Ламур Луис. С попутным ветром

   Ты вправе задать вопрос: если я так хорошо разбираюсь в литературных делах, почему я не стал преуспевающим писателем? Действительно, я хорошо знаю, что нужно делать, могу все разложить по полочкам. Но, — и тут в его голосе прозвучала горечь, — у меня нет силы воли, чтобы довести работу до конца. Я вижу, что нужно исправить то-то и то-то, но не делаю этого. Я пытаюсь придерживаться намеченного плана, но полет фантазии уводит меня в сторону. Я собираюсь что-то сделать, говорю и думаю об этом, но не делаю ничего. Писательская профессия требует одиночества и уединения, так было и так будет всегда, а я — общественное существо, мне необходимо, чтобы вокруг меня были люди, одиночество мне ненавистно.
   — Человек может быть одиноким и среди людей, — возразил я. — Одиночество — это свойство сознания. Если тебе необходимо чувствовать вокруг себя толчею, пиши здесь, в любой таверне, где угодно, но всегда оставайся сам по себе.
   — Я пытался так и поступать, — сказал Тости Пэджет. — Но мои друзья требуют, чтобы я вместе с ними принимал участие в игре, или ухаживал за девушками, или же зовут в какую-нибудь другую таверну, где они встречаются со своими друзьями. — Он помолчал и, пожав плечами, продолжил: — Они насмехаются над моими занятиями, заставляют меня не портить компанию и отложить писание до другого раза.
   — Они пьют, — сказал я, — и будут пить через двадцать лет тоже. Только тогда они уже не будут такими веселыми и блестящими, такими общительными, а станут ворчливыми и брюзгливыми. С годами появляется и растет разочарование. А что касается их насмешек, то есть арабская пословица: «Собака лает, а караван идет».
   Тости задумчиво заглянул в свой стакан, вероятно, желая показать, что он пуст. Я заказал еще выпивки и подумал, на сколько мне хватит денег. Но Тости нравился мне. Он был для меня своего рода окошком, через которое я смотрел на малознакомый мне мир.
   Потом мы поговорили о разных людях, живущих в Лондоне, о тех, кто приезжает и уезжает, о том, как найти попечителя, которому можно посвятить свое произведение с надеждой получить гонорар.
   — А кому ты собираешься посвятить свой труд? — вдруг спросил Тости. — И что ты будешь писать теперь?
   И правда, кому посвятить свой труд? Я никого не знал в Лондоне, и вообще мне претило искать благосклонности какого-нибудь вельможи. Однако все так поступали, и это, по-видимому, была единственная возможность добиться хоть какого-то успеха. Тем не менее все во мне противилось этому. И внезапно мне пришел в голову ответ на второй вопрос Тости: кто будет героем моего следующего произведения?
   Ну конечно, Рэйф Лекенби!
   Собрать материал о нем и о его занятиях нетрудно, а затем я его изображу таким, каков он есть. Он явился в Лондон и, подобно огромной пиявке, впился в тело города, высасывая из него кровь. Правда, он был всего лишь одним из многих ему подобных, но он был значительно умнее прочих и завел связи во всех слоях общества, благодаря чему быстро забрал силу и власть.
   Но прежде надо продать то, что уже написано.
   Я надел свое лучшее платье и отправился искать Ричарда Филда или какого-нибудь другого издателя.
   Филд был молод. Он только что женился на вдове своего хозяина, у которого работал учеником. Он был честолюбив и умен. Если бы мне не удалось договориться с ним, то были ведь и другие издатели. Все издательские конторы входили в созданную в 1557 году Издательскую компанию, и никто, кроме них, не имел права заниматься печатным делом. Каждая публикация проходила обязательную правительственную цензуру, и таким образом над всей печатной продукцией осуществлялся строгий контроль.
   Контора Филда находилась на улице Блэкфрайер, и я быстро добрался туда. Филд сам открыл мне дверь. Я знал, что он молод, но он вообще оказался лишь немногим старше меня. Он бросил быстрый взгляд на рукопись, которую я сжимал под мышкой.
   — Раненько вы явились, — сказал он без неудовольствия.
   — Одни, поднявшись с постели, предстают пред небесами, — шутливо ответил я, — а я вот предстал перед вами.
   — А что у вас?
   — Повесть о преступлениях на больших дорогах, — сказал я.
   Он отворил дверь и пригласил меня зайти.
   — А вы что, хорошо знакомы с этими делами? По виду вы джентльмен.
   — У меня имеется некоторый опыт в поединках на шпагах, — сказал я. — Одним из моих учителей был цыган. Я услышал от него уйму историй. А прочее почерпнул из рассказов разных людей, с которыми встречался на дорогах.
   — Садитесь, — сказал он и внимательно посмотрел на меня. — Не хотите ли выпить? — И добавил: — Вы ирландец?
   — Я недавно приехал с Гебридских островов, — ответил я. — Меня иногда принимают за жителя Уэльса.
   — Это не имеет никакого значения, — сказал он любезно. Он взял мою рукопись, прочел заголовок и первые фразы. — Да, вы не теряете времени даром, сразу берете быка за рога.
   Он принялся читать, а я сидел молча, не желая прерывать его.
   — Что ж, неплохо, — произнес он спустя некоторое время. — Неплохо. — Потом поднял глаза и спросил: — А кто направил вас ко мне?
   — Полагаю, Роберт Грин... или же Тости Пэджет.
   — А, Тости. — Он покачал головой. — Талантливый парень, но ни на грош упорства. Он хорошо пишет, но почти никогда не доводит дело до конца. Мечется, разбрасывается. — Он снова взглянул на меня. — Мой старый учитель Джордж Бишоп, бывало, говорил, что литературное творчество требует не только таланта, но и характера. Многих тянет на это поприще, считал он, но мало кто добивается успеха. В конечном счете все решает упорство.
   Он отложил рукопись.
   — Вероятно, мы сможем использовать ваш рассказ. Написано легко, живо, остроумно. — Он снова взглянул на меня своим зорким глазом. — Говорите, вы хорошо знаете жизнь на дорогах?
   — Неплохо.
   — Ну что ж. Похоже, так и есть. Я сам из Стретфорда и часто наблюдал жизнь цыган и бродячих торговцев. — Он постучал пальцем по моей рукописи. — Изложено реалистично.
   — Так вы покупаете?
   — Одну минутку! Не нужно торопиться. Вы очень нуждаетесь в деньгах?
   Я пожал плечами.
   — Пока я в деньгах не нуждаюсь, но я хотел бы иметь много денег.
   Он улыбнулся.
   — За это вы не получите больших денег. Писатели в Лондоне — нищие. Хороший драматург, такой, например, как Роберт Грин, о ком вы упомянули, получает не больше пяти-шести фунтов за приличную пьесу. А ведь он, как и Кид^[16], известный драматург.
   — Я не собираюсь становиться писателем, но у меня есть еще один замысел. Вы знаете Рэйфа Лекенби?
   Он откинулся назад и посмотрел на меня в упор.
   — Да, конечно. Разве найдется человек, хоть немного знакомый с жизнью лондонских улиц, который не знает Рэйфа Лекенби? Я не знаком с ним лично, но немало наслышан о нем.
   — Я хорошо его знаю. Что вы скажете, если я возьмусь разоблачить все его мошенничества и преступления?
   — Вы сами прекрасно понимаете, с кем вам придется иметь дело. Ведь Лекенби не просто мелкий воришка, а законченный негодяй, крупный преступник.
   — И к тому же чертовски искусный дуэлянт.
   — Да? Я слышал об этом, но не очень верил. Ходят слухи, что, едва явившись в Лондон, он убил на дуэли одного джентльмена, а другого заколол в Кенте.
   — Об этом я не слышал, но знаю, что он действительно превосходно владеет шпагой.
   — Вы знаете это на собственном опыте?
   — Да.
   — И живы?
   — Это было давно и далеко отсюда. Тогда я еще не так хорошо владел искусством фехтования, как сейчас... и уцелел чудом.
   — Понимаю... и однако, снова готовы рискнуть? Он натравит на вас своих людей. На вас — не на меня. Я вхожу в Компанию, и ни один человек в здравом уме на меня не посягнет. Но я боюсь за вас.
   — Пусть это будут мои заботы.
   Филд постучал пальцами по рукописи.
   — Тогда договорились. Два фунта за эту рукопись и четыре фунта за Лекенби — если, конечно, получится правдивое повествование. Но не надейтесь, что я буду и впредь платить так много, про Рэйфа Лекенби и ему подобных вряд ли можно рассказывать до бесконечности.
   — Понятно.
   Он заплатил мне два фунта, которые я принял с благодарностью. Это была приличная сумма по тем временам, и она говорила о том, что он высоко оценил мой труд. Однако я не был склонен тешить себя иллюзиями. Повесть, которую я написал, была изложением тех легенд, что рассказывали своим детям поколения ирландцев, и которые были, следовательно, достоянием всех, кто их слушал. Они выдержали испытание временем, а не публиковались по причине того, что ирландская литература была под запретом. Эти истории до сих пор пересказывали в тавернах. Я мог бы продолжить эту тему, подобных легенд существовало много, — надо было только еще побеседовать с дорожными странниками и цыганами.
   «Где ты сейчас, Кори?» — подумал я. Я бы с радостью еще раз воспользовался его рассказами, к тому же теперь я мог бы заплатить ему.
   Присоединив два полученных фунта к своим скудным денежным запасам, я отправился в гостиницу. Неторопливо шагая по улицам, я внимательно осматривался по сторонам, но знакомых лиц не увидел. Я заметил только одного или двух мошенников, которые, видно, следили за мной. Были ли это люди Каттинга Болла или Лекенби? Или и те и другие?
   Целую неделю я слонялся по разным тавернам: «Белый олень», «Красный лев», «Наяда», «Три бочки», «Золотой лев», «Голова короля Гарри», а также «Медведь» и «Разорванный флаг». Я переходил из одной таверны в другую: где выпивал стаканчик, где просто сидел и наблюдал за публикой, где угощал выпивкой какого-нибудь бродягу. И все время прислушивался к разговорам.
   Как правило, я просто слушал. Но если обстановка казалась мне благоприятной, я закидывал приманку, произнося имя Лекенби, и затем наблюдал, какой это даст результат. Таким образом, я намеревался что-нибудь выудить о нем и действительно кое-что разузнал.
   Оказалось, Лекенби содержит три «малины», где сбывают краденые вещи. Находились они в разных кварталах города. Ему принадлежало также несколько конюшен, где занимающиеся разбоем на больших дорогах могли получить лошадей. Он участвовал во многих преступных предприятиях и успел нажить себе в Лондоне множество врагов. Не один только Каттинг Болл ненавидел Лекенби. Нетрудно было понять, что это отъявленный мерзавец, на котором уже пробы ставить негде.
   Итак, я принялся быстро писать. То, что вышло из-под моего пера, не было, конечно, законченным повествованием, но пока и этого было достаточно. Я озаглавил новую вещь: «Рэйф Лекенби — главарь воров и мастер воровских дел» и поспешил на улицу Блэкфрайер, где вручил свой труд Филду. Он взглянул на рукопись, вполголоса выругался и начал быстро читать.
   — Я беру ее, — сказал он наконец, — но будьте осторожны, Тэттон Чантри. Как только эта вещь поступит в продажу, за вашу жизнь не дашь ни гроша. — Он щелкнул пальцами.
   — Четыре фунта, — сказал я, — и я буду всегда ходить с обнаженным клинком.
   — Вы получите их, — сказал он, — но я опасаюсь за вас.
   Правду сказать, я тоже боялся.

Глава 20

   Способ зарабатывать хоть какие-то деньги пришелся мне по душе, и я не стал пренебрегать пером, однако два следующих моих опуса не приняли. В них не было ни остроумия, ни новых поворотов сюжета, которые были присущи моим первым произведениям, имевшим успех. В это же время вышла большим тиражом повесть о Лекенби.
   В мгновение ока повесть стала главным предметом разговоров по всему городу. Когда я спустился вниз, в таверну, все только о ней и говорили, и, хотя никто не знал, кто автор этой вещи, все сходились во мнении, что ему недолго осталось жить, — вот только прочитает Лекенби и...
   В таверну стремительно вошел Каттинг Болл.
   — Тэттон Чантри — вы? Вы написали эту вещь? Вы же просто уничтожили его!
   — Этого я и хотел, но неизвестно еще, что получится. Остается только ждать.
   — Весь Лондон говорит об этом, — продолжал Болл. — И подумать только, что это сделали вы, еще совсем мальчишка! И сделали с помощью пера, а не шпаги, солдат или наемников.
   Однако время шло, а ничего не происходило, никто из людей Лекенби не появлялся. Так было и на второй день. Королевские чиновники ничего не предпринимали против Лекенби, не утихали только разговоры. На третий день, хорошо вооруженный и охраняемый людьми Болла, я осмелился выйти на улицу.
   Я снова направился на улицу Блэкфрайер со следующей повестью из цикла «Веселый Дембер», которая имела большой успех. Я продал ее Филду за один фунт и вышел от него, намереваясь вернуться в свою таверну.
   И вдруг столкнулся нос к носу с Лекенби.
   Он стоял на улице прямо передо мной. Я положил руку на эфес своей шпаги.
   — Если этому суждено быть, пусть это произойдет здесь, — сказал я.
   Лекенби рассмеялся.
   — Так ты, значит, все же хочешь драться со мной? — воскликнул он, продолжая хохотать. — Убери руку с рукоятки шпаги! Когда-нибудь я, конечно, убью тебя, можешь быть уверен, но только не сегодня, ведь ты оказал мне такую бесценную услугу, о которой я и мечтать не мог!
   — О чем ты?
   Он опять рассмеялся.
   — Послушай, давай поужинаем вместе, я хочу распить с тобой бутылку доброго вина и съесть телячью ногу! Как же ты не понимаешь? Ты изобразил меня таким могущественным, таким злобным и мстительным, что у всех моих врагов сразу поджилки затряслись! Ко мне явились на поклон десятка два воров, которых я раньше в глаза не видел, хотя и слышал о них. Я вдруг сразу приобрел авторитет в таких кругах, где раньше меня не признавали! В одно мгновение ты сделал меня самым могущественным человеком в Лондоне! И подумать только, как немного для этого потребовалось! Я дурак, Чантри, форменный дурак! Отныне мне не нужно уничтожать своих конкурентов — они сами приходят и умоляют разрешить им присоединиться ко мне! То, чего я не смог бы добиться за месяцы, ты сделал за одно мгновение! Настоящее волшебство!
   Мы уселись за стол друг против друга. Смятение в моем уме улеглось. Полагая, что я уничтожаю чудовище, я в действительности создал новое, еще более страшное. Я изобразил его сильнее и страшнее, чем он был на самом деле, и напугал всех, кто мог бы воспротивиться ему.
   Он заказал хорошего вина и поднял бокал за мое здоровье. Нам подали телячью ногу, необыкновенно нежную и вкусную. Он угощал меня и, не переставая, смеялся. Лицо у него покраснело от вина и смеха.
   — Да, ты действительно сделал меня могущественным, Чантри! В Лондоне есть несколько публичных домов, которые мне давно хотелось прибрать к рукам. Они плохо содержатся, но приносят хороший доход. Теперь их владельцы попросили, чтобы я охранял их, и я согласился. Будьте уверены, я буду их охранять и получать за это бешеные деньги! Пей, Чантри! И гони от себя Каттинга Болла с его подонками! Они тебе больше не понадобятся. Ну а что касается его самого, он теперь никто и ничто!
   На протяжении всего ужина он без конца болтал о том, как выгодна для него эта нежданная реклама. Кое-кто из тех, кому он угрожал, но кто не так уж был уверен, что он в силах выполнить свою угрозу, склонился перед ним ниц, — ему даже не пришлось демонстрировать свою силу — мой памфлет выполнил эту задачу лучше, чем он сам смог бы это сделать.
   — Огромное тебе спасибо, Чантри! Клянусь именем короля Гарри, я рад, что не убил тебя тогда! — Он полез в карман и выложил на стол кошелек с золотыми монетами. — Вот, возьми! Ей-богу, это слишком мало, чтобы отблагодарить тебя за то, что ты сделал для меня!
   — Убери обратно, — сухо сказал я. — Я не возьму от тебя ничего, потому что намерен уничтожить тебя.
   Он снова засмеялся — в его глазах светился лукавый огонек.
   — Разумеется, ты хотел меня уничтожить, думаешь, я не понимаю? Но посуди сам — результат-то каков? Я тебе предлагаю лишь малую долю вознаграждения, которое ты заслужил.
   Мне не оставалось ничего иного, как сделать хорошую мину при плохой игре и поразмыслить над тем, что теперь предпринять. Он, казалось, был доволен и счастлив, хотя я совсем не был убежден в этом. Какое бы впечатление мое сочинение ни произвело на мошенников, оно должно было бы вызвать какую-то реакцию властей. Если, конечно, они не были до такой степени поглощены ирландскими делами и тревогами по поводу Испании, чтобы не беспокоиться о зле, творящемся в их собственной стране.
   — Я прочел твой памфлет, — сказал Лекенби. — Прекрасная вещь! Ты описываешь там такие штуки, до которых я и сам не додумался! Оставайся в Лондоне, Чантри, право! Благодаря тебе мои дела пойдут в гору.
   Он обглодал кость и отодвинул тарелку.
   — Послушай, Чантри, я ведь не дурак. Я понимаю, что памфлет через какое-то время перестанет играть свою роль. Но когда это случится, я уже буду богатым, окружу себя нуждающимися во мне людьми власти. Я куплю поместье, найду какого-нибудь писаку вроде тебя, и он опровергнет то, что ты написал, докажет, что это чистый вздор, и изобразит меня истинным джентльменом. Я заведу себе экипаж — поверь, это скоро войдет в моду, — буду выезжать на охоту, буду посвящен в рыцарское достоинство. Ты еще увидишь! Мой бедный отец был простым сквайром^[17], он был порядочным человеком но так и не был удостоен никаких почестей.
   Пройдет года два, Тэттон Чантри, и все забудут о моем прошлом. Два года я буду жить тихо, пока все, что нужно, не сделают за меня другие. А потом вдруг снова появлюсь и перевешаю тех, кто еще осмелится выступать против меня. Еще через год я буду принят при королевском дворе.
   Я хорошо продумал весь дальнейший путь, и лучше просто не придумаешь. Я говорю тебе заранее, чтобы ты смог наблюдать, как все это будет претворяться в жизнь. К сожалению, — добавил он с улыбкой, — тебя уже не будет к тому времени, и ты не увидишь, как я вознесусь на вершину успеха. Но я буду скучать по тебе, ей-богу, буду скучать.
   — Тебе никогда не удастся осуществить свой план, — возразил я спокойно. — Скоро я разоблачу тебя до конца и покажу всем, какой ты мерзавец.
   Он засмеялся.
   — Делай что хочешь, результат будет все тот же. Ничего у тебя не получится. А кроме того, что ты выиграешь? Несколько шиллингов тут, несколько шиллингов там. Жалкие гроши и нищенская жизнь — вот и все, что тебя ожидает. А я тем временем буду купаться в роскоши.
   Он наклонился ко мне над столом.
   — У меня и сейчас есть друзья наверху! У меня есть власть! Есть люди, которые дергают ниточки в моих интересах! Думаешь, меня так просто прижать? Надеешься, что я когда-нибудь попаду в Ньюгейт или Тиберн? Нет, слишком многим я нужен. Без меня им никак не обойтись. Сейчас я орудие в их руках, и они пользуются мною. Но придет время, и мы поменяемся ролями: они станут моим орудием, я буду использовать их.
   — Ты слишком честолюбив, — сказал я. — Честолюбие тебя погубит.
   — Ну и что ж, это ведь игра, правда? — Огонек иронии в его глазах угас. — Я понимаю, какова ставка в этой игре, и знаю, насколько они нуждаются во мне. Я должен соблюдать осторожность. Но ты и тут помог мне, — они будут читать то, что ты написал обо мне, и соизмерять степень моей полезности с твоими оценками. Теперь им придется платить за мои услуги дороже.
   Лекенби снова протянул мне кошелек с золотом.
   — Возьми! Нет лучше слуги, чем золото, оно никогда не возражает. Найми я тебя, это было бы наилучшим вложением золота в самый нужный момент.
   Он положил свою сильную руку на край стола. Таких толстых ручищ я еще никогда не видел — они производили впечатление небывалой силы. На свой лад Лекенби был красив. Лицо его выражало силу и мощь.
   Он подозвал слугу.
   — Бутылку лучшего белого вина! — приказал он. — Послушай-ка, — обратился он снова ко мне. — Я не люблю тебя, ты не любишь меня, и все же ты можешь помочь мне. Ты умен и хорошо дерешься на шпагах. Не так что бы очень хорошо, но, скажем, недурно. Переходи ко мне. Я не стану настаивать, чтобы ты стал вором, ты будешь моим агентом.
   — Твоим орудием? — спросил я сухо.
   — Каждый из нас чье-то орудие. — Он наклонился ко мне. — Англия стоит на перепутье. У кого есть глаза и уши, тот не может этого не видеть. Мы идем к мировой власти, увидишь. Нынешняя всемогущая Испания пришла к богатству неверным путем: она добилась слишком большого богатства слишком быстро, и это ее погубит. Медленное, постепенное накопление богатства воспитывает в человеке и нации осторожность, а богатство, вдруг свалившееся на голову, портит всех. Сейчас каждое судно доставляет в Испанию груз золота, и испанцы живут припеваючи. Закаленные бойцы вскоре сойдут со сцены. Их место займут политиканы и придворные с изящными и вкрадчивыми манерами. Они отнимут у старых бойцов все, что те завоевали в сражениях с маврами. Такие люди, как Кортес, Писарро, Альварадо и де Сото, уходят, а вместо них к власти придут изнеженные баре, зажиревшие на легко доставшемся богатстве.
   Англия — молодая страна, хотя и очень древняя. У нас есть люди, есть корабли, и мы одержим победу. Мы должны строить суда и поставлять оборудование для них. Вербовочные команды должны рекрутировать все больше солдат и моряков.
   — Какое отношение все это имеет к тебе?
   Он, улыбнувшись, пожал плечами.
   — Я все приберу к рукам. Поставки для флота пойдут только через меня. И вербовочные команды будут под моим началом.
   — Под твоим?
   Он засмеялся.
   — А под чьим же еще? Кто лучше меня справится? Разумеется, если случится вербовать на службу мелкопоместных дворян, которые не пожелают служить... ну, с этими мы всегда сможем договориться.
   — Ну а какую роль ты отводишь мне? — спросил я.
   — Ты будешь писать по моему заказу. Ты изобразил меня королем преступного мира. Теперь мне нужен другой памфлет, где ты опровергнешь прежнюю версию и представишь меня человеком, обладающим огромной таинственной силой. Покажешь, что я располагаю обширными сведениями о том, что делается вокруг, и иногда возвращаю украденные вещи.
   — Понимаю, — сказал я. — Воры и сутенеры уже собрались под твоим крылышком. Теперь ты хочешь очиститься от грязи и одновременно дать понять, что в твоих руках сосредоточена еще большая власть.
   — Совершенно верно. И, разумеется, украденные вещи я буду возвращать за определенную мзду, и — да простят меня! — немалую, ибо тот, кто способен добраться до воров, должен получить справедливое вознаграждение.
   — Ты хочешь сказать, двойное: от владельцев украденного — одно, от воров — другое. Неплохо придумано!
   Он засмеялся с неподдельным удовольствием.
   — Ну вот, видишь, как все просто? В конце концов, я получу титул и, возможно, меня изберут в парламент. Потому что в то же время я намерен служить и королеве. Вот, например, ходят слухи, будто Испания готовит огромный флот — целую армаду, которая направится к берегам Англии. Я узнал об этом от своих шпионов и передал эти сведения приближенным королевы, так что теперь и ей известно об этом.
   — Ты передал эти сведения Уолсингему?
   Лекенби вновь засмеялся.
   — Может быть.
   — Он, что ли, твой покровитель?
   Он вдруг перестал смеяться.
   — Покровитель? У меня нет никаких покровителей! Я сам по себе!
   Однако мне показалось, что это его заявление прозвучало довольно фальшиво. Я допил вино и ушел. Он хмуро глядел мне вслед. Очевидно, я напомнил ему что-то такое, о чем он предпочел бы забыть.
   Люди Каттинга Болла тут же возникли за моей спиной. Они внушали мне некоторое беспокойство, — я не знал, в какой мере можно доверять Боллу. И с какой стати он, даже по просьбе Грина, должен мне оказывать услуги такого рода? И почему, собственно, Грин заботится обо мне? Кто я для него?
   Так или иначе, следовало быть настороже и держать шпагу в боевой готовности. Я размышлял над этим, когда вдруг услышал приглушенный голос:
   — Тэтт, мне надо поговорить с тобой. — Это был Пэджет.
   — В таверне «Медвежья голова», — отозвался я тихонько, надеясь все же, что он услышит меня, и продолжал идти дальше как ни в чем не бывало.
   В его голосе мне послышалась тревога. Я знал: он мой друг и я могу ему доверять. Что же, думал я, могло еще случиться?
   А случиться могло все что угодно. Я не желал вступать в какие-либо соглашения с Рэйфом Лекенби и ему подобными. Вполне вероятно, что то, что я написал, принесло ему скорее пользу, чем вред. Кто-то воспринял памфлет как свидетельство его силы, но ведь можно повернуть все иначе: разоблачить вора разве не значит почти поймать его?
   Когда люди Каттинга Болла, проводив меня до гостиницы, скрылись в темноте, я выскользнул через черный ход и по темной улице прошел в таверну «Медвежья голова». В таверне было немного посетителей, Тости сидел один в глубине зала. Я подошел к нему.
   — Ты что полуночничаешь? — спросил я.
   — Мне передали поручение для тебя, — сказал Тости.
   — А почему его не передали мне самому?
   Тости пожал плечами.
   — Не знаю. Этот человек обратился ко мне. Мне он не понравился, но я понял, что с ним шутки плохи. Ты должен прийти в назначенное место, один.
   — А зачем?