Страница:
Эйрик ван Эрлик помолчал. Потом коротко стриженная черноволосая голова упрямо качнулась.
– Я не буду сотрудничать со Службой Опеки.
– Ты хочешь, чтобы человек, который убил твою родину, правил миром, а твои люди кормили бы собой биочипы?
– Я не буду сотрудничать.
– Ты ничего не теряешь. Ты уже все потерял.
Голубой свет бил через глаза в мозг. Эйрик прикинул свои шансы. Присоски, игла в запястье – это все мелочь. Рывок на себя, двумя пальцами в горло… Он попытался приподняться, но обнаружил, что у тела его появился новый управляющий центр. Похоже, он находился где-то за переплетениями уходящих от кресла проводов.
Ван Эрлик наклонился вперед. Глаза его оказались в полуметре от фиолетовых гляделок полковника. Пот заливал лоб под биопластом, немилосердно жег шрам.
– Ты пересолил, Трастамара, – сказал ван Эрлик. – Ты почти купил меня. Но ты пересолил. Я знаю вашу породу. Вы убийцы и трусы. Ты не умеешь переживать за тех, кого ты убил. Ты только умеешь говорить то, что нравится твоему собеседнику. Я не думаю, что ты спрятал трупы и переживал по этому поводу. Ты знал, что начальство тебя наградит, если ты спрячешь трупы. И ты знал, что мне понравится, если ты будешь играть роль раскаявшегося палача. Ты пересолил два раза. Сначала – когда вон тот щенок заступился за меня в карцере. А второй раз сейчас. Обещав жизнь друзей. Вы всегда обещаете – в обмен на душу. А когда человек продает вам душу, он обнаруживает, что в контракте было примечание. Мелким шрифтом. Ваша империя умеет лишь убивать и лгать. Вашему императору плевать на пять миллиардов налогов и на убитых племянников. И если ты получишь от меня компромат на Севира, ты пойдешь и продашь его самому Севиру. И ты будешь смеяться, когда по твоему приказу мне всадят луч в голову, а потом в оплату ты попросишь от Севира Службу Опеки и еще один орден. И будешь рассказывать очередному дураку, как он жжет тебе сердце.
Наследственный генерал империи, полковник Станис Александр Рашид Трастамара молчал несколько мгновений. Потом повернулся к молоденькому курсанту и приказал:
– Забери его и убей.
Откуда-то появился медтех со шприцем, наполненным мутноватой жидкостью. Трастамара вошел в палату и остановился справа от койки.
Все так же молча медтех проверил шприц и всадил его чуть выше локтя. Ван Эрлик ожидал мгновенной смерти, но по телу только разлилось неприятное покалывание. Медтех вытащил шприц и даже обтер место укола спиртом.
– Эта штука называется «штамм Венора», – неприятным голосом сказал Станис Трастамара, – это набор различных микроорганизмов и бактерий, в основном чинерейских, если я не ошибаюсь. Ты слыхал о «Веноре»?
Ван Эрлик слегка моргнул глазами в знак утверждения.
– Он пожирает тело изнутри, сначала, кажется, микроорганизмы уничтожают гемоглобин в крови, а потом выскребают клетки. Говорят, это очень мучительно. Действие штамма можно нейтрализовать. Если, конечно, процесс не зашел необратимо далеко. Если ты передумаешь в течение ближайших пяти часов, пожалуйста, нажми кнопку вызова. Шприц с нейтрализующим раствором будет у меня в кармане.
Полковник Трастамара повернулся и пошел к двери. Ван Эрлик молча смотрел, как он идет – прямой, очень высокий, с коротко постриженными алюминиевыми волосами, темнеющими у самых кончиков. У дверей начальник Оперативного Штаба СО оглянулся.
– Это глупость, – сказал он, – умирать, если можно драться. Я думаю, что многие, кто предпочел смерть компромиссу, передумали после смерти, только было уже поздно. Я дарю тебе шанс передумать после смерти, Эйрик.
Многие, кого он знал в детстве, были мертвы, а другие не хотели общаться с ним. Те, кто были живы, тоже называли его убийцей, как и Служба Опеки. Правда, они никогда не называли его грабителем, потому что до сих пор не могли понять, что такое грабеж.
Поэтому ван Эрлик не вспоминал друзей, а просто вспоминал зеленые поля и синее небо.
Потом пришла боль. Она завелась, как червячок, и стала заползать в каждую мышцу и каждую клетку.
Тело покрылось испариной. В горле пересохло. Кожа стала как шелуха печеной картошки; биопласт на лбу, казалось, налился свинцом, при каждом выдохе в воздухе повисало облачко пара.
Ему казалось, что кто-то вспарывает его тело изнутри – острым молекулярным ножом каждую клетку. Боль превратилась в пытку, а пытка – в ад.
В палате никого не было. Эйрик попытался что-то сказать, но его язык зацепился за губы. Под прикрепленными к коже датчиками жгло и буравило. Кривые отплясывали на экранах пьяный танец.
Руки ван Эрлика сами потянулись к красной кнопке, но пальцы его не слушались. Эйрик потерял сознание.
– У тебя очень сильный организм, Эйрик, – сказал Трастамара, – ты продержался семь часов. Так ты согласен?
Эйрик моргнул в знак согласия.
– Хорошо. Я жду тебя на Митре через три стандартных месяца. Ты угнал «Эдем» – попробуй-ка угнать то, что строят на Рамануссене. У нас с тобой появится валюта для торговли. У тебя будет корабль, у меня – твои люди.
– А если я опоздаю на пять дней?
Голос ван Эрлика был тихий и хриплый. Звуки прятались за губами, как нашкодившие первоклашки в подвале, их приходилось выталкивать силой.
– Тогда, Эйрик, тебе ничто не поможет. Штамм Венора ведь не убит. Просто микроорганизмы, запускающие процесс, парализованы токсином. На время. Срок действия токсина истекает через три стандартных месяца и два дня. Я не советую тебе пытаться заменить кровь. Штамм Венора уже везде. В печени, мышечной ткани и костном мозге. Разумеется, можно создать противоядие, но на это нужно несколько лет. А у тебя в запасе три месяца.
Станис Трастамара осторожно вынул из-за пазухи коробочку и раскрыл ее. В коробочке лежали три пузырька: два были пустыми, третий – с розоватой жидкостью.
– С тобой отправится стажер Чеслав, – сказал Трастамара. – Фамилию мы ему выправим липовую, но имя оставим. Оно все равно очень распространено. Чеслав храбрый мальчик и предан империи. Как только ты вернешься, мы, разумеется, введем тебе противоядие. Смотри не опаздывай.
Полковник аккуратно закрыл коробочку и вышел.
За дверью его ожидали двое: молодой стажер по имени Чеслав и заместитель Трастамары, майор Родай Син. Майору Син было двадцать восемь стандартных лет, у нее были черные волосы и синие глаза, и в позапрошлом году она заняла третье место на конкурсе красоты среди сотрудниц Службы Опеки и первое – на соревнованиях по боевой подготовке. В прошлом году она была снята с соревнований, потому что за час до поединка сломала руку судье, предложившему ей победу в обмен на ночь.
– Вы сломали его, сэр, – сказала майор Син, – зачем нам сломанный пират?
Полковник помолчал.
– Ломать имеет смысл только то, что не ломается. Сломанная кость – срастется. Согнутый хребет – не выпрямится.
Шестнадцатилетний курсант стоял так прямо, словно проглотил палку. Плечи паренька были воинственно развернуты, натренированные сильные ладони то сжимались в кулак, то разжимались.
– Сэр, – сказал вдруг курсант, – нет соображений, которые могли бы оправдать освобождение ван Эрлика. Он должен быть казнен, и казнь его должна быть заставкой новостей. Нам в училище… показывали хронику. Как люди сыпались из «Эдема» в спасательных ботах, а этот… пес… стал расстреливать боты.
– Ван Эрлик не стрелял по ботам, – отозвался полковник Станис Трастамара. – Они просто были неисправны. Никто не думал, что флагман массой покоя в девятьсот тысяч тонн может быть атакован, капсулы не проверяли. В половине не работали регенераторы. Или батареи. Люди задохнулись и замерзли. Ну, а чтобы объяснить потери, служба безопасности принца Севира заявила, что противник расстрелял спасательные боты.
Наследственный генерал империи, полковник Станис Трастамара молча оглядел в зеркале ослепительно белые полоски погон, на которых, благодаря биохимии локров, никогда не бывало пятен, поправил алый трилистник медали, повернулся и вышел.
Глава вторая
Стажер Чеслав плохо спал без своего любимого сна.
Месяц назад, после второго курса, Чеслав оказался на Большом Императорском приеме. На прием приглашали только тех, кто набрал свыше ста баллов, и Чеслав оказался на приеме, потому что окончил курс экстерном и набрал сто двадцать очков.
Кадет Чеслав не спал всю ночь перед приемом, он выгладил форму и щеточкой чистил сапоги. Утром он отправился на пробежку, как обычно.
В императорском дворце было семь крыльев, по числу Секторов, и семьдесят парадных залов, по числу покоренных миров, и каждый из семидесяти залов был отделан минералами и растениями данного мира; ослепительно белый порфир Альтайи сменялся голубоватыми малахитами Ттакки-5, и в зале Ксианы силовые поля прижимали к стене фосфоресцирующую воду, заполненную мириадами крошечных шестигранных существ, образовывавших в своем беспрестанном движении узоры с такими высокими степенями симметрии, что почти полтора века ксианитов считали разумными существами.
Теперь Ксиана была осушена. Ксианиты остались лишь в аквариумах да в зале Ксианы.
Когда кадет Чеслав попал в Зал Всех Миров, он увидел, что пол зала выполнен в виде карты Галактики в проекции Федорова, а потолок столь высок, что под ним парит мелкое облачко. Чеславу показалось, что его душа парит вместе с облаком.
Карту Галактики попирали сапогами шестьсот человек и император. Император был чуть ниже, чем ожидал кадет Чеслав, и с лучистыми карими глазами, проникавшими в сердце. В руках у него был бокал из чианского янтаря, и он пил со всеми кадетами. И с кадетом Чеславом.
На следующий день после приема кадет Чеслав пошел к официальному нейродилеру и заказал ему сон о Большом Приеме. Он заказал все, как было, только попросил сделать Императора Теофана чуть повыше ростом.
С тех пор кадет Высшей Школы Опеки, а ныне – стажер при Оперативном Штабе Чеслав смотрел этот сон каждую ночь. Но когда его послали с ван Эрликом, он не взял чип с собой. Было бы очень странно, если бы они попали в какой-нибудь притон, в который наверняка обратится пират, и содержатель притона нашел бы в личных вещах спутника ван Эрлика сон о Большом Приеме в честь курсантов Службы Опеки.
Поэтому Чеслав вместо сна о Большом Приеме видел что-то ужасное, такое ужасное, что упал спросонья с кровати. Глупая койка мгновенно убралась в стену, а механический голос громко сказал:
– Шесть стандарт-часов двенадцать минут, сэр.
Чеслав открыл глаза: каюта была чуть поуже гроба. Сквозь кристаллопласт виднелась рубка, увитая гирляндами экранов.
Десантный катер класса «Подсолнух», одна из немногих машин, способных и к гиперпрыжку, и к посадке на планете, снаружи выглядел вполне внушительно; крошечная машинка несла на себе противолучевую броню, а ее собственные лазеры вполне могли вспороть брюхо зазевавшемуся сухогрузу.
Линейного ускорителя на корабле, разумеется, не было: вместо него был циклограв, в просторечии именуемый «улиткой», – и так как малая мощность ускорителя накладывала жесткие ограничения на массу, конструкторы «Подсолнуха» сэкономили на жилплощади.
Чеслав всегда подозревал, что в своем стремлении увеличить дальность прыжка они творчески переработали идею карцера, в котором Чеславу пришлось посидеть, как и всякому уважающему себя кадету. С той только разницей, что пространство, причитавшееся одному заключенному, они разделили на три части: жилой отсек, рубка и шлюз.
Челнок класса «Подсолнух» был излюбленным кораблем во флоте ван Эрлика и главной тактической единицей Оперативного Штаба СО. Сходные задачи влекли за собой сходные технологические предпочтения.
Все было в норме: приборы дремали или светились зеленым, пилотское кресло было пусто…
Пусто?
Чеслав рывком сел, тут же влепившись головой о переборку. Сон как рукой сняло.
В катере стояла могильная тишина. Тяготение составляло около единицы, но вибрации, сопровождавшей работу компенсаторов крошечного «Подсолнуха», явно не было. Не было слышно и шелеста систем жизнеобеспечения, не выключавшихся в космосе ни на минуту.
Пока Чеслав спал, преступник выбрал планетку себе по вкусу и сбежал!
Чеслав выкатился из каюты, взлетел вверх по укрепленной поверх санитарного блока лестнице и кинулся в раскрытый внутренний створ шлюза.
Уже в шлюзе Чеславу пришло в голову, что он действовал, как распоследний дурак, что надо было для начала включить обзор и полюбопытствовать, где стоит корабль – а вдруг посереди болота из азотной кислоты? – но лепестки уже разошлись, открывая Чеславу вид на окрестность.
В сером освинцованном небе плыли тучи, похожие на взорванные штурмовые челноки, и из них сеялся крупный снег. Снег таял, едва коснувшись земли, ничуть не скрывая ее наготы, – и оттого Чеслав с дрожью понял, что челнок стоит в самой середине плазменного пятна. Десять лет назад почва на глубину пять метров вскипела здесь, все микроорганизмы и растения сварились в адском огне, плодородный чернозем превратился в спекшийся песок – но вот теперь, потихоньку, ветер наметал на обожженную землю плодородную пыль, и странная зелень, то ли не убоявшаяся мороза, то ли вот-вот готовая от него погибнуть, потихоньку брала свое.
Это совсем не походило ни на один из Семидесяти Залов, отображавших Семьдесят Миров. Ни один из залов не был отделан печенной в плазме землей.
На раскисшей, чуть отороченной белым пыли отчетливо отпечаталась цепочка тяжелых рубчатых следов, которые оставляют десантные ботинки. Следы были свежие – по крайней мере, было ясно, в каком направлении пошел преступник. И было ясно, что он далеко не ушел.
Чеслав вздохнул и направился по следам.
Следы вели к небольшому двухэтажному дому, стоявшему на краю пятна, некогда бывшего полем. Дверь дома была раскрыта, во дворе стоял флайер, похожий на жука с оборванными крыльями.
Судя по виду флайера, он стоял здесь немногим меньше вечности.
Чеслав прошел, хрустя ботинками, по выжженному двору и поднялся в гостиную. Пыль была повсюду. Крыша в одном месте обрушилась, и прямо посреди солнечного пятна на заметенном пылью полу рос крупный синий цветок. Лепестки его были покрыты белыми пузырями, и внутри пузырей можно было, приглядевшись, увидеть черные точки личинок. Чеслав не знал, симбионты это или паразиты.
В доме пахло засадой и склепом. Чеслав осторожно толкнул дверь. За дверью была комната с истлевшей штукатуркой; вся мебель в ней была перевернута вверх дном, на рассыпанных по полу дисках лежала сантиметровая пыль: обыск закончился лет десять назад. У стены комнаты стоял диван со вспоротой обивкой, и на диване сидел ван Эрлик. Веерник, который он держал в руках, смотрел стажеру прямо в живот.
– А, это ты, – усмехнулся пират, – входи.
Веерник растворился в кобуре. Небольшая карманная модель марки «Берилл», с прицельной дальностью стрельбы до четырехсот метров и плотностью поражения, которой позавидовал бы полустационарный штурмовой «Шквал».
– Г-где мы? – спросил Чеслав. – Что это за место?
– Это Харит, – ответил Эйрик. – Мой дом. Чувствуй себя как брат, опекун.
Глаза Чеслава настороженно блеснули.
– Э-э! А воздух? Здесь же ядовитый воздух…
Рука сама собой шарила где-то у пояса в поисках газовой капсулы.
– Здесь нормальный воздух, – спокойно отозвался Эйрик – До того как на планете появились люди, воздух здесь был непригоден для дыхания человека. Но лет через пять после Поселения хариты изменили для людей воздух. Можешь дышать сколько влезет.
Стажер беспокойно завертел головой.
– А-а… Где же они сами?
Пират молчал. Его глаза были того же цвета, что и земля после плазменного удара.
– Но их же не убили – не всех то есть! Просто вас, людей, освободили от их ига, а их… император в своем бесконечном милосердии даже им позволил стать подданными империи… и… пользоваться всеми правами и возможностями… вплоть до пенсии и страховки…
Голос стажера звучал как-то неуверенно.
– Они живы? – шепотом спросил Чеслав.
– Они живы, – сказал Эйрик, – они не хотят со мной говорить.
– Почему?
Эйрик ван Эрлик не ответил.
– Иди.
– Но…
– Я не наследный принц, а ты не кормилица, чтобы меня опекать. Пойди погуляй. Подыши воздухом планеты, которую чужая раса сделала пригодной для жизни людей. Может быть, это будет полезно для сотрудника службы, которая занимается тем, что отравляет жизнь везде, где только сможет. Для представителей своего же собственного биологического вида.
Смуглое лицо преступника ничего не выражало. Голос звучал монотонно и сухо. Чеслав вдрут вспомнил, как три дня назад этот человек равнодушно согласился на смерть собственных людей – более того, бравировал этой смертью, бросал вызов самому главе Оперативного Штаба.
Неужели он до сих пор верит в то, что ужасные чужаки вложили ему в голову? Это было всем известно – хариты контролировали разум людей! Они превращали их в зомби, готовых исполнять самые чудовищные приказы.
Семь Звезд!
Это произошло за год до его рождения, но он знал все, он видел чипы, видео, документы – этому был посвящен целый курс! Какой шок испытала империя, когда услышала, что боевые корабли Харита, бросившие вызов Флоту Освобождения, – управлялись людьми же! Несчастные марионетки, безвольные куклы, они были готовы умереть, чтобы защитить поработивших их чудовищ от тех, кто пришел их освободить! Ни один харит не бросил вызов Флоту Освобождения, ни один харит не погиб в боях за планету – чудовища были столь же трусливы, сколь и жестоки. За них умирали люди – и убивали тех, кто пришел дать им свободу.
Генерал Чебира, три года боровшийся на Харите против последних террористов, показывал чипы, на которых раскодированные, освобожденные люди, плача, перечисляли свои вины против человечества и сами просили себе смерти. Генерал Чебира плакал вместе с ними.
– Иди, – повторил пират.
Стажер молча вышел из дома.
Уже вечерело: снег все так же сыпался на обожженную землю. Ветер гулял над полем, как в аэродинамической трубе, с каждой минутой воздух стремительно холодел, и раскисшая недавно земля схватывалась ледяной корочкой. Зачем прилетел сюда ван Эрлик? Здесь больше нет людей! Здесь остались одни… Чеслав в панике сжал рукоять веерника, так, словно его в любую секунду могла заглотить материализовавшаяся прямо из воздуха пасть.
Он стоял минуту, другую – пасти не было, и мир вокруг был самый обыкновенный мир, только покалеченный войной.
А потом он глянул под ноги – и вздрогнул.
По раскисшей земле, параллельно следам ван Эрлика и его собственным, шли отпечатки маленьких босых ножек.
Чеслав побежал. «Подсолнух» стоял, крепко зарывшись в землю тремя растопыренными лапками. Под вздутым брюшком циклограва виднелась крошечная фигурка. Завидев человека, фигурка встрепенулась и бросилась наутек. Чеслав кинулся за ней. Бежать было трудно. Перемешанная с водой, безжизненная грязь превратилась в скользкий и коварный лед, Чеслав падал, поднимался и снова бежал. В неярких сумерках перед ним мелькала фигурка: ребенок семи-девяти лет, в курточке и шортах, черноволосый, с босыми ножками, порозовевшими от холода. Поле шло под уклон, обламывалось в овраг, за серым обрывом начиналось черное небо.
– Подожди! Парень! – отчаянно закричал Чеслав.
Ребенок оглянулся. Чеслав прыгнул. Затрещала прочная ткань курточки – ребенок, неведомо как выживший на пустой, давно убитой планете, забился в его руках.
– Тише, – сказал стажер, – тише, все будет хорошо.
Вдруг глаза мальчишки сделались угольно-злыми, и он довольно-таки ловко двинул стажера коленом в пах. Чеслав, растерявшись, выпустил мальчика.
Тот мгновенной птицей взлетел на обрыв, Чеслав – за ним. Мелькнула внизу тридцатиметровая пропасть.
– Нет! – закричал Чеслав.
Мальчишка прыгнул. Стажер застыл в ужасе на краю обрыва – но через мгновение понял, что мальчишка не разобьется. Он летел вниз как-то очень медленно, словно над ним распустился невидимый парашют, и, когда паренек коснулся земли, перевернулся и вскочил на ноги, Чеслав внезапно выхватил веерник и начал палить в воздух.
Воздух тут же стал густеть и сворачиваться, как молоко.
Очертания предметов переломились, словно между Чеславом и горизонтом встала гигантская линза. Чеслав выстрелил – и новый миллион килоджоулей неожиданно разлетелся снопом искр о непонятную преграду.
В следующий миг что-то невидимое, но мощное толкнуло его в спину, Чеслав поскользнулся и, не удержавшись, кувырком полетел вниз. В последнее мгновение перед приземлением Чеслав дотянулся до кнопки на поясе – шумно ухнул антигравитационный патрон, падение на миг замедлилось, земля перевернулась и шлепнулась в лицо.
Он очнулся очень скоро – вечер еще не успел превратиться в ночь. Он лежал у подножия обрыва, живой и невредимый, а мальчишка сидел на корточках рядом и смотрел ему в глаза. Как и все мальчишки в этом возрасте, он состоял из одних царапин и спутанных черных волос. Голые ноги пошли пупырышками от холода.
– Ты кто? – спросил мальчик.
– Меня зовут Чеслав. Я… э…э… пилот этого челнока. А ты кто?
– Я Денес.
– Что ты бродишь здесь полуголый? Где твои родители?
– Их забрали, – ответил мальчик – когда забирали последних. Люди в белых погонах. Мои родители успели меня спрятать. Они плакали и обещали вернуться.
«Когда забирали последних»? Десять лет назад? Семь? Сколько лет назад генерал Чебира закончил свою тяжелую миссию?
– Сколько тебе лет? Стандартных?
– Восемь.
Чеслав сглотнул.
– Кто тебя научил говорить?
– Они.
– Кто – они?
– Ты человек? – спросил мальчик.
– Да.
Мальчик подумал, потом медленно сказал:
– Они не люди. Они сказали, что я должен улететь с тобой. Что они больше не могут меня защитить.
Чеслав снял с себя куртку и закутал мальчика. Тот не сопротивлялся, голые розовые ножки торчали из-под «чертовой кожи», как птичьи лапки. Ледяной ветер мгновенно пробрал до копчика. Пальцы едва нащупали бляшку комма.
– Эйрик, вам лучше прийти сюда. Тут есть кое-что, способное заинтересовать любителя харитов. Не сверните шею, спускаясь с обрыва.
Это был вполне жилой дом, с высокими окнами, затянутыми вместо стекол пленкой из каких-то местных растений, с запасом воды и пищи и с ветряком-электрогенератором. Комната мальчика была жарко натоплена, на столе мерцал белым светом похожий на мятый платок биокомпьютер, рядом свернулись брошенные наушники.
– Чей ты сын, Денес? – спросил Эйрик ван Эрлик, присаживаясь на корточки перед мальчишкой. Тот выглядел очень смешно: голые ножки, серая форменная куртка, доходившая ему до колен, и встрепанное гнездо коротких черных волос, из-под которых глядели настороженные глаза.
– Мне не говорили.
– Почему ты побежал от моего товарища?
– Потому что люди, которые прилетают сюда, – плохие люди, – сказал мальчик. – Они роются в том, что осталось от мира, и, когда они появляются, надо выключать свет и уходить из дома.
– Сюда кто-то прилетает? – с изумлением спросил Чеслав.
– Почему бы нет? – тускло отозвался ван Эрлик. – Если вы кого-то окрестили дьяволом, всегда найдется масса желающих продать дьяволу душу. Собирайся, Денес, да побыстрей. Со мной тут никто не хочет разговаривать, а ждать гостей не имеет смысла.
Эйрик уже лежал в кресле пилота, когда в тактическом кубе возник неопознанный белый треугольник. Руки ван Эрлика были опутаны внешними сенсорами, глаза закрывал летный шлем: по панели бегали дьявольские разноцветные огоньки, дублируя изображения, передававшиеся на внутреннюю поверхность шлема.
– Развертка! – заорал Эйрик. – Двадцать вправо! Вверх! Увеличение!
На экране плыли грязные облака.
– Бета-диапазон!
Облака погрузнели, налились желтым – и сквозь эту желтую пленку проступила черная плывущая точка. С такого расстояния точка перемещалась плавно и неспешно, но «коробок» определял ее скорость в три маха.
– Я не буду сотрудничать со Службой Опеки.
– Ты хочешь, чтобы человек, который убил твою родину, правил миром, а твои люди кормили бы собой биочипы?
– Я не буду сотрудничать.
– Ты ничего не теряешь. Ты уже все потерял.
Голубой свет бил через глаза в мозг. Эйрик прикинул свои шансы. Присоски, игла в запястье – это все мелочь. Рывок на себя, двумя пальцами в горло… Он попытался приподняться, но обнаружил, что у тела его появился новый управляющий центр. Похоже, он находился где-то за переплетениями уходящих от кресла проводов.
Ван Эрлик наклонился вперед. Глаза его оказались в полуметре от фиолетовых гляделок полковника. Пот заливал лоб под биопластом, немилосердно жег шрам.
– Ты пересолил, Трастамара, – сказал ван Эрлик. – Ты почти купил меня. Но ты пересолил. Я знаю вашу породу. Вы убийцы и трусы. Ты не умеешь переживать за тех, кого ты убил. Ты только умеешь говорить то, что нравится твоему собеседнику. Я не думаю, что ты спрятал трупы и переживал по этому поводу. Ты знал, что начальство тебя наградит, если ты спрячешь трупы. И ты знал, что мне понравится, если ты будешь играть роль раскаявшегося палача. Ты пересолил два раза. Сначала – когда вон тот щенок заступился за меня в карцере. А второй раз сейчас. Обещав жизнь друзей. Вы всегда обещаете – в обмен на душу. А когда человек продает вам душу, он обнаруживает, что в контракте было примечание. Мелким шрифтом. Ваша империя умеет лишь убивать и лгать. Вашему императору плевать на пять миллиардов налогов и на убитых племянников. И если ты получишь от меня компромат на Севира, ты пойдешь и продашь его самому Севиру. И ты будешь смеяться, когда по твоему приказу мне всадят луч в голову, а потом в оплату ты попросишь от Севира Службу Опеки и еще один орден. И будешь рассказывать очередному дураку, как он жжет тебе сердце.
Наследственный генерал империи, полковник Станис Александр Рашид Трастамара молчал несколько мгновений. Потом повернулся к молоденькому курсанту и приказал:
– Забери его и убей.
* * *
Все остальное произошло очень быстро. Два охранника отвели ван Эрлика в соседнюю палату. Жестом ему велели лечь на операционную койку, а когда ван Эрлик не шелохнулся, его скрутили и привязали к койке за несколько секунд. Почему-то с того момента, когда Трастамара произнес свой приказ, всякая воля к сопротивлению покинула ван Эрлика. Он молча смотрел в потолок и только желал, чтобы все поскорее закончилось.Откуда-то появился медтех со шприцем, наполненным мутноватой жидкостью. Трастамара вошел в палату и остановился справа от койки.
Все так же молча медтех проверил шприц и всадил его чуть выше локтя. Ван Эрлик ожидал мгновенной смерти, но по телу только разлилось неприятное покалывание. Медтех вытащил шприц и даже обтер место укола спиртом.
– Эта штука называется «штамм Венора», – неприятным голосом сказал Станис Трастамара, – это набор различных микроорганизмов и бактерий, в основном чинерейских, если я не ошибаюсь. Ты слыхал о «Веноре»?
Ван Эрлик слегка моргнул глазами в знак утверждения.
– Он пожирает тело изнутри, сначала, кажется, микроорганизмы уничтожают гемоглобин в крови, а потом выскребают клетки. Говорят, это очень мучительно. Действие штамма можно нейтрализовать. Если, конечно, процесс не зашел необратимо далеко. Если ты передумаешь в течение ближайших пяти часов, пожалуйста, нажми кнопку вызова. Шприц с нейтрализующим раствором будет у меня в кармане.
Полковник Трастамара повернулся и пошел к двери. Ван Эрлик молча смотрел, как он идет – прямой, очень высокий, с коротко постриженными алюминиевыми волосами, темнеющими у самых кончиков. У дверей начальник Оперативного Штаба СО оглянулся.
– Это глупость, – сказал он, – умирать, если можно драться. Я думаю, что многие, кто предпочел смерть компромиссу, передумали после смерти, только было уже поздно. Я дарю тебе шанс передумать после смерти, Эйрик.
* * *
Первый час был совершенно несложный. Ван Эрлик лежал на жесткой койке и, уставившись в потолок, вспоминал детство.Многие, кого он знал в детстве, были мертвы, а другие не хотели общаться с ним. Те, кто были живы, тоже называли его убийцей, как и Служба Опеки. Правда, они никогда не называли его грабителем, потому что до сих пор не могли понять, что такое грабеж.
Поэтому ван Эрлик не вспоминал друзей, а просто вспоминал зеленые поля и синее небо.
Потом пришла боль. Она завелась, как червячок, и стала заползать в каждую мышцу и каждую клетку.
Тело покрылось испариной. В горле пересохло. Кожа стала как шелуха печеной картошки; биопласт на лбу, казалось, налился свинцом, при каждом выдохе в воздухе повисало облачко пара.
Ему казалось, что кто-то вспарывает его тело изнутри – острым молекулярным ножом каждую клетку. Боль превратилась в пытку, а пытка – в ад.
В палате никого не было. Эйрик попытался что-то сказать, но его язык зацепился за губы. Под прикрепленными к коже датчиками жгло и буравило. Кривые отплясывали на экранах пьяный танец.
Руки ван Эрлика сами потянулись к красной кнопке, но пальцы его не слушались. Эйрик потерял сознание.
* * *
Ван Эрлик очнулся на той же самой койке. Полковник Станис Трастамара сидел на краю одеяла и смотрел на ван Эрлика большими печальными глазами. Руки ван Эрлика были свободны, он попытался пошевелить пальцами и обнаружил, что тела у него нет. Вместо тела был кожаный мешок с растворенными обрывками нервов.– У тебя очень сильный организм, Эйрик, – сказал Трастамара, – ты продержался семь часов. Так ты согласен?
Эйрик моргнул в знак согласия.
– Хорошо. Я жду тебя на Митре через три стандартных месяца. Ты угнал «Эдем» – попробуй-ка угнать то, что строят на Рамануссене. У нас с тобой появится валюта для торговли. У тебя будет корабль, у меня – твои люди.
– А если я опоздаю на пять дней?
Голос ван Эрлика был тихий и хриплый. Звуки прятались за губами, как нашкодившие первоклашки в подвале, их приходилось выталкивать силой.
– Тогда, Эйрик, тебе ничто не поможет. Штамм Венора ведь не убит. Просто микроорганизмы, запускающие процесс, парализованы токсином. На время. Срок действия токсина истекает через три стандартных месяца и два дня. Я не советую тебе пытаться заменить кровь. Штамм Венора уже везде. В печени, мышечной ткани и костном мозге. Разумеется, можно создать противоядие, но на это нужно несколько лет. А у тебя в запасе три месяца.
Станис Трастамара осторожно вынул из-за пазухи коробочку и раскрыл ее. В коробочке лежали три пузырька: два были пустыми, третий – с розоватой жидкостью.
– С тобой отправится стажер Чеслав, – сказал Трастамара. – Фамилию мы ему выправим липовую, но имя оставим. Оно все равно очень распространено. Чеслав храбрый мальчик и предан империи. Как только ты вернешься, мы, разумеется, введем тебе противоядие. Смотри не опаздывай.
Полковник аккуратно закрыл коробочку и вышел.
За дверью его ожидали двое: молодой стажер по имени Чеслав и заместитель Трастамары, майор Родай Син. Майору Син было двадцать восемь стандартных лет, у нее были черные волосы и синие глаза, и в позапрошлом году она заняла третье место на конкурсе красоты среди сотрудниц Службы Опеки и первое – на соревнованиях по боевой подготовке. В прошлом году она была снята с соревнований, потому что за час до поединка сломала руку судье, предложившему ей победу в обмен на ночь.
– Вы сломали его, сэр, – сказала майор Син, – зачем нам сломанный пират?
Полковник помолчал.
– Ломать имеет смысл только то, что не ломается. Сломанная кость – срастется. Согнутый хребет – не выпрямится.
Шестнадцатилетний курсант стоял так прямо, словно проглотил палку. Плечи паренька были воинственно развернуты, натренированные сильные ладони то сжимались в кулак, то разжимались.
– Сэр, – сказал вдруг курсант, – нет соображений, которые могли бы оправдать освобождение ван Эрлика. Он должен быть казнен, и казнь его должна быть заставкой новостей. Нам в училище… показывали хронику. Как люди сыпались из «Эдема» в спасательных ботах, а этот… пес… стал расстреливать боты.
– Ван Эрлик не стрелял по ботам, – отозвался полковник Станис Трастамара. – Они просто были неисправны. Никто не думал, что флагман массой покоя в девятьсот тысяч тонн может быть атакован, капсулы не проверяли. В половине не работали регенераторы. Или батареи. Люди задохнулись и замерзли. Ну, а чтобы объяснить потери, служба безопасности принца Севира заявила, что противник расстрелял спасательные боты.
Наследственный генерал империи, полковник Станис Трастамара молча оглядел в зеркале ослепительно белые полоски погон, на которых, благодаря биохимии локров, никогда не бывало пятен, поправил алый трилистник медали, повернулся и вышел.
Глава вторая
ГУБЕРНАТОРСКОЕ ГОСТЕПРИИМСТВО
Боевой корабль – это машина по производству трупов. Если вы правильно организовали производство, трупы не ваши.
Император Чеслав
Стажер Чеслав плохо спал без своего любимого сна.
Месяц назад, после второго курса, Чеслав оказался на Большом Императорском приеме. На прием приглашали только тех, кто набрал свыше ста баллов, и Чеслав оказался на приеме, потому что окончил курс экстерном и набрал сто двадцать очков.
Кадет Чеслав не спал всю ночь перед приемом, он выгладил форму и щеточкой чистил сапоги. Утром он отправился на пробежку, как обычно.
В императорском дворце было семь крыльев, по числу Секторов, и семьдесят парадных залов, по числу покоренных миров, и каждый из семидесяти залов был отделан минералами и растениями данного мира; ослепительно белый порфир Альтайи сменялся голубоватыми малахитами Ттакки-5, и в зале Ксианы силовые поля прижимали к стене фосфоресцирующую воду, заполненную мириадами крошечных шестигранных существ, образовывавших в своем беспрестанном движении узоры с такими высокими степенями симметрии, что почти полтора века ксианитов считали разумными существами.
Теперь Ксиана была осушена. Ксианиты остались лишь в аквариумах да в зале Ксианы.
Когда кадет Чеслав попал в Зал Всех Миров, он увидел, что пол зала выполнен в виде карты Галактики в проекции Федорова, а потолок столь высок, что под ним парит мелкое облачко. Чеславу показалось, что его душа парит вместе с облаком.
Карту Галактики попирали сапогами шестьсот человек и император. Император был чуть ниже, чем ожидал кадет Чеслав, и с лучистыми карими глазами, проникавшими в сердце. В руках у него был бокал из чианского янтаря, и он пил со всеми кадетами. И с кадетом Чеславом.
На следующий день после приема кадет Чеслав пошел к официальному нейродилеру и заказал ему сон о Большом Приеме. Он заказал все, как было, только попросил сделать Императора Теофана чуть повыше ростом.
С тех пор кадет Высшей Школы Опеки, а ныне – стажер при Оперативном Штабе Чеслав смотрел этот сон каждую ночь. Но когда его послали с ван Эрликом, он не взял чип с собой. Было бы очень странно, если бы они попали в какой-нибудь притон, в который наверняка обратится пират, и содержатель притона нашел бы в личных вещах спутника ван Эрлика сон о Большом Приеме в честь курсантов Службы Опеки.
Поэтому Чеслав вместо сна о Большом Приеме видел что-то ужасное, такое ужасное, что упал спросонья с кровати. Глупая койка мгновенно убралась в стену, а механический голос громко сказал:
– Шесть стандарт-часов двенадцать минут, сэр.
Чеслав открыл глаза: каюта была чуть поуже гроба. Сквозь кристаллопласт виднелась рубка, увитая гирляндами экранов.
Десантный катер класса «Подсолнух», одна из немногих машин, способных и к гиперпрыжку, и к посадке на планете, снаружи выглядел вполне внушительно; крошечная машинка несла на себе противолучевую броню, а ее собственные лазеры вполне могли вспороть брюхо зазевавшемуся сухогрузу.
Линейного ускорителя на корабле, разумеется, не было: вместо него был циклограв, в просторечии именуемый «улиткой», – и так как малая мощность ускорителя накладывала жесткие ограничения на массу, конструкторы «Подсолнуха» сэкономили на жилплощади.
Чеслав всегда подозревал, что в своем стремлении увеличить дальность прыжка они творчески переработали идею карцера, в котором Чеславу пришлось посидеть, как и всякому уважающему себя кадету. С той только разницей, что пространство, причитавшееся одному заключенному, они разделили на три части: жилой отсек, рубка и шлюз.
Челнок класса «Подсолнух» был излюбленным кораблем во флоте ван Эрлика и главной тактической единицей Оперативного Штаба СО. Сходные задачи влекли за собой сходные технологические предпочтения.
Все было в норме: приборы дремали или светились зеленым, пилотское кресло было пусто…
Пусто?
Чеслав рывком сел, тут же влепившись головой о переборку. Сон как рукой сняло.
В катере стояла могильная тишина. Тяготение составляло около единицы, но вибрации, сопровождавшей работу компенсаторов крошечного «Подсолнуха», явно не было. Не было слышно и шелеста систем жизнеобеспечения, не выключавшихся в космосе ни на минуту.
Пока Чеслав спал, преступник выбрал планетку себе по вкусу и сбежал!
Чеслав выкатился из каюты, взлетел вверх по укрепленной поверх санитарного блока лестнице и кинулся в раскрытый внутренний створ шлюза.
Уже в шлюзе Чеславу пришло в голову, что он действовал, как распоследний дурак, что надо было для начала включить обзор и полюбопытствовать, где стоит корабль – а вдруг посереди болота из азотной кислоты? – но лепестки уже разошлись, открывая Чеславу вид на окрестность.
В сером освинцованном небе плыли тучи, похожие на взорванные штурмовые челноки, и из них сеялся крупный снег. Снег таял, едва коснувшись земли, ничуть не скрывая ее наготы, – и оттого Чеслав с дрожью понял, что челнок стоит в самой середине плазменного пятна. Десять лет назад почва на глубину пять метров вскипела здесь, все микроорганизмы и растения сварились в адском огне, плодородный чернозем превратился в спекшийся песок – но вот теперь, потихоньку, ветер наметал на обожженную землю плодородную пыль, и странная зелень, то ли не убоявшаяся мороза, то ли вот-вот готовая от него погибнуть, потихоньку брала свое.
Это совсем не походило ни на один из Семидесяти Залов, отображавших Семьдесят Миров. Ни один из залов не был отделан печенной в плазме землей.
На раскисшей, чуть отороченной белым пыли отчетливо отпечаталась цепочка тяжелых рубчатых следов, которые оставляют десантные ботинки. Следы были свежие – по крайней мере, было ясно, в каком направлении пошел преступник. И было ясно, что он далеко не ушел.
Чеслав вздохнул и направился по следам.
Следы вели к небольшому двухэтажному дому, стоявшему на краю пятна, некогда бывшего полем. Дверь дома была раскрыта, во дворе стоял флайер, похожий на жука с оборванными крыльями.
Судя по виду флайера, он стоял здесь немногим меньше вечности.
Чеслав прошел, хрустя ботинками, по выжженному двору и поднялся в гостиную. Пыль была повсюду. Крыша в одном месте обрушилась, и прямо посреди солнечного пятна на заметенном пылью полу рос крупный синий цветок. Лепестки его были покрыты белыми пузырями, и внутри пузырей можно было, приглядевшись, увидеть черные точки личинок. Чеслав не знал, симбионты это или паразиты.
В доме пахло засадой и склепом. Чеслав осторожно толкнул дверь. За дверью была комната с истлевшей штукатуркой; вся мебель в ней была перевернута вверх дном, на рассыпанных по полу дисках лежала сантиметровая пыль: обыск закончился лет десять назад. У стены комнаты стоял диван со вспоротой обивкой, и на диване сидел ван Эрлик. Веерник, который он держал в руках, смотрел стажеру прямо в живот.
– А, это ты, – усмехнулся пират, – входи.
Веерник растворился в кобуре. Небольшая карманная модель марки «Берилл», с прицельной дальностью стрельбы до четырехсот метров и плотностью поражения, которой позавидовал бы полустационарный штурмовой «Шквал».
– Г-где мы? – спросил Чеслав. – Что это за место?
– Это Харит, – ответил Эйрик. – Мой дом. Чувствуй себя как брат, опекун.
Глаза Чеслава настороженно блеснули.
– Э-э! А воздух? Здесь же ядовитый воздух…
Рука сама собой шарила где-то у пояса в поисках газовой капсулы.
– Здесь нормальный воздух, – спокойно отозвался Эйрик – До того как на планете появились люди, воздух здесь был непригоден для дыхания человека. Но лет через пять после Поселения хариты изменили для людей воздух. Можешь дышать сколько влезет.
Стажер беспокойно завертел головой.
– А-а… Где же они сами?
Пират молчал. Его глаза были того же цвета, что и земля после плазменного удара.
– Но их же не убили – не всех то есть! Просто вас, людей, освободили от их ига, а их… император в своем бесконечном милосердии даже им позволил стать подданными империи… и… пользоваться всеми правами и возможностями… вплоть до пенсии и страховки…
Голос стажера звучал как-то неуверенно.
– Они живы? – шепотом спросил Чеслав.
– Они живы, – сказал Эйрик, – они не хотят со мной говорить.
– Почему?
Эйрик ван Эрлик не ответил.
– Иди.
– Но…
– Я не наследный принц, а ты не кормилица, чтобы меня опекать. Пойди погуляй. Подыши воздухом планеты, которую чужая раса сделала пригодной для жизни людей. Может быть, это будет полезно для сотрудника службы, которая занимается тем, что отравляет жизнь везде, где только сможет. Для представителей своего же собственного биологического вида.
Смуглое лицо преступника ничего не выражало. Голос звучал монотонно и сухо. Чеслав вдрут вспомнил, как три дня назад этот человек равнодушно согласился на смерть собственных людей – более того, бравировал этой смертью, бросал вызов самому главе Оперативного Штаба.
Неужели он до сих пор верит в то, что ужасные чужаки вложили ему в голову? Это было всем известно – хариты контролировали разум людей! Они превращали их в зомби, готовых исполнять самые чудовищные приказы.
Семь Звезд!
Это произошло за год до его рождения, но он знал все, он видел чипы, видео, документы – этому был посвящен целый курс! Какой шок испытала империя, когда услышала, что боевые корабли Харита, бросившие вызов Флоту Освобождения, – управлялись людьми же! Несчастные марионетки, безвольные куклы, они были готовы умереть, чтобы защитить поработивших их чудовищ от тех, кто пришел их освободить! Ни один харит не бросил вызов Флоту Освобождения, ни один харит не погиб в боях за планету – чудовища были столь же трусливы, сколь и жестоки. За них умирали люди – и убивали тех, кто пришел дать им свободу.
Генерал Чебира, три года боровшийся на Харите против последних террористов, показывал чипы, на которых раскодированные, освобожденные люди, плача, перечисляли свои вины против человечества и сами просили себе смерти. Генерал Чебира плакал вместе с ними.
– Иди, – повторил пират.
Стажер молча вышел из дома.
Уже вечерело: снег все так же сыпался на обожженную землю. Ветер гулял над полем, как в аэродинамической трубе, с каждой минутой воздух стремительно холодел, и раскисшая недавно земля схватывалась ледяной корочкой. Зачем прилетел сюда ван Эрлик? Здесь больше нет людей! Здесь остались одни… Чеслав в панике сжал рукоять веерника, так, словно его в любую секунду могла заглотить материализовавшаяся прямо из воздуха пасть.
Он стоял минуту, другую – пасти не было, и мир вокруг был самый обыкновенный мир, только покалеченный войной.
А потом он глянул под ноги – и вздрогнул.
По раскисшей земле, параллельно следам ван Эрлика и его собственным, шли отпечатки маленьких босых ножек.
Чеслав побежал. «Подсолнух» стоял, крепко зарывшись в землю тремя растопыренными лапками. Под вздутым брюшком циклограва виднелась крошечная фигурка. Завидев человека, фигурка встрепенулась и бросилась наутек. Чеслав кинулся за ней. Бежать было трудно. Перемешанная с водой, безжизненная грязь превратилась в скользкий и коварный лед, Чеслав падал, поднимался и снова бежал. В неярких сумерках перед ним мелькала фигурка: ребенок семи-девяти лет, в курточке и шортах, черноволосый, с босыми ножками, порозовевшими от холода. Поле шло под уклон, обламывалось в овраг, за серым обрывом начиналось черное небо.
– Подожди! Парень! – отчаянно закричал Чеслав.
Ребенок оглянулся. Чеслав прыгнул. Затрещала прочная ткань курточки – ребенок, неведомо как выживший на пустой, давно убитой планете, забился в его руках.
– Тише, – сказал стажер, – тише, все будет хорошо.
Вдруг глаза мальчишки сделались угольно-злыми, и он довольно-таки ловко двинул стажера коленом в пах. Чеслав, растерявшись, выпустил мальчика.
Тот мгновенной птицей взлетел на обрыв, Чеслав – за ним. Мелькнула внизу тридцатиметровая пропасть.
– Нет! – закричал Чеслав.
Мальчишка прыгнул. Стажер застыл в ужасе на краю обрыва – но через мгновение понял, что мальчишка не разобьется. Он летел вниз как-то очень медленно, словно над ним распустился невидимый парашют, и, когда паренек коснулся земли, перевернулся и вскочил на ноги, Чеслав внезапно выхватил веерник и начал палить в воздух.
Воздух тут же стал густеть и сворачиваться, как молоко.
Очертания предметов переломились, словно между Чеславом и горизонтом встала гигантская линза. Чеслав выстрелил – и новый миллион килоджоулей неожиданно разлетелся снопом искр о непонятную преграду.
В следующий миг что-то невидимое, но мощное толкнуло его в спину, Чеслав поскользнулся и, не удержавшись, кувырком полетел вниз. В последнее мгновение перед приземлением Чеслав дотянулся до кнопки на поясе – шумно ухнул антигравитационный патрон, падение на миг замедлилось, земля перевернулась и шлепнулась в лицо.
Он очнулся очень скоро – вечер еще не успел превратиться в ночь. Он лежал у подножия обрыва, живой и невредимый, а мальчишка сидел на корточках рядом и смотрел ему в глаза. Как и все мальчишки в этом возрасте, он состоял из одних царапин и спутанных черных волос. Голые ноги пошли пупырышками от холода.
– Ты кто? – спросил мальчик.
– Меня зовут Чеслав. Я… э…э… пилот этого челнока. А ты кто?
– Я Денес.
– Что ты бродишь здесь полуголый? Где твои родители?
– Их забрали, – ответил мальчик – когда забирали последних. Люди в белых погонах. Мои родители успели меня спрятать. Они плакали и обещали вернуться.
«Когда забирали последних»? Десять лет назад? Семь? Сколько лет назад генерал Чебира закончил свою тяжелую миссию?
– Сколько тебе лет? Стандартных?
– Восемь.
Чеслав сглотнул.
– Кто тебя научил говорить?
– Они.
– Кто – они?
– Ты человек? – спросил мальчик.
– Да.
Мальчик подумал, потом медленно сказал:
– Они не люди. Они сказали, что я должен улететь с тобой. Что они больше не могут меня защитить.
Чеслав снял с себя куртку и закутал мальчика. Тот не сопротивлялся, голые розовые ножки торчали из-под «чертовой кожи», как птичьи лапки. Ледяной ветер мгновенно пробрал до копчика. Пальцы едва нащупали бляшку комма.
– Эйрик, вам лучше прийти сюда. Тут есть кое-что, способное заинтересовать любителя харитов. Не сверните шею, спускаясь с обрыва.
* * *
Дом Денеса стоял на большом холме.Это был вполне жилой дом, с высокими окнами, затянутыми вместо стекол пленкой из каких-то местных растений, с запасом воды и пищи и с ветряком-электрогенератором. Комната мальчика была жарко натоплена, на столе мерцал белым светом похожий на мятый платок биокомпьютер, рядом свернулись брошенные наушники.
– Чей ты сын, Денес? – спросил Эйрик ван Эрлик, присаживаясь на корточки перед мальчишкой. Тот выглядел очень смешно: голые ножки, серая форменная куртка, доходившая ему до колен, и встрепанное гнездо коротких черных волос, из-под которых глядели настороженные глаза.
– Мне не говорили.
– Почему ты побежал от моего товарища?
– Потому что люди, которые прилетают сюда, – плохие люди, – сказал мальчик. – Они роются в том, что осталось от мира, и, когда они появляются, надо выключать свет и уходить из дома.
– Сюда кто-то прилетает? – с изумлением спросил Чеслав.
– Почему бы нет? – тускло отозвался ван Эрлик. – Если вы кого-то окрестили дьяволом, всегда найдется масса желающих продать дьяволу душу. Собирайся, Денес, да побыстрей. Со мной тут никто не хочет разговаривать, а ждать гостей не имеет смысла.
* * *
Так получилось, что им не повезло.Эйрик уже лежал в кресле пилота, когда в тактическом кубе возник неопознанный белый треугольник. Руки ван Эрлика были опутаны внешними сенсорами, глаза закрывал летный шлем: по панели бегали дьявольские разноцветные огоньки, дублируя изображения, передававшиеся на внутреннюю поверхность шлема.
– Развертка! – заорал Эйрик. – Двадцать вправо! Вверх! Увеличение!
На экране плыли грязные облака.
– Бета-диапазон!
Облака погрузнели, налились желтым – и сквозь эту желтую пленку проступила черная плывущая точка. С такого расстояния точка перемещалась плавно и неспешно, но «коробок» определял ее скорость в три маха.