Оба встали, взгляды их встретились.
— Говорите, месье, — сказала она.
Не желая садиться, он начал:
— Надеюсь, вы меня извините, если ошибусь в некоторых второстепенных вещах. Однако я отвечаю за полную точность всех излагаемых фактов.
— Меньше слов, прошу вас. К делу.
По этому резкому замечанию он понял, что молодая женщина насторожилась, и стал продолжать:
— Хорошо, перейдем к делу. Пять лет назад вашему отцу случилось встретиться с неким господином Максимом Бермоном, представившимся ему как предприниматель… или архитектор, точно не скажу. Но господин Дестанж проникся к этому молодому человеку искренней симпатией и, поскольку состояние здоровья не позволяло ему самому заниматься проектами, предоставил господину Бермону выполнение нескольких заказов от старых клиентов, заказов, которые, как ему казалось, его помощник вполне был в состоянии исполнить.
Херлок умолк. Ему показалось, что Клотильда очень сильно побледнела. Однако, сохраняя полное спокойствие, она произнесла:
— Мне ничего не известно о том, что вы говорите, и не понимаю, чем все это могло бы меня заинтересовать.
— А вот чем, мадемуазель. Господин Максим Бермон зовется по-настоящему, как вам известно, Арсен Люпен.
Она засмеялась.
— Невозможно! Арсен Люпен? Господин Максим Бермон зовется Арсен Люпен?
— Именно так, как я имел честь доложить вам, мадемуазель, и поскольку вы отказываетесь понять меня с полуслова, добавлю, что Арсен Люпен нашел в этом доме для осуществления своих планов верную подругу, нет, больше чем подругу, слепо повинующуюся сообщницу… преданную ему безраздельно.
Она поднялась и, нисколько не волнуясь или, по крайней мере, волнуясь настолько мало, что Шолмс был поражен подобным самообладанием, заявила:
— Не знаю о цели вашего поведения, месье, и ничего не хочу о ней знать. Прошу без лишних слов покинуть этот дом.
— В мои намерения никогда и не входило бесконечно навязывать вам свое присутствие, — так же спокойно, как и она, ответил Шолмс. — Вот только я решил не уходить отсюда один.
— Кто же пойдет с вами?
— Вы!
— Я?
— Да, мадемуазель, мы выйдем вместе из особняка, и вы без возражений, без единого слова пойдете за мной.
Самым странным во всей этой сцене было полное спокойствие обоих. Их разговор походил не на поединок двух противников, равно обладающих сильной волей, но по тону и манере более напоминал светскую беседу, в которой просто высказываются разные точки зрения собеседников.
В широко распахнутую дверь можно было видеть, как в ротонде господин Дестанж медленно, размеренными движениями переставлял книги.
Клотильда села на место, легонько пожав плечами. Херлок вытащил часы.
— Сейчас половина одиннадцатого. Уходим через пять минут.
— А если нет?
— В противном случае я пойду за господином Дестанжем и расскажу ему…
— Что?
— Всю правду. О лжи Максима Бермона и двойной жизни его сообщницы.
— Сообщницы?
— Да, именно той, которую называют Белокурая дама, той, что была блондинкой.
— А чем вы все это докажете?
— Отведу его на улицу Шальгрен и покажу переход, сооруженный Арсеном Люпеном, когда он якобы занимался там строительными работами, между домами номер 40 и 42, тот переход, которым вы оба воспользовались позавчера ночью.
— А потом?
— Потом поеду с господином Дестанжем к мэтру Детинану и спущусь по черной лестнице, как сделали вы с Арсеном Люпеном, уходя от Ганимара. Мы вместе поищем точно такой же переход, который наверняка существует между домом адвоката и соседним, выходящим не на улицу Клапейрон, а на бульвар Батиньоль.
— А дальше?
— А дальше я поведу господина Дестанжа в замок Крозон и, поскольку ему хорошо известно, какие именно работы производил там Арсен Люпен во время реставрации здания, не составит никакого труда отыскать тайные переходы, проложенные людьми из банды Люпена. Он сам убедится, что, воспользовавшись ими, Белокурая дама проникла ночью в комнату графини и забрала с камина голубой бриллиант, а потом, через две недели, пробралась в апартаменты консула Блейхена, чтобы запрятать камень во флакон… Странный какой-то поступок, не правда ли? Я объясню это, скорее всего, женской местью, но в общем цель не играет особой роли…
— Потом?
— Потом, — посерьезнел Херлок, — отправимся вместе с господином Дестанжем на авеню Анри-Мартен, 134, и примемся выяснять, каким образом барон д'Отрек…
— Замолчите, замолчите, — с внезапным ужасом заговорила вдруг Клотильда. — Запрещаю вам! Как вы осмелились сказать, что я… обвинить меня…
— Я обвиняю вас в убийстве барона д'Отрека.
— Нет, нет, это клевета.
— Вы убили барона д'Отрека, мадемуазель. Вы нанялись к нему на службу под именем Антуанетты Бреа с целью похитить голубой бриллиант, и вы его убили.
Сломленная, уже просительно она прошептала:
— Замолчите, месье, умоляю вас. Раз уж вы знаете столько всяких вещей, должны были бы понять, что я не убивала барона д'Отрека.
— Я не сказал, что это было предумышленное убийство, мадемуазель. Барон д'Отрек был подвержен приступам помешательства, и тогда с ним справиться могла лишь только сестра Августа. Она мне сама сказала об этом. В отсутствие ее он, видимо, на вас набросился и в борьбе, защищая свою жизнь, вы, я думаю, ударили его. А впоследствии, ужаснувшись, позвонили лакею и сбежали, даже позабыв сорвать с пальца жертвы кольцо с голубым бриллиантом, за которым вы охотились. Чуть позже привели одного из сообщников Люпена, служившего в соседнем доме, вместе перенесли барона на кровать и прибрали комнату… все еще не решаясь забрать голубой бриллиант. Вот что произошло. Значит, я повторяю, вы не хотели убивать барона. Но удар нанесли именно эти руки.
Она сплела их на лбу, свои тонкие бледные руки, и долго сидела так, не двигаясь. Наконец, расцепив пальцы, подняла к сыщику скорбное лицо и произнесла:
— И все это вы собираетесь рассказать отцу?
— Да, и добавлю, что у меня есть свидетель, мадемуазель Жербуа, которая узнает Белокурую даму, а кроме того, сестра Августа, которая узнает Антуанетту Бреа, и графиня де Крозон, которая узнает мадам де Реаль. Вот что я ему скажу.
— Вы не осмелитесь, — заявила она, овладев собой перед лицом грозившей ей опасности.
Он поднялся и сделал шаг в направлении библиотеки. Клотильда остановила его:
— Минуту, месье.
Потом подумала и, уже полностью обретя самообладание, спокойно спросила:
— Вы ведь Херлок Шолмс?
— Да.
— Что вам от меня нужно?
— Что мне нужно? Я вступил с Арсеном Люпеном в поединок, из которого во что бы то ни стало должен выйти победителем. В ожидании развязки, которая вскоре наступит, считаю, что захват такого ценного заложника, как вы, даст мне значительное преимущество перед моим противником. Так что вы пойдете со мной, мадемуазель, и я поручу вас заботам одного из друзей. Как только цель будет достигнута, вы окажетесь на свободе.
— Это все?
— Все. Я не имею никакого отношения к полиции этой страны и, следовательно, не чувствую за собой права быть… вершителем правосудия.
Похоже, эти слова ее убедили. Однако потребовалась еще передышка. Глаза ее закрылись. Шолмс смотрел на нее, ставшую вмиг такой спокойной, почти безразличной к подстерегавшей опасности.
«И вообще, — думал англичанин, — считала ли она себя в опасности? Нет, ведь ее защищал сам Люпен. С Люпеном ничего не страшно. Люпен всемогущ, он не может ошибаться».
— Мадемуазель, — напомнил он, — я говорил о пяти минутах, а прошло целых тридцать.
— Разрешите мне подняться к себе, чтобы забрать вещи?
— Если вам так угодно, мадемуазель, я подожду вас на улице Моншанен. Консьерж Жаньо — мой лучший друг.
— Ах, так вы знаете, — ужаснулась она.
— Я много чего знаю.
— Хорошо. Сейчас позвоню.
Ей принесли пальто и шляпу. Шолмс сказал:
— Надо как-то объяснить господину Дестанжу наш отъезд и назвать причину, по которой вы можете отсутствовать несколько дней.
— В этом нет надобности. Я скоро вернусь.
Снова взгляды их встретились, оба смотрели, саркастически улыбаясь.
— Как вы в нем уверены! — заметил Шолмс.
— Слепо ему верю.
— Все, что он делает, хорошо, не так ли? Все, чего хочет, получается. И вы все одобряете, и сами готовы на все ради него.
— Я люблю его, — задрожав, сказала она.
— И думаете, он вас спасет?
Пожав плечами, она направилась к отцу.
— Забираю у тебя господина Стикмана. Мы поедем в Национальную библиотеку.
— Вернешься к обеду?
— Может быть… хотя, скорее всего, нет. Не беспокойся.
И твердо заявила Шолмсу:
— Иду, месье.
— Без задних мыслей?
— С закрытыми глазами.
— Если попытаетесь улизнуть, я позову на помощь, закричу, вас схватят и посадят в тюрьму. Не забывайте, есть ордер на арест Белокурой дамы.
— Клянусь честью, что не попытаюсь улизнуть.
— Я верю вам. Идемте.
И вместе, как он и говорил, они покинули особняк.
На площади, развернувшись против движения, стояла машина. Видна была спина шофера и кепка, полускрытая поднятым воротником. Подойдя, Шолмс услышал ворчание мотора. Он открыл дверцу, пригласил Клотильду садиться и сам сел рядом с нею.
Автомобиль рванул с места и, промчавшись по внешним бульварам, выскочил на авеню Хош, а затем на авеню Град-Арме.
Херлок задумался, разрабатывая план дальнейших действий.
«Ганимар у себя… Оставлю на его попечении девушку… А сказать, кто она? Ведь, узнав, сразу же потащит ее в следственную тюрьму и нарушит все мои замыслы. Разделавшись с этим, я возьмусь за список из досье М.Б. и выйду на охоту. И уже этой ночью, или, самое позднее, завтра утром заеду, как договорились, за Ганимаром и выдам ему Арсена Люпена и его банду».
Он потирал руки, радуясь, что наконец-то цель близка и никакое препятствие не может его остановить. Не в силах противостоять желанию поделиться с кем-то своим счастьем, хоть это и не было в его привычках, он воскликнул:
— Извините, мадемуазель, за мое веселое настроение. Сражение было тяжким, и именно поэтому мне так отраден успех.
— Законный успех, месье, вы имеете полное право быть собой довольным.
— Благодарю. Однако что за странной дорогой мы едем! Шофер что, не слышал?
В этот момент машина выезжала через Нейи за пределы Парижа. Что за черт! Ведь не может же быть улица Перголез за городской чертой!
Шолмс опустил стекло, отделявшее их от водителя.
— Эй, шофер, вы не туда поехали. Улица Перголез!
Тот не отвечал. Шолмс крикнул снова:
— Говорю вам, езжайте на улицу Перголез!
Тот опять не ответил.
— Ах, так! Да вы оглохли, дружок. Или нарочно делаете… Нам сюда не нужно… Улица Перголез!.. Живо назад, да побыстрей!
Тот продолжал хранить молчание. Англичанин не на шутку встревожился. Он взглянул на Клотильду: на ее губах играла чуть заметная улыбка.
— Чему это вы улыбаетесь? — пробурчал он. — Это происшествие не имеет никакого отношения… от этого ничего не изменится…
— Абсолютно ничего, — ответила она.
И вдруг его пронзила догадка. Привстав, он повнимательнее взглянул на человека, сидящего за рулем. Вроде тот был пошире в плечах, этот держится свободнее… Он весь покрылся холодным потом, руки так и сжимались в кулаки, Шолмс все больше и больше убеждался в страшной вещи: этот человек, это был Арсен Люпен.
— Ну, что скажете, господин Шолмс, о нашей маленькой прогулке?
— Чудесно, дорогой месье, просто чудесно, — отвечал Шолмс.
Никогда в жизни не приходилось ему делать над собой таких неимоверных усилий, чтобы без дрожи в голосе произнести эти слова, не показать, какие в нем в тот момент бушевали страсти. Но уже в следующий миг наступила бурная реакция, ненависть и бешенство прорвались, унося последние остатки воли, и, выхватив револьвер, Шолмс наставил его на мадемуазель Дестанж.
— Сию минуту остановитесь, Люпен, сию же секунду, иначе выстрелю в мадемуазель.
— Посоветовал бы вам целиться в щеку, если хотите попасть в висок, — не поворачивая головы, ответил Люпен.
А Клотильда произнесла:
— Максим, не гоните, дорога скользкая, мне так страшно.
Она все так же улыбалась, не сводя глаз с дороги, расстилавшейся перед автомобилем.
— Пусть остановит! Пусть сейчас же остановит! — в бешенстве прокричал ей Шолмс. — Вы что, не видите, я способен на все!
Дуло револьвера коснулось завитков Клотильды. Она прошептала:
— Максим такой неосторожный! На этой скорости нас обязательно занесет.
Шолмс запихал оружие обратно в карман и схватился за ручку двери, готовый выброситься из машины, несмотря на всю несуразность подобного поступка.
— Осторожнее, месье, — предупредила Клотильда, — там за нами едет машина.
Он высунулся в окно. Действительно, за ними следовала огромная, кровавого цвета, с удлиненным носом жутковатого вида машина, а внутри сидели четверо мужчин в кожаных куртках.
«Ладно, — подумал он, — я под охраной, придется потерпеть».
И сложил на груди руки с видом человека гордого, но вынужденного подчиниться обстоятельствам и ожидать, когда фортуна повернется к нему лицом. И пока они пересекали Сену, проскакивая Сюрен, Рюей, Шату, он все сидел неподвижно, замкнувшись в себе. Подавив злобу и горечь, Шолмс думал лишь о том, как бы узнать, каким чудом Арсен Люпен сумел занять место шофера. Как-то не верилось в то, что славный малый, которого он выбрал на бульваре, был подставным лицом, сообщником. И все-таки кто-то предупредил Люпена, и именно после того, как он, Шолмс, стал угрожать Клотильде, ведь никто не мог знать заранее о его планах. А сама Клотильда все это время была рядом с ним.
Вдруг он вспомнил: а телефонный разговор, который она вела с портнихой? Шолмс понял: еще до того, как он начал говорить, стоило ему лишь вступить в беседу в качестве нового секретаря господина Дестанжа, как она почуяла опасность, догадалась об имени посетителя и цели его прихода. Тогда хладнокровно и естественно, как если бы действительно звонила портнихе, позвала она Люпена на помощь, возможно, через посредника и пользуясь заранее заготовленными условными фразами.
Как потом прибежал Люпен, как сообразил, что их ждал именно этот автомобиль с заведенным мотором, как подкупил механика — все это не имело уже никакого значения. Более всего поражало Шолмса, так что даже гнев его немного поутих, — как эта обычная женщина, пусть и влюбленная, подавив волнение, отбросив свой инстинкт, сумела в тот момент не выдать себя ни выражением глаз, ни малейшим искажением черт лица и тем самым дала очко вперед самому Херлоку Шолмсу.
Как бороться с человеком, у которого такие помощники? Лишь одним своим авторитетом смог он внушить женщине громадную энергию и отвагу.
Переехав Сену, они начали взбираться вверх по сен-жерменскому побережью, но в пятистах метрах от города притормозили. Их догнала вторая машина, и обе они остановились. Вокруг не было ни души.
— Господин Шолмс, — сказал Люпен, — будьте любезны пересесть в другую машину. А то наша тащится так медленно…
— С удовольствием, — заторопился Шолмс, понимая, что у него нет выбора.
— Разрешите также одолжить вам это меховое пальто, ведь ехать будем быстро, и предложить пару бутербродов. Берите, берите, кто знает, когда вам удастся поужинать.
Из машины вышли четверо. Один из них подошел поближе, и, когда снял закрывавшие лицо очки, Шолмс узнал господина в рединготе из венгерского ресторана.
— Отвезете машину шоферу, у которого я ее нанял, — приказал Люпен. — Он ждет в первой пивной справа на улице Лежондр. Заплатите вторую половину обещанной тысячи франков. Да, совсем забыл, отдайте господину Шолмсу свои очки.
И, переговорив с мадемуазель Дестанж, сел за руль рядом с Шолмсом, посадив сзади одного из своих людей. Они тронулись.
Люпен не преувеличивал, говоря, что «теперь поедем побыстрее». С самого начала они двигались с головокружительной скоростью. Будто под влиянием таинственной притягательной силы, стремительно приближался горизонт и в тот же миг словно проваливался в бездну, а вместе с ним летели деревья, дома, равнины и леса, все неслось с ужасающей быстротой потока, низвергающегося в пропасть.
Шолмс и Люпен не обменялись ни единым словом. Прямо над их головами то и дело пролетали, качаясь, как морские волны, шумевшие листвой кроны тополей. Мимо проносились города: Мант, Вернон, Гайон. С холма на холм, от Бон-Скур до Кантеля. А вот и Руан, его окрестности, порт, многокилометровая набережная — все это будто превратилось в улочку маленького городка. А вслед за ним Дюклер, Кодебек. Вот на пути их стремительного полета оказался извилистый ландшафт Ко, а за ним Лильбон, Кильбер. Внезапно машина вылетела к берегам Сены, на самый край маленькой набережной, возле которой ждала строгая, крепкая на вид яхта. Из трубы вырывались клубы пара.
Машина остановилась. Всего за два часа они проехали более сорока лье.
К ним подошел, здороваясь, человек в голубой блузе и расшитой золотом фуражке.
— Отлично, капитан! — одобрил Люпен. — Вы получили телеграмму?
— Получил.
— «Ласточка» готова?
— Да.
— В таком случае прошу вас, господин Шолмс.
Англичанин огляделся вокруг и, заметив неподалеку на террасе кафе группу людей, а совсем рядом — еще несколько человек, на секунду заколебался, однако, сообразив, что, прежде чем что-то успеет предпринять, окажется связанным и засунутым в трюм, взошел по трапу и последовал за Люпеном в каюту капитана.
Она оказалась просторной, сияла безупречной чистотой и вся сверкала лаковыми панелями и до блеска начищенной медью.
Люпен прикрыл дверь и без обиняков, почти грубо бросил Шолмсу:
— Что именно вам известно!
— Все.
— Все? Поподробнее.
В голосе не было и намека на ту насмешливую вежливость, с которой он обычно разговаривал с англичанином. Появились властные нотки хозяина, привыкшего командовать и не терпящего возражений от какого-нибудь Херлока Шолмса.
Они обменялись взглядами, как двое врагов, не скрывающих свою злобу. И Люпен зло заговорил:
— Месье, вот уже несколько раз вы встречаетесь на моем пути. Уже довольно, мне надоело терять время на то, чтобы избегать расставленные вами ловушки. Предупреждаю: мое отношение к вам будет зависеть от вашего ответа. Что именно вам известно?
— Повторяю, все.
Арсен Люпен, сдержавшись, отрывисто произнес:
— Я сам вам могу сказать, что именно вы узнали. Вы узнали, что я, под именем Максима Бермона… э-э… несколько улучшил пятнадцать домов, построенных архитектором Дестанжем.
— Да.
— Из пятнадцати домов вы нашли четыре.
— Да.
— Но в вашем распоряжении список с адресами одиннадцати остальных.
— Да.
— Вы забрали этот список из дома господина Дестанжа, скорее всего, этой ночью.
— Да.
— И поскольку предполагаете, что из одиннадцати домов наверняка найдется один, избранный мною для своих нужд и потребностей моих друзей, то поручили Ганимару перейти в наступление и обнаружить место, где я скрываюсь.
— Нет.
— Что это значит?
— Это значит, что я действую один и собирался перейти в наступление в одиночку.
— В таком случае мне нечего опасаться, поскольку вы у меня в руках.
— Вам нечего опасаться, ПОКА я у вас в руках.
— Вы хотите сказать, что долго тут не останетесь?
— Нет.
Арсен Люпен подошел к англичанину поближе и мягко положил руку ему на плечо.
— Послушайте, месье, мне что-то неохота спорить, а вы, к несчастью для вас, не в состоянии одержать надо мной верх. А значит, покончим с этим.
— Покончим с этим.
— Вы дадите мне честное слово, что не будете пытаться сбежать с корабля, пока он не достигнет английских территориальных вод.
— Даю вам честное слово, что всеми средствами буду стараться отсюда сбежать, — неукротимо возразил Шолмс.
— Но, черт возьми, вы же знаете, что стоит мне хоть слово сказать, и вы окажетесь совершенно беспомощным. Все эти люди слепо мне повинуются. По одному моему знаку вам накинут на шею цепь.
— Бывает, цепи тоже рвутся.
— Они бросят вас за борт в десяти милях от берега.
— Я умею плавать.
— Хороший ответ! — засмеялся Люпен. — Прости меня, Господи, я был во гневе. Простите и вы, мэтр… и перейдем к делу. Ведь вы понимаете, что мне необходимо принять меры, обеспечивающие безопасность мою и моих друзей?
— Любые меры. Но они окажутся бесполезными.
— Ладно. Так вы не будете сердиться, если я все-таки их приму?
— Вы просто обязаны это сделать.
— Тогда начнем.
Люпен отворил дверь и позвал капитана и двух матросов. Те схватили англичанина и, обыскав его карманы, со связанными ногами привязали Шолмса к койке капитана.
— Хватит! — приказал Люпен. — В самом деле, месье, лишь из-за вашего упрямства и исключительной серьезности положения я позволил себе пойти на…
Матросы вышли. Люпен обратился к капитану:
— Пусть кто-то из экипажа останется здесь в распоряжении господина Шолмса, а вас попрошу, как только сможете, тоже составить ему компанию. Будьте к нему исключительно внимательны. Это не пленник, а гость. Который час, капитан?
— Два часа пять минут.
Люпен взглянул на свои часы, затем на стенные часы в каюте.
— Два часа пять минут? На моих то же самое. Сколько времени требуется, чтобы дойти до Саутгемптона?
— Если двигаться не спеша, часов девять.
— Пусть будет одиннадцать. Вам нельзя приближаться к земле до полуночи, до того момента, как из Саутгемптона отойдет пароход, прибывающий в Гавр в восемь утра. Ясно, капитан? Повторяю: поскольку для нас всех было бы чрезвычайно опасно, если бы месье вернулся во Францию с этим пароходом, вы не должны до часу ночи оказаться в Саутгемптоне.
— Понял.
— Будьте здоровы, мэтр. До встречи в будущем году в этом мире или в ином.
— До завтра.
Спустя несколько минут Шолмс услышал шум удаляющегося автомобиля и в тот же момент в глубинах «Ласточки» громко зачихал мотор. Яхта тронулась в путь.
К трем часам дня они вышли из устья Сены и оказались в открытом море. В это время, растянувшись на койке, к которой был привязан, Херлок Шолмс крепко спал.
На следующее утро, утро десятого, последнего дня войны двух великих противников, в «Эко де Франс» появилась симпатичная заметка:
«Вчера Арсен Люпен издал декрет о высылке английского сыщика Херлока Шолмса. Декрет был подписан в полдень и приведен в исполнение в тот же день. В час ночи Шолмс уже высадился в Саутгемптоне».
Глава шестая
— Говорите, месье, — сказала она.
Не желая садиться, он начал:
— Надеюсь, вы меня извините, если ошибусь в некоторых второстепенных вещах. Однако я отвечаю за полную точность всех излагаемых фактов.
— Меньше слов, прошу вас. К делу.
По этому резкому замечанию он понял, что молодая женщина насторожилась, и стал продолжать:
— Хорошо, перейдем к делу. Пять лет назад вашему отцу случилось встретиться с неким господином Максимом Бермоном, представившимся ему как предприниматель… или архитектор, точно не скажу. Но господин Дестанж проникся к этому молодому человеку искренней симпатией и, поскольку состояние здоровья не позволяло ему самому заниматься проектами, предоставил господину Бермону выполнение нескольких заказов от старых клиентов, заказов, которые, как ему казалось, его помощник вполне был в состоянии исполнить.
Херлок умолк. Ему показалось, что Клотильда очень сильно побледнела. Однако, сохраняя полное спокойствие, она произнесла:
— Мне ничего не известно о том, что вы говорите, и не понимаю, чем все это могло бы меня заинтересовать.
— А вот чем, мадемуазель. Господин Максим Бермон зовется по-настоящему, как вам известно, Арсен Люпен.
Она засмеялась.
— Невозможно! Арсен Люпен? Господин Максим Бермон зовется Арсен Люпен?
— Именно так, как я имел честь доложить вам, мадемуазель, и поскольку вы отказываетесь понять меня с полуслова, добавлю, что Арсен Люпен нашел в этом доме для осуществления своих планов верную подругу, нет, больше чем подругу, слепо повинующуюся сообщницу… преданную ему безраздельно.
Она поднялась и, нисколько не волнуясь или, по крайней мере, волнуясь настолько мало, что Шолмс был поражен подобным самообладанием, заявила:
— Не знаю о цели вашего поведения, месье, и ничего не хочу о ней знать. Прошу без лишних слов покинуть этот дом.
— В мои намерения никогда и не входило бесконечно навязывать вам свое присутствие, — так же спокойно, как и она, ответил Шолмс. — Вот только я решил не уходить отсюда один.
— Кто же пойдет с вами?
— Вы!
— Я?
— Да, мадемуазель, мы выйдем вместе из особняка, и вы без возражений, без единого слова пойдете за мной.
Самым странным во всей этой сцене было полное спокойствие обоих. Их разговор походил не на поединок двух противников, равно обладающих сильной волей, но по тону и манере более напоминал светскую беседу, в которой просто высказываются разные точки зрения собеседников.
В широко распахнутую дверь можно было видеть, как в ротонде господин Дестанж медленно, размеренными движениями переставлял книги.
Клотильда села на место, легонько пожав плечами. Херлок вытащил часы.
— Сейчас половина одиннадцатого. Уходим через пять минут.
— А если нет?
— В противном случае я пойду за господином Дестанжем и расскажу ему…
— Что?
— Всю правду. О лжи Максима Бермона и двойной жизни его сообщницы.
— Сообщницы?
— Да, именно той, которую называют Белокурая дама, той, что была блондинкой.
— А чем вы все это докажете?
— Отведу его на улицу Шальгрен и покажу переход, сооруженный Арсеном Люпеном, когда он якобы занимался там строительными работами, между домами номер 40 и 42, тот переход, которым вы оба воспользовались позавчера ночью.
— А потом?
— Потом поеду с господином Дестанжем к мэтру Детинану и спущусь по черной лестнице, как сделали вы с Арсеном Люпеном, уходя от Ганимара. Мы вместе поищем точно такой же переход, который наверняка существует между домом адвоката и соседним, выходящим не на улицу Клапейрон, а на бульвар Батиньоль.
— А дальше?
— А дальше я поведу господина Дестанжа в замок Крозон и, поскольку ему хорошо известно, какие именно работы производил там Арсен Люпен во время реставрации здания, не составит никакого труда отыскать тайные переходы, проложенные людьми из банды Люпена. Он сам убедится, что, воспользовавшись ими, Белокурая дама проникла ночью в комнату графини и забрала с камина голубой бриллиант, а потом, через две недели, пробралась в апартаменты консула Блейхена, чтобы запрятать камень во флакон… Странный какой-то поступок, не правда ли? Я объясню это, скорее всего, женской местью, но в общем цель не играет особой роли…
— Потом?
— Потом, — посерьезнел Херлок, — отправимся вместе с господином Дестанжем на авеню Анри-Мартен, 134, и примемся выяснять, каким образом барон д'Отрек…
— Замолчите, замолчите, — с внезапным ужасом заговорила вдруг Клотильда. — Запрещаю вам! Как вы осмелились сказать, что я… обвинить меня…
— Я обвиняю вас в убийстве барона д'Отрека.
— Нет, нет, это клевета.
— Вы убили барона д'Отрека, мадемуазель. Вы нанялись к нему на службу под именем Антуанетты Бреа с целью похитить голубой бриллиант, и вы его убили.
Сломленная, уже просительно она прошептала:
— Замолчите, месье, умоляю вас. Раз уж вы знаете столько всяких вещей, должны были бы понять, что я не убивала барона д'Отрека.
— Я не сказал, что это было предумышленное убийство, мадемуазель. Барон д'Отрек был подвержен приступам помешательства, и тогда с ним справиться могла лишь только сестра Августа. Она мне сама сказала об этом. В отсутствие ее он, видимо, на вас набросился и в борьбе, защищая свою жизнь, вы, я думаю, ударили его. А впоследствии, ужаснувшись, позвонили лакею и сбежали, даже позабыв сорвать с пальца жертвы кольцо с голубым бриллиантом, за которым вы охотились. Чуть позже привели одного из сообщников Люпена, служившего в соседнем доме, вместе перенесли барона на кровать и прибрали комнату… все еще не решаясь забрать голубой бриллиант. Вот что произошло. Значит, я повторяю, вы не хотели убивать барона. Но удар нанесли именно эти руки.
Она сплела их на лбу, свои тонкие бледные руки, и долго сидела так, не двигаясь. Наконец, расцепив пальцы, подняла к сыщику скорбное лицо и произнесла:
— И все это вы собираетесь рассказать отцу?
— Да, и добавлю, что у меня есть свидетель, мадемуазель Жербуа, которая узнает Белокурую даму, а кроме того, сестра Августа, которая узнает Антуанетту Бреа, и графиня де Крозон, которая узнает мадам де Реаль. Вот что я ему скажу.
— Вы не осмелитесь, — заявила она, овладев собой перед лицом грозившей ей опасности.
Он поднялся и сделал шаг в направлении библиотеки. Клотильда остановила его:
— Минуту, месье.
Потом подумала и, уже полностью обретя самообладание, спокойно спросила:
— Вы ведь Херлок Шолмс?
— Да.
— Что вам от меня нужно?
— Что мне нужно? Я вступил с Арсеном Люпеном в поединок, из которого во что бы то ни стало должен выйти победителем. В ожидании развязки, которая вскоре наступит, считаю, что захват такого ценного заложника, как вы, даст мне значительное преимущество перед моим противником. Так что вы пойдете со мной, мадемуазель, и я поручу вас заботам одного из друзей. Как только цель будет достигнута, вы окажетесь на свободе.
— Это все?
— Все. Я не имею никакого отношения к полиции этой страны и, следовательно, не чувствую за собой права быть… вершителем правосудия.
Похоже, эти слова ее убедили. Однако потребовалась еще передышка. Глаза ее закрылись. Шолмс смотрел на нее, ставшую вмиг такой спокойной, почти безразличной к подстерегавшей опасности.
«И вообще, — думал англичанин, — считала ли она себя в опасности? Нет, ведь ее защищал сам Люпен. С Люпеном ничего не страшно. Люпен всемогущ, он не может ошибаться».
— Мадемуазель, — напомнил он, — я говорил о пяти минутах, а прошло целых тридцать.
— Разрешите мне подняться к себе, чтобы забрать вещи?
— Если вам так угодно, мадемуазель, я подожду вас на улице Моншанен. Консьерж Жаньо — мой лучший друг.
— Ах, так вы знаете, — ужаснулась она.
— Я много чего знаю.
— Хорошо. Сейчас позвоню.
Ей принесли пальто и шляпу. Шолмс сказал:
— Надо как-то объяснить господину Дестанжу наш отъезд и назвать причину, по которой вы можете отсутствовать несколько дней.
— В этом нет надобности. Я скоро вернусь.
Снова взгляды их встретились, оба смотрели, саркастически улыбаясь.
— Как вы в нем уверены! — заметил Шолмс.
— Слепо ему верю.
— Все, что он делает, хорошо, не так ли? Все, чего хочет, получается. И вы все одобряете, и сами готовы на все ради него.
— Я люблю его, — задрожав, сказала она.
— И думаете, он вас спасет?
Пожав плечами, она направилась к отцу.
— Забираю у тебя господина Стикмана. Мы поедем в Национальную библиотеку.
— Вернешься к обеду?
— Может быть… хотя, скорее всего, нет. Не беспокойся.
И твердо заявила Шолмсу:
— Иду, месье.
— Без задних мыслей?
— С закрытыми глазами.
— Если попытаетесь улизнуть, я позову на помощь, закричу, вас схватят и посадят в тюрьму. Не забывайте, есть ордер на арест Белокурой дамы.
— Клянусь честью, что не попытаюсь улизнуть.
— Я верю вам. Идемте.
И вместе, как он и говорил, они покинули особняк.
На площади, развернувшись против движения, стояла машина. Видна была спина шофера и кепка, полускрытая поднятым воротником. Подойдя, Шолмс услышал ворчание мотора. Он открыл дверцу, пригласил Клотильду садиться и сам сел рядом с нею.
Автомобиль рванул с места и, промчавшись по внешним бульварам, выскочил на авеню Хош, а затем на авеню Град-Арме.
Херлок задумался, разрабатывая план дальнейших действий.
«Ганимар у себя… Оставлю на его попечении девушку… А сказать, кто она? Ведь, узнав, сразу же потащит ее в следственную тюрьму и нарушит все мои замыслы. Разделавшись с этим, я возьмусь за список из досье М.Б. и выйду на охоту. И уже этой ночью, или, самое позднее, завтра утром заеду, как договорились, за Ганимаром и выдам ему Арсена Люпена и его банду».
Он потирал руки, радуясь, что наконец-то цель близка и никакое препятствие не может его остановить. Не в силах противостоять желанию поделиться с кем-то своим счастьем, хоть это и не было в его привычках, он воскликнул:
— Извините, мадемуазель, за мое веселое настроение. Сражение было тяжким, и именно поэтому мне так отраден успех.
— Законный успех, месье, вы имеете полное право быть собой довольным.
— Благодарю. Однако что за странной дорогой мы едем! Шофер что, не слышал?
В этот момент машина выезжала через Нейи за пределы Парижа. Что за черт! Ведь не может же быть улица Перголез за городской чертой!
Шолмс опустил стекло, отделявшее их от водителя.
— Эй, шофер, вы не туда поехали. Улица Перголез!
Тот не отвечал. Шолмс крикнул снова:
— Говорю вам, езжайте на улицу Перголез!
Тот опять не ответил.
— Ах, так! Да вы оглохли, дружок. Или нарочно делаете… Нам сюда не нужно… Улица Перголез!.. Живо назад, да побыстрей!
Тот продолжал хранить молчание. Англичанин не на шутку встревожился. Он взглянул на Клотильду: на ее губах играла чуть заметная улыбка.
— Чему это вы улыбаетесь? — пробурчал он. — Это происшествие не имеет никакого отношения… от этого ничего не изменится…
— Абсолютно ничего, — ответила она.
И вдруг его пронзила догадка. Привстав, он повнимательнее взглянул на человека, сидящего за рулем. Вроде тот был пошире в плечах, этот держится свободнее… Он весь покрылся холодным потом, руки так и сжимались в кулаки, Шолмс все больше и больше убеждался в страшной вещи: этот человек, это был Арсен Люпен.
— Ну, что скажете, господин Шолмс, о нашей маленькой прогулке?
— Чудесно, дорогой месье, просто чудесно, — отвечал Шолмс.
Никогда в жизни не приходилось ему делать над собой таких неимоверных усилий, чтобы без дрожи в голосе произнести эти слова, не показать, какие в нем в тот момент бушевали страсти. Но уже в следующий миг наступила бурная реакция, ненависть и бешенство прорвались, унося последние остатки воли, и, выхватив револьвер, Шолмс наставил его на мадемуазель Дестанж.
— Сию минуту остановитесь, Люпен, сию же секунду, иначе выстрелю в мадемуазель.
— Посоветовал бы вам целиться в щеку, если хотите попасть в висок, — не поворачивая головы, ответил Люпен.
А Клотильда произнесла:
— Максим, не гоните, дорога скользкая, мне так страшно.
Она все так же улыбалась, не сводя глаз с дороги, расстилавшейся перед автомобилем.
— Пусть остановит! Пусть сейчас же остановит! — в бешенстве прокричал ей Шолмс. — Вы что, не видите, я способен на все!
Дуло револьвера коснулось завитков Клотильды. Она прошептала:
— Максим такой неосторожный! На этой скорости нас обязательно занесет.
Шолмс запихал оружие обратно в карман и схватился за ручку двери, готовый выброситься из машины, несмотря на всю несуразность подобного поступка.
— Осторожнее, месье, — предупредила Клотильда, — там за нами едет машина.
Он высунулся в окно. Действительно, за ними следовала огромная, кровавого цвета, с удлиненным носом жутковатого вида машина, а внутри сидели четверо мужчин в кожаных куртках.
«Ладно, — подумал он, — я под охраной, придется потерпеть».
И сложил на груди руки с видом человека гордого, но вынужденного подчиниться обстоятельствам и ожидать, когда фортуна повернется к нему лицом. И пока они пересекали Сену, проскакивая Сюрен, Рюей, Шату, он все сидел неподвижно, замкнувшись в себе. Подавив злобу и горечь, Шолмс думал лишь о том, как бы узнать, каким чудом Арсен Люпен сумел занять место шофера. Как-то не верилось в то, что славный малый, которого он выбрал на бульваре, был подставным лицом, сообщником. И все-таки кто-то предупредил Люпена, и именно после того, как он, Шолмс, стал угрожать Клотильде, ведь никто не мог знать заранее о его планах. А сама Клотильда все это время была рядом с ним.
Вдруг он вспомнил: а телефонный разговор, который она вела с портнихой? Шолмс понял: еще до того, как он начал говорить, стоило ему лишь вступить в беседу в качестве нового секретаря господина Дестанжа, как она почуяла опасность, догадалась об имени посетителя и цели его прихода. Тогда хладнокровно и естественно, как если бы действительно звонила портнихе, позвала она Люпена на помощь, возможно, через посредника и пользуясь заранее заготовленными условными фразами.
Как потом прибежал Люпен, как сообразил, что их ждал именно этот автомобиль с заведенным мотором, как подкупил механика — все это не имело уже никакого значения. Более всего поражало Шолмса, так что даже гнев его немного поутих, — как эта обычная женщина, пусть и влюбленная, подавив волнение, отбросив свой инстинкт, сумела в тот момент не выдать себя ни выражением глаз, ни малейшим искажением черт лица и тем самым дала очко вперед самому Херлоку Шолмсу.
Как бороться с человеком, у которого такие помощники? Лишь одним своим авторитетом смог он внушить женщине громадную энергию и отвагу.
Переехав Сену, они начали взбираться вверх по сен-жерменскому побережью, но в пятистах метрах от города притормозили. Их догнала вторая машина, и обе они остановились. Вокруг не было ни души.
— Господин Шолмс, — сказал Люпен, — будьте любезны пересесть в другую машину. А то наша тащится так медленно…
— С удовольствием, — заторопился Шолмс, понимая, что у него нет выбора.
— Разрешите также одолжить вам это меховое пальто, ведь ехать будем быстро, и предложить пару бутербродов. Берите, берите, кто знает, когда вам удастся поужинать.
Из машины вышли четверо. Один из них подошел поближе, и, когда снял закрывавшие лицо очки, Шолмс узнал господина в рединготе из венгерского ресторана.
— Отвезете машину шоферу, у которого я ее нанял, — приказал Люпен. — Он ждет в первой пивной справа на улице Лежондр. Заплатите вторую половину обещанной тысячи франков. Да, совсем забыл, отдайте господину Шолмсу свои очки.
И, переговорив с мадемуазель Дестанж, сел за руль рядом с Шолмсом, посадив сзади одного из своих людей. Они тронулись.
Люпен не преувеличивал, говоря, что «теперь поедем побыстрее». С самого начала они двигались с головокружительной скоростью. Будто под влиянием таинственной притягательной силы, стремительно приближался горизонт и в тот же миг словно проваливался в бездну, а вместе с ним летели деревья, дома, равнины и леса, все неслось с ужасающей быстротой потока, низвергающегося в пропасть.
Шолмс и Люпен не обменялись ни единым словом. Прямо над их головами то и дело пролетали, качаясь, как морские волны, шумевшие листвой кроны тополей. Мимо проносились города: Мант, Вернон, Гайон. С холма на холм, от Бон-Скур до Кантеля. А вот и Руан, его окрестности, порт, многокилометровая набережная — все это будто превратилось в улочку маленького городка. А вслед за ним Дюклер, Кодебек. Вот на пути их стремительного полета оказался извилистый ландшафт Ко, а за ним Лильбон, Кильбер. Внезапно машина вылетела к берегам Сены, на самый край маленькой набережной, возле которой ждала строгая, крепкая на вид яхта. Из трубы вырывались клубы пара.
Машина остановилась. Всего за два часа они проехали более сорока лье.
К ним подошел, здороваясь, человек в голубой блузе и расшитой золотом фуражке.
— Отлично, капитан! — одобрил Люпен. — Вы получили телеграмму?
— Получил.
— «Ласточка» готова?
— Да.
— В таком случае прошу вас, господин Шолмс.
Англичанин огляделся вокруг и, заметив неподалеку на террасе кафе группу людей, а совсем рядом — еще несколько человек, на секунду заколебался, однако, сообразив, что, прежде чем что-то успеет предпринять, окажется связанным и засунутым в трюм, взошел по трапу и последовал за Люпеном в каюту капитана.
Она оказалась просторной, сияла безупречной чистотой и вся сверкала лаковыми панелями и до блеска начищенной медью.
Люпен прикрыл дверь и без обиняков, почти грубо бросил Шолмсу:
— Что именно вам известно!
— Все.
— Все? Поподробнее.
В голосе не было и намека на ту насмешливую вежливость, с которой он обычно разговаривал с англичанином. Появились властные нотки хозяина, привыкшего командовать и не терпящего возражений от какого-нибудь Херлока Шолмса.
Они обменялись взглядами, как двое врагов, не скрывающих свою злобу. И Люпен зло заговорил:
— Месье, вот уже несколько раз вы встречаетесь на моем пути. Уже довольно, мне надоело терять время на то, чтобы избегать расставленные вами ловушки. Предупреждаю: мое отношение к вам будет зависеть от вашего ответа. Что именно вам известно?
— Повторяю, все.
Арсен Люпен, сдержавшись, отрывисто произнес:
— Я сам вам могу сказать, что именно вы узнали. Вы узнали, что я, под именем Максима Бермона… э-э… несколько улучшил пятнадцать домов, построенных архитектором Дестанжем.
— Да.
— Из пятнадцати домов вы нашли четыре.
— Да.
— Но в вашем распоряжении список с адресами одиннадцати остальных.
— Да.
— Вы забрали этот список из дома господина Дестанжа, скорее всего, этой ночью.
— Да.
— И поскольку предполагаете, что из одиннадцати домов наверняка найдется один, избранный мною для своих нужд и потребностей моих друзей, то поручили Ганимару перейти в наступление и обнаружить место, где я скрываюсь.
— Нет.
— Что это значит?
— Это значит, что я действую один и собирался перейти в наступление в одиночку.
— В таком случае мне нечего опасаться, поскольку вы у меня в руках.
— Вам нечего опасаться, ПОКА я у вас в руках.
— Вы хотите сказать, что долго тут не останетесь?
— Нет.
Арсен Люпен подошел к англичанину поближе и мягко положил руку ему на плечо.
— Послушайте, месье, мне что-то неохота спорить, а вы, к несчастью для вас, не в состоянии одержать надо мной верх. А значит, покончим с этим.
— Покончим с этим.
— Вы дадите мне честное слово, что не будете пытаться сбежать с корабля, пока он не достигнет английских территориальных вод.
— Даю вам честное слово, что всеми средствами буду стараться отсюда сбежать, — неукротимо возразил Шолмс.
— Но, черт возьми, вы же знаете, что стоит мне хоть слово сказать, и вы окажетесь совершенно беспомощным. Все эти люди слепо мне повинуются. По одному моему знаку вам накинут на шею цепь.
— Бывает, цепи тоже рвутся.
— Они бросят вас за борт в десяти милях от берега.
— Я умею плавать.
— Хороший ответ! — засмеялся Люпен. — Прости меня, Господи, я был во гневе. Простите и вы, мэтр… и перейдем к делу. Ведь вы понимаете, что мне необходимо принять меры, обеспечивающие безопасность мою и моих друзей?
— Любые меры. Но они окажутся бесполезными.
— Ладно. Так вы не будете сердиться, если я все-таки их приму?
— Вы просто обязаны это сделать.
— Тогда начнем.
Люпен отворил дверь и позвал капитана и двух матросов. Те схватили англичанина и, обыскав его карманы, со связанными ногами привязали Шолмса к койке капитана.
— Хватит! — приказал Люпен. — В самом деле, месье, лишь из-за вашего упрямства и исключительной серьезности положения я позволил себе пойти на…
Матросы вышли. Люпен обратился к капитану:
— Пусть кто-то из экипажа останется здесь в распоряжении господина Шолмса, а вас попрошу, как только сможете, тоже составить ему компанию. Будьте к нему исключительно внимательны. Это не пленник, а гость. Который час, капитан?
— Два часа пять минут.
Люпен взглянул на свои часы, затем на стенные часы в каюте.
— Два часа пять минут? На моих то же самое. Сколько времени требуется, чтобы дойти до Саутгемптона?
— Если двигаться не спеша, часов девять.
— Пусть будет одиннадцать. Вам нельзя приближаться к земле до полуночи, до того момента, как из Саутгемптона отойдет пароход, прибывающий в Гавр в восемь утра. Ясно, капитан? Повторяю: поскольку для нас всех было бы чрезвычайно опасно, если бы месье вернулся во Францию с этим пароходом, вы не должны до часу ночи оказаться в Саутгемптоне.
— Понял.
— Будьте здоровы, мэтр. До встречи в будущем году в этом мире или в ином.
— До завтра.
Спустя несколько минут Шолмс услышал шум удаляющегося автомобиля и в тот же момент в глубинах «Ласточки» громко зачихал мотор. Яхта тронулась в путь.
К трем часам дня они вышли из устья Сены и оказались в открытом море. В это время, растянувшись на койке, к которой был привязан, Херлок Шолмс крепко спал.
На следующее утро, утро десятого, последнего дня войны двух великих противников, в «Эко де Франс» появилась симпатичная заметка:
«Вчера Арсен Люпен издал декрет о высылке английского сыщика Херлока Шолмса. Декрет был подписан в полдень и приведен в исполнение в тот же день. В час ночи Шолмс уже высадился в Саутгемптоне».
Глава шестая
Второй арест Арсена Люпена
С восьми утра улица Крево, что между проспектом Булонского леса и авеню Бюжо, была запружена двенадцатью фургонами, перевозившими вещи. Господин Феликс Дэви покидал занимаемую им квартиру на пятом этаже дома № 8. А эксперт господин Дюбрей, объединивший в одну квартиру шестой этаж этого же дома и шестые этажи рядом стоящих домов, по чистой случайности, поскольку эти господа между собой были незнакомы, в этот же день отправлял коллекции мебели, ради которых его ежедневно посещали зарубежные партнеры.
Обитатели квартала заметили одну любопытную деталь, хотя заговорили о ней лишь гораздо позднее: ни на одном из двенадцати фургонов не стояло имени и адреса отправителя и ни один из сопровождавших их грузчиков не задержался в соседней пивной. Они работали так споро, что к одиннадцати часам все было закончено. В квартирах оставались лишь клочки бумаги и какие-то тряпки, что всегда после отъезда жильцов валяются в углах пустующих комнат.
Господин Феликс Дэви, элегантный молодой человек, модно и со вкусом одетый, держа в руках тросточку, вес которой свидетельствовал о необычайно развитой мускулатуре ее владельца, господин Феликс Дэви мирно вышел из дома и уселся на скамеечку в поперечной аллее, пересекающей проспект напротив улицы Перголез. Рядом с ним на скамье читала газету просто одетая женщина, а возле нее малыш копал лопаткой песок.
Спустя некоторое время господин Феликс Дэви, не поворачивая головы, осведомился у женщины:
— Что Ганимар?
— Ушел с девяти утра.
— Куда?
— В префектуру.
— Один?
— Один.
— Ночью не приходили телеграммы?
— Ни одной.
— Вам в доме все так же доверяют?
— Все так же. Оказываю мелкие услуги госпоже Ганимар, а она мне рассказывает, что делает муж… Мы все утро провели вместе.
— Хорошо. До нового указания продолжайте приходить сюда каждый день в одиннадцать.
Он поднялся и отправился в «Китайский павильон» возле ворот Дофин, где съел скромный завтрак из двух яиц, овощей и фруктов. Затем возвратился на улицу Крево и сказал консьержке:
— Поднимусь на минутку наверх и потом отдам вам ключи.
Осмотр квартиры закончился в комнате, служившей рабочим кабинетом. Там он взялся за газовую трубу с гибким наконечником, свисавшим вдоль камина, вынул медную пробку и, прикрепив туда маленькое устройство в виде рожка, подул внутрь.
Ответом ему был легкий свист. Поднеся трубу ко рту, он прошептал:
— Никого, Дюбрей?
— Никого.
— Мне можно подняться?
— Да.
Положив трубу на место, он задумался.
«Нет пределов для прогресса. Наш век буквально кишит мелкими изобретениями, делающими жизнь и в самом деле очаровательной и прекрасной. И такой забавной!.. Особенно если умеешь играть ею так, как я».
Обитатели квартала заметили одну любопытную деталь, хотя заговорили о ней лишь гораздо позднее: ни на одном из двенадцати фургонов не стояло имени и адреса отправителя и ни один из сопровождавших их грузчиков не задержался в соседней пивной. Они работали так споро, что к одиннадцати часам все было закончено. В квартирах оставались лишь клочки бумаги и какие-то тряпки, что всегда после отъезда жильцов валяются в углах пустующих комнат.
Господин Феликс Дэви, элегантный молодой человек, модно и со вкусом одетый, держа в руках тросточку, вес которой свидетельствовал о необычайно развитой мускулатуре ее владельца, господин Феликс Дэви мирно вышел из дома и уселся на скамеечку в поперечной аллее, пересекающей проспект напротив улицы Перголез. Рядом с ним на скамье читала газету просто одетая женщина, а возле нее малыш копал лопаткой песок.
Спустя некоторое время господин Феликс Дэви, не поворачивая головы, осведомился у женщины:
— Что Ганимар?
— Ушел с девяти утра.
— Куда?
— В префектуру.
— Один?
— Один.
— Ночью не приходили телеграммы?
— Ни одной.
— Вам в доме все так же доверяют?
— Все так же. Оказываю мелкие услуги госпоже Ганимар, а она мне рассказывает, что делает муж… Мы все утро провели вместе.
— Хорошо. До нового указания продолжайте приходить сюда каждый день в одиннадцать.
Он поднялся и отправился в «Китайский павильон» возле ворот Дофин, где съел скромный завтрак из двух яиц, овощей и фруктов. Затем возвратился на улицу Крево и сказал консьержке:
— Поднимусь на минутку наверх и потом отдам вам ключи.
Осмотр квартиры закончился в комнате, служившей рабочим кабинетом. Там он взялся за газовую трубу с гибким наконечником, свисавшим вдоль камина, вынул медную пробку и, прикрепив туда маленькое устройство в виде рожка, подул внутрь.
Ответом ему был легкий свист. Поднеся трубу ко рту, он прошептал:
— Никого, Дюбрей?
— Никого.
— Мне можно подняться?
— Да.
Положив трубу на место, он задумался.
«Нет пределов для прогресса. Наш век буквально кишит мелкими изобретениями, делающими жизнь и в самом деле очаровательной и прекрасной. И такой забавной!.. Особенно если умеешь играть ею так, как я».