Тут же собралась толпа. Двое полицейских, привлеченные шумом, попробовали было проложить себе дорогу в толпе, но им не удалось пробиться сквозь твердо стиснутые плечи, широкие спины, оказавшиеся на пути.
И вдруг, как по волшебству, путь оказался свободен! Метрдотель, поняв свою ошибку, извиняясь, отступил, господин в рединготе перестал наконец защищать инспектора, толпа расступилась, пропустив полицейских, а Ганимар кинулся к столу, за которым сидели шестеро… Но там осталось всего лишь пять человек! Он огляделся… выйти можно было только через дверь!
— Где тот, что сидел на этом месте? — крикнул Ганимар оставшимся, замершим от удивления пятерым. — Вас было шестеро… Где шестой?
— Господин Дестро?
— Да нет! Арсен Люпен!
— Этот господин поднялся наверх, — вмешался подошедший официант.
Ганимар бросился следом. На верхнем этаже располагались кабинеты, и оттуда был выход прямо на бульвар.
— Ищи его теперь, — вздохнул Ганимар. — Он далеко!
Но он не был так уж далеко, всего в каких-нибудь двухстах метрах, катил себе в омнибусе «Площадь Мадлен — Бастилия», запряженном бегущей рысцой тройкой лошадей. Вот омнибус пересек площадь Оперы и удалился по бульвару Капуцинов. На площадке беседовали двое высоких парней в котелках. А на империале, вверху лесенки, дремал маленький человечек: Херлок Шолмс.
Голова его покачивалась из стороны в сторону, и, убаюканный мерным движением экипажа, он вел сам с собой разговор:
— Если б только славный Вильсон мог сейчас меня видеть, как бы он гордился своим коллегой… Ба!.. Едва раздался свист, сразу стало ясно, что партия проиграна. Оставалось лишь последить за выходами из ресторана. Нет, правда, когда имеешь дело с этим чертовым Люпеном, жизнь становится такой интересной!
На конечной остановке Херлок выглянул в окошко и увидел, как Арсен Люпен выходит в сопровождении своих телохранителей. Он даже услышал, как тот шепнул: «На площадь Звезды».
«На площадь Звезды, чудесно, там и встретимся. Уж я-то не опоздаю. Пусть себе садится в фиакр, а я в экипаже поеду за этими двумя».
Эти двое пешком направились на площадь Звезды и позвонили у дверей домика под номером сорок по улице Шальгрен. Уличка была пустынной, извилистой, и Шолмсу удалось спрятаться в углублении между домами.
Отворилось одно из двух окон первого этажа; человек в котелке захлопнул ставни. Над ними тотчас же осветилась фрамуга.
Спустя минут десять в ту же дверь позвонил еще один человек, а за ним — следующий. И наконец, возле дома остановился наемный автомобиль. Шолмс увидел, как из него вышли двое: Арсен Люпен и дама в густой вуали, закутанная в манто.
«Конечно, Белокурая дама», — подумал Шолмс в то время, как автомобиль отъезжал.
Он подождал еще немного, затем приблизился к дому, залез на край оконной рамы и, встав на цыпочки, сквозь фрамугу поглядел в комнату.
Облокотившись о камин, Арсен Люпен оживленно о чем-то говорил. Все остальные внимательно слушали, окружив его. Среди них Шолмс сразу узнал господина в рединготе и ресторанного метрдотеля. Что же до Белокурой дамы, она сидела в кресле к нему спиной.
«Держат совет, — решил он. — Их взволновали события сегодняшнего вечера, и теперь надо высказаться. Эх, взять бы их всех сразу!»
Кто-то из сообщников повернулся к окну — он быстро спрыгнул вниз и отбежал в тень. Из дома вышли господин в рединготе и метрдотель. В тот же момент осветились окна второго этажа, потом кто-то закрыл ставни. И наверху, как и внизу, стало совсем темно.
«Он с ней остался внизу. А двое сообщников живут на втором этаже».
Почти всю ночь он, не шелохнувшись, простоял на страже, опасаясь, что если уйдет, Арсен Люпен снова может исчезнуть. В четыре утра, заметив в конце улицы двух полицейских, он объяснил им, в чем дело, и велел дальше следить за домом.
А сам отправился к Ганимару домой на улицу Перголез и разбудил его.
— Он опять у меня под колпаком.
— Арсен Люпен?
— Да.
— Если под таким же колпаком, как и вечером, лучше мне лечь обратно в постель. Ладно, пошли в комиссариат.
Они дошли до улицы Месниль, а оттуда отправились домой к комиссару господину Декуантру. Затем в сопровождении полдюжины агентов вернулись на улицу Шальгрен.
— Что нового? — обратился Шолмс к полицейским, несущим вахту.
— Ничего.
Рассветное небо уже посветлело, когда, отдав все распоряжения, комиссар позвонил в дверь и направился к будке консьержки. Напуганная его вторжением, вся дрожа, женщина ответила, что на первом этаже не было никаких жильцов.
— Как это никаких жильцов? — воскликнул Ганимар.
— Ну да, это жильцы со второго этажа, господа Леру… Они поставили внизу мебель для родственников из провинции…
— Одного господина и дамы?
— Да.
— Ведь они пришли все вместе вчера вечером?
— Может быть… я ведь спала… И все же как-то не верится, вот ключ… они его не попросили…
Этим самым ключом комиссар отворил дверь с противоположной стороны вестибюля. На первом этаже было только две комнаты: обе они пустовали.
— Невозможно! — взревел Шолмс. — Я их видел, и его и ее.
— Не сомневаюсь, — хихикнул комиссар, — да только их нет.
— Пошли на второй этаж. Они, должно быть, там.
— На втором этаже живут господа Леру.
— Вот и допросим этих господ Леру.
Все вместе поднялись по лестнице. Комиссар позвонил. Со второго звонка дверь открыл свирепого вида человек в рубашке без пиджака. Это был не кто иной, как один из телохранителей.
— Да в чем дело? Что за грохот? Чего людей будите?
Но вдруг осекся:
— Боже милостивый… Я не сплю? Господин Декуантр! И вы, господин Ганимар? Чем могу служить?
Послышался оглушительный взрыв хохота. Ганимар, согнувшись пополам, затрясся в приступе неудержимого смеха.
— Это вы, Леру, — твердил он. — Ой, как смешно! Леру, сообщник Арсена Люпена… Ой, умру! А ваш брат, Леру, он тоже здесь?
— Эдмон, где ты? К нам пришел господин Ганимар…
Показался второй мужчина, при виде его на Ганимара напал новый приступ веселья.
— Возможно ли это? А я и не думал… Ах, друзья, оба вы попали в дрянную историю… Кто бы мог подумать! К счастью, есть на свете старина Ганимар, а у него — верные друзья и помощники… приехавшие издалека!
И, обернувшись к Шолмсу, представил обоих:
— Виктор Леру, инспектор Сюртэ, один из лучших в железной бригаде. Эдмон Леру, главный специалист антропометрической службы…
Глава пятая
И вдруг, как по волшебству, путь оказался свободен! Метрдотель, поняв свою ошибку, извиняясь, отступил, господин в рединготе перестал наконец защищать инспектора, толпа расступилась, пропустив полицейских, а Ганимар кинулся к столу, за которым сидели шестеро… Но там осталось всего лишь пять человек! Он огляделся… выйти можно было только через дверь!
— Где тот, что сидел на этом месте? — крикнул Ганимар оставшимся, замершим от удивления пятерым. — Вас было шестеро… Где шестой?
— Господин Дестро?
— Да нет! Арсен Люпен!
— Этот господин поднялся наверх, — вмешался подошедший официант.
Ганимар бросился следом. На верхнем этаже располагались кабинеты, и оттуда был выход прямо на бульвар.
— Ищи его теперь, — вздохнул Ганимар. — Он далеко!
Но он не был так уж далеко, всего в каких-нибудь двухстах метрах, катил себе в омнибусе «Площадь Мадлен — Бастилия», запряженном бегущей рысцой тройкой лошадей. Вот омнибус пересек площадь Оперы и удалился по бульвару Капуцинов. На площадке беседовали двое высоких парней в котелках. А на империале, вверху лесенки, дремал маленький человечек: Херлок Шолмс.
Голова его покачивалась из стороны в сторону, и, убаюканный мерным движением экипажа, он вел сам с собой разговор:
— Если б только славный Вильсон мог сейчас меня видеть, как бы он гордился своим коллегой… Ба!.. Едва раздался свист, сразу стало ясно, что партия проиграна. Оставалось лишь последить за выходами из ресторана. Нет, правда, когда имеешь дело с этим чертовым Люпеном, жизнь становится такой интересной!
На конечной остановке Херлок выглянул в окошко и увидел, как Арсен Люпен выходит в сопровождении своих телохранителей. Он даже услышал, как тот шепнул: «На площадь Звезды».
«На площадь Звезды, чудесно, там и встретимся. Уж я-то не опоздаю. Пусть себе садится в фиакр, а я в экипаже поеду за этими двумя».
Эти двое пешком направились на площадь Звезды и позвонили у дверей домика под номером сорок по улице Шальгрен. Уличка была пустынной, извилистой, и Шолмсу удалось спрятаться в углублении между домами.
Отворилось одно из двух окон первого этажа; человек в котелке захлопнул ставни. Над ними тотчас же осветилась фрамуга.
Спустя минут десять в ту же дверь позвонил еще один человек, а за ним — следующий. И наконец, возле дома остановился наемный автомобиль. Шолмс увидел, как из него вышли двое: Арсен Люпен и дама в густой вуали, закутанная в манто.
«Конечно, Белокурая дама», — подумал Шолмс в то время, как автомобиль отъезжал.
Он подождал еще немного, затем приблизился к дому, залез на край оконной рамы и, встав на цыпочки, сквозь фрамугу поглядел в комнату.
Облокотившись о камин, Арсен Люпен оживленно о чем-то говорил. Все остальные внимательно слушали, окружив его. Среди них Шолмс сразу узнал господина в рединготе и ресторанного метрдотеля. Что же до Белокурой дамы, она сидела в кресле к нему спиной.
«Держат совет, — решил он. — Их взволновали события сегодняшнего вечера, и теперь надо высказаться. Эх, взять бы их всех сразу!»
Кто-то из сообщников повернулся к окну — он быстро спрыгнул вниз и отбежал в тень. Из дома вышли господин в рединготе и метрдотель. В тот же момент осветились окна второго этажа, потом кто-то закрыл ставни. И наверху, как и внизу, стало совсем темно.
«Он с ней остался внизу. А двое сообщников живут на втором этаже».
Почти всю ночь он, не шелохнувшись, простоял на страже, опасаясь, что если уйдет, Арсен Люпен снова может исчезнуть. В четыре утра, заметив в конце улицы двух полицейских, он объяснил им, в чем дело, и велел дальше следить за домом.
А сам отправился к Ганимару домой на улицу Перголез и разбудил его.
— Он опять у меня под колпаком.
— Арсен Люпен?
— Да.
— Если под таким же колпаком, как и вечером, лучше мне лечь обратно в постель. Ладно, пошли в комиссариат.
Они дошли до улицы Месниль, а оттуда отправились домой к комиссару господину Декуантру. Затем в сопровождении полдюжины агентов вернулись на улицу Шальгрен.
— Что нового? — обратился Шолмс к полицейским, несущим вахту.
— Ничего.
Рассветное небо уже посветлело, когда, отдав все распоряжения, комиссар позвонил в дверь и направился к будке консьержки. Напуганная его вторжением, вся дрожа, женщина ответила, что на первом этаже не было никаких жильцов.
— Как это никаких жильцов? — воскликнул Ганимар.
— Ну да, это жильцы со второго этажа, господа Леру… Они поставили внизу мебель для родственников из провинции…
— Одного господина и дамы?
— Да.
— Ведь они пришли все вместе вчера вечером?
— Может быть… я ведь спала… И все же как-то не верится, вот ключ… они его не попросили…
Этим самым ключом комиссар отворил дверь с противоположной стороны вестибюля. На первом этаже было только две комнаты: обе они пустовали.
— Невозможно! — взревел Шолмс. — Я их видел, и его и ее.
— Не сомневаюсь, — хихикнул комиссар, — да только их нет.
— Пошли на второй этаж. Они, должно быть, там.
— На втором этаже живут господа Леру.
— Вот и допросим этих господ Леру.
Все вместе поднялись по лестнице. Комиссар позвонил. Со второго звонка дверь открыл свирепого вида человек в рубашке без пиджака. Это был не кто иной, как один из телохранителей.
— Да в чем дело? Что за грохот? Чего людей будите?
Но вдруг осекся:
— Боже милостивый… Я не сплю? Господин Декуантр! И вы, господин Ганимар? Чем могу служить?
Послышался оглушительный взрыв хохота. Ганимар, согнувшись пополам, затрясся в приступе неудержимого смеха.
— Это вы, Леру, — твердил он. — Ой, как смешно! Леру, сообщник Арсена Люпена… Ой, умру! А ваш брат, Леру, он тоже здесь?
— Эдмон, где ты? К нам пришел господин Ганимар…
Показался второй мужчина, при виде его на Ганимара напал новый приступ веселья.
— Возможно ли это? А я и не думал… Ах, друзья, оба вы попали в дрянную историю… Кто бы мог подумать! К счастью, есть на свете старина Ганимар, а у него — верные друзья и помощники… приехавшие издалека!
И, обернувшись к Шолмсу, представил обоих:
— Виктор Леру, инспектор Сюртэ, один из лучших в железной бригаде. Эдмон Леру, главный специалист антропометрической службы…
Глава пятая
Похищение
Херлок Шолмс остался невозмутимым. Возражать? Обвинять этих двоих? Бесполезно. У него не было никаких доказательств, и даже если бы, пожертвовав своим временем, он собрал их, никто бы не поверил.
Напрягшись, сжав до боли кулаки, он думал только о том, как бы не показать торжествующему Ганимару свою злость, не дать почувствовать снедавшую его горечь разочарования. Он почтительно поклонился этим оплотам общества, братьям Леру, и пошел прочь.
В вестибюле Шолмс завернул к низенькой дверце, ведущей в подвал, нагнулся и подобрал какой-то красный камушек. Это был гранат.
На улице, подойдя к фасаду, около номера сорок он прочитал: «Архитектор Люсьен Дестанж, 1877».
Такая же надпись стояла и на доме 42.
«Так, значит, опять двойной выход. Дома 40 и 42 сообщаются между собой. Как я об этом не подумал! Надо было остаться на ночь вместе с полицейскими».
И обратился к ним:
— Из этой двери после моего ухода кто-нибудь выходил? — указал Шолмс на парадное соседнего дома.
— Да, какой-то господин с дамой.
Херлок взял под руку главного инспектора и отвел его в сторонку:
— Господин Ганимар, вы от души повеселились и, должно быть, не сердитесь на меня за доставленное беспокойство…
— Да нисколько!
— Правда? Однако потехе час, а теперь пора перейти к серьезным вещам.
— Я тоже так считаю.
— Сегодня седьмой день. Через три дня мне необходимо вернуться в Лондон.
— Ай-ай-ай!
— Так и будет, месье, и попросил бы вас быть наготове в ночь со вторника на среду.
— Ожидается вылазка в том же духе? — издевался Ганимар.
— Да, месье, в том же духе.
— А чем она закончится?
— Захватом Люпена.
— Вы так думаете?
— Клянусь честью.
Шолмс откланялся и пошел в ближайшую гостиницу отдохнуть, после чего, вновь полный бодрости, поверив в себя, вернулся на улицу Шальгрен, сунул в руку консьержке два луидора, убедился, что братьев Леру нет дома, узнал, что строение принадлежит господину Арменжа и, вооружившись свечой, спустился в подвал через маленькую дверь, возле которой нашел утром гранат.
Внизу лестницы лежал точно такой же.
«Если не ошибаюсь, — думал он, — переход начинается здесь. Посмотрим, подойдет ли мой ключ к погребам жильцов первого этажа? Да… отлично… Осмотрим винные погреба… Ага! Вот здесь кто-то стер пыль… а на земле виднеются следы…»
Раздался какой-то шорох. Он прислушался. Быстрым движением сыщик закрыл дверь, задул свечу и спрятался за горой пустых ящиков. Спустя несколько секунд он увидел, как одна из железных ячеек стала медленно поворачиваться, а вместе с ней и стена, к которой она крепилась. Из образовавшегося отверстия показался свет фонаря. Затем появилась рука. И за ней — человек.
Он шел, согнувшись вдвое, будто что-то искал. Рылся в пыли и, время от времени выпрямляясь, бросал что-то в картонку, которую держал в левой руке. Затем стер свои следы, а также отпечатки, оставленные Люпеном и Белокурой дамой, и подошел к железной ячейке.
Но тут же, захрипев, опрокинулся наземь. Это Шолмс подмял его под себя. Все дело заняло не более минуты, и вот уже человек растянулся на полу со связанными ногами и перетянутыми шнурком запястьями.
Англичанин склонился над ним.
— Сколько возьмешь за то, что будешь говорить? Расскажешь все, что знаешь?
Ответом была такая насмешливая ухмылка, что Шолмс решил больше не задавать бесполезных вопросов.
Он ограничился тем, что обыскал карманы пленника, но обнаружил лишь связку ключей, платок и маленькую картонную коробку, в которую тот складывал гранаты, точь-в-точь такие, как и те, что сыщик нашел возле двери, их собралась уже целая дюжина. Жалкий улов, ничего не скажешь!
Да и что теперь делать с этим типом? Дожидаться, пока друзья за ним придут, чтобы всех сразу сдать в полицию? К чему? Что это ему даст в борьбе с Люпеном?
Он не мог ни на что решиться, но потом, разглядывая коробку, сообразил, наконец, что делать. На ней стоял адрес: «Ювелир Леонар, улица Мира».
Шолмс счел за лучшее просто бросить пленника здесь. Он задвинул обратно железную ячейку, запер подвал и вышел из дома. Забежав в почтовое отделение, послал господину Дестанжу телеграмму, предупреждая его о том, что сможет прийти лишь завтра. Затем отправился к ювелиру, перед которым выложил гранаты.
— Мадам послала меня с этими камнями. Они выпали из вещи, которую она заказывала здесь.
Шолмс угадал.
— Вы правы, — ответил ювелир. — Эта дама сама мне звонила. Она скоро зайдет.
Лишь около пяти часов стороживший на тротуаре Шолмс заметил даму в густой вуали. Ее походка показалась ему чем-то знакомой. Сквозь стекло витрины англичанин мог видеть, как она клала на прилавок украшенную гранатами старинную драгоценность.
Дама почти тотчас же вышла, походила по магазинам, направилась в сторону Клиши и свернула на улицу, названия которой сыщик не знал. Уже в сумерках он, незаметно для консьержки, вошел следом за ней в шестиэтажный дом с двумя крыльями, в котором поэтому было множество жильцов. Дама дошла до третьего этажа и исчезла за одной из дверей. Спустя две минуты англичанин решил, в свою очередь, попытать счастья и стал один за другим пробовать ключи из захваченной им связки. Четвертый подошел.
В темноте он различил совершенно пустые комнаты нежилой квартиры. Все двери были открыты. Приблизившись на цыпочках, он увидел в зеркало без рамы, отделявшее гостиную от смежной с ней комнаты, как дама в вуали сняла пальто и шляпу, повесила их на единственный стоящий в комнате стул и закуталась в бархатный пеньюар.
Затем она прошла к камину и нажала кнопку электрического звонка. В тот же миг панно с правой стороны камина пришло в движение и, скользнув вниз прямо по стене, скрылось позади соседнего панно.
Как только проход немного освободился, дама шагнула туда… и исчезла, унося с собой лампу.
Система была несложной, и Шолмс проделал то же самое.
Он двинулся на ощупь в темноте и сразу же зарылся лицом во что-то мягкое. При свете спички сыщик обнаружил, что попал в небольшое помещение, забитое платьями и другими вещами, подвешенными к металлическому карнизу. Он шагнул вперед и оказался перед дверным проемом, занавешенным гобеленом. Когда догорела спичка, стало видно, что сквозь вытертую, истончившуюся ткань пробивался свет.
Он пригляделся.
Прямо перед ним сидела Белокурая дама, достаточно было лишь протянуть руку…
Она погасила лампу и включила электричество. Впервые Шолмсу при ярком свете предстало ее лицо. Он вздрогнул. Женщина, которую после стольких мытарств и хитроумных уловок он наконец-то настиг, оказалась не кем иным, как Клотильдой Дестанж!
Так, значит, Клотильда Дестанж убила барона д'Отрека и похитила голубой бриллиант! Клотильда Дестанж, таинственная подруга Арсена Люпена! Белокурая дама, наконец!
«Да, черт возьми, — думал он, — я настоящий осел. Лишь потому, что Клотильда — брюнетка, а подруга Люпена — блондинка, не сообразил, что обе они — одно. Как будто Белокурая дама могла оставаться блондинкой после убийства барона и кражи бриллианта!»
Шолмсу видна была лишь часть комнаты, элегантного дамского будуара со светлыми обоями и множеством драгоценных безделушек. Клотильда села на низкий диванчик красного дерева и замерла, закрыв руками лицо. Вглядевшись, он понял, что она плачет. По бледным щекам стекали крупные слезы и капля за каплей падали на бархатный корсаж. А вслед за ними, словно из неиссякаемого источника, лились все новые и новые ручьи. Тяжело было видеть такое глубокое отчаяние, этот медленный поток слез.
Позади нее открылась дверь. Вошел Арсен Люпен.
Сначала они долго, безмолвно глядели друг на друга, потом он опустился перед ней на колени, положил ей голову на грудь и обнял. Чувствовалось в этом объятии глубокая нежность и бесконечная жалость. Оба застыли, не двигаясь. Ласковое молчание словно объединило их, слезы уж не текли так обильно.
— Я так хотел бы сделать вас счастливой! — прошептал он.
— Я счастлива.
— Нет, ведь вы плачете. Ваши слезы так огорчают меня, Клотильда.
Помимо воли, она поддавалась звуку этого нежного голоса, жадно вслушивалась, надеясь на счастье. Лицо ее осветилось улыбкой, но улыбкой такой еще грустной! Он взмолился:
— Не грустите, Клотильда, вы не должны грустить. Просто не имеете на это права.
Она взглянула на свои тонкие белые руки и серьезно сказала:
— Пока эти руки будут моими, я буду грустить, Максим.
— Отчего же?
— Они убили человека.
— Замолчите! — воскликнул Максим. — Не думайте об этом… Прошлое умерло, его больше нет…
И стал целовать тонкие бледные руки, а улыбка ее все светлела, как будто с каждым поцелуем стиралось ужасное воспоминание.
— Вы должны любить меня, Максим, вы должны, потому что ни одна женщина не будет любить вас так, как я. Чтобы сделать вам приятное, я шла на все, и пойду еще на что угодно, повинуясь не вашим приказам, а лишь вашим тайным желаниям. Я совершаю поступки, против которых восстает совесть и все мое существо, но не могу поступать иначе… все, что я делаю, совершается помимо сознания, только потому, что это может быть вам полезно, потому, что вы этого хотите… и я готова проделать это и завтра… и всегда.
— Ах, Клотильда, — с горечью воскликнул он, — зачем я впутал вас в свою непростую жизнь? Надо было оставаться Максимом Бермоном, которого вы пять лет назад полюбили, и не представать перед вами тем, другим человеком… который я и есть на самом деле.
— Я люблю и того, другого человека и ни о чем не жалею, — очень тихо произнесла она.
— Нет, сожалеете о своей прошлой жизни, честной и открытой.
— Когда вы здесь, я не жалею ни о чем, — горячо возразила она. — Нет больше ни вины, ни преступлений, когда мои глаза видят вас. И пусть вдали от вас я буду несчастной, буду страдать и ужасаться тому, что натворила! Ваша любовь заменит все! Я на все согласна! Но вы должны меня любить.
— Я вас люблю не потому, что должен, Клотильда, но только лишь потому, что люблю.
— А вы уверены? — простодушно спросила она.
— Я уверен в себе так же, как и в вас. Вот только жизнь моя так бурна и стремительна, что не всегда удается посвящать вам столько времени, сколько бы хотелось.
Эти слова взволновали ее.
— А что такое? Новая опасность? Скорее же, скажите.
— О, пока ничего страшного. И однако…
— Однако?
— Ну, в общем, он напал на наш след.
— Шолмс?
— Да. Ведь это он втянул Ганимара в ту историю в венгерском ресторане. Он же сегодня ночью поставил двух полицейских у дома на улице Шальгрен. Я это знаю точно. Сегодня утром Ганимар пришел обыскивать дом, а Шолмс был вместе с ним. Кроме того…
— Кроме того?
— Есть и еще одно: недостает нашего человека, некоего Жаньо.
— Консьержа?
— Да.
— Но ведь я сама послала его утром на улицу Шальгрен собрать выпавшие у меня из кармана гранаты.
— Вне сомнения, он попался в ловушку Шолмса.
— Ничего подобного. Гранаты принесли к ювелиру на улицу Мира.
— Что же тогда с ним стало потом?
— О, Максим, мне страшно.
— Пока бояться нечего. Однако не скрою, положение осложняется. Что ему известно? Где он прячется? Его сила в том, что он один. Ничто не может его выдать.
— На что же вы решитесь?
— Прежде всего, Клотильда, необходима крайняя осторожность. Я уже давно решил сменить место жительства и перенести свой дом туда, в неприступное убежище, о котором вы уже знаете. Вмешательство Шолмса только ускорит события. Когда по следу идет такой человек, как он, приходится признать, что рано или поздно он непременно достигнет цели. Так вот, я все подготовил. Переезд назначен на послезавтра, на среду. К полудню все уже будет закончено. В два часа дня я и сам смогу покинуть квартиру, предварительно уничтожив все следы нашего там пребывания, что само по себе тоже займет немало времени. А пока…
— Что пока?
— Мы не должны видеться, и никто не должен видеть вас, Клотильда. Никуда не ходите. За себя я не боюсь. Но сразу же начинаю тревожиться, лишь только дело идет о вас.
— Просто невозможно, чтобы этот англичанин добрался до меня.
— С ним все возможно, лучше принять меры предосторожности. Вчера, когда ваш отец чуть было не застал меня врасплох, я приходил поискать в бумагах, что хранятся в шкафу, где господин Дестанж держит свои старые журналы. Возможно, в них таится опасность. Она повсюду. Я так и чувствую, что враг бродит где-то в тени, подбирается к нам все ближе и ближе, следит за нами, расставляет вокруг свои сети. Интуиция еще никогда меня не обманывала.
— В таком случае, — ответила она, — езжайте, Максим, и не думайте больше о моих слезах. Я буду сильной и подожду, пока минет опасность. Прощайте, Максим.
Набравшись смелости, одержимый жаждой деятельности, со вчерашнего дня заставлявшей его идти против всех, Шолмс вступил в прихожую, в дальнем конце которой виднелась лестница. Но когда уже собирался по ней спуститься, с нижнего этажа послышались голоса, и он счел за лучшее пойти по круговому коридору, ведущему к другой лестнице. Спустившись по ней, сыщик очень удивился, узнав меблировку комнаты, в которой оказался. Через приоткрытую дверь он прошел в другую комнату, округлой формы. Это была библиотека господина Дестанжа.
— Прекрасно! Замечательно! — бормотал он. — Теперь все становится понятным. Будуар Клотильды, то есть Белокурой дамы, сообщается с одной из квартир в соседнем доме, а дом тот выходит не на площадь Малерб, а на примыкающую улицу, насколько я помню, улицу Моншанен. Чудесно! Стало ясно, каким образом Клотильда Дестанж бегала к возлюбленному, сохраняя свою репутацию девушки, которая никогда никуда не ходит. И тем более ясно, как Арсен Люпен вчера вечером оказался рядом со мной на галерее: видимо, между этой библиотекой и соседней квартирой существует и второй переход.
Ну вот, еще один дом с секретом, — заключил он. — И конечно, на этот раз архитектором тоже был Дестанж. Надо воспользоваться тем, что я здесь, и проверить содержимое шкафа, может быть, удастся что-то узнать и об остальных домах с секретами.
Шолмс поднялся на галерею и спрятался за портьерой, где и простоял до позднего вечера. Вошел слуга потушить лампы. Спустя час англичанин, нажав на пружинку электрического фонарика, направился к шкафу.
Ему было известно, что там хранились старые документы: досье, сметы, бухгалтерские книги. Позади, на полке высилась груда старых журналов. Самые последние лежали сверху.
Он решил сначала просмотреть журналы за последние годы и, открыв оглавление, стал искать фамилии на букву «А». Обнаружив в списке имя «Арминжа» и стоявшее рядом число 63, Шолмс раскрыл страницу 63 и прочел:
«Арминжа, улица Шальгрен, 40».
Следовало описание произведенных по заказу этого клиента работ по установке отопления в здании. На полях пометка: «См. досье М.Б.».
«Ага, — обрадовался он, — досье М.Б. Это именно то, что мне нужно. Тут я, возможно, узнаю, где теперь проживает господин Люпен».
Лишь под утро в конце одного из журналов Шолмс обнаружил нужное досье.
В нем было пятнадцать страниц. На одной — все относящееся к господину Арминжа с улицы Шальгрен. На другой было описание работ, произведенных по заказу домовладельца господина Ватинеля с улицы Клапейрон, 25. Следующая посвящалась барону д'Отреку, проживающему на авеню Анри-Мартен, 134, еще одна — владельцам замка Крозон и еще одиннадцать страниц были заполнены заказами от различных парижских домовладельцев.
Шолмс переписал весь список из одиннадцати имен и адресов, затем положил все на место и, открыв окно, спрыгнул на пустынную площадь, не забыв при этом притворить ставни.
Вернувшись к себе в номер, он торжественно, как всегда, раскурил трубку и, погрузившись в облако дыма, стал соображать, что можно выудить из досье М.Б., иными словами, Максима Бермона, он же Арсен Люпен.
В восемь утра Шолмс отправил Ганимару телеграмму:
— Милейший, закройте машину, выйдите, поднимите воротник пальто, так как сегодня холодный ветер, и терпеливо ждите. Через полтора часа начнете заводить мотор. А как только я вернусь, быстро поедем на улицу Перголез.
Уже вступив на порог особняка, он было заколебался. Не будет ли ошибочным заниматься только Белокурой дамой, в то время как Люпен спокойно готовится к отъезду? Не лучше ли было бы, сверившись с адресами, значащимися в списке, поискать сначала местожительство врага?
«Ладно, — решился Шолмс, — когда Белокурая дама будет уже моей пленницей, я стану хозяином положения».
И позвонил в дверь.
Господин Дестанж уже ждал его в библиотеке. Они стали работать. Шолмс все искал предлога сходить на половину Клотильды, как вдруг она сама появилась в библиотеке и, поздоровавшись с отцом, устроилась в маленькой гостиной и стала что-то писать.
Со своего места англичанину было видно, как она сидит, склонившись над столом, и время от времени размышляет с застывшим в воздухе пером. Он подождал немного, затем, взяв наугад какой-то том, обратился к господину Дестанжу:
— Вот как раз книга, которую мадемуазель Дестанж просила меня ей принести, когда она нам попадется.
Шолмс направился в маленькую гостиную и остановился напротив Клотильды, встав с той стороны, где Дестанжу не было его видно.
— Я Стикман, новый секретарь господина Дестанжа.
— А-а, — протянула она, не прерывая своего занятия. — Значит, у отца новый секретарь?
— Да, мадемуазель, я хотел бы поговорить с вами.
— Садитесь, пожалуйста, я уже закончила.
Она дописала еще несколько слов, поставила подпись, заклеила конверт и отодвинула бумаги. Затем взялась за телефон, позвонила портнихе, попросив ту скорее закончить дорожное пальто, которое ей вскоре срочно понадобится, и наконец повернулась к Шолмсу.
— К вашим услугам, месье. Впрочем, почему бы нам не поговорить при отце?
— Нет, мадемуазель, и умоляю вас даже голоса не повышать. Лучше, чтобы господин Дестанж ничего не слышал.
— Для кого лучше?
— Для вас, мадемуазель.
— Я не согласна на разговор, который не должен слышать отец.
— И все-таки придется вам согласиться.
Напрягшись, сжав до боли кулаки, он думал только о том, как бы не показать торжествующему Ганимару свою злость, не дать почувствовать снедавшую его горечь разочарования. Он почтительно поклонился этим оплотам общества, братьям Леру, и пошел прочь.
В вестибюле Шолмс завернул к низенькой дверце, ведущей в подвал, нагнулся и подобрал какой-то красный камушек. Это был гранат.
На улице, подойдя к фасаду, около номера сорок он прочитал: «Архитектор Люсьен Дестанж, 1877».
Такая же надпись стояла и на доме 42.
«Так, значит, опять двойной выход. Дома 40 и 42 сообщаются между собой. Как я об этом не подумал! Надо было остаться на ночь вместе с полицейскими».
И обратился к ним:
— Из этой двери после моего ухода кто-нибудь выходил? — указал Шолмс на парадное соседнего дома.
— Да, какой-то господин с дамой.
Херлок взял под руку главного инспектора и отвел его в сторонку:
— Господин Ганимар, вы от души повеселились и, должно быть, не сердитесь на меня за доставленное беспокойство…
— Да нисколько!
— Правда? Однако потехе час, а теперь пора перейти к серьезным вещам.
— Я тоже так считаю.
— Сегодня седьмой день. Через три дня мне необходимо вернуться в Лондон.
— Ай-ай-ай!
— Так и будет, месье, и попросил бы вас быть наготове в ночь со вторника на среду.
— Ожидается вылазка в том же духе? — издевался Ганимар.
— Да, месье, в том же духе.
— А чем она закончится?
— Захватом Люпена.
— Вы так думаете?
— Клянусь честью.
Шолмс откланялся и пошел в ближайшую гостиницу отдохнуть, после чего, вновь полный бодрости, поверив в себя, вернулся на улицу Шальгрен, сунул в руку консьержке два луидора, убедился, что братьев Леру нет дома, узнал, что строение принадлежит господину Арменжа и, вооружившись свечой, спустился в подвал через маленькую дверь, возле которой нашел утром гранат.
Внизу лестницы лежал точно такой же.
«Если не ошибаюсь, — думал он, — переход начинается здесь. Посмотрим, подойдет ли мой ключ к погребам жильцов первого этажа? Да… отлично… Осмотрим винные погреба… Ага! Вот здесь кто-то стер пыль… а на земле виднеются следы…»
Раздался какой-то шорох. Он прислушался. Быстрым движением сыщик закрыл дверь, задул свечу и спрятался за горой пустых ящиков. Спустя несколько секунд он увидел, как одна из железных ячеек стала медленно поворачиваться, а вместе с ней и стена, к которой она крепилась. Из образовавшегося отверстия показался свет фонаря. Затем появилась рука. И за ней — человек.
Он шел, согнувшись вдвое, будто что-то искал. Рылся в пыли и, время от времени выпрямляясь, бросал что-то в картонку, которую держал в левой руке. Затем стер свои следы, а также отпечатки, оставленные Люпеном и Белокурой дамой, и подошел к железной ячейке.
Но тут же, захрипев, опрокинулся наземь. Это Шолмс подмял его под себя. Все дело заняло не более минуты, и вот уже человек растянулся на полу со связанными ногами и перетянутыми шнурком запястьями.
Англичанин склонился над ним.
— Сколько возьмешь за то, что будешь говорить? Расскажешь все, что знаешь?
Ответом была такая насмешливая ухмылка, что Шолмс решил больше не задавать бесполезных вопросов.
Он ограничился тем, что обыскал карманы пленника, но обнаружил лишь связку ключей, платок и маленькую картонную коробку, в которую тот складывал гранаты, точь-в-точь такие, как и те, что сыщик нашел возле двери, их собралась уже целая дюжина. Жалкий улов, ничего не скажешь!
Да и что теперь делать с этим типом? Дожидаться, пока друзья за ним придут, чтобы всех сразу сдать в полицию? К чему? Что это ему даст в борьбе с Люпеном?
Он не мог ни на что решиться, но потом, разглядывая коробку, сообразил, наконец, что делать. На ней стоял адрес: «Ювелир Леонар, улица Мира».
Шолмс счел за лучшее просто бросить пленника здесь. Он задвинул обратно железную ячейку, запер подвал и вышел из дома. Забежав в почтовое отделение, послал господину Дестанжу телеграмму, предупреждая его о том, что сможет прийти лишь завтра. Затем отправился к ювелиру, перед которым выложил гранаты.
— Мадам послала меня с этими камнями. Они выпали из вещи, которую она заказывала здесь.
Шолмс угадал.
— Вы правы, — ответил ювелир. — Эта дама сама мне звонила. Она скоро зайдет.
Лишь около пяти часов стороживший на тротуаре Шолмс заметил даму в густой вуали. Ее походка показалась ему чем-то знакомой. Сквозь стекло витрины англичанин мог видеть, как она клала на прилавок украшенную гранатами старинную драгоценность.
Дама почти тотчас же вышла, походила по магазинам, направилась в сторону Клиши и свернула на улицу, названия которой сыщик не знал. Уже в сумерках он, незаметно для консьержки, вошел следом за ней в шестиэтажный дом с двумя крыльями, в котором поэтому было множество жильцов. Дама дошла до третьего этажа и исчезла за одной из дверей. Спустя две минуты англичанин решил, в свою очередь, попытать счастья и стал один за другим пробовать ключи из захваченной им связки. Четвертый подошел.
В темноте он различил совершенно пустые комнаты нежилой квартиры. Все двери были открыты. Приблизившись на цыпочках, он увидел в зеркало без рамы, отделявшее гостиную от смежной с ней комнаты, как дама в вуали сняла пальто и шляпу, повесила их на единственный стоящий в комнате стул и закуталась в бархатный пеньюар.
Затем она прошла к камину и нажала кнопку электрического звонка. В тот же миг панно с правой стороны камина пришло в движение и, скользнув вниз прямо по стене, скрылось позади соседнего панно.
Как только проход немного освободился, дама шагнула туда… и исчезла, унося с собой лампу.
Система была несложной, и Шолмс проделал то же самое.
Он двинулся на ощупь в темноте и сразу же зарылся лицом во что-то мягкое. При свете спички сыщик обнаружил, что попал в небольшое помещение, забитое платьями и другими вещами, подвешенными к металлическому карнизу. Он шагнул вперед и оказался перед дверным проемом, занавешенным гобеленом. Когда догорела спичка, стало видно, что сквозь вытертую, истончившуюся ткань пробивался свет.
Он пригляделся.
Прямо перед ним сидела Белокурая дама, достаточно было лишь протянуть руку…
Она погасила лампу и включила электричество. Впервые Шолмсу при ярком свете предстало ее лицо. Он вздрогнул. Женщина, которую после стольких мытарств и хитроумных уловок он наконец-то настиг, оказалась не кем иным, как Клотильдой Дестанж!
Так, значит, Клотильда Дестанж убила барона д'Отрека и похитила голубой бриллиант! Клотильда Дестанж, таинственная подруга Арсена Люпена! Белокурая дама, наконец!
«Да, черт возьми, — думал он, — я настоящий осел. Лишь потому, что Клотильда — брюнетка, а подруга Люпена — блондинка, не сообразил, что обе они — одно. Как будто Белокурая дама могла оставаться блондинкой после убийства барона и кражи бриллианта!»
Шолмсу видна была лишь часть комнаты, элегантного дамского будуара со светлыми обоями и множеством драгоценных безделушек. Клотильда села на низкий диванчик красного дерева и замерла, закрыв руками лицо. Вглядевшись, он понял, что она плачет. По бледным щекам стекали крупные слезы и капля за каплей падали на бархатный корсаж. А вслед за ними, словно из неиссякаемого источника, лились все новые и новые ручьи. Тяжело было видеть такое глубокое отчаяние, этот медленный поток слез.
Позади нее открылась дверь. Вошел Арсен Люпен.
Сначала они долго, безмолвно глядели друг на друга, потом он опустился перед ней на колени, положил ей голову на грудь и обнял. Чувствовалось в этом объятии глубокая нежность и бесконечная жалость. Оба застыли, не двигаясь. Ласковое молчание словно объединило их, слезы уж не текли так обильно.
— Я так хотел бы сделать вас счастливой! — прошептал он.
— Я счастлива.
— Нет, ведь вы плачете. Ваши слезы так огорчают меня, Клотильда.
Помимо воли, она поддавалась звуку этого нежного голоса, жадно вслушивалась, надеясь на счастье. Лицо ее осветилось улыбкой, но улыбкой такой еще грустной! Он взмолился:
— Не грустите, Клотильда, вы не должны грустить. Просто не имеете на это права.
Она взглянула на свои тонкие белые руки и серьезно сказала:
— Пока эти руки будут моими, я буду грустить, Максим.
— Отчего же?
— Они убили человека.
— Замолчите! — воскликнул Максим. — Не думайте об этом… Прошлое умерло, его больше нет…
И стал целовать тонкие бледные руки, а улыбка ее все светлела, как будто с каждым поцелуем стиралось ужасное воспоминание.
— Вы должны любить меня, Максим, вы должны, потому что ни одна женщина не будет любить вас так, как я. Чтобы сделать вам приятное, я шла на все, и пойду еще на что угодно, повинуясь не вашим приказам, а лишь вашим тайным желаниям. Я совершаю поступки, против которых восстает совесть и все мое существо, но не могу поступать иначе… все, что я делаю, совершается помимо сознания, только потому, что это может быть вам полезно, потому, что вы этого хотите… и я готова проделать это и завтра… и всегда.
— Ах, Клотильда, — с горечью воскликнул он, — зачем я впутал вас в свою непростую жизнь? Надо было оставаться Максимом Бермоном, которого вы пять лет назад полюбили, и не представать перед вами тем, другим человеком… который я и есть на самом деле.
— Я люблю и того, другого человека и ни о чем не жалею, — очень тихо произнесла она.
— Нет, сожалеете о своей прошлой жизни, честной и открытой.
— Когда вы здесь, я не жалею ни о чем, — горячо возразила она. — Нет больше ни вины, ни преступлений, когда мои глаза видят вас. И пусть вдали от вас я буду несчастной, буду страдать и ужасаться тому, что натворила! Ваша любовь заменит все! Я на все согласна! Но вы должны меня любить.
— Я вас люблю не потому, что должен, Клотильда, но только лишь потому, что люблю.
— А вы уверены? — простодушно спросила она.
— Я уверен в себе так же, как и в вас. Вот только жизнь моя так бурна и стремительна, что не всегда удается посвящать вам столько времени, сколько бы хотелось.
Эти слова взволновали ее.
— А что такое? Новая опасность? Скорее же, скажите.
— О, пока ничего страшного. И однако…
— Однако?
— Ну, в общем, он напал на наш след.
— Шолмс?
— Да. Ведь это он втянул Ганимара в ту историю в венгерском ресторане. Он же сегодня ночью поставил двух полицейских у дома на улице Шальгрен. Я это знаю точно. Сегодня утром Ганимар пришел обыскивать дом, а Шолмс был вместе с ним. Кроме того…
— Кроме того?
— Есть и еще одно: недостает нашего человека, некоего Жаньо.
— Консьержа?
— Да.
— Но ведь я сама послала его утром на улицу Шальгрен собрать выпавшие у меня из кармана гранаты.
— Вне сомнения, он попался в ловушку Шолмса.
— Ничего подобного. Гранаты принесли к ювелиру на улицу Мира.
— Что же тогда с ним стало потом?
— О, Максим, мне страшно.
— Пока бояться нечего. Однако не скрою, положение осложняется. Что ему известно? Где он прячется? Его сила в том, что он один. Ничто не может его выдать.
— На что же вы решитесь?
— Прежде всего, Клотильда, необходима крайняя осторожность. Я уже давно решил сменить место жительства и перенести свой дом туда, в неприступное убежище, о котором вы уже знаете. Вмешательство Шолмса только ускорит события. Когда по следу идет такой человек, как он, приходится признать, что рано или поздно он непременно достигнет цели. Так вот, я все подготовил. Переезд назначен на послезавтра, на среду. К полудню все уже будет закончено. В два часа дня я и сам смогу покинуть квартиру, предварительно уничтожив все следы нашего там пребывания, что само по себе тоже займет немало времени. А пока…
— Что пока?
— Мы не должны видеться, и никто не должен видеть вас, Клотильда. Никуда не ходите. За себя я не боюсь. Но сразу же начинаю тревожиться, лишь только дело идет о вас.
— Просто невозможно, чтобы этот англичанин добрался до меня.
— С ним все возможно, лучше принять меры предосторожности. Вчера, когда ваш отец чуть было не застал меня врасплох, я приходил поискать в бумагах, что хранятся в шкафу, где господин Дестанж держит свои старые журналы. Возможно, в них таится опасность. Она повсюду. Я так и чувствую, что враг бродит где-то в тени, подбирается к нам все ближе и ближе, следит за нами, расставляет вокруг свои сети. Интуиция еще никогда меня не обманывала.
— В таком случае, — ответила она, — езжайте, Максим, и не думайте больше о моих слезах. Я буду сильной и подожду, пока минет опасность. Прощайте, Максим.
Набравшись смелости, одержимый жаждой деятельности, со вчерашнего дня заставлявшей его идти против всех, Шолмс вступил в прихожую, в дальнем конце которой виднелась лестница. Но когда уже собирался по ней спуститься, с нижнего этажа послышались голоса, и он счел за лучшее пойти по круговому коридору, ведущему к другой лестнице. Спустившись по ней, сыщик очень удивился, узнав меблировку комнаты, в которой оказался. Через приоткрытую дверь он прошел в другую комнату, округлой формы. Это была библиотека господина Дестанжа.
— Прекрасно! Замечательно! — бормотал он. — Теперь все становится понятным. Будуар Клотильды, то есть Белокурой дамы, сообщается с одной из квартир в соседнем доме, а дом тот выходит не на площадь Малерб, а на примыкающую улицу, насколько я помню, улицу Моншанен. Чудесно! Стало ясно, каким образом Клотильда Дестанж бегала к возлюбленному, сохраняя свою репутацию девушки, которая никогда никуда не ходит. И тем более ясно, как Арсен Люпен вчера вечером оказался рядом со мной на галерее: видимо, между этой библиотекой и соседней квартирой существует и второй переход.
Ну вот, еще один дом с секретом, — заключил он. — И конечно, на этот раз архитектором тоже был Дестанж. Надо воспользоваться тем, что я здесь, и проверить содержимое шкафа, может быть, удастся что-то узнать и об остальных домах с секретами.
Шолмс поднялся на галерею и спрятался за портьерой, где и простоял до позднего вечера. Вошел слуга потушить лампы. Спустя час англичанин, нажав на пружинку электрического фонарика, направился к шкафу.
Ему было известно, что там хранились старые документы: досье, сметы, бухгалтерские книги. Позади, на полке высилась груда старых журналов. Самые последние лежали сверху.
Он решил сначала просмотреть журналы за последние годы и, открыв оглавление, стал искать фамилии на букву «А». Обнаружив в списке имя «Арминжа» и стоявшее рядом число 63, Шолмс раскрыл страницу 63 и прочел:
«Арминжа, улица Шальгрен, 40».
Следовало описание произведенных по заказу этого клиента работ по установке отопления в здании. На полях пометка: «См. досье М.Б.».
«Ага, — обрадовался он, — досье М.Б. Это именно то, что мне нужно. Тут я, возможно, узнаю, где теперь проживает господин Люпен».
Лишь под утро в конце одного из журналов Шолмс обнаружил нужное досье.
В нем было пятнадцать страниц. На одной — все относящееся к господину Арминжа с улицы Шальгрен. На другой было описание работ, произведенных по заказу домовладельца господина Ватинеля с улицы Клапейрон, 25. Следующая посвящалась барону д'Отреку, проживающему на авеню Анри-Мартен, 134, еще одна — владельцам замка Крозон и еще одиннадцать страниц были заполнены заказами от различных парижских домовладельцев.
Шолмс переписал весь список из одиннадцати имен и адресов, затем положил все на место и, открыв окно, спрыгнул на пустынную площадь, не забыв при этом притворить ставни.
Вернувшись к себе в номер, он торжественно, как всегда, раскурил трубку и, погрузившись в облако дыма, стал соображать, что можно выудить из досье М.Б., иными словами, Максима Бермона, он же Арсен Люпен.
В восемь утра Шолмс отправил Ганимару телеграмму:
«Сегодня утром обязательно зайду на улицу Перголез и сообщу вам имя человека, арестовать которого представляется чрезвычайно важным. Никуда не уходите вечером и завтра в среду до полудня. Устройте так, чтобы иметь в своем распоряжении около тридцати человек».Затем он выбрал на бульваре наемный автомобиль, шофер которого, с радостной и тупой физиономией, понравился сыщику, и велел отвезти себя на площадь Малерб. Шолмс остановил машину в пятидесяти шагах от особняка Дестанжа и приказал:
— Милейший, закройте машину, выйдите, поднимите воротник пальто, так как сегодня холодный ветер, и терпеливо ждите. Через полтора часа начнете заводить мотор. А как только я вернусь, быстро поедем на улицу Перголез.
Уже вступив на порог особняка, он было заколебался. Не будет ли ошибочным заниматься только Белокурой дамой, в то время как Люпен спокойно готовится к отъезду? Не лучше ли было бы, сверившись с адресами, значащимися в списке, поискать сначала местожительство врага?
«Ладно, — решился Шолмс, — когда Белокурая дама будет уже моей пленницей, я стану хозяином положения».
И позвонил в дверь.
Господин Дестанж уже ждал его в библиотеке. Они стали работать. Шолмс все искал предлога сходить на половину Клотильды, как вдруг она сама появилась в библиотеке и, поздоровавшись с отцом, устроилась в маленькой гостиной и стала что-то писать.
Со своего места англичанину было видно, как она сидит, склонившись над столом, и время от времени размышляет с застывшим в воздухе пером. Он подождал немного, затем, взяв наугад какой-то том, обратился к господину Дестанжу:
— Вот как раз книга, которую мадемуазель Дестанж просила меня ей принести, когда она нам попадется.
Шолмс направился в маленькую гостиную и остановился напротив Клотильды, встав с той стороны, где Дестанжу не было его видно.
— Я Стикман, новый секретарь господина Дестанжа.
— А-а, — протянула она, не прерывая своего занятия. — Значит, у отца новый секретарь?
— Да, мадемуазель, я хотел бы поговорить с вами.
— Садитесь, пожалуйста, я уже закончила.
Она дописала еще несколько слов, поставила подпись, заклеила конверт и отодвинула бумаги. Затем взялась за телефон, позвонила портнихе, попросив ту скорее закончить дорожное пальто, которое ей вскоре срочно понадобится, и наконец повернулась к Шолмсу.
— К вашим услугам, месье. Впрочем, почему бы нам не поговорить при отце?
— Нет, мадемуазель, и умоляю вас даже голоса не повышать. Лучше, чтобы господин Дестанж ничего не слышал.
— Для кого лучше?
— Для вас, мадемуазель.
— Я не согласна на разговор, который не должен слышать отец.
— И все-таки придется вам согласиться.