- Так и будет, - согласилась душа. - Два, один. Вы тоже не спорите. - Вижу достойного противника, - обрадовалась душа. - Разрешите представиться. - Не разрешаю, - быстро подхватил Сурков. - Ха-ха-ха. А вам палец в рот не клади. - Ошибаетесь, - Сурков демонстративно пососал палец. - Два, два. - Этак мы и спорить не начнем. - Мы уже спорим. - Глупый спор. - В споре рождается истина, какой же он глупый? - Хорошо. Тогда представьтесь первым. - Я это право уступлю. - А я его не приму. - А я не буду настаивать. - А я не буду ломаться. - А я не буду бодаться. - А я не буду кусаться. Поупражнявшись сорок минут в казуистике и косноязычии, спорщики выдохлись и лишь ненавистно рассматривали друг друга. Эту идиллию нарушила другая душа, с трудом забравшаяся на облако. Сначала появились ее руки, затем лысая голова, и, наконец, махнув волосатой ногой, на облако упало все остальное. - Пока сюда поднимешься, семь потов сойдет, - душа недовольно разделась, выжала влажную тогу и, что-то бубня под нос, развалилась посредине облака, - Что притихли? Аргументы кончились? - Нет, - хором ответили оппоненты. - То-то и оно. Оба вы - засранцы. Сурков и душа напротив переглянулись. - Да, что смотрите? Вам, скотам, только волю дай - вы любую проблему в тупик загоните. - Но позвольте, - возразила душа. - Не позволю. Вы - интеллигент вшивый и вы - программист хренов. - И вы - инкогнито грубое, - вставила душа напротив. - Я - Иван Иванович, я - депутат. - Депутат чего, извольте узнать? - Ну, уж не начальных классов. - Игорь. Игорь Сурков - программист. - Марк Гаврилович - педагог. - Еврей, - добавил Иван Иванович. - А хоть бы и так. В споре это не аргумент, а в Раю национальных признаков не наблюдаю. - Знаем, - с сожалением согласился Иван Иванович. - Только вот чего не пойму: вас, почему сюда? - Потому же, почему и вас: за порядочность и честность. - Какая там честность, - махнул рукой депутат, - так, пена сплошная. Если церквушку-развалюшку в расчет не брать, однозначно, упекли бы. - И вы еще этим хвастаетесь? - Констатирую, - растянул депутат. - А ты чего молчишь? - обратился он к Суркову. - Пока сказать нечего. - Ну и дурак. Глупо здесь молчать. Вон еврей и тот что-то вякает. - Попрошу не выражаться, - вставил Марк Гаврилович. - О! Я же говорил. - Пока что ваш разговор больше напоминает базарную ругань. - Ха-ха-ха. Ничего, ничего, сынок, мы сейчас на библейские темы съедем, будем о добре и зле говорить. - А я протестую, - возразил Марк Гаврилович. - Протестуешь? А кто тебя будет слушать, протестант? - Иван Иванович свел на лбу брови и стал похож на Брежнева без медалей. - Попрошу без двусмысленности, и вообще, я - против. - Чего ты против? Что тебя задело? - Тема. Общая тема, так нельзя. - Ну, ни хрена себе! - возмутился Иван Иванович. - Сурков, что может быть конкретнее добра и зла? Чего этот педагог кочевряжится? - Общие понятия, - настаивал Марк Гаврилович. - Относительность понятий: что хохлу хорошо, еврею смерть. - Мы не о сале с тобой говорим, - настаивал Иван Иванович. - Добро, оно и в Африке добро. - Послушайте, - перебил Сурков. - Давайте следовать какому-то порядку. Пусть каждый выскажет мнение, а потом будем обсуждать. - Парень дело говорит, - похвалил депутат. - Давай, педагог, выкладывай. - А почему я?! - возмутился Марк Гаврилович. - Ваша тема, вы и приступайте. - Я предложил, мне за смелость надо баллы начислять, а это твой ход. - Не вижу здесь никакой логики. Я другую тему предложу. - Предлагай. - Не буду. - Тьфу, - Иван Иванович повернулся к Суркову, - Молодежь! - А, по-моему, нет ни добра, ни зла. - Смело, - похвалил Иван Иванович. - Что же есть? - И то, и другое. - А как же Бог, как же Дьявол? - Вы, молодой человек, не атеист? - поинтересовался Марк Гаврилович. - Теперь уж точно нет, - заверил Сурков. - А насчет Бога и Дьявола, разве это ни одно и то же? - Ну, ты загнул. Знал я богохульников, но таких!.. - Молодой человек всего лишь хочет сказать, что Бог и Дьявол родственники, - поправил Марк Гаврилович. - А, ну, это все знают, - согласился депутат. - И если их объединить, то добро и зло исчезнет. - Ха-ха. Как же ты их соединишь, сынок? Это тебе не батарейка. - Иван Иванович скрестил растопыренные пальцы. - Не. Не получится. - Вы, молодой человек, когда-нибудь магнит ломали? - поинтересовался Марк Гаврилович. Сурков растерянно пожал плечами: - А при чем здесь... - Видите ли, если разбить намагниченное железо, обратно его прижать можно. Можно, но с трудом. Как бы это? Неестественно. - Хотите сказать, что полюса магнита будут отталкиваться? - Все дело в том, что в магните электроны ориентированы полярно, и магнитное поле имеет свое направление: минус и плюс. - Знаем, знаем! Что ты нам курс физики читаешь? - А после того, как мы его распилим пополам, полярность изменится. - Да ни хрена она не изменится. Такая же и будет. - Ох, депутаты, депутаты - неграмотное детство, деревянные игрушки. - Хочешь сказать, если распилить магнит, полюса в нем поменяются? удивился Иван Иванович. - А вы когда-нибудь пробовали сломанный магнит приставить обратно? - Вот только этим и занимался. Приду в Думу, принесу мешок магнитов, молоток у меня такой черный, наковаленка маленькая. Товарищи депутаты вопросы решают, за страну кровь проливают, а я магниты колю, как орехи, целый день с утра до вечера. - Может, вам в ПТУ объясняли? Может, опыты какие ставили или с учителем физики повезло? - Я два института кончил. Оба хорошо. - Смотрю, вы опять на личности перешли, - заметил Сурков. - Короче ты, интеллигент. - А короче и не бывает. Если есть в мире поле, то после разделения оно будет противоположным, и совсем не значит, что обязано объединиться или не может существовать отдельно. - И не обязано находиться в равновесии, - добавил депутат. - Ты же к этому клонишь, сынок? - К этому, - согласился Сурков. - Если бы так на самом деле и было, не существовало бы ни Ада, ни Рая, ни спора. Не было бы ничего. - А развитие? - Какое развитие? - поинтересовался Марк Гаврилович. - Общее развитие. Должно же что-то развиваться. - Ну, ты, сынок, атеист. Нет никакого развития и быть не могло. Технический прогресс придумал Дьявол, эволюцию - Дарвин, таблицу - Менделеев, а Научный коммунизм - Марк и Энгельс. - Хотите сказать, что все это - полная ерунда? - А ты не видишь? Вокруг посмотри. - Но мы же вставали по утрам, чистили зубы, причесывались, завтракали. - Ну и что? - Как, ну и что? Зачем это все? - Сурков, - укоризненно посмотрел Иван Иванович, - ты же существуешь? - Допустим. - А где же твоя половина? Не надо усложнять. Если бы добро и зло были величинами зависимыми, спора бы вообще не состоялось. К тому же, как ты думаешь, откуда, что бралось? - Как откуда? - не понял Сурков. - Вот подумайте, молодой человек. Если гипотетически всего лишь на секунду забыть, где мы находимся, и только предположить, будто есть всему оборотная сторона, а они, по вашему убеждению, взаимосвязаны и взаимоисключаемы, что же тогда альтернатива жизни, если не смерть? - А вы меня ответами не спрашивайте, - надулся Сурков, - собственные варианты не суйте. - Так его, Сурков, - обрадовался депутат, - по рыжей еврейской морде. Марк Гаврилович обиделся, но в полемику решил не вступать. - Если вы считаете, что жизни должна быть альтернатива, - продолжал Сурков, - то необязательно это будет смерть. Ее отсутствие, я имею в виду жизни, и так достаточная альтернатива. Каждый программист знает, что единица - это сигнал, а ноль - его отсутствие. Информация состоит из нолей и единичек, никто же не ищет альтернативы единицы в минус одном. - Вот именно, Сурков, - потирал руки депутат. - Вот именно, потому что зло это зло, а его отсутствие - есть его отсутствие. Отсутствие добра, зла не означает. Присутствие зла, совсем не следствие, что где-то творится добро. - Думаете, есть маятники, которые раскачиваются в одну сторону? - Нет, - согласился депутат. - Но ты же сам нашел альтернативу жизни в ее отсутствии? - Допустим. - А это значит, что должна быть смерть. Должна быть смерть после жизни, или, по твоим же рассуждениям, никакого смысла в жизни нет. - Никакого смысла в жизни нет, если смерть отсутствует. - Правильно, - согласился депутат, - если бы ты умер, и жизнь твоя прекратилась и не вознеслась на небеса или не провалилась в Ад, никакого смысла в этом не было. - Как это не было? - не понял Сурков. - Альтернативы-то нет! - теряя терпение, повысил голос депутат. - А смерть, что же, по-вашему? - Да, блин, Сурков. Есть жизнь, есть ей альтернатива: смерть или загробная жизнь. Они друг другу противоположности. Они, по твоему же убеждению, друг друга исключают. Сложи обе величины, и от твоей души мокрого места не останется. Я тебя правильно понял? - Не правильно. Кто вам сказал, что существует загробная жизнь? - Как это, кто? Все знают. - Это не совсем так. - Вот это новости, - опешил депутат. - Да, да, - Сурков тянул время, усиленно соображал, но понимал, что заврался. - Где же по-твоему, моя душа, Сурков? Этого педагога? А сам ты как? - Я? Понимаете товарищ депутат... Умер. - Видим, - согласился депутат. - А вы нет. Настало время переглянуться депутату и педагогу. - Там, - Сурков показал под облако, - вас никогда не было. Ваши воспоминания, это игра моего воображение, вы сами, Рай, это облако. Понимаете, я умер и пока мой мозг угасает, он создал множество полноцветных образов таких как Иван Иванович и Марк Гаврилович, Ад и Рай, Господь и Дьявол. - А мы? - Хором спросили педагог и депутат. - Я же сказал вас нет и не было. И не надо на меня обижаться. Просто я, в своем сне, рассказал сновидению, что оно из себя представляет. - То есть, - скривил гримасу депутат, - а как же моя жизнь, смерть, суд? Знаете сколько я вам смогу нарассказать, какие подробности привести? - На что мне ваши подробности, если мой же мозг их и выдумывает? - Вот наглость, а мои мысли? - Хм, - усмехнулся Сурков. - Детский сад ей богу. Он изобразил из левой руки зайца, а правую ладонь оттопырил так, что она отдаленно напоминало хищника с вытянутой мордой. - Здравствуй зайчик. - Здравствуй лиса. - Я от тебя убегу. - А я тебя съем. Как вы думаете, Съест лиса зайца? - Конечно съест, - согласился депутат. - А может не догонит? - предположил педагог. - Вы считаете, что съест, - показал пальцем в депутата Сурков, - вы что, что не догонит, а я сам, еще это не решил. Возможно, заяц съест лису, так на что мне ваши мысли? - Откуда в вас, молодой человек, такое самомнение? Может это вы моя фантазия? Может, это я умер? - Если бы я был вашей фантазией? Вы бы до этого догадались, и уже я морочил вам голову и поверьте не дал повода усомниться, что такой же как вы. - Хотите сказать что когда ваш мозг умрет, мы тоже исчезнем? - Без сомнения. - А альтернатива нашей жизни? - Тут вам не повезло, - вздохнул Сурков. - Альтернатива моей физической жизни будет смерть физическая, а вот альтернативы жизни, моих персонажей, наверное не предвидится. - Но почему? - возмутился Марк Гаврилович. - Не принято, - развел руками Сурков. - Если бы после каждого прочтения Дездемона попадала в Рай, а Отелло в Ад. Оба этих заведения превратились в клубы двойников. Или вы устраиваете поминки при выключении телевизора? Марк Гаврилович засмеялся первым. Иван Иванович хохотал дольше. Он хватался за живот и перебирал пальцами на ногах: - А ведь я тебе, сынок, чуть не поверил. Красивую ты побасенку извлек, но даже, если бы и она проехала, самой сути не изменила. - Почему? - Научись делить мух от котлет. Пойми или запомни: жизнь сама по себе, смерть - сама. В противном случае, не было бы на Земле творящих добро, не было бы и негодяев. Вместе с жизнью рождалась смерть, никто в авариях не погибал, войны приводили бы к взрывам рождаемости, население планеты не увеличивалось. - Нет, молодой человек, - вмешался Марк Гаврилович, - вы нам, что предлагаете поверить в безысходность спора? А души, извольте спросить, куда? - Да, - присоединился Иван Иванович. - Через несколько миллиардов лет Солнце превратится в красный гигант, Земля сгорит, а мы? Ладно мы, нас ты придумал, твоя то собственная душа куда? - Этого я не знаю, и вообще, я вам не ликбез и не церковный кружок. - Хорошо, допустим, молодой человек, вы правы. Допустим, есть связь между дуальными понятиями, и, допустим, добро взаимосвязано со злом. Но количество? Количество добра должно соответствовать размерам или другому соотношению зла, а люди, творящие добро, создают не что иное, как пустоту. - Природа не любит пустоты, сынок. Не любит. Перпетуум-мобиле сегодня не актуален, философский камень никто не ищет. Что на это скажешь? - Я при жизни таких не встречал. - И напрасно, - Марк Гаврилович наставительно вознес палец, - был у нас в школе сторож. Добрейший души человек - золото. - Чем же он прославился? - А денег не брал. - Что? Вообще? - Радикально. Не брал и все, сколько его не просили. - Так это дуралей! - обрадовался Иван Иванович. - Как бы не так. Видели бы вы, как он в шахматы сражался. Ух, - Марк Гаврилович взмахнул рукой, - ну, вылитый Капабланка. - Одно другому не мешает, - посетовал Иван Иванович, - если это паранойя, так он запросто мог в мастера выбиться. Ну, а шизофрению? Ее и невооруженным глазом видать... - Простите, товарищ депутат, - обратился Сурков, - а вы-то, почем знаете? - Знаю, - Иван Иванович изобразил гордый вид, - почти год носил шляпу химзащиты. Пока вы тут спокойно прохлаждались, бдил, так сказать. - Что же происходит с душой, если она заражается? - Болеет. - А вылечить-то ее можно? - нетерпеливо спросил Сурков. - Вам не кажется, коллеги, что вы отвлекаетесь? - напомнил о себе Марк Гаврилович. - Помолчите, педагог. Как, как - душу вылечить? - А чего это ты, сынок, разволновался? Ну-ка, покажи язык? - депутат заглянул Суркову в рот и разочарованно покачал головой. - Нет. У тебя даже "белки" нет. - Да, нет. Я не про себя. Девушка моя в Аду заразилась. - А-а, - протянул Иван Иванович, - ты ей теперь не поможешь. Наверняка, она уже в теле и по поверхности носится. - Зачем? - В Аду грешников не лечат. Кто будет антишизофринин, параноидол и обездушивающее переводить? Ну, если только черт. Ну, если только известный. - А обычные грешники? - Я же тебе сказал, в тело и на поверхность. Там, Сурков, по-прежнему есть больницы и работают врачи. Или ты настаиваешь, что мы не жили? А, Сурков?
* * *
Обещания дуры обязательно сбудутся. Сурков должен был об этом помнить, и ему казалось вдвойне обидным отдавать заработанные баллы депутату и делиться с бесцеремонной Галей. Вкушать ЛБ Сурков не стремился, его дегустационная карта не могла попасть в пробовательную, но проданным ЛБ можно было пополнить счет. А при накоплении определенного количества очков, заявить о сдаче на вид или даже на удостоверение. А там, там можно выяснить, почему он, Сурков, скорее мертв, чем жив, или хотя бы попытаться это сделать. Сурков извлек из аппарата голубую карту и с сожалением прочел текущий остаток: - Практически все сначала. - А я тебя предупреждала, - укоризненно промычала Галя. Не смотря на усердие, она не могла скрыть своего возбуждения. - Помню, - неохотно ответил Сурков. - Будешь в следующий раз знать. - Буду. У тебя-то много очков? Когда шляпу снимешь? - Еще не скоро. - А ЛБ много заказала? Галя пожала плечами, давая понять, что все относительно. - Хоть по полной программе? - Сурков, да какая тебе разница? - Никакой, но если от этого тебя не проколбасит, я расстроюсь. - С какой стати? - Как с какой? Мои ведь очки. - Ох, и скупердяи вы, мужики. - Ох, и прилипалы вы, женщины. - Не знаю, что ты имеешь в виду, но молиться теперь придется. - Я это уже понял. - Давай пока разучим "Господи, спаси", "Отче наш" и "Боже, царя храни". - Боже, Суркова храни, - басом запел Сурков. - Клоун, - констатировала Галя. - Просто дурик. Скажи, Галь, а почему надо Господа славить? Почему нельзя славить, скажем, Суркова? - Славь, кто же тебе мешает? Только очки за это не идут. - А если тебя? - Не думай, что я поделюсь своими очками за фальшивый, льстивый куплетик. - Галь, скажи, неужели Всевышний не видит того, что даже тебе очевидно. - Что значит, даже тебе? Ты меня за дуру принимаешь? - Нет, что ты? Просто это очевидный факт, я подумал... - Дурак ты, ваше благородие. Очевидный факт, что ЛБ безгранична и бесплатна. А псалмы ты поешь, потому что входишь с Богом в договорные отношения. - И чем больше пою, тем больше получаю ЛБ. - Да, это как на Земле, чтобы порядка было больше. - Скажи, Галь, а это правда, что в Раю был ужасный бардак? - Еще какой. Я в самый последний момент сюда попала, но и мне хватило по полной программе. - А ты ЛБ пробовала? - Конечно. - И как тебе? - Кайф. - Неужели настолько? - Сурков, ты когда-нибудь занимался сексом в спортивном самолете, выполняя мертвую петлю? - Нет, но я догадался, как ты сюда попала. - ЛБ - это еще круче. - Хорошо, что ты мне не дала попробовать. - Почему? - Убежден, я бы уже не спрыгнул . - Ерунда. ЛБ - это хорошо, никакой ломки, никакой передозировки, просто с ней в кайф. - А без нее? - Не в кайф. Сурков увидел метнувшуюся наискосок тень, и в следующую секунду Галя полетела через него. Облака пару раз перевернулись вокруг, кто-то торопливо
стал извиняться: - Простите, простите, очень спешу. - Куда ты несешься, как угорелый? - возмущалась Галя. - Ты же нас мог на атомы разложить. - Очень извиняюсь. Я тороплюсь. - Попадется тебе РАИшник, будешь знать. - А, - махнула рукой торопливая душа, - мне все равно. - Куда торопишься? - спросил Сурков. - В ОША, - сказала неизвестная душа и, быстро оторвавшись от облака, скрылась за горизонтом. - Что такое ОША? - Сурков задал вопрос, но очень долго не получал ответа. Он повернулся к Галине, как и все земные дуры, стоявшую с открытым ртом. Ее взгляд постепенно становился осмысленным, и через несколько секунд она сказала: - Они объявили набор, вот сволочи. - Кто сволочи? Какой набор? - ОША, Сурков, это объединенная школа ангелов. А этот Святой мчится в приемную комиссию. Нет, все-таки, какие негодяи? Хоть бы объявление дали, - Галина развела руки в стороны, явно собираясь улететь. - Обожди, - Сурков торопливо схватил Галину, - а ты-то куда? - Я, Сурков, всю смерть мечтала получить крылья, так что, прощай. - А как же я? - Да пошел ты, - Галина высвободила руку и исчезла так быстро, как только это может душа. - Нет, я балдею, - вырвалось у Суркова, - у этих, с позволения сказать, Святых, есть элементарное чувство ответственности? Он, глупо хихикая, направился к ближайшей публичке. Взяв молитвенник, Сурков старательно принялся за зубрежку. Занятие его быстро сморило, и, в очередной раз вознесясь до небес, Сурков обнаружил, что сидит рядом с древней старушкой, старательно изучавшей латынь. - Сколько вам лет? - бесцеремонно поинтересовался Сурков. - Вто-рого года я, - гордо ответила бабушка. - Тысяча девятьсот? - не поверил Сурков. - Вто-рого года я, - повысила голос душа. - Скоро на пенсию, - Сурков сочувственно покачал головой. - Ты, са-нок, зря это у-чишь. - Почему? - Ко-му ты соб-рался за-здра-вные петь? - Себе. - В Раю то-кого не де-лают. - А как же надо? Старушка перечисляла местную десятку РайТиВи, но Сурков ее не слушал. Он обдумывал внезапно возникшую идею и, незаметно для себя, стал мурлыкать под нос. Остановило его странное чувство. Суркову показалось, что пенопол растворяется у него под ногами, руки провалились сквозь столешницу, а простите за выражение, зад, киселем расплывается по скамье. - Са-нок! - крикнула старушка. Молнией пронзившая мысль утроила громкость и старания Суркова. Он уже не пел, а рычал. Ураганом выл здравную, самозабвенно славил и просил. Вокруг него собралась стайка любопытных душ, и когда Сурков закончил молитву звучным "Аминь", старушку обдало голубыми брызгами души, разлетающимися по Раю.
Глава 11
Мысль о голоде первой посетила Суркова. Он открыл глаза и увидел мутный потолок с разводами ржавых пятен и сетью мелких трещин в углу. Запах антисептиков, больничного омлета, конфет "Пилот", хруст полиэтилена, шарканье домашних тапочек, гулкое эхо коридора - все это влетело в сознание Суркова, нещадно кружа голову. Он попытался пошевелить рукой, что-то слабо сопротивлялось, какой-то предмет метнулся вправо, звон разбитого стекла. Это просто музыка. Суркову еще никогда не приходилось слышать такого прелестного звука. Еще запахи. Новые, живые. Запах глюкозы и аскорбиновой кислоты и голод, голод, голод. Сурков сел на кровати совершенно голый. До этого он был накрыт одной больничной простыней, теперь она упала на пол, собрав причудливые складки. Длинный коридор, в котором стояла кровать, проворно изогнулся, но Сурков устоял, схватившись за прохладный подоконник. Подоконник. Его край приятно лег в ладонь, как рукоятка спортивного пистолета. Сурков ощутил застывшие капли краски, округлый спил, достаточно неровный, чтобы быть настоящим. Сурков боялся повернуть голову, боялся, потому что уже точно знал, что именно увидит за окном. Он зажмурил глаза так, что в темноте замелькали алые пятна, но уже через несколько мгновений любопытство взяло верх, и он увидел сначала грязное окно, затем пыльную улицу, людей, деревья, машины, небо, солнце. Все это казалось таким реальным, что Сурков закрыл глаза, пугаясь своей догадки. "Неужели это был сон? Неужели мне это все приснилось? Этого не может быть". Мимо него, шаркая о линолеум и тяжело переставляя трубчатые ходули, проплыл преклонного возраста мужчина в полосатом халате. Он что-то проворчал по поводу разбитой капельницы и, обойдя лужу глюкозы, поковылял дальше. Сурков сбросил одну ногу на пол, проделал такую же операцию со второй конечностью. Тело его слушалось. Выглядело оно чужим и казалось онемевшим, но ноги и руки подчинялись голове, и Сурков попытался идти в том же направлении, в котором двигался инвалид в халате. Скорости их были почти равны, но через несколько секунд инвалид оглянулся, вспомнил что-то про свою мать, и тут же исчез, так быстро, как только мог человек на костылях. Сурков преодолел расстояние до ближайшей двери, он и не думал играть в догонялки. Опираясь о зеленую стену и медленно двигаясь дальше, он волочил на резиновой трубке разбитую капельницу. Возле проема он несколько секунд отдохнул и заглянул за косяк. Облаченный в правильные геометрические формы и стандартный белый цвет ему улыбался холодильник ЗИЛ. Такой радостной встречи Сурков не ожидал. Он поздоровался с белым другом, подошел к нему и с вожделением потянулся к никелированной ручке. В этот момент холодильник недовольно дрогнул, изойдя холодной судорогой, громко загудел. - Позволь мне вкусить твои дары? - обратился к холодильнику Сурков. Холодильник ничего не ответил. Сурков понял это как знак одобрения и согласия. Он открыл дверцу и тут же ее закрыл. Минуту спустя, он повторил попытку: снова потянул за ручку, но захлопнуть дверцу не сумел, она лишь чавкнула и отошла назад, оставив узкую полоску света. - Там кто-то есть, - сказал Сурков, разглядывая через щель соблазнительный пакет кефира. - Ох, - всплеснула руками медсестра, обнаружившая на полу голого Суркова. Пока он поворачивал голову, медсестра исчезла, оставив в воздухе запах туалетной воды. - Кто здесь? - недовольно спросил Сурков, уже не помня, к кому обращался. - Добрый доктор, - ответил добрый доктор. Медсестра с круглыми глазами выглядывала из-за плеча в белом халате. Она делала непонятные пасы и шептала в ушко, на которое сползла больничная шапочка. - Вы доктор? - не поверил Сурков. - Да, - улыбнулся польщенный доктор, - доктор Флигель. - Я дома, - устало обрадовался Сурков. - Вы, голубчик, в больнице, - объявил Флигель. - Я хочу есть, а там, - Сурков показал на холодильник, - кто-то живет. - Да? - не поверил доктор. Он обогнул Суркова и шире открыл дверцу. - Он свет зажигает, - Сурков проворно схватил пакет кефира и впился в него зубами. Доктор, оказавшийся очень сильным, отобрал кефир, используя в качестве физической поддержки медсестру. Он уложил Суркова на неизвестно откуда возникшую каталку: - В отделение интенсивной терапии. Перед глазами Суркова замелькали больничные лампы, и, неожиданно для себя, он запел: - Пусть всегда будет солнце!!!
* * *
Флигель измерил давление и, хрустнув липучкой, содрал с руки Суркова черный обод. - С давлением все нормально, - констатировал он, - анализы почти в норме, но это - дело времени. Повышенная пигментация - это побочный эффект от витаминов, так что пусть вас загар не пугает. Постарайтесь избегать ультрафиолета. Крем от солнца - и все придет в норму. Я бы понаблюдал за вами еще пару недель, но, если честно, журналисты ваши одолели. - Они такие же мои, как и ваши. - Я вас не виню. - Еще бы вы меня винили, я сюда не сам пришел. - Знаете, Сурков, - Флигель хихикнул в кулак, - за то время, что вы пробыли здесь, я привлек к нашей клинике внимания больше, чем за все ее существование. Сначала вы были единственным спящим, а затем единственным проснувшимся, так что я вас использовал и могу еще немного потерпеть. - Не надо, прошу вас. - Опасайтесь, Сурков, вы еще не набрались сил, а они вам очень понадобятся. - Вы про журналистов? - Я про вашу дистрофию. Вы, Сурков, похудели на двенадцать килограммов, ваши эритроциты почти вымерли. Когда вы проснулись, у вас были все признаки атеросклероза, вспомните, как вы в холодильник заглядывали? - Грешно смеяться над больными людьми. - Вам придется беречь себя, подумайте об этом. - Когда вы меня выпишите? - Если хотите, я могу сделать это завтра. - Хочу. - Что же, дело ваше. - Скажите, доктор, а продолжений у моего склероза не будет? - Вы не любите новости, Сурков? - Не люблю. - Тогда у вас есть повод для беспокойства. Я надеюсь, вы понимаете, что до того, как ваше тело попало к нам, над ним хорошенько поиздевались. - В каком смысле? - Как бы вам это объяснить? - Флигель тактично покашлял. - Сначала вас пытались разбудить, жгли вам пятки, кололи иголками, били током, но когда это не дало результатов, отвезли в морг. Там работает некто санитар Тимофей, - доктор задумался, подбирая слова, - принеприятнейшая личность, доложу я вам... Больной человек к тому же. - А какое это отношение имеет ко мне? - Он криптоман, - наконец решился Флигель. - Так вот, о чем это я? Ах да. Так вот он-то и обнаружил, что вы теплый. То есть ваша температура выше, чем у ваших соседей. К тому же трупного окоченения не наблюдалось и так далее. Если бы Сурков в данный момент ел или пил, то непременно поперхнулся бы, но вместо этого только отвесил челюсть. - Вы хотите сказать... - Ничего не знаю, - поспешил заверить Флигель, - к тому же, мне эту историю тоже пересказывали, могли приврать. - Я не останусь у вас ни минуты, - выдохнул Сурков через пересохшее горло. - Как вам угодно, - слишком сговорчиво согласился доктор. - А что было потом? - Ничего, привезли вас в реанимацию. Там, правда, сделать ничего не смогли, так что решили положить вас в отдельную палату и поставить капельницу. - Мне, кажется, я проснулся в коридоре? - Да. Вы, Сурков, были очень сговорчивым пациентом, так что вас катали по всему корпусу, пока не забыли в коридоре. - Много бы я еще протянул? - Тяжело сказать, может, пару месяцев, может, пару лет. Если бы дети не вынимали из вашей иглы трубочку, то, наверняка, дольше. - Спасибо вам. - Не стоит благодарностей. - Тогда прощайте. - Я подготовлю документы к трем часам. - Я подожду, - Сурков легко поднялся со стула и пошел к двери, когда он потянул за блестящую ручку, Флигель окликнул его: - Сурков, а вам что-нибудь снилось? - Лучше вам этого не знать, - ответил Сурков и аккуратно закрыл за собой дверь.
* * *
Обещания дуры обязательно сбудутся. Сурков должен был об этом помнить, и ему казалось вдвойне обидным отдавать заработанные баллы депутату и делиться с бесцеремонной Галей. Вкушать ЛБ Сурков не стремился, его дегустационная карта не могла попасть в пробовательную, но проданным ЛБ можно было пополнить счет. А при накоплении определенного количества очков, заявить о сдаче на вид или даже на удостоверение. А там, там можно выяснить, почему он, Сурков, скорее мертв, чем жив, или хотя бы попытаться это сделать. Сурков извлек из аппарата голубую карту и с сожалением прочел текущий остаток: - Практически все сначала. - А я тебя предупреждала, - укоризненно промычала Галя. Не смотря на усердие, она не могла скрыть своего возбуждения. - Помню, - неохотно ответил Сурков. - Будешь в следующий раз знать. - Буду. У тебя-то много очков? Когда шляпу снимешь? - Еще не скоро. - А ЛБ много заказала? Галя пожала плечами, давая понять, что все относительно. - Хоть по полной программе? - Сурков, да какая тебе разница? - Никакой, но если от этого тебя не проколбасит, я расстроюсь. - С какой стати? - Как с какой? Мои ведь очки. - Ох, и скупердяи вы, мужики. - Ох, и прилипалы вы, женщины. - Не знаю, что ты имеешь в виду, но молиться теперь придется. - Я это уже понял. - Давай пока разучим "Господи, спаси", "Отче наш" и "Боже, царя храни". - Боже, Суркова храни, - басом запел Сурков. - Клоун, - констатировала Галя. - Просто дурик. Скажи, Галь, а почему надо Господа славить? Почему нельзя славить, скажем, Суркова? - Славь, кто же тебе мешает? Только очки за это не идут. - А если тебя? - Не думай, что я поделюсь своими очками за фальшивый, льстивый куплетик. - Галь, скажи, неужели Всевышний не видит того, что даже тебе очевидно. - Что значит, даже тебе? Ты меня за дуру принимаешь? - Нет, что ты? Просто это очевидный факт, я подумал... - Дурак ты, ваше благородие. Очевидный факт, что ЛБ безгранична и бесплатна. А псалмы ты поешь, потому что входишь с Богом в договорные отношения. - И чем больше пою, тем больше получаю ЛБ. - Да, это как на Земле, чтобы порядка было больше. - Скажи, Галь, а это правда, что в Раю был ужасный бардак? - Еще какой. Я в самый последний момент сюда попала, но и мне хватило по полной программе. - А ты ЛБ пробовала? - Конечно. - И как тебе? - Кайф. - Неужели настолько? - Сурков, ты когда-нибудь занимался сексом в спортивном самолете, выполняя мертвую петлю? - Нет, но я догадался, как ты сюда попала. - ЛБ - это еще круче. - Хорошо, что ты мне не дала попробовать. - Почему? - Убежден, я бы уже не спрыгнул . - Ерунда. ЛБ - это хорошо, никакой ломки, никакой передозировки, просто с ней в кайф. - А без нее? - Не в кайф. Сурков увидел метнувшуюся наискосок тень, и в следующую секунду Галя полетела через него. Облака пару раз перевернулись вокруг, кто-то торопливо
стал извиняться: - Простите, простите, очень спешу. - Куда ты несешься, как угорелый? - возмущалась Галя. - Ты же нас мог на атомы разложить. - Очень извиняюсь. Я тороплюсь. - Попадется тебе РАИшник, будешь знать. - А, - махнула рукой торопливая душа, - мне все равно. - Куда торопишься? - спросил Сурков. - В ОША, - сказала неизвестная душа и, быстро оторвавшись от облака, скрылась за горизонтом. - Что такое ОША? - Сурков задал вопрос, но очень долго не получал ответа. Он повернулся к Галине, как и все земные дуры, стоявшую с открытым ртом. Ее взгляд постепенно становился осмысленным, и через несколько секунд она сказала: - Они объявили набор, вот сволочи. - Кто сволочи? Какой набор? - ОША, Сурков, это объединенная школа ангелов. А этот Святой мчится в приемную комиссию. Нет, все-таки, какие негодяи? Хоть бы объявление дали, - Галина развела руки в стороны, явно собираясь улететь. - Обожди, - Сурков торопливо схватил Галину, - а ты-то куда? - Я, Сурков, всю смерть мечтала получить крылья, так что, прощай. - А как же я? - Да пошел ты, - Галина высвободила руку и исчезла так быстро, как только это может душа. - Нет, я балдею, - вырвалось у Суркова, - у этих, с позволения сказать, Святых, есть элементарное чувство ответственности? Он, глупо хихикая, направился к ближайшей публичке. Взяв молитвенник, Сурков старательно принялся за зубрежку. Занятие его быстро сморило, и, в очередной раз вознесясь до небес, Сурков обнаружил, что сидит рядом с древней старушкой, старательно изучавшей латынь. - Сколько вам лет? - бесцеремонно поинтересовался Сурков. - Вто-рого года я, - гордо ответила бабушка. - Тысяча девятьсот? - не поверил Сурков. - Вто-рого года я, - повысила голос душа. - Скоро на пенсию, - Сурков сочувственно покачал головой. - Ты, са-нок, зря это у-чишь. - Почему? - Ко-му ты соб-рался за-здра-вные петь? - Себе. - В Раю то-кого не де-лают. - А как же надо? Старушка перечисляла местную десятку РайТиВи, но Сурков ее не слушал. Он обдумывал внезапно возникшую идею и, незаметно для себя, стал мурлыкать под нос. Остановило его странное чувство. Суркову показалось, что пенопол растворяется у него под ногами, руки провалились сквозь столешницу, а простите за выражение, зад, киселем расплывается по скамье. - Са-нок! - крикнула старушка. Молнией пронзившая мысль утроила громкость и старания Суркова. Он уже не пел, а рычал. Ураганом выл здравную, самозабвенно славил и просил. Вокруг него собралась стайка любопытных душ, и когда Сурков закончил молитву звучным "Аминь", старушку обдало голубыми брызгами души, разлетающимися по Раю.
Глава 11
Мысль о голоде первой посетила Суркова. Он открыл глаза и увидел мутный потолок с разводами ржавых пятен и сетью мелких трещин в углу. Запах антисептиков, больничного омлета, конфет "Пилот", хруст полиэтилена, шарканье домашних тапочек, гулкое эхо коридора - все это влетело в сознание Суркова, нещадно кружа голову. Он попытался пошевелить рукой, что-то слабо сопротивлялось, какой-то предмет метнулся вправо, звон разбитого стекла. Это просто музыка. Суркову еще никогда не приходилось слышать такого прелестного звука. Еще запахи. Новые, живые. Запах глюкозы и аскорбиновой кислоты и голод, голод, голод. Сурков сел на кровати совершенно голый. До этого он был накрыт одной больничной простыней, теперь она упала на пол, собрав причудливые складки. Длинный коридор, в котором стояла кровать, проворно изогнулся, но Сурков устоял, схватившись за прохладный подоконник. Подоконник. Его край приятно лег в ладонь, как рукоятка спортивного пистолета. Сурков ощутил застывшие капли краски, округлый спил, достаточно неровный, чтобы быть настоящим. Сурков боялся повернуть голову, боялся, потому что уже точно знал, что именно увидит за окном. Он зажмурил глаза так, что в темноте замелькали алые пятна, но уже через несколько мгновений любопытство взяло верх, и он увидел сначала грязное окно, затем пыльную улицу, людей, деревья, машины, небо, солнце. Все это казалось таким реальным, что Сурков закрыл глаза, пугаясь своей догадки. "Неужели это был сон? Неужели мне это все приснилось? Этого не может быть". Мимо него, шаркая о линолеум и тяжело переставляя трубчатые ходули, проплыл преклонного возраста мужчина в полосатом халате. Он что-то проворчал по поводу разбитой капельницы и, обойдя лужу глюкозы, поковылял дальше. Сурков сбросил одну ногу на пол, проделал такую же операцию со второй конечностью. Тело его слушалось. Выглядело оно чужим и казалось онемевшим, но ноги и руки подчинялись голове, и Сурков попытался идти в том же направлении, в котором двигался инвалид в халате. Скорости их были почти равны, но через несколько секунд инвалид оглянулся, вспомнил что-то про свою мать, и тут же исчез, так быстро, как только мог человек на костылях. Сурков преодолел расстояние до ближайшей двери, он и не думал играть в догонялки. Опираясь о зеленую стену и медленно двигаясь дальше, он волочил на резиновой трубке разбитую капельницу. Возле проема он несколько секунд отдохнул и заглянул за косяк. Облаченный в правильные геометрические формы и стандартный белый цвет ему улыбался холодильник ЗИЛ. Такой радостной встречи Сурков не ожидал. Он поздоровался с белым другом, подошел к нему и с вожделением потянулся к никелированной ручке. В этот момент холодильник недовольно дрогнул, изойдя холодной судорогой, громко загудел. - Позволь мне вкусить твои дары? - обратился к холодильнику Сурков. Холодильник ничего не ответил. Сурков понял это как знак одобрения и согласия. Он открыл дверцу и тут же ее закрыл. Минуту спустя, он повторил попытку: снова потянул за ручку, но захлопнуть дверцу не сумел, она лишь чавкнула и отошла назад, оставив узкую полоску света. - Там кто-то есть, - сказал Сурков, разглядывая через щель соблазнительный пакет кефира. - Ох, - всплеснула руками медсестра, обнаружившая на полу голого Суркова. Пока он поворачивал голову, медсестра исчезла, оставив в воздухе запах туалетной воды. - Кто здесь? - недовольно спросил Сурков, уже не помня, к кому обращался. - Добрый доктор, - ответил добрый доктор. Медсестра с круглыми глазами выглядывала из-за плеча в белом халате. Она делала непонятные пасы и шептала в ушко, на которое сползла больничная шапочка. - Вы доктор? - не поверил Сурков. - Да, - улыбнулся польщенный доктор, - доктор Флигель. - Я дома, - устало обрадовался Сурков. - Вы, голубчик, в больнице, - объявил Флигель. - Я хочу есть, а там, - Сурков показал на холодильник, - кто-то живет. - Да? - не поверил доктор. Он обогнул Суркова и шире открыл дверцу. - Он свет зажигает, - Сурков проворно схватил пакет кефира и впился в него зубами. Доктор, оказавшийся очень сильным, отобрал кефир, используя в качестве физической поддержки медсестру. Он уложил Суркова на неизвестно откуда возникшую каталку: - В отделение интенсивной терапии. Перед глазами Суркова замелькали больничные лампы, и, неожиданно для себя, он запел: - Пусть всегда будет солнце!!!
* * *
Флигель измерил давление и, хрустнув липучкой, содрал с руки Суркова черный обод. - С давлением все нормально, - констатировал он, - анализы почти в норме, но это - дело времени. Повышенная пигментация - это побочный эффект от витаминов, так что пусть вас загар не пугает. Постарайтесь избегать ультрафиолета. Крем от солнца - и все придет в норму. Я бы понаблюдал за вами еще пару недель, но, если честно, журналисты ваши одолели. - Они такие же мои, как и ваши. - Я вас не виню. - Еще бы вы меня винили, я сюда не сам пришел. - Знаете, Сурков, - Флигель хихикнул в кулак, - за то время, что вы пробыли здесь, я привлек к нашей клинике внимания больше, чем за все ее существование. Сначала вы были единственным спящим, а затем единственным проснувшимся, так что я вас использовал и могу еще немного потерпеть. - Не надо, прошу вас. - Опасайтесь, Сурков, вы еще не набрались сил, а они вам очень понадобятся. - Вы про журналистов? - Я про вашу дистрофию. Вы, Сурков, похудели на двенадцать килограммов, ваши эритроциты почти вымерли. Когда вы проснулись, у вас были все признаки атеросклероза, вспомните, как вы в холодильник заглядывали? - Грешно смеяться над больными людьми. - Вам придется беречь себя, подумайте об этом. - Когда вы меня выпишите? - Если хотите, я могу сделать это завтра. - Хочу. - Что же, дело ваше. - Скажите, доктор, а продолжений у моего склероза не будет? - Вы не любите новости, Сурков? - Не люблю. - Тогда у вас есть повод для беспокойства. Я надеюсь, вы понимаете, что до того, как ваше тело попало к нам, над ним хорошенько поиздевались. - В каком смысле? - Как бы вам это объяснить? - Флигель тактично покашлял. - Сначала вас пытались разбудить, жгли вам пятки, кололи иголками, били током, но когда это не дало результатов, отвезли в морг. Там работает некто санитар Тимофей, - доктор задумался, подбирая слова, - принеприятнейшая личность, доложу я вам... Больной человек к тому же. - А какое это отношение имеет ко мне? - Он криптоман, - наконец решился Флигель. - Так вот, о чем это я? Ах да. Так вот он-то и обнаружил, что вы теплый. То есть ваша температура выше, чем у ваших соседей. К тому же трупного окоченения не наблюдалось и так далее. Если бы Сурков в данный момент ел или пил, то непременно поперхнулся бы, но вместо этого только отвесил челюсть. - Вы хотите сказать... - Ничего не знаю, - поспешил заверить Флигель, - к тому же, мне эту историю тоже пересказывали, могли приврать. - Я не останусь у вас ни минуты, - выдохнул Сурков через пересохшее горло. - Как вам угодно, - слишком сговорчиво согласился доктор. - А что было потом? - Ничего, привезли вас в реанимацию. Там, правда, сделать ничего не смогли, так что решили положить вас в отдельную палату и поставить капельницу. - Мне, кажется, я проснулся в коридоре? - Да. Вы, Сурков, были очень сговорчивым пациентом, так что вас катали по всему корпусу, пока не забыли в коридоре. - Много бы я еще протянул? - Тяжело сказать, может, пару месяцев, может, пару лет. Если бы дети не вынимали из вашей иглы трубочку, то, наверняка, дольше. - Спасибо вам. - Не стоит благодарностей. - Тогда прощайте. - Я подготовлю документы к трем часам. - Я подожду, - Сурков легко поднялся со стула и пошел к двери, когда он потянул за блестящую ручку, Флигель окликнул его: - Сурков, а вам что-нибудь снилось? - Лучше вам этого не знать, - ответил Сурков и аккуратно закрыл за собой дверь.