– Это может вы не от меня, а от горничной, от Аньки триппер получили, почему именно от меня? – обиженно фыркнула Зинаида, – вы сперва разберитесь в ваших половых отношениях, мужчина, а потом наезжайте.
– Moi et mademoiselle Anna, nous avais seulement le sexe orales, – с сухой иронией возразил жене Иван Иванович, – et la medecine ne connait pas les cas de gonoreya orales, chere Madame.
– Не знаю я, где вы своей гонореей заразились, может и в Китае китайскую гонорею подцепили, откуда мне знать, а теперь вот наезжаете, – обиделась Зина и повернувшись на каблуках, ушла на свою половину дворца.
– Коля, отвези нашу горничную Анну в хороший частный ка-ве-де, – Иван Иваныч отдавал распоряжения своему секретарю-порученцу, – а еще узнай, кто был у Зинки в последний раз и пробей пацана по своим данным, кто, откуда, зачем и под кем ходит, сам знаешь… (сноски: "что вы себе позволяете, мадам? вы пускаете к себе ночных гостей, а потом я заболеваю от вас неприличной болезнью" "я и мадмуазель Анна занимались оральным сексом, а медицине не известны случаи оральной гонореи, мадам!")
Во второй половине дня у Ивана Ивановича была важная встреча с Медвединским.
Забились переговорить о делах в Третьяковке. Был как раз понедельник, в Государственной Третьяковской Галерее для всех выходной, а для больших государственных мужей – день эксклюзивных экскурсий.
Иван Иванович любил, чтобы ему поставили кресло напротив Левитановского "Вечернего звона" или напротив его любимой картины "Христос в пустыне" Крамского, и чтобы затворили все двери и не мешали, покуда он сам не решит, что насмотрелся вдоволь.
На этот раз по просьбе Ивана Ивановича администрация распорядилась, чтобы поставили два кресла в зале Шишкина напротив "Утра в сосновом лесу". Одно кресло для Ивана Ивановича и одно для Медвединского.
– Пора мне на твоем телевидении порядок наводить, – сказал Иван Иванович.
– Чего это так ты на телевидение осерчал? – удивился Медвединский.
– Эти твои все Лагутин, Погребайло, Брэм, они доиграются, а ты же должен брать дрын и дрыном, и дрыном их рихтовать, ты же бугор, – сердился Иван Иванович.
– Ну, бугром над ними Вездеславинский, – пожав плечами, фыркнул Медвединский.
– И этот тоже доиграется, – пообещал Иван Иванович, – плохо работают.
– Исправим, – заверил патрона Медвединский, – все наладим, дай срок.
– И слушай, кто этот Тушников там у вас? – спросил Иван Иванович.
– Не знаю такого, – ответил Медвединский.
– А ты узнай, – настоятельным тоном сказал Иван Иванович, – узнай и разберись.
– Хорошо, – ответил Медвединский и оба принялись смотреть на картину.
Кира и Сережа любили коротать вечера вдвоем – пить чай и смотреть телевизор.
Особенно по пятницам и по субботам. Впрочем, и по воскресеньям – тоже.
Сереже очень нравился бокс со звездами, а Кира была сама не своя от фигурного катания, можешь лишить Киру сладкого, но только дай ей посмотреть фигурное катание, где певец Митя Красивый делает поддержку фигуристке и чемпионке Олимпийских игр Вике Малаевой.
Как только Сережа переехал к Кире жить, он тут же купил ей (а впрочем – им двоим) большой плазменный телевизор на сорок два дюйма и к нему еще домашний кинотеатр звука "сэрраунд стерео" с пятью колонками и собуффером.
Теперь вечера для Киры стали все сплошь счастливыми "до немогу"…
– Что будем сегодня смотреть? – звонила Кира своему Сереже, когда рабочий день начинал уже клониться к своему концу, – может, возьмем в Пятерочке креветок, ты же любишь с пивом, и как раз сегодня твой бокс показывать будут…
Кира загораживала рукой рот с прижатым телефоном, чтобы сослуживицы не заметили ее счастливой улыбки и ее счастливых глаз, когда она разговаривала со своим Сережей.
– Заедешь за мной в семь? Ладно?
И Сережа заезжал.
Свою облезлую белую "девятку" всю в коричневых разводах бугрившийся под краской ржавчины ставил подле "вольво" старшей менеджерши, и Кира была все равно счастлива, потому что на сиденье, на котором ей предстояло ехать домой, всегда лежала красная розочка. И прежде чем сесть, Кира брала растение в руки и спросив кокетливо, – это мне? – звонко целовала своего шофера в щеку.
А вечером они включали свой большой телевизор, Кира накрывала на журнальном столике, придвинутом к дивану, и они, прижавшись друг к дружке, глядели шоу Алины Хованской "Фабрика невест". Глядели и лопали креветок запивая их пивом.
И Кира нежно прижималась к своему Сереже.
– Слушай, а я ведь эту девку на МКАДе подобрал, честное слово! – Сережа тыкал пальцем в экран, – и потом ее до АШАНа довез, а она мне даже ста рублей не дала.
– Наплюй на нее, – утешала любимого Кира, – все они такие эти там на телевидении.
Но когда они переключали канал, и когда на другом канале во весь сорокадюймовый экран лыбился Максим Тушников, Кира ничего не говорила своему Сереже, что знакома с этим товарищем.
Глава четвертая
Сценариста по диалогам нашли среди студентов московского литературного института.
Вернее, он сам нашел Алису.
И у них… И между ними…
Возникла любовь…
Но любви предшествовала работа.
– Ты как добрался до Останкино? – поинтересовалась Алиса.
– Пешкарос, – ответил Вася.
– Я скажу Тине, пусть Аджинджал с Тимуром тебе денег на машину дадут…
Она стала интересоваться всем, что связано с жизнью Васи Баженова, потому что Вася Баженов ее пленил. Ну ведь сама природа требует того, чтобы девушка в свои двадцать три кем бы то ни было пленилась, пускай даже такая круто-навороченная и телевидением замороченная, как Алиска Хованская.
А Васей трудно было не плениться.
Как же!
Собою хорош и пригож, да на язык остер, даром что ли студент литературного института!
Но сперва Вася пленил ее своими диалогами, что исправно писал для нового шоу.
– Это же в тысячу раз лучше того, что Сёма Израйлович писал, – говорила Алиса Тине.
– Ну, – с достоинством отвечала Тина, – а кто его нашел?
Тина правда умалчивала при этом, что во-первых, Вася сам нашел эту работу, просто придя в офис Интер-Медиа – группы с предложением писать тексты для рекламных роликов. А Тина просто оказалась там в этот самый момент и среагировала на красивый славянский экстерьер породистого Васи.
Через час, после собеседования, проходившего в баре "16 тонн", что на улице 1905 года, Вася уже сидел возле компьютера и сочинял первые диалоги к шоу "Бабе 45 баба ягодка опять".
Умолчала Тина и то обстоятельство, что Вася получал не пятьсот с листа, как Сема Израйлович, а всего лишь сотню, а остальное аккуратно поступало Тине в карман на организационные и представительские расходы.
Впервые идея переспать с Васей пришла Алиске в голову, когда они снимали третью серию первого сезона.
– Достоевский придумал для русского языка два новых слова, "штрюцкий" и "стушеваться", – рассказывал ей Вася о своей учебе в литинституте, – а я уже тоже придумал слово для русского языка.
– Какое? – спросила Алиса.
– Пешкарос, – гордо глядя на Алису, ответил Вася, – и слово уже пошло в народ, его схавали, оно вошло в язык.
– Я бы тебя слушала и слушала, – восхищенно глядя на своего сценариста, сказала Алиса, – может, поедем ко мне? Там посидим на кухне, попьем чаю с мартини, поработаем над сценарием…
– Поезжайте-поезжайте, – сально улыбаясь, хихикнула Тина, – мертвым могила, дуракам работа, а молодым – совет да любовь…
– Ну, мы тогда поедем, – крикнула Алиска дежурному администратору, – а вы тут подумайте, какую супер-фишку придумать, чтобы заодно и Максу-Деголясу нос натянуть, очень уж он с рейтингом вылез…
Вообще, покуда Хованская с Васей благополучно предавались в Алискиной спальне радостям узнавания друг друга, Тина вдруг придумала интересный ход.
– Слушайте, робяты! – сама поразившись глубине креативной мыслишки, что пришла ей в ее кудрявую голову, на всю студию закричала Тина, – мы вытащим на шоу Максимову мамашу.
– Чего? – переспросил Тимур.
– Я тут поглядела в досье Тушникова, которое сперла у Лагутина, так там указано, что его мамаше в этом году как раз ровно сорок пять исполняется, поняли к чему я клоню?
– Пригласить мать Тушникова на наше шоу? – начиная понимать тонкий замысел Тины, восторженно воскликнул Тимур.
– И не только пригласить, но и раздеть ее на этом шоу, – заключила Тина, – а когда она разденется на камеру, пригласить в студию ничего не подозревающего Макса Деголяса.
– Ну, ты просто Макиавелли! – прищелкнув языком и повращав зрачками, сказал Тимур, – ты крутая.
– А то, – ответила Тина, – денег давайте, много денег понадобится.
Денег много никогда не бывает.
Beoucoup d'argent – jamais plus rien.
You never may say its too much money.
Но тем не менее, Иван Иванович уже давно достиг того состояния, когда деньги его совершенно перестали интересовать. И вообще ему давно все обрыдло, кроме, пожалуй власти, но которая тоже, кстати говоря, в последнее время стала что-то слишком обременять господина Полугаева.
– Зинаида, в театр! – распорядился Иван Иванович.
Ему нравилось выходить с Зинаидой, нравилось, когда те, кто их не знал, всегда оборачивались на них, настолько экстраординарной парой были они с Зинаидой.
Сам Полугаев был далеко не маленького росточка, не хрен какой-нибудь там, а нормальный мужчина, статный, хорошо сложенный, но рядом с Зинаидой, особенно когда она делала прическу, да вставала на пятнадцать сантиметров патентованного итальянского каблука, Иван Иванович выглядел Пигмеем. Настолько хороша собою была Зинаида во всех двух метрах ее красивого тела.
Ей удивительно шли вечерние платья с открытой спиной. У спортсменки Зины спинка была пряменькая, стройненькая, рельефная. И гордо несла она на длинной шее высокие накруты-навороты в стиле кремлевских парикмахерских восьмидесятых годов а-ля депутатка ХХV-го съезда.
Это Никасик со Славиком так Зине насоветовали, что глупо, когда женщина прячет свое достоинство и желает показаться ниже, чем она есть на самом деле.
– Это сродни тому, как некие лысые мужики зачесывают прядку и трижды зализывают – укладывают ее взад, вперед и по диагонали всей плеши своей, – говорил Зине Никас-Никасик, – а ты наоборот, не сутулься, как это делают высокие женщины и не становись на плоскую подошву, но наоборот, надевай семнадцать сантиметров снизу и накручивай у своей coifuress башню из волос, чтобы тебя отовсюду было видно…
Вобщем, Полугаеву нравилось, что на них с Зиной оборачиваются и даже пялятся, хоть это и… в некотором роде not polite и даже rude to stare. Так на одном очень важном рауте в МИДе на них оглянулся сам Британский премьер-министр, шепнув своему другу Владимиру, – I'm exited.
Но особенно любил Полугаев выходить с Зиной в Большой театр на закрытые для простой публики спектакли, когда Президент приглашал своих германских или английских друзей-партнеров поглядеть Лебединое озеро, и когда ложи и партер занимали люди сплошь из столичной элиты. Тогда Иван Иваныч любил садиться с Зиной не в ложе, что по табели о рангах соответствовала его статусу, но в относительно демократический партер, причем во втором или в третьем ряду. И умиляясь от адажио из первого акта, Иван Иванович не в меньшей степени умилялся тому факту, что сидевшие позади их с Зинаидой людишки, вынуждены были ерзать задницей и вертеть шеей, чтобы разглядеть что-нибудь из-за Зининой прически.
– Зинаида, сегодня в театр! – крикнул Иван Иванович.
Он и хаммер то ей купил не потому, что мода такая, но потому что это был единственно voiture conviendables – единственно подходивший Зинке экипаж.
– А что дают? – поинтересовалась Зинаида.
– Жизнь за царя, – ответил Иван Иваныч, и подумав, добавил, уточняя, – опера русского композитора Глинки.
– А кто будет? – спросила любопытная жена.
– Говорят, Кондолиза Райт с Лавровым обещались ко второму акту подтянуться.
– Мне одеть нечего, – капризно пожаловалась Зина.
– Не одеть, а надеть, – привычно поправил Иван Иванович, – надень бриллиантовое колье и серьги с большими брильянтами, те, что я из Израиля тебе прошлый Новый год привез.
– Под них надо черное, – задумчиво пропела Зина, – с открытой грудью, с большим декольте.
– У тебя сто платьев, – махнул рукой Иван Иванович и пошел к себе на свою половину.
– Мы пробили по базам этого Максима Тушникова, Иван Иванович, – доложил помощник, согнувшись в почтительном полу-поклоне.
– Ну? – не поворачивая головы к вошедшему помощнику, буркнул Полугаев, – и что там у вас по нему?
Кабинетов во дворце было два. Этот, большой, в котором происходила беседа, находился в правом крыле здания на втором его этаже и примыкал к малой ореховой гостиной, что в свою очередь соединялась высокими дверьми с турецкой курительной и с библиотекой.
Большой дворцовый кабинет по трем стенам был оформлен как портретная галерея, где портреты предков Иван Иваныча были составлены шпалерой в стенах орехового дерева, конструкцией и формой панелей своих, повторявших стиль соседней ореховой гостиной, составляя с нею и с примыкающей библиотекой целостный ансамбль дворцового интерьера. Портреты предков и картины баталий, в коих они участвовали, были выполнены художниками во многом по семейным фотографиям, а в некоторых случаях, когда фотографий совершенно дальних предков Полугаева найти не удавалось, выполнялись в форме неких аллегорий. Так пра-прадед Ивана Ивановича Григорий Полугаев, что по рассказам умершей бабушки, был большим драчуном и пьяницей, был изображен в виде празднующего фавна, а другой пра-прадед Ивана Ивановича, что по семейным преданиям воевал в Крымскую и был лично знаком с юным поручиком артиллерии Львом Толстым, был изображен на редуте, с шашкой в руке, увлекающим защитников Севастополя в яростную контратаку.
С предками более позднего, партийно-хозяйственного периода, было проще, и тут Саша Шилов и Никасик Сафронов расстарались, по паспортным фотографиям изображая дедушек, отца и дядьёв Полугаева во всем блеске их военных и статских доблестей.
Особенно удались портреты художнику Шилову. Он написал отца Ивана Ивановича и двух его дядек – Ивана Сергеевича, Петра Сергеевича и Сергея Сергеевича так живо и хорошо, что хоть прикуривай от тех нарисованных сигареток, что они держали в своих нарисованных руках.
– Ну, что там у тебя? – спросил Иван Иванович, доставая из ящика стола коробку с особо ценными сигарами марки "Вегас Робайна", что была создана для особо требовательных поклонников, к которым и принадлежал сам хозяин орехового кабинета – Максим Тушников, родился в восьмидесятом году в Ленинграде, окончил факультет журналистики СпбГУ, работал на Санкт-Петербургском телевидении ведущим собственной программы, потом работал арт-директором ночного клуба "Максим Деголяс", пол-года назад переехал в Москву и работает сейчас на канале у Лагутина. Не женат, имеет мать Веронику Антоновну Тушникову, сорока пяти лет, проживающую в городе Тосно Ленинградской области…
Вероника Антоновна, когда ее спрашивали соседи, – а что это сыночек ваш Максимка редко к вам заезжает? – обычно отвечала, что де, занят сыночек и своих телевизионных дел у него слишком много, чтобы в такие дыры, вроде этого Тосно заезжать.
Жила Вероника Антоновна одна, без мужа в крохотной однокомнатной квартирке, жила на зарплату бухгалтера-продавца маленького писчебумажного магазина. И до пенсии Веронике Антоновне было еще пять долгих лет.
Поэтому, когда к ней сюда в это Богом забытое Тосно приехали администраторы с Московского телевидения, Тина Демарская и Исмаил Гороев и стали предлагать ей сняться в телешоу "Бабе 45 баба ягодка опять", да еще и не бесплатно, а за гонорар, составляющий почти полугодовую зарплату бухгалтера-продавца, Вероника Антоновна очень разволновалась, и решила, что это какое-то тайное проявление о ней заботы ее удачливого сынка Максимки. Просто Максимка сам не счел нужным самолично заехать за ней и предложить эту заманчивую поездку в Москву на телевидение в шоу самой Алисы Хованской.
– Ой, да брось ты, Антоновна, поезжай! – уговаривали ее товарки – такие же бобылки-разводки как и она сама, – бросай все и поезжай в Москву, повидаешься там с Максимкой, денег заработаешь, прославишься на всю Россию, а эта работа наша, не бойся, мы тебя тут прикроем, поработаем за тебя.
Последние сомнения, ехать или не ехать, развеяла обаятельная девушка-администратор Тина, что вручила Веронике Антоновне аванс в сумме пятнадцати тысяч рублей, деньги, которых так недоставало Веронике Антоновне, чтобы после поездки этим летом в Турцию вылезти из долгов и выйти на положительное сальдо в балансе одинокой женщины, живущей без спонсора и без любовника.
Вероника Антоновна хоть и потратилась, хоть и залезла в обременительные для себя долги, но не жалела, что съездила в Турцию, а то как же! Море, благоустроенный отель две звезды, приличная интеллигентная соседка – продавщица из Моршанска, уютный благоустроенный номер с умывальником, пляж всего в двадцати минутах ходьбы от отеля, культурная программа из украинской дискотеки и автобусной экскурсии в старинные пещеры Тенгиза Великого… Ну, и конечно же, романтическое увлечение – украинский красавец – нестарый еще, пятидесятишестилетний Тарас Степанович из города Днепропетровска.
Вобщем, предложение Тины Демарской и ее деньги – оказались весьма кстати.
Решено.
Едем сниматься в программе "Бабе 45 – баба ягодка опять".
Ну и еще один соблазн, а вдруг Тарас Степанович увидит ее в этом шоу и напишет.
Или позвонит?
ГЛАВА ПЯТАЯ
Максим позвонил Зинаиде.
– Ну как? Хочешь, еще раз встретимся?
– Нет, не хочу, ты в этрусскую вазу нассал, Иван Иванович очень ругался…
– Здесь и здесь подписывайте, а еще здесь и вот здесь.
Голова у Вероники Антоновны шла кругом, подписывала какие-то бумажки не читая, а Тина все подсовывала и подсовывала, – вот здесь и здесь еще внизу распишитесь, и на этом договорчике тоже…
Бумаги Тина потом все похватала, посовала в прозрачные конвертики и отдала своей ассистентке Ольке.
Ольку тут в студии все так и кликали – просто Олькой. А уж Олька эти бумажки, все эти договоры, акты и контракты уволокла куда-то, только их Вероника Антоновна и видела.
– А меня не посадят, за то что я подписала? – глупо улыбаясь, вопрошала Вероника Антоновна.
– Нет, не бойтесь, не посадят, – успокаивала ее Тина, – это чисто формальные договоры о том, что вы не против, чтобы сниматься в нашем шоу.
– Я не против, – развела руками Вероника Антоновна.
– Ну, и очень хорошо, – радостно улыбнулась Тина, – доверьтесь нам и расслабьтесь, больше от вас ничего не требуется.
Давненько Вероника Антоновна так не расслаблялась. Какое там в Турции? В Турции разве такой роскоши, и таких угощений, и такого комфорта ей разве предлагали?
Конечно же нет! И кофе здесь подносят, и шоколадки дают, и знаменитости всякие, которых только разве что по телевизору когда увидишь, ходят запросто…
Жалко только что сыночка Максимушки в Москве в это время не оказалось, но Тина Демарская, эта замечательная, эта такая предупредительная девушка, она успокоила, она сказала, что Максим в курсе всех съемок. Что он одобрил и съемку в сауне, и одобрил съемку с написанными диалогами, и даже на съемку топлесс тоже он дал добро. И что когда он приедет из командировки, он сам посмотрит все материалы и если что не так, то вырежет и отредактирует.
– Выписать из Днепропетровска этого вашего бойфрэнда Тараса Степановича? – вскинула тонко-подведенные брови Тина Демарская, – никаких проблем! Если сниметесь с ним в сауне… Не слабо будет?
– Ой, а я и не знаю, – лепетала Вероника Антоновна, – а хорошо ли это?
– Нормально, все снимаются, – успокаивала её Тина, – это же супершоу Бабе 45, баба ягодка опять, тут же все красиво и пикантно.
– А Максимушка в курсе? – снова сомневалась Вероника Антоновна.
– В курсе, в курсе, поехали в студию, отснимем, а потом Максиму покажем, когда он приедет, – успокаивала Тина, – все будет тип-топ, не боись, Вероника!
Алиса с Васей Баженовым сидели в американском торговом центре, что на Красной Пресне. Сидели в баре и пили пиво.
– Хочешь, поедем к моей подруге на Рублевку, там сегодня вечеринка, – заглядывая в грустные Васины глаза, заискивающе выглядывая там ответной заинтересованности, спросила Алиса.
– А скучно не будет? – спросил Вася.
Вася привык к тому, что он гений и что девушки влюбляются в него.
И ему от этого было скучно.
Скучно ему стало и с Алиской.
– А кто будет? – спросил Вася.
– Футболисты и девчонки, – ответила Алиска.
– Поедем, заводи бибику, – милостиво согласился Вася.
Своей бибики у него пока еще не было.
Да и не нужна она ему была. Зачем самому себя утруждать, если влюбленных девчонок с бибиками – миллион.
Футболистов и девчонок было ну просто ОЧЕНЬ много.
Португальская и испанская речь звучали на этом деми-суарэ-деми-барбекю в каждом уголке и в каждом закутке. Порою, Алиске казалось, что все гости – все эти красивые негры-футболисты и их белые подружки, что все это вообще происходит не в России, не в Московской области, а где-то в Перу или в Бразилии, в которых она, впрочем, покуда ни разу еще не бывала.
Тина Демарская, вся мелированная, в блестках карнавального макияжа и в рискованном, но оправданно рискованном для юной особы с хорошей фигуркой платье, встречала гостей, таких показно distangue и подчас, как показалось Алиске – раскованных выпендрёжно decotractee с почерпнутыми из некой журнально-глямурной жизни манерами – целоваться, лобызаться – будто все тут являются друг дружке какими-то латентно-кровными братьями и сестрами.
Были два или три футболиста из клубов премьер – лиги – два чернокожих бразильца и один аргентинец. Были американские журналисты из известных телекомпаний и печатных еженедельников – но какие-то ненастоящие американцы, поддельные, потому как один был китаец по имени Ли, а двое других – поляк и чех – Лех и Иван.
Французов – к которым хозяйка вечеринки питала нескрываемое пристрастие, было немеренно.
Алиска даже запуталась.
Жан-Марк, Жан-Поль, Оливье, Маню, Жильбер, Николя…
Трое из них были богатыми туристами.
Двое работали в посольстве, а один – Кристоф – вообще был с интересной биографией – он был отказник от службы во французской армии и пошел на так называемую альтернативную службу – и можно себе представить – правительство пятой республики послало его в Россию, как в слаборазвитую страну – работать в одном из совместных франко-российских предприятий. А таким венчурным предприятием в Москве оказалась для него одна из музыкальных радиостанций, где Кристоф работал теперь агентом по связям с общественностью. Вместо службы в армии – пи-ар-мэном.
Васю Алиска куда-то сразу потеряла.
– Васю Баженова не видели? – спрашивала Алиска. – non, mademoiselle, ne voi pas, – слышала она в ответ.
И вместо Васиных поцелуев и объятий, Алиске везде на каждом шагу подсовывали бокалы с шампанским или стаканы с виски.
Футболист-легионер из премьер-лиги по имени Жан-Кристоф прилип к Алиске и явно пытался ее напоить.
Из-за нее даже произошло некое соперничество, напоить Алиску хотел еще и Алехандро Гонзалез – аргентинец, торговавший в Москве мороженым мясом и автомобилями марки Фольксваген-жук бразильской сборки.
– У тебя в твоей Финляндии есть парень, который тоже занимается мясным или автомобильным бизнесом? – переспросил Алехандро Гонзалезо, когда на своем адаптированном французском Алиса попыталась рассказать иностранцу о своей жизни в Хельсинки.
– Да, у меня есть парень, его зовут Вася Баженов, он писатель, но я его где-то потеряла, – пьяно лопотала Алиска, покуда то Алехандро Гонзалез, то Жан-Кристов поочередно пытались залезть к ней под платье.
Танцевали везде.
И на краю бассейна – и в оранжерее, и на террасе.
Музыка была так называемая – "живая" – хороший ресторанный оркестр, который умел играть всё – любую музыку от Вагнера и Чайковского – до ламбады, самбы, мамбы и рок-н-ролла.
Когда заиграли знаменитую тему "Отель Калифорния", Кристоф опередил замешкавшегося Алехандро и пригласил Алиску на танец.
Алиске не нравилась его манера подпевать – причем подпевать в самое ухо.
– Ин э дарк дезерт хайвэй – кул винд ин май хэйр…
Алиска положила свои ладошки на грудь партнера таким образом чтобы контролировать дистанцию.
– Велкам ту зэ хоутэл Калифорния, сач э ловли плэйс…
Пел Жан-Кристоф, стараясь таким образом очаровать свою партнершу.
Но она не очаровывалась, а упиралась в грудь Кристофа ладошками, когда он приближал свои губы к ее губам.
– Такая длинная песня, – посетовала Алиса, ища глазами своего Васю.
А Алехандро Гонзалез тем временем заинтересовался хозяйкой вечеринки – Тиной Демарской и пытался увлечь ее в кулуары. Но Тина была здесь со своим женихом – с Борисом. И должна была себя блюсти.
Про Бориса все острили, обыгрывая тему из рекламы кошачьего корма – де Борис – это тот самый кот, что поев рекламируемой кошачьей смеси – выделывает любые кульбиты и ученые трюки, достойные самых умных домашних животных. Борис не обижался. А чего обижаться – физические факты Борисовой экзистенции сами за себя говорили – Мерседес с четырьмя глазами, отдых с Тиной в Мексике, где они с аквалангом ныряли, свой жеребец по кличке Арабеск в Лобнинских конюшнях, четырехместный самолет "Цессна" на частном аэродроме в Тушино, квартира на Филях, коттедж в Кратово – и еще черта в ступе. За такого кота не стыдно и замуж.
– Moi et mademoiselle Anna, nous avais seulement le sexe orales, – с сухой иронией возразил жене Иван Иванович, – et la medecine ne connait pas les cas de gonoreya orales, chere Madame.
– Не знаю я, где вы своей гонореей заразились, может и в Китае китайскую гонорею подцепили, откуда мне знать, а теперь вот наезжаете, – обиделась Зина и повернувшись на каблуках, ушла на свою половину дворца.
– Коля, отвези нашу горничную Анну в хороший частный ка-ве-де, – Иван Иваныч отдавал распоряжения своему секретарю-порученцу, – а еще узнай, кто был у Зинки в последний раз и пробей пацана по своим данным, кто, откуда, зачем и под кем ходит, сам знаешь… (сноски: "что вы себе позволяете, мадам? вы пускаете к себе ночных гостей, а потом я заболеваю от вас неприличной болезнью" "я и мадмуазель Анна занимались оральным сексом, а медицине не известны случаи оральной гонореи, мадам!")
***
Во второй половине дня у Ивана Ивановича была важная встреча с Медвединским.
Забились переговорить о делах в Третьяковке. Был как раз понедельник, в Государственной Третьяковской Галерее для всех выходной, а для больших государственных мужей – день эксклюзивных экскурсий.
Иван Иванович любил, чтобы ему поставили кресло напротив Левитановского "Вечернего звона" или напротив его любимой картины "Христос в пустыне" Крамского, и чтобы затворили все двери и не мешали, покуда он сам не решит, что насмотрелся вдоволь.
На этот раз по просьбе Ивана Ивановича администрация распорядилась, чтобы поставили два кресла в зале Шишкина напротив "Утра в сосновом лесу". Одно кресло для Ивана Ивановича и одно для Медвединского.
– Пора мне на твоем телевидении порядок наводить, – сказал Иван Иванович.
– Чего это так ты на телевидение осерчал? – удивился Медвединский.
– Эти твои все Лагутин, Погребайло, Брэм, они доиграются, а ты же должен брать дрын и дрыном, и дрыном их рихтовать, ты же бугор, – сердился Иван Иванович.
– Ну, бугром над ними Вездеславинский, – пожав плечами, фыркнул Медвединский.
– И этот тоже доиграется, – пообещал Иван Иванович, – плохо работают.
– Исправим, – заверил патрона Медвединский, – все наладим, дай срок.
– И слушай, кто этот Тушников там у вас? – спросил Иван Иванович.
– Не знаю такого, – ответил Медвединский.
– А ты узнай, – настоятельным тоном сказал Иван Иванович, – узнай и разберись.
– Хорошо, – ответил Медвединский и оба принялись смотреть на картину.
***
Кира и Сережа любили коротать вечера вдвоем – пить чай и смотреть телевизор.
Особенно по пятницам и по субботам. Впрочем, и по воскресеньям – тоже.
Сереже очень нравился бокс со звездами, а Кира была сама не своя от фигурного катания, можешь лишить Киру сладкого, но только дай ей посмотреть фигурное катание, где певец Митя Красивый делает поддержку фигуристке и чемпионке Олимпийских игр Вике Малаевой.
Как только Сережа переехал к Кире жить, он тут же купил ей (а впрочем – им двоим) большой плазменный телевизор на сорок два дюйма и к нему еще домашний кинотеатр звука "сэрраунд стерео" с пятью колонками и собуффером.
Теперь вечера для Киры стали все сплошь счастливыми "до немогу"…
– Что будем сегодня смотреть? – звонила Кира своему Сереже, когда рабочий день начинал уже клониться к своему концу, – может, возьмем в Пятерочке креветок, ты же любишь с пивом, и как раз сегодня твой бокс показывать будут…
Кира загораживала рукой рот с прижатым телефоном, чтобы сослуживицы не заметили ее счастливой улыбки и ее счастливых глаз, когда она разговаривала со своим Сережей.
– Заедешь за мной в семь? Ладно?
И Сережа заезжал.
Свою облезлую белую "девятку" всю в коричневых разводах бугрившийся под краской ржавчины ставил подле "вольво" старшей менеджерши, и Кира была все равно счастлива, потому что на сиденье, на котором ей предстояло ехать домой, всегда лежала красная розочка. И прежде чем сесть, Кира брала растение в руки и спросив кокетливо, – это мне? – звонко целовала своего шофера в щеку.
А вечером они включали свой большой телевизор, Кира накрывала на журнальном столике, придвинутом к дивану, и они, прижавшись друг к дружке, глядели шоу Алины Хованской "Фабрика невест". Глядели и лопали креветок запивая их пивом.
И Кира нежно прижималась к своему Сереже.
– Слушай, а я ведь эту девку на МКАДе подобрал, честное слово! – Сережа тыкал пальцем в экран, – и потом ее до АШАНа довез, а она мне даже ста рублей не дала.
– Наплюй на нее, – утешала любимого Кира, – все они такие эти там на телевидении.
Но когда они переключали канал, и когда на другом канале во весь сорокадюймовый экран лыбился Максим Тушников, Кира ничего не говорила своему Сереже, что знакома с этим товарищем.
***
Глава четвертая
Сценариста по диалогам нашли среди студентов московского литературного института.
Вернее, он сам нашел Алису.
И у них… И между ними…
Возникла любовь…
Но любви предшествовала работа.
– Ты как добрался до Останкино? – поинтересовалась Алиса.
– Пешкарос, – ответил Вася.
– Я скажу Тине, пусть Аджинджал с Тимуром тебе денег на машину дадут…
Она стала интересоваться всем, что связано с жизнью Васи Баженова, потому что Вася Баженов ее пленил. Ну ведь сама природа требует того, чтобы девушка в свои двадцать три кем бы то ни было пленилась, пускай даже такая круто-навороченная и телевидением замороченная, как Алиска Хованская.
А Васей трудно было не плениться.
Как же!
Собою хорош и пригож, да на язык остер, даром что ли студент литературного института!
Но сперва Вася пленил ее своими диалогами, что исправно писал для нового шоу.
– Это же в тысячу раз лучше того, что Сёма Израйлович писал, – говорила Алиса Тине.
– Ну, – с достоинством отвечала Тина, – а кто его нашел?
Тина правда умалчивала при этом, что во-первых, Вася сам нашел эту работу, просто придя в офис Интер-Медиа – группы с предложением писать тексты для рекламных роликов. А Тина просто оказалась там в этот самый момент и среагировала на красивый славянский экстерьер породистого Васи.
Через час, после собеседования, проходившего в баре "16 тонн", что на улице 1905 года, Вася уже сидел возле компьютера и сочинял первые диалоги к шоу "Бабе 45 баба ягодка опять".
Умолчала Тина и то обстоятельство, что Вася получал не пятьсот с листа, как Сема Израйлович, а всего лишь сотню, а остальное аккуратно поступало Тине в карман на организационные и представительские расходы.
Впервые идея переспать с Васей пришла Алиске в голову, когда они снимали третью серию первого сезона.
– Достоевский придумал для русского языка два новых слова, "штрюцкий" и "стушеваться", – рассказывал ей Вася о своей учебе в литинституте, – а я уже тоже придумал слово для русского языка.
– Какое? – спросила Алиса.
– Пешкарос, – гордо глядя на Алису, ответил Вася, – и слово уже пошло в народ, его схавали, оно вошло в язык.
– Я бы тебя слушала и слушала, – восхищенно глядя на своего сценариста, сказала Алиса, – может, поедем ко мне? Там посидим на кухне, попьем чаю с мартини, поработаем над сценарием…
– Поезжайте-поезжайте, – сально улыбаясь, хихикнула Тина, – мертвым могила, дуракам работа, а молодым – совет да любовь…
– Ну, мы тогда поедем, – крикнула Алиска дежурному администратору, – а вы тут подумайте, какую супер-фишку придумать, чтобы заодно и Максу-Деголясу нос натянуть, очень уж он с рейтингом вылез…
***
Вообще, покуда Хованская с Васей благополучно предавались в Алискиной спальне радостям узнавания друг друга, Тина вдруг придумала интересный ход.
– Слушайте, робяты! – сама поразившись глубине креативной мыслишки, что пришла ей в ее кудрявую голову, на всю студию закричала Тина, – мы вытащим на шоу Максимову мамашу.
– Чего? – переспросил Тимур.
– Я тут поглядела в досье Тушникова, которое сперла у Лагутина, так там указано, что его мамаше в этом году как раз ровно сорок пять исполняется, поняли к чему я клоню?
– Пригласить мать Тушникова на наше шоу? – начиная понимать тонкий замысел Тины, восторженно воскликнул Тимур.
– И не только пригласить, но и раздеть ее на этом шоу, – заключила Тина, – а когда она разденется на камеру, пригласить в студию ничего не подозревающего Макса Деголяса.
– Ну, ты просто Макиавелли! – прищелкнув языком и повращав зрачками, сказал Тимур, – ты крутая.
– А то, – ответила Тина, – денег давайте, много денег понадобится.
***
Денег много никогда не бывает.
Beoucoup d'argent – jamais plus rien.
You never may say its too much money.
Но тем не менее, Иван Иванович уже давно достиг того состояния, когда деньги его совершенно перестали интересовать. И вообще ему давно все обрыдло, кроме, пожалуй власти, но которая тоже, кстати говоря, в последнее время стала что-то слишком обременять господина Полугаева.
– Зинаида, в театр! – распорядился Иван Иванович.
Ему нравилось выходить с Зинаидой, нравилось, когда те, кто их не знал, всегда оборачивались на них, настолько экстраординарной парой были они с Зинаидой.
Сам Полугаев был далеко не маленького росточка, не хрен какой-нибудь там, а нормальный мужчина, статный, хорошо сложенный, но рядом с Зинаидой, особенно когда она делала прическу, да вставала на пятнадцать сантиметров патентованного итальянского каблука, Иван Иванович выглядел Пигмеем. Настолько хороша собою была Зинаида во всех двух метрах ее красивого тела.
Ей удивительно шли вечерние платья с открытой спиной. У спортсменки Зины спинка была пряменькая, стройненькая, рельефная. И гордо несла она на длинной шее высокие накруты-навороты в стиле кремлевских парикмахерских восьмидесятых годов а-ля депутатка ХХV-го съезда.
Это Никасик со Славиком так Зине насоветовали, что глупо, когда женщина прячет свое достоинство и желает показаться ниже, чем она есть на самом деле.
– Это сродни тому, как некие лысые мужики зачесывают прядку и трижды зализывают – укладывают ее взад, вперед и по диагонали всей плеши своей, – говорил Зине Никас-Никасик, – а ты наоборот, не сутулься, как это делают высокие женщины и не становись на плоскую подошву, но наоборот, надевай семнадцать сантиметров снизу и накручивай у своей coifuress башню из волос, чтобы тебя отовсюду было видно…
Вобщем, Полугаеву нравилось, что на них с Зиной оборачиваются и даже пялятся, хоть это и… в некотором роде not polite и даже rude to stare. Так на одном очень важном рауте в МИДе на них оглянулся сам Британский премьер-министр, шепнув своему другу Владимиру, – I'm exited.
Но особенно любил Полугаев выходить с Зиной в Большой театр на закрытые для простой публики спектакли, когда Президент приглашал своих германских или английских друзей-партнеров поглядеть Лебединое озеро, и когда ложи и партер занимали люди сплошь из столичной элиты. Тогда Иван Иваныч любил садиться с Зиной не в ложе, что по табели о рангах соответствовала его статусу, но в относительно демократический партер, причем во втором или в третьем ряду. И умиляясь от адажио из первого акта, Иван Иванович не в меньшей степени умилялся тому факту, что сидевшие позади их с Зинаидой людишки, вынуждены были ерзать задницей и вертеть шеей, чтобы разглядеть что-нибудь из-за Зининой прически.
– Зинаида, сегодня в театр! – крикнул Иван Иванович.
Он и хаммер то ей купил не потому, что мода такая, но потому что это был единственно voiture conviendables – единственно подходивший Зинке экипаж.
– А что дают? – поинтересовалась Зинаида.
– Жизнь за царя, – ответил Иван Иваныч, и подумав, добавил, уточняя, – опера русского композитора Глинки.
– А кто будет? – спросила любопытная жена.
– Говорят, Кондолиза Райт с Лавровым обещались ко второму акту подтянуться.
– Мне одеть нечего, – капризно пожаловалась Зина.
– Не одеть, а надеть, – привычно поправил Иван Иванович, – надень бриллиантовое колье и серьги с большими брильянтами, те, что я из Израиля тебе прошлый Новый год привез.
– Под них надо черное, – задумчиво пропела Зина, – с открытой грудью, с большим декольте.
– У тебя сто платьев, – махнул рукой Иван Иванович и пошел к себе на свою половину.
***
– Мы пробили по базам этого Максима Тушникова, Иван Иванович, – доложил помощник, согнувшись в почтительном полу-поклоне.
– Ну? – не поворачивая головы к вошедшему помощнику, буркнул Полугаев, – и что там у вас по нему?
Кабинетов во дворце было два. Этот, большой, в котором происходила беседа, находился в правом крыле здания на втором его этаже и примыкал к малой ореховой гостиной, что в свою очередь соединялась высокими дверьми с турецкой курительной и с библиотекой.
Большой дворцовый кабинет по трем стенам был оформлен как портретная галерея, где портреты предков Иван Иваныча были составлены шпалерой в стенах орехового дерева, конструкцией и формой панелей своих, повторявших стиль соседней ореховой гостиной, составляя с нею и с примыкающей библиотекой целостный ансамбль дворцового интерьера. Портреты предков и картины баталий, в коих они участвовали, были выполнены художниками во многом по семейным фотографиям, а в некоторых случаях, когда фотографий совершенно дальних предков Полугаева найти не удавалось, выполнялись в форме неких аллегорий. Так пра-прадед Ивана Ивановича Григорий Полугаев, что по рассказам умершей бабушки, был большим драчуном и пьяницей, был изображен в виде празднующего фавна, а другой пра-прадед Ивана Ивановича, что по семейным преданиям воевал в Крымскую и был лично знаком с юным поручиком артиллерии Львом Толстым, был изображен на редуте, с шашкой в руке, увлекающим защитников Севастополя в яростную контратаку.
С предками более позднего, партийно-хозяйственного периода, было проще, и тут Саша Шилов и Никасик Сафронов расстарались, по паспортным фотографиям изображая дедушек, отца и дядьёв Полугаева во всем блеске их военных и статских доблестей.
Особенно удались портреты художнику Шилову. Он написал отца Ивана Ивановича и двух его дядек – Ивана Сергеевича, Петра Сергеевича и Сергея Сергеевича так живо и хорошо, что хоть прикуривай от тех нарисованных сигареток, что они держали в своих нарисованных руках.
– Ну, что там у тебя? – спросил Иван Иванович, доставая из ящика стола коробку с особо ценными сигарами марки "Вегас Робайна", что была создана для особо требовательных поклонников, к которым и принадлежал сам хозяин орехового кабинета – Максим Тушников, родился в восьмидесятом году в Ленинграде, окончил факультет журналистики СпбГУ, работал на Санкт-Петербургском телевидении ведущим собственной программы, потом работал арт-директором ночного клуба "Максим Деголяс", пол-года назад переехал в Москву и работает сейчас на канале у Лагутина. Не женат, имеет мать Веронику Антоновну Тушникову, сорока пяти лет, проживающую в городе Тосно Ленинградской области…
***
Вероника Антоновна, когда ее спрашивали соседи, – а что это сыночек ваш Максимка редко к вам заезжает? – обычно отвечала, что де, занят сыночек и своих телевизионных дел у него слишком много, чтобы в такие дыры, вроде этого Тосно заезжать.
Жила Вероника Антоновна одна, без мужа в крохотной однокомнатной квартирке, жила на зарплату бухгалтера-продавца маленького писчебумажного магазина. И до пенсии Веронике Антоновне было еще пять долгих лет.
Поэтому, когда к ней сюда в это Богом забытое Тосно приехали администраторы с Московского телевидения, Тина Демарская и Исмаил Гороев и стали предлагать ей сняться в телешоу "Бабе 45 баба ягодка опять", да еще и не бесплатно, а за гонорар, составляющий почти полугодовую зарплату бухгалтера-продавца, Вероника Антоновна очень разволновалась, и решила, что это какое-то тайное проявление о ней заботы ее удачливого сынка Максимки. Просто Максимка сам не счел нужным самолично заехать за ней и предложить эту заманчивую поездку в Москву на телевидение в шоу самой Алисы Хованской.
– Ой, да брось ты, Антоновна, поезжай! – уговаривали ее товарки – такие же бобылки-разводки как и она сама, – бросай все и поезжай в Москву, повидаешься там с Максимкой, денег заработаешь, прославишься на всю Россию, а эта работа наша, не бойся, мы тебя тут прикроем, поработаем за тебя.
Последние сомнения, ехать или не ехать, развеяла обаятельная девушка-администратор Тина, что вручила Веронике Антоновне аванс в сумме пятнадцати тысяч рублей, деньги, которых так недоставало Веронике Антоновне, чтобы после поездки этим летом в Турцию вылезти из долгов и выйти на положительное сальдо в балансе одинокой женщины, живущей без спонсора и без любовника.
Вероника Антоновна хоть и потратилась, хоть и залезла в обременительные для себя долги, но не жалела, что съездила в Турцию, а то как же! Море, благоустроенный отель две звезды, приличная интеллигентная соседка – продавщица из Моршанска, уютный благоустроенный номер с умывальником, пляж всего в двадцати минутах ходьбы от отеля, культурная программа из украинской дискотеки и автобусной экскурсии в старинные пещеры Тенгиза Великого… Ну, и конечно же, романтическое увлечение – украинский красавец – нестарый еще, пятидесятишестилетний Тарас Степанович из города Днепропетровска.
Вобщем, предложение Тины Демарской и ее деньги – оказались весьма кстати.
Решено.
Едем сниматься в программе "Бабе 45 – баба ягодка опять".
Ну и еще один соблазн, а вдруг Тарас Степанович увидит ее в этом шоу и напишет.
Или позвонит?
ГЛАВА ПЯТАЯ
Максим позвонил Зинаиде.
– Ну как? Хочешь, еще раз встретимся?
– Нет, не хочу, ты в этрусскую вазу нассал, Иван Иванович очень ругался…
***
– Здесь и здесь подписывайте, а еще здесь и вот здесь.
Голова у Вероники Антоновны шла кругом, подписывала какие-то бумажки не читая, а Тина все подсовывала и подсовывала, – вот здесь и здесь еще внизу распишитесь, и на этом договорчике тоже…
Бумаги Тина потом все похватала, посовала в прозрачные конвертики и отдала своей ассистентке Ольке.
Ольку тут в студии все так и кликали – просто Олькой. А уж Олька эти бумажки, все эти договоры, акты и контракты уволокла куда-то, только их Вероника Антоновна и видела.
– А меня не посадят, за то что я подписала? – глупо улыбаясь, вопрошала Вероника Антоновна.
– Нет, не бойтесь, не посадят, – успокаивала ее Тина, – это чисто формальные договоры о том, что вы не против, чтобы сниматься в нашем шоу.
– Я не против, – развела руками Вероника Антоновна.
– Ну, и очень хорошо, – радостно улыбнулась Тина, – доверьтесь нам и расслабьтесь, больше от вас ничего не требуется.
Давненько Вероника Антоновна так не расслаблялась. Какое там в Турции? В Турции разве такой роскоши, и таких угощений, и такого комфорта ей разве предлагали?
Конечно же нет! И кофе здесь подносят, и шоколадки дают, и знаменитости всякие, которых только разве что по телевизору когда увидишь, ходят запросто…
Жалко только что сыночка Максимушки в Москве в это время не оказалось, но Тина Демарская, эта замечательная, эта такая предупредительная девушка, она успокоила, она сказала, что Максим в курсе всех съемок. Что он одобрил и съемку в сауне, и одобрил съемку с написанными диалогами, и даже на съемку топлесс тоже он дал добро. И что когда он приедет из командировки, он сам посмотрит все материалы и если что не так, то вырежет и отредактирует.
– Выписать из Днепропетровска этого вашего бойфрэнда Тараса Степановича? – вскинула тонко-подведенные брови Тина Демарская, – никаких проблем! Если сниметесь с ним в сауне… Не слабо будет?
– Ой, а я и не знаю, – лепетала Вероника Антоновна, – а хорошо ли это?
– Нормально, все снимаются, – успокаивала её Тина, – это же супершоу Бабе 45, баба ягодка опять, тут же все красиво и пикантно.
– А Максимушка в курсе? – снова сомневалась Вероника Антоновна.
– В курсе, в курсе, поехали в студию, отснимем, а потом Максиму покажем, когда он приедет, – успокаивала Тина, – все будет тип-топ, не боись, Вероника!
***
Алиса с Васей Баженовым сидели в американском торговом центре, что на Красной Пресне. Сидели в баре и пили пиво.
– Хочешь, поедем к моей подруге на Рублевку, там сегодня вечеринка, – заглядывая в грустные Васины глаза, заискивающе выглядывая там ответной заинтересованности, спросила Алиса.
– А скучно не будет? – спросил Вася.
Вася привык к тому, что он гений и что девушки влюбляются в него.
И ему от этого было скучно.
Скучно ему стало и с Алиской.
– А кто будет? – спросил Вася.
– Футболисты и девчонки, – ответила Алиска.
– Поедем, заводи бибику, – милостиво согласился Вася.
Своей бибики у него пока еще не было.
Да и не нужна она ему была. Зачем самому себя утруждать, если влюбленных девчонок с бибиками – миллион.
Футболистов и девчонок было ну просто ОЧЕНЬ много.
Португальская и испанская речь звучали на этом деми-суарэ-деми-барбекю в каждом уголке и в каждом закутке. Порою, Алиске казалось, что все гости – все эти красивые негры-футболисты и их белые подружки, что все это вообще происходит не в России, не в Московской области, а где-то в Перу или в Бразилии, в которых она, впрочем, покуда ни разу еще не бывала.
Тина Демарская, вся мелированная, в блестках карнавального макияжа и в рискованном, но оправданно рискованном для юной особы с хорошей фигуркой платье, встречала гостей, таких показно distangue и подчас, как показалось Алиске – раскованных выпендрёжно decotractee с почерпнутыми из некой журнально-глямурной жизни манерами – целоваться, лобызаться – будто все тут являются друг дружке какими-то латентно-кровными братьями и сестрами.
Были два или три футболиста из клубов премьер – лиги – два чернокожих бразильца и один аргентинец. Были американские журналисты из известных телекомпаний и печатных еженедельников – но какие-то ненастоящие американцы, поддельные, потому как один был китаец по имени Ли, а двое других – поляк и чех – Лех и Иван.
Французов – к которым хозяйка вечеринки питала нескрываемое пристрастие, было немеренно.
Алиска даже запуталась.
Жан-Марк, Жан-Поль, Оливье, Маню, Жильбер, Николя…
Трое из них были богатыми туристами.
Двое работали в посольстве, а один – Кристоф – вообще был с интересной биографией – он был отказник от службы во французской армии и пошел на так называемую альтернативную службу – и можно себе представить – правительство пятой республики послало его в Россию, как в слаборазвитую страну – работать в одном из совместных франко-российских предприятий. А таким венчурным предприятием в Москве оказалась для него одна из музыкальных радиостанций, где Кристоф работал теперь агентом по связям с общественностью. Вместо службы в армии – пи-ар-мэном.
Васю Алиска куда-то сразу потеряла.
– Васю Баженова не видели? – спрашивала Алиска. – non, mademoiselle, ne voi pas, – слышала она в ответ.
И вместо Васиных поцелуев и объятий, Алиске везде на каждом шагу подсовывали бокалы с шампанским или стаканы с виски.
Футболист-легионер из премьер-лиги по имени Жан-Кристоф прилип к Алиске и явно пытался ее напоить.
Из-за нее даже произошло некое соперничество, напоить Алиску хотел еще и Алехандро Гонзалез – аргентинец, торговавший в Москве мороженым мясом и автомобилями марки Фольксваген-жук бразильской сборки.
– У тебя в твоей Финляндии есть парень, который тоже занимается мясным или автомобильным бизнесом? – переспросил Алехандро Гонзалезо, когда на своем адаптированном французском Алиса попыталась рассказать иностранцу о своей жизни в Хельсинки.
– Да, у меня есть парень, его зовут Вася Баженов, он писатель, но я его где-то потеряла, – пьяно лопотала Алиска, покуда то Алехандро Гонзалез, то Жан-Кристов поочередно пытались залезть к ней под платье.
Танцевали везде.
И на краю бассейна – и в оранжерее, и на террасе.
Музыка была так называемая – "живая" – хороший ресторанный оркестр, который умел играть всё – любую музыку от Вагнера и Чайковского – до ламбады, самбы, мамбы и рок-н-ролла.
Когда заиграли знаменитую тему "Отель Калифорния", Кристоф опередил замешкавшегося Алехандро и пригласил Алиску на танец.
Алиске не нравилась его манера подпевать – причем подпевать в самое ухо.
– Ин э дарк дезерт хайвэй – кул винд ин май хэйр…
Алиска положила свои ладошки на грудь партнера таким образом чтобы контролировать дистанцию.
– Велкам ту зэ хоутэл Калифорния, сач э ловли плэйс…
Пел Жан-Кристоф, стараясь таким образом очаровать свою партнершу.
Но она не очаровывалась, а упиралась в грудь Кристофа ладошками, когда он приближал свои губы к ее губам.
– Такая длинная песня, – посетовала Алиса, ища глазами своего Васю.
А Алехандро Гонзалез тем временем заинтересовался хозяйкой вечеринки – Тиной Демарской и пытался увлечь ее в кулуары. Но Тина была здесь со своим женихом – с Борисом. И должна была себя блюсти.
Про Бориса все острили, обыгрывая тему из рекламы кошачьего корма – де Борис – это тот самый кот, что поев рекламируемой кошачьей смеси – выделывает любые кульбиты и ученые трюки, достойные самых умных домашних животных. Борис не обижался. А чего обижаться – физические факты Борисовой экзистенции сами за себя говорили – Мерседес с четырьмя глазами, отдых с Тиной в Мексике, где они с аквалангом ныряли, свой жеребец по кличке Арабеск в Лобнинских конюшнях, четырехместный самолет "Цессна" на частном аэродроме в Тушино, квартира на Филях, коттедж в Кратово – и еще черта в ступе. За такого кота не стыдно и замуж.