Ларк Гленда. Та, которая видит

   — Есть еще кое-что, в чем ты мог бы мне помочь, — сказала я.
   Ниамор замахал руками:
   — Ну и девица! Только что разрушила мою жизнь, да еще и хочет покопаться на пепелище!
   — Мне просто нужно знать, кто в Гортанской Пристани лучший врач. И где его — или ее — найти.
   Ниамор рассмеялся:
   — Ты ведь шутишь, верно? Единственный приличный доктор здесь — это вечерний бриз. Впрочем, могу тебе рекомендовать хорошего травника.
   — Мне нужен хирург.
   — Если тебе нужна операция — а должен сказать, что сейчас ты выглядишь много хуже, чем утром, — я советую тебе сесть на ближайший корабль и полечиться где-нибудь в другом месте.
   — Должен же здесь быть хоть кто-то!
   — Если ты ищешь смерти, то кто-нибудь найдется. Поверь, красавица моя, ты будешь гораздо здоровее без знакомства с единственным здешним доктором. Он — пьяный мясник, вот и все.
   Я задумчиво посмотрела на него:
   Что ж, может быть, это именно то, что нужно. Мясник. Это же только оборот речи! Я не доверил бы парню Даже нарезать жаркое на праздничном обеде. Добрый доктор — пьяница, Блейз. Руки у него трясутся, память осла бела. Принимая роды, он однажды вдруг вообразил, будто ампутирует ногу. Результат был ужасающий. Лучше о нем и не думай.
   — Ладно… А как насчет настоящего мясника?
   — Да что ты, милочка! Мы тут на косе Гортан едим рыбу. Не хочешь же ты сказать, будто забыла об этом. Правда, потрошителей рыбы найдется дюжина на грош.
   — Но должен же найтись хоть кто-нибудь! — с отчаянием сказала я. Я и в самом деле была доведена до отчаяния.
   Ниамор на минуту задумался.
   — Знаешь, может, кто-то и найдется. Есть тут один тип по имени Блойд. Говорят, он был по профессии мясником, хоть теперь и промышляет торговлей рыбой. Ему пришлось бежать с Северных островов, потому что он разделал собственную жену и продал, выдав за самую лучшую свинину.
   — Ты шутишь? Ниамор покачал головой.
   — Так мне говорили.
   — Где мне его найти?
   — В этот час? Пожалуй, в той забегаловке, где собираются потрошители рыбы. Названия у нее нет, но найти легко. Там собираются местные шлюхи, и в дверях всегда торчит здоровенный вышибала. Этакий кит… — Ниамор печально вздохнул, удивляясь моей глупости. — Если ты и в самом деле собираешься прибегнуть к помощи мясника, когда тебе требуется хирург, лучше тебе позвать еще и травника. Сейчас на острове появился настоящий мастер своего дела, хочешь — верь, хочешь — нет. Его можно найти в торговом ряду, он там снимает каморку у семейства полукровок. Хозяина зовут Вук. А его имя — травника, хочу я сказать, — Гэрровин Гилфитер. Он с Мекате. Забавный тип.
   Я коснулась щеки Ниамора, испытывая к нему большую благодарность, чем он догадывался. Мне начинало казаться, что дела, наконец, идут на лад.
   — Спасибо, Ниамор. Будь осторожен.
   Он нежно поцеловал меня.
   — Надеюсь, мы прощаемся ненадолго, моя прекрасная головешка. И я все еще рассчитываю, что в один прекрасный день мы окажемся в одной постели. Будь осторожна сама, хорошо?
   Я одолжила у Ниамора фонарь и отправилась на поиски травника.
   Найти его оказалось легко. Торговец, продававший свечной жир из бочки, указал мне дом, принадлежащий Вуку.
   — Вон тот, у которого толпится народ, — показал он сальным пальцем на окруженную людьми лачугу.
   — А что там за толпа? — спросила я. Рядом с домом выстроилась очередь человек в тридцать. Дом Вука представлял собой узкое двухэтажное строение, сложенное из камней разного размера и цвета, скрепленных выжженной из раковин известкой. Странную мозаику стен венчала крыша из водорослей.
   Торговец безразлично пожал плечами, но все-таки ответил:
   — Да из-за травника, который там живет. Торгует снадобьями, которые помогают, можешь ты себе такое представить? Он один из лекарей с Мекате.
   Все это звучало многообещающе. Только беда была в том, что ждать в очереди я не могла. Я кивком поблагодарила торговца и с деловым видом пошла к дому Вука. Оказавшись рядом, я увидела, что очередь ведет к дощатой пристройке. Я прошла мимо ожидающих приема людей с таким видом, будто имею на это полное право, вошла без стука и закрыла за собой дверь.
   Пристройка представляла собой обычное для косы Гортан сооружение из случайно подобранных досок, обставленное минимумом мебели. Свет масляной лампы падал на травника, который сидел скрестив ноги на полу рядом с огромным сундуком, и его пациентку — старушку, устроившуюся на единственном стуле. Оба они вытаращили на меня глаза, потом травник снова повернулся к старушке:
   — Выполняй мои указания в точности, поняла? Ничего не забудь.
   Женщина серьезно кивнула, и травник протянул ей какие-то листья и семена, завернутые в водоросли.
   — Сколько с меня, сир-лекарь?
   — Да какой там я сир, — со смехом сказал травник. — Это не про меня. Я всего лишь скромный сам-себе-пастух с далекого острова. Заплати, сколько можешь, добрая госпожа, ни больше, ни меньше.
   Старушка робко сунула ему в руку несколько монет и присела в реверансе. Выходя, она даже не взглянула на меня и закрыла за собой дверь.
   Теперь травник посмотрел на меня, а я смогла лучше разглядеть его. Этому Гэрровину Гилфитеру было много лет, и никого похожего на него я никогда не встречала, хоть и считала, что знаю представителей всех наций, населяющих Райские острова. Он, конечно, был с Мекате: свет лампы мерцал на жемчужине в контуре кролика на мочке его уха. Только никакого сходства с теми жителями Мекате, которых я видела раньше, у него не было. Все они были смуглыми южанами, вроде почитателей Фелли в высоких шляпах: с прямыми носами, бритыми лицами, глубокими черными глазами. Этот же старик был рыжим и волосатым, широкоплечим, хоть и не очень высоким. Цвет его курчавых волос напоминал имбирь знала, что такой бывает. Волосы стояли торчком, окружая лову травника пышным руном, как у калментского горного баоана. В бороде его, такой же рыжей, виднелась седина. Красный кончик длинного носа казался странно подвижным, и травник принюхивался ко мне, как собака, учуявшая многообещающий запах.
   Белая кожа старика, там, где ее можно было разглядеть под густой курчавой порослью, была усеяна веснушками. Вот уж действительно — настоящий рыжий!
   Одежда травника соответствовала его странной внешности, хотя и была совершенно не подходящей к жаркому климату косы Гортан: она была из пестрой грубошерстной ткани и казалась не сшитой, а накрученной вокруг тела.
   Я снова взглянула в лицо травнику. Никак не удавалось разобрать, какого цвета у него глаза: то ли темно-серые, то ли черные с красноватым отливом…
   Эти глаза смотрели на меня с веселым скептицизмом, сомнений в этом не было.
   — Ну, так что, добрая госпожа? — спросил меня, наконец, травник. — Нагляделась вдосталь?
   — Прошу прощения, — сказала я, поспешно собираясь с мыслями. — Ты Гэрровин Гилфитер, травник?
   — Врач, — поправил он меня. — К твоим услугам. Что-то ты, как я посмотрю, не стала ждать своей очереди. — Его выговор был таким мягким и певучим, что смягчал колкость слов.
   — Не стала. У меня к тебе срочное дело. А выглядишь ты достаточно здоровой.
   Моя подруга нуждается в немедленной операции, иначе она умрет.
   Ах, девонька, я ж не хирург. Я крови видеть не могу.
   Я перевела взгляд на сундук травника. Его крышка и боковые стенки крепились на петлях, так что могли откидываться. Внутри виднелись квадратные ящички, этикетки на которых прочесть я не могла, многочисленные бутылочки и горшочки. На полу рядом с сундуком стояли ступка с пестиком и маленькая медная жаровня, в которой рдели угли.
   Я посмотрела в глаза травнику:
   — А дать ей снадобье ты можешь? Чтобы она спала во время операции? Я слышала, что лекари с Мекате знают такой секрет. И еще у тебя, наверное, есть мазь, предохраняющая рану от воспаления.
   — Может, и найдется. Тут ничего не скажешь наверняка, знаешь ли.
   — Я заплачу тебе десять сету, если ты через полчаса придешь в «Приют пьянчуги». Я приведу хирурга.
   — А что ж те мои пациенты? — спросил старик, кивнув на дверь.
   — Моя подруга обречена, если не принять немедленных мер.
   Глаза травника глянули на меня из-под кустистых рыжих бровей с удивительной проницательностью; кончик носа снова начал шевелиться. Я постаралась не слишком на него глазеть.
   — Приду. Кого мне спросить?
   — Блейз. Блейз Полукровку. Он кивнул.
   — Значит, через полчаса.
   Я добралась до рыбного рынка, проявляя всяческую бдительность, но дун-магии по дороге нигде не учуяла. Поиски пивной, о которой говорил Ниамор, тоже оказались делом не трудным. Это была, пожалуй, самая мерзкая дыра на всех Райских островах, а уж запах… Громила у двери не хотел меня пускать — похоже, я была не того пола: в переднюю дверь ходили одни только мужчины. Женщины входили через заднюю, и все они, как одна, принадлежали местному сутенеру.
   Да если говорить по правде, не так уж мне и хотелось входить.
   Я положила одну руку на рукоять меча, а другой протянула вышибале монету.
   — Не здесь ли человек по имени Блойд? — спросила я.
   Вышибала заржал:
   — Ага. Туточки он, туточки. — Монета исчезла в его ручище. — Поговорить с ним хочешь? Кликнуть могу, чего уж там.
   Блойд оказался горой жира и мышц, похожим на циркового борца. Одежда его была достаточно чистой, хоть и пропахла рыбой. Он недоверчиво оглядел меня с ног до головы.
   — Я не веду дел с дерьмовыми полукровками, — проворчал он.
   — Да брось, — подначил его вышибала, — она ж как раз твоего размера!
   — Мне нужны услуги мясника, — сказала я. — И я заплачу. Ты ведь мясник?
   — Когда-то был лучшим на всем Большом Калменте.
   В это время явилась компания завсегдатаев, и внимание вышибалы отвлеклось. Я потянула Блойда в сторону:
   — Ты сохранил инструменты своего ремесла?
   — Куда годится мясник без своих ножей?
   — Ты сумел бы разрубить тушку лани, чтобы приготовить калментский фаршированный окорок? — Это было самое сложное задание для мясника, какое я только могла придумать: для приготовления этого блюда нужно было не только аккуратно удалить кости, но и умело сшить слои жира и мяса.
   — А как же!
   — Я заплачу тебе двадцать сету за особую работу. Только ты должен постараться на совесть.
   — Двадцать сету? Ты что, хочешь, чтобы я тебе разделал морского пони?
   Я рассказала ему, чего хочу.
   Через полчаса мы пришли в «Приют пьянчуги», по пути, наведавшись к Блойду за его инструментами. Я заглянула в ящичек: ножи, топорики и пилы Блойда были сделаны на Калменте, а это означало, что к их качеству не придерешься. Да и заботился о них Блойд на совесть: лезвия были наточены так, что рассекли бы на лету волосок.
   Гэрровин Гилфитер был уже в гостинице, и мы втроем поднялись наверх. На лестнице старый травник схватил меня за локоть. Повернувшись к нему, я увидела, что кончик его носа подергивается от возбуждения.
   — Что это? — прошипел он. — В какие игры ты играешь, девица?
   — Прошу прощения?
   — Я чую… — сказал Гэрровин. — Чую скверну.
   — У тебя есть Взгляд? — Однако, еще не договорив, я поняла, что дело в другом. Будь он одним из обладающих Взглядом, я давно почувствовала бы это.
   — Великая Бездна! Нет. Так это дун-магией так воняет?
   — Да. — Я была растеряна: как мог он чуять дун-магию, если Взгляда у него нет?
   Теперь уже они вдвоем с Блойдом с подозрением глядели на меня. Я поспешно сказала:
   — У девушки язва, вызванная заклинанием, и ее нужно удалить, вот и все. Злого колдуна здесь нет.
   Мне удалось успокоить их лишь отчасти. Я первая вошла в комнату Флейм, оставив Гэрровина и Блойда за дверью; безмозглая акула и хитрый осьминог присматривались друг к другу гадая, что происходит, и оценивая один другого.
   Тор и Рэнсом оба были в комнате Флейм. Она лежала на кровати; опухоль на ее руке как будто немного опала, но глаза лихорадочно блестели.
   — Я привела врача, — сказала я без предисловий.
   — Врача? Никакой врач мне не поможет. — Флейм пожала плечами, признавая свое поражение. — Даже полукровка не может быть настолько тупой, чтобы этого не понять. — Она повернулась лицом к стене.
   Дастелец, сидевший на спинке кровати — вероятно, Руфзе бросил на нее пристальный взгляд и щелкнул клювом.
   — Это в ней говорит дун-магия, — сказала я птице. Я кивнула Тору, и тот понял намек, поспешив увести Рэнсома.
   — Флейм, — сказала я, — яд главным образом у тебя в руке. Если нам удастся от него избавиться, справиться с остальным с помощью своей силв-магии ты сумеешь.
   Флейм резко повернулась ко мне, глаза ее расширились.
   — Ах ты, садистка, сука! Ты хочешь, чтобы мне ампутировали руку?
   — Почему же нет? Флейм, благодаря силв-магии у тебя есть шанс. Большинство тех, кто умирает после ампутации, умирает из-за инфекции, а ты с ней можешь справиться. Кроме того, чтобы уж все было наверняка, я привела травника с Мекате.
   Флейм молчала.
   — Разве ты предпочла бы умереть?
   Со спинки кровати раздалось возбужденное чириканье. Руарт подпрыгивал и хлопал крыльями.
   Флейм прислушалась; на какое-то время ей удалось побороть действие дун-магии. По ее лицу потекли слезы.
   — Он говорит, что я должна согласиться.
   — Травник с Мекате даст тебе снадобье, и ты ничего не будешь чувствовать, пока врач будет делать свое дело. По крайней мере, большую часть времени.
   Флейм доверчиво кивнула:
   — Хорошо. В конце концов, чего стоит рука или даже две? — Она с жестокостью улыбнулась. — Руарт ведь обходится вообще без рук.
   Я заморгала.
   С каждым днем, проведенным здесь, я оказывалась все ближе к тому, чтобы заплакать, — а я-то всегда думала, что слезы вообще в моем организме отсутствуют.
 

Глава 12

   Блойд играл роль врача с величественным достоинством, которое изменяло ему только тогда, когда он открывал рот: выговор у него был совершенно простонародный. Он разложил свои инструменты на столе, который мы принесли с кухни, каждый предмет — на своей белой салфетке; я в это время старательно загораживала собой все приготовления от Флейм. Четыре ножа разной величины, точильный камень, мотки нити, четыре изогнутых иглы. Бутылка виски. Две пилы с зубьями разной величины. Несколько зажимов. Пачка муслиновых салфеток. Все выглядело содержащимся в безупречной чистоте, что обнадеживало… Руарт, впрочем, в тревоге перепархивал с кровати на окно, с окна — на стул, пока я не бросила на него суровый взгляд. Рэнсом, который вместе с Тором вернулся в комнату, был ненамного спокойнее. Кустистые брови Гэрровина, когда он увидел обилие орудий мясника, взлетели так высоко, что едва не слились с лохматыми волосами. Он бросил на меня взгляд одновременно удивленный и насмешливый.
   Мы тут собираемся обедать, девонька, или производить ампутацию? Может, тебе нужны приправы, а не лекарственные растения?
   — Делай свое дело, — рявкнула я. Старик ухмыльнулся, развязал узелок, который принес с собой, и достал свои горочки и бутылочки. Мы напоили Флейм обезболивающим и снотворным снадобьем.
   Блойд в предвкушении потирал руки.
   — Ну, начнем, красотка, — жизнерадостно сказал он мне — В последний раз руку я отрезал собственной жене.
   Можешь мне поверить — ей ничуточки больно не было. Да и жалеть о руке не пришлось… Ладно, давай посмотрим, в чем там дело.
   Мы подняли засыпающую Флейм и уложили на стол; Блойд с отвращением осмотрел ее руку и повернулся ко мне:
   — Тридцать сету, и ни на грош меньше. — Голос его был таким же напряженным, как и мышцы. Он знал, что видит перед собой, и знал, какие неприятности ждут его, если дун-маг узнает о его участии в нашей затее.
   Я для виду поторговалась, но душа моя к этому не лежала.
   Душа моя не лежала и к тому, что за этим последовало.
   Снадобья приглушили боль, но полностью сознания Флейм не потеряла. Мы привязали ее к столу, но каждое прикосновение ножа заставляло ее метаться и стонать так жалобно, что мне казалось, будто нож вонзается в мое тело. Это было ужасно…
   — Поторопись, — сказала я Блойду. — И на забывай, что ты имеешь дело не с трупом. Она может истечь кровью.
   Сразу было видно, что мясник наслаждается работой. Первый разрез он сделал, пока я еще затягивала последнюю удерживающую Флейм веревку. Блойд все время комментировал свои действия и то и дело давал нам с Тором указания: подать то, подать это, подержать там, надавить тут. По какой-то причине — я не совсем поняла почему — он счел необходимым отнять руку выше локтя, а не по суставу. Первый надрез Блойд сделал гораздо ниже, чтобы, как он сказал, иметь достаточно большой лоскут плоти для натягивания на культю. При таком объяснении Рэнсом упал в обморок.
   Я не могла позволить себе подобной роскоши. Мне приходилось следить за каждым движением Блойда, но все равно я боялась, что он забудет: режет он живую плоть. Когда Флейм начала стонать громче и стало ясно, что действие снадобья заканчивается, Гэрровин прижал к ее лицу тряпку, смоченную жидкостью из одной из своих бутылочек. Запах был сладкий и тошнотворный… Сначала, когда Блойд принялся пилить кость, Флейм все равно продолжала кричать, но потом, благодарение богам, средство подействовало, и она отключилась. Гэрровин пощупал ее пульс и ободряюще кивнул мне.
   — Сердце бьется сильно, — сказал он. — Хоть она и тощая, но крепкая, как скала Синдур. — О такой скале я никогда не слышала, так что его слова меня не особенно утешили.
   Блойд был хорошим мясником, должна признать, и его веселая бесчувственность, пожалуй, являлась преимуществом, поскольку означала, что он ничуть не нервничает. Кровь его не пугала, сосуды он перевязывал с безразличным спокойствием, как если бы это было для него обычным делом, а швы делал быстро и аккуратно. Гэрровин острым взглядом следил за ним и постоянно пояснял то, что происходит.
   — Ну вот, это, должно быть, главный сосуд. Ты бы, парень, остановил кровотечение, а? А сюда, милый, я бы на твоем месте не лез, лучше вон там пережми. Вот, молодец! Ловко ты наложил шов! — Мне хотелось прикрикнуть на него, чтобы он замолчал. Только много позже я поняла, что успехом операции мы в большой мере были обязаны его советам.
   Я расплатилась с Блойдом и предупредила, чтобы языком не трепал (впрочем, тут можно было ничего не опасаться: Блойд знал, чем рискует, если до дун-мага дойдет слух о его участии в спасении Флейм), и проводила до двери. Потом я вернулась, чтобы помочь Гэрровину и Тору забинтовать культю и перенести Флейм на постель. Сознание к ней уже возвращалось, и боль заставляла ее судорожно втягивать воздух сквозь зубы. Однако теперь было нужно, чтобы Флейм оставалась в сознании: ей требовалось избавиться от остатков дун-магии, а также побороть возможную инфекцию, поэтому, когда Гэрровин предложил дать ей еще снотворного снадобья, я покачала головой:
   — Не сейчас — сначала она должна позаботиться о собственном исцелении. Лучше приготовь ей питье, облегчающее боль.
   Я бросила взгляд на Руарта, сидевшего на спинке кровати. Птицы были для меня все одинаковы, особенно мелкие, по крайней мере, до тех пор, пока я не познакомилась с дастелцами, но нужно было бы быть слепой, чтобы не заметить отчаяния, которое испытывал Руарт. Бедняга… Он сидел нахохлившись, яркие перышки словно поблекли, голова поникла, а в синих глазах была такая боль, что мне захотелось его утешить, — только я не знала, как это сделать.
   Флейм снова начала стонать, и ее вырвало. После того как мы ее умыли, я села рядом и взяла ее за правую руку — единственную теперь.
   Все позади, — сказала я, — но тебе еще предстоит побороться.
   Флейм открыла глаза, но боль была такой сильной, что она едва снова не потеряла сознания. Я следила за тем, как она борется — и побеждает; в ее победе я не сомневалась. Она даже сумела мне улыбнуться. Что за женщина!
   Гэрровин приготовил ей питье, уменьшающее боль, а потом отошел и стал смотреть в окно. Мое место рядом с Флейм занял Рэнсом, который пришел в себя и теперь рвался загладить проявление слабости.
   — Тебе нужно отдохнуть, — тихо сказал мне Тор. — У тебя ведь тоже хватает ран. Здесь я за всем присмотрю. — Он обвел рукой комнату — кровь, отрезанную руку Флейм, Рэнсома.
   Я кивнула:
   — Спасибо, Тор.
   — Ты уверена, что тебе самой не требуется помощь? Я с благодарностью коснулась его руки.
   Потом я повернулась к Гэрровину, который прислонился к стене, глядя на нас своим расчетливым взглядом. Кончик носа у него шевелился, и я не могла не подумать о кролике: у этих зверьков носы вечно подрагивают.
   — Я, в самом деле, не выношу крови, — сказал он.
   — Мы очень тебе признательны, — сказала я, отсчитывая причитающиеся ему деньги, и мрачно добавила: — И тем более потому, что ты не выносишь крови. — Я верила его словам: бедный травник просто позеленел.
   Гэрровин сунул монеты куда-то под одежду и протянул мне бутылку:
   — Я оставлю это снадобье — оно уменьшает боль. Давай ей по две ложки каждые два часа.
   — Ты зайдешь завтра? — спросил Рэнсом. Гэрровин покачал головой:
   — Только не я. Уж очень я уважаю собственную безопасность. — Он завязал свой узелок и двинулся к двери. Взяв фонарь, я вышла с ним вместе.
   Тор думал, что я отправилась в свою комнату, но мне нужно было сделать еще одно дело, прежде чем я могла позволить себе отдохнуть, так что я спустилась вниз вместе с травником.
   — Не тревожься, — сказал мне Гэрровин. — С ней все будет хорошо.
   — Просто не знаю, что мы без тебя делали бы. Объясни мне, почему лекарства с Мекате настолько лучше, чем с других островов? Я видела, как человеку отрезали ногу — без подобных снадобий, — и вспоминать об этом мне не хотелось бы; а ведь оперировали его в одной из лучших больниц Ступицы.
   — Потому что сами-себе-пастухи думают головами, а не подчиняются суевериям.
   Второй раз Гэрровин так назвал лекарей с Мекате — сами-себе-пастухи, — но мне это по-прежнему ничего не говорило.
   — Кто они такие?
   — Люди с Небесной равнины, с Крыши Мекате. Ты на Мекате бывала? Я кивнула.
   — А ведь о нас ты и не слыхивала. Ты видела навоз, а золота и не заметила, Блейз.
   — Если там все так чудесно, почему ты оттуда уехал?
   — Беда с раем в том, что там нет места для дьяволов.
   — Для нас ты сегодня дьяволом не оказался.
   — Спроси любого человека о его собственном дьяволе, и все ответят тебе по-разному. Спроси почитателя Фелли, и он ответит тебе, что это женщина, которая имеет собственное мнение. Спроси того красавчика наверху, и он скажет тебе, что это грязный нищий в канаве, который пырнет тебя ножом, если ты не подашь ему милостыню. А если спросить тебя, Блейз Полукровка, ты, должно быть, скажешь, что это человек, который отказывает тебе в гражданстве.
   Он был слишком проницателен, этот Гэрровин, чтобы в его обществе я чувствовала себя уютно. Мелочная мстительность заставила меня спросить:
   — А если бы я спросила этих твоих самих-себе-пастухов, каковы их дьяволы, что бы они ответили?
   — Она сказали бы, что это человек — не такой, как все. Ни больше, ни меньше. В раю полагается быть правилам, видишь ли. И то, что одному — рай, для другого — ад. — Мы подошли к выходу из гостиницы, и Гэрровин обернулся ко мне; морщины на его лице сложились в насмешливую улыбку. — Если ты когда-нибудь найдешь то, что ищешь, ты, возможно, проклянешь все на свете. Жизнь полна иронии. Все, о чем я мечтал, — это стать хирургом, и тут-то и оказалось, что от одного запаха крови мне хочется все бросить.
   Я переменила тему:
   — Как получается, что чуять дун-магию ты можешь, а Взглядом не обладаешь?
   Он снова насмешливо улыбнулся:
   — У меня превосходный нос, девонька.
   Гэрровин помахал мальчишке с фонарем, чтобы тот проводил его до дому, и двинулся прочь, завернувшись в свою странную бесформенную одежду; его волосы торчали вокруг его головы, как жесткая трава на дюне.
   Как только он завернул за угол, его вырвало. Я слышала.
   Теперь я занялась тем, ради чего спустилась вниз. Мне нужно было найти Танна. Я не забыла слов Тора о том, что дун-маг наказал мальчишку.
   В сарае Танна не оказалось.
   Я нашла его вместе с его собакой за грудой корзин на причале. Дорогу мне указало зловоние — зловоние дун-магии, заглушавшее даже запах тухлой рыбы. Увидев меня, Танн пополз прочь, и его речь — если он и в самом деле пытался что-то сказать — оказалась совсем неразборчивой. То, что я увидела в свете фонаря, вызвало у меня тошноту.
   По всему телу Танна вспухли рубцы, словно его высекли; однако я знала, что его никто и пальцем не тронул, — рубцы, являющиеся следствием заклинания, особенно болезненные и долго заживающие. Кожа мальчика казалась одной сплошной раной но то, что эта жестокость сделала с его разумом, было же хуже. Я попыталась коснуться Танна, но он мне этого не позволил. Каждый раз, когда я протягивала руку или хотя бы заговаривала с ним, Танн съеживался от страха. Единственным живым существом, которому он еще доверял, был его любимец щенок. Танн отказался взять мазь, которую я принесла. В конце концов, я оставила баночку на земле в надежде, что мальчик ею все-таки воспользуется. Мазь не сделала бы его выздоровление более быстрым, но смягчила бы боль.
   Потом я вернулась в свою комнату, мучимая виной. Мне не следовало вовлекать мальчишку в дела, которые касались дун-мага.
   Знаешь, если не возражаешь, давай на сегодня кончим. Некоторые воспоминания ранят, сколько бы времени ни прошло…
 

Глава 13