Лаврова Ольга. Пожар

Ольга Лаврова, Александр Лавров
Пожар

   В складском помещении, запол­ненном самыми разнообраз­ными товарами, находятся вперемешку холодильники и галан­терея, самовары и мебель, обувь и радиоаппаратура, ящики с наклей­ками, коробки, тюки.
   Рабочий день окончен. В конце центрального прохода полуотворе­ны широкие двери, и сквозь них видны двор, огороженный забо­ром, группа женщин, собравших­ся расходиться по домам. Среди них заведующая складом Стольникова, ее заместитель Гуторская и кладовщицы. Сторож закрывает двери и навешивает на них боль­шой замок.
   – Дуся, ты опломбировать не за­была? – придерживает Гуторская Стольникову, двинувшуюся было прочь.
   – Захотят утащить – пломба не спасет! – беспечно передергивает плечами заведующая.
   – Порядок есть порядок, – наставительно произносит Гуторская, наблюдая, как Стольникова пломбирует замок.
   Обе женщины направляются вслед за остальными. Минуя проходную, прощаются со сторожем.
   – Счастливо, Николаша! – весело улыбается Стольникова. – Карауль получше!
   – До свидания, – начальственно кидает Гуторская.
   – Путь добрый, путь добрый! – Сторож провожает их глазами. – Эх, годиков бы двадцать с плеч!.. – Он сладко потягивается и зевает. На столе приготовлены чашка, термос, тарелка с сушками. Сторож запирает дверь про­ходной и садится чаевничать…
   А в укромном уголке склада из-за ящиков поднимает­ся тонкая струйка дыма…
   Стемнело. За столом в неловкой позе спит сторож, не слыша рева пламени, которое бушует уже вовсю.
   К горящему складу, зарево которого видно издали, по дороге, ведущей через пустырь, подъезжают светлые «Жигули». Приостанавливаются, потом объезжают склад сбоку. Но на пути машины появляется зевака, спешащий на пожар. Машина резко разворачивается и уезжает. Кто сидит за рулем, не видно.
 
   Дежурная часть пожарной охраны принимает сигнал о пожаре. И через считанные минуты мчатся по ночному городу пожарные машины. Жарко полыхают деревянные складские постройки. Багрово освещен лежащий вокруг пустырь, пожарные машины и люди в касках, сбиваю­щие пламя.
   Полковник пожарной охраны дает по рации указания тем, кто работает внутри, среди огня:
   – Очаг загорания нашли?.. Что? Повторите, не слы­шу!.. Что там хранилось?.. Пометьте чем-нибудь, это мо­жет быть ложный очаг!.. Сжимайте кольцо, сжимайте!..
   Неподалеку один из его офицеров беседует со сторожем. Возле них стоит спасенный из вахтерки стул, на нем в беспорядке свалены плащ, кепка, термос с чашкой и еще какие-то случайно попавшие под руку мелочи. За гулом и треском огня слов не разобрать, однако по жестам ясно, что сторож вяло оправдывается, приговаривая восхищенно:
   – Вот уж горит так горит! Ой, люто полыхает! Так и взметывает!..
 
   В милицейском «рафике» мчатся к месту происше­ствия и наши герои. К их приезду пламя уже понемногу стихает. Знаменский и Кибрит отходят в сторону и разго­варивают с полковником. А к Томину и Томилину спе­шит зевака:
   – Опоздали! Уже и смотреть не на что! А что было! Что было! Языки до неба, честное слово!
   – Вы откуда такой огнепоклонник? – осведомляется Томин.
   – Я-то? Да прохожий. Случайно повезло! Я еще до пожарных успел!
   – Какие-нибудь документы при себе есть?
   – Заводской пропуск, – достает документ зевака.
   – На всякий случай ваши координаты, – записывает Томин.
   Подкатывает и резко тормозит такси, из него выска­кивает кое-как одетая и встрепанная Стольникова. Перед открывшейся картиной в отчаянии всплескивает руками:
   – Да что же это! Как же так?! Неужели все сгоре­ло?! – Она всхлипывает. – Все дотла?!
   Бочком виновато придвигается сторож. Стольникова, настроения которой вообще быстро меняются, обруши­вается на него:
   – Раззява! Губошлеп бессовестный! Ты что же со мной сделал? – Хватает и яростно трясет его. – Куда смотрел? Подлюга! Подлюга ты! Лучше б ты зажарился, старый хрыч! Завтра же уволю!
   Рядом останавливается Знаменский, называет себя, спрашивает:
   – Позвольте поинтересоваться кто вы?
   Женщина снова ударяется в слезы.
   – Стольникова… Заведующая…
   – А вы?
   – А я это… сторож я… – Он неудержимо зевает.
   – Откуда вы узнали о случившемся?
   Стольникова жестом указывает на сторожа:
   – Он позвонил.
   – Вы на складе единственное материально-ответ­ственное лицо?
   – Н-нет… на пару с Женей… Это замша моя, Гуторская.
   – Заместительница, – «переводит» сторож. – Гуторская по фамилии.
   – Ей вы тоже звонили? – обращается Знаменский к сторожу.
   – У ней новый дом, – мямлит тот. – Телефона нету.
   – Товарищ Стольникова! – окликает Знаменский.
   Та с трудом отрывается от созерцания догорающих развалин.
   – А?..
   – Адрес Гуторской, пожалуйста.
   – Малаховская улица, дом семнадцать, квартира… квартира тридцать два…
   – Я съезжу? – предлагает стоящий рядом Томилин. – Увижу первую реакцию, а?
   – Добро. А ты, Саша, разберись со сторожем.
   Томин отводит шага на два сторожа:
   – На складе кто-нибудь оставался?
   – Ни единой души. Кроме меня, ясное дело. – Сто­рож трет смыкающиеся глаза.
   – А если посторонняя душа захотела бы проникнуть?
   – Невозможное дело. Все опломбировано. Опять же сигнализация… В общем, с охраной полный порядок.
   – А в частности – сгорело. Сильны вы спать! Даже сейчас не проснетесь?
   – Сам удивляюсь. У меня хроническая бессонница. Потому и в сторожа пошел… – Он снова мучительно зевает. – Извиняюсь. Никогда такого не было! Лег бы сейчас хоть на землю…
   – А вы перед дежурством не того?
   Сторож отрицательно трясет головой.
   – Один чай пил, один чай! Вон мой термос, можете проверить.
   – Проверить не мешает. – Томин берет термос, от­крывает, принюхивается. Чуть поколебавшись, забирает и термос и чашку.
   Тем временем офицер пожарной охраны дает попу­лярные объяснения Кибрит, поводя рукой в сторону склада:
   – Сперва огонь охватил все, что легко воспламеняет­ся. Отсюда первое направление. Потом он набрал силу и потек вширь. Но если, как в данном случае, прогорела крыша, то оказывал влияние и ветер…
   – Извините, прерву, – появляется Знаменский. – Я вынес постановление о комплексной экспертизе. «Экспер­тной комиссии, – зачитывает он, – в составе представи­теля Пожарной испытательной лаборатории, пожарного надзора и криминалиста поручается установить…» Тут порядочно всего. Вот руководящий документ, приступайте. По горячим следам, – добавляет он с усмешкой.
   – Да уж, горячей некуда – среди головешек. Куда я такая? – оглядывает себя Кибрит. – Придется вам меня одевать, – оборачивается она к офицеру.
   – Сделаем. Только вот габариты, конечно… Народ у нас рослый…
   Томин подходит к полковнику:
   – Товарищ полковник, кто из ваших инженеров мо­жет со мной поработать?
   – Илья Петрович! – кричит полковник.
   – Угрозыск, – говорит Томин подходящему инжене­ру и пожимает ему руку. – Я понимаю, горело тут креп­ко. Но все-таки насчет сигнализации… Может, удастся обнаружить, была или нет повреждена до пожара?
   – Пойдемте посмотрим, – соглашается инженер.
   Возвращается «рафик», на котором уезжал за Гуторской Томилин.
   – Пал Палыч, привез!
   Знаменский взглядывает вопросительно, Томилин пожимает плечами: сообщить, мол, нечего.
   Гуторская, аккуратная, элегантная, словно не среди ночи подняли, деловито, по-мужски протягивает Зна­менскому руку:
   – Гуторская, замзавскладом.
   – У вас есть какие-нибудь соображения о причинах пожара? Такие, что надо проверить немедленно?
   Женщина окидывает пожарище долгим хмурым взгля­дом.
   – Пока соображений нет, – говорит она.
   – Товарищ Стольникова! – зовет Знаменский.
   Та появляется и бросается к Гуторской:
   – Женечка, беда-то какая!..
   – Перестань реветь, – сердито отстраняется Гуторская.
   – Поедемте в управление, ненадолго. Прошу! – Зна­менский приглашает женщин к «рафику». – Вы тоже, – говорит он сторожу.
   – И кофта сгорела! – с новой силой сокрушается Стольникова. – Только-только в «Березке» достала! Су­нула в письменный стол и забыла!
   – Ну знаешь, сгорело гораздо более ценное! – раз­драженно фыркает Гуторская.
   – Само собой! А и кофту тоже до смерти жалко!.. Самая модная, от талии вот такой рукав… – ищет она сочувствия у Пал Палыча.
   …Кибрит, утопая в огромном комбинезоне, отправ­ляется с сотрудниками пожарной службы в глубь сгорев­шего складского помещения.
   Зевака бормочет вслед:
   – Все загасили, одна вонь осталась.
 
   В один из следующих дней Стольникова является на допрос во всеоружии женских прелестей.
   – Вы так переживали, Евдокия Михайловна, а сегод­ня, смотрю, цветете и благоухаете, – с любопытством оглядывает ее Пал Палыч.
   – Ой, до того переживала – не представляете! Столько добра прахом пошло. Тысяч под двести! Как вспомню – так носом хлюпаю! А сегодня подумала: вче­рашний огонь слезами не зальешь. И пошла в парикма­херскую – самое лучшее средство для женщины, если неприятности. Наведешь красоту – и опять вроде жить можно! А плакать… – Кокетливо: – Небось с вами еще наплачусь. Хотя ну ни крошечки не виновата!
   – Боюсь, не совсем так, Евдокия Михайловна. – Зна­менский идет к сейфу и достает пухлую канцелярскую папку. – Жаль портить вам настроение, но вот тут у меня… – Он неторопливо развязывает тесемочки, а Стольникова с испугом ждет. – «Указание о перепланировке дымоходов», – читает Знаменский, перелистывая подшитые бумаги. – «Предписание о заключении электро­проводки в асбестовую изоляцию», «Акт обследования…», «Предупреждение…». Знакомы вам эти документы?
   – Знакомы! – с облегчением подтверждает Стольни­кова. – Пожарный инспектор после каждого обхода ос­тавляет какое-нибудь предписание!
   – А вы не выполняете!
   – Да чтобы выполнить, не то что капитальный ремонт – новые склады надо строить! Со всякими там анализаторами дыма! Написать-то легко!
   – Но если склад сгорел из-за несоблюдения противо­пожарных мер, для вас это обвинение в халатности.
   – И что – под суд?!.. – ужасается Стольникова. – Пал Палыч, миленький, да таких бумажек на каждом складу кипы целые… и на предприятиях тоже! И никому ничего!
   – До первого огня, Евдокия Михайловна. Пока везет. А не повезет да загорится как раз от того, про что вас предупреждали, тут уж… – разводит он руками.
   – Ой, не расстраивайте вы меня, ресницы потекут!
 
   Параллельно сотрудник БХСС Томилин беседует с Гуторской:
   – Значит, склад был самого широкого профиля – от мебели до галантереи. И промтовары из него поступа­ли в специальные магазины для работников вашего ве­домства.
   – Та же система у речников, шахтеров… Прекрасно знаете!
   Гуторская немногословна и начисто лишена непос­редственности, свойственной ее начальнице. Томилину приходится пускаться на мелкие хитрости, чтобы как-то ее расшевелить.
   – Лишний раз уточнить не вредно. Такая служба, куда денешься! Скажите, ваши сотрудники обедали на складе или ходили в какую-нибудь столовую?
   – Да куда там пойдешь?! Вы же видели – кругом пустыри и овраги!
   – Не надо сердиться.
   – Я не сержусь, но я человек деловой, люблю логику и точность. А ваши вопросы бессистемны… и, простите, лишены смысла!
   – Суровая вы женщина!.. – Гуторская отмалчивает­ся. – Ну, тогда поэксплуатируем вас как делового чело­века. – Он разворачивает на столе рулончик плотной бумаги. – Вот схема склада.
 
   В кабинете Знаменского продолжается беседа с заве­дующей складом.
   – Вы такой еще молодой и с виду добрый… А видно, уже зачерствели на своей должности, – укоряет Стольни­кова. – Женщина попала в беду, ей же нужно сочув­ствие!
   – Есть обстоятельство, которое предостерегает меня от поспешного сочувствия, Евдокия Михайловна, – и, помолчав, спрашивает: – Когда ожидалась ревизия?
   Стольникова растерянно хлопает ресницами – не ожидала атаки с этой стороны.
   – Какая ревизия?.. – машинально повторяет она.
   – Обычная, полугодовая.
   – Не понимаю… при чем тут…
   – Ревизия должна была проводиться через два-три дня.
   – Возможно, но… мне же не сообщают… к вам, мол, едет ревизор!
   – Вы заведуете складом четыре года. И ведомствен­ные ревизоры всегда приходили в одни и те же сроки. Я прав?
   – В общем-то, да… – сдается Стольникова. – Но что плохого, Пал Палыч? Подметем загодя двор, в складу приберемся, чтоб легче учитывать. Ревизоры только до­вольны! И начальство… Честно-то, Пал Палыч, кому нужны лишние приключения?
   – А я вот недоволен. Для следователя пожар перед ревизией – вещь подозрительная. Напрашивается мысль о сокрытии каких-нибудь… непорядков.
   – Пал Палыч, миленький! Ведь это ж несчастное совпадение, ничего больше! Клянусь всем святым! – Взгляд у Стольниковой открытый, тон искренний.
   – Мне, Евдокия Михайловна, частенько клянутся, – усмехается Знаменский. – По-разному, конечно. «Провалиться на этом месте», «Чтоб мне счастья не видеть», «Пусть язык отсохнет»… Клянутся жизнью, могилой матери, здоровьем детей. Вы вот – всем святым. А что для вас святое?
   Стольникова воспринимает вопрос с полной серьезностью и после паузы произносит торжественно и про­никновенно:
   – Я клянусь вам любовью самого дорогого для меня человека!
   Закончив разговор со Стольниковой, Знаменский вхо­дит к Томилину.
   – Кончаем, Пал Палыч, – докладывает тот, имея в виду схему склада, испещренную пометками Гуторской.
   Знаменский наклоняется посмотреть.
   – Так-так… Что тут за цифры?
   – Кожаное пальто на меху, Югославия, – комменти­рует Томилин.
   – Можно принять и за шестьдесят восемь, – указы­вает карандашом Знаменский.
   – Под этим номером фен для сушки волос, – дает справку Томилин.
   – Видите, какая разница? – обращается Знаменский к Гуторской.
   – Нет, не вижу разницы. И шестьдесят три сгорело, и шестьдесят восемь сгорело.
   – Все-таки напишите, пожалуйста, рядом поразборчивей, а внизу примечание: «Исправленному шестьдесят три верить» и подпись.
   Гуторская раздраженно фыркает, внося исправление.
   – Соображений о причине пожара у вас не появи­лось?
   – Вряд ли следствие с ними посчитается. Будете ва­лить на нас со Стольниковой – чего-нибудь там не со­блюдали!
   – Мы так кровожадно выглядим? – поражается Зна­менский. Гуторская не отвечает. – Так я вас слушаю, – уже серьезно добавляет он.
   – Да хотя бы молния ударила – вот вам и причина!
   – Отпадает. Мы запрашивали метеосводку.
   – Тогда самое вероятное – кинули окурок. Тлело, тлело, потом занялось. Сколько ни запрещай курить, за грузчиками не уследишь!
   – Простой вариант… Не исключен, но в ряду прочих. Как вы, например, оцениваете тот факт, что склад сго­рел накануне ревизии?
   В отличие от Стольниковой, Гуторская готова к по­добному повороту разговора.
   – Оцениваю с большим сожалением! – чеканит она. – Случись пожар после ревизии, вы бы не задавали таких коварных вопросов! И таким невинным тоном!
 
   Развалины после пожара мрачно чернеют при днев­ном свете. Кибрит и сотрудники пожарной службы осмат­ривают их, фотографируют, берут пробы золы и пепла. Кропотливая, грязная, долгая работа…
 
   У Пал Палыча дошли руки более обстоятельно побе­седовать со сторожем Николашей. Николаша выглядит совсем стариком – понурый, угнетенный чувством своей вины.
   – После работы в тот вечер никто на складе не задер­живался?
   – Не-ет.
   – Может, дневной вахтер?
   – Не-ет. Он меня еще за воротами встречает. Домой спешит, невтерпеж.
   – И ничего примечательного не заметили?
   – Все как обычно… Только вот когда я чаевничать наладился, Гуторская прибежала: чего-то на территории забыла.
   – Минутку. Воду для чая вы где наливали?
   – Я из дому приношу, в термосе. Сладкий, заваренный.
   – Значит, прибежала назад? И сколько пробыла?
   – Минут пять, наверно. Сумку какую-то вынесла.
   – Пока она ходила туда и назад, вы оставались своей вахтерке?
   – Там. Чтоб ей пройти, сигнализацию отключил, по­том врубил обратно. Потом чуток радио послушал – и вдруг начало меня морить… Да ведь как уснул-то – замертво! Рядом огонь ревет, крыша рушится, от дыму не продохнуть, а я сплю! Вы только подумайте!
   – Гуторская термосом не интересовалась? Не брала, например, в руки?
   Сторож таращится в изумлении: экую нелепицу спра­шивает следователь!
   – Да что вы, на кой?! – И возвращается к прежней теме: – Прям наваждение! Вот вы отправляли на алко­голь проверять. Трезвый же я был?
   – Трезвый.
   – Видите как. Не иначе судьба! Мне юрист – рядом живет – сказал, статья есть. – Он тяжко вздыхает. – Статья сто.
   – Да, статья есть… Вспомните, пожалуйста, куда вы отлучались до того, как сон сморил.
   – Никудашеньки!
   – Ошибаетесь.
   – Нет, точно! Заступил на дежурство, пошел доло­житься Евдокии Михайловне…
   – Где она была?
   – В конторке с Гуторской. И больше ни с места. Только, конечно, замок на склад навесил, когда бабы на автобус собрались.
   – Уходили они поодиночке?
   – Нет, гуртом проводил.
   – А раньше, пока докладывались Стольниковой, вах­терку запирали?
   – На пять-то минут?!
   – Так. Пять минут она была безнадзорной!
   – Ну к чему вы это, товарищ следователь?.. Знаю, виноват, сам себя казню. Да еще суд добавит! Старухе каково? Дочерям? Чего уж теперь задавать зряшные-то вопросы!..
   – А того, что остатки вашего чая отданы на анализ. И в них обнаружено крепкое снотворное.
   У ошеломленного сторожа глаза лезут на лоб.
   – Пока об этом никому ни слова, поняли? И давайте думайте, кто мог подсыпать.
   – На кого ж я такое подумаю?!.. Что вы!..
 
   Томин прохаживается у ворот небольшого завода. От­туда появляется группа людей, среди них зевака.
   – Привет огнепоклоннику! Не узнаете?
   – Почему? Узнаю.
   – У меня два-три вопроса.
   – Хоть двадцать три!
   – Как вы очутились на пожаре?
   – От приятеля домой чапал. Гляжу – полыхает! По­нятно, завернул.
   – С какой стороны вы приближались?
   – Да там сзади тропка на дорогу выводит. Я по ней.
   – Никого рядом не видали? Не встретили?
   – Откуда? Позднотища же?.. Только подлюга одна подъезжала из интереса. Поглазела, развернулась и уехала. Даже из машины не вылезла! А я вижу – окошко светится, давай в дверь барабанить. Еле сторожа добудился! Начали пожарным звонить, потом барахлишко таскали, боялись – на хибарку его перекинется…
   – Ну-ка поподробней, что за машина, – прерывает его Томин.
 
   У Знаменского собрались Кибрит, Томин и Томилин. Кибрит вооружена актом экспертизы и схемой склада, размеченной сотрудниками пожарной службы.
   – Зинаида, не углубляйся в дебри! – просит Томин.
   – Тебе неинтересно, а я увлеклась. Пожарно-техническая станция меня прямо заворожила!.. Ну ладно, изложу попросту. – Она откладывает акт. – Сначала думали, что пожар в месте наибольшей степени обгорания. Но когда учли все условия, влиявшие на распространение пламени, мнение изменилось. Первоначальный очаг оказался здесь. – Она обводит небольшой участок на пла­не. – Судя по черепкам, тут стояли ящики с посудой и, следовательно, было много упаковочной стружки.
   – Совершенно точно, – поддакивает Томилин, све­ряясь со своей схемой. – Номер семь – чайные сервизы «Весна».
   – А хоть какие-то данные, отчего загорелось, – не терпится Пал Палычу.
   – Кое-какие есть, – небрежно произносит Кибрит, чтобы поэффектней подать новость. – В том месте на бетонном полу найдены следы бензина, – она загибает пальцы, – осколки бутылки и свечной парафин.
   – Так это ж умышленный поджог! – восклицает Зна­менский.
   – Молния… окурок… – вспоминает Томилин в сердцах.
   – Нет, погодите. Получается, плеснули бензину, чир­кнули спичкой и пошли? Заперли горящий склад – и по домам? А сторожа усыпили? Такой вот дружный общий сговор… Как-то странно, братцы!
   – Не обязательно сговор, Пал Палыч, – возражает Кибрит. – В заключении об этом не сказано, но мы много обсуждали… И по расчетам – конечно, предполо­жительным – до ящиков пламя добралось не сразу. Не стану утомлять Шурика подробностями, но могло и двад­цать минут пройти, и даже тридцать, а тогда уже начало разгораться всерьез.
   – То есть можно было чиркнуть спичкой и удрать? Причем еще до конца работы? И при опломбировании ничего не заметили?
   – Да, Пал Палыч.
   – Если расчеты достоверны, снимаю шляпу! – гово­рит Знаменский.
   – Я б в пожарники пошел, пусть меня научат!.. Как будем дело делить? – произносит Томин, обращаясь к коллеге. – Тематика вроде бы хозяйственная – карты в руки БХСС. На чужое мы не посягаем!
   – Мы тоже, – в тон отзывается Томилин. – Если хищение – область моя. Но если воры посторонние – раскланиваюсь и исчезаю со сцены.
   – Пока всем работы хватит. – Пал Палыч хочет, чтобы Томин остался вести расследование. – Давайте малость порассуждаем. Сторож прибыл без четверти семь, как всегда. Тотчас отправился к начальству. Это един­ственные пять-семь минут, когда термос был без при­смотра. Но все это время Гуторская и Стольникова нахо­дились в конторе. Кто подсыпал снотворное?
   – Икс, – говорит Томилин.
   – Он же поджигатель?
   – То ли он, то ли неведомый сообщник.
   – Еще, значит, игрек, – замечает Томин. – Не ис­ключен, между прочим, и зет. Зевака на пожаре – по­мните его? – видел загадочные «Жигули». Подкатили к складу, постояли и умчались. За рулем сидела женщина. Нет-нет, – отзывается Томин на оживление слушателей, – приметы неизвестны. Но сдается мне, сия особа являлась проверить, хорошо ли горит.
   – Шурик, не разводи хитростей на пустом месте! – урезонивает Кибрит. – Женщина помчалась звонить по ноль один.
   – Если бы, Зинаида, если бы! У пожарных четко: все сообщения дежурному параллельно пишутся на магнитофон. И там зафиксирован только звонок сторожа. Этого самого Николаши!
   – Какая модель «Жигулей», твой зевака не разглядел? – спрашивает Томилин.
   – Светлая «двойка», универсал.
   – У складских ни у кого «двойки» нет, – задумчиво произносит Томилин. – А любопытно бы познакомиться с этой дамой.
   – Сомневаюсь, – пожимает плечами Кибрит. – Ну, мне пора.
   – Зиночка, подожди, пожалуйста, – останавливает Знаменский. – Есть одно соображение…
   – Сомневаться вольно во всем, – продолжает между тем Томин. – Я вот возьму и не поверю, что Николашу усыпили!
   – И что предложишь взамен? – живо оборачивается Пал Палыч.
   – Сам намешал дряни в чай. И набивался потом со своим термосом: проверьте, мол, что за жидкость, меня споили, я чистенький!
   – Ты серьезно? – удивляется Кибрит.
   – Нет. Но только потому, что очень он непритворно зевал! А вообще-то ничего нельзя скидывать со счетов. И даму в «Жигулях» тоже. Пламя было яркое, а сколько темного! Каламбур на скорую руку…
   – Не столько темного, сколько пока не доказанно­го, – возражает Томилин.
   – И темного хватает, – поддерживает Томина Пал Палыч. – Я не зачисляю сторожа в иксы и игреки, однако… Предположим, он скрыл визит какого-нибудь дружка. Дружок в тот вечер просто заглянул проведать. Но у него дурная репутация, поэтому лучше умолчать. Между тем дружок незаметно сыпанул в термос сонных порош­ков, потом под храп Николаши появились прочие друж­ки, вывезли со склада все, что понравилось, а для маски­ровки следов учинили пожар. Опровержения будут?
   – Нет, – отвечает за всех Томин. – Правомерная вер­сия. И – благо это по моей части – начинаю изучать Николашину биографию и круг знакомств.
   – Пал Палыч! – Кибрит постукивает по циферблату наручных часов. – Время бежит – что ты хотел?
   – Прежде всего услышать твое личное мнение. – Зна­менский слегка «подлизывается» к ней ввиду предстоя­щей просьбы.
   – Если с женской колокольни, я бы сказала, что этот склад – маленькое бабье царство. Возможны интриги, острая вражда.
   – Однако с юридической колокольни к словам «под­жог» и «ревизия» так и напрашивается слово «хище­ние»! – подхватывает Томилин.
   – Ладно, – заключает Пал Палыч, – проверять бу­дем все: Николашу, вахтера, образ жизни складских ра­ботников, вариант женской мести и тэ дэ и тэ пэ. Но по линии хищения мы плотно упираемся в вопрос о недо­стаче.
   – Документы, естественно, в ажуре, – вздыхает То­милин. – А доказательства огонь скушал. Вот тут и…
   – Может, не совсем скушал? – прерывает Пал Па­лыч. – Ничто не сгорает абсолютно бесследно, а, Зина? Насколько я понимаю, для химика сгоревшая пластмасса все-таки пластмасса, а не кожа и не дерево.
   – Ну, теоретически…
   – А практически? – настаивает Знаменский.
   – Да ведь вам нужно количество! Число предметов!
   – Мы не будем добиваться, восемнадцать шуб спали­ли или девять. Если недостача, то крупная, иначе бы не жгли!
   – Одна шуба или пятьдесят, Зинаида Яновна! – присоединяется Томилин. – В таких пределах можно определить?
   – Н-не знаю… Невероятный объем работы – и на пожарище, и в лаборатории… С ума сойти!..
   – Зиночка, нет таких крепостей!.. Тем более ты на­чальник отделения, можешь добавить еще группу экс­пертов!
   – Пал Палыч, разве моей группы хватит?
   – Зинаида, ты никогда нас не подводила! – напоминает Томин.
   – Прямо беда с вами… – Кибрит встает.
   – Мы договорились? – давит Знаменский.