Лаптев Александр. И тогда я сказал - согласен !

Лаптев Александр
И тогда я сказал - согласен !

   Александр Лаптев
   И тогда я сказал: согласен!
   Сначала я услышал через раскрытую балконную дверь звук подъезжающего автомобиля, потом захлопали дверцы с угрожающим клацанием, особенно отчетливым в утренней тишине; послышались шаги нескольких человек -- шаркающие -- по асфальту, и гулкие -- по деревянным ступенькам крыльца. Я лежал с закрытыми глазами на кровати и прислушивался. Шаги остановились возле выходной двери, повисла напружиненная, наполненная недобрым предчувствием тишина...
   Через секунду я был на ногах.
   -- Сейчас, сейчас! -- бормотал я, цепляя на ходу тапки босыми ступнями; грохот стоял такой, будто двадцать человек разом стучали кулаками в ворота - немедленно проснулись все собаки нашего квартала и дали о себе знать. -- Ну сейчас же, иду! -- Рискуя свернуть шею, я съехал по узкой винтовой лестнице на первый этаж и, запинаясь о ковер, задевая стулья и столы, бросился в прихожую.
   На пороге стояли трое мужчин в одинаковых серых плащах. Не нужно было иметь много сообразительности, чтобы сразу признать в них доблестных наших полицейских. Эти протокольные физиономии, и немигающие, будто замерзшие глаза бывают только у одной категории людей. На лужайке перед домом остывал автомобиль с косыми синими полосами сбоку, на крыше прилепился неизбежный оранжевый колпак.
   Остатки сонливости слетели с меня.
   -- Какого черта вам тут нужно, уважаемые? -- спросил я по возможности мягко, запахиваясь покрепче в длиннополый халат среди промозглого сентябрьского тумана.
   Тот, что стоял ближе других и носил на лысине теплый берет из шерсти, молча поднял руку и сунул мне под нос удостоверение сотрудника полицейского управления.
   Я пробежал глазами текст и согласно кивнул. Враждебность моя несколько уменьшилась.
   -- Чем могу быть полезен? -- спросил я, подняв левую бровь.
   -- Мы не могли бы пройти в дом? -- произнес сотрудник, глядя мимо мен стеклянными глазами.
   -- В до-ом? -- протянул я, и посмотрел по очереди на трех незваных гостей. -- Нет, в дом пройти нельзя!
   Те, казалось, озадачились таким ответом. Лица у них сразу поскучнели, если только может поскучнеть лицо, для которого скука сделалась своего рода визитной карточкой.
   -- И все же я вынужден буду настаивать, -- произнес тип в берете.
   Другие молчали, но лучше бы они возмущались, -- ей богу, это было бы естественнее и не так пугающе.
   -- А в чем, собственно, дело? -- задал я дежурный вопрос, понимая уже, что пустить визитеров все-таки придется: их полномочия были мне слишком хорошо известны.
   Тип сразу смягчился. Лицо его как-то прояснилось и он задышал ровнее.
   -- Дело самое пустяковое, -- сообщил он по-свойски, -- просто мы получили один сигнал и должны его проверить.
   -- Какой сигнал?
   Сотрудник вздохнул.
   -- Вообще-то, я не должен этого говорить... -- он оглянулся на коллег и чему-то своему улыбнулся -- хороший такой дядька, сейчас видно -- приличный семьянин и в душе демократ. Он шагнул ко мне и приблизил лицо. -- Полчаса назад в полицейское управление позвонил какой-то псих и сказал, что в доме на Садовой-пять произошло убийство.
   -- Убийство? -- машинально переговорил я.
   -- Именно. И даже не одно, а целых два!
   Я напрягся, пытаясь вникнуть в смысл таких странных слов, но то ли по причине ранней поры, то ли еще почему -- до конца постигнуть их не смог. "Что за черт! Какое, к... убийство?"
   -- Скажите, в доме есть кто-то кроме вас? -- снова обратился до меня инспектор.
   Мы все еще стояли на крыльце, и я начинал поеживаться от липкой холодной свежести.
   -- Нет, я один живу. Хотя, заезжали ко мне вчера два приятеля, но они вчера же и уехали. Так что...
   -- Два приятеля заезжали?.. -- сотрудник сразу посерьезнел, поднял голову и посмотрел на раскрытую балконную дверь: занавеска высоко поднималась в проеме и красиво так, медленно опадала.
   -- Да ладно, поехали! -- махнул рукой тот, что стоял с краю. Вся фигура его выражала недовольство, вероятно, он проклинал в этот миг свою полицейскую судьбу: эти внезапные ночные выезды по любому сигналу, самих "сигнальщиков", которые без устали, день и ночь, блюдут словно церберы чужую нравственность, погоду проклинал и, очевидно, меня тоже рад был послать куда подальше.
   Инспектор в шерстяном уборе, бывший, видно, здесь за главного, заколебался. Он оглянулся в нерешительности на автомобиль, потом посмотрел себе под ноги, и снова на меня. В глазах его сверкнул отблеск восходящего солнца.
   -- Надо бы проверить, -- подал вдруг голос тип, стоявший посередине - высокий и мрачный мужчина с лошадиным лицом и глубоко посаженными глазами.
   Таким образом случилась патовая ситуация: один полицейский высказывался за проверку, другой желал немедленно уехать, а третий что-то колебался. Мой голос мог при таком раскладе имел решающее значение.
   -- А что? -- проговорил я легко. -- Проверяйте! Раз надо, я не возражаю... -- Поместив на лицо радушную улыбку, я отступил в сторону и сделал приглашающий жест: -- Прошу!
   Сотрудник в берете вскинул на меня глаза, прищурился, поджал губы и выдохнул:
   -- Ну, раз приехали... все равно теперь. -- И шагнул в дом. Двое его помощников последовали за ним. Я вошел последним и захлопнул за собой дверь. Автомобиль с косыми полосами по бортам остался стоять на лужайке.
   Осмотр уже подходил к концу -- оглядев второй и первый этажи, а также подвал и подземный гараж, инспекторы в голос обсуждали какие-то свои дела и искали выход, как вдруг один из них попросил стакан воды и я позвал его следовать за собой на кухню, желая продемонстрировать полную лояльность, добропорядочность и стремление содействовать представителям законной власти в государстве. (Впоследствии, ничто иное не вызвало таких ожесточенных споров, как этот мой добропорядочный шаг. Ведь в самом деле: не пригласи я инспектора на кухню -- ничего бы и не обнаружилось. Тогда зачем я это сделал?..)
   Проследовав ряд комнат и коридоров, оживленно разговаривая и подсмеиваясь, мы добрались, наконец, до резной стеклянной двери, и я, взявшись за ручку и продолжая о чем-то забавном рассказывать, потянул дверь на себя, предлагая ему войти первому... Инспектор сделал шаг и остановился, улыбка стала какой-то странной, глаза начали медленно расширяться, губы задергались, а правая рука сама собой поползла вниз, трясущиеся пальцы искали кобуру.
   Я открыл дверь шире... и все понял. На полу, посреди разломанных табуреток, столов и шкафов, среди рассыпанных вилок, ножей и битой посуды, среди остатков ужина -- лежали, скорчившись, два изуродованных тела. Выглядели они так, словно над ними потрудился сам Джек-потрошитель. Стены и пол были густо забрызганы кровью, и запах стоял, как на скотобойне.
   Инспектор, бледнея, сделал неуверенный шаг и покачнулся, я вовремя подставил руки, и он без чувств упал в мои дружеские объятия.
   Это было в семь часов утра, а в половине восьмого я сидел в камере предварительного заключение местного отделения полиции. Мне не дали даже переодеться, и я так и был доставлен в отделение -- в халате и в тапочках. Думаю, излишне говорить, что под халатом у меня ничего не было кроме могучей волосатой груди. Впрочем, это мало кого волновало -- ввиду необычайной жестокости совершенного мной преступления. То, что я преступник, не вызывало сомнений ни у кого. Обезображенные трупы на кухне, переломанные табуретки и шкафы, окровавленный нож полуметровой длины, и, наконец, пятна крови на моем халате и даже на руках, которые я спросонья не заметил -- говорили сами за себя. Очень скоро выяснилось также, что на рукоятке кухонного ножа, которым убийца освежевал (иначе не скажешь) свои жертвы, имелись отпечатки всех десяти моих пальцев. Ввиду таких неоспоримых улик, вина моя считалась практически доказанной. Подобных зверств в нашем провинциальном городке не видывали давно!
   Сначала мне было даже интересно происходящее -- в своем роде, конечно. Местные сотрудники бегали по очереди смотреть на меня, словно на диковинного зверя. Оно и стоило того -- сидел я в натуральной клетке, составленной их таких прочных прутьев, которые на смог бы разогнуть даже Геракл, который вряд ли имел когда-нибудь дело со сплавами из победита. Внутри клетки находилась единственная скамейка, на которой я сначала сидел, а потом лег и уснул, вероятно, удивив всех присутствующих. Надо полагать, они были возмущены моим цинизмом -- изуродовать самым невероятным образом двух человек, а потом лечь и уснуть сном праведника! -- для этого надо иметь изуверскую психику, или вообще не иметь никакой психики, то есть быть зверем, или чудовищем -- чем меня сразу и признали.
   Ближе к полудню меня разбудили. Я открыл глаза и сначала не мог ничего понять, но потом рассмотрел железные прутья, увидел раскормленных охранников в синей униформе и с блестящими наручниками на поясе, заметил домашний халат на себе и собственные голые ноги, -- и вспомнил все.
   Передо мной стоял дюжий парень и, поигрывая никелированными наручниками, смотрел на меня глазами поросенка.
   -- Иди за мной! -- проговорил он, еле шевеля губами, и мотнул небрежно головой.
   Я поднялся со скамейки, и оказался на полголовы выше его. Он, очевидно, не ожидал подобного, и на всякий случай отодвинулся на шаг.
   -- Без глупостей мне, понял? -- произнес он, стараясь казаться страшным.
   -- Ладно уж, веди, -- ответил я, скривившись, и добавил: -- можешь не бояться, не убегу.
   Из-за прутьев решетки наблюдали меня несколько человек. Едва я проговорил свое обещание, как они отпрянули от прутьев, и один открыл торопливо дверь.
   Я был уже знаком с замашками сотрудников службы дознания и двинулся первым, вышел из клетки и остановился, держа руки за спиной, детина вышел вслед за мной. Вокруг меня сразу образовался почетный эскорт -- обязательный атрибут особо опасных преступников, -- и мы отправились в путешествие по коридорам этого интересного и в некотором смысле забавного учреждения.
   Меня завели в камеру, два метра на три, с единственным крохотным окном напротив входа и высоко над полом, с грязной лампочкой, свисающей на изломанном проводе с потолка, с железным столом, привинченным намертво к полу, с двумя стульями по обеим сторонам стола и с глухими каменными стенами, по которым сбегали время от времени большие прозрачные капли, -- картина не для слабонервных, но тем не менее -- не новая для меня. На одном стуле сидел следователь -- невысокий мужичок лет пятидесяти, довольно невзрачный на вид, -- другой стул предназначался мне.
   Пока я проходил и садился, следователь разглядывал меня, не желая скрывать своего любопытства, и я как-то вдруг заметил, что он меня не боится. Учитывая его комплекцию, а также то, что мы остались в камере наедине, это вызывало уважение, как вызывает уважение любое проявление смелости человеком, или даже не человеком, а собакой, кошкой, верблюдом или муравьем. Я лично очень уважаю муравьев -- такой как у них отваги я не видал ни у кого -- очень замечательные животные -- муравьи!..
   -- Имя, отчество и фамилия! -- прервал мои размышления следователь. Перед ним лежал чистый лист бумаги, в руке он держал шариковую ручку.
   Я присмотрелся к нему, и он мне понравился -- такой интеллигентный тип следователя (такие попадают иногда в органы охраны правопорядка), голос у него был тихий, или вкрадчивый, а взгляд внимательный, изучающий, но при этом вовсе не враждебный и не унижающий человеческое достоинство преступника, -- а скорее удивленный его нехорошим поведением. В общем, понравился мне этот человек.
   -- Зовут меня Александр Тимофеевич, фамилия Горбатов! -- произнес я с достоинством, -- а вас как зовут?
   Следователь удивленно взглянул на меня, но ответил не сразу, а чуть подумав и едва заметно усмехнувшись.
   -- А меня -- Василий Иванович. Фамилия -- Щурский!
   Я, не сдержавшись, хмыкнул. Надо ж такое сближение -- фамилия удивительно шла к нему -- небольшие глазки его постоянно щурились, отчего лицо приобретало донельзя хитрый вид -- до такой степени, что он походил на ребенка, задумавшего какую-нибудь пакость и не умеющего скрыть своих намерений.
   -- Очень приятно, Василий Иванович, рад с вами познакомиться! - сообщил я, и в подтверждение своих слов улыбнулся. -- Значит, это вы будете вести мое дело? Эх, не завидую я вам!
   -- Да, я буду заниматься расследованием данного происшествия, - ответил он, немного удивленный. -- А почему вы мне не завидуете?
   -- Да все потому же, -- сказал я и покачал с огорчением головой. - Дело мое -- оно из разряда не раскрываемых. Преступление вроде бы и налицо, и преступник как будто есть, однако...
   -- Что? -- следователь подался вперед, явно заинтригованный. Вряд ли он ожидал подобного разговора и подобного тона от подозреваемого.
   -- А то, -- ответил я, откинувшись на спинку, -- что никакого преступления на самом деле не было, и нет, следовательно, преступника. Скажу проще: расследовать вам нечего, и все ваши труды окажутся напрасными.
   -- Интересно! Интересно! -- проговорил он. -- Очень интересно. - Положил ручку на стол и тоже сел свободно, как бы принимая не совсем официальный тон и поддерживая свободную форму общения. Было очевидно, что я ему чем-то понравился, или по крайней мере, я ему интересен, хотя бы как нерядовой феномен. -- Очень интересно! -- снова проговорил он. -- И почему же вы считаете, что не было никакого преступления?
   Хотя и понятно было, что следователь мне не верит всерьез, и вряд ли поверит, но уже было хорошо, что он не отметает сходу ничего, а внимательно готов выслушать любую, самую бредовую идею. Тут мне просто повезло -- другой на его месте меня и слушать бы не стал.
   Без долгих вступлений я сообщил ему суть дела, то есть то, что я об этом деле думаю.
   -- Начнем с того, -- повел я свою речь, -- что найденные в моем доме трупы вовсе не являются людьми. Запишите это, пожалуйста, -- попросил я и кивнул на бумагу, -- это я вам официально заявляю.
   Следователь взял ручку, повертел ее в пальцах и снова положил на стол.
   -- А давайте мы сейчас поговорим, что называется, без протокола! Заполнить эту штуку мы всегда успеем, ведь верно?
   -- Ну хорошо, -- согласился я. -- Дело и в самом деле совсем не в бумажках.
   Следователь кивнул, и я продолжил:
   -- Значит, главное, что я хотел сказать: люди, обнаруженные у меня на кухне -- это вовсе и не люди!
   Следователь одобрительно кивнул и улыбнулся, словно я высказал самую нужную и правильную мысль.
   -- Эти люди, -- говорил я, -- они нигде не живут и никогда не жили, то есть, я хотел сказать, что если вы захотите персонифицировать их личность, то вам это, конечно же, не удастся сделать.
   Следователь склонил голову и проговорил как бы про себя:
   -- Действительно, убийца постарался максимально затруднить нашу задачу -- лица жертв так изуродованы, что их невозможно узнать, и даже подушечки со всех пальцев срезаны. Проведение дактилоскопической экспертизы теперь невозможно.
   -- Да нет же! -- воскликнул я. -- Я не про это говорю! Я утверждаю, что они вовсе не люди. Причем тут отпечатки пальцев?
   -- А скажите, -- вдруг напрягся следователь, -- а ваши вчерашние гости... ведь у вас были вчера гости? Вы сами сказали, что к вам приходили двое мужчин!
   -- Да, были, были, -- досадливо поморщился я.
   -- И где они теперь?
   -- Причем тут мои гости!
   -- Ну как! Вечером у вас в доме находятся двое мужчин, а наутро находят два обезображенных мужских трупа. Вы не считаете это...
   -- Они уехали! Ночью. Часов около двенадцати.
   -- Хорошо, допустим, -- согласился следователь. -- Куда же они поехали? Как их зовут? Скажите нам, чтобы мы могли их поскорее разыскать и снять с вас подозрение.
   Я несколько секунд молчал, удивляясь про себя подобной тупости следователя. Или он меня за дурака считает?..
   -- Во-первых, я вам еще раз заявляю: эти двое мужчин, мои гости, они уехали вчера ночью. Имена их я могу сообщить, но это вам ничего не даст, потому что вы не сможете их найти.
   -- Почему мы не сможем их найти? -- быстро спросил следователь.
   -- Потому что они уехали туда, куда вы никогда и ни при каких условиях не сумеете попасть.
   -- А вы сумеете?
   -- Я сумею.
   -- Интересно, -- усмехнулся следователь.
   -- Так вот я и говорю, что даже если бы вы и нашли этих двоих, то что бы это изменило? Ведь два трупа все равно останутся, и вы все равно обязаны будете их опознать, а опознать вы их не сможете, потому что, я еще раз вам повторяю и прошу занести в протокол -- это не люди и они никогда не жили на Земле. Я их не убивал, и никто их не убивал, потому что невозможно убить то, чего не существует в природе!
   -- Ну хорошо! -- согласился следователь. -- Пускай так: эти люди -- не люди. Ну а кто же они тогда? С вашей точки зрения.
   -- С моей точки и со всех точек -- это муляжи, изготовленные из органической массы.
   -- Муляжи?!
   -- Муляжи.
   -- Так-так, интересно!.. И что же дальше?
   -- Ничего. Это -- муляжи, а я -- не убийца.
   -- Занятно, -- качнул головой следователь.
   Я сочувственно вздохнул.
   -- Так что же у нас получается? -- заговорил он вновь. -- Кто-то неизвестный подбрасывает ночью вам в квартиру искусно выполненные манекены людей с тем, чтобы вас заподозрили в убийстве. Так?
   -- Н-ну... так.
   -- Вы крепко спали, ничего, естественно, не слышали и совершенно не представляете -- кто бы это мог сделать, и, главное, зачем?
   -- Почему же, -- ответил я, снисходительно улыбнувшись, -- очень даже представляю -- кто сделал и зачем.
   Следователь долго крепился, но тут выдержка изменила ему, и он выказал крайнюю степень удивления. Стало очень заметно, что ему все меньшее нравится наш разговор. Кажется, он жалел, что позволил подследственному завлечь себя в подобный абсурд. Я, было, посочувствовал ему, но что мне оставалось делать? Не признаваться же, в самом деле, в убийстве в угоду незнакомому мне человеку?!
   -- Ну так кто это сделал? -- спросил он, не глядя на меня и хмурясь.
   -- Это совершили агенты службы охраны общественного порядка!
   -- Вы хотите сказать, то это мы подкинули вам трупы? -- изумился мой собеседник.
   -- О нет, конечно нет! Я имел в виду другое. -- В этом месте я сделал небольшую паузу, собираясь с мыслями; следователь пытливо смотрел на меня. - Эти агенты... они, знаете ли, прибыли из будущего!
   -- Как вы сказали? Из будущего? -- Следователь даже привстал.
   Я утвердительно кивнул.
   -- Из будущего. Вы не ослышались. Я говорю о службе охраны общественного порядка двадцать пятого века...
   После такого заявления возникла вполне объяснимая пауза. Следователь не мигая смотрел на меня, и на лице его на сей раз показалось нечто напоминающее испуг.
   -- И что же им от вас нужно? -- наконец выговорил он.
   -- А ничего особенного! Они хотят, чтобы я вернулся к ним.
   -- Вернулся?
   -- Вернулся.
   -- То есть, в двадцать пятый век?
   -- Именно так, вы все правильно поняли, -- попытался я подбодрить смутившегося собеседника.
   Снова возникла пауза. С одной стороны -- я все сказал, что хотел сказать для начала, а с другой -- следователь как бы получил ответы на свои вопросы и не знал теперь, видно, чего такое можно еще меня спросить, чтобы не нарваться на очередную грубость.
   Но скоро он вновь обрел дар речи. Эти люди тренированные -- умение болтать языком -- основа их профессии, -- и поэтому он, несколько одумавшись и придя в себя, продолжил:
   -- Зачем же, позвольте вас спросить, вы им так срочно понадобились?
   -- Дак что, -- сказал я обыкновенно, -- они хотят, чтобы я продолжил у них службу, больше ничего.
   -- У кого это -- у них?
   -- Ну в органах охраны правопорядка! Я же вам объясняю.
   -- В органах охраны правопорядка двадцать пятого века? -- уточнил следователь.
   -- Так точно.
   -- Странно.
   -- Что вам странно?
   -- Странно, что они избрали такой необычайный метод убеждения, - высказал мнение следователь, не замечая странности своего собственного суждения: он удивлялся действиям агентов из будущего, одновременно принимая ситуацию целиком, то есть как бы признавая их существование в природе как таковых.
   -- Ничего странного, -- сказал я, -- это их обычные методы.
   -- Обычные?.. -- Следователь выпрямился на стуле. -- Вы хотите сказать, что подобных случаев много?
   -- Ну не так, чтобы уж очень, -- проговорил я с сомнением, -- но бывают. Я знаю несколько подобных разбирательств.
   -- Очень интересно, -- оживился следователь. -- И что же, было при этом установлено, что это пришельцы подкинули уже мертвые тела и все такое?
   -- Во-первых, не пришельцы, а агенты службы правопорядка -- повторяю вам; и не мертвые тела, а муляжи, понимаете? -- муляжи! Никаких тел нет, тем более, мертвых.
   -- Ну ладно-ладно! -- замахал он руками. -- Пусть будут муляжи, я не об этом хотел спросить. Меня интересует -- что стало с людьми, которым подкинули такие штуки, -- этих людей оправдали?
   -- Нет, не оправдали, -- ответил я с видом сожаления.
   Следователь видимо обрадовался. -- Отчего же так? Если они не виновны, и трупы это вовсе не трупы, как вы говорите...
   -- В том-то и беда, -- выделил я голосом последнее слово, -- что муляжи эти сделаны настолько искусно, что отличить их от настоящего тела очень трудно. Это они там ловко научились делать.
   -- Так значит, вы понимаете, что вам, как бы это выразить, трудно будет доказать свою версию? -- спросил вкрадчиво следователь.
   -- Да я и не собираюсь ничего и никому доказывать, -- ответил я равнодушно.
   -- Не собираетесь? Это почему?
   -- Да потому, что мне этого не надо. Я знаю, что вы мне все равно не поверите, а главное -- я в любой момент могу отправиться в двадцать пятый век.
   На лице следователя наметилась недоверчивая улыбка. Он, вполне понятно, начал путаться в моих объяснениях, и, как это бывает со многими людьми, сразу перестал верить всему.
   -- Так-так, -- произнес он, снисходительно улыбаясь, -- если я правильно понял, то вы сейчас одолжение оказываете, беседуя со мной, не так ли?
   -- Ну, не совсем так, -- сказал я. -- Дело вовсе не в одолжении. Просто я хочу хотя бы попытаться доказать свою невиновность. Сами понимаете -- как бы дальше не складывались события, мне бы не хотелось, чтобы обо мне осталась в моем времени такая недобрая память. Да и вам будет меньше хлопот, потому что я еще раз повторяю: эти трупы -- вовсе не трупы. И вам не удастся их идентифицировать и, следовательно, доказать факт убийства.
   -- Что значит -- не удастся доказать факт убийства? Когда у нас есть двое убитых, есть подозреваемый с пятнами крови на руках и на одежде, и есть, наконец, орудие убийства, на котором имеются отпечатки пальцев подозреваемого. И вы хотите сказать, что этих улик недостаточно?
   В этот момент я отчаянно зевнул во весь рот. Беседа начала меня понемногу утомлять.
   -- Недостаточно, -- проговорил я, зевая повторно. -- Чтобы предъявить мне обвинение, вы должны будете идентифицировать трупы, а этого вам сделать не удастся, потому... что я уже объяснил почему.
   -- Но нам и не нужно проводить никакую идентификацию! -- воскликнул следователь. О чем вы говорите?
   -- Но как же! -- воскликнул в свою очередь я. -- Вы ведь должны убедиться, что совершено убийство, то есть установить, что эти тела принадлежат реально живущим людям. Вы должны точно узнать их имена, место жительства, и вообще -- принадлежность, так сказать, к роду человеческому. А иначе...
   -- Ну хорошо, -- сказал следователь и вздохнул. -- Я приму к сведению ваше заявление, но повторяю, что все факты однозначно говорят против вас. И лучше признаться во всем сейчас. Суд учтет ваше добровольное признание, а также смягчающие вину обстоятельства, которые наверняка у вас имеются. Поверьте, я хочу помочь вам. Не усложняйте свое и без того сложное положение. А иначе я ничего не смогу для вас сделать.
   После таких слов мне стало ясно, что следователь не поверил ни единому моему слову и весь наш разговор был бесполезен. Не скажу, что я сильно расстроился, но все же мне стало немного обидно -- сидел человек, слушал с умным видом, понимающе кивал, а на самом деле ничего-то он не понял.
   -- Ну вы хоть запротоколируйте мои показания, -- попросил я.
   -- Да, конечно, -- спохватился следователь. -- Сейчас. Он схватил ручку и за пару минут покрыл каракулями стандартный бумажный лист с двух сторон. Перечитал, щурясь и близко поднося бумагу к лицу, потом сунул мне. Я глянул мельком и поставил свой автограф в правом нижнем углу.
   Следователь поднялся и подошел к двери, нажал на вогнутую красную кнопку сбоку от входа. Сразу загремел замок, железная дверь распахнулась.
   Выходя наружу, я приостановился.
   -- Я бы попросил доставить мне из дома одежду, -- обратился я к следователю. -- У вас тут весьма прохладно. Да и неприлично мне в халате разгуливать.
   -- Хорошо, я распоряжусь, -- ответил следователь.
   -- И бритву пусть захватят.
   -- Все ясно.
   -- И мыло, и полотенце.
   -- Да-да...
   -- И пускай проведут исследование тел! -- крикнул я уже из коридора. - Пусть определят группу крови! Группу крови!..
   Следователь кивнул, и через секунду я перестал его видеть.
   Через два часа мне доставили костюм, пару рубашек, также -- зубную щетку, мыло, полотенце и бритву. Я спросил книги, и меня заверили, что книги будут тоже, -- как особо опасный преступник я пользовался немалыми льготами - положение, неизвестно почему закрепившееся у всех народов и во всех государственных машинах с незапамятных времен. Одиночная и довольно уютная камера с окошком на тюремный двор призвана была помочь пережить мне, и таким как я, неизгладимую душевную травму, полученную в результате убийства мною, или такими как я, -- других ни в чем не виноватых перед нами, убийцами, людей.
   Принесли обед -- вполне приличный -- пахнущий мясом вермишелевый суп, свинскую котлета с макаронами и компот из деревянного и червивого урюка. Дома я, бывало, обедал и похуже, а потому съел все до крошки и остался почти доволен. Почти -- потому, что быть совершенно довольным, находясь в тюрьме, нельзя, не будучи при этом помешанным; последнее, кстати, мне предстояло опровергнуть в ближайшее время. Я предвидел такой ход событий и внутренне подготовился к предстоящим баталиям. (Общеизвестно, что человек, признанный невменяемым, освобождается по закону от уголовной ответственности за совершенное преступление. Но далеко не все знают, что этих людей - невменяемых преступников, -- их все равно изолируют от общества и содержат в таких условиях, что ей богу! -- лучше уж сидеть в обычной тюрьме, среди нормальных, отвечающих за свои действия преступников, или уж отправиться прямиком на тот свет; кто сомневается в моих словах, пусть попробует проверить данный постулат.)