— Есть! — ответил Федя, блестя из-под картуза глазами.
   — Есть! — ответил Паша, сияя остроносеньким лицом.
   — Боря, сделать столярный верстак! Быстрее, попроще, но крепкий. Ни одной доски не попортить. Сначала выстрогаешь подставку для приемника. Стружку сразу убирай в ямку, чтобы в случае тревоги сразу сделать все незаметным.
   — Есть! — ответил Боря, широко улыбаясь.
   — Наташа, распутай проволоку! Базыр всю перепутал. Отмеришь, сколько надо на обмотку. Катушку сделаю я. Монтировать будем вместе. Еще, Боря, тебе сделать «землю»… Всем работа?
   Взгляд Жени упал на Алика, смущенно опустившего глаза. Женя нахмурился и переглянулся с ребятами. Те молча пожали плечами. Вдруг Боря молча показал рукой сначала на Алика, потом на себя.
   — Ага… Алик, будешь помогать Боре… Итак, ребята, наша задача — успеть до вечера наладить приемник. Всю работу замаскировать так, чтобы ничего не было заметно. Наушники подвесим над кроватью дедушки Цыдена за портрет. Проводку спрячем за коврик. Приемник включим, когда все лягут спать.
   Этот разговор происходил утром. Чабаны угнали свою шумную отару на пастбище. Дедушка ушел вместе с ними, чтобы походить, познакомиться со здешней тайгой. А ребята остались в пастушьем домике одни. Сегодня по графику похода, предложенного дедушкой еще дома, был выходной. Как ни хотелось всем быстрее найти падь Золотую, но без отдыха нельзя — тяжело.
   — Всё понятно, ребята? — переспросил Женя.
   — Всё!
   — Иди, Федя, за инструментом. На часах постоим я и Боря. Как сделаешь, свистнешь.
   — Ой, Женя, как тимуровцы! — взволнованно проговорила Наташа.
   Женя зорко смотрел в окно. В широко раскинувшейся, залитой утренним солнцем степи не замечалось никакого движения. Темнели кусты, одинокие лиственницы. Вот, кажется, кто-то показался… Нет, это только пенек.
   Раздались два тихих свистка.
   — Паша, помоги Феде! — не отворачиваясь от окна, сказал Женя.
   Через минуту вошли нагруженные инструментом Федя с Пашей.
   — Все в порядке? Цепники пропустили?
   — В порядке. Как же не пропустят!
   Женя привернул к столу тисы. Выбрал из кучки принесенного железа нужный по размеру кусок. Зажал в тисы. Взял и внимательно осмотрел напильник.
   Напильник Жене не понравился — крупная насечка. Взял другой. Этот как раз. Шершавая холодная сталь защекотала руку. Женя на минуту задумался, вспоминая, как правильно стоять у тисов. Вот уже и забываться стало… Наконец сделал первое движение. Раздался звук стали по железу. Он радостно улыбнулся, вытер вспотевшее от волнения лицо и сказал:
   — Ну, ребята, начали!
   Работа закипела…
   Поздно вечером, когда солнце уже закатилось и, убрав стадо, в дом вошли усталые старый Цыден, Базыр и дедушка, здесь не было заметно никаких перемен: все оставалось так, как было утром. Ребята читали вслух книгу.
   — Ну, герои, хорошо отдохнули? — спросил дедушка, снимая патронташ и вешая ружье.
   — Хорошо! Давно так не отдыхали, — ответил за всех Паша.
   — Купались? Рыбачили?
   — И купались и рыбачили.
   — Ага… Значит, рыбка есть?
   — Какая-то, дедушка, тут рыба неинтересная, — ответил Паша. — Клюет, а не ловится.
   — Срывается… — пояснил Боря и легонько вздохнул. — Хотели в запас наловить, и вот…
   — Э-э… — протянул старый Цыден. — Однако, плохие рыбаки.
   — Ну, ну, плохие! — недовольно пошевелил усами дедушка. — Рыбка, она, Цыден, тоже того — когда поймается, когда и нет.
   Ужин показался ребятам бесконечным. Наконец-то он кончился. Старики набили трубки, выкурили, задымили по второй.
   — Ну, однако, делать нечего, спать надо! — вздохнув, сказал Цыден.
   Он потушил свет, поворочался, кряхтя, на постели и затих. В окно заглядывали звезды. За стеной изредка бряцали цепями собаки. Едва слышно доносилось журчание речки. В открытую дверь вливалась прохлада, напоенная пряными запахами трав, цветов и близкой тайги.
   — Включаю… — прошептал Женя ребятам. — Притворитесь, что спите.
   В тишине комнаты зазвучала музыка ясно, отчетливо. Ребята услышали, как приподнялся на кровати старый Цыден. Привстал дедушка. Вскочил Базыр.
   — Базыр! Базыр! — тревожно проговорил старый Цыден. — Что такое?
   — Не знаю!
   — Свет включить… Что такое?
   А музыка все звучала и звучала.
   Наконец старый Цыден включил свет. Все трое удивленно озирались, стараясь понять, откуда она льется. Вот взгляды их скрестились на портрете. Там!..
   Старый бурят, шлепая по полу босыми ногами, заглянул за портрет и осторожно вытащил наушники.
   — Говорит!.. Базыр, твое радио говорит! — радостно воскликнул пастух, прикладывая наушники то к одному, то к другому уху. Бронзовое скуластое лицо его выражало растерянность и радость. — Говорит!.. Однако, почему раньше молчало?
   Базыр подскочил к угловому столику, где, укрытое, стояло его неуклюжее, неудачное творение. Поднял скатерть. И все увидели новый радиоприемник, маленький и красивый, радующий глаз блеском отполированных металлических частей…
   — Э-э… Какой у нас хороший мастер был? А, Базыр? Почему я следов у крыльца не видел?
   — Однако, Цыден, мастера вон лежат! — проговорил, горделиво усмехаясь, дедушка.
   — О-о!.. — только и сказал старый бурят. — О-о!.. — повторил он и, склонившись над ребятами, вдруг ласково и тихо засмеялся. — А ну, однако, вылазь из-под одеяла! Вылазь, вылазь!.. Показывай головы… — Он стащил одеяла.
   Смущенные ребята поднялись с подушек.
   — Однако, я вчера немного неправду сказал. Расскажите, пожалуйста, как такими мастерами стали. Хочу знать, почему мой Базыр хуже.
   И Женя рассказал.
   — Так… — Старый Цыден долго молчал. — Придете домой, прошу зайти к Володе. Передайте, чабан Цыден Баржиев ему большое спасибо послал, что вас мастерами сделал. А вы в гости ко мне много раз приходите. Самыми дорогими гостями будете.
   Ребята услыхали ясный голос: «Говорит Москва».
   — Говорит Москва, — повторил старый Цыден, устремив раскосые глаза куда-то вдаль, за стены домика.
 
   Женя долго не спал. Вспыхивал, раздвигая темноту, слабый огонек трубки — курил дедушка Цыден. Он все еще слушал радио.
   И вдруг Женю осенила такая простая, неожиданная и вместе с тем долгожданная мысль, что он вскрикнул:
   — Федька! Наташа!..
   Но ребята спали.
   Женя провел горячей рукой по лицу. Он вспомнил обидный упрек Феди: «Командир! По готовенькому только шел!» Вспомнил и свои слова Наташе: «Я найду!» И вот… нашел! Неужели нашел?
   — Ребята! — повторил Женя. Опять никто не откликнулся.
   Ладно. Хорошо, что они спят. Он сейчас никому ничего не скажет. Он проверит, обдумает. А скажет обо всем только в пади Золотой.
   Ему приснился старенький, покосившийся домик на берегу Тихой. Над домиком пылала видимая всему Монгону, видимая и с хребта от дедушки Михеича, гордая красная звезда. Развевался на ветру новый флаг, ярко горели на вывеске слова: «Штаб монгонской тимуровской команды имени Аркадия Гайдара».
   Около домика стоял папа и родной, неповторимой улыбкой улыбался ему, Жене.
 
   На другой день экспедиция уходила из гостеприимного домика Базыра и старого Цыдена.
   Ребята взяли путь на север к озеру, которое в «Описании» партизан называлось почему-то «Мертвым».
   Дедушка Цыден щелкал бичом и кричал на баранов:
   — Жек-к! Жек-к!
   Базыр приветственно махал ребятам кепкой.
   Глядя Феде вслед, тоскливо завыли цепники.
   Федя шел, надвинув картуз на глаза.
   Неторопливой и неслышной походкой шагал дедушка. За ним на поводу, раскачивая вьюками, тянулся Савраска. Губа у него отвисла, он ко всему равнодушен, но шагает себе и шагает, осторожно обходя попадающиеся валуны.
   Паша озабоченно морщился и что-то нашептывал про себя. Сегодня он смело подал Феде команду:
   — Курс на север! К Мертвому озеру!
   А что скажет завтра? Куда идти? К какому «Кислому»?
   По-обычному бодро и спокойно шел Женя. Ничем не обнаруживалась пришедшая ночью радостная и беспокойная мысль. Она не покидает его и сейчас.
   Улыбалась, оглядываясь вокруг, Наташа. Как все хорошо! Зеленая степь, зеленый лес, голубое небо… Очень красива даже эта посеребренная росой паутина, протянувшаяся между кустами. Как легок и ясен звук капель, падающих с влажной листвы!
   Боря с Аликом разговаривали. Боре новый помощник пришелся по душе. Дома почему-то был лодырь, а здесь совсем другой. Правда, мастер из него пока неважный, но зато старается. Слушает внимательно, выполняет беспрекословно и, главное, ни о каких планах даже не заикается. Можно не бояться, что в котле окажется какая-нибудь саранча… Одно плохо: цены продуктам не знает. Остаются куски хлеба — и он готов выбросить. Того не понимает, что такие кусочки можно на солнце подсушить и при нужде за хорошие сухари пойдут. Остатки вчерашнего ужина выбросить хотел, а не нести в котелке.
   Боря поучал Алика практической жизни. Повара — люди самые скромные, их не замечают. Как обед, ужин — всё кто-нибудь да ворчит! То Федька, то Пашка, а бывает, и Наташа.
   Но повара не только люди скромные, но и очень важные. И начальники, и разведчики, и другие специалисты четыре раза в день хотят есть. Их надо кормить. Конечно, о восьми блюдах пусть не мечтают. Так и Женя сказал. Ешь, что сварено; наелся — и уходи. Но только, если придется до пади Золотой месяц идти, — месяц надо кормить. Каждую корочку береги. Совсем мало продуктов останется — сам не доедай, а экспедиция должна быть сыта. На голодный желудок ни начальнику, ни разведчику — никому работа на ум не пойдет.
   Мимо поваров, покосившись на них, пробежал Федя. У него еще звучал в ушах вой покинутых собак. Но работа не ждет. Где-то укрылось Мертвое озеро, надо его искать.
   Скоро экспедиция опять вошла в тайгу.

Глава IV
ОЗЕРО ТЫСЯЧИ ОНДАТР

   — Мертвое озеро! Дедушка, Женя! Вот оно! Правильно идем, ребята! — кричал Федя, размахивая картузом.
   Ребята бегом бросились к нему.
   — Вот так озеро!
   — В лесу!
   — На самой горе!
   — Как красиво!
   Эти возгласы раздались одновременно.
   Ребята стояли на берегу большого круглого озера, лежащего в обширной котловине на самой вершине горы. Со всех сторон его окружал лес. Стройные сосны и белые облака отражались на гладкой, неподвижной поверхности воды. Лучи вечернего солнца падали на лес сбоку, отчего каждое дерево, каждый сучочек вырисовывались особенно отчетливо. Стволы сосен казались позолоченными. Удивительно нарядный, веселый лес и холодная гладь озера, строго окаймленного темным камышом!
   — А может, это не Мертвое озеро? — с сомнением спросил Паша, разворачивая «Описание».
   Федя сидел на корточках, старательно выискивая на маршрутной карте место, куда следовало поместить озеро.
   — Оно! — уверенно отозвался Федя. — Точно на север шли. Я уже все разведал. Не то что рыбы — ни одной пиявки в нем нету. Да и вид у него смотри какой!
   Доводы Феди показались убедительными. Все ребята согласились, что это то самое озеро, которое указано партизанами в «Описании».
   Название «Мертвое» в самом деле очень подходило к нему. Ни одной утки не плавало здесь. Ни одна волна, ни малейшая рябь не появлялись на его точно окованной невидимым льдом поверхности. Не плескалась, как обычно вечерами на других озерах, рыба.
   — Только мне одно непонятно, — сказал Федя. — Какие-то зверьки около озера живут. По берегу всё норы и норы…
   — Постой, постой, Федя, — недоверчиво проговорил дедушка. — Наверное, тебе показалось.
   — Какое показалось! Много нор!
   — Пошли-ка, пошли, посмотрим! — неожиданно заинтересовался дедушка. — Такое ты говоришь, что даже не верится.
   На высоких берегах озера действительно виднелись многочисленные темные отверстия, уходящие почти отвесно вниз.
   — Что, дедушка, показалось? Видите?
   — Шельмы… Вот шельмы! Этакие умницы! И сюда пробрались!.. Знаешь, Федя, каких ты зверьков разведал?
   — Каких?
   — Ишь, умницы! Ну и умницы!.. — приговаривал дедушка, подходя то к одной, то к другой норе. — Слыхали, герои, про ондатру?
   — Ондатра? Нет, не слыхали… Нам бы, дедушка, увидеть, — заинтересовались ребята.
   Они пытались прутьями и стуком выгнать зверьков из нор, но те не показывались, не подавали никаких признаков жизни, точно их и не было вовсе.
   — А как же! Не увидеть, так нечего было и идти. Придется, герои, в документы поправку внести. Было озеро мертвым, а через часик увидите, каким стало.
   Ребятам хотелось увидеть зверьков немедленно. Но дедушка сказал, что ондатра — зверек сумеречный и при свете покидает нору редко.
   Раскинули табор. Перед закатом солнца, захватив ружья, все пошли по берегу, облюбовывая место. Уселись на срубленную молнией сосну. Густой камыш здесь прерывался, образуя как бы бухточку чистой воды, подходящей прямо к берегу. Ребята убрали мешавшие видеть сучья. Дедушка обратил их внимание на узенькие дорожки, напоминающие заячьи тропинки, проложенные через камыш. Ондатры любят полакомиться травой, но выходят на берег не везде, а только по своим дорожкам. Зная такую повадку зверька, охотники расставляют на дорожках капканы или ловушки, в которые ондатры и попадаются.
   Солнце закатилось, но вокруг еще не стемнело. В кустах через равные промежутки времени пела свою короткую песенку пеночка-зерничка: «Спите ли вы-ы?.. Спите ли вы-ы?..»
   Собравшись в кучу, над водой играли, точно хоровод водили, комары. Ребята некоторое время любовались забавным зрелищем. Каждый комар то поднимался, то падал вниз. Каждое насекомое все время находилось в движении, но в то же время весь рой висел в воздухе на одном месте.
   Первая ондатра появилась неожиданно. Прямо перед ребятами показался черный комочек, быстро движущийся по воде. По озеру заскользили, расходясь веером, волны.
   — Вот она! Вот! — встрепенулся дедушка. — Видите? Эх, ты, милая моя!..
   — Откуда она появилась? Я все время смотрел, ничего не было и вдруг сразу.
   — А из норы вынырнула. Ход у нее из норы прямо в воду.
   — Совсем маленькая. Меньше мыши…
   — Постой, постой! Чего мелешь? Какая же маленькая, когда у нее сейчас только головку видать? А потом, герои, пословица не зря говорит: «Мал золотник, да дорог».
   В это время ондатра погрузилась в воду так же неожиданно и бесшумно, как и появилась. Ребятам хотелось увидеть, где она вынырнет, но увидеть не удалось. Проплыть под водой ондатра может очень далеко. Темнело. Озеро оживало все больше. Сейчас оно совсем не походило на мертвое. Во всех направлениях его бороздили зверьки. Иные ондатры, должно быть испугавшись людей, ныряли, с силой всплескивая воду. Другие спокойно проплывали через залив. Это было удивительное зрелище: рядом, в нескольких шагах, стремительно и совершенно бесшумно один за другим движутся зверьки. Порой казалось, что не животное, а легкая тень скользит по воде. В камышах повсюду раздавался звучный плеск. Иногда, прислушавшись, можно было уловить на берегу легкий шорох и хруст скусываемой травы.
   — Озеро Тысячи Ондатр! — прошептал Паша. — Так, Женя, надо его в дневнике, приказе и маршрутной карте записать. Какое же оно мертвое?!
   — Дедушка, застрелите одну! Нам только посмотреть, какая она… — зашептали ребята.
   — «Одну, одну»! — недовольно передразнил дедушка.
   — Вам и самому хочется, — сказал Паша. — Когда не хочется, вы сердито говорите и усами вот так шевелите… Застрелим одну.
   — Постой, не верещи, — несколько смущенно сказал дедушка. — Дай подумать… При крайней необходимости законом разрешается стрелять. А у нас такая необходимость есть ли?.. — рассуждал про себя дедушка. — Ага!.. Ты, Женя, говоришь, что у Феди бродень порвался и починить нечем?
   — Порвался, дедушка. Федя всех больше бегает, поэтому…
   — Эх, была не была! — ответил дедушка. — Одну застрелим. Самца. Правда, шкурку надо бы — бродень подшить нашему разведчику, пятки уже проносил. Стрелять будете по моей команде, только, чур, не мазать.
   — На пять шагов промазать? — Ребята схватились за, ружья.
   — Стоп, стоп, не спешить! — остановил их дедушка! — Забыли закон — стрелять по очереди? Заряжай, Паша! Твоя очередь… Да не торопись, не торопись!..
   Зачем в эту целишь? Не видишь, какая волна идет? Не иначе — самка.
   Ребята переглянулись. Вот это здорово! Дедушка определял едва видимых в темноте, погруженных в воду зверьков. Но Паша растерянно опустил ружье.
   — Темно… Мушку не видать… Как целиться?
   — Очень хорошо! Днем только тренировались навскидку стрелять, а сейчас: «Как целиться?»! Цель видно? Видно. Ну и стреляй… Самец, самец выплывает! Бей!
   Паша выстрелил. Ослепленные яркой вспышкой, ребята сначала ничего не увидели. Но, когда освоились с темнотой, с разочарованием убедились, что убитого зверька на воде не было.
   — Положи ружье. Двойку тебе по стрельбе! Следующий… — сухо сказал дедушка.
   Но и Федин заряд улетел мимо.
   — Доучились!.. Следующий… — командовал дедушка.
   И Боря мимо.
   — Да что вы сегодня? — вдруг рассердился главный специалист. — Кто так стреляет, а? Учил вас в обед стрелять навскидку? Говорил, что в сумерки, когда мушки не видать, на цель, а не на ружье смотреть надо? Думаете, весь поход при солнышке по сидящим кедровкам да воронам стрелять будем? Всем двойки!..
   — Неправильно, дедушка, вы ребятам двойки поставили, — сказал Женя. — Только раз показали, мы еще не привыкли, а вы уже двойки!
   — Выходит, я виноват и оказался… Ну, герои, тогда эта стрельба не в счет. Будем еще тренироваться… Наташенька, попробуй-ка ты. Ты по стрельбе, можно сказать, отличница из отличниц. Заряжай!
   — У меня, дедушка, что-то голова разболелась, — ответила Наташа. — Лучше вы сами застрелите.
   — Скажи, что боишься промазать, — съязвил Паша.
   — Тебя не спрашивают и сиди! — отрезала Наташа.
   — Вот интересно получается, — начал Паша: — как в живую цель стрелять, так у тебя голова болит…
   — Ничего не болит… — оборвала его Наташа.
   — Что ж, герои, придется мне стрелять, — перебил неприятный разговор дедушка. — Да чтобы к концу похода все так умели, душа из вас вон!
 
 
   Проплыло несколько ондатр. Их уже едва-едва было видно. Дедушка ждал. И вдруг, вскинув ружье, выстрелил. Сильный всплеск смертельно раненного животного заглушил далеко раскатившееся эхо выстрела.
   …На таборе при свете костра ребята разглядели зверька. Величиной он был со среднюю кошку. Шкурка мягкая, пушистая, рыжеватого цвета. Брюшко более светлое, спинка темнее. Передние лапки совсем коротенькие, задние — длиннее, с плавательными перепонками на пальцах. Туловище походит на утиное — широкое, слегка сплюснутое. Головка маленькая. Удивительный у ондатры хвост: с реденькими волосками, почти голый, сжатый с боков, как клинок.
   — Хороша!.. — приговаривал дедушка, приглаживая мех.
   Когда Боря с Аликом подали ужин, было совсем темно. Ребята попросили рассказать про ондатру, чем она замечательна.
   Дедушка, разутый, без фуражки, сидел, сложив ноги по-бурятски.
   — Так… — начал, откашлявшись, он. — Тут, герои, надо истории коснуться. Лет десять назад этого зверька у нас и в помине не было. И что получалось? В тайге зверя много. В степи много. А вот в болотах, речках и озерах мало. Получалось так, что дом-то есть, а жильцов почти нет. Есть у нас, правда, другие водяные зверьки. Выдра, к примеру. Большой, красивый зверь. Но больно в пище разборчива. Подавай ей на обед круглый год рыбу. Но рыбкой закусить мы и сами не прочь. А ондатре милой ничего не надо: ест себе камыш да траву — и живет… Да… — Дедушка пожевал губами и неуверенно спросил: — Понятно, герои, говорю? Не очень-то из меня рассказчик…
   — Понятно! Очень интересно! — хором ответили все.
   — Та-ак… Говорил я, что раньше зверька этого у нас не было. Привозной он, из канадских болот. Узнал советский человек про полезных зверюшек этих, да и рассудил по-хозяйски: поехал за ними через моря-океаны, наловил и привез в клетках. Выпустил их здесь, в Сибири, на волю: живите себе на здоровье! Пусть и болото пользу приносит — вся земля должна быть кладом. Ондатра как раз такой зверек и есть, который нам был нужен. В лес она не идет — и не надо, там без нее зверям тесно. В степь не идет — и тоже не надо. Пошла она жить в болота, речки, как раз туда, куда нужно… И это еще не все, — продолжал дедушка. — Иного зверя пустишь на свободу, он тут и жить останется: неохотно уходит в другое место. Такого зверя расселить трудно. Развези-ка по всей тайге! А ондатра наоборот. Пустили ее в одно озерко. Появилось потомство. Увидят детеныши, что озерко тесным становится, и идут себе другой дом искать. А нам того и надо! Иди, пожалуйста. А как она, милая, идет? Ножки у нее слабенькие, на землю она обычно редко выходит: пощиплет травки и опять в воду. Но тут по нескольку километров проходит, через хребты перебирается. Кто ее сюда, в это озеро, пускал? Сама пришла. И очень скоро, где была у нас в забайкальских водоемах пустота, ондатра эту пустоту и заселит. И еще, герои, очень интересно. Живет она, как вы видели, в норах, в сухом месте. А у нас такие болота есть, где на десятки верст бугорка не найдешь. Нору ей сделать негде, и будто жить там ей нельзя. Так нет — натаскает травы, камышу, илу, сделает себе на какой-нибудь невидной кочечке хатку — домик над водой и — живет. А мягким золотом, мехом своим, платит. Мех у нее крепкий, теплый, красивый. А на расплату такая щедрая, что тут, прямо сказать, равных ей нету. Плодится так, что сто пар зверьков через пять лет могут дать около миллиона штук.
   — Около миллиона?!
   — Вот это да! — прищурился от восхищения Паша. — Знаете, дедушка, я раньше мечтал астрономом быть. И о путешествиях тоже мечтал. А потом, как прочитал книгу про уголь, захотелось химиком стать. Вот, дедушка, книга так книга! Женя тоже читал. В ней рассказывается, почему уголь черным золотом зовут. И правда, настоящее золото. Из угля чего-чего не получают! Даже не верится. Удобрения для колхозов, резину, бензин, краски разные… Универсальный клей из него делают — что хочешь, то им и клеить можно. Материю самую крепкую, гребенки. Лекарства и то можно получить! Вот почему надо обязательно падь Золотую найти. Там ведь угля много… Хорошо бы химиком быть. А сейчас вы рассказали о зверях, да дедушка Михеич много рассказывал. Мне и хочется что-нибудь в тайге сделать. Разговор незаметно перешел на другое.
   — Жить в тайге, кедры бы везде насадить, — мечтательно продолжал Паша, — чтобы каждый хребет золотым стал. Или невиданных зверей разводить.
   — Не обязательно в тайге жить, — возразил Женя. — Можно хоть где работать — все равно для нашего края хорошо будет. Мне хочется таким же, как Володя, быть. Около машин… Чтобы все, что хотел, то и сделал. И еще хочется — веселым… Я веселых очень люблю, а у самого почему-то не получается. Не умею рассмешить…
   — А мне бы поваром, — сказал Боря. — Без поваров тоже плохо.
   — Пока капиталисты есть, я буду разведчиком, в пограничном отряде! — уверенно заявил Федя. — Или в милиции… Ни один шпион, ни один разбойник от меня не скроется.
   — Мне хочется врачом, — задумчиво улыбнулась Наташа. — Так хочется, чтобы все люди здоровые и сильные были!
   — Врачом? — удивился Паша. — Ты, Наташа, врачом? Ну нет — не годишься!
   — Не гожусь? Почему это?
   — Больно драчлива. Чуть что, с кулаками лезешь. Какой из тебя врач? Если я и заболею, так к тебе лечиться не пойду. Боксер из тебя хороший получится. Вот бы интересно!.. А что, дедушка, — увлекаясь новой мыслью, вскочил Паша, — бывают женщины-боксеры?
   Все засмеялись.
   — Вы бы посмотрели, дедушка, как она нас всех однажды поколотила!.. — тараторил Паша.
   — Попробуй-ка расскажи… — взглянула исподлобья девочка.
   — Нет, Наташа, пробовать не буду. Я себе плохого не хочу. А будущих твоих больных жалею. Очень им тяжело придется!
   — Ну… — растерялась Наташа и не нашлась, что ответить.
   Если сказать правду, то по-настоящему дралась она только раз и то по необходимости. Ей очень хотелось играть с мальчишками: вместе гонять голубей, ходить на рыбалку. Иногда они ее принимали, но чаще отгоняли: «Шла бы играть в свои куклы!»
   Дальше так терпеть и унижаться было нельзя. Хватит! И однажды она дала мальчишкам бой. Это был знаменитый бой. Ей досталось немало, зато она обратила в бегство Пашу, столкнула в речку Федю. На этом бы можно закончить. Но Наташа разошлась и принялась за медлительного Борю. Добродушный, — он никогда не задирал Наташу, — ни в чем не повинный силач, почесываясь, тоже пустился в бегство. «Ну ее! Еще связываться!» А назавтра Наташа впервые подходила к штабу — он только начинал свою работу. Еще издали она услыхала Федин свист, предупреждающий о приближении постороннего, и приготовилась опять к драке. Но вдруг запретные двери распахнулись. Паша, вежливо улыбаясь и тараторя, проводил ее через порог.
   Уважение было завоевано навсегда. Но драться снова? Ой, нет! И если иногда приходится показать кулак или поддать леща, то только тому, кто забывается.
   Но ничего этого Наташа не сказала.
   — Ох, и дождешься от меня, Пашка!.. — только и проговорила она.
   — А ты, Алик, кем будешь? — спросил дедушка.
   Алик помолчал. Потом неуверенно заговорил:
   — Мама говорит, что я должен быть знаменитым артистом или знаменитым профессором. Тогда мы уедем из Монгона. «Разве здесь место для интересной жизни? — говорит она. — Скучно. Даже выйти некуда». Мы уедем в Москву или Ленинград.