Страница:
Содержание
Гленда Ларк
Та, которая видит
От агента по особым поручениям
Ш. айсо Фаболда,
Департамент разведки,
Федеральное министерство торговли, Келлс,
Достопочтенному
М. айсо Кипсуону,
Президенту Национального общества научных, антропологических и этнографических исследований не-келлских народов
7/2 месяца Темных Лун, 1793
Дорогой дядюшка!
Посылаю первую часть рукописи, которую я Вам обещал: результат моих предварительных переговоров с женщиной по имени Блейз Полукровка. Манускрипт представляет собой запись (в переводе, конечно) интервью, которые я проводил в присутствии писца — Натана айсо Вадима. Может быть, Вы его помните: я представил Вам его на причале, когда наш «Морской ветерок» отправлялся к Райским островам. Впрочем, с тех пор прошло три года, и Вы, возможно, его забыли. Мы с Натаном подружились за время скучного морского путешествия; к тому же благодаря своим лингвистическим познаниям он оказался бесценным для нашей экспедиции. Мне также охотно помогал Трекан айсо Котар, помощник экспедиционного ботаника, обнаруживший талант рисовальщика. Все рисунки, прилагаемые к рукописи, сделаны им.
Записи частично отредактированы: я убрал все свои вопросы, чтобы сделать рассказ более связным, постаравшись при этом не исказить содержание и сохранить стиль рассказчицы.
Материал, представленный здесь, я намереваюсь использовать как основу для первой из двух статей, которые Вы мне заказали от имени Общества. Называться она будет «Социальные условия на Райских островах до Перемены». Вторую статью я собираюсь назвать «Сила веры: магия на Райских островах»; эту статью я еще не начал писать.
Я все еще прикован к постели из-за лихорадки, хотя с каждым днем чувствую себя лучше. Пожалуйста, передайте мою благодарность тетушке Росрис за все присланное: микстуру я пью, а книги читаю.
Остаюсь Ваш покорный племянник Шор айсо Фаболд
Ш. айсо Фаболда,
Департамент разведки,
Федеральное министерство торговли, Келлс,
Достопочтенному
М. айсо Кипсуону,
Президенту Национального общества научных, антропологических и этнографических исследований не-келлских народов
7/2 месяца Темных Лун, 1793
Дорогой дядюшка!
Посылаю первую часть рукописи, которую я Вам обещал: результат моих предварительных переговоров с женщиной по имени Блейз Полукровка. Манускрипт представляет собой запись (в переводе, конечно) интервью, которые я проводил в присутствии писца — Натана айсо Вадима. Может быть, Вы его помните: я представил Вам его на причале, когда наш «Морской ветерок» отправлялся к Райским островам. Впрочем, с тех пор прошло три года, и Вы, возможно, его забыли. Мы с Натаном подружились за время скучного морского путешествия; к тому же благодаря своим лингвистическим познаниям он оказался бесценным для нашей экспедиции. Мне также охотно помогал Трекан айсо Котар, помощник экспедиционного ботаника, обнаруживший талант рисовальщика. Все рисунки, прилагаемые к рукописи, сделаны им.
Записи частично отредактированы: я убрал все свои вопросы, чтобы сделать рассказ более связным, постаравшись при этом не исказить содержание и сохранить стиль рассказчицы.
Материал, представленный здесь, я намереваюсь использовать как основу для первой из двух статей, которые Вы мне заказали от имени Общества. Называться она будет «Социальные условия на Райских островах до Перемены». Вторую статью я собираюсь назвать «Сила веры: магия на Райских островах»; эту статью я еще не начал писать.
Я все еще прикован к постели из-за лихорадки, хотя с каждым днем чувствую себя лучше. Пожалуйста, передайте мою благодарность тетушке Росрис за все присланное: микстуру я пью, а книги читаю.
Остаюсь Ваш покорный племянник Шор айсо Фаболд
Глава 1
Так ты хочешь знать, на что раньше походили Райские острова, а? В те дни, еще до Перемены и до того, как вы нас нашли, — когда мы думали, что наши острова — единственные в океане? Ну и поразились мы, скажу я тебе! Ну да тебе это известно.
Ты хочешь послушать о другом. Тебя интересует, как мы жили. Не уверена, что я подходящий для подобного дела человек: мне всегда приходилось больше думать и действовать, чем говорить. С другой стороны, немного найдется такого, чего бы я не знала об островах, да и помню я тогдашнюю жизнь лучше, чем то, что случилось вчера. Мне еще и двадцати пяти не сравнялось, а я уже побывала во всех островных государствах за исключением Дастел… да Дастел тогда еще и не существовало.
Только вот никак не решу, откуда начать. Понимаешь, островные государства тогда различались сильнее, чем теперь: в каждом были свои обычаи, в каждом смотрели на жизнь по-своему. Жители любого из архипелагов не походили на соседей. После Перемены сходства стало больше, а уж когда появились вы, то различия и вовсе стерлись.
Может быть, стоит начать с островов Хранителей, потому что они всегда оказывались в центре событий… Только нет: думается мне, лучше начать с места, которое и государством-то настоящим никогда не было, — я говорю о косе Гортан. Если уж на то пошло, ее даже островом трудно назвать: хоть в длину она и протянулась на несколько дней плавания при хорошем ветре, в ширину ее можно пересечь меньше чем за день. Единственная возвышенность — на северном берегу, да и там утесы не выше мачты твоего корабля. Все остальное — просто белый песок. Представь себе серебристого угря, длинного и тонкого, с коростой на середине спины, — вот тебе и коса Гортан. И не подумаешь, что в таком месте может случиться что-то важное… а все же если я расскажу тебе, что там происходило, это покажет тебе не только, какими были Райские острова до Перемены, но и поможет понять, почему перемена случилась: ее семена были посеяны на косе Гортан, хотя никто из нас — сеятелей — тогда этого не понимал.
Не знаю, сумею ли я рассказать тебе о всяких важных делах, но одно обещаю: ты увидишь, каково в те дни было быть женщиной, да еще и полукровкой. Ты ведь именно такими подробностями интересуешься, верно? И нечего тебе изумляться! Может, я и не ученая, как ты, но я прожила достаточно долго, чтобы слышать то, что не говорится вслух. Я знаю, что тебе нужно. Можешь называть это мудреными научными словами — что с того? Этнография! Если докопаться до сути — вот и окажется, что интересуют тебя люди и всякие места — люди вроде меня, а места вроде косы Гортан.
Коса Гортан — один из Южных островов — была свалкой, куда отправляли никому не нужный человеческий хлам, отбросы человечества; она была выгребной ямой, куда Райские острова сваливали свои живые отходы: увечных, преступников, безумцев, полукровок, лишенных подданства. Без этого населения коса Гортан была бы просто негостеприимной кучей песка под жгучим южным солнцем; благодаря же жителям она превратилась в вонючий островной ад.
В первый раз, когда я там оказалась, я поклялась, что никогда больше туда не попаду. Во времена, о которых я собираюсь тебе рассказать, я отправилась туда в третий раз, продолжая клясться в том же самом и проклиная зловредность судьбы, сделавшей это путешествие необходимым.
Чтобы отправиться на косу Гортан добровольно, нужно было быть безумцем, дрянью или просто жадиной. В те дни многие называли меня первым, некоторые клялись — и не без оснований, — что я — второе, но я готова признать только третье. Видишь ли, у меня были основания для алчности. По крайней мере, я видела такие основания — мой кошелек вечно был легким, словно наполненным рыбьей чешуей. Я просто не уживалась с деньгами… нет, неверно: заработать их мне удавалось, а вот удержать — никак. До того путешествия на косу Гортан я дважды хорошо заработала и оба раза потеряла денежки. Первое мое богатство пошло ко дну, когда корабль, на котором я плыла, потопил смерч… я и сама только чудом избежала гибели. Во второй раз изрядную сумму — около двух тысяч сету — у меня украли, когда я металась в бреду, подцепив шестидневную лихорадку. Тогда я тоже чуть не отдала концы.
Как бы то ни было, стремление подзаработать погнало меня на косу Гортан, хоть я совсем не была уверена, что это мудрое решение. Пока что третья возможность разбогатеть казалась совсем призрачной…
Я сняла комнату в лучшей гостинице Гортанской Пристани, главного порта острова — «Приюте пьянчуги», — отдельную комнату, с окном и даже кроватью вместо подстилки. Я сомневалась, большая ли разница в количестве насекомых между лучшей гостиницей и худшей, ну да надеяться всегда хочется… Мне даже удалось раздобыть у судомойки горячей воды для мытья. Раковина тридакны, служившая тазом, была не слишком велика и довольно грязна, вода — наполовину соленой, но жаловаться не приходилось. Я помылась и отправилась вниз — пообедать в общем зале.
Место я выбрала себе в углу, откуда было видно все помещение: в такой дыре, как Гортанская Пристань, подобная предосторожность не казалась лишней. Сняв портупею и положив меч на колени, я окинула зал взглядом. За прошедшие годы тут мало что изменилось: еще немного грязи въелось в доски пола, на столах появилось больше царапин, но в остальном все было так, как я помнила, — ничего, кроме абсолютно необходимого. На первый взгляд постояльцы тоже выглядели как прежде — несколько работорговцев, моряки с купеческих кораблей, не брезгующие при случае пиратством, кучка мерзких типов, общим у которых было только одно: все они выглядели столь же хищными, как голодные акулы. Население косы Гортан менялось, как воды прилива, с моего прошлого визита сюда прошло пять лет, но все же одно-два знакомых лица я заметила.
Сама я тоже привлекла к себе внимание. Любая женщина, явившаяся в подобное место в одиночку, вызвала бы любопытные взгляды, а уж на меня с моим ростом таращились все. Я ловила смешки и бородатые шутки, которые слышала уже сотню раз; обычно я оказывала на людей именно такое действие. По справедливости, говоря, пересуды обо мне начались бы и независимо от моего роста: за плечом я носила меч с островов Калмент, что было редкостью для любой женщины, а для женщины с моей внешностью, особенно: с первого взгляда было ясно, что я не уроженка Калмента. Тамошние жители все как один светловолосые, с глазами цвета меда, а мои волосы тогда были еще темными, такими же темными, как кожа; глаза у меня зеленые, какой иногда бывает прозрачная вода у берегов острова Брет. Такое сочетание делало очевидным, что я — полукровка: в те дни все знали, что зеленые глаза — исключительная особенность жителей островов Фен, которые вовсе не были смуглыми южанами…
Ясное дело, полукровок в таком месте, как коса Гортан, всегда бывало тринадцать на дюжину, но я достаточно сильно отличалась от других, чтобы на меня обращали внимание.
Дожидаясь, пока мне подадут еду, я снова, уже более внимательно, оглядела зал и обнаружила, что там имеется целых трое высоких мужчин. Замечать высоких мужчин стало моей второй натурой: хоть я и ничего не имела против коротышек, я уже давно обнаружила, понимаешь ли, что мужчина среднего роста, который охотно согрел бы постель женщины на голову себя выше, — большая редкость. Беда была в том, что мужчины одного роста со мной встречались нечасто, так что увидеть сразу троих в одном помещении было неожиданностью — и неожиданностью довольно многообещающей.
Мне следовало бы знать, что такое зрелище предвещает неприятности. За подобное везение всегда приходится платить, особенно когда все трое хороши собой.
Первый из них, самый высокий, сидел за одним столом с работорговцами. Его лицо показалось мне смутно знакомым, хотя я и не могла вспомнить, где видела его раньше. Он был достаточно близко от меня, чтобы я могла разглядеть татуировку на мочке его уха: букву Q, выложенную золотом. Отсюда следовало, что он — северянин, уроженец островов Квиллер. Одет он был нарядно, слишком нарядно для работорговца, как мне показалось, и отличался скорее изяществом и гибкостью, чем силой. Светлокожий и темноглазый, со своей милой улыбкой, он был, пожалуй, самым красивым мужчиной, какого я только видела. Более того, он явно меня заметил — и то, что он увидел, ему понравилось. Улыбка его сделалась просто очаровательной.
Второй мужчина, хоть и не такой высокий, был гораздо массивнее. Широкие плечи, широкая грудь, мощные руки — и ни капли жира. Он сидел за столом один, в противоположном от меня углу. Красивый мужчина с сумрачным лицом, смуглой кожей и острым взглядом синих глаз, никакой вычурности в одежде (сплошь черной): человек, который воспринимает жизнь всерьез, — и при этом не носит меча… удивительное обстоятельство. Должно быть, он полагал, что рост и сила служат ему достаточной защитой. Он посмотрел на меня с полным равнодушием, и я ощутила досаду: при взгляде на меня мужчины обычно равнодушными не оставались.
Третий был самым молодым — слишком молодым для меня. Ему с виду было лет двадцать, может быть, чуть больше. На лице светлокожего и светловолосого юноши читалось такое простодушие, что невольно хотелось спросить: что он делает на косе Гортан, этой навозной куче. Боги одарили его ямочками на щеках и ресницами, которые походили на пену, венчающую волну прибоя. Когда он меня увидел, в глазах его отразилось отвращение. Мальчик явно не любил низкорожденных полукровок.
В моей груди зашевелился гнев. Никто не должен был бы иметь права смотреть на меня с таким презрением, особенно подобный молокосос. Вот в такие моменты я была готова на что угодно — ну, почти на что угодно, — чтобы заполучить говорящую о гражданстве татуировку на мочке уха.
Впрочем, каковы бы ни были мои чувства, на взгляд юноши я ответила спокойным взглядом — опыта в том, чтобы не замечать презрения, мне было не занимать.
Я уже собралась снова переключить внимание на двух других мужчин, когда к моему столу приковылял слуга и спросил, чего я желаю. Ответ у меня был готов: я желала жареной рыбы. В этой гостинице никогда ничего другого не готовили, и я сомневалась, чтобы у меня имелся выбор, — разве что с тех пор, как я в последний раз обедала в «Приюте пьянчуги», кулинарные стандарты здесь претерпели чудесное изменение.
— Жареную рыбу, — сказала я, — и кружку пойла. — В этот момент я ощутила зловоние дун-магии, которое заставило меня насторожиться и хорошенько приглядеться к слуге.
Он представлял собой непривлекательное зрелище. Можно было только догадываться о его возрасте, потому что лишь половина его — правая половина — выглядела нормальной. Левая представляла собой пародию на человеческое существо, и не требовалось зловония дун-магии, чтобы стало ясно, от чего он пострадал. Слуга выглядел так, словно великан ухватил двумя пальцами его и сжал, превратив половину лица в гротескную маску, а торс — в горбатый обрубок. Левый глаз сполз вниз, уголок рта вздернулся вверх; щека, покрытая шрамами, походила на шершавый коралл, а подбородок исчезал, незаметно переходя в шею. Левая нога была кривой, левая рука — скрюченной птичьей лапой. Мочка левого уха отсутствовала, явно намеренно отсеченная, чтобы скрыть его гражданство — или отсутствие такового. Самое ужасное было в том, что от правой половины человека сохранилось достаточно, чтобы можно было понять: когда-то он был не менее красив, чем сидевший с работорговцами щеголь. Я прочла в глубине глаз слуги что-то, что меня встревожило: отражение трагедии, трагедии такого потрясающего масштаба, что немногие могли бы это оценить.
Во мне шевельнулось сострадание, чего со мной обычно не случалось.
— Как тебя зовут? — спросила я, протягивая монету в знак того, что не имею в виду ничего дурного. На косе Гортан следовало быть чертовски осторожным, интересуясь личностью собеседника.
Слуга искоса взглянул на меня, и струйка слюны побежала из его перекошенных губ на подбородок.
— Можешь называть меня Янко. В любой момент к твоим услугам, зеленоглазка. — Он умудрился превратить последнюю фразу в непристойное предложение, схватил монету, тоненько захихикал, что странно противоречило его внешности, и заковылял прочь.
Я вздохнула. Так мне и надо за проявление сочувствия в таком притоне, как «Приют пьянчуги». Я подумала, не становлюсь ли мягкотелой: в былые времена я и минутной жалости к подобному типу не ощутила бы. Может быть, я с возрастом размягчаюсь, как случается с жемчугом. Такая мысль меня не порадовала. Для отверженной вроде меня злость, вызванная презрением белокурого мальчишки, гораздо полезнее благородного сострадания. Лучше мне быть такой же жесткой и шершавой, как раковина жемчужницы, чем гладкой и приятной на ощупь, как сама жемчужина. Стать мягкой означало подвергнуть опасности свою мечту, заработать достаточно денег, чтобы купить себе комфорт и безопасность. Кровоточащие сердца редко сочетаются с богатством; хуже того — в моей профессии они чаще всего накликают смерть.
Пойло мне принесли быстро; судя по синякам, покрывавшим его лицо, мальчишка, разносивший кружки, пожалуй, нуждался в моей жалости больше, чем Янко. Я улыбнулась ему, но служка потупился и торопливо засеменил прочь. Обычно я не пугаю людей настолько сильно… Я откинулась на спинку стула и стала прихлебывать местное пиво, следя за тем, что происходит в зале.
Тут обнаружилось, что сюрпризы, ожидавшие меня в «Приюте пьянчуги», не кончились: по лестнице спустилась женщина, красивее которой я в жизни не видела. Она была голубоглазой, белокурой мечтой с золотистой кожей — цирказеанкой, конечно: только на Цирказе рождаются люди с подобной внешностью. С виду ей было не больше двадцати. Длинные стройные ножки красотки заставили всех мужчин в зале пускать слюнки, а ее округлости, не будучи вызывающими, намекали на отменные сексуальные радости. Как и я, девушка была одета в обычную дорожную одежду — штаны и подпоясанную тунику. Впрочем, как бы она ни оделась, значения это не имело бы: все равно все взгляды устремились к ней, да так и не смогли оторваться.
Включая мой собственный взгляд. У меня никогда не возникало желания затащить в постель другую женщину, да и теперь не возникает, если уж на то пошло. Меня заинтересовала не сексуальная привлекательность незнакомки. Все же я подвинула ногой свободный стул у моего стола так, чтобы на него было удобно сесть, почему-то надеясь, что она выберет именно его. Вместо этого на спинку вдруг опустилась птица — неприметное сероватое существо. Явно не испытывая страха, птица повертела головой, высматривая крошки на полу. Я попыталась ее прогнать, но птица не обратила на меня никакого внимания.
Девушка помедлила на последней ступеньке лестницы и оглядела зал. Выбора у нее особого не было: кроме стула у моего стола, незанятыми были только места рядом с высоким суровым мужчиной в углу и с юношей — обладателем длинных ресниц. Птица возбужденно запрыгала по спинке стула и захлопала крыльями. Теперь на нее падал луч солнца, и я разглядела, что спинка у птицы синяя, а по грудке тянется пурпурная полоса, блестящая на свету, как переливчатый шелк.
В этот момент на меня обрушилось зловоние дун-магии, такое удушающее, что я чуть не поперхнулась. Запашок, который я раньше почувствовала, когда ко мне подошел Янко, не шел с этим ни в какое сравнение: то был след давнего заклинания, теперь же чары были наложены только что. Кто-то прибег к дун-магии здесь и сейчас, и этот кто-то должен был быть мастером своего дела — не новичком, не посредственностью. Я никогда еще не сталкивалась с подобной силой, и никогда еще я так ясно не ощущала всю мерзостность дун-магии. Зал сразу же просто провонял злом. Я поспешно поставила кружку на стол, чуть не расплескав содержимое, и проверила, легко ли вынимается меч из ножен.
По полу разлилось багровое сияние, неощутимое и гнусное, оскверняя на своем пути всех нас и оставляя за собой ржавые следы, похожие на сгустки засохшей крови. Я только с усилием удержалась от того, чтобы не отдернуть ногу, когда багровая струйка затекла под стол и коснулась моего сапога. Мне хотелось стряхнуть эту гадость — как будто возможно избавиться от следов дун-магии, — но я преодолела искушение. Ради собственной безопасности не следовало позволять магу — кем бы он или она ни был — догадаться о том, что я могу все видеть. Немного погодя я все же рискнула посмотреть вниз; багровый след на моем сапоге быстро таял, но я скрыла свое облегчение, как раньше скрыла отвращение. Я почти жалела о том, что обладаю Взглядом: без него я ничего не заметила бы и так же не подозревала об опасности, как и все остальные.
Я сделала глубокий вдох и попыталась проследить поток силы, чтобы определить, кто ее использовал, а также — это, возможно, было даже более важно, — кто намеченная жертва. И впервые в жизни я потерпела полную неудачу. Сила магии оказалась слишком велика. Скверна заполняла все помещение, и я не смогла определить ее источник. Я никогда еще не видела, чтобы багровое сияние дун-магии распространялось так широко и дышало таким злом. Единственное, в чем я могла быть более или менее уверена, — это что направлено заклинание не на меня. И все равно во рту у меня стало сухо, а ладони вспотели. Я не привыкла к тому, чтобы Взгляд подводил меня, и мне стало страшно.
О боги, на что только я пошла ради денег! Мне не следовало возвращаться на косу Гортан: слишком много зла могло здесь случиться, особенно если учесть, что кто-то прибег к магии. На мгновение я почувствовала сомнение в том, стоит ли овчинка выделки; неприятное чувство окатило меня, как неожиданный холодный ливень, но я поспешила прогнать его.
Янко, хромая, пересек зал и подал мне заказанную рыбу; птица, сидевшая на спинке стула, улетела, а белокурая девушка выбрала, наконец, за какой стол сесть. Не обращая внимания на корабельщика, который столкнул пьяного соседа со стула и делал приглашающие жесты, она прошла к столу юноши с ресницами. Могу поклясться: он покраснел, когда понял, куда она направляется. Он вскочил, едва не опрокинув стул, потом снова сел с видом человека, которого только что огрели по голове дубинкой. Девушка улыбнулась ему — такая улыбка могла бы развеселить даже Янко — и села за стол.
Я принялась за свою рыбу. Мне хотелось побыстрее убраться из зала: если уж что было мне ни к чему, так это оказаться замешанной в дела, связанные с дун-магией.
Я уже обсосала почти все косточки, когда свободный стул у моего стола скрипнул, и, подняв глаза, я обнаружила, что на него усаживается гибкий красавчик из компании работорговцев. Очаровательная улыбка, на которую я раньше обратила внимание, теперь цвела не только на его губах, но и провела тонкие морщинки в углах глаз.
— Ниамор, — представился красавчик, — также известный как Посредник. — Имя показалось мне столь же смутно знакомым, как и лицо.
Я улыбнулась в ответ и назвала единственное имя, которое считала своим, хотя иногда использовала и некоторые другие:
— Блейз Полукровка.
На лице моего нового знакомца отразилось изумление. Вторая часть моего имени явно была прозвищем, и его, должно быть, озадачило, что я подобным образом пожелала подчеркнуть свой статус. Откуда ему было знать, что извращенность всегда была моим слабым местом… Впрочем, он не выразил своего удивления вслух и только сказал:
— Я где-то видел тебя раньше.
— Возможно. Я уже бывала здесь. Он щелкнул пальцами:
— Вспомнил! Лет пять или около того ты искала работу и, в конце концов, нанялась на корабль работорговца. — Ниамор усмехнулся. — По правде сказать, не думал, что увижу тебя живой. Уж такая была у того корабля репутация… Поговаривали, что капитан балуется дун-магией.
Воспоминание заставило меня поморщиться.
— И правильно поговаривали, — То путешествие было адски тяжелым, и я едва не досталась на обед морскому дракону, но за то, чтобы я проникла на тот корабль под видом члена команды, мне посулили кучу денег, а в те дни не было такого дела, за которое я не взялась бы ради заработка. Теперь я, пожалуй, на такое бы не решилась, — я стала несколько более осмотрительной, а может быть, чуть менее алчной.
— Ты прибыла только сегодня утром, — продолжал Ниамор. Я кивнула. Похоже, Ниамор готов был заговорить о делах. — Насколько мне известно, ты интересуешься рабами, выставленными на продажу. Как я слышал, ты расспрашивала об одной рабыне еще до того, как сняла комнату в гостинице.
Я поковыряла рыбью голову, извлекая последний кусочек сочного мяса.
— Верно. Типичная для Гортанской Пристани ситуация: сплетни распространялись здесь со скоростью запаха тухлых креветок, и все старались влезть в чужие дела, если только могли сделать это без ущерба для себя.
— И тебе нужен совершенно особенный товар, — настойчиво продолжал Ниамор.
Восхитительный кусочек рыбы растаял у меня во рту. Даже в «Приюте пьянчуги» не могли испортить свежую зубатку. Я небрежно ответила:
— Мой заказчик имеет очень изысканный вкус.
— «Нужна молодая цирказеанка», — процитировал Ниамор. — Они дешевыми не бывают, знаешь ли. — Его взгляд скользнул в сторону красотки за соседним столом; Ниамор оценивал ее в качестве рабыни с полной бесчувственностью.
Я отодвинула тарелку в сторону.
— Угу. Только о той и не думай, Ниамор. Обращаю твое внимание, на случай, если ты еще не заметил: это классная штучка. Неприятности мне ни к чему. Я покупаю девушку, которая уже является рабыней, а не благородную госпожу, несомненно, находящуюся под чьей-нибудь защитой.
Ниамор с сожалением пожал плечами:
— Твой заказ может оказаться труднее выполнить.
— Насколько мне известно, только вчера прибыл корабль с товаром с Цирказе.
— Верно. Только товар поступил прямиком из тамошних тюрем — по милости самого суверена. Он весьма косо смотрит на продажу в рабство цирказеанских красавиц, хоть и не брезгует возможностью подсунуть ничего не подозревающим покупателям своих преступников-мужчин.
Я фыркнула. Из того, что я о нем слышала, было ясно: суверен Цирказе не отказался бы продать в рабство собственную мать, если бы сделка принесла ему достаточно прибыли и не вызвала неприятностей. Как и властитель Брета, еще одного из Средних островов, это был тиран из тиранов, и мир стал бы более приятным местом без любого из них… однако свое мнение я оставила при себе. Я уже давно обнаружила, что свои политические взгляды лучше не высказывать: их неизменно припоминали тебе как раз в тот момент, когда важно было сохранять нейтралитет.
— Поищи для меня товар, хорошо? — сказала я Ниамору. — У меня такое чувство, что ты сможешь устроить мне подходящую сделку, если постараешься. Сколько ты берешь?
— Пять процентов. Плюс расходы. Я кивнула:
— Только не вздумай раздувать расходы. — На самом деле я не собиралась ему платить, как не собиралась платить и за рабыню, если мне удастся ее найти.
Покончив с делами, Ниамор переключился на личные темы (недаром его прозвали Посредник: он точно знал, что начинать нужно с самого важного, а к удовольствиям переходить потом). Он кивнул в сторону моего меча:
— Твой наниматель с Калмента?
— Может быть. Какое это имеет значение?
— Да никакого. Я просто полюбопытствовал. Я слышал, что калментцы не делают мечей для любого желающего — уж очень они гордятся своим искусством. Говорят, они куют мечи для чужеземцев только в уплату кровного долга.
— Может, ты и прав, — безразлично ответила я. Конечно, он был совершенно прав: мой меч был именно такой платой — однажды я спасла жизнь сыну владетеля Малого Калмента. Я, наверное, даже рассказала бы эту историю Ниамору, если бы в воздухе все еще не висел запах дун-магии. Откуда мне было знать, не Ниамор ли прибег к ней? Ни его удивительно приятная внешность, ни обаяние не моги заставить меня вступить с ним в какие-либо отношения, кроме чисто деловых, пока я не буду уверена, что он чист. Жаль, конечно: от одного взгляда на него я чувствовала желание — ведь мужчины в моей постели не бывало уже давно.
Ты хочешь послушать о другом. Тебя интересует, как мы жили. Не уверена, что я подходящий для подобного дела человек: мне всегда приходилось больше думать и действовать, чем говорить. С другой стороны, немного найдется такого, чего бы я не знала об островах, да и помню я тогдашнюю жизнь лучше, чем то, что случилось вчера. Мне еще и двадцати пяти не сравнялось, а я уже побывала во всех островных государствах за исключением Дастел… да Дастел тогда еще и не существовало.
Только вот никак не решу, откуда начать. Понимаешь, островные государства тогда различались сильнее, чем теперь: в каждом были свои обычаи, в каждом смотрели на жизнь по-своему. Жители любого из архипелагов не походили на соседей. После Перемены сходства стало больше, а уж когда появились вы, то различия и вовсе стерлись.
Может быть, стоит начать с островов Хранителей, потому что они всегда оказывались в центре событий… Только нет: думается мне, лучше начать с места, которое и государством-то настоящим никогда не было, — я говорю о косе Гортан. Если уж на то пошло, ее даже островом трудно назвать: хоть в длину она и протянулась на несколько дней плавания при хорошем ветре, в ширину ее можно пересечь меньше чем за день. Единственная возвышенность — на северном берегу, да и там утесы не выше мачты твоего корабля. Все остальное — просто белый песок. Представь себе серебристого угря, длинного и тонкого, с коростой на середине спины, — вот тебе и коса Гортан. И не подумаешь, что в таком месте может случиться что-то важное… а все же если я расскажу тебе, что там происходило, это покажет тебе не только, какими были Райские острова до Перемены, но и поможет понять, почему перемена случилась: ее семена были посеяны на косе Гортан, хотя никто из нас — сеятелей — тогда этого не понимал.
Не знаю, сумею ли я рассказать тебе о всяких важных делах, но одно обещаю: ты увидишь, каково в те дни было быть женщиной, да еще и полукровкой. Ты ведь именно такими подробностями интересуешься, верно? И нечего тебе изумляться! Может, я и не ученая, как ты, но я прожила достаточно долго, чтобы слышать то, что не говорится вслух. Я знаю, что тебе нужно. Можешь называть это мудреными научными словами — что с того? Этнография! Если докопаться до сути — вот и окажется, что интересуют тебя люди и всякие места — люди вроде меня, а места вроде косы Гортан.
Коса Гортан — один из Южных островов — была свалкой, куда отправляли никому не нужный человеческий хлам, отбросы человечества; она была выгребной ямой, куда Райские острова сваливали свои живые отходы: увечных, преступников, безумцев, полукровок, лишенных подданства. Без этого населения коса Гортан была бы просто негостеприимной кучей песка под жгучим южным солнцем; благодаря же жителям она превратилась в вонючий островной ад.
В первый раз, когда я там оказалась, я поклялась, что никогда больше туда не попаду. Во времена, о которых я собираюсь тебе рассказать, я отправилась туда в третий раз, продолжая клясться в том же самом и проклиная зловредность судьбы, сделавшей это путешествие необходимым.
Чтобы отправиться на косу Гортан добровольно, нужно было быть безумцем, дрянью или просто жадиной. В те дни многие называли меня первым, некоторые клялись — и не без оснований, — что я — второе, но я готова признать только третье. Видишь ли, у меня были основания для алчности. По крайней мере, я видела такие основания — мой кошелек вечно был легким, словно наполненным рыбьей чешуей. Я просто не уживалась с деньгами… нет, неверно: заработать их мне удавалось, а вот удержать — никак. До того путешествия на косу Гортан я дважды хорошо заработала и оба раза потеряла денежки. Первое мое богатство пошло ко дну, когда корабль, на котором я плыла, потопил смерч… я и сама только чудом избежала гибели. Во второй раз изрядную сумму — около двух тысяч сету — у меня украли, когда я металась в бреду, подцепив шестидневную лихорадку. Тогда я тоже чуть не отдала концы.
Как бы то ни было, стремление подзаработать погнало меня на косу Гортан, хоть я совсем не была уверена, что это мудрое решение. Пока что третья возможность разбогатеть казалась совсем призрачной…
Я сняла комнату в лучшей гостинице Гортанской Пристани, главного порта острова — «Приюте пьянчуги», — отдельную комнату, с окном и даже кроватью вместо подстилки. Я сомневалась, большая ли разница в количестве насекомых между лучшей гостиницей и худшей, ну да надеяться всегда хочется… Мне даже удалось раздобыть у судомойки горячей воды для мытья. Раковина тридакны, служившая тазом, была не слишком велика и довольно грязна, вода — наполовину соленой, но жаловаться не приходилось. Я помылась и отправилась вниз — пообедать в общем зале.
Место я выбрала себе в углу, откуда было видно все помещение: в такой дыре, как Гортанская Пристань, подобная предосторожность не казалась лишней. Сняв портупею и положив меч на колени, я окинула зал взглядом. За прошедшие годы тут мало что изменилось: еще немного грязи въелось в доски пола, на столах появилось больше царапин, но в остальном все было так, как я помнила, — ничего, кроме абсолютно необходимого. На первый взгляд постояльцы тоже выглядели как прежде — несколько работорговцев, моряки с купеческих кораблей, не брезгующие при случае пиратством, кучка мерзких типов, общим у которых было только одно: все они выглядели столь же хищными, как голодные акулы. Население косы Гортан менялось, как воды прилива, с моего прошлого визита сюда прошло пять лет, но все же одно-два знакомых лица я заметила.
Сама я тоже привлекла к себе внимание. Любая женщина, явившаяся в подобное место в одиночку, вызвала бы любопытные взгляды, а уж на меня с моим ростом таращились все. Я ловила смешки и бородатые шутки, которые слышала уже сотню раз; обычно я оказывала на людей именно такое действие. По справедливости, говоря, пересуды обо мне начались бы и независимо от моего роста: за плечом я носила меч с островов Калмент, что было редкостью для любой женщины, а для женщины с моей внешностью, особенно: с первого взгляда было ясно, что я не уроженка Калмента. Тамошние жители все как один светловолосые, с глазами цвета меда, а мои волосы тогда были еще темными, такими же темными, как кожа; глаза у меня зеленые, какой иногда бывает прозрачная вода у берегов острова Брет. Такое сочетание делало очевидным, что я — полукровка: в те дни все знали, что зеленые глаза — исключительная особенность жителей островов Фен, которые вовсе не были смуглыми южанами…
Ясное дело, полукровок в таком месте, как коса Гортан, всегда бывало тринадцать на дюжину, но я достаточно сильно отличалась от других, чтобы на меня обращали внимание.
Дожидаясь, пока мне подадут еду, я снова, уже более внимательно, оглядела зал и обнаружила, что там имеется целых трое высоких мужчин. Замечать высоких мужчин стало моей второй натурой: хоть я и ничего не имела против коротышек, я уже давно обнаружила, понимаешь ли, что мужчина среднего роста, который охотно согрел бы постель женщины на голову себя выше, — большая редкость. Беда была в том, что мужчины одного роста со мной встречались нечасто, так что увидеть сразу троих в одном помещении было неожиданностью — и неожиданностью довольно многообещающей.
Мне следовало бы знать, что такое зрелище предвещает неприятности. За подобное везение всегда приходится платить, особенно когда все трое хороши собой.
Первый из них, самый высокий, сидел за одним столом с работорговцами. Его лицо показалось мне смутно знакомым, хотя я и не могла вспомнить, где видела его раньше. Он был достаточно близко от меня, чтобы я могла разглядеть татуировку на мочке его уха: букву Q, выложенную золотом. Отсюда следовало, что он — северянин, уроженец островов Квиллер. Одет он был нарядно, слишком нарядно для работорговца, как мне показалось, и отличался скорее изяществом и гибкостью, чем силой. Светлокожий и темноглазый, со своей милой улыбкой, он был, пожалуй, самым красивым мужчиной, какого я только видела. Более того, он явно меня заметил — и то, что он увидел, ему понравилось. Улыбка его сделалась просто очаровательной.
Второй мужчина, хоть и не такой высокий, был гораздо массивнее. Широкие плечи, широкая грудь, мощные руки — и ни капли жира. Он сидел за столом один, в противоположном от меня углу. Красивый мужчина с сумрачным лицом, смуглой кожей и острым взглядом синих глаз, никакой вычурности в одежде (сплошь черной): человек, который воспринимает жизнь всерьез, — и при этом не носит меча… удивительное обстоятельство. Должно быть, он полагал, что рост и сила служат ему достаточной защитой. Он посмотрел на меня с полным равнодушием, и я ощутила досаду: при взгляде на меня мужчины обычно равнодушными не оставались.
Третий был самым молодым — слишком молодым для меня. Ему с виду было лет двадцать, может быть, чуть больше. На лице светлокожего и светловолосого юноши читалось такое простодушие, что невольно хотелось спросить: что он делает на косе Гортан, этой навозной куче. Боги одарили его ямочками на щеках и ресницами, которые походили на пену, венчающую волну прибоя. Когда он меня увидел, в глазах его отразилось отвращение. Мальчик явно не любил низкорожденных полукровок.
В моей груди зашевелился гнев. Никто не должен был бы иметь права смотреть на меня с таким презрением, особенно подобный молокосос. Вот в такие моменты я была готова на что угодно — ну, почти на что угодно, — чтобы заполучить говорящую о гражданстве татуировку на мочке уха.
Впрочем, каковы бы ни были мои чувства, на взгляд юноши я ответила спокойным взглядом — опыта в том, чтобы не замечать презрения, мне было не занимать.
Я уже собралась снова переключить внимание на двух других мужчин, когда к моему столу приковылял слуга и спросил, чего я желаю. Ответ у меня был готов: я желала жареной рыбы. В этой гостинице никогда ничего другого не готовили, и я сомневалась, чтобы у меня имелся выбор, — разве что с тех пор, как я в последний раз обедала в «Приюте пьянчуги», кулинарные стандарты здесь претерпели чудесное изменение.
— Жареную рыбу, — сказала я, — и кружку пойла. — В этот момент я ощутила зловоние дун-магии, которое заставило меня насторожиться и хорошенько приглядеться к слуге.
Он представлял собой непривлекательное зрелище. Можно было только догадываться о его возрасте, потому что лишь половина его — правая половина — выглядела нормальной. Левая представляла собой пародию на человеческое существо, и не требовалось зловония дун-магии, чтобы стало ясно, от чего он пострадал. Слуга выглядел так, словно великан ухватил двумя пальцами его и сжал, превратив половину лица в гротескную маску, а торс — в горбатый обрубок. Левый глаз сполз вниз, уголок рта вздернулся вверх; щека, покрытая шрамами, походила на шершавый коралл, а подбородок исчезал, незаметно переходя в шею. Левая нога была кривой, левая рука — скрюченной птичьей лапой. Мочка левого уха отсутствовала, явно намеренно отсеченная, чтобы скрыть его гражданство — или отсутствие такового. Самое ужасное было в том, что от правой половины человека сохранилось достаточно, чтобы можно было понять: когда-то он был не менее красив, чем сидевший с работорговцами щеголь. Я прочла в глубине глаз слуги что-то, что меня встревожило: отражение трагедии, трагедии такого потрясающего масштаба, что немногие могли бы это оценить.
Во мне шевельнулось сострадание, чего со мной обычно не случалось.
— Как тебя зовут? — спросила я, протягивая монету в знак того, что не имею в виду ничего дурного. На косе Гортан следовало быть чертовски осторожным, интересуясь личностью собеседника.
Слуга искоса взглянул на меня, и струйка слюны побежала из его перекошенных губ на подбородок.
— Можешь называть меня Янко. В любой момент к твоим услугам, зеленоглазка. — Он умудрился превратить последнюю фразу в непристойное предложение, схватил монету, тоненько захихикал, что странно противоречило его внешности, и заковылял прочь.
Я вздохнула. Так мне и надо за проявление сочувствия в таком притоне, как «Приют пьянчуги». Я подумала, не становлюсь ли мягкотелой: в былые времена я и минутной жалости к подобному типу не ощутила бы. Может быть, я с возрастом размягчаюсь, как случается с жемчугом. Такая мысль меня не порадовала. Для отверженной вроде меня злость, вызванная презрением белокурого мальчишки, гораздо полезнее благородного сострадания. Лучше мне быть такой же жесткой и шершавой, как раковина жемчужницы, чем гладкой и приятной на ощупь, как сама жемчужина. Стать мягкой означало подвергнуть опасности свою мечту, заработать достаточно денег, чтобы купить себе комфорт и безопасность. Кровоточащие сердца редко сочетаются с богатством; хуже того — в моей профессии они чаще всего накликают смерть.
Пойло мне принесли быстро; судя по синякам, покрывавшим его лицо, мальчишка, разносивший кружки, пожалуй, нуждался в моей жалости больше, чем Янко. Я улыбнулась ему, но служка потупился и торопливо засеменил прочь. Обычно я не пугаю людей настолько сильно… Я откинулась на спинку стула и стала прихлебывать местное пиво, следя за тем, что происходит в зале.
Тут обнаружилось, что сюрпризы, ожидавшие меня в «Приюте пьянчуги», не кончились: по лестнице спустилась женщина, красивее которой я в жизни не видела. Она была голубоглазой, белокурой мечтой с золотистой кожей — цирказеанкой, конечно: только на Цирказе рождаются люди с подобной внешностью. С виду ей было не больше двадцати. Длинные стройные ножки красотки заставили всех мужчин в зале пускать слюнки, а ее округлости, не будучи вызывающими, намекали на отменные сексуальные радости. Как и я, девушка была одета в обычную дорожную одежду — штаны и подпоясанную тунику. Впрочем, как бы она ни оделась, значения это не имело бы: все равно все взгляды устремились к ней, да так и не смогли оторваться.
Включая мой собственный взгляд. У меня никогда не возникало желания затащить в постель другую женщину, да и теперь не возникает, если уж на то пошло. Меня заинтересовала не сексуальная привлекательность незнакомки. Все же я подвинула ногой свободный стул у моего стола так, чтобы на него было удобно сесть, почему-то надеясь, что она выберет именно его. Вместо этого на спинку вдруг опустилась птица — неприметное сероватое существо. Явно не испытывая страха, птица повертела головой, высматривая крошки на полу. Я попыталась ее прогнать, но птица не обратила на меня никакого внимания.
Девушка помедлила на последней ступеньке лестницы и оглядела зал. Выбора у нее особого не было: кроме стула у моего стола, незанятыми были только места рядом с высоким суровым мужчиной в углу и с юношей — обладателем длинных ресниц. Птица возбужденно запрыгала по спинке стула и захлопала крыльями. Теперь на нее падал луч солнца, и я разглядела, что спинка у птицы синяя, а по грудке тянется пурпурная полоса, блестящая на свету, как переливчатый шелк.
В этот момент на меня обрушилось зловоние дун-магии, такое удушающее, что я чуть не поперхнулась. Запашок, который я раньше почувствовала, когда ко мне подошел Янко, не шел с этим ни в какое сравнение: то был след давнего заклинания, теперь же чары были наложены только что. Кто-то прибег к дун-магии здесь и сейчас, и этот кто-то должен был быть мастером своего дела — не новичком, не посредственностью. Я никогда еще не сталкивалась с подобной силой, и никогда еще я так ясно не ощущала всю мерзостность дун-магии. Зал сразу же просто провонял злом. Я поспешно поставила кружку на стол, чуть не расплескав содержимое, и проверила, легко ли вынимается меч из ножен.
По полу разлилось багровое сияние, неощутимое и гнусное, оскверняя на своем пути всех нас и оставляя за собой ржавые следы, похожие на сгустки засохшей крови. Я только с усилием удержалась от того, чтобы не отдернуть ногу, когда багровая струйка затекла под стол и коснулась моего сапога. Мне хотелось стряхнуть эту гадость — как будто возможно избавиться от следов дун-магии, — но я преодолела искушение. Ради собственной безопасности не следовало позволять магу — кем бы он или она ни был — догадаться о том, что я могу все видеть. Немного погодя я все же рискнула посмотреть вниз; багровый след на моем сапоге быстро таял, но я скрыла свое облегчение, как раньше скрыла отвращение. Я почти жалела о том, что обладаю Взглядом: без него я ничего не заметила бы и так же не подозревала об опасности, как и все остальные.
Я сделала глубокий вдох и попыталась проследить поток силы, чтобы определить, кто ее использовал, а также — это, возможно, было даже более важно, — кто намеченная жертва. И впервые в жизни я потерпела полную неудачу. Сила магии оказалась слишком велика. Скверна заполняла все помещение, и я не смогла определить ее источник. Я никогда еще не видела, чтобы багровое сияние дун-магии распространялось так широко и дышало таким злом. Единственное, в чем я могла быть более или менее уверена, — это что направлено заклинание не на меня. И все равно во рту у меня стало сухо, а ладони вспотели. Я не привыкла к тому, чтобы Взгляд подводил меня, и мне стало страшно.
О боги, на что только я пошла ради денег! Мне не следовало возвращаться на косу Гортан: слишком много зла могло здесь случиться, особенно если учесть, что кто-то прибег к магии. На мгновение я почувствовала сомнение в том, стоит ли овчинка выделки; неприятное чувство окатило меня, как неожиданный холодный ливень, но я поспешила прогнать его.
Янко, хромая, пересек зал и подал мне заказанную рыбу; птица, сидевшая на спинке стула, улетела, а белокурая девушка выбрала, наконец, за какой стол сесть. Не обращая внимания на корабельщика, который столкнул пьяного соседа со стула и делал приглашающие жесты, она прошла к столу юноши с ресницами. Могу поклясться: он покраснел, когда понял, куда она направляется. Он вскочил, едва не опрокинув стул, потом снова сел с видом человека, которого только что огрели по голове дубинкой. Девушка улыбнулась ему — такая улыбка могла бы развеселить даже Янко — и села за стол.
Я принялась за свою рыбу. Мне хотелось побыстрее убраться из зала: если уж что было мне ни к чему, так это оказаться замешанной в дела, связанные с дун-магией.
Я уже обсосала почти все косточки, когда свободный стул у моего стола скрипнул, и, подняв глаза, я обнаружила, что на него усаживается гибкий красавчик из компании работорговцев. Очаровательная улыбка, на которую я раньше обратила внимание, теперь цвела не только на его губах, но и провела тонкие морщинки в углах глаз.
— Ниамор, — представился красавчик, — также известный как Посредник. — Имя показалось мне столь же смутно знакомым, как и лицо.
Я улыбнулась в ответ и назвала единственное имя, которое считала своим, хотя иногда использовала и некоторые другие:
— Блейз Полукровка.
На лице моего нового знакомца отразилось изумление. Вторая часть моего имени явно была прозвищем, и его, должно быть, озадачило, что я подобным образом пожелала подчеркнуть свой статус. Откуда ему было знать, что извращенность всегда была моим слабым местом… Впрочем, он не выразил своего удивления вслух и только сказал:
— Я где-то видел тебя раньше.
— Возможно. Я уже бывала здесь. Он щелкнул пальцами:
— Вспомнил! Лет пять или около того ты искала работу и, в конце концов, нанялась на корабль работорговца. — Ниамор усмехнулся. — По правде сказать, не думал, что увижу тебя живой. Уж такая была у того корабля репутация… Поговаривали, что капитан балуется дун-магией.
Воспоминание заставило меня поморщиться.
— И правильно поговаривали, — То путешествие было адски тяжелым, и я едва не досталась на обед морскому дракону, но за то, чтобы я проникла на тот корабль под видом члена команды, мне посулили кучу денег, а в те дни не было такого дела, за которое я не взялась бы ради заработка. Теперь я, пожалуй, на такое бы не решилась, — я стала несколько более осмотрительной, а может быть, чуть менее алчной.
— Ты прибыла только сегодня утром, — продолжал Ниамор. Я кивнула. Похоже, Ниамор готов был заговорить о делах. — Насколько мне известно, ты интересуешься рабами, выставленными на продажу. Как я слышал, ты расспрашивала об одной рабыне еще до того, как сняла комнату в гостинице.
Я поковыряла рыбью голову, извлекая последний кусочек сочного мяса.
— Верно. Типичная для Гортанской Пристани ситуация: сплетни распространялись здесь со скоростью запаха тухлых креветок, и все старались влезть в чужие дела, если только могли сделать это без ущерба для себя.
— И тебе нужен совершенно особенный товар, — настойчиво продолжал Ниамор.
Восхитительный кусочек рыбы растаял у меня во рту. Даже в «Приюте пьянчуги» не могли испортить свежую зубатку. Я небрежно ответила:
— Мой заказчик имеет очень изысканный вкус.
— «Нужна молодая цирказеанка», — процитировал Ниамор. — Они дешевыми не бывают, знаешь ли. — Его взгляд скользнул в сторону красотки за соседним столом; Ниамор оценивал ее в качестве рабыни с полной бесчувственностью.
Я отодвинула тарелку в сторону.
— Угу. Только о той и не думай, Ниамор. Обращаю твое внимание, на случай, если ты еще не заметил: это классная штучка. Неприятности мне ни к чему. Я покупаю девушку, которая уже является рабыней, а не благородную госпожу, несомненно, находящуюся под чьей-нибудь защитой.
Ниамор с сожалением пожал плечами:
— Твой заказ может оказаться труднее выполнить.
— Насколько мне известно, только вчера прибыл корабль с товаром с Цирказе.
— Верно. Только товар поступил прямиком из тамошних тюрем — по милости самого суверена. Он весьма косо смотрит на продажу в рабство цирказеанских красавиц, хоть и не брезгует возможностью подсунуть ничего не подозревающим покупателям своих преступников-мужчин.
Я фыркнула. Из того, что я о нем слышала, было ясно: суверен Цирказе не отказался бы продать в рабство собственную мать, если бы сделка принесла ему достаточно прибыли и не вызвала неприятностей. Как и властитель Брета, еще одного из Средних островов, это был тиран из тиранов, и мир стал бы более приятным местом без любого из них… однако свое мнение я оставила при себе. Я уже давно обнаружила, что свои политические взгляды лучше не высказывать: их неизменно припоминали тебе как раз в тот момент, когда важно было сохранять нейтралитет.
— Поищи для меня товар, хорошо? — сказала я Ниамору. — У меня такое чувство, что ты сможешь устроить мне подходящую сделку, если постараешься. Сколько ты берешь?
— Пять процентов. Плюс расходы. Я кивнула:
— Только не вздумай раздувать расходы. — На самом деле я не собиралась ему платить, как не собиралась платить и за рабыню, если мне удастся ее найти.
Покончив с делами, Ниамор переключился на личные темы (недаром его прозвали Посредник: он точно знал, что начинать нужно с самого важного, а к удовольствиям переходить потом). Он кивнул в сторону моего меча:
— Твой наниматель с Калмента?
— Может быть. Какое это имеет значение?
— Да никакого. Я просто полюбопытствовал. Я слышал, что калментцы не делают мечей для любого желающего — уж очень они гордятся своим искусством. Говорят, они куют мечи для чужеземцев только в уплату кровного долга.
— Может, ты и прав, — безразлично ответила я. Конечно, он был совершенно прав: мой меч был именно такой платой — однажды я спасла жизнь сыну владетеля Малого Калмента. Я, наверное, даже рассказала бы эту историю Ниамору, если бы в воздухе все еще не висел запах дун-магии. Откуда мне было знать, не Ниамор ли прибег к ней? Ни его удивительно приятная внешность, ни обаяние не моги заставить меня вступить с ним в какие-либо отношения, кроме чисто деловых, пока я не буду уверена, что он чист. Жаль, конечно: от одного взгляда на него я чувствовала желание — ведь мужчины в моей постели не бывало уже давно.