Лаврова Ольга. Пожар

   – Не знаю… попробую, но…
   – Сегодня же?
   Кибрит взглядывает на часы.
   – Тираны вы! У меня ж и других дел невпроворот!.. Ну ладно, еду в испытательную лабораторию, оттуда позвоню.
   – Та-ак, – говорит довольный Пал Палыч после ее ухода. – Возникает необходимость охранять пепелище. А то вездесущие мальчишки…
   – Сделано, Пал Палыч, – докладывает Томилин. – Я на всякий случай распорядился, чтобы и вахтер, и сторож выходили к складу и не допускали посторонних.
   – И я подстраховался, – признается Томин. – По­просил тамошнее отделение милиции приглядывать. Чтобы считали местом происшествия, где работа не законче­на. – Он смешливо косится на коллегу. – Трудно нам разграничить сферы влияния!
   – Сочтемся славою, абы на общую пользу, – прими­рительно улыбается тот. – Пал Палыч, если напрячь интуицию, кто поджигатель?
   – Пока интуиция молчит. А поджигатель – ключ ко всему…
 
   По территории грузовой автобазы шагает начальник колонны. Рядом юлит щегольски одетый, заискивающий и одновременно нагловатый шофер Костя, смазливый, пухленький, длинноволосый парень лет двадцати пяти.
   – Начальник, дай отгул! Бабушка ногу сломала! Док­тора надо, лекарства всякие…
   – Вечная песня!
   – У нее, кроме меня, никого! – жалобно врет Костя.
   – Если считать, это пятая, не то шестая твоя бабуш­ка! Скольких ты уже в последний путь провожал? Имей в виду – еще одна помрет, ищи себе другую работу!
   – Не нравится Костя – пожалуйста, в любом авто­бусном с поклоном примут!.. – и, видя, что начальник нахмурился, нажимает: – Дай отгул! Позарез нужно! Лич­ные обстоятельства!
   – Когда? – бурчит начальник, злясь, что приходится уступать.
   – Прям сейчас! Ну, порядочек, спасибо! – Костя резво пускается прочь, пока начальник не передумал.
   Спешно помчался Костя укладывать многочисленные свои пожитки. Среди них ни единой книги, но одежды хватило бы на троих. Умяв и застегнув второй чемодан, Костя утирает влажный лоб и выходит на лестницу, с силой захлопнув за собой дверь с красивой табличкой «Е. М. Стольникова».
 
   На очередном допросе Стольникова заторможенная и сникшая.
   – День был суматошный, Пал Палыч. Конец квартала. Привоз, увоз… Одним надо сбыть на склад готовую про­дукцию. Магазины рвут дефицит для плана. Иной раз прямо во дворе с машины на машину перегружают. У нас с Женей только глаза туда-сюда бегают, как бы чего не напортачить. На кило худеешь за такую смену, честное слово! А вы спрашиваете: кто был? что делал? куда ходил? Не сумею я ответить…
   – Меня больше всего интересуют последние полчаса рабочего времени.
   – Да тут уж как раз схлынуло. Мы даже сели чай пить… – Она что-то вспоминает, хмурясь, задумывается.
   – Евдокия Михайловна, ваши мысли куда-то упорх­нули.
   Та грустно-виновато улыбается:
   – Да…
   – В конце левого прохода стояли ящики с посудой?
   – Стояли.
   – Оттуда к вечеру забирали что-нибудь? Или сгружа­ли из нового привоза?
   Стольникова отрицательно качает головой:
   – Посуда давно попусту место занимала. Тот угол у нас вообще был неподвижный – на что спросу нет… – Она опять умолкает.
   – Что с вами приключилось? На себя не похожи.
   – Дома неладно… – с заминкой признается женщи­на. – Как-то вдруг…
   – Недаром подмечено: беда одна не ходит.
   – Ой, не надо так говорить! – вскидывается Стольни­кова с испугом. – Должно наладиться! Мало ли что случается, а потом налаживается!
   – Тоже верно… Расскажите-ка, Евдокия Михайлов­на, какие у вас отношения с людьми.
   – По работе? Кладовщицы меня ругают, что ли?
   – Дружно хвалят.
   – Да? Я иногда могу и пошуметь… но в общем-то нормальные отношения.
   – А с заместительницей? Конфликтов не было?
   – С Женей? – удивляется Стольникова. – Чего нам ругаться?.. Честно сказать, зануда она, Пал Палыч. Су­харь… Такая начальница – кошмар! А заместительница – вполне! – Отвлекшись от печальных мыслей, Стольни­кова несколько оживляется.
   – Тогда копнем шире: вне работы были у вас враги?
   – Враги?..
   – Да, готовые крепко насолить.
   – Кое-кто, возможно… – говорит она, помолчав. – Не знаю… не задумывалась как-то… Немножко странный разговор…
   – Ничуть, Евдокия Михайловна. Ведь на складе был совершен поджог.
   – Как поджог?! – страстно восстает Стольникова. – Не может быть поджог!.. Пал Палыч, миленький, что вы!!
   – Вот заключение экспертизы. Вывод из него одно­значен.
   Стольникова берет протянутые листы, пытается читать.
   – Буквы прыгают… – Она роняет бумагу на стол.
   – Пожар возник между ящиков с посудой. Не исключе­но, что спичкой чиркнули еще до опломбирования замка.
   – До опломбирования?.. Но были только свои! А я вообще вышла последняя… самая последняя… Пал Палыч!
   – Я не утверждаю, что это сделали вы. Но кто тогда?
   Лицо Стольниковой темнеет, глаза смотрят мимо Зна­менского.
   – Соберитесь, Евдокия Михайловна, сосредоточь­тесь! Конечно, поджигатель осторожничал, чтобы не за­метили. Кладовщиц я тщательно опросил – пока ничего. Но вы все-таки попробуйте припомнить… или догадаться.
   Пал Палыч вопросительно ждет, но до женщины уже не доходит смысл его слов.
   – Ну и подлость… ну и подлость… – шепчет она с искаженным лицом. – Это надо ж додуматься! – И не­понятно, на весь ли род людской негодует или проклина­ет кого-то конкретно. Вдруг ослабев, стонет: – Госпо­ди!.. – и прижимает руки к груди.
   – Сердце?
   Она не слышит.
   – Валидол есть, Евдокия Михайловна?
   – А?.. Отпустите меня… Пожалуйста!
   – А не лучше ль посидеть, успокоиться? И мы обсу­дим ваши подозрения.
   – Нет! Нет! Ничего я сейчас не соображаю! Обухом по голове! Мне срочно надо, срочно… пройтись по возду­ху! Пал Палыч, миленький!..
   После короткой паузы Знаменский подписывает про­пуск.
   – С условием, что завтра в двенадцать вы будете здесь.
   – Да-да… обязательно! До свидания!.. – Она стреми­тельно выходит, оставляя Пал Палыча в раздумье.
   Мечась вдоль тротуара, а порой выбегая от нетерпе­ния на проезжую часть, Стольникова ловит такси. Но то ли остановка тут запрещена, то ли по иной причине – машины не тормозят.
   Тогда она достает полусотенную купюру и за уголок поднимает в протянутой руке.
   Тотчас к тротуару подворачивает «Волга» с надписью «Аварийная».
 
   Томилин в беседе с Гуторской пытается выяснить ее отношения с сослуживцами.
   – Значит, прежний заведующий ушел на пенсию и прислали Стольникову.
   – Да, прислали.
   – По мне, надо бы вас назначить!
   – Я бы тоже себя назначила, – сухо замечает Гуторская.
   – У вас гораздо больше данных…
   – Зато она умеет подольститься к мужчинам! – не удержавшись, поддается Гуторская на лесть. – Обошла, кого надо, в ГлавУРСе. Богатый опыт! Вы не видели ее трудовую книжку? Стюардесса, буфетчица на теплоходе, завтурбазой… Трех мужей сменила… Если кто поддержи­вал порядок на складе – так только я. Стольникова со­вершенно безалаберная!
   – Вы связываете с этим и случившийся пожар?
   – Почему нет? Где руководитель безответственный, там и люди распускаются!
   – Безусловно, Евгения Антоновна, безусловно! А за­чем вы в вечер пожара возвращались на склад?
   – Что вы хотите сказать? – медленно произносит Гуторская, опешив от неожиданности.
   – Я хочу услышать, что вы скажете.
   – Забыла сумку с продуктами. Поставила на землю, когда запирала контору. И забыла.
   – И в складское помещение не входили?
   – Разумеется, нет!
   – К сожалению, теперь этого не проверишь. А след­ствие установило, что был совершен поджог!
   Некоторое время Гуторская переваривает новость.
   – Ничего себе!.. Поздравляю – нашли преступницу! – Она взвинчена, но тон привычно едкий. – Скажите на милость, зачем мне?! Я материально ответственная! За­чем мне поджигать?!
   – Можно сбыть «налево» все ценное и ликвидировать полупустой склад.
   – Чтобы говорить такие вещи, надо иметь доказа­тельства! – заходится от раздражения Гуторская. – Или помалкивать!
   – Вы же просили к примеру, – невинно возражает Томилин.
 
   Кибрит идет по коридору Петровки, помахивая от возбуждения рулончиком ватмана. Входит к Знамен­скому.
   Тот поднимает голову от стопы бумаг, переложенных тут и там закладками.
   – Ничего, если я тебя оторву? – спрашивает она.
   – А вы по какому вопросу? – бюрократическим то­ном вопрошает Пал Палыч.
   – Да по служебной надобности. Не угодно ли вам сплясать, товарищ майор?
   – Недостача?! – догадывается Пал Палыч.
   – Она самая! – Раскатывая рулон, Кибрит говорит: – Я с этой схемой не расстаюсь, уже замусолила… Наверно, археологам и то легче. У меня ощущение, будто с ног до головы в саже, сколько ни мойся!.. Двигаемся мы от передней стены, – показывает она по схеме, – и вот смотри, в этом квадратике что, по-твоему, лежало?
   – Как сейчас помню, пальто на меху, Югославия, пятьдесят штук.
   – Ни малейшей Югославии! Зола от стеллажей плюс что нападало с крыши!.. Есть и еще. Тут вот рядом значи­лись телевизоры. Они честно сгорели, останки найдены. Зато транзисторы числом восемьдесят явно испарились до пожара!
   – Еще?
   – Пока все, Пал Палыч. Ведь только начали.
   – А я Стольникову отпустил полчаса назад! Хотя… заикнись сейчас о транзисторах, скажут – куда-нибудь перенесли. Чтобы на допросе произнести «недостача», нужны результаты всей вашей работы. Ждать и ждать…
   – Но ты-то понимаешь, что недостача была?
   – Да… Была недостача. Была… – с оттенком сожале­ния подтверждает Знаменский.
   – Однако плясать не собираешься? – Кибрит разоча­рована.
   – Зиночка, за помощь огромное спасибо, без тебя – зарез! Но радоваться… Понимаешь, сидела заведующая, истово клялась всем святым, что пожар и ревизия – случайное совпадение…
   – И ты поверил?
   – Нельзя же никому не верить! Когда верится – верю.
   – Я не о том. Но у тебя такой нюх на вранье!
   – Я и сегодня ей поверил! – сердится Знаменский. – Даже сейчас верю, что не знала она о поджоге!
   – Удивительно! По-твоему, Стольникова – невин­ная овечка?
   – Разумеется нет!
   – Тогда ты сам себе противоречишь!
   – Обстоятельства противоречат. С одной стороны – недостача и ревизия. Чего еще? Ясно. А с другой стороны, я убежден, что пожар для нее неожиданность!
 
   Стольникова выскакивает из «аварийной» у ворот склада – не своего, сгоревшего, а другого. Тут все как-то почище и посолидней. Вахтер важничает, словно церемо­ниймейстер.
   – Вы куда, гражданочка?
   – Ленка на месте?
   – Что еще за Ленка? – одергивает он. – Заведующая складом, товарищ Уварова, у себя.
   – К ней я! – порывается пройти Стольникова.
   – Минутку! – загораживает дорогу вахтер. – Вам она лично требуется?
   – Лично и срочно!
   – Обязан доложить. Организация? Фамилия?
   – Скажи, Дуся пришла!
   – Вы не покрикивайте. Доложу – примет. Или не примет. По усмотрению. – Он звонит по внутреннему телефону. – Елена Владимировна, Сидоров беспокоит. Тут вас Дуся спрашивает… Ясно. Будет исполнено. – Обернувшись к Стольниковой, говорит ледяным тоном: – Велела обождать. Присядьте пока.
   Стольникова, округлив от безмерного удивления глаза, садится…
 
   Уварова в своей конторке оглядывает небольшой стол, накрытый к чаю, достает коробку конфет. Она развязывает шелковый бантик на коробке, когда врывается разъя­ренная Стольникова:
   – Ты, Ленка, сдурела – держать меня в проходной?!
   – Да народ был посторонний, Дусенька. Зачем при чужих?
   – Я со мной так обращаться не позволю!
   – Батюшки, нервы-то у тебя ходуном. Седуксен по­пей, Дусенька. Таблетки такие. Говорят, помогают.
   Участлива и доброжелательна Уварова через край – переигрывает: в ласковой улыбочке скрытое коварство.
   – Скоро сама будешь пить! Килами!
   – Зачем мне? Я спокойная.
   – Сатана ты в юбке!
   – Не обижаюсь, Дусенька. Знаю, несчастье у вас. По­советоваться, видно, пришла? Давай чайку. Прошлый раз ты меня поила – теперь мой черед, – и разливает чай.
   – Да я у тебя крошки не съем, глотка не выпью! Прошлый раз… прошлый раз ты, подлая… – задыхаясь, начинает она.
   – Когда я срок отбывала, – с нажимом перебивает Ува­рова, прихлебывая из чашки, – очень к чаю пристрастилась.
   – Срок? – ошарашенно переспрашивает Стольнико­ва. Сбила Уварова ее наскок.
   – Ну да, срок. Давненько то было, можно сказать, в другой жизни. Но привычка осталась – крепкий люблю, в красноту.
   – Во-он кто ты есть!
   – Я есть уважаемый работник, всегда на лучшем сче­ту. Это ты, голубонька, под следствием.
   – Врешь, не отвертишься! – Стольникова ударяет кулаком так, что чашки подпрыгивают…
 
   Наташа, племянница Уваровой, и кладовщица по­старше идут по двору, приостанавливаются против окон конторки.
   – Кто это у хозяйки? – спрашивает кладовщица.
   – Не знаю. – Наташа пожимает плечами.
   – Больно расшумелись.
   – Нам что за дело? Пошли…
 
   В ссоре Стольниковой и Уваровой произошел между тем перелом. Уварова оставила елейный тон.
   – Этот разговор кончен! – непререкаемо произносит она. – Ваша беда – ваш и ответ.
   Стольникова клокочет от бешенства:
   – Значит, мы с Женей отдувайся, а ты, гадина, в стороне?!
   – Потише, переборки тонкие. Тебе первой лучше, что я в стороне. Прикинь-ка, если ума хватит!
   – Ну, Ленка!.. Сколько жила – таких не видела!
   – Плохо смотрела. – Уварова подливает себе чаю. – Жизнь у нас, конечно, разная была. У тебя чересчур вольготная, вот ты на плаву и не держишься.
   – Не отпевай раньше времени! Еще посмотрим!
   – Ну что было, того уже не будет. И Костеньки тебе вовек не будет, – ядовито добавляет Уварова. – Убежал ведь? Ай, какой непостоянный! Полгода вы всего…
   Стольникова, не совладав с собой, всхлипывает:
   – Замолчи, подлюга!..
   – Тебе же, Дусенька, добра желаю. Годами ты не молоденькая. Надо постарше себя искать. Той радости, понятно, не будет, но хоть не убежит, – с наслаждением растравляет ее Уварова.
   – Кого мне искать – не твоя забота!! Ты говори, как рассчитываться будем?
   – Думала я, думала, чем помочь. Если дадут условно – возьму тебя на работу. Допустим, кладовщицей.
   – Кладовщицей?! Может, уборщицей?! Змея! Гадюка проклятая!
   Стольникова кидается к ней, замахивается.
   По складу бежит давешняя кладовщица, зовет:
   – Наташа! Наташа!.. Елена криком кричит! А дверь изнутри заперта!
   Обе устремляются к конторке.
 
   На часах в кабинете Знаменского стрелка переползла за полдень.
   – Опаздывает Стольникова… – неодобрительно про­износит Пал Палыч и возвращается к прежнему разго­вору: – Каналы сбыта, каналы сбыта! Товар мог идти через постороннюю лавочку. Могли торговать и прямо со склада.
   – Вполне вероятно, – соглашается Томилин. – В об­щем, нужна большая бригада.
   – Так создавайте!
   – Уже. Передал список генералу на подпись.
   Знаменский кладет руку на внушительную стопу па­пок бухгалтерского вида, громоздящуюся на столе:
   – А что здесь?
   – Материалы прежних инвентаризаций и ревизий. По первому впечатлению излишков и недостач у Стольниковой не было. Однако пересортицы случались, Пал Палыч. Не раз! – подчеркивает Томилин.
   – Да ведь пересортица что ж… Если товар сходный, ревизоры засчитывают один вместо другого. Так уж пове­лось.
   – Неправильно повелось! Согласно документам дол­жны быть кроссовки, а предъявляют тапочки. Почему? Могут кроссовки сами собой превратиться в тапочки?
   – По законам природы – нет.
   – Вот именно! Пересортица меня настораживает! Иногда недостача копится постепенно, ее маскируют всякими фокусами. В том числе годится и пересортица, а мы ее принимаем за детский грешок! Извините, что горячусь! – Томилин усмехается: – Любимая мозоль.
   – И что за пересортица была у Стольниковой?
   – Хрусталь вместо фарфора засчитывали. Магнитофо­ны – за телевизоры. Мужскую одежду – за женскую.
   – Объяснения давала?
   – Стандартные отговорки. Напутали при доставке, напутали при вывозе…
   Легкий стук в дверь, и входит Томин.
   – С утра пораньше уже вместе! Обо мне, похоже, не вспоминают.
   – А ты не пропадай! – Знаменский рад его видеть. – С глаз долой – из сердца вон… Слыхал?.. Какие вести с незримого фронта?
   – Довольно прозаические. Например, сигнализация до пожара была в целости.
   – А сторож? Предполагаемые уголовные дружки?
   – Нету.
   – С чем же ты, Саша, к нам?
   – Вы так погружены в высшую бухгалтерию – даже стыдно со своей мелочевкой… Мадам Стольникова вчера учинила скандал и потасовку.
   – С кем?! – в один голос восклицают Знаменский и Томилин.
   – У-у, тут таинственная незнакомка в машине!
   Томин выдерживает паузу, и Пал Палыч торопит:
   – Не тяни!
   – Выкроил я минутку и разыскал ее.
   – Вот везучий! – улыбается Томилин.
   – Везение ни при чем. Я ее вычислил.
   – Каким образом?
   – Хм… Все-то вам расскажи. Сообщаешь конечный результат – удивляются: «О-о-о!» Объяснишь механику – скажут: «А-а-а…»
   – Согласен разочароваться, – настаивает Пал Палыч. – Давай рассказывай!
   – Ну, если публика очень просит… Напомню, что я имел: светлые «Жигули» – двойка, универсал, – номер кончается на ноль. За рулем женщина. По счастью, есть на свете райГАИ. Низко бью челом. Мне отбирают все «Жи­гули» соответствующей модели. Из них отсеивают светлые. Из светлых – все с нулем. Из тех – где за рулем женщи­на: как владелица или по доверенности. Дальше я уже пристально интересуюсь, что за дамы в остатке. Родная милиция помогает. И сегодня вдруг узнаю: одна из них накануне сцепилась со Стольниковой! Как видите, про­ще пареной репы.
   – Саша… кто? – спрашивает Знаменский, предчув­ствуя крупную удачу.
   – Некая Уварова. Тоже завбазой УРСа, только друго­го ведомства. Коллеги, так сказать… Ага, пробрало? – Томин доволен произведенным эффектом.
   – Договаривай, договаривай! Потасовка…
   – Да, Паша, имела место в кабинете Уваровой. Кла­довщицы с перепугу вызвали милицию. И тут женщины мгновенно помирились. Прикрыли синяки платочками и стали патрульного спроваживать. Хорошо, он оказался формалист: потребовал письменное объяснение. – То­мин достает листок, зачитывает: «Претензий друг к другу не имеем…» И ниже – автографы обеих дам.
   – Позволь… – Знаменский берет листок. – В шест­надцать часов… То есть отпросилась у меня и полетела драться?
   Все трое переглядываются.
   Робкий стук в дверь – и на пороге Стольникова. Под обращенными на нее взглядами невольно ежится и здо­ровается смущенно.
   – Легки на помине, – говорит Знаменский. – С опоз­данием на пятьдесят пять минут.
   – Извините… не рассчитала… троллейбус…
   – Обманули вы меня вчера, сославшись на самочув­ствие.
   – Нет, я правда себя не помнила… правда было очень плохо…
   – А теперь вам хорошо, когда поколотили Уварову? Теперь полегчало? – требовательно спрашивает Знамен­ский.
   – Ее стоило!.. Стоило! – вырывается у растерявшейся было Стольниковой.
   – За что?
   – Это не имеет отношения! Чисто личное! Абсолютно не имеет отношения!.. – Голос ее не слушается. – И вообще ничего особенного не было!..
   – «Не имеет отношения» или «не было»?
   Стольникова молчит.
 
   У жилого дома тормозит автофургон. Из кабины выпры­гивает Костя, идет в подъезд. Звонит в квартиру Гуторской.
   Хозяйка, одетая по-домашнему, но подтянутая и ак­куратная, как всегда, с неприязнью встречает гостя.
   – Тебе чего? – Тот мнется. – Дуся, что ли, прислала?
   – Нет. С Дусей я… расстался. – В легком смущении Костя поворачивается к зеркалу, приглаживает волосы, рассматривает какой-то пупырышек на подбородке.
   – Как же она отпустила? – с насмешливым любопытством спрашивает Гуторская.
   – А я пока ее дома не было. Взял отгул, собрал; шмотки и тягу.
   – Хорош гусь!
   – Да ведь погорели вы, Женечка! – Костя обретает привычную развязность. – Что она теперь может мне предложить? В беде я никому не помощник – только себе!
   – Закругляйся, мне некогда, сейчас муж придет. Зачем пожаловал?
   – Ключ, понимаешь, в кармане завалялся. Отдай ей, ладно? – Он протягивает ключ с брелоком.
   – Почему я?
   – Неохота на истерику нарываться. Ну пожалуйста!
   Гуторская неохотно берет ключ.
   – И еще чего хотел… Пусть не припутает меня сдуру, в свидетели не потянет! Никаких я ваших дел не знаю, ясно?.. Только ты от себя скажи, как свои мысли. Дуся тебя послушает. Скажешь?
   – Ну что ты зубами стучишь? – презрительно кри­вится Гуторская. – Меня вон в поджигательницы записа­ли, я и то не трясусь!
   – А если посадят?
   – Просто так не сажают. Доказать надо!
   – Железная ты баба, Женечка!.. Слушай, у тебя сво­бодных денег не водится? Мне бы четвертной.
   – Это за что же?
   – За красивые глаза, – кокетничает Костя.
   – Таким глазам – рубль цена.
   – Рупь?! – оскорбляется Костя. – У меня собствен­ная десятка есть! – Он отворяет дверь на улицу и гордо выходит.
   Щелкает отпираемый снаружи замок, и на пороге появляется муж Гуторской, интеллигентный, приятный человек средних лет.
   – Что за типчик отсюда выскочил? – спрашивает он, ставя тяжелый портфель.
   – Складской шофер, Митя. – В присутствии мужа Гуторская совершенно преображается, сияя нежностью и оживлением. – Устал, милый?
   – Устал. Зачем он тебе понадобился?
   – Передал ключи… Ах, да не стоит этот альфонс и минуты твоего времени, поверь! Иди мой руки, на плите все горячее!
   – Времени в обрез, в обрез… И как на грех, прокля­тый твой склад… Я выбит из колеи!
   – Митенька, умоляю, выброси из головы! Тебя это совершенно не касается! Совершенно! Думай только о диссертации! Сейчас накормлю, немножко полежишь и начнем печатать. У меня прямо пальцы чешутся!..
 
   Пал Палыч приближается к воротам склада Уваровой.
   Вахтер только что не обнюхивает его служебное удос­товерение, не раз придирчиво сличает фотографию с оригиналом. Затем возвращает со словами:
   – Товарищ Уварова сегодня не присутствует.
   – Где же она?
   – Нам знать не положено.
   – А кто ее замещает, вам знать положено?
   – Положено. – Вахтер не замечает иронии. – Спро­сите там Наташу. – Он пропускает следователя на территорию.
   Пал Палыч идет складскими помещениями, огляды­ваясь по сторонам и постепенно замедляя шаг. Что-то на стеллажах привлекает его внимание. Знаменский рассмат­ривает фирменные наклейки; двигается дальше – и сно­ва приостанавливается, заинтересованный.
   – Что вы тут делаете? – раздается голос.
   – Ищу Наташу.
   – Думаете, я упакована в коробку?
   – Обвязаны бечевкой и запечатаны сургучом – все возможно! – подхватывает Пал Палыч. – В проходной мне дали понять, что на складе исключительно суровые порядки!
   Девушка смеется.
   – Вы заместитель заведующей?
   – Скажете тоже! Просто когда самой нет, кто-то должен быть за старшую.
   – А вы?
   – Рядовая кладовщица. Зарабатываю тут стаж у тети Лены. Если вы по важному делу, то я не решаю.
   – Да нет, я из милиции. Насчет… той драки.
   – Ну прогремели мы! – веселится Наташа. – И что насчет драки?
   – Честно говоря, Наташа, у наших сотрудников хва­тает работы. И негоже вызывать их попусту.
   – Да, глупо получилось…
   – Понимать это как розыгрыш? Из-за чего был скан­дал?
   – Как в частушке: я любила – ты отбила. – Не утерпев, девушка прыскает.
   – Расскажите мне, и покончим с этой ерундой, ладно?
   – Ладно. Все равно все всё знают. Давайте только где-нибудь сядем, с утра на ногах. – Наташа ведет Пал Палыча за собой, по дороге он цепким взглядом охваты­вает тюки, ящики, коробки…
   – Вот «место происшествия». – Наташа вводит его в конторку, приглашает сесть. – В общем, так… Есть у тети Лены приятельница. Тоже в возрасте, но помоложе. И жила она с одним… ездит тут такой шофер, Костенька. Ради него наряжаться стала как сумасшедшая… космети­ка, духи, даже аэробику пробовала. Умора!..
   – Вы о Стольниковой?
   – Ну да, о Дусе. А на днях Костя от нее раз – и смылся. Жуткая драма! – Девушка хихикает. – И вдруг вступило Дусе в голову, будто его тетя Лена переманила к себе. Прибежала с кулаками!.. В итоге у тетки фингал под глазом, сидит дома, примочки делает.
   – Вы присутствовали при их ссоре?
   – Нет, не присутствовала. Тетя Лена уже потом объяс­нила. Да еще отругала нас: человек не в себе, а вы милицию!
   – Все ясно. Кто ж этот Костя? Есть отчего сходить с ума?
   – Что вы! Пупсик надушенный!..
 
   Автофургон Кости подъезжает к воротам склада. На противоположной стороне улицы стоит милицейская ма­шина. Костя мельком на нее косится и не придает значения.
   На территории склада выскакивает из кабины и орет:
   – Где Увариха?
   За спиной у него вырастает человек в штатском:
   – Вы кто, товарищ?
   – Я? Шофер… груз привез…
   – Позвольте ваши документы…
   И вот Костя уже сидит против Пал Палыча в контор­ке склада.
   – Товарищ следователь, вы внимательно на меня по­смотрите, какой я!
   – Смотрю. Неотразимый.
   – Талант у меня! Я этих баб пудами ем!
   – Вместе с кошельками?
   – Да они сами!.. Я на своем грузовозе всегда зашибу на жизнь. И комната, между прочим, хорошая, в ихних квартирах не нуждаюсь. Но вы понимаете – холостой. Это кошмар, даю слово!
   – Бедняга.