Ламур Луис
Одинокие люди
Луис Ламур
Одинокие люди
Перевод Александра Савинова
Глава 1
Было жарко. Ложбинка на вершине пустынного каменистого холма, где я лежал, раскалилась, как печка, камни - как горящие угли. Внизу, в пустыне, где ждали апачи, струились и танцевали волны знойного воздуха. И только далекие горы выглядели прохладными.
Когда я попытался облизать пересохшие, потрескавшиеся губы языком, он показался мне сухой палкой во рту. Рядом на скале запеклась кровь - моя кровь.
Лежащая внизу круглая штука с дыркой от пули была моей фляжкой, может там и осталась капелька воды, которая поможет мне не умереть от жажды... если удастся до нее добраться.
Еще дальше лежал мой гнедой, которого я загнал, спасая свою шкуру, у него тоже была дырка от пули - в животе. В седельных сумках остались кое-какие пожитки - все мое достояние в этом мире, потому что я никогда не был богатым человеком, с этим мне явно не везло.
Дома, на высоких теннессийский холмах говорили, что в драке лучше держаться от Сакеттов подальше, но апачи, видно, не слышали тех рассказов, а если слышали, то не поверили.
Если посмотреть на индейца апачи просто так, он, вроде, не представляет из себя ничего особенного, однако на своей земле, в кустарниках и скалах, это первоклассный воин и боец и, наверное, лучший в мире мастер партизанской войны.
Прищурившись от солнца и соленого пота, стекающего в глаза, я поудобнее перехватил винтовку и поискал в прицел индейцев. Во рту пересохло, пальцы закостенели, а спусковой крючок раскалился так, что я боялся к нему притронуться, если только не придется стрелять - и быстро.
Внизу, на тропе лежал мертвый Билли Хиггинс, раненый в живот и достреленный моей собственной пулей, чтобы спасти его от пыток.
Прохладным утром мы направлялись на восток, как вдруг, появившись ниоткуда, на нас накинулись апачи. Вообще говоря, это была даже не их земля, а индейцев пима или папаго. Эти племена дружественно относились к белым и при первой же возможности сами дрались с апачами.
Когда нападают индейцы, каждый спасается, как может. Мы с Билли бросились наутек, к скалам, где можно было отстреливаться.
Неожиданно из-за кустов выскочил индеец со "Спенсером" 56-го калибра и выстрелил в Билли. Пуля пропорола ему живот, словно топором. Он был ранен насмерть и знал это.
Развернув коня, я подскакал к нему, но он спокойно, будто ничего не случилось, посмотрел на меня и сказал:
- Беги, Телль. Я за свое время навидался ран в живот, но хуже, чем моя, не встречал.
Он еще был в шоке от удара пули, но через минуту или две начнется адская боль.
Когда я нагнулся, чтобы поднять его, Билли остановил меня:
- Клянусь Господом, Телль, если ты меня возьмешь на руки, все мои внутренности вывалятся наружу. Беги, но пообещай отомстить. Ты принесешь мне больше пользы, если будешь отстреливаться и не подпустишь ко мне индейцев.
То, что он сказал, было чистой правдой, мы оба понимали это, поэтому я опять развернул коня и кинулся к скалам, словно мне подожгли хвост. Только далеко мы не ускакали. Я услыхал выстрелы, почувствовал, как гнедой сбился с шага, потом ноги его стали подгибаться, но каким-то чудом он еще держался ярдов пятьдесят или даже больше. Затем он начал падать, а я спрыгнул с седла и побежал, а пули взбивали пыль вокруг меня.
Почти на вершине холма одна меня все-таки задела и спасла жизнь.
Удар кусочка металла развернул меня, я потерял равновесие и кубарем покатился по земле, а еще две пули с визгом срикошетировали от камней в том месте, где я только что был. Кое-как вскарабкавшись на ноги, я нырнул в неглубокую ложбинку и залег с винтовкой в руках, прижимаясь к земле. Когда показался первый апачи, я тут же всадил ему пулю промеж глаз.
После этого все, вроде бы, успокоилось, но не было смыться никакой возможности. Земля была голой и пустынной, значит, мне придется остаться здесь, а тем временем утро сменилось дневной жарой.
Я не имел понятия, сколько там было индейцев. Поскольку апачи жили в пустыне на подножном корму, они никогда не путешествовали большими группами: обычно двенадцать-восемнадцать человек, редко - тридцать, во всяком случае так говорили, да и я сам не новичок в этих краях.
К северо-западу время от времени слышалась стрельба, стало быть и наши попутчики тоже живы. Из Юмы мы выехали впятером, до этого никто друг друга не знал. Именно так путешествовали в те дни. Очень часто собиралась компания людей, которые до этого не встречались. Прежде чем выехать на тропу, мы ничего не знали друг о друге. На индейских землях путешествовать в одиночку было более чем опасно, поэтому нам повезло, что наши дороги пересеклись.
И вот теперь Билли лежит на земле, а рядом с ним - убитый мной апачи. Положение мое было аховым. Если в Тусоне за карточным столиком мне оставили место, то, похоже, оно останется пустым.
Я немного повозился и наложил на край ложбинки несколько камней, оставив пару мест, откуда я мог стрелять, не высовываясь - лишнее укрытие не помешает-. Перезарядил винтовку, ведь неизвестно, выдастся ли еще на это случай.
Апачи умели ждать. Они могли сидеть часами, ожидая ошибки противника. Белому человеку ожидание быстро наскучивает, ему нужно действие, и вот, не успевает он моргнуть глазом, как в него со всех сторон летят пули.
Но это не про меня. Я вырос в Теннеси на земле индейцев чероки, а мой отец всю жизнь провел в горах, с детства сражаясь с индейцами. Когда он возвращался домой, то учил нас всему, чему мог, да и у индейцев я кое-чему научился.
Эта ложбинка, в которой я лежал, была меньше трех футов глубиной и футов восемь длиной и шириной. Самое низкое место, где дождевая вода пробила себе путь в овраг, находилось позади меня.
Небо было горячего желтого цвета, земля красновато-розовой с тускло-красными и черными скалами. Растительности почти не было - чахлые кустарники пустыни и опунция, да и тех мало.
Время медленно ползло. Жара не спадала, солнце палило так же нещадно, вокруг ничего не двигалось. Для того, чтобы осмотреться, мне нужно было поднять голову над камнями, поэтому полагаться можно было только на слух.
На склоне ничего не было, кроме мертвого коня и Билли Хиггинса.
Я лежал недолго, когда услышал его крики. Рискнул выглянуть. Апачи выстреливали в него из луков горящие смолистые сосновые щепки. Они прятались неподалеку от Билли, и я ничем не мог ему помочь. Индейцы стреляли, чтобы причинить ему боль, которая доставляла им удовольствие, и наверное, пытались выманить меня.
На Билли горели три щепки, когда он завопил от боли. А потом закричал:
- Телль! Ради Бога, Телль! Застрели меня!
Он лежал на белом песке в сиянии безжалостного солнца с распоротым пулей животом, а апачи продолжали посылать в него щепку за щепкой.
- Телль!
В его голосе слышалась ужасающая агония и мольба. Внезапно он приподнялся и приложил палец к голове.
- Телль! Стреляй сюда! Ради Господа Бога!
И я выстрелил в него. На моем месте он сделал бы то же самое.
Слышали бы вы, как завопили апачи. Я испортил им праздник, и они разозлились, не на шутку разозлились.
Один из них выпрыгнул из-за укрытия и побежал ко мне, но прежде чем я успел прицелиться, он упал и исчез. Потом начал перебегать другой, за ним еще один, и они прятались до того, как я успевал наводить винтовку, но с каждым ярдом они приближались все ближе.
В такие моменты невольно начинаешь задумываться, и я пожалел, что выбрал эту тропу, пожалел, что вообще приехал в Аризону, хотя до этого случая, пусть временами здесь мне было тяжело, любил и даже гордился этой землей. Теперь единственным моим желанием было удрать, все равно как, лишь бы удрать. Но у апачей насчет этого были другие идеи.
Один из них вдруг выпрыгнул на песок и бросился ко мне, но только я навел винтовку, как он пропал, а невдалеке выскочил еще один.
Даже простецкий парень с холмов может кое-чему учиться, а посему, когда вскочил следующий, я не стал прицеливаться в него, а держал винтовку наведенной на то место, где упал первый. Ну, не на то самое, потому что ни один апачи не станет подниматься там, где он спрятался. Он всегда переползет на несколько футов вправо или влево, иногда довольно далеко.
Побежал еще один, но этого я тоже пропустил и ждал первого. И вот он появился, мне пришлось двинуть винтовкой совсем немного, и я всадил ему пулю в грудь, которая прошла навылет. Не успел он упасть, как я передернул затвор и добавил ему вторую.
Остальные приближались. Развернув винчестер, я выстрелил в следующего - слишком низко. Он упал на открытом месте, а третий тоже упал, но уже футах в двадцати от кромки моей ложбины.
Один индеец лежал, кажется, с простреленной ногой, и я оставил его, пока он не навел на меня винтовку, и тогда я прицелился в него. Дуло моей винтовки, должно быть, чуть высунулось, потому что третий выстрелил и попал в камень, брызнувший мелкими режущими осколками, один из которых попал мне в глаз.
И тогда они бросились вперед. Их было двое - один с окровавленной ногой хромал, но бежал, а второй стрелял на ходу. Я бросил винтовку и с глазом, слезящимся от осколков камня, схватился за нож.
Я довольно крупный парень шести футов трех дюймов ростом, и хотя немного худощавый, но с сильными плечами и руками. Нож у меня тяжелый, острый, как бритва, и когда эти двое апачей запрыгнули в ложбину, я изо всех сил полоснул одного, услышал крик и на меня повалилось тяжелое тело. Двинув индейца коленом в пах, я оттолкнул его и упал сам, чуть не попав под удар ножа, который наверняка снес бы мне голову.
Один апачи лежал, но сознание не потерял. Поднимаясь, я увидел сквозь заливающие глаза слезы, как он схватил валявшуюся рядом винтовку, и бросился на него, левой рукой отбив в сторону дуло, а правой всадив в него лезвие.
Он отбросил меня, я упал, а они кинулись на меня вдвоем. Один был с простреленной ногой и ножевой раной, второй - с порезанной грудью и бицепсами, но оба дрались, как тигры, можете мне поверить. Следующие тридцать или сорок секунд напоминали собачью свару - не разобрать кто, где и что, пока я неожиданно не обнаружил, что я, задыхаясь, лежу на земле лицом вниз и широко открытым ртом хватаю воздух.
Наконец я приподнялся на руках, перевернулся и сел.
Один апачи был мертв, мой нож все еще торчал у него в груди. Я перегнулся и вытащил его, ища взглядом второго. Он лежал на спине с дырой от пули в бедре и по меньшей мере тремя ножевыми ранами, одна из которых сильно кровоточила и выглядела серьезной.
Я нащупал свою винтовку и загнал патрон в патронник.
Апачи лишь смотрел на меня, может быть он был парализованным, потому что не сделал ни единого движения. Еще двое мертвых индейцев валялись рядом со склоном.
Сдернув оружейные пояса с мертвых, я нацепил их на себя, все время поглядывая на живого. Потом вернулся, поднял с земли нож, наклонившись над живым, вытер лезвие о его одежду и сунул нож в ножны. Собрав винтовки индейцев, я разрядил их, и зашвырнул подальше.
- Ты хороший боец, поэтому я не буду тебя убивать, - сказал я оставшемуся в живых апачи. - Если выберешься, ты свободен.
Я подошел к лежащей на земле фляжке и поднял ее. Как я и думал, там плескалось немного воды, и я выпил ее всю, не спуская глаз с кромки ложбины.
Приближался вечер. В округе могли бродить другие группы индейцев. Я еще раз заглянул в ложбину. Раненый оставался лежать, хотя и пытался приподняться. Я заметил большой камень у него под шеей, о который он наверное стукнулся головой, когда падал.
Внимательно оглядевшись, я спустился в мелкий овражек, проложенный сточной водой с холма, и пошел по нему.
И тут обнаружил, что хромаю. Бедро и нога болели, и когда я взглянул на них, то увидел, что индейская пуля попала в оружейный пояс на бедре, воспламенила два патрона, и осколки впились в ногу. Это была простая царапина, но крови пролилось немало. Кроме того, ее удар был достаточно чувствительным, похоже, у меня там неплохой синяк.
Тени постепенно крались от скал в пустыню, и вдруг стало темно и холодно.
Неожиданно раздался голос:
- Если хочешь выжить в этих краях, сними шпоры.
Это был Испанец Мэрфи. Они с Роккой и Джоном Джей Бэттлсом появились сзади из-за кустов. Тэйлора убили.
Мэрфи потерял в перестрелке мочку уха, а Рокку пару раз оцарапало пулями.
- Скольких ты уложил? - спросил Бэттлс.
- Четверых, - сказал я, зная, что это было больше, чем какой-нибудь ветеран столкновений с апачами убил за всю свою жизнь. - Точнее троих и одного тяжело ранил, - поправился я и добавил: - Билли застрелили.
- Нам лучше убираться отсюда, - предложил Испанец и мы цепочкой двинулись к лошадям. Их осталось всего две, поэтому мы решили ехать в седле по очереди.
Испанец был с меня ростом, но на двадцать фунтов легче, чем мои сто девяносто. Он любил читать и всегда читал все, что попадется под руку книги, газеты и даже этикетки на консервных банках.
Мы тронулись в путь. Через некоторое время я забрался на коня Тампико Рокки, а он пошел пешком. К рассвету обе лошади устали, да и мы тоже, однако позади осталось шестнадцать миль, а перед нами на равнине показалась дилижансная станция.
Мы были от нее в нескольких сотнях ярдов, когда из двери вышел человек с винтовкой в руках, и мы были уверены, что за окном стоит еще один, судя по тому, как первый старательно держался от него подальше.
Когда мы подошли к двору, он посмотрел на Мэрфи, потом оглядел нас и сказал:
- Привет, Испанец. Что случилось? Апачи?
- У вас есть пара лошадей? - спросил я. - Мы можем купить или нанять на время.
- Заходите.
Внутри было прохладно. Я упал на первый попавшийся стул и положил винчестер на стол. Второй человек, наблюдавший из окна, оставил свой пост и с винтовкой вернулся на кухню, где принялся греметь кастрюлями и сковородками. Первый подошел к столу с деревянным ведром и бурдюком.
- На вашем месте я бы вначале пил понемногу. - Мы так и сделали.
Управляющий станцией облокотился о стойку бара.
- Тыщу лет тебя не видел, Испанец. Я уж думал, что тебя давно повесили.
- Еще успеют, - сказал Джон Джей Бэттлс.
Развалившись на стуле, время от времени отхлебывая воду из ведра, я почувствовал, что прихожу в норму.
Испанец откинулся на спинку стула, понес к губам кружку и посмотрел на управляющего станцией.
- Кейс, сколько ты работаешь?
- Года два, может, два с половиной. Жена от меня ушла. Сказала, что Запад не место для женщины. Вернулась к родственникам в Бостон. Я ей иногда посылаю деньги. Боюсь, что иначе она может вернуться.
- А я так и не женился, - сказал Испанец. Он взглянул на меня. - А ты, Телль?
Пару секунд я в замешательстве не знал, что ответить. Подумал об Энджи, о том, как я видел ее в последний раз и первый - высоко в горах Колорадо.
- Моя жена умерла, - сказал я ему. - Она была прекрасной девушкой... чудесной.
- Плохо, - сказал Испанец. - А ты, Рокка?
- Нет, сеньор, я не женат. Была у меня девчонка... но это было давно и далеко отсюда, amigos. У ее отца было много коров и много лошадей... а у меня - ничего. К тому же я полукровка, - добавил он. - Моя мать - апачи.
Я глядел в пол, следя за разбегающимися трещинками часто оттираемых от грязи досок. Тело постепенно впитывало потерянную влагу, захотелось спать. Мне нравилось сидеть в этой спокойной комнате, где солнце через дверь нарисовало на полу желтый квадрат, и даже жужжание мух казалось приятным я остался жив.
На руках до сих пор багровела кровь апачей. У меня не было возможности отмыть ее, но я скоро отмою... скоро.
Комната была такой же, как сотни ей подобных, отличаясь только полом. В большинстве домов пол был земляной. Здесь стояло несколько грубо сколоченных столов, несколько стульев и лавок. Потолок был низким, стены глинобитные, крыша сделана из жердей, замазанных глиной. С кухни донесся запах бекона и кофе.
Испанец Мэрфи заворочался на стуле.
- Телль, из нас получится неплохая команда, почему бы нам не держаться вместе?
Из кухни вышел повар с тарелками и сковородкой, полной бекона. Он расставил тарелки и разложил мясо, потом ушел и вернулся с кофейником и тарелкой кукурузных лепешек. Еще одно путешествие на кухню - и он принес объемистую миску frijoles - больших мексиканских черных бобов - и черствый яблочный пирог, порезанный на четыре части.
- Нам нужна пара лошадей, - сказал я, оглядываясь на Кейса.
- Вы их получите, - ответил Кейс. - Думаю, боссам понравится, что я перевел их в более безопасное место. Мы в любой момент ожидаем нападения индейцев.
Он указал на бекон.
- За это можете поблагодарить Пита Китчена. Он у себя выращивает свиней, называет их индейскими подушками для булавок - их иногда так утыкают стрелами, что они становятся похожими на дикобразов.
Джон Джей Бэттлс, плотный, крепкий парень, взглянул на меня.
- Сакетт... Знакомое имя.
- Так ведь мы познакомились, вот оно и знакомое, - согласился я. У меня не было желания рассказывать ему, кто я такой. Как только он узнает, тут же вспомнит бой в округе Моголлон-каунти и смерть Энджи, а мне хотелось забыть об этом.
- Я все же думаю, что из нас получится хорошая команда, - сказал Испанец.
- Которую повесят рядышком на одном дереве, - ухмыльнулся Джон Джей Бэттлс. - Вы же слышали, что сказал Кейс.
- Я все равно никуда не собирался, - произнес Рокка.
- Позже, - сказал я. - Соберемся попозже. Мне надо кое-куда съездить.
Все посмотрели на меня.
- Говорят, моего племянника похитили индейцы. Я еду в Сьерра-Мадре выручать его.
Они подумали, что я сошел с ума, да и я тоже так считал. Первым заговорил Рокка.
- Один? Сеньор, этого не сможет сделать целая армия. Это же убежище апачей, где не смеет появиться ни один белый.
- Мне надо, - сказал я.
- Сумасшедший, у тебя крыша поехала, - внес свое слово Кейс.
- Он еще маленький, - ответил я, - и наверное чувствует себя таким одиноким. По-моему, он ждет, что кто-нибудь приедет и спасет его.
Глава вторая
Лаура Сакетт была притягивающей взгляды, привлекательной, хрупкой блондинкой. Среди темноволосых, темпераментных красавиц испанского происхождения она казалась ослепительно бледным, изысканным цветком-недотрогой, растущем в одиночестве и спокойствии.
Для молодых армейских офицеров, расквартированных в Тусоне и поблизости от него, Лаура Сакетт была несказанно очаровательной, и восхищение ею не сдерживалось тем фактом, что она была замужем. Ее мужем был Оррин Сакетт - конгрессмен Соединенных Штатов, живший в Вашингтоне. Ходили слухи, что они расстались.
Однако никто в городе не знал настоящего положения дел, а Лаура об этом не распространялась, пропуская мимо ушей прозрачные намеки и вопросы.
Поведение ее было безупречным, манеры светскими, голос тихим и приятным. Более проницательные мужчины замечали, что ее рот временами был крепко сжат, в глазах ощущалась неженская твердость, но обычно эти детали скрывала спокойная, мягкая улыбка.
В Тусоне никто никогда не знал Джонатана Приттса, отца Лауры, и никто не был в окрестностях Моры, когда там разгорелась война за землю.
Джонатан Приттс умер. Он был ограниченным, спесивым и вспыльчивым человеком, но единственная дочь его боготворила, а с его смертью ее ненависть к Сакеттам стала яростным, обжигающим стремлением к уничтожению.
Она была свидетельницей того, как ее отца изгнали из Моры, его мечты о земельной империи были разбиты вдребезги, наемные ганмены-убийцы застрелены или посажены в тюрьму. Поскольку Приттс был тщеславным, мелочным и самовлюбленным человеком, он с раннего возраста внушил дочери, что обладает всеми качествами, которые он себе приписывал, и для нее все остальные мужчины стали лишь тенью ее отца.
До того, как приехать на Запад, они жили в светской нищете. Планы Приттса разбогатеть проваливались один за другим, и с каждой неудачей его затаенная злоба и горечь росли. Он был уверен, что ошибки происходят не по его вине, а из-за зависти и ненависти окружающих.
Лаура Приттс вышла замуж за Оррина Сакетта с одной мыслью - помочь аферам отца. Оррин - крупный, симпатичный, добродушный парень, недавно приехавший с теннессийских холмов, ни разу в жизни не видел такую девушку, как Лаура. Она показалась ему воплощением мечты. Его брат Тайрел сразу же раскусил Лауру и ее отца, но Оррин и слушать его не хотел. Он видел то, что хотел видеть - светскую леди, почти принцессу, грациозную, утонченную, очаровательную девушку с характером. Но в конце концов он убедился, что брат прав, и оставил ее. Теперь Лаура Приттс Сакетт возвращалась домой ни с чем, у нее не было ни планов, ни надежд - только желание уничтожить тех, кто уничтожил ее отца.
И ей сказочно повезло. На первой же остановке дилижанса, который направлялся из Юмы в Тусон, она услышала разговор возницы с управляющим станцией.
- Я встретил его в Юме, - говорил возница, - его нельзя не узнать. Эти Сакетты все похожи один на другого.
- Сакетт? Ганфайтер?
- Они все отлично управляются с револьверами. А это Телль Сакетт. Он был в Калифорнии.
Идея родилась у нее той же ночью. Она пыталась придумать, как навредить Сакеттам, чтобы расквитаться с ними. И вот ей на пути встретился Телль Сакетт, старший брат, которого она никогда не видела. Вряд ли он знал о ее осложнениях с Оррином. Сакетты почти не писали писем, а из рассказов Оррина она поняла, что тот много лет не видел брата. Конечно, они могли встретиться с тех пор, как она уехала, но она решила рискнуть.
Способ отомстить также подсказал ей подслушанный разговор. Она не раз слышала подобные разговоры, но не думала, что они могут оказаться полезными. Мужчины говорили об апачах, о детях, которые они недавно украли и возможно убили.
- Двое из них - сыновья Дэна Крида. Не знаю, кто третий.
Молодой армейский лейтенант, ехавший на дилижансе, предпринимал робкие попытки заговорить с Лаурой, которые она твердо пресекала. Когда он в очередной раз обратился к ней, Лаура его удивила, повернувшись к нему с легкой улыбкой на губах.
- Это правда, лейтенант, что апачи поблизости? Расскажите мне о них.
Лейтенант Джек Дэвис охотно наклонился вперед к спутнице, сидевшей перед ним. Он был очень молод, и Лаура Сакетт казалась ему очаровательной молодой женщиной. Правда, сам он участвовал лишь в двух разведывательных экспедициях на территорию апачей, но вместе с ним служили взрослые и более опытные офицеры, которые с удовольствием рассказывали о своих приключениях, а он хорошо умел слушать.
- Да, здесь есть апачи, - сказал он, - и мы можем в любой момент столкнуться с ними, но все наши спутники отлично вооружены и не раз оказывались в подобных переделках. Вам не стоит беспокоиться.
- Я не беспокоюсь, лейтенант, мне просто интересно. А правда, что после нападений они отступают в Мексику, в горы Сьерра-Мадре?
- К сожалению, да. А мексиканцы нам не помогают. Они отказываются пропускать наши войска через границу во время преследования индейцев, хотя, по-моему, есть кое-какие признаки, что наши правительства объединят усилия в борьбе с апачами.
- Значит, если кто-нибудь попал к ним в плен, и его перевезли через границу, шансов спасти его мало?
- Почти никаких. Несколько раз мы договаривались об обмене пленными. Некоторым частным лицам удавалось обменять пленника на товары или лошадей, но если апачей преследуют, они обычно убивают всех захваченных.
Лаура Приттс Сакетт задумалась и на следующей остановке написала письмо Уильяму Теллю Сакетту. Если она рассчитала правильно, он немедленно приедет в Тусон и тут же отправится в горы Сьерра-Мадре. Остальное сделают апачи.
Если же это им не удастся, можно придумать кое-что еще... и свалить вину на индейцев.
Она умело расспрашивала лейтенанта, а попутчики часто дополняли его рассказы своими комментариями. К тому времени, как дилижанс прибыл в Тусон, Лаура узнала достаточно много о набегах апачей на аризонские поселения и о всех случаях, когда они убивали или похищали детей, начиная с резьбы в Оутмен и кончая последним нападением.
- Допустим один человек или несколько - не солдаты - поедут в Сьерра-Мадре? - спросила она лейтенанта Дэвиса.
- Они никогда не вернутся живыми, - уверенно ответил лейтенант. - У них не будет ни малейшего шанса.
Один из пассажиров, суровый мужчина с твердым лицом, в грубой одежде, обычной для пограничных районов, бросил на него взгляд.
- Все зависит от человека, - сказал он, но если кто и слышал его замечание, то не обратил внимания.
Этой ночью, сидя перед зеркалом, Лаура Сакетт поняла, что ее план сработает. Заманить в западню любимого братца Оррина означало почти то же самое, что убить его самого или Тайрела, кого она обвиняла во всех своих бедах.
Она желала только одного: увидеть их лица, когда до них дойдет, как ловко надули Телля.
Когда человек на дилижансной станции в Юме сказал, что меня ждет письмо, я подумал, что он наверняка ошибся. Да я за всю жизнь получил не больше трех-четырех писем, к тому же никто не знал, что я в Юме.
Все наши родственники едва умели писать. Оррин с Тайрелом выучились письму, но для меня это была чертовски сложная штука и относился я к ней с опаской. И мы никогда не писали друг другу письма, если только не хотели сообщить что-то очень важное. Однако письмо действительно было адресовано мне, Уильяму Теллю Сакетту.
Дорогой Телль!
Нашего с Оррином сына похитили апачи. Оррин сейчас в Вашингтоне. Тайрел болен.
Вы можете мне помочь?
Лаура Сакетт
Значит, у Оррина есть сын! А мне так никто и не соизволил сказать, хотя, если учесть, что я бродяжничал, переезжая из города в город, это не удивительно. Если уж на то пошло, мне совсем не обязательно об этом знать.
Одинокие люди
Перевод Александра Савинова
Глава 1
Было жарко. Ложбинка на вершине пустынного каменистого холма, где я лежал, раскалилась, как печка, камни - как горящие угли. Внизу, в пустыне, где ждали апачи, струились и танцевали волны знойного воздуха. И только далекие горы выглядели прохладными.
Когда я попытался облизать пересохшие, потрескавшиеся губы языком, он показался мне сухой палкой во рту. Рядом на скале запеклась кровь - моя кровь.
Лежащая внизу круглая штука с дыркой от пули была моей фляжкой, может там и осталась капелька воды, которая поможет мне не умереть от жажды... если удастся до нее добраться.
Еще дальше лежал мой гнедой, которого я загнал, спасая свою шкуру, у него тоже была дырка от пули - в животе. В седельных сумках остались кое-какие пожитки - все мое достояние в этом мире, потому что я никогда не был богатым человеком, с этим мне явно не везло.
Дома, на высоких теннессийский холмах говорили, что в драке лучше держаться от Сакеттов подальше, но апачи, видно, не слышали тех рассказов, а если слышали, то не поверили.
Если посмотреть на индейца апачи просто так, он, вроде, не представляет из себя ничего особенного, однако на своей земле, в кустарниках и скалах, это первоклассный воин и боец и, наверное, лучший в мире мастер партизанской войны.
Прищурившись от солнца и соленого пота, стекающего в глаза, я поудобнее перехватил винтовку и поискал в прицел индейцев. Во рту пересохло, пальцы закостенели, а спусковой крючок раскалился так, что я боялся к нему притронуться, если только не придется стрелять - и быстро.
Внизу, на тропе лежал мертвый Билли Хиггинс, раненый в живот и достреленный моей собственной пулей, чтобы спасти его от пыток.
Прохладным утром мы направлялись на восток, как вдруг, появившись ниоткуда, на нас накинулись апачи. Вообще говоря, это была даже не их земля, а индейцев пима или папаго. Эти племена дружественно относились к белым и при первой же возможности сами дрались с апачами.
Когда нападают индейцы, каждый спасается, как может. Мы с Билли бросились наутек, к скалам, где можно было отстреливаться.
Неожиданно из-за кустов выскочил индеец со "Спенсером" 56-го калибра и выстрелил в Билли. Пуля пропорола ему живот, словно топором. Он был ранен насмерть и знал это.
Развернув коня, я подскакал к нему, но он спокойно, будто ничего не случилось, посмотрел на меня и сказал:
- Беги, Телль. Я за свое время навидался ран в живот, но хуже, чем моя, не встречал.
Он еще был в шоке от удара пули, но через минуту или две начнется адская боль.
Когда я нагнулся, чтобы поднять его, Билли остановил меня:
- Клянусь Господом, Телль, если ты меня возьмешь на руки, все мои внутренности вывалятся наружу. Беги, но пообещай отомстить. Ты принесешь мне больше пользы, если будешь отстреливаться и не подпустишь ко мне индейцев.
То, что он сказал, было чистой правдой, мы оба понимали это, поэтому я опять развернул коня и кинулся к скалам, словно мне подожгли хвост. Только далеко мы не ускакали. Я услыхал выстрелы, почувствовал, как гнедой сбился с шага, потом ноги его стали подгибаться, но каким-то чудом он еще держался ярдов пятьдесят или даже больше. Затем он начал падать, а я спрыгнул с седла и побежал, а пули взбивали пыль вокруг меня.
Почти на вершине холма одна меня все-таки задела и спасла жизнь.
Удар кусочка металла развернул меня, я потерял равновесие и кубарем покатился по земле, а еще две пули с визгом срикошетировали от камней в том месте, где я только что был. Кое-как вскарабкавшись на ноги, я нырнул в неглубокую ложбинку и залег с винтовкой в руках, прижимаясь к земле. Когда показался первый апачи, я тут же всадил ему пулю промеж глаз.
После этого все, вроде бы, успокоилось, но не было смыться никакой возможности. Земля была голой и пустынной, значит, мне придется остаться здесь, а тем временем утро сменилось дневной жарой.
Я не имел понятия, сколько там было индейцев. Поскольку апачи жили в пустыне на подножном корму, они никогда не путешествовали большими группами: обычно двенадцать-восемнадцать человек, редко - тридцать, во всяком случае так говорили, да и я сам не новичок в этих краях.
К северо-западу время от времени слышалась стрельба, стало быть и наши попутчики тоже живы. Из Юмы мы выехали впятером, до этого никто друг друга не знал. Именно так путешествовали в те дни. Очень часто собиралась компания людей, которые до этого не встречались. Прежде чем выехать на тропу, мы ничего не знали друг о друге. На индейских землях путешествовать в одиночку было более чем опасно, поэтому нам повезло, что наши дороги пересеклись.
И вот теперь Билли лежит на земле, а рядом с ним - убитый мной апачи. Положение мое было аховым. Если в Тусоне за карточным столиком мне оставили место, то, похоже, оно останется пустым.
Я немного повозился и наложил на край ложбинки несколько камней, оставив пару мест, откуда я мог стрелять, не высовываясь - лишнее укрытие не помешает-. Перезарядил винтовку, ведь неизвестно, выдастся ли еще на это случай.
Апачи умели ждать. Они могли сидеть часами, ожидая ошибки противника. Белому человеку ожидание быстро наскучивает, ему нужно действие, и вот, не успевает он моргнуть глазом, как в него со всех сторон летят пули.
Но это не про меня. Я вырос в Теннеси на земле индейцев чероки, а мой отец всю жизнь провел в горах, с детства сражаясь с индейцами. Когда он возвращался домой, то учил нас всему, чему мог, да и у индейцев я кое-чему научился.
Эта ложбинка, в которой я лежал, была меньше трех футов глубиной и футов восемь длиной и шириной. Самое низкое место, где дождевая вода пробила себе путь в овраг, находилось позади меня.
Небо было горячего желтого цвета, земля красновато-розовой с тускло-красными и черными скалами. Растительности почти не было - чахлые кустарники пустыни и опунция, да и тех мало.
Время медленно ползло. Жара не спадала, солнце палило так же нещадно, вокруг ничего не двигалось. Для того, чтобы осмотреться, мне нужно было поднять голову над камнями, поэтому полагаться можно было только на слух.
На склоне ничего не было, кроме мертвого коня и Билли Хиггинса.
Я лежал недолго, когда услышал его крики. Рискнул выглянуть. Апачи выстреливали в него из луков горящие смолистые сосновые щепки. Они прятались неподалеку от Билли, и я ничем не мог ему помочь. Индейцы стреляли, чтобы причинить ему боль, которая доставляла им удовольствие, и наверное, пытались выманить меня.
На Билли горели три щепки, когда он завопил от боли. А потом закричал:
- Телль! Ради Бога, Телль! Застрели меня!
Он лежал на белом песке в сиянии безжалостного солнца с распоротым пулей животом, а апачи продолжали посылать в него щепку за щепкой.
- Телль!
В его голосе слышалась ужасающая агония и мольба. Внезапно он приподнялся и приложил палец к голове.
- Телль! Стреляй сюда! Ради Господа Бога!
И я выстрелил в него. На моем месте он сделал бы то же самое.
Слышали бы вы, как завопили апачи. Я испортил им праздник, и они разозлились, не на шутку разозлились.
Один из них выпрыгнул из-за укрытия и побежал ко мне, но прежде чем я успел прицелиться, он упал и исчез. Потом начал перебегать другой, за ним еще один, и они прятались до того, как я успевал наводить винтовку, но с каждым ярдом они приближались все ближе.
В такие моменты невольно начинаешь задумываться, и я пожалел, что выбрал эту тропу, пожалел, что вообще приехал в Аризону, хотя до этого случая, пусть временами здесь мне было тяжело, любил и даже гордился этой землей. Теперь единственным моим желанием было удрать, все равно как, лишь бы удрать. Но у апачей насчет этого были другие идеи.
Один из них вдруг выпрыгнул на песок и бросился ко мне, но только я навел винтовку, как он пропал, а невдалеке выскочил еще один.
Даже простецкий парень с холмов может кое-чему учиться, а посему, когда вскочил следующий, я не стал прицеливаться в него, а держал винтовку наведенной на то место, где упал первый. Ну, не на то самое, потому что ни один апачи не станет подниматься там, где он спрятался. Он всегда переползет на несколько футов вправо или влево, иногда довольно далеко.
Побежал еще один, но этого я тоже пропустил и ждал первого. И вот он появился, мне пришлось двинуть винтовкой совсем немного, и я всадил ему пулю в грудь, которая прошла навылет. Не успел он упасть, как я передернул затвор и добавил ему вторую.
Остальные приближались. Развернув винчестер, я выстрелил в следующего - слишком низко. Он упал на открытом месте, а третий тоже упал, но уже футах в двадцати от кромки моей ложбины.
Один индеец лежал, кажется, с простреленной ногой, и я оставил его, пока он не навел на меня винтовку, и тогда я прицелился в него. Дуло моей винтовки, должно быть, чуть высунулось, потому что третий выстрелил и попал в камень, брызнувший мелкими режущими осколками, один из которых попал мне в глаз.
И тогда они бросились вперед. Их было двое - один с окровавленной ногой хромал, но бежал, а второй стрелял на ходу. Я бросил винтовку и с глазом, слезящимся от осколков камня, схватился за нож.
Я довольно крупный парень шести футов трех дюймов ростом, и хотя немного худощавый, но с сильными плечами и руками. Нож у меня тяжелый, острый, как бритва, и когда эти двое апачей запрыгнули в ложбину, я изо всех сил полоснул одного, услышал крик и на меня повалилось тяжелое тело. Двинув индейца коленом в пах, я оттолкнул его и упал сам, чуть не попав под удар ножа, который наверняка снес бы мне голову.
Один апачи лежал, но сознание не потерял. Поднимаясь, я увидел сквозь заливающие глаза слезы, как он схватил валявшуюся рядом винтовку, и бросился на него, левой рукой отбив в сторону дуло, а правой всадив в него лезвие.
Он отбросил меня, я упал, а они кинулись на меня вдвоем. Один был с простреленной ногой и ножевой раной, второй - с порезанной грудью и бицепсами, но оба дрались, как тигры, можете мне поверить. Следующие тридцать или сорок секунд напоминали собачью свару - не разобрать кто, где и что, пока я неожиданно не обнаружил, что я, задыхаясь, лежу на земле лицом вниз и широко открытым ртом хватаю воздух.
Наконец я приподнялся на руках, перевернулся и сел.
Один апачи был мертв, мой нож все еще торчал у него в груди. Я перегнулся и вытащил его, ища взглядом второго. Он лежал на спине с дырой от пули в бедре и по меньшей мере тремя ножевыми ранами, одна из которых сильно кровоточила и выглядела серьезной.
Я нащупал свою винтовку и загнал патрон в патронник.
Апачи лишь смотрел на меня, может быть он был парализованным, потому что не сделал ни единого движения. Еще двое мертвых индейцев валялись рядом со склоном.
Сдернув оружейные пояса с мертвых, я нацепил их на себя, все время поглядывая на живого. Потом вернулся, поднял с земли нож, наклонившись над живым, вытер лезвие о его одежду и сунул нож в ножны. Собрав винтовки индейцев, я разрядил их, и зашвырнул подальше.
- Ты хороший боец, поэтому я не буду тебя убивать, - сказал я оставшемуся в живых апачи. - Если выберешься, ты свободен.
Я подошел к лежащей на земле фляжке и поднял ее. Как я и думал, там плескалось немного воды, и я выпил ее всю, не спуская глаз с кромки ложбины.
Приближался вечер. В округе могли бродить другие группы индейцев. Я еще раз заглянул в ложбину. Раненый оставался лежать, хотя и пытался приподняться. Я заметил большой камень у него под шеей, о который он наверное стукнулся головой, когда падал.
Внимательно оглядевшись, я спустился в мелкий овражек, проложенный сточной водой с холма, и пошел по нему.
И тут обнаружил, что хромаю. Бедро и нога болели, и когда я взглянул на них, то увидел, что индейская пуля попала в оружейный пояс на бедре, воспламенила два патрона, и осколки впились в ногу. Это была простая царапина, но крови пролилось немало. Кроме того, ее удар был достаточно чувствительным, похоже, у меня там неплохой синяк.
Тени постепенно крались от скал в пустыню, и вдруг стало темно и холодно.
Неожиданно раздался голос:
- Если хочешь выжить в этих краях, сними шпоры.
Это был Испанец Мэрфи. Они с Роккой и Джоном Джей Бэттлсом появились сзади из-за кустов. Тэйлора убили.
Мэрфи потерял в перестрелке мочку уха, а Рокку пару раз оцарапало пулями.
- Скольких ты уложил? - спросил Бэттлс.
- Четверых, - сказал я, зная, что это было больше, чем какой-нибудь ветеран столкновений с апачами убил за всю свою жизнь. - Точнее троих и одного тяжело ранил, - поправился я и добавил: - Билли застрелили.
- Нам лучше убираться отсюда, - предложил Испанец и мы цепочкой двинулись к лошадям. Их осталось всего две, поэтому мы решили ехать в седле по очереди.
Испанец был с меня ростом, но на двадцать фунтов легче, чем мои сто девяносто. Он любил читать и всегда читал все, что попадется под руку книги, газеты и даже этикетки на консервных банках.
Мы тронулись в путь. Через некоторое время я забрался на коня Тампико Рокки, а он пошел пешком. К рассвету обе лошади устали, да и мы тоже, однако позади осталось шестнадцать миль, а перед нами на равнине показалась дилижансная станция.
Мы были от нее в нескольких сотнях ярдов, когда из двери вышел человек с винтовкой в руках, и мы были уверены, что за окном стоит еще один, судя по тому, как первый старательно держался от него подальше.
Когда мы подошли к двору, он посмотрел на Мэрфи, потом оглядел нас и сказал:
- Привет, Испанец. Что случилось? Апачи?
- У вас есть пара лошадей? - спросил я. - Мы можем купить или нанять на время.
- Заходите.
Внутри было прохладно. Я упал на первый попавшийся стул и положил винчестер на стол. Второй человек, наблюдавший из окна, оставил свой пост и с винтовкой вернулся на кухню, где принялся греметь кастрюлями и сковородками. Первый подошел к столу с деревянным ведром и бурдюком.
- На вашем месте я бы вначале пил понемногу. - Мы так и сделали.
Управляющий станцией облокотился о стойку бара.
- Тыщу лет тебя не видел, Испанец. Я уж думал, что тебя давно повесили.
- Еще успеют, - сказал Джон Джей Бэттлс.
Развалившись на стуле, время от времени отхлебывая воду из ведра, я почувствовал, что прихожу в норму.
Испанец откинулся на спинку стула, понес к губам кружку и посмотрел на управляющего станцией.
- Кейс, сколько ты работаешь?
- Года два, может, два с половиной. Жена от меня ушла. Сказала, что Запад не место для женщины. Вернулась к родственникам в Бостон. Я ей иногда посылаю деньги. Боюсь, что иначе она может вернуться.
- А я так и не женился, - сказал Испанец. Он взглянул на меня. - А ты, Телль?
Пару секунд я в замешательстве не знал, что ответить. Подумал об Энджи, о том, как я видел ее в последний раз и первый - высоко в горах Колорадо.
- Моя жена умерла, - сказал я ему. - Она была прекрасной девушкой... чудесной.
- Плохо, - сказал Испанец. - А ты, Рокка?
- Нет, сеньор, я не женат. Была у меня девчонка... но это было давно и далеко отсюда, amigos. У ее отца было много коров и много лошадей... а у меня - ничего. К тому же я полукровка, - добавил он. - Моя мать - апачи.
Я глядел в пол, следя за разбегающимися трещинками часто оттираемых от грязи досок. Тело постепенно впитывало потерянную влагу, захотелось спать. Мне нравилось сидеть в этой спокойной комнате, где солнце через дверь нарисовало на полу желтый квадрат, и даже жужжание мух казалось приятным я остался жив.
На руках до сих пор багровела кровь апачей. У меня не было возможности отмыть ее, но я скоро отмою... скоро.
Комната была такой же, как сотни ей подобных, отличаясь только полом. В большинстве домов пол был земляной. Здесь стояло несколько грубо сколоченных столов, несколько стульев и лавок. Потолок был низким, стены глинобитные, крыша сделана из жердей, замазанных глиной. С кухни донесся запах бекона и кофе.
Испанец Мэрфи заворочался на стуле.
- Телль, из нас получится неплохая команда, почему бы нам не держаться вместе?
Из кухни вышел повар с тарелками и сковородкой, полной бекона. Он расставил тарелки и разложил мясо, потом ушел и вернулся с кофейником и тарелкой кукурузных лепешек. Еще одно путешествие на кухню - и он принес объемистую миску frijoles - больших мексиканских черных бобов - и черствый яблочный пирог, порезанный на четыре части.
- Нам нужна пара лошадей, - сказал я, оглядываясь на Кейса.
- Вы их получите, - ответил Кейс. - Думаю, боссам понравится, что я перевел их в более безопасное место. Мы в любой момент ожидаем нападения индейцев.
Он указал на бекон.
- За это можете поблагодарить Пита Китчена. Он у себя выращивает свиней, называет их индейскими подушками для булавок - их иногда так утыкают стрелами, что они становятся похожими на дикобразов.
Джон Джей Бэттлс, плотный, крепкий парень, взглянул на меня.
- Сакетт... Знакомое имя.
- Так ведь мы познакомились, вот оно и знакомое, - согласился я. У меня не было желания рассказывать ему, кто я такой. Как только он узнает, тут же вспомнит бой в округе Моголлон-каунти и смерть Энджи, а мне хотелось забыть об этом.
- Я все же думаю, что из нас получится хорошая команда, - сказал Испанец.
- Которую повесят рядышком на одном дереве, - ухмыльнулся Джон Джей Бэттлс. - Вы же слышали, что сказал Кейс.
- Я все равно никуда не собирался, - произнес Рокка.
- Позже, - сказал я. - Соберемся попозже. Мне надо кое-куда съездить.
Все посмотрели на меня.
- Говорят, моего племянника похитили индейцы. Я еду в Сьерра-Мадре выручать его.
Они подумали, что я сошел с ума, да и я тоже так считал. Первым заговорил Рокка.
- Один? Сеньор, этого не сможет сделать целая армия. Это же убежище апачей, где не смеет появиться ни один белый.
- Мне надо, - сказал я.
- Сумасшедший, у тебя крыша поехала, - внес свое слово Кейс.
- Он еще маленький, - ответил я, - и наверное чувствует себя таким одиноким. По-моему, он ждет, что кто-нибудь приедет и спасет его.
Глава вторая
Лаура Сакетт была притягивающей взгляды, привлекательной, хрупкой блондинкой. Среди темноволосых, темпераментных красавиц испанского происхождения она казалась ослепительно бледным, изысканным цветком-недотрогой, растущем в одиночестве и спокойствии.
Для молодых армейских офицеров, расквартированных в Тусоне и поблизости от него, Лаура Сакетт была несказанно очаровательной, и восхищение ею не сдерживалось тем фактом, что она была замужем. Ее мужем был Оррин Сакетт - конгрессмен Соединенных Штатов, живший в Вашингтоне. Ходили слухи, что они расстались.
Однако никто в городе не знал настоящего положения дел, а Лаура об этом не распространялась, пропуская мимо ушей прозрачные намеки и вопросы.
Поведение ее было безупречным, манеры светскими, голос тихим и приятным. Более проницательные мужчины замечали, что ее рот временами был крепко сжат, в глазах ощущалась неженская твердость, но обычно эти детали скрывала спокойная, мягкая улыбка.
В Тусоне никто никогда не знал Джонатана Приттса, отца Лауры, и никто не был в окрестностях Моры, когда там разгорелась война за землю.
Джонатан Приттс умер. Он был ограниченным, спесивым и вспыльчивым человеком, но единственная дочь его боготворила, а с его смертью ее ненависть к Сакеттам стала яростным, обжигающим стремлением к уничтожению.
Она была свидетельницей того, как ее отца изгнали из Моры, его мечты о земельной империи были разбиты вдребезги, наемные ганмены-убийцы застрелены или посажены в тюрьму. Поскольку Приттс был тщеславным, мелочным и самовлюбленным человеком, он с раннего возраста внушил дочери, что обладает всеми качествами, которые он себе приписывал, и для нее все остальные мужчины стали лишь тенью ее отца.
До того, как приехать на Запад, они жили в светской нищете. Планы Приттса разбогатеть проваливались один за другим, и с каждой неудачей его затаенная злоба и горечь росли. Он был уверен, что ошибки происходят не по его вине, а из-за зависти и ненависти окружающих.
Лаура Приттс вышла замуж за Оррина Сакетта с одной мыслью - помочь аферам отца. Оррин - крупный, симпатичный, добродушный парень, недавно приехавший с теннессийских холмов, ни разу в жизни не видел такую девушку, как Лаура. Она показалась ему воплощением мечты. Его брат Тайрел сразу же раскусил Лауру и ее отца, но Оррин и слушать его не хотел. Он видел то, что хотел видеть - светскую леди, почти принцессу, грациозную, утонченную, очаровательную девушку с характером. Но в конце концов он убедился, что брат прав, и оставил ее. Теперь Лаура Приттс Сакетт возвращалась домой ни с чем, у нее не было ни планов, ни надежд - только желание уничтожить тех, кто уничтожил ее отца.
И ей сказочно повезло. На первой же остановке дилижанса, который направлялся из Юмы в Тусон, она услышала разговор возницы с управляющим станцией.
- Я встретил его в Юме, - говорил возница, - его нельзя не узнать. Эти Сакетты все похожи один на другого.
- Сакетт? Ганфайтер?
- Они все отлично управляются с револьверами. А это Телль Сакетт. Он был в Калифорнии.
Идея родилась у нее той же ночью. Она пыталась придумать, как навредить Сакеттам, чтобы расквитаться с ними. И вот ей на пути встретился Телль Сакетт, старший брат, которого она никогда не видела. Вряд ли он знал о ее осложнениях с Оррином. Сакетты почти не писали писем, а из рассказов Оррина она поняла, что тот много лет не видел брата. Конечно, они могли встретиться с тех пор, как она уехала, но она решила рискнуть.
Способ отомстить также подсказал ей подслушанный разговор. Она не раз слышала подобные разговоры, но не думала, что они могут оказаться полезными. Мужчины говорили об апачах, о детях, которые они недавно украли и возможно убили.
- Двое из них - сыновья Дэна Крида. Не знаю, кто третий.
Молодой армейский лейтенант, ехавший на дилижансе, предпринимал робкие попытки заговорить с Лаурой, которые она твердо пресекала. Когда он в очередной раз обратился к ней, Лаура его удивила, повернувшись к нему с легкой улыбкой на губах.
- Это правда, лейтенант, что апачи поблизости? Расскажите мне о них.
Лейтенант Джек Дэвис охотно наклонился вперед к спутнице, сидевшей перед ним. Он был очень молод, и Лаура Сакетт казалась ему очаровательной молодой женщиной. Правда, сам он участвовал лишь в двух разведывательных экспедициях на территорию апачей, но вместе с ним служили взрослые и более опытные офицеры, которые с удовольствием рассказывали о своих приключениях, а он хорошо умел слушать.
- Да, здесь есть апачи, - сказал он, - и мы можем в любой момент столкнуться с ними, но все наши спутники отлично вооружены и не раз оказывались в подобных переделках. Вам не стоит беспокоиться.
- Я не беспокоюсь, лейтенант, мне просто интересно. А правда, что после нападений они отступают в Мексику, в горы Сьерра-Мадре?
- К сожалению, да. А мексиканцы нам не помогают. Они отказываются пропускать наши войска через границу во время преследования индейцев, хотя, по-моему, есть кое-какие признаки, что наши правительства объединят усилия в борьбе с апачами.
- Значит, если кто-нибудь попал к ним в плен, и его перевезли через границу, шансов спасти его мало?
- Почти никаких. Несколько раз мы договаривались об обмене пленными. Некоторым частным лицам удавалось обменять пленника на товары или лошадей, но если апачей преследуют, они обычно убивают всех захваченных.
Лаура Приттс Сакетт задумалась и на следующей остановке написала письмо Уильяму Теллю Сакетту. Если она рассчитала правильно, он немедленно приедет в Тусон и тут же отправится в горы Сьерра-Мадре. Остальное сделают апачи.
Если же это им не удастся, можно придумать кое-что еще... и свалить вину на индейцев.
Она умело расспрашивала лейтенанта, а попутчики часто дополняли его рассказы своими комментариями. К тому времени, как дилижанс прибыл в Тусон, Лаура узнала достаточно много о набегах апачей на аризонские поселения и о всех случаях, когда они убивали или похищали детей, начиная с резьбы в Оутмен и кончая последним нападением.
- Допустим один человек или несколько - не солдаты - поедут в Сьерра-Мадре? - спросила она лейтенанта Дэвиса.
- Они никогда не вернутся живыми, - уверенно ответил лейтенант. - У них не будет ни малейшего шанса.
Один из пассажиров, суровый мужчина с твердым лицом, в грубой одежде, обычной для пограничных районов, бросил на него взгляд.
- Все зависит от человека, - сказал он, но если кто и слышал его замечание, то не обратил внимания.
Этой ночью, сидя перед зеркалом, Лаура Сакетт поняла, что ее план сработает. Заманить в западню любимого братца Оррина означало почти то же самое, что убить его самого или Тайрела, кого она обвиняла во всех своих бедах.
Она желала только одного: увидеть их лица, когда до них дойдет, как ловко надули Телля.
Когда человек на дилижансной станции в Юме сказал, что меня ждет письмо, я подумал, что он наверняка ошибся. Да я за всю жизнь получил не больше трех-четырех писем, к тому же никто не знал, что я в Юме.
Все наши родственники едва умели писать. Оррин с Тайрелом выучились письму, но для меня это была чертовски сложная штука и относился я к ней с опаской. И мы никогда не писали друг другу письма, если только не хотели сообщить что-то очень важное. Однако письмо действительно было адресовано мне, Уильяму Теллю Сакетту.
Дорогой Телль!
Нашего с Оррином сына похитили апачи. Оррин сейчас в Вашингтоне. Тайрел болен.
Вы можете мне помочь?
Лаура Сакетт
Значит, у Оррина есть сын! А мне так никто и не соизволил сказать, хотя, если учесть, что я бродяжничал, переезжая из города в город, это не удивительно. Если уж на то пошло, мне совсем не обязательно об этом знать.