сказал им:
-- Если встретите разбойников, не будьте такими, как Ню Цюэ.
И все согласились с этими словами.
Вскоре его младший брат отправился в Цинь и, проходя через заставу,
действительно встретил разбойников. Помня наказ старшего брата, он стал
сопротивляться, а когда его ограбили, еще и побежал за разбойниками, прося
их вернуть его вещи. Разбойники рассердились и сказали:
-- Мы и так пощадили тебя, а ты еще и преследуешь нас, показывая людям,
где мы скрываемся. Коли уж мы стали разбойниками, то к чему нам жалость?
И разбойники убили его, а заодно и несколько его спутников.
Юй был богатым человеком в Лян. Дом его был доверху набит богатствами:
денег и шелка -- не мерено, товаров и сокровищ -- не считано. Вот однажды он
поднялся на высокую башню у большой дороги и устроил большой пир: играла
музыка, стучали кости.
А под башней прохаживались местные удальцы. Тут на башне послышался
смех: какой-то игрок сделал удачный ход, поставив на красный нефрит и
выиграв две рыбы [60]. В этот момент пролетавший над башней коршун выронил
из клюва дохлую крысу, и она свалилась прямо на голову одного из удальцов.
Тут удальцы сказали друг другу:
"Юй давно уже живет в свое удовольствие и презирает других. Мы ничем
его не обидели, а он бросил в нас дохлую крысу. Если мы не отомстим за это
оскорбление, то нас назовут трусами и тогда нам не будет жизни! Давайте
объединим наши силы, соберем всех наших людей, пойдем к Юю и перебьем всю
его семью!"
Все согласились. В назначенный день ночью все они пришли с оружием к
дому Юя и перебили все его семейство.
На Востоке жил человек по имени Юань Синму. Однажды он отправился в
путешествие, лишился пищи и умирал от голода на обочине. Заметил его
разбойник из Хуфу по имени Цю и дал ему еды и питья. Юань Синму глотнул три
раза и открыл глаза.
-- Кто ты такой? -- спросил он.
-- Я Цю из Хуфу.
-- Что? Уж не разбойник ли ты? Для чего же ты кормишь меня? Я, честный
человек, не должен есть твоей пищи.
Тут Юань Синму упал ничком на землю, намереваясь выплюнуть проглоченную
еду, но еда застряла у него в горле, он поперхнулся и умер.
Человек из Хуфу был разбойником, но в пище его не было ничего
разбойничьего. Тот, кто боится есть, думая, что, съев украденное, сам станет
вором, смешивает имя и сущность вещей.
Чжу Лишу состоял на службе у цзюйского царя Ао. Считая, что царь не
ценит его, он оставил службу, поселился у моря, кормился водяными каштанами
и семенами лотоса летом, а зимой -- желудями. Но когда царь Ао попал в беду,
Чжу Лишу решил умереть за него и стал прощаться с друзьями.
-- Но ведь ты считал, что царь тебя не ценит, и потому ушел от него, --
сказали ему друзья. -- Если ты пойдешь и умрешь за него, то, выходит, тебе
безразлично, ценил он тебя или нет.
-- Вовсе нет, -- ответил Чжу Лишу. -- Я ушел, ибо считал, что царь меня
не ценил. И если сейчас я умру за него, то это будет означать, что он и
вправду меня не ценил. Я умру за него, чтобы посрамить всех будущих
правителей, которые не будут ценить своих подданных. А прямой Путь таков:
умереть за правителя, который ценит тебя, и отказаться умереть за правителя,
который тебя не ценит.
Можно сказать, что Чжу Лишу был обижен настолько, что самого себя не
ценил [61].
Ян Чжу сказал:
-- Если от вас исходит польза, то плоды ее вернутся к вам. Если от вас
исходит недовольство, то вред от него вернется к вам. То, что исходит
изнутри и находит облик снаружи, есть просто чувство. Поэтому мудрый должен
быть осмотрителен по отношению к тому, что из него исходит.
У соседа Ян Чжу пропал баран. Он не только послал на розыски всех своих
домочадцев и слуг, но еще попросил в подмогу людей у Ян Чжу.
-- Зачем тебе нужно так много людей для поисков одного барана? --
спросил его Ян Чжу.
-- На дороге много развилок, -- ответил сосед.
Когда люди вернулись, Ян Чжу спросил их:
-- Ну как, нашли барана?
-- Нет, не нашли.
-- Почему же?
-- После каждой развилки на дороге еще одна развилка. Мы не знали, по
какой дороге ушел баран, поэтому вернулись.
Ян Чжу очень огорчился такому ответу, надолго замолчал и за целый день
даже ни разу не улыбнулся. Ученики очень удивились этому и спросили его, что
было тому причиной:
-- Баран -- скотина дешевая, да и не ваш он был. Отчего же вы перестали
говорить и улыбаться?
Ян Чжу ничего не ответил, и ученики так ничего и не поняли.
Ученик по имени Мэн Суньян вышел и рассказал об этом Синь Ду-цзы. На
другой день Синь Ду-цзы вместе с Мэн Суньяном пришел к Ян Чжу и спросил его:
-- Однажды трое братьев странствовали в Ци и Лу, учились у одного и
того же учителя и вернулись домой, познав досконально учение о человечности
и долге. Отец спросил их: "Что вы можете рассказать мне о человечности и
долге?" Старший брат ответил: "Человечность и долг велят мне беречь себя, а
потом уже заботиться о славе" [62]. Средний брат сказал: "Человечность и
долг велят мне искать славу, даже пренебрегая своей жизнью". Младший брат
сказал: "Человечность и долг велят мне заботиться и о своей жизни, и о
славе". Все трое учились у одного учителя, а понимание у каждого было свое.
Кто же из них был прав, а кто заблуждался?
-- На берегу реки жил перевозчик, который привык к воде, отлично плавал
в управлял лодкой, -- сказал в ответ Ян Чжу. -- Перевозя людей, он получал
так много денег, что мог прокормить сотню ртов. К нему, неся с собой
корзинки с едой, приходили учиться множество людей, но чуть ли не половина
учеников тонет. Они приходили, чтобы научиться плавать, а не тонуть.
Выходит, то, что одному приносит большую пользу, многим приносит огромный
вред.
Синь Ду-цзы промолчал и вышел вон, а Мэн Суньян стал его укорять:
-- Зачем ты задал такой темный вопрос? И почему учитель ответил так же
странно? Я ничего не понимаю!
-- Наш сосед потерял барана на большой дороге потому, что на ней было
много развилок, -- ответил Синь Ду-цзы. -- Ученики перевозчика лишились
жизни потому, что в учении много сторон. Корень учения один, но ветви его
отстоят далеко друг от друга. Чтобы не погубить себя и вернуть себе
потерянное, нужно вернуться к общему корню. Как прискорбно, что ты,
состарившийся в его учениках, не мог понять его рассказа!
Младший брат Ян Чжу по имени Бу вышел на улицу, надев белое платье.
Внезапно пошел дождь. Бу снял белое платье и одел черное. Когда он
вернулся домой, собака его не узнала и набросилась на него с лаем. Ян Бу
рассердился и хотел прибить собаку.
-- Не бей ее! -- сказал Ян Чжу. -- Разве ты сам не удивился бы, если бы
собака ушла белой, а пришла черной? Ты поступил бы так же, как она.
Ян Чжу сказал: "Добро творят не ради славы, но слава следует за добром.
Славы желают, не думая о наградах, но награда следует за славой. Награды
желают, не думая о соперничестве, но соперничество приходит вслед за
наградой.
Вот почему благородный муж должен быть осмотрительным, когда он делает
доброе дело".
Некогда жил человек, который утверждал, что знает секрет бессмертия.
Правитель Янь послал за ним гонца, но гонец замешкался в пути, и тот
человек умер, прежде чем его нашли. Царь очень разгневался на гонца и хотел
его казнить, но царский советник сказал ему:
-- Люди больше всего страшатся смерти и превыше всего ценят жизнь. Тот
человек лишился собственной жизни, как же мог он сделать вас бессмертным?
И царь не стал казнить гонца.
Некий человек по имени Ци-цзы тоже хотел научиться бессмертию и, узнав,
что человек, знавший секрет бессмертия, умер, с досады бил себя кулаком в
грудь. Узнал об этом некто Фу-цзы и стал над ним смеяться:
-- Тот, кто, желая научиться бессмертию, огорчается, когда его учитель
умирает, сам не знает, чему хочет научиться!
Тогда третий человек по имени Ху-цзы сказал:
-- Фу-цзы не прав. Бывает, что человек обладает знанием, но не умеет
пользоваться им. А бывает, что владеющий искусством сам не знает его
секрета. В царстве Вэй жил человек, умевший хорошо считать. Перед смертью он
поведал секрет своего искусства сыну. Сын запомнил слова, но не знал, как
применить их. Какой-то человек стал его расспрашивать об этом, и он передал
ему те слова. И тот человек научился считать не хуже, чем это делал отец.
Почему в таком случае смертный человек не может поведать секрет бессмертия?
Люди Ханьданя на Новый год подносили Чжао Цзянь-цзы голубей, и тот в
великой радости щедро всех одаривал. Кто-то спросил Чжао Цзянь-цзы, зачем
ему голуби.
-- Я проявляю милосердие -- отпускаю птиц на волю в день Нового года.
-- Все знают о вашей страсти отпускать на волю птиц и потому наперебой
ловят голубей, убивая при этом множество из них. Если вы хотите оставить
голубей в живых, уж лучше запретите ловить их. Если же вы будете отпускать
на волю пойманных птиц, то ваше милосердие не восполнит понесенных потерь.
Циский царь Тянь, собираясь в путешествие, принес жертвы духам дорог и
устроил пир для тысячи гостей. Когда присутствующим стали подносить гусей и
рыбу, царь оглядел пирующих, вздохнул и сказал:
-- Как щедро Небо к народу! Для нас оно размножает злаки, плодит рыб и
птиц.
Все гости согласно откликнулись царю, словно эхо. Но тут вперед
выступил двенадцатилетний мальчик из семьи Бао и сказал:
-- Неправда ваша, государь. Все живые существа между Небом и Землей
рождаются, как и мы, но они не похожи на нас. Ни одно из них не лучше
другого. Просто более умные и сильные повелевают слабыми и глупыми. Одни
пожирают других, но не потому, что те родились для того, чтобы быть
съеденными. Люди выбирают себе съедобные предметы и поедают их, но разве
можно сказать, что Небо создало их только на потребу человеку? А кроме того,
нас кусают комары и мошки, нас терзают волки и тигры. Неужели Небо создало
людей только для того, чтобы комары и мошки сосали их кровь, а волки и тигры
пожирали их?
В Ци жил нищий, который вечно просил подаяние на городском базаре и так
всем надоел, что ему никто ничего не подавал. Тогда он отправился в конюшни
семейства Тянь, стал подручным у коновала и подъедал за ним.
Люди из предместья стали насмехаться над ним:
-- Какой позор доедать после коновала!
А нищий ответил им:
-- На свете нет большего позора, чем просить подаяние. Если я не
стыдился побираться, то почему я должен стыдиться доедать после коновала?
В царстве Сун жил человек, который однажды нашел на дороге оброненную
кем-то бирку с распиской. Придя домой, этот сунец пересчитал зарубки на
бирке [63] и сказал соседу: "Теперь я разбогател!"
У одного человека засох платан, и старик, живший по соседству, сказал
ему: "Сухой платан -- предвестник беды!"
Тот человек не мешкая срубил дерево, а сосед выпросил его себе на
дрова. Хозяин платана сказал с досадой: "Мой сосед подговорил меня срубить
платан потому, что хотел забрать его себе на дрова. Ну и хитрец же он!"
У одного человека пропал топор. Он решил, что топор украл сын соседа, и
стал к нему приглядываться: ходит так, словно и в самом деле что-то украл! И
речь у него, и манеры, и взгляд -- все выдавало в нем человека, укравшего
топор. Но в скором времени тот человек, копая землю в огороде, нашел свой
топор. Посмотрел он на следующий день на сына соседа -- и тот ни речью, ни
внешностью совсем не был похож на человека, укравшего топор!
Бай-гун замыслил мятеж. Выйдя от государя, он стоял, опираясь на
перевернутый посох. Острие посоха вонзилось ему в щеку так, что кровь капала
на землю, а он ничего не замечал.
Увидели это люди из царства Чжэн и сказали:
"Если он забыл о собственной щеке, то способен забыть обо всем на
свете" [64]. Когда человек захвачен одной мыслью, он может наткнуться на
бревно, упасть в яму или удариться головой о дерево, даже не замечая, что с
ним происходит.
В царстве Ци жил человек, которому очень хотелось золота. Встал он рано
поутру, оделся и отправился на базар. Там он подошел к прилавку золотых дел
мастера, схватил золото и бросился наутек.
Стражник поймал его и спросил:
-- Как мог ты схватить чужое золото на глазах у всех?
-- Когда я брал, то никого не видел, видел только золото, -- ответил
тот человек.
Происхождение книги "Ле-цзы" известно нам в еще меньшей степени, чем
история текста "Чжуан-цзы". Содержание этой книги явно эклектично и несет на
себе печать позднейшей обработки (ряд пассажей книги почти буквально
воспроизводит сюжеты из "Чжуан-цзы"). Большинство исследователей датируют
тексты "Ле-цзы" эпохой Хань, в особенности I--Ill вв. Сам памятник в его
нынешнем виде появился в III в. Это не означает, что в книге нет материалов
более раннего времени. Во всяком случае книга "Ле-цзы" имеет немаловажное
значение как памятник древнекитайской мысли, и недаром в Китае ее причисляли
наряду с "Дао-дэ цзином" и "Чжуан-цзы" к трем классическим сочинениям
даосизма. Для настоящего перевода был использован текст "Ле-цзы", изданный в
Пекине в 1955 г.
1 Глава I. Небесная доля
Главная тема этой главы -- неизбежность приятия своей "небесной доли" и
в особенности примирения со смертью. В даосской космологии обоснованием
данного вывода служит учение о "едином дыхании", или едином поле жизненной
энергии (ци), наполняющей все сущее. Авторы "Ле-цзы" предъявляют и целый ряд
других аргументов в пользу покойного приятия смерти: всякое индивидуальное
существование иллюзорно, жизнь и смерть в природном мире дополняют друг
друга, мы не можем знать, что смерть хуже жизни, и, наконец,
"пустотно-отсутствующее" и есть наш родной дом, куда мы с неизбежностью рано
или поздно возвращаемся. При переводе были опущены два сюжета, дублирующие
текст "Чжуан-цзы".
2 Цитата из "Дао-дэ цзина", гл. VI.
3 Данный пассаж кажется позднейшей вставкой, призванной пояснить смысл
предшествующей фразы.
4 Гун и шан -- две из пяти основных нот китайской музыкальной гаммы.
5 Данный и предыдущий фрагменты в несколько измененном виде помещены в
конце гл. XVIII книги "Чжуан-цзы".
6 Данное высказывание основано на популярном в древнем Китае методе
толкования слов, исходя из сходства их звучания: в китайском языке слова
"душа умершего", "дух" и "возвращаться" звучат почти одинаково.
7 Отзыв Конфуция следует понимать, видимо, в том смысле, что Линь Лэй
способен утешить себя мыслью о том, что в смерти ему будет не хуже, чем в
жизни, однако он еще не постиг ложность самого различения между жизнью и
смертью.
8 Данный сюжет содержится также в гл. XXII "Чжуан-цзы".
9 Глава II. Желтый Владыка
Собранные в этой главе притчи иллюстрируют даосские принципы мудрого
поведения: тот, кто пребывает в Дао, постиг тщету всех мыслей и желаний,
превозмог всякую рефлексию и неподвластен чарам воображения и потому живет
"совместно" со всем сущим -- вплоть до того, что может "проходить через
металл и камень". Даосский мудрец живет Великой Пустотой, а пустота, как
замечает позднейший даосский комментатор Ван Би, "ничем не может быть
ограничена". Обладание Дао равнозначно абсолютной свободе и абсолютной (хотя
и неприметной для любой частной перспективы созерцания) власти над миром.
При переводе опущены одиннадцать сюжетов, содержащихся в книге "Чжуан-цзы".
Кроме того, помещенный в конце главы рассказ о встрече философа Хуэй Ана с
сунским царем Каком присутствует и в трактате "Люй-шя чуньцю" (середина III
в. до н.э.).
10 Хуасюй была матерью Фуси, легендарного родоначальника китайской
цивилизации.
11 В древнем Китае ученик считался как бы членом семьи учителя и мог
вообще не иметь собственного дома.
12 Данный фрагмент содержится также в гл. XIX книги "Чжуан-цзы".
13 Аналогичный фрагмент см. в гл. XXI "Чжуан-цзы".
14 Три Советника -- высшая государственная должность в древнем Китае.
15 См. гл. XIX "Чжуан-цзы".
16 См. гл. XIX "Чжуан-цзы".
17 См. гл. XIX "Чжуан-цзы".
18 См. гл. VII "Чжуан-цзы".
19 См. гл. XXXII "Чжуан-цзы".
20 См. также в гл. XXVII "Чжуан-цзы".
21 См. гл. XX "Чжуан-цзы".
22 См. гл. LXXVI.
23 См. гл. II "Чжуан-цзы".
24 См. гл. XIX "Чжуан-цзы".
25 Глава III. Царь Му
Большинство сюжетов этой главы развивают идею (присутствующую уже в
книге "Чжуан-цзы") иллюзорности всякой "данности" опыта и присутствия
чего-то "подлинного" в его неосознаваемых глубинах, сокровенном истоке всего
происходящего в мире. Осознание жизни как сна не делает даосских авторов
пессимистами: в конце концов иллюзия не менее реальна, чем сознание ее
иллюзорности. Мудрый просто принимает и то и другое: он живет и
присутствующим, и отсутствующим.
26 Здесь упоминается традиционная в древнекитайской литературе обитель
божественных предков, расположенная "в самой глубине небес".
27 Мать-Царица Запада (Сиванму) -- женское божество в древнекитайской
религии, имевшее престол на горе Куньлунь. Сиванму считалась хранительницей
секретов бессмертия.
28 Имеются в виду конфуцианские ученые (в эпоху Чжоу царство Лу, родина
Конфуция, было центром книжной образованности).
29 Царство Янь располагалось на севере древнего Китая, а царство Чу --
на крайнем юге.
30 Глава IV. Конфуций
В данной главе, как и во многих сюжетах книги Чжуан-цзы, великий мудрец
Конфуций выступает глашатаем даосской мудрости, доказывая бесплодность как
раз того, за что ратовал настоящий исторический Конфуций, -- книжного учения
и знания. Другим объектом критики -- как и у Чжуан-цзы -- оказываются
древние софисты, любившие демонстрировать внутреннюю противоречивость и,
следовательно, несостоятельность людского "мнения". Впрочем, автора "Ле-цзы"
скорее забавляют, чем возмущают, словесные ухищрения софистов.
31 Имеется в виду последний период жизни Конфуция, который стал
временем его наибольших неудач, но и наибольшего величия.
32 Имеются в виду три древнейших правителя мира, согласно китайской
традиции. В разных источниках к ним причисляются различные лица. Чаще всего
упоминаются Фуси, Шэньнуи и Нюйва.
33 Говоря о мудреце в Западном крае, Конфуций имеет в виду, вероятно,
Лао-цаы, который, по преданию, в конце жизни ушел на Запад и остался там
навсегда. Некоторые толкователи усматривают здесь намек на Будду.
34 Смысл этой истории заключается в том, что лучнику даже нет нужды
целиться в хвост предыдущей стрелы, если он выпускает стрелы непрерывно.
Судя по замечанию комментатора "Ле-цзы" Чжан Чжаня (IV в.), в его эпоху этот
парадокс летящих стрел, составляющих одну большую покоящуюся стрелу все еще
пользовался популярностью.
35 Приводимые здесь софизмы Гунсунь Луна можно сопоставить со сходным
перечнем, содержащимся в 33-й главе книги "Чжуан-цзы". В целом аргументация
Гунсунь Луна основывается на противопоставлении единичного и всеобщего,
состояния и качества, вещи и понятия. По Гунсунь Луну, всякое понятие -- и
прежде всего понятия пространства и времени -- внутренне противоречиво и,
следовательно, несостоятельно.
36 Данное высказывание, приписываемое Гуань Инь-цзы, встречается также
в тексте "Чжуан-цзы".
37 Глава V. Вопросы Тана
Главная тема данной главы -- критика ограниченности людского "мнения" и
всякого частного опыта, а равно и учения, исходящего из метафизической идеи
бесконечности. Общие положения этой критики содержатся в первом диалоге Тана
и Цзи, последующие же сюжеты можно рассматривать как иллюстрации к ним.
Отметим, что мотив "вопросов Тана" присутствовал и в книге "Чжуан-цзы", хотя
в дошедшем до нас тексте книги он не сохранился.
38 Вероятно, здесь из текста выпало доказательство существования
бесконечности. Комментатор Чжан Чжань, по-видимому, восполняет эту лакуну,
замечая в своих толкованиях: "Если оно зовется отсутствием, как может
существовать что-либо внешнее по отношению к нему? Если оно зовется
пустотой, как может оно содержать что-либо в себе?" Аргументация Чжан Чжаня
восходит к известному тезису Хуэй Ши, сформулировавшего понятия "предельно
большого" и "предельно малого": "Предельно большое не имеет ничего вовне
себя; предельно малое не имеет ничего внутри себя". Чжуан-цаы подверг
критике и эти понятия, предлагая вообще отказаться от интеллектуальных
классификаций. Для даосов безгранична лишь Великая Пустота, тела же (включая
и "предельно малое") неисчерпаемы.
39 Данное высказывание опровергает предыдущий тезис о существовании
беспредельного: бесконечное не может содержать в себе, иметь своей частью
еще одно бесконечное. Даосская мысль останавливается на признании
совместного существования ограниченного и безграничного.
40 Небесная Река -- Млечный Путь.
41 Долина Юйюань -- место ночного отдыха солнца, согласно древней
китайской мифологии.
42 Тайсуй -- божество -- повелитель времени в китайской мифологии,
отождествлявшееся с Юпитером.
43 Данное суждение содержится в "Моистском каноне", собрании сочинений
последователей Мо Ди, где даются определения основных понятий логики.
44 В китайской традиции принята пятиступенчатая музыкальная гамма,
причем каждая нота (за исключением первой ноты гун) ассоциировалась с
определенным временем года. Высота ноты определялась системой двенадцати
полутонов, отождествлявшихся с двенадцатью месяцами года. Воздействие музыки
на природный мир -- популярная тема в древней китайской литературе.
45 Глава VI. Сила и Судьба
Тема этой главы -- значение судьбы в человеческой жизни -- принадлежит
к числу традиционных тем даосизма и всей китайской мысли. Для конфуцианцев
судьба есть тот результат, или плоды человеческой деятельности, который не
зависит от желаний и усилий людей. Судьба, по убеждению Конфуция,
"ниспосылается Небом". Последователи Мо Ди держались мнения, что добрые или
злые дела обязательно будут иметь соответствующие последствия и что, стало
быть, человеку "не миновать судьбы". В книге "Ле-цзы", как и у Чжуан-цзы,
развивается тема непостижимости действия судьбы, которое совершенно
спонтанно и непредсказуемо; сознательный выбор -- это всегда заблуждение,
так что мудрый позволяет всему "быть самим собой". Даосское учение о судьбе,
разумеется, не отрицает важности действия, но ориентирует на действие
совершенно естественное, ненасильственное, искреннее и превыше всего --
целостное, "универсальное".
46 Имеются в виду три добродетельных советника последнего иньского
царя: Вэй-цзы, Цзи-цзы и Бигань. Первый был вынужден бежать из царства,
второй был обращен в рабство, а третий -- подвергнут мучительной казни.
47 Цитируется "Дао-дэ цзин".
48 Глава VII. Ян Чжу
Данная глава столь разительно отличается от остального текста "Ле-цзы",
что, по мнению большинства исследователей, едва ли может считаться
памятником древней даосской мысли. Большинство ее сюжетов восходит к школе
философа Ян Чжу, жившего в середине 4 в. до н. э. Наибольший интерес среди
них представляет диалог Ян Чжу с последователем Мо Ди Цинь Гули -- вероятно,
наиболее достоверное свидетельство подлинного учения Ян Чжу. Это учение
предстает как бесхитростная, почти целомудренная в своей воинственности
проповедь гедонизма (который, заметим в скобках, недвусмысленно осуждается в
других главах "Ле-цзы" -- например, в начальных сюжетах 2-й и 3-й глав).
Страстность этой проповеди заметно контрастирует с общим для древней
даосской литературы отстраненно-ироническим тоном.
49 Здесь имеется в виду Мэн Суньян -- ученик Ян Чжу.
50 Следует учитывать совершенно различные взгляды спорящих сторон на
природу и назначение власти. Для ученика Мо Ди власть -- это средство
"помощи миру", ибо, согласно Мо Ди, настоящий правитель -- убежденный
альтруист, пекущийся единственно о благе народа. Для последователя Ян Чжу,
напротив, власть -- тяжкая и бессмысленная обуза, так что "приобрести
царство" означает для него пожертвовать своим покоем и, следовательно,
цельностью своей жизни. Сама мечта о власти для Ян Чжу -- признак слабости.
51 Пир "вечной ночи" -- экстравагантная забава власть имущих в древнем
Китае. Он должен был продолжаться четыре месяца кряду.
52 Хуанчжун и Далюй -- древние церемониальные мелодии, исполнявшиеся на
каменных пластинах и колоколах.
53 В этом сюжете заметно стремление преодолеть плоский гедонизм Ян Чжу:
заботиться только о своем теле -- это не меньшая ограниченность, чем
сведение человеческого бытия к умственной деятельности.
54 Глава VIII. Рассказы о совпадениях
Последняя глава "Ле-цзы" -- наиболее пестрая по композиции и в
философском отношении наименее значимая глава книги. Больше половины ее
сюжетов заимствованы из различных памятников III -- II вв. до н. э., и
притом не обязательно даосских. Тем не менее в ней есть свой лейтмотив,
каковой составляет идея случайной связи событий. Только эти случайные
комбинации вещей определяют, правильны ли наши поступки. Следовательно, в
своем поведении мы должны отказаться от абстрактных критериев истинности и
действовать, безотчетно "сообразуясь с обстоятельствами времени", откликаясь
общему ходу событий. Таков даосский идеал "недеяния".
55 Этот сюжет встречается также в книге "Люй-ши чуньцю" ("Весна и осень
господина Люя", ок. 240 г. до н. э.), где он призван проиллюстрировать
тезис, довольно чуждый даосизму, а именно: успех действия предопределен
способностью постичь "причины вещей".
56 Этот персонаж не следует путать со знаменитым учеником Конфуция Янь
Хоем. Его имя в оригинале пишется иначе.
57 Данный фрагмент содержится также в гл. XXVIII "Чжуая-цзы".
58 Данный сюжет содержится также в "Чжуан-цзы" и в конфуцианском
памятнике "Семейные предания о Конфуции" ("Кун-цзы цзяюй"), причем в данном
случае воспроизводится конфуцианская его версия: пловец добивается успеха
благодаря добросовестному соблюдению принципов "человечности и долга".
59 Эта фраза заимствована из "Дао-дэ цзина"
60 Имеется в виду игра любо, где фишки передвигают после бросания
костей к центральной линии, разделяющей игральную доску на две половины, --
так называемой реке. Побеждает в игре тот, кто забирает в "реке" две фишки,
именуемые "рыбами".
61 Этот и предыдущий сюжет содержатся также в "Люй-ши чуньцю", где Юань
Синму и Чжу Лишу представлены как образцы для подражания.
62 Согласно конфуцианской морали, человек должен сохранять свое тело в
целости и сохранности, ибо в нем продлевалась жизнь его предков. Сохранить
свое тело в целости означает для конфуцианства соблюсти принцип "сыновней
почтительности" -- основу основ конфуцианского благочестия.
63 В Китае с древности зарубки на специальных бирках служили знаком
долговых обязательств.
64 Жители царства Чжэн убили отца Бай-гуна, и тот вынашивал планы
мщения. Этим объясняется и обостренное внимание чжэнцев к поведению
Бай-гуна.
-- Если встретите разбойников, не будьте такими, как Ню Цюэ.
И все согласились с этими словами.
Вскоре его младший брат отправился в Цинь и, проходя через заставу,
действительно встретил разбойников. Помня наказ старшего брата, он стал
сопротивляться, а когда его ограбили, еще и побежал за разбойниками, прося
их вернуть его вещи. Разбойники рассердились и сказали:
-- Мы и так пощадили тебя, а ты еще и преследуешь нас, показывая людям,
где мы скрываемся. Коли уж мы стали разбойниками, то к чему нам жалость?
И разбойники убили его, а заодно и несколько его спутников.
Юй был богатым человеком в Лян. Дом его был доверху набит богатствами:
денег и шелка -- не мерено, товаров и сокровищ -- не считано. Вот однажды он
поднялся на высокую башню у большой дороги и устроил большой пир: играла
музыка, стучали кости.
А под башней прохаживались местные удальцы. Тут на башне послышался
смех: какой-то игрок сделал удачный ход, поставив на красный нефрит и
выиграв две рыбы [60]. В этот момент пролетавший над башней коршун выронил
из клюва дохлую крысу, и она свалилась прямо на голову одного из удальцов.
Тут удальцы сказали друг другу:
"Юй давно уже живет в свое удовольствие и презирает других. Мы ничем
его не обидели, а он бросил в нас дохлую крысу. Если мы не отомстим за это
оскорбление, то нас назовут трусами и тогда нам не будет жизни! Давайте
объединим наши силы, соберем всех наших людей, пойдем к Юю и перебьем всю
его семью!"
Все согласились. В назначенный день ночью все они пришли с оружием к
дому Юя и перебили все его семейство.
На Востоке жил человек по имени Юань Синму. Однажды он отправился в
путешествие, лишился пищи и умирал от голода на обочине. Заметил его
разбойник из Хуфу по имени Цю и дал ему еды и питья. Юань Синму глотнул три
раза и открыл глаза.
-- Кто ты такой? -- спросил он.
-- Я Цю из Хуфу.
-- Что? Уж не разбойник ли ты? Для чего же ты кормишь меня? Я, честный
человек, не должен есть твоей пищи.
Тут Юань Синму упал ничком на землю, намереваясь выплюнуть проглоченную
еду, но еда застряла у него в горле, он поперхнулся и умер.
Человек из Хуфу был разбойником, но в пище его не было ничего
разбойничьего. Тот, кто боится есть, думая, что, съев украденное, сам станет
вором, смешивает имя и сущность вещей.
Чжу Лишу состоял на службе у цзюйского царя Ао. Считая, что царь не
ценит его, он оставил службу, поселился у моря, кормился водяными каштанами
и семенами лотоса летом, а зимой -- желудями. Но когда царь Ао попал в беду,
Чжу Лишу решил умереть за него и стал прощаться с друзьями.
-- Но ведь ты считал, что царь тебя не ценит, и потому ушел от него, --
сказали ему друзья. -- Если ты пойдешь и умрешь за него, то, выходит, тебе
безразлично, ценил он тебя или нет.
-- Вовсе нет, -- ответил Чжу Лишу. -- Я ушел, ибо считал, что царь меня
не ценил. И если сейчас я умру за него, то это будет означать, что он и
вправду меня не ценил. Я умру за него, чтобы посрамить всех будущих
правителей, которые не будут ценить своих подданных. А прямой Путь таков:
умереть за правителя, который ценит тебя, и отказаться умереть за правителя,
который тебя не ценит.
Можно сказать, что Чжу Лишу был обижен настолько, что самого себя не
ценил [61].
Ян Чжу сказал:
-- Если от вас исходит польза, то плоды ее вернутся к вам. Если от вас
исходит недовольство, то вред от него вернется к вам. То, что исходит
изнутри и находит облик снаружи, есть просто чувство. Поэтому мудрый должен
быть осмотрителен по отношению к тому, что из него исходит.
У соседа Ян Чжу пропал баран. Он не только послал на розыски всех своих
домочадцев и слуг, но еще попросил в подмогу людей у Ян Чжу.
-- Зачем тебе нужно так много людей для поисков одного барана? --
спросил его Ян Чжу.
-- На дороге много развилок, -- ответил сосед.
Когда люди вернулись, Ян Чжу спросил их:
-- Ну как, нашли барана?
-- Нет, не нашли.
-- Почему же?
-- После каждой развилки на дороге еще одна развилка. Мы не знали, по
какой дороге ушел баран, поэтому вернулись.
Ян Чжу очень огорчился такому ответу, надолго замолчал и за целый день
даже ни разу не улыбнулся. Ученики очень удивились этому и спросили его, что
было тому причиной:
-- Баран -- скотина дешевая, да и не ваш он был. Отчего же вы перестали
говорить и улыбаться?
Ян Чжу ничего не ответил, и ученики так ничего и не поняли.
Ученик по имени Мэн Суньян вышел и рассказал об этом Синь Ду-цзы. На
другой день Синь Ду-цзы вместе с Мэн Суньяном пришел к Ян Чжу и спросил его:
-- Однажды трое братьев странствовали в Ци и Лу, учились у одного и
того же учителя и вернулись домой, познав досконально учение о человечности
и долге. Отец спросил их: "Что вы можете рассказать мне о человечности и
долге?" Старший брат ответил: "Человечность и долг велят мне беречь себя, а
потом уже заботиться о славе" [62]. Средний брат сказал: "Человечность и
долг велят мне искать славу, даже пренебрегая своей жизнью". Младший брат
сказал: "Человечность и долг велят мне заботиться и о своей жизни, и о
славе". Все трое учились у одного учителя, а понимание у каждого было свое.
Кто же из них был прав, а кто заблуждался?
-- На берегу реки жил перевозчик, который привык к воде, отлично плавал
в управлял лодкой, -- сказал в ответ Ян Чжу. -- Перевозя людей, он получал
так много денег, что мог прокормить сотню ртов. К нему, неся с собой
корзинки с едой, приходили учиться множество людей, но чуть ли не половина
учеников тонет. Они приходили, чтобы научиться плавать, а не тонуть.
Выходит, то, что одному приносит большую пользу, многим приносит огромный
вред.
Синь Ду-цзы промолчал и вышел вон, а Мэн Суньян стал его укорять:
-- Зачем ты задал такой темный вопрос? И почему учитель ответил так же
странно? Я ничего не понимаю!
-- Наш сосед потерял барана на большой дороге потому, что на ней было
много развилок, -- ответил Синь Ду-цзы. -- Ученики перевозчика лишились
жизни потому, что в учении много сторон. Корень учения один, но ветви его
отстоят далеко друг от друга. Чтобы не погубить себя и вернуть себе
потерянное, нужно вернуться к общему корню. Как прискорбно, что ты,
состарившийся в его учениках, не мог понять его рассказа!
Младший брат Ян Чжу по имени Бу вышел на улицу, надев белое платье.
Внезапно пошел дождь. Бу снял белое платье и одел черное. Когда он
вернулся домой, собака его не узнала и набросилась на него с лаем. Ян Бу
рассердился и хотел прибить собаку.
-- Не бей ее! -- сказал Ян Чжу. -- Разве ты сам не удивился бы, если бы
собака ушла белой, а пришла черной? Ты поступил бы так же, как она.
Ян Чжу сказал: "Добро творят не ради славы, но слава следует за добром.
Славы желают, не думая о наградах, но награда следует за славой. Награды
желают, не думая о соперничестве, но соперничество приходит вслед за
наградой.
Вот почему благородный муж должен быть осмотрительным, когда он делает
доброе дело".
Некогда жил человек, который утверждал, что знает секрет бессмертия.
Правитель Янь послал за ним гонца, но гонец замешкался в пути, и тот
человек умер, прежде чем его нашли. Царь очень разгневался на гонца и хотел
его казнить, но царский советник сказал ему:
-- Люди больше всего страшатся смерти и превыше всего ценят жизнь. Тот
человек лишился собственной жизни, как же мог он сделать вас бессмертным?
И царь не стал казнить гонца.
Некий человек по имени Ци-цзы тоже хотел научиться бессмертию и, узнав,
что человек, знавший секрет бессмертия, умер, с досады бил себя кулаком в
грудь. Узнал об этом некто Фу-цзы и стал над ним смеяться:
-- Тот, кто, желая научиться бессмертию, огорчается, когда его учитель
умирает, сам не знает, чему хочет научиться!
Тогда третий человек по имени Ху-цзы сказал:
-- Фу-цзы не прав. Бывает, что человек обладает знанием, но не умеет
пользоваться им. А бывает, что владеющий искусством сам не знает его
секрета. В царстве Вэй жил человек, умевший хорошо считать. Перед смертью он
поведал секрет своего искусства сыну. Сын запомнил слова, но не знал, как
применить их. Какой-то человек стал его расспрашивать об этом, и он передал
ему те слова. И тот человек научился считать не хуже, чем это делал отец.
Почему в таком случае смертный человек не может поведать секрет бессмертия?
Люди Ханьданя на Новый год подносили Чжао Цзянь-цзы голубей, и тот в
великой радости щедро всех одаривал. Кто-то спросил Чжао Цзянь-цзы, зачем
ему голуби.
-- Я проявляю милосердие -- отпускаю птиц на волю в день Нового года.
-- Все знают о вашей страсти отпускать на волю птиц и потому наперебой
ловят голубей, убивая при этом множество из них. Если вы хотите оставить
голубей в живых, уж лучше запретите ловить их. Если же вы будете отпускать
на волю пойманных птиц, то ваше милосердие не восполнит понесенных потерь.
Циский царь Тянь, собираясь в путешествие, принес жертвы духам дорог и
устроил пир для тысячи гостей. Когда присутствующим стали подносить гусей и
рыбу, царь оглядел пирующих, вздохнул и сказал:
-- Как щедро Небо к народу! Для нас оно размножает злаки, плодит рыб и
птиц.
Все гости согласно откликнулись царю, словно эхо. Но тут вперед
выступил двенадцатилетний мальчик из семьи Бао и сказал:
-- Неправда ваша, государь. Все живые существа между Небом и Землей
рождаются, как и мы, но они не похожи на нас. Ни одно из них не лучше
другого. Просто более умные и сильные повелевают слабыми и глупыми. Одни
пожирают других, но не потому, что те родились для того, чтобы быть
съеденными. Люди выбирают себе съедобные предметы и поедают их, но разве
можно сказать, что Небо создало их только на потребу человеку? А кроме того,
нас кусают комары и мошки, нас терзают волки и тигры. Неужели Небо создало
людей только для того, чтобы комары и мошки сосали их кровь, а волки и тигры
пожирали их?
В Ци жил нищий, который вечно просил подаяние на городском базаре и так
всем надоел, что ему никто ничего не подавал. Тогда он отправился в конюшни
семейства Тянь, стал подручным у коновала и подъедал за ним.
Люди из предместья стали насмехаться над ним:
-- Какой позор доедать после коновала!
А нищий ответил им:
-- На свете нет большего позора, чем просить подаяние. Если я не
стыдился побираться, то почему я должен стыдиться доедать после коновала?
В царстве Сун жил человек, который однажды нашел на дороге оброненную
кем-то бирку с распиской. Придя домой, этот сунец пересчитал зарубки на
бирке [63] и сказал соседу: "Теперь я разбогател!"
У одного человека засох платан, и старик, живший по соседству, сказал
ему: "Сухой платан -- предвестник беды!"
Тот человек не мешкая срубил дерево, а сосед выпросил его себе на
дрова. Хозяин платана сказал с досадой: "Мой сосед подговорил меня срубить
платан потому, что хотел забрать его себе на дрова. Ну и хитрец же он!"
У одного человека пропал топор. Он решил, что топор украл сын соседа, и
стал к нему приглядываться: ходит так, словно и в самом деле что-то украл! И
речь у него, и манеры, и взгляд -- все выдавало в нем человека, укравшего
топор. Но в скором времени тот человек, копая землю в огороде, нашел свой
топор. Посмотрел он на следующий день на сына соседа -- и тот ни речью, ни
внешностью совсем не был похож на человека, укравшего топор!
Бай-гун замыслил мятеж. Выйдя от государя, он стоял, опираясь на
перевернутый посох. Острие посоха вонзилось ему в щеку так, что кровь капала
на землю, а он ничего не замечал.
Увидели это люди из царства Чжэн и сказали:
"Если он забыл о собственной щеке, то способен забыть обо всем на
свете" [64]. Когда человек захвачен одной мыслью, он может наткнуться на
бревно, упасть в яму или удариться головой о дерево, даже не замечая, что с
ним происходит.
В царстве Ци жил человек, которому очень хотелось золота. Встал он рано
поутру, оделся и отправился на базар. Там он подошел к прилавку золотых дел
мастера, схватил золото и бросился наутек.
Стражник поймал его и спросил:
-- Как мог ты схватить чужое золото на глазах у всех?
-- Когда я брал, то никого не видел, видел только золото, -- ответил
тот человек.
Происхождение книги "Ле-цзы" известно нам в еще меньшей степени, чем
история текста "Чжуан-цзы". Содержание этой книги явно эклектично и несет на
себе печать позднейшей обработки (ряд пассажей книги почти буквально
воспроизводит сюжеты из "Чжуан-цзы"). Большинство исследователей датируют
тексты "Ле-цзы" эпохой Хань, в особенности I--Ill вв. Сам памятник в его
нынешнем виде появился в III в. Это не означает, что в книге нет материалов
более раннего времени. Во всяком случае книга "Ле-цзы" имеет немаловажное
значение как памятник древнекитайской мысли, и недаром в Китае ее причисляли
наряду с "Дао-дэ цзином" и "Чжуан-цзы" к трем классическим сочинениям
даосизма. Для настоящего перевода был использован текст "Ле-цзы", изданный в
Пекине в 1955 г.
1 Глава I. Небесная доля
Главная тема этой главы -- неизбежность приятия своей "небесной доли" и
в особенности примирения со смертью. В даосской космологии обоснованием
данного вывода служит учение о "едином дыхании", или едином поле жизненной
энергии (ци), наполняющей все сущее. Авторы "Ле-цзы" предъявляют и целый ряд
других аргументов в пользу покойного приятия смерти: всякое индивидуальное
существование иллюзорно, жизнь и смерть в природном мире дополняют друг
друга, мы не можем знать, что смерть хуже жизни, и, наконец,
"пустотно-отсутствующее" и есть наш родной дом, куда мы с неизбежностью рано
или поздно возвращаемся. При переводе были опущены два сюжета, дублирующие
текст "Чжуан-цзы".
2 Цитата из "Дао-дэ цзина", гл. VI.
3 Данный пассаж кажется позднейшей вставкой, призванной пояснить смысл
предшествующей фразы.
4 Гун и шан -- две из пяти основных нот китайской музыкальной гаммы.
5 Данный и предыдущий фрагменты в несколько измененном виде помещены в
конце гл. XVIII книги "Чжуан-цзы".
6 Данное высказывание основано на популярном в древнем Китае методе
толкования слов, исходя из сходства их звучания: в китайском языке слова
"душа умершего", "дух" и "возвращаться" звучат почти одинаково.
7 Отзыв Конфуция следует понимать, видимо, в том смысле, что Линь Лэй
способен утешить себя мыслью о том, что в смерти ему будет не хуже, чем в
жизни, однако он еще не постиг ложность самого различения между жизнью и
смертью.
8 Данный сюжет содержится также в гл. XXII "Чжуан-цзы".
9 Глава II. Желтый Владыка
Собранные в этой главе притчи иллюстрируют даосские принципы мудрого
поведения: тот, кто пребывает в Дао, постиг тщету всех мыслей и желаний,
превозмог всякую рефлексию и неподвластен чарам воображения и потому живет
"совместно" со всем сущим -- вплоть до того, что может "проходить через
металл и камень". Даосский мудрец живет Великой Пустотой, а пустота, как
замечает позднейший даосский комментатор Ван Би, "ничем не может быть
ограничена". Обладание Дао равнозначно абсолютной свободе и абсолютной (хотя
и неприметной для любой частной перспективы созерцания) власти над миром.
При переводе опущены одиннадцать сюжетов, содержащихся в книге "Чжуан-цзы".
Кроме того, помещенный в конце главы рассказ о встрече философа Хуэй Ана с
сунским царем Каком присутствует и в трактате "Люй-шя чуньцю" (середина III
в. до н.э.).
10 Хуасюй была матерью Фуси, легендарного родоначальника китайской
цивилизации.
11 В древнем Китае ученик считался как бы членом семьи учителя и мог
вообще не иметь собственного дома.
12 Данный фрагмент содержится также в гл. XIX книги "Чжуан-цзы".
13 Аналогичный фрагмент см. в гл. XXI "Чжуан-цзы".
14 Три Советника -- высшая государственная должность в древнем Китае.
15 См. гл. XIX "Чжуан-цзы".
16 См. гл. XIX "Чжуан-цзы".
17 См. гл. XIX "Чжуан-цзы".
18 См. гл. VII "Чжуан-цзы".
19 См. гл. XXXII "Чжуан-цзы".
20 См. также в гл. XXVII "Чжуан-цзы".
21 См. гл. XX "Чжуан-цзы".
22 См. гл. LXXVI.
23 См. гл. II "Чжуан-цзы".
24 См. гл. XIX "Чжуан-цзы".
25 Глава III. Царь Му
Большинство сюжетов этой главы развивают идею (присутствующую уже в
книге "Чжуан-цзы") иллюзорности всякой "данности" опыта и присутствия
чего-то "подлинного" в его неосознаваемых глубинах, сокровенном истоке всего
происходящего в мире. Осознание жизни как сна не делает даосских авторов
пессимистами: в конце концов иллюзия не менее реальна, чем сознание ее
иллюзорности. Мудрый просто принимает и то и другое: он живет и
присутствующим, и отсутствующим.
26 Здесь упоминается традиционная в древнекитайской литературе обитель
божественных предков, расположенная "в самой глубине небес".
27 Мать-Царица Запада (Сиванму) -- женское божество в древнекитайской
религии, имевшее престол на горе Куньлунь. Сиванму считалась хранительницей
секретов бессмертия.
28 Имеются в виду конфуцианские ученые (в эпоху Чжоу царство Лу, родина
Конфуция, было центром книжной образованности).
29 Царство Янь располагалось на севере древнего Китая, а царство Чу --
на крайнем юге.
30 Глава IV. Конфуций
В данной главе, как и во многих сюжетах книги Чжуан-цзы, великий мудрец
Конфуций выступает глашатаем даосской мудрости, доказывая бесплодность как
раз того, за что ратовал настоящий исторический Конфуций, -- книжного учения
и знания. Другим объектом критики -- как и у Чжуан-цзы -- оказываются
древние софисты, любившие демонстрировать внутреннюю противоречивость и,
следовательно, несостоятельность людского "мнения". Впрочем, автора "Ле-цзы"
скорее забавляют, чем возмущают, словесные ухищрения софистов.
31 Имеется в виду последний период жизни Конфуция, который стал
временем его наибольших неудач, но и наибольшего величия.
32 Имеются в виду три древнейших правителя мира, согласно китайской
традиции. В разных источниках к ним причисляются различные лица. Чаще всего
упоминаются Фуси, Шэньнуи и Нюйва.
33 Говоря о мудреце в Западном крае, Конфуций имеет в виду, вероятно,
Лао-цаы, который, по преданию, в конце жизни ушел на Запад и остался там
навсегда. Некоторые толкователи усматривают здесь намек на Будду.
34 Смысл этой истории заключается в том, что лучнику даже нет нужды
целиться в хвост предыдущей стрелы, если он выпускает стрелы непрерывно.
Судя по замечанию комментатора "Ле-цзы" Чжан Чжаня (IV в.), в его эпоху этот
парадокс летящих стрел, составляющих одну большую покоящуюся стрелу все еще
пользовался популярностью.
35 Приводимые здесь софизмы Гунсунь Луна можно сопоставить со сходным
перечнем, содержащимся в 33-й главе книги "Чжуан-цзы". В целом аргументация
Гунсунь Луна основывается на противопоставлении единичного и всеобщего,
состояния и качества, вещи и понятия. По Гунсунь Луну, всякое понятие -- и
прежде всего понятия пространства и времени -- внутренне противоречиво и,
следовательно, несостоятельно.
36 Данное высказывание, приписываемое Гуань Инь-цзы, встречается также
в тексте "Чжуан-цзы".
37 Глава V. Вопросы Тана
Главная тема данной главы -- критика ограниченности людского "мнения" и
всякого частного опыта, а равно и учения, исходящего из метафизической идеи
бесконечности. Общие положения этой критики содержатся в первом диалоге Тана
и Цзи, последующие же сюжеты можно рассматривать как иллюстрации к ним.
Отметим, что мотив "вопросов Тана" присутствовал и в книге "Чжуан-цзы", хотя
в дошедшем до нас тексте книги он не сохранился.
38 Вероятно, здесь из текста выпало доказательство существования
бесконечности. Комментатор Чжан Чжань, по-видимому, восполняет эту лакуну,
замечая в своих толкованиях: "Если оно зовется отсутствием, как может
существовать что-либо внешнее по отношению к нему? Если оно зовется
пустотой, как может оно содержать что-либо в себе?" Аргументация Чжан Чжаня
восходит к известному тезису Хуэй Ши, сформулировавшего понятия "предельно
большого" и "предельно малого": "Предельно большое не имеет ничего вовне
себя; предельно малое не имеет ничего внутри себя". Чжуан-цаы подверг
критике и эти понятия, предлагая вообще отказаться от интеллектуальных
классификаций. Для даосов безгранична лишь Великая Пустота, тела же (включая
и "предельно малое") неисчерпаемы.
39 Данное высказывание опровергает предыдущий тезис о существовании
беспредельного: бесконечное не может содержать в себе, иметь своей частью
еще одно бесконечное. Даосская мысль останавливается на признании
совместного существования ограниченного и безграничного.
40 Небесная Река -- Млечный Путь.
41 Долина Юйюань -- место ночного отдыха солнца, согласно древней
китайской мифологии.
42 Тайсуй -- божество -- повелитель времени в китайской мифологии,
отождествлявшееся с Юпитером.
43 Данное суждение содержится в "Моистском каноне", собрании сочинений
последователей Мо Ди, где даются определения основных понятий логики.
44 В китайской традиции принята пятиступенчатая музыкальная гамма,
причем каждая нота (за исключением первой ноты гун) ассоциировалась с
определенным временем года. Высота ноты определялась системой двенадцати
полутонов, отождествлявшихся с двенадцатью месяцами года. Воздействие музыки
на природный мир -- популярная тема в древней китайской литературе.
45 Глава VI. Сила и Судьба
Тема этой главы -- значение судьбы в человеческой жизни -- принадлежит
к числу традиционных тем даосизма и всей китайской мысли. Для конфуцианцев
судьба есть тот результат, или плоды человеческой деятельности, который не
зависит от желаний и усилий людей. Судьба, по убеждению Конфуция,
"ниспосылается Небом". Последователи Мо Ди держались мнения, что добрые или
злые дела обязательно будут иметь соответствующие последствия и что, стало
быть, человеку "не миновать судьбы". В книге "Ле-цзы", как и у Чжуан-цзы,
развивается тема непостижимости действия судьбы, которое совершенно
спонтанно и непредсказуемо; сознательный выбор -- это всегда заблуждение,
так что мудрый позволяет всему "быть самим собой". Даосское учение о судьбе,
разумеется, не отрицает важности действия, но ориентирует на действие
совершенно естественное, ненасильственное, искреннее и превыше всего --
целостное, "универсальное".
46 Имеются в виду три добродетельных советника последнего иньского
царя: Вэй-цзы, Цзи-цзы и Бигань. Первый был вынужден бежать из царства,
второй был обращен в рабство, а третий -- подвергнут мучительной казни.
47 Цитируется "Дао-дэ цзин".
48 Глава VII. Ян Чжу
Данная глава столь разительно отличается от остального текста "Ле-цзы",
что, по мнению большинства исследователей, едва ли может считаться
памятником древней даосской мысли. Большинство ее сюжетов восходит к школе
философа Ян Чжу, жившего в середине 4 в. до н. э. Наибольший интерес среди
них представляет диалог Ян Чжу с последователем Мо Ди Цинь Гули -- вероятно,
наиболее достоверное свидетельство подлинного учения Ян Чжу. Это учение
предстает как бесхитростная, почти целомудренная в своей воинственности
проповедь гедонизма (который, заметим в скобках, недвусмысленно осуждается в
других главах "Ле-цзы" -- например, в начальных сюжетах 2-й и 3-й глав).
Страстность этой проповеди заметно контрастирует с общим для древней
даосской литературы отстраненно-ироническим тоном.
49 Здесь имеется в виду Мэн Суньян -- ученик Ян Чжу.
50 Следует учитывать совершенно различные взгляды спорящих сторон на
природу и назначение власти. Для ученика Мо Ди власть -- это средство
"помощи миру", ибо, согласно Мо Ди, настоящий правитель -- убежденный
альтруист, пекущийся единственно о благе народа. Для последователя Ян Чжу,
напротив, власть -- тяжкая и бессмысленная обуза, так что "приобрести
царство" означает для него пожертвовать своим покоем и, следовательно,
цельностью своей жизни. Сама мечта о власти для Ян Чжу -- признак слабости.
51 Пир "вечной ночи" -- экстравагантная забава власть имущих в древнем
Китае. Он должен был продолжаться четыре месяца кряду.
52 Хуанчжун и Далюй -- древние церемониальные мелодии, исполнявшиеся на
каменных пластинах и колоколах.
53 В этом сюжете заметно стремление преодолеть плоский гедонизм Ян Чжу:
заботиться только о своем теле -- это не меньшая ограниченность, чем
сведение человеческого бытия к умственной деятельности.
54 Глава VIII. Рассказы о совпадениях
Последняя глава "Ле-цзы" -- наиболее пестрая по композиции и в
философском отношении наименее значимая глава книги. Больше половины ее
сюжетов заимствованы из различных памятников III -- II вв. до н. э., и
притом не обязательно даосских. Тем не менее в ней есть свой лейтмотив,
каковой составляет идея случайной связи событий. Только эти случайные
комбинации вещей определяют, правильны ли наши поступки. Следовательно, в
своем поведении мы должны отказаться от абстрактных критериев истинности и
действовать, безотчетно "сообразуясь с обстоятельствами времени", откликаясь
общему ходу событий. Таков даосский идеал "недеяния".
55 Этот сюжет встречается также в книге "Люй-ши чуньцю" ("Весна и осень
господина Люя", ок. 240 г. до н. э.), где он призван проиллюстрировать
тезис, довольно чуждый даосизму, а именно: успех действия предопределен
способностью постичь "причины вещей".
56 Этот персонаж не следует путать со знаменитым учеником Конфуция Янь
Хоем. Его имя в оригинале пишется иначе.
57 Данный фрагмент содержится также в гл. XXVIII "Чжуая-цзы".
58 Данный сюжет содержится также в "Чжуан-цзы" и в конфуцианском
памятнике "Семейные предания о Конфуции" ("Кун-цзы цзяюй"), причем в данном
случае воспроизводится конфуцианская его версия: пловец добивается успеха
благодаря добросовестному соблюдению принципов "человечности и долга".
59 Эта фраза заимствована из "Дао-дэ цзина"
60 Имеется в виду игра любо, где фишки передвигают после бросания
костей к центральной линии, разделяющей игральную доску на две половины, --
так называемой реке. Побеждает в игре тот, кто забирает в "реке" две фишки,
именуемые "рыбами".
61 Этот и предыдущий сюжет содержатся также в "Люй-ши чуньцю", где Юань
Синму и Чжу Лишу представлены как образцы для подражания.
62 Согласно конфуцианской морали, человек должен сохранять свое тело в
целости и сохранности, ибо в нем продлевалась жизнь его предков. Сохранить
свое тело в целости означает для конфуцианства соблюсти принцип "сыновней
почтительности" -- основу основ конфуцианского благочестия.
63 В Китае с древности зарубки на специальных бирках служили знаком
долговых обязательств.
64 Жители царства Чжэн убили отца Бай-гуна, и тот вынашивал планы
мщения. Этим объясняется и обостренное внимание чжэнцев к поведению
Бай-гуна.