получше.
Молли работала быстро и ловко. В своем полосатом льняном платье и белоснежном переднике выглядела она просто здорово.
— Как вы себя чувствуете в роли совладелицы ресторана? — спросил я.
Джон Топп ел, но при моем вопросе его рука замерла на полпути ко рту.
— Мне нравится. Кажется, я нашла свое место, а мистер Шафер относится ко мне почти как отец.
— Если кто-нибудь вздумает вас беспокоить, пожалуйтесь ему. Старик умеет обращаться с ружьем.
Молли подала мне ужин и ушла на кухню. Кроме меня и Топпа, в зале сидели еще двое: худой пожилой мужчина, который, как я видел, сошел с поезда, и китаец. Не простой Джон — китаец из прачечной, а элегантно одетый, симпатичный человек лет пятидесяти, в костюме, который сшили не иначе как в Лондоне. Мой брат учился там и одевался у лучших портных, так что на сей счет я не мог ошибиться. Кстати, брат и сейчас живет в Англии.
Китайский джентльмен ел медленно и, казалось, ничего не замечал вокруг. Долговязый, быстро набив желудок, резко встал, оставил на столике монету и направился к двери. Он слегка прихрамывал на правую ногу.
Я застыл от изумления. Все мои чувства резко обострились. Эта хромота, опущенные вниз усы, слегка волнистые густые волосы… Ба, да это Лысая Башка!
Мой взгляд метнулся к Топпу. Обе его руки лежали на краю стола, словно он собирался встать, но что-то его остановило. Затем он медленно расслабился, откинулся на спинку стула и вдруг посмотрел на меня.
Топп его тоже знал. Том Бегготт из Арканзаса. Профессиональный убийца.
Если он приехал, значит, на то есть серьезная причина. Кого-то ждет пуля.
Кого?
На станции в окнах дежурного горел огонек. Кроме того, светились окна в отеле и ресторане.
Главная улица города с обеих сторон выходила в прерию. Она выглядела унылой и пустынной, серые, побитые ветром и непогодой каркасные дома постепенно обретали очертания на фоне светлеющего неба.
Но почему именно здесь? Из всех возможных мест?
Когда я вошел, Герман наливал кофе.
— Садитесь, — пригласил он. — Я выпью кофе вместе с вами.
— Знаете вакеро по имени Пабло? — Я принес свою чашку к столику.
— Знаю. Хороший парень. Прекрасно владеет лассо и безупречно держится в седле. Может даже тяжелую лошадь привести к финишу.
— Мы с ним немного поболтали. Он пасет табун на холмах.
— Работает на «Перевернутом У». Ребята называют это клеймо «Игрек наоборот». Небольшое ранчо, сейчас переживает тяжелые времена из-за засухи. У них скот разбросан по всей округе, везде, где можно найти воду и траву.
— Мне он понравился.
— Мне тоже. Но он тертый калач. Он ездил вместе с одной мексиканской командой — охотился и воевал с апачами по ту сторону границы. Он пристал к ним, когда ему было пятнадцать, и в течение следующих семи лет не расставался. В него стреляли, его резали, царапали, кусали и жевали, но он все-таки до сих пор в седле.
Герман вернулся на кухню. Я допил кофе и потянулся за кофейником, когда дверь открылась. Вошел тот самый железнодорожник, которого я видел в первый день в городе, и направился к моему столику. Он положил на него письмо и сказал:
— Наш общий друг просил передать это вам. Не доверяет почте.
— Спасибо.
— Меня зовут Риббл. Если чем-нибудь могу помочь, дайте мне знать.
Он отошел к другому столику и сел. Минуту я глядел на письмо. Портис. Его рука. Если Портис не доверяет даже почте…
Я вскрыл конверт. Выпала багажная квитанция. А мой взгляд упал на первую строчку письма.
«Убери эту квитанцию в карман. Никто не должен ее видеть. Магоффинов убили. Никаких следов, никаких подозреваемых. Все очень неожиданно, все очень тихо. Они приехали что-то продать. Мы не знаем что, кому и за сколько. Очевидно, что Магоффины не ожидали никаких осложнений. Им подсунули бутылку вина. Оно оказалось отравленным. После их смерти вещи тщательно обыскали. Совершенно случайно я нашел Пьера и проверил, встречал ли их кто-нибудь по прибытии, тогда и услышал о невостребованном багаже. Невостребованном, по-моему, нарочно. Пьер разрешил пинкертонам осмотреть один чемодан. И не сказал о втором. Он надеялся на будущее, был уверен, что попал на какую-то золотую жилу, которая должна принести ему большие деньги. А он жаден.
Я не осматривал чемодан, а отослал его Пенни Логан. Она владелица небольшого отеля.
Поезжай туда. Сними на ночь комнату. Она сделает все остальное. Ради Бога, будь осторожен! Кем бы ни были те люди, они не шутят».
Подпись отсутствовала. Сам этот факт определял меру его страха. Очевидно, Портис не хотел, чтобы ниточка потянулась к нему. Хотя, на мой взгляд, трогать его не имело смысла. Меня наняли, чтобы найти девушку. Она должна стать наследницей всего, чем владел Джефферсон Хенри. Но почему убили Магоффинов и кто? Что за гости приезжали в персональный вагон посреди ночи? Кого преследовали в прерии?
В углу комнаты стояла пузатая печка. Я подошел к ней, чиркнул спичкой и сжег письмо с конвертом.
Вдруг мне захотелось отказаться от дела. В конце концов, я не детектив, а бродячий ковбой, берущийся за любую работу. Однако вся штука заключалась в том, что я уже не мог вернуть полученные деньги. И я не был уверен, что меня не убьют, если я даже прекращу расследование. Может, я уже знал слишком много или мои враги думали, что знаю слишком много.
Единственный выход находился в конце тоннеля. Мне ничего не оставалось, как отыскать туда дорогу.
Больше того, теперь меня беспокоила судьба девушки, которую я взялся найти, Нэнси Хенри. Все, что случилось, случилось из-за нее, и она сама могла быть в опасности. Я не переставал задавать себе вопрос: с какой стати Джефферсон так старался найти ее? Возможно, хотел защитить? Взгляд в прошлое Хенри мог оказаться полезным, если бы у меня имелось в запасе лишнее время.
Стремясь показать невидимому соглядатаю, что продолжаю работать над порученным мне делом, я сел и написал несколько писем людям с темным прошлым и без него, которые могли знать Магоффинов, Уэйда Холлетта, Джона Топпа и даже Джефферсона Хенри.
Незадолго перед тем, как пришел поезд, я отнес письма на станцию и отправил их с почтовым вагоном. Некоторые из них затем дилижансом доставят в места, находящиеся вдалеке от железной дороги.
Я не испытывал особых надежд на успех, но люди, к которым обратился, были в курсе того, что происходило, потому что среди преступников секретов почти нет, а осведомленность часто помогала сохранить жизнь.
Если за мной следят, решил я, надо поступать так, чтобы не вызывать подозрений. Значит, первым делом следует просмотреть багаж, который держала для меня Пенни Логан, и отправить его обратно, также не вызывая подозрений.
Зайдя в магазин, я слонялся по нему, пока ко мне не подошел хозяин.
— Ищете что-нибудь особое?
Убедившись, что в магазине нет ничего подобного, я заявил, что мне необходим большой чемодан, и руками показал, какого размера.
— Похоже, мне придется съездить в Сент-Луис, — объяснил я достаточно громко, чтобы меня услышали остальные покупатели, — а в чемодан я сложу вещи, чтобы оставить их на хранение, пока буду отсутствовать.
— Сожалею, мистер. У меня нет такого большого, — признался хозяин.
— Говорят, здесь есть еще большой магазин Ларкина. Может, там найду что-нибудь подходящее? — спросил я.
— Ларкин? Это не в городе — двадцать миль к западу. Да, у них очень большие запасы товаров. Думаю, там подберете то, что ищете.
— Заодно прокачусь на поезде, — улыбнулся я. — Вы катались?
— Нет, — насупился хозяин, — и не хочу. Они мчатся как полоумные. Один железнодорожник сообщил, что паровоз идет со скоростью сорок миль в час! Он, конечно, соврал, но даже и потише слишком быстро для меня.
— Что вы говорите! А мне нравится. Вот и прокачусь к Ларкину.
— Извините, что ничем не могу помочь вам. У Ларкина больше места, чем у меня, он может себе позволить хранить такие громоздкие вещи.
Когда я возвращался в ресторан, все было тихо, только в «3олотой шпоре» играло пианино. У Мэгги, за столиком возле окна, я увидел Джона Топпа. Более чем вероятно, он наблюдал за каждым моим шагом, чего я и добивался.
Подошла Молли Флетчер и взяла у меня заказ.
— Собираюсь прокатиться на поезде, — похвастался я. — Еду к Ларкину кое-что купить, новый чемодан, например, и еще кое-что. Вы когда-нибудь путешествовали поездом?
— Да.
— Я поеду туда и обратно. Вернусь к ужину. Что-то не верится. Слишком быстро!
По правде сказать, мне часто приходилось ездить на поездах и первым, и вторым, и третьим классом, но они не могли этого знать. Завладев вниманием публики, я опять начал подробно объяснять, почему мне необходим большой чемодан.
— В Сент-Луисе надо выглядеть прилично, — продолжал я развивать тему, — с мешком туда не попрешь, и одеться стоит получше.
Молли работала быстро и ловко. В своем полосатом льняном платье и белоснежном переднике выглядела она просто здорово.
— Как вы себя чувствуете в роли совладелицы ресторана? — спросил я.
Джон Топп ел, но при моем вопросе его рука замерла на полпути ко рту.
— Мне нравится. Кажется, я нашла свое место, а мистер Шафер относится ко мне почти как отец.
— Если кто-нибудь вздумает вас беспокоить, пожалуйтесь ему. Старик умеет обращаться с ружьем.
Молли подала мне ужин и ушла на кухню. Кроме меня и Топпа, в зале сидели еще двое: худой пожилой мужчина, который, как я видел, сошел с поезда, и китаец. Не простой Джон — китаец из прачечной, а элегантно одетый, симпатичный человек лет пятидесяти, в костюме, который сшили не иначе как в Лондоне. Мой брат учился там и одевался у лучших портных, так что на сей счет я не мог ошибиться. Кстати, брат и сейчас живет в Англии.
Китайский джентльмен ел медленно и, казалось, ничего не замечал вокруг. Долговязый, быстро набив желудок, резко встал, оставил на столике монету и направился к двери. Он слегка прихрамывал на правую ногу.
Я застыл от изумления. Все мои чувства резко обострились. Эта хромота, опущенные вниз усы, слегка волнистые густые волосы… Ба, да это Лысая Башка!
Мой взгляд метнулся к Топпу. Обе его руки лежали на краю стола, словно он собирался встать, но что-то его остановило. Затем он медленно расслабился, откинулся на спинку стула и вдруг посмотрел на меня.
Топп его тоже знал. Том Бегготт из Арканзаса. Профессиональный убийца.
Если он приехал, значит, на то есть серьезная причина. Кого-то ждет пуля.
Кого?
Глава 6
Путешествие на поезде давало мне время подумать. Ранним утром я сел в последний вагон, нашел свободное место и устроился поудобнее, чтобы проанализировать ситуацию.
Увидев Бегготта, Джон Топп удивился так же, как и я. Значит, в игре участвовало не две стороны, а больше. Каким-то образом в дело оказалась вовлечена третья. Тут я вспомнил, как кто-то ночью пытался открыть дверь ко мне в номер.
Бегготт? Вряд ли. Во всяком случае, с поезда он сошел на моих глазах.
На Западе люди почти не имели секретов. Можно было ничего не знать о жизни человека до того, как он приехал сюда, но тут он сразу оказывался на виду, и все, что делал, тотчас становилось достоянием всех соседей, как ближних, так и дальних. По крайней мере, по слухам. Слишком мало народу населяло эти огромные пространства.
Бегготт прибыл на Запад по дороге Санта-Фе шестнадцатилетним юнцом. Великие дни трапперов миновали, когда на Восточном побережье и в Европе мода на шляпы из бобрового меха сменилась на шелковые. Один сезон Бегготт пытался стать траппером, едва выжил в битве с команчами и присоединился к банде охотников за скальпами в Чихуахуа.
Он служил у Чивингтона во время резни на Сэнд-Крик и у Кровавого Билла Андерсона в Канзасе. Ходили слухи, что убил нескольких аболиционистов в Канзасе и Миссури. Тогда-то и обнаружил, что убивать можно за плату, и достаточно высокую плату, если умеешь держать язык за зубами. Он был одним из немногих беспризорных мальчишек, который, став взрослым, не научился отличать хорошее от плохого. Убить человека для него значило не больше, чем зарезать кролика.
Он так и не осознал, что времена меняются, что должен стать осторожным и пугливым, как койот, чтобы его не видели и не замечали. Том открыто появлялся в каком-либо месте, потом там находили трупы, и он исчезал. Связывали эти события редко. Людей, перебиравшихся с места на место, были сотни, и киллер среди них не выделялся. Его нельзя назвать напыщенным дураком, который кичился бы именем злодея, и все же ходили слухи — если вы хотите видеть кого-нибудь мертвым, обратитесь к Бегготту. Он тот человек, который вам нужен.
Мы — ездившие по Тропе Беглецов — слышали все эти истории и знали по описанию или лично таких профессионалов, как Бегготт, хотя прятавшие свое прошлое старались держать рот на замке. Запад уважал тех, кто умел делать свою работу и стоять насмерть, когда приходила беда. Но на широких открытых равнинах не было места, чтобы спрятаться от посторонних глаз. О причудах любого переселенца говорили во всех уголках этой земли: в салунах и хижинах, на ранчо и в бараках, за картонными стенами отелей и у костров на перегонах скота. Бегготт был известен как Лысая Башка или Арканзасец. Он приезжал, и кто-нибудь умирал. Обычно он находился уже далеко, прежде чем кому-нибудь в голову приходила идея связать его имя с убийством.
Увидев Бегготта, Джон Топп удивился так же, как и я. Значит, в игре участвовало не две стороны, а больше. Каким-то образом в дело оказалась вовлечена третья. Тут я вспомнил, как кто-то ночью пытался открыть дверь ко мне в номер.
Бегготт? Вряд ли. Во всяком случае, с поезда он сошел на моих глазах.
На Западе люди почти не имели секретов. Можно было ничего не знать о жизни человека до того, как он приехал сюда, но тут он сразу оказывался на виду, и все, что делал, тотчас становилось достоянием всех соседей, как ближних, так и дальних. По крайней мере, по слухам. Слишком мало народу населяло эти огромные пространства.
Бегготт прибыл на Запад по дороге Санта-Фе шестнадцатилетним юнцом. Великие дни трапперов миновали, когда на Восточном побережье и в Европе мода на шляпы из бобрового меха сменилась на шелковые. Один сезон Бегготт пытался стать траппером, едва выжил в битве с команчами и присоединился к банде охотников за скальпами в Чихуахуа.
Он служил у Чивингтона во время резни на Сэнд-Крик и у Кровавого Билла Андерсона в Канзасе. Ходили слухи, что убил нескольких аболиционистов в Канзасе и Миссури. Тогда-то и обнаружил, что убивать можно за плату, и достаточно высокую плату, если умеешь держать язык за зубами. Он был одним из немногих беспризорных мальчишек, который, став взрослым, не научился отличать хорошее от плохого. Убить человека для него значило не больше, чем зарезать кролика.
Он так и не осознал, что времена меняются, что должен стать осторожным и пугливым, как койот, чтобы его не видели и не замечали. Том открыто появлялся в каком-либо месте, потом там находили трупы, и он исчезал. Связывали эти события редко. Людей, перебиравшихся с места на место, были сотни, и киллер среди них не выделялся. Его нельзя назвать напыщенным дураком, который кичился бы именем злодея, и все же ходили слухи — если вы хотите видеть кого-нибудь мертвым, обратитесь к Бегготту. Он тот человек, который вам нужен.
Мы — ездившие по Тропе Беглецов — слышали все эти истории и знали по описанию или лично таких профессионалов, как Бегготт, хотя прятавшие свое прошлое старались держать рот на замке. Запад уважал тех, кто умел делать свою работу и стоять насмерть, когда приходила беда. Но на широких открытых равнинах не было места, чтобы спрятаться от посторонних глаз. О причудах любого переселенца говорили во всех уголках этой земли: в салунах и хижинах, на ранчо и в бараках, за картонными стенами отелей и у костров на перегонах скота. Бегготт был известен как Лысая Башка или Арканзасец. Он приезжал, и кто-нибудь умирал. Обычно он находился уже далеко, прежде чем кому-нибудь в голову приходила идея связать его имя с убийством.