Ламур Луис. Шалако

   Лейтенант Холл обдумал выводы разведчиков и собственные наблюдения, отдал приказ по коням и отправил солдат по следу фургона.
   К трем часам они увидели его. Фургон был разграблен и сожжен. Вокруг валялись изуродованные трупы. Лейтенант и его подчиненные знали большинство убитых по именам. Последним опознали Рио Хокетта.
   — Туда ему и дорога, — коротко отозвался лейтенант Холл, — этому вору и негодяю.
   — Он сражался до последнего, — сказал разведчик, указывая на россыпь гильз вокруг. — Но вот странно: его пояс с оружием исчез. Кто-то вылез из укрытия и забрал его. — Разведчик разглядывал отпечаток каблука. — Похоже, это Боски Фултон. Его трупа я не видел, а если кто и способен выйти из такой передряги целым и невредимым, так это Боски.
   — Неужели уцелел? — Лейтенант Холл не верил своим ушам.
   — Как пить дать. Нога маленькая, наверняка Фултон. Я много раз видел его след. Они с Хокеттом орудовали вместе, но каким бы мерзавцем не был Хокетт, по сравнению с Боски он — ягненок.
   — Боски, должно быть, торопился уйти подальше, — сделал вывод лейтенант. Надо скорее искать охотников.
   Повернув на север, отряд обогнул горы Хетчет. При удаче он должен напасть на след группы с раненым и женщинами. У тех было мало шансов на спасение и оставалось тайной: почему они повернули на юг?
   — С ними человек, которого вначале не было. По числу трупов у фургона и на ранчо, я решил, что Хардинг и Харрис присоединились к восточной партии, но тут один лишний, — сказал разведчик.
   — Может, Уэллс? Как думаешь?
   — Может, и он. Хотя непохоже.
   На расстоянии многих миль отсюда, за двумя долинами и хребтом Анимас, развивались другие события.
   Лейтенант Макдональд остановил свой отряд. Стояла сильная жара. При каждом шаге лошадей поднималась пыль, и, когда они стали, отряд накрыло облако пыли, она оседала на одежде, лицах, лезла в ноздри. Кроме лейтенанта, коренастого капрала с красным лицом и солдата-ветерана, остальные в отряде были индейцами юма и мохава.
   Задача лейтенанта состояла в том, чтобы выйти на следы индейцев, обнаружить дислокацию вторгшихся апачей и сообщить обо всем главным силам подполковника Форсайта. Никто лучше не мог бы выполнить задание такого рода и выказать большего рвения в его выполнении.
   Лейтенант Макдональд тревожился. Следов он не обнаружил, но со времени нападения на Сан-Карлос прошло три дня, и в самом воздухе чувствовалось напряжение. То, что он не видел апачей — не успокаивало, потому что лейтенант жил по старому правилу: видеть апачей — страшно, не видеть — вдвойне страшнее.
   Не стоит стыдиться страха, если ты способен его победить. Страх побуждает к действию и уберегает от беспечности. Макдональд похоронил слишком много солдат, которые вели себя беспечно и неоправданно рисковали.
   Ехавший рядом с лейтенантом юма Билл указал на горы Пелончильо; лицо у индейца было такое же темное и складчатое, как и горы.
   — Думаю… — начал он.
   — Посмотрим, Билл.
   Макдональд закурил трубку. Зачем — он и сам не знал, затяжка на вкус была сухой и горячей. Его одежда пропахла табаком, потом, пылью и лошадьми. Сейчас бы выпить холодного виски со льдом, он усмехнулся своему желанию. Сколько времени прошло с тек пор, как он последний раз пил виски со льдом? Два года? Почти три.
   И все-таки в этих краях он чувствовал себя как дома. Он никогда не любил показухи и не стремился в теплые местечки на Востоке. Когда он приехал сюда, то понял, что нашел дом… Эта жизнь была по нему.
   Лейтенант Макдональд знал индейцев, и они знали его; каждый день он учился у них. Боевому командиру претила муштра, строевая подготовка, униформа и парады. Большая их часть была пустой тратой времени, основывалась на устаревшем военном опыте, и никакой практической пользы от них не было.
   Войска надо учить одному — драться и выживать в бою, каждая минута, занятая чем-то другим, потрачена зря.
   Все решал бой. Бой — начало и конец жизни солдата. Апачи, искуснейшие партизаны мира, и слыхом не слыхали о строевой подготовке или вообще о какой-то другой подготовке, кроме боя.
   Выслав четырех разведчиков на поиски следов, отряд снова тронулся в путь.
   Юма Билл ускакал вперед, и не проехали они и пятидесяти ярдов, как он повернулся в седле и махнул рукой.
   Он нашел след! Не больше двенадцати часов назад здесь прошел маленький отряд апачей. Лейтенант тотчас отправил Форсайту разведчика с донесением, затем пустился дальше еще более осторожно.
   Через милю к отряду апачей присоединились новые, и он стал заметно превосходить силы Макдональда.
   Лейтенант медленно продвигался вперед. Он чувствовал напряжение подчиненных и не винил их. Он регулярно делал остановки и осматривал местность, несколько раз менял направление, чтобы затруднить апачам устройство засады.
   Он чувствовал присутствие индейцев. Даже юма Билл, обычно суровый и невозмутимый, заметно нервничал. Только дурак не боится попасть под огонь засады вдвое превосходящих сил апачей. И спасти от такой участи может только осторожность.
   К этому времени Макдональд был в шестнадцати милях от главного войска под командой Форсайта.
   Где-то в этом обширном пустынно-горном краю затерялась горстка мужчин и женщин, не имеющих опыта войны с индейцами, и если апачи их еще не уничтожили, то несомненно идут по их следу.
   В знойном воздухе стояла удушающая пыль. Макдональд вытер пыль и пот с костистого лица и выругался. В обжигающей жаре одежда казалась тяжелой и тесной, подтяжки давили на плечи. От песка и камней веяло жаром, как от печки.
   Никакого движения… Каньон Лошадиной Подковы открыл перед ними путь в горы. Макдональд с недоверием разглядывал высокие скалы, открытое пространство перед ними.
   Юма Билл опередил всех и направил коня в каменистую пасть каньона. Скоро Макдональд увидел, что тот поднял руку.
   Когда они подъехали ближе, то обнаружили, что индеец стоит над остатками торопливо затушенного костра, из которого еще струился дым.
   Макдональд вытер пот с лица и, сощурившись, пытался сквозь солнечный блеск осмотреть скалы и камни. В глубине души он понимал серьезность положения, костер затушили совсем недавно… возможно, когда они уже подъезжали.
   Апачи ускакали? Или залегли в скалах? Сколько их?
   — Сколько их, по-твоему?
   Юма Билл пожал плечами.
   — У костра сидело пятеро или шестеро, но кто знает, сколько их там? — он показал на скалы.
   Подождать Форсайта? Или войти в каньон?
   Решение — дело командира, вся ответственность лежит на нем. Если послать человека к Форсайту, а здесь только горстка индейцев, убежавших при его появлении, то Четвертый кавалерийский полк зря проскачет шестнадцать миль по солнцу. Может, сперва пройти вперед, прощупать обстановку детальнее?
   — Вперед, — отдал он приказ, и тут же в скалах обозначилось движение. Команду накрыл грохот залпа, и двое его людей упали с седел. Один приподнялся, вскинул ружье и упал снова.
   Макдональд выстрелил из револьвера в коричневую фигуру, апач замер на полушаге и полупрыгнул, полуупал в камни, скрывшись из виду.
   Отовсюду неслись выстрелы и дикие, пронзительные вопли индейцев. Лейтенант хладнокровно повел отряд на гребень невысокого холма. Выкрикивая приказы, он одновременно целился и стрелял, стараясь посылать каждую пулю в цель. Смысл боевой подготовки в том, чтобы при тревоге всегда знать, что делать. Паника возникает только в пустых мозгах.
   Он схватил за плечо разведчика и подтолкнул к своей лошади.
   — Приведи Форсайта, — хрипло крикнул он сквозь громыхание выстрелов.
   Индеец вскочил на коня и ускакал. Конь был скаковой, и пришло время воспользоваться его скоростью.
   Макдональд продолжал командовать боем. У него осталось шестеро нераненых людей. Только что упал еще один апач, и юма Билл, бесценный разведчик и воин, скрылся в камнях, очевидно, целый и невредимый. Апачи спускались со скал, сужая круг. Краснолицый капрал — один из лучших стрелков в батальоне — встал на одно колено и методично, как в тире, посылал пулю за пулей.
   Атака закончилась так же быстро, как и началась. Лейтенант потерял четырех разведчиков и теперь ждал новой атаки. Кавалеристы залегли в нагромождении валунов на вершине холма и без всякой команды укрепляли свои позиции. Закладывали камнями проемы в валунах, окапывались в песке, увеличивали сектор обстрела. У них было немного воды, хорошая позиция и достаточно патронов, чтобы выдержать большой бой.
   — Не торопитесь стрелять, — сказал лейтенант, — пусть сначала подойдут поближе.
   Показалась рука, и разведчик выстрелил. Лейтенант Макдональд отметил попадание.
   Двое разведчиков собрали патроны у павших, а еще один принес ружье. Теперь у них было два ружья в резерве, что усиливало их огневую мощь.
   Шестнадцать миль туда и обратно, жестокая скачка в убийственную жару. Спрятавшись за валуном Макдональд радовался, что полком командует Форсайт, в памяти подполковника еще свежа битва на острове Бичер, и он все поймет, как надо: недавно он сам пережил подобное. С ним четыреста ветеранов войн с индейцами, и они тоже поймут все правильно.
   На вершине холма было как в печке. Макдональд отложил револьвер, чтобы вытереть ладонь.
   — Скоро они снова пойдут, — сказал лейтенант, — давайте оставим на песке парочку.
   Где-то вдалеке, в раскаленной пустыне всадник изо всех сил гнал скакуна к подполковнику Форсайту и его Четвертому кавалерийскому полку.
   Апачи поднялись в атаку, и снова отряд кавалеристов отбил нападение, на этот раз потерь не понесла ни одна из сторон. Рядом с лейтенантом Макдональдом, тяжело дыша от жары, заряжал револьвер разведчик-юма.
   День обещал быть длинным.
   Шалако Карлин услышал отдаленную стрельбу. Он выпрямился и напряг слух.
   Наверное, армия и Чато. Он сидел на коне чуть ниже гребня, внизу Волчий каньон вел к Двойному глинобитному пути. Шалако думал, взвешивал все шансы.
   Чато пришел на север примерно с сорока индейцами, часть их отделилась для нападения на лагерь охотников. Остальные продолжали идти на встречу с нетерпеливыми молодыми воинами из Сан-Карлоса, теперь они соединились, составив отряд численностью около восьмидесяти человек. Должно быть, он сражается сейчас где-то возле пика Стайна.
   Однако если армия выслала против них значительные силы, они оставят поле битвы и побегут к границе. Везде, где только можно, они будут передвигаться горными тропами и, стало быть, скорее всего выйдут на Двойной глинобитный путь, по которому предстоит идти ему. Они будут нападать на все, что подвернется, и, конечно, им прежде всего понадобятся лошади.
   Армия погонится за ними. Значит, охотничьей экспедиции надо продержаться, пока армия не покончит с индейцами.
   Велики ли шансы охотников устоять перед восемью десятками апачей? Сидя на арабе в тени утеса — чалый стоял рядом, — Шалако пытался увидеть происходящее глазами кружащего в небе стервятника. Стервятник увидит широкую цепочку следов, которая становится все уже и уже, а в центре — охотничью партию. Четыре женщины, семь здоровых мужчин, один раненый. Вооружены хорошо, патронов достаточно для долгого боя. Вода и неплохая позиция для обороны, но продовольствия мало.
   Возможно, апачи будут отступать по долине, минуя горы и охотников.
   Двое мужчин, Даггет и повар Мако, не знают военного дела, а двое — хорошие бойцы, но никогда не воевали с индейцами. Будет счастьем, если они выдержат полчаса массированной атаки апачей.
   — У нас нет ни малейшего шанса, — вслух произнес Шалако, — ни малейшего.
   В придорожных кустах лениво жужжала пчела, нетерпеливо переступал с ноги на ногу жеребец, стремясь в путь. Но Шалако выжидал, сворачивал самокрутку, осматривал местность.
   Справа лежала долина Анимас, длинный шлейф пыли указывал на то, что на юго-востоке несется отряд всадников. Почти наверняка армия, апачи не любят поднимать пыль и обычно скачут врассыпную, чтобы не поднимать пыль и тем самым не обнаруживать себя.
   Тропой, по которой он ехал, пользовались редко. Проложили ее, вероятно, еще таинственные мимбры, а может, кто-то и до них. Белые обычно предпочитают низины, индейцы Же и другие примитивные народы отдают предпочтение горной местности.
   Шалако осторожно ехал по еле заметной тропе. Горы над ним поднимались на высоту от восьмисот до полутора тысяч Футов. Дикие и пустынные, поросшие искривленными кедрами скалы были покрыты битым камнем.
   На камень у тропы забрался тушканчик, он помахивал хвостом, словно приглашал пробежаться наперегонки, несмотря на жару. Вот он прыгнул, пролетел несколько ярдов по воздуху и поскакал на быстрых ножках по тропе.
   Когда Шалако добрался до поворота к заповедному убежищу, он свернул с тропы и углубился в скалы. Не выпуская винчестер из рук, он поставил лошадей в тень и поднялся повыше, тщательно следя за тем, чтобы его силуэт не появился на фоне неба.
   Отсюда ему была видна тропа чуть ли не на две мили вперед, до убежища оставалось не более двух миль. Шалако сделал остановку по двум причинам: он хотел подойти к лагерю на заходе солнца и проверить, не идет ли кто за ним.
   Следов он не видел. Судя по всему, тропой не пользовались многие месяцы, если не годы.
   Первую милю тропа была сравнительно открыта. Он не хотел возвращаться на нее, пока окончательно не убедится, что его никто не видит.
   Стояла сильная жара. Как всегда над головой парил стервятник. Его неиссякаемое терпение проистекало от уверенности, что рано или поздно все живое в пустыне станет его добычей, надо только ждать.
   По раскаленному камню метнулась ящерка и замерла в тени, подняв хвост. Ее горло пульсировало, словно ей не хватало воздуха. Через мгновение хвост опустился, ящерка успокоилась, но Шалако по-прежнему выжидал.
   Он устал, солнце жгло. Медленно, избегая резких движений, потому что они привлекают внимание, он повернул голову и взглянул на коней. Те мирно стояли в кустах.
   По тропе протанцевал «земляной дьявол» и скрылся среди камней. Глаза ящерки сонно закрылись. В горах стояла тишина, похоже, вокруг никого не было. Еще несколько минут и пора в путь, решил Шалако. Голова его поникла, на какой-то миг он задремал, но тут же вскинулся и широко открыл глаза.
   Внизу по тропе на гнедой лошади ехал всадник в широкополой шляпе. Шалако узнал лошадь. Это была Демпер, кобыла Ирины Карнарвон.
   Он разглядывал всадника, пытаясь узнать и его, и наконец вспомнил: черную безрукавку носил Боски Фултон, приятель Рио Хокетта. Шалако знал его.
   Араб поднял голову навстречу поднявшемуся ветерку.
   — Все в порядке, Мохаммет, — тихо сказал Шалако. — Все в порядке.
   Шалако следил за всадником. Что он сделает, когда доберется до развилки? И где остальные? Где Хокетт и украденный фургон?
   Внезапно всадник остановился и, похоже, прислушался. Шалако тоже напряг слух и явственно услышал топот копыт. Фултон быстро съехал с тропы, забрался в камни и поспешно достал ружье.
   Из-за поворота показалась лошадь без всадника, но с седлом и болтающимися стременами.
   Толли, вторая кобыла Ирины Карнарвон. Лошадь замедлила бег, принюхалась, словно гончая, и прорысила дальше. Шалако много раз видел, как точно так же — не хуже волков — идут по следу дикие лошади. Толли явно шла по следу Демпер.
   Шалако изменился в лице. А вдруг она побывала у апачей? Вдруг они следуют за ней?
   Апачи так часто поступали: отпускали лошадь и ждали, пока она приведет их к другим лошадям.
   Толли остановилась. Шалако видел, как Фултон настороженно следит за кобылой, не подозревая, что лошадь, на которой он сидит, и Толли выросли вместе.
   Внезапно Толли повернула голову и подняла нос по ветру. Несмотря на расстояние, он прямо видел, как раздуваются ее ноздри, и с ужасом понял, что кобыла учуяла запах Мохаммета! Только он об этом успел подумать, как Толли свернула с тропы и стала подниматься вверх.
   Удивленный поведением кобылы, Фултон привстал в седле. Несомненно, Толли решила, что где жеребец, там и Демпер, и направилась к ним.
   Шалако торопливо оставил свой наблюдательный пост, вернулся к жеребцу и сел в седло. Ведя в поводу чалого, он поехал прочь, оставляя между собой и Фултоном лабиринт скал и, где возможно, держась мягкой почвы. За спиной он услышал копыта кобылы и тихо выругался.
   Оставалось надеяться, что кобыла не ведет за собой апачей, и ехать в лагерь.
   Сообразит ли Фултон, что к чему, и поедет ли за ней? Сомнительно. Время в горах дорого, и Фултон несомненно знает, куда едет, но, судя по всему, ехать ему не дальше ближайшего скопления апачей.
   Через несколько сотен ярдов он спрятался в кустах, подождал кобылу и поймал ее. Мохаммет, увидев подругу, чуть было не заржал, но Шалако вовремя его одернул.
   Скоро он убедился в том, что за кобылой никто не идет. Если Фултон не круглый дурак, он спрячется и переждет налет.
   Через некоторое время Шалако отправился дальше и, не пройдя и полумили, заметил след индейцев: отпечаток части копыта неподкованной лошади, оставленный сегодня утром. Он снова остановился и стал тщательно изучать окрестности. Однажды он видел апача, завернувшегося в пыльное одеяло — чем не валун среди множества других валунов! В другой раз, вспомнил Шалако, среди деревьев юкки стоял апач, у которого из одеяла торчало всего несколько колючек, и целое армейское подразделение проехало мимо, ничего не заметив. Разве мог такой человек довериться беглому взгляду?
   После внимательного осмотра он заметил дерево, к которому привязывали двух лошадей, кусты, на которых лошади объели листья и ветки, и пришел к выводу, что апачи ехали на неподкованных, а значит, не захваченных лошадях, и каким-то образом обнаружили убежище — возможно, учуяли запах дыма.
   В лошадином помете он углядел остатки растений, росших далеко от границы. Скорее всего эти апачи принадлежали к главной шайке, вероятно, они выехали из Мексики значительно позже Чато и добрались сюда, проделав долгий и трудный путь.
   Возможно, они хотели привести Чато сюда и отправились за ним, но могли скрываться и где-то поблизости.
   Шалако спешился и сделал круг, не спуская глаз с лошадей. Он знал, на что способен индеец, когда речь идет о краже коней. Ему не раз приходилось видеть, как они уводили коней на глазах хозяина. Он хотел удостовериться, остались ли эти двое здесь и есть ли другие.
   Приближался вечер. Тени выросли, тишина сгустилась. В чистом воздухе пустыни и гор далеко разносился малейший звук. Страна неба… Чтобы узнать, что такое настоящее небо, нужно побыть наедине с ним где-нибудь в каменистых скалах в светлое время суток.
   С темнотой все меняется, дали пропадают. Ночь сужает кругозор, в пустыне видишь лишь молчаливые колонны кактусов, приземистые кустарники и черные таинственные громады гор.
   Пустыня и небо одинаково требуют одиночества, чтобы узнать их до конца, надо встретиться с ними с глазу на глаз.
   Тело словно разрастается, мозг освобождается, превращаясь в обширный резервуар для восприятия новых впечатлений. Ты слышишь и чувствуешь малейший звук. Пустыня раскрывается перед тобой во всей своей таинственности и вневременности, а небо над головой — во всей своей безграничности и безмерности.
   Шалако слушал и ждал. Затем вернулся к лошадям. Мокасины позволяли ступать бесшумно. Под ногами диких животных и индейцев не хрустят ветки и сучья. Шалако чувствовал впереди ветку даже в темноте до того, как поставить ногу и перенести на нее свою тяжесть, — одно из преимуществ мокасин.
   Он взобрался на коня и поехал вдоль лысого холма к убежищу, стараясь держаться тени скал.
   Вскоре он увидел тонкий столбик синего дыма, словно взывающий к тихому вечернему небу. Теперь он двигался очень осторожно, чтобы не стать мишенью для какого-нибудь нервного члена экспедиции. Отыскав участок, охраняемый Баффало Харрисом, он окликнул его, зная, что тот не будет палить вслепую.
   — Давай, — как ни в чем не бывало отозвался Харрис, — проходи.
   Шалако провел коня по склону, заросшему кедром, и приблизился к Баффало.
   — До чего я рад тебя видеть! — воскликнул Баффало. — А то я чувствовал себя, как одинокая овчарка при отаре овец, к которой подкрадываются волки.
   — Кофе есть?
   — Только он. Большая часть харчей у тебя.
   — Армия вышла. — Шалако показал на «спрингфилд» в чехле. — Прежде чем расстаться с ним, погиб хороший солдат.
   — Индеец?
   — Угу. Ночью подкрался ко мне. Хотел лошадей добыть.
   — Крюгер все еще жив. Не понимаю, как ему это удается.
   Ирина сидела у костра; когда она увидела кобылу, ее лицо осветила улыбка.
   — О, вы нашли Толли?
   — Она меня нашла. — Он не сказал ей о Демпер. Успеется.
   Пока Баффало разгружал чалого, Ирина протянула Шалако кружку кофе, и он коротко рассказал новости. Армия в пустыне, на северо-западе произошел бой, и через несколько часов они скорее всего окажутся на пути бегущих апачей.
   В конце он упомянул о Боски Фултоне.
   — Он был один? — быстро спросил Баффало.
   — Ты думаешь о том же, что и я?
   — Остальных перебили? Пожалуй, так оно и есть, если только он не поссорился и не откололся, а вряд ли Боски пошел бы на это, разве что ему дали меньше награбленного, чем он рассчитывал.
   Шалако разговаривал, пил кофе и одновременно обдумывал сложившееся положение. Все пока шло отлично, но территория, которую они собирались защищать, была слишком велика и предоставляла слишком много возможностей для незаметного проникновения на нее.
   — Если армия на северо-западе, — к костру подошел фон Хальштат, — то почему бы нам не выйти и не присоединиться к ней? Теперь у нас три лошади, и мы сможем двигаться быстрее.
   — У армии свои трудности. Вы пришли сюда на собственный страх и риск. А если вы сниметесь отсюда, то в любом случае столкнетесь с Чато. Он будет отступать по этой дороге.
   — Вы так предполагаете.
   — Да, предполагаю. И если вы придерживаетесь другого мнения, идите.
   — Если мы решим идти навстречу армии, вы пойдете с нами? — спросила Жюли.
   — Нет.
   — Вы не очень галантны.
   — Да, мэм, как и пули. — Он встал. — Поступайте как знаете. Если останетесь, я с вами, если уйдете, уходите сами.
   — Вы останетесь один!
   — Конечно! Чтобы обнаружить человека, даже апачу нужны следы. Я просто буду сидеть здесь, чтобы не оставлять следов. Если придется, поголодаю пять-шесть дней, но не двинусь с места и пересижу опасность.
   Он выплеснул в костер остатки кофе и поставил кружку на камень, после чего пошел взглянуть на лошадей.
   Баффало вернулся на свой пост и чуть позже то же самое сделал фон Хальштат.
   Трава на участке была почти вся съедена, но лошади могли протянуть еще пару дней. Воды было вдоволь.
   Укреплены позиции были явно не достаточно, но это не имело значения. Им надо только какое-то время продержаться. Кострище расположено в низине, окруженной кедрами, соснами и кустами, которые скрывают языки пламени.
   Линия обороны проходила за пределами лагеря, отступать было куда. Горную тропу мог контролировать один человек, у остальных был хороший сектор обстрела. Сперва придется оборонять внешнюю линию, затем отступить к внутреннему кругу, так как их силы очень малы. Шалако вытер Мохаммета пучком травы, вытащил из хвоста несколько колючек, затем проделал то же самое с Толли. После чего внимательно осмотрел их копыта и взялся за чалого. Мустанг снова был в отличной форме и в доказательство тыкался носом в его рукав.
   Подошла Ирина.
   Шалако сразу ощутил ее присутствие, но продолжал молча работать. Было еще довольно светло, хотя уже зажглись первые звезды.
   — Вы нравитесь Мохаммету, — сказала она, видя, как араб тычется в него носом, — а он к немногим так относится.
   — Хороший конь. Он прекрасно освоился, словно и родился здесь.
   — На что они похожи? Я имею в виду апачей. Ужасно дикие?
   — Все зависит от того, как на них смотреть. Люди на Востоке пытались приписать краснокожим христианские добродетели и принципы. Большей ошибки совершить невозможно. Краснокожие, конечно, отличаются благородством, но их нравственные принципы и образ жизни совершенно не совпадают с нашими.
   Нельзя судить о людях на основании того лишь, что они думают, как вы. Уважением у них пользуются люди совсем иных достоинств. Наибольшее восхищение вызывает удачливые воры, а убийство из засады ценится выше, чем убийство в отрытом бою.
   Удачливый вор больше приносит в семью, поэтому индейские девушки мечтают заполучить в мужья хорошего вора. Конокрадство и война не только единственный источник их существования, но и величайшая радость. Иначе они относятся и к пыткам. Суровая и жестокая жизнь заставляет индейцев подвергать мужчин пыткам, проверяя таким образом их мужество, и, кроме того, для них это предмет развлечения.
   Трупы они уродуют из ненависти или презрения, но также и для того, чтобы враги не напали на них после смерти, в будущей жизни.
   — Я никогда особенно не задумывалась об этих вещах, но помню, как отец рассказывал мне что-то подобное про обычаи народов Африки.
   — Каждое племя апачей имеет свои отличия, но они все без исключения воины. Всюду то же самое. Примитивные народы с грабительскими нравами приходят из краев со скудной, неплодородной почвой, и достаток их находится в прямой зависимости от походов и грабежей. Викинги, пруссаки, монголы, британские корсары… У всех пиратство и военное дело составляли образ жизни, то же самое и у апачей.