Страница:
Скоро мысли переключились на дом. Обещал приехать засветло, а солнце вот-вот сядет и тогда через полчаса будет темно... Не выполняете обещание, Павел Аленксеевич, нехорошо, надо бы поторопиться. Ужин в этом ресторане был паршивый, а может разговор этот дурацкий всю пользу от еды уничтожил? Есть вдруг захотелось до боли в желудке. Сейчас неплохо бы блинов со шкваркой... Он прибавил газу.
Настроение улучшилось. Павел даже эамурлыкал старую песню, которую пел редко и то, только когда бывал один.
Эх, трали-вали, а мы того не знали,
Не думали, не ведали, ребята, не гадали,
Что где-то в центре Азии
На брюхе будем лазить мы
По джунглям за останками "фантомов".
Над нами самолеты и Джонсона пилоты
Сегодня отбомбились стороной....
Съезжая к озеру, Павел успел заметить, что в доме не было света, спят что ли? Вроде бы рановато... Павел почувствовал, как где-то внутри него сработал сигнал опасности. Это было настолько явственно, что он усмехнулся, вспомнив слова Светланы, что в нем заложен адский механизм, который забыли выключить. Но усмешка быстро исчезла -- Павел доверял этому сигналу и все мечты о блинах улетучились навсегда.
К дому машина подошла накатом, мотор у вездехода был шумный и Павел не захотел рисковать. Во двор он тоже не стал въезжать, а остановился в воротах, загородив их. Минуту он неподвижно сидел, всматриваясь в темные окна дома и надеясь заметить какое-либо движение в нем. Занавески не шелохнулись, а вот дверь, ему показалось, вроде бы приоткрылась. Мишень из меня сейчас знатная, пали по стеклу -- не промажешь. Так, проверим реакцию. Павел тихо приоткрыл дверцу, включил фары и вывалился из машины... Выстрела не было. Павел из-под машины осторожно выглянул -- дверь была приоткрыта и неподвижна. Иллюиинацию пора кончать. Он привстал и выключил свет. В наступившей темноте рывком бросился к двери и стал у косяка, стараясь не дышать громко. В доме было тихо. Так тихо, что Павел понял без дальнейших проверок -- дом пуст.
Сигнал близкой опасности вроде затих, но не уходил. Медленно открыв дверь, Павел осторожно вошел в дом, настороженно ожидая нападения, хотя понимал, что сейчас нападения не будет, здесь его ждет что-то другое. Проклятая язва заныла в левом боку весьма некстати и Павел понял, как он сейчас волнуется -- язва была прибором безошибочным. Нащупав выключатель, он включил свет в гостиной и отпрянул назад за дверь, успев, однако заметить беспорядок. Теперь у него сомнений не было -- Светланы и Алексея здесь нет. Во всяком случае, живых...
С обычными предосторожностями он осмотрел весь дом. Затем взял фонарь и вышел во двор. У забора лежали инструменты, на крыльце валялся окурок сигареты с фильтром... Сарай встретил его визгом голодных свиней. Жена и сын исчезли. Павел вернулся к машине, хотел по привычке поставить ее на место, но передуиал. Он тщательно запер дверь на все засовы, потом методично задвинул шторы на окнах, стараясь не показываться в проемах окон, вместо люстры включил торшер. Он стоял в углу и определить, где находился Павел по его тени на шторах мог только профессионал. Павел Андреевич сейчас не раздумывал, он действовал так, как срабатывала в нем эта самая машинка внутри.
Теперь можно было осмотреться основательно. Записка на столе, заботливо прикрепленная Семеном, не сразу бросилась в глаза из-за кавардака в комнате, но Павел заметил ее. Она было написана корявыми печатными буквами.
"мы ждем тебя в рыбацкой избе на озере. Прехвати бабки и не зави ментов сам знаеш что будит с твоей бабой и сыном".
Павел энергично потер щеки и снова перечитал записку. Сон, дурной сон, этого не может быть, не должно быть... Теперь он понял, что все его меры предосторожности были бесполезны. Эти сволочи и так держали его за горло. Им не надо было рисковать, они обошлись без этого, сыграли в одни ворота. Сыграли? Или только выиграли первую схватку? Ее-то они выиграли, это точно, тут уж никуда не денешься. Просчитаем их ходы. Светлана и Алексей там, значит, здесь они не решились... Что не решились, деньги отобрать? Нет. Первый раз они так и сделали, сейчас -- нет. Сейчас у них другая цель. Светлана говорила, что этот уголовник не простит унижения... Она оказалась права, а вот он опять... Унижение и страх. Страх, что они проболтались про своего пахана? Может быть, но тогда еще один человек в игре? Это хуже. Четверо, пожалуй, многовато. Страх... Самое опасное, что они чего-то боятся и от страха сделают все, что угодно. Вывод, делай вывод, не бойся сказать вслух, что они приехали тебя убить. Убить. Тебя. И твою семью, так как свидетели им не нужны, это элементарно. Варианты? Отдать деньги и пообещать молчать. Противно, но можно. Что это дает? Отпустят? Изобьют и отпустят? Маловероятно, но могут. Только при этом заставят унижаться, будут долго бить... Черт с ними, пусть бьют, унижают, пусть берут деньги... Перетерпим.
Стоп. Хватит болтать и прятать голову в песок. Ничего ты не перетерпишь, ничем не откупишься -- у них в руках твой сын и твоя жена. Это ты тоже собрался терпеть, толстовец недорезанный? Вот то-то...
Павел пошел на кухню и заварил чай. Бежать сейчас, ночью, сломя голову, бесполезно. Он хорошо знал эту избушку -- если там закрыться изнутри, можно высидеть долгую осаду... Они вооружены, сомнений нет. Привезли с собой и здесь ружье прихватили. Оставлял для защиты, а выходит сам вооружил этих жлобов. Хорошо, что на этот раз не устраивали обыск -- надеются, что сам на блюдечке деньги принесу. Принесу...
Время у него есть, до рассвета еще далеко, в темноте они сами никуда не двинутся -- мест не знают, а там такие болота, что ночью из них и местный не выберется, не то что эти... Время у него есть, а у жены, у Алешки? Этот гад еще в тот раз так смотрел на Свету, что... И сейчас она у них! Павел рубанул ладонью по спинке стула: она с треском разломилась. Он отбросил ногой искалеченный стул в сторону и пошел старому шкафу в углу кухни. Под обычной фанерной дверцей оказалась еще одна, стальная. Павел открыл ее ключом, распахнул. Это был его оружейный сейф, где хранились любимые ружья. Рука привычно вытащила оружие из стойки, другой он прихватил коробку с патронами.
Точными скупыми движениями, почти не глядя, он разобрал ружье, тщательно осмотрел затвор, механизм подачи. Это ружье, "Браунинг" он редко брал на охоту, если бывал не один. Ему надоедало выслушивать восторги, осточертели просьбы подержать, выстрелить и все это, в общем понятное, но надоедливое внимание к замечательному оружию. Он сам любил его той сдержанной страстью, которая отличает хорошего охотника, от любителя даровой дичи.
Сейчас он смотрел на разобранное ружье, как на верного друга, стоящего рядом и на которого можно положиться. Павел протер масляной тряпкой затвор, спуск, собрал ружье и аккуратно вытер его чистым полотенцем, удаляя лишнее масло. Пора приниматься за патроны, в его распоряжении было еще часа два, надо успеть. Он вывалил на стол содержимое коробки и стал отбирать патроны. Из нескольких десятков на столе осталось всего штук пять, а остальные снова перекочевали в коробку. Павел поставил их перед собой: на картонных накладках четко выделялась буква "И". Маловато для такой "охоты", надо бы снарядить еще. Кажется кое-что осталось... Из оружейного ящика Павел достал гильзы, снаряженные только порохом, и яркую пачку с надписью "Wingstar". Это был подарок старого друга, который неизвестно как из инженеров попал в дипломаты и при встрече вдруг вспомнил о страсти Павла и пообещал привезти что-нибудь необыкновенное. Павел и думать забыл об этом, однако через полгода вдруг получил посылку с оказией: вот эти знаменитые пули на крупного зверя... Сейчас они лежали в коробке и даже тут от них исходило ощущение мощи. Тупорылые, с аэродинамической нарезкой, они напоминали миниатюрные космические корабли из фантастических фильмов. Лишь однажды он применил такую пулю при охоте на кабана. Загонщики выгнали зверя прямо на его номер. Кабан серьезный, пудов на восемь, не меньше. Павел повел стволом и, поймав в прицел голову, нажал на спуск. То, что произошло, заставило его опустить ружье и застыть в удивлении: кабан почти не проскочил вперед по инерции, пуля практически остановила его... Когда Павел увидел рану, ему стало не по себе. Товарищи по охоте не поверили своим глазам и стали наперебой просить хоть одну единственную пулю. Павел твердо отказал и сам больше не брал их даже на кабана, обходясь обычными, из охотничьего магазина.
Теперь "Wingstar" лежали перед ним, спеленатые, как дети, тонкой цветной бумагой. Он снарядил еще около десятка патронов, тщательно завертывая гильзы и проверяя их по размеру. Несколько раз прошел прогонкой и удовлетворенный поставил снаряженные патроны рядом с ружьем цепочкой, как домино...
Я ПОМНЮ, что такое тропический дождь и жара. Это гнусное сочетание заставляло ржаветь даже нержавейку. Оружие за два дня покрывалось налетом противной слизи, его прятали под куртками, заворачивали в промасленные тряпки, чистили, не переставая, но оно все равно ржавело. Толька фантастическая неприхотливость "калашей" спасала положение. Их не брало ничто: покрытый слизью, грязный, нечищеный он все равно стрелял, не то, что эта капризуля М-15. И все равно, даже зная все это, чистили и холили эти смертоносные сгустки железа, как любимых лошадей. Почти каждый день все, кто не был на задании, обязаны были ходить на стрельбы в соседние заросли. У Лехи были замашки старшины-сверхсрочника, но ему прощали все за его стрельбу. Это нужно было видеть. Падая с вышибленной из под ног доски, редко кто из нас попадал в импровизированную мишень. У Лехи меньше двух пробоин не бывало...
Помню, как он прикрывал меня, пока я возился с радиостанцией, когда вьетнамские рейнджеры прищучили нас на склоне горы. Лихорадочно свертывая станцию, я только боковым зрение успевал увидеть, как он мгновенно перекатывался по каменному склону и вел прицельную стрельбу. Пули над нами свистели где-то высоко, значит он их прижал так, что палили они в белый свет, для поддержки штанов. Когда я, наконец, присоединился к нему со своим "стечкиным", он повернулся с жутковатой гримасой, отдаленно напоминающей улыбку, и сказал:
-- Вот черт, даже устал убивать...
Павел подошел к шкафу и снял стоявший наверху старомодный чемодан. Замки были сломаны, ничего дорогого и ценного в нем давно не хранилось. Аккуратно сложенные десантные куртка и брюки лежали в самом низу, на дне. Павел неторопливо переоделся, вытащил из кармана кепку, примерил... Подпоясался патронташем, часть патронов уложил в нагрудные карманы. Из оружейного ящика он достал старый десантный нож с рукояткой из наборной кожи, укрепил ножны на ноге, под правую руку, и несколько раз проверил, как он вынимается. Взгляд его упал на записку, лежащую на столе -- она напомнила о страшной действительности. Той, о которой Павел заставлял себя не думать все время с того момента, как прочел безграмотное послание уголовника...
Павел еще раз перечитал записку, плюнул на измятый листок бумаги и с размаху пришлепнул его к входной двери, Пройдя не оглядываясь через всю комнату, он резко развернулся. Коротким блеском сверкнуло лезвие и тяжелый нож вонзился в середину записки...
Алексей уже пришел в себя, только голова разламывалась от боли. Светлана нашла в его кармане платок и парень теперь сидел на полу, опершись на бревенчатую стену, и прикладывал мокрый компресс ко лбу, чтобы унять прыгающий внутри комок боли. Те трое, казалось, не обращали на них внимания. После приезда пленников заперли в доме, а сами пошли обследовать окрестности, пока не наступила темнота. Осмотром Семен остался доволен: проехать к избушке можно было только одной дорогой, той самой, по которой они сами добрались сюда. Она легко держалась под контролем, кусты были далеко, метрах в ста от избушки, и подобраться незаметно было невозможно. Мужику волей-неволей придется выйти на открытое место, будет как на ладони под его, Семена, прицелом. Посмотрим, как он тогда запоет... Лишь бы только принес деньги с собой, чтобы не пришлось возвращаться в поселок и искать их в доме. Найти-то их он найдет, только сматываться надо будет по быстрому, а на поиски надо время. Ничего, мужик видать, любит и бабу и щенка своего, принесет, куда он на хрен денется...
Пора настала подумать о том, как отсюда скоренько удрать, после всего.
-- Стас, машину перед рассветом перегонишь поближе к дороге, поставишь на краю болота, укроешь чем-нибудь и будешь ждать нас там. Мы тут утром и без тебя управимся.
Шварц привычно загоготал, потрясал лемешонковским ружьем.
-- Мы ему устроим прием-люкс...
-- Устроим, -- кротко согласился Семен, хотя внутри он весь кипел от предвкушения мести. -- А для начала у нас есть с кем побаловаться. Вы ведь и прошлый раз хотели, оба, я же видел, да только быстро спать вас этот мужик отправил.
-- А сам-то? Ты сам не валялся?
-- И я валялся, вот он и заплатит мне... С бабой поразвлекаться можно, время есть, ночью он не сунется. А утром ему негде больше проехать, кроме как здесь. Там горка, там озеро, камыш, вот тут мы и устроим, как ты говоришь, прием. Ладно, пошли в дом, а то нас гости заждались...
В избе Шварц отыскал керосиновую лампу, взболтнул -- керосин был. На деревянных полатях валялись несколько старых одеял и одним из них Стас завесил единственное окно. Семен запер дверь, просунув в железную скобу крепкую палку. Теперь они чувствовали себя в полной безопасности -- даже если этот мужик сунется ночью, ничего у него не выйдет. Заложники в любом случае останутся здесь в их полной власти, пусть караулит снаружи сколько желает. А пока...
Семен уселся на скамью перед дощатым грубым столом, заляпаном, как почти все в избе, рыбьей чешуей и открыл "дипломат". Шварц, Стас и даже Светлана с любопытством наблюдали за его действиями. Он сначала неторопливо достал сверток, развернул тряпку, вынул пистолет, матово блестевший на свету керосиновой лампы.
-- Видишь дура, что я твоему мужику припас? Скоро он сам сюда придет за тобой, а мы его... Пиф-паф! Для тебя тоже кое-что. -- Семен достал нож. -Это тебе лично подарок, глянь-ка... И знаешь, куда я тебе его засажу? Вот у них спроси, они для начала тебе кое-что другое засадят...
Семен неожиданно рассмеялся, даже Стас с Анатолием вздрогнули смех Семена они слышали впервые. Он смеялся удивительно тонким голосом, как ребенок, почти пищал. Светлана передернула плечами, словно от озноба. Смеялся Семен долго и так же неожиданно прекратил, как будто его выключили...
Из "дипломата" Семен вынул бутылку водки, два стакана. Стас спохватился и из своей сумки тоже начал вынимать свертки с едой. Голод давал себя знать -- целый день они ничего не ели и сейчас набросились на еду, забыв о водке. Когда первый голод был утолен, все почти одновременно посмотрели на бутылку.
-- Пожрали -- теперь можно, -- милостиво разрешил Семен.
Пили по очереди, Семен налил себе больше, поднял стакан и издевательски поклонился Светлане:
-- За вас, мадам! Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет!
Светлане было почему-то не страшно, только омерзительно до рвоты. Эти подонки казались ей придуманными, не настоящими и все, что происходит, все не взаправду, не может быть такой мерзости. Но все-таки постепенно страх вытеснял все остальные чувства, медленно овладевал сознанием, заставлял холодеть кончики пальцев...
Прикончив бутылку, трое налетчиков молча курили и Светлана несколько успокоилась -- когда они молчали, то выглядели обыкновенными нормальными людьми. Вот они приехали на рыбалку, на охоту, ждут утра, чтобы отправиться на озеро... Она не раз наблюдала такие картины, когда к Павлу ночью, задолго до рассвета приходили наиболее нетерпеливые охотники и они сидели на кухне, пили чай или водку, молчали или разговаривали шепотом. Она любила наблюдать за ними, даже посмеивалась -- дети, ну просто дети... Этих -- детьми она не считала. Даже когда они молчали, от них исходили миазмы ненависти и грязи, даже ожидание было наполнено подлостью желаний. Что с ней произойдет, она знала и неожиданно для себя успокоилась. Она заметила, что двое из них жадно поглядывают на нее, ожидая, наверное, команды от своего главаря, но тот пока сидел, уставившись на пустую бутылку, и молча курил. Алексей, видимо, получил тяжелое сотрясение мозга: его неожиданно стало рвать прямо на пол... Шварц выругался, вскочил, ударил ногой беспомощного парня, тот молча завалился на бок и затих.
-- Убери за своим пасынком, нагадил тут, воняет...
Светлана встала, решительно начала развязывать повязку на голове, но Семен прикрикнул:
-- Не трожь, а то кляп воткну. Не хватает еще твоего визга. Один гадит, другая верещит -- что за семейка! Платье сними и убери блевотину. Шварц, помоги мадам, она стесняется.
Светлана уже перешагнула через страх, сейчас она уже не думала о себе, впервые она испытала такое чувство. Самое главное было для нее -- помочь Алексею, облегчить его страдания и как-то предупредить Павла. Ей передалась на расстоянии уверенность мужа и она верила, что он придет, что он поможет, выручит. Главное -- не спровоцировать этих подонков, не дать им разъяриться. Тогда все, они не остановятся ни перед чем и любые жертвы будут напрасны, она не поможет ни Павлу, ни Алексею, ни... себе. Стараясь казаться спокойной, он сняла платье, оторвала полосу ткани от подола, вытерла пол, бросила изуродованное платье на полати. Полосой перевязала Алексею рану, которая вновь стала кровоточить.
Троица безмолвно наблюдала, только у Шварца просыпалось вожделение при виде ее полуобнаженного тела. Он нетерпеливо ожидал, когда она закончит возиться с Алексеем... Семен заметил его подрагивающие губы и насмешливо сказал:
-- Что, это не твои шлюхи? Тут кайф другой, ни разу что ли не пробовал? Так попробуй...
Шварцу уже разрешение не требовалось. Не сводя глаз со Светланы, он зацепил пальцем лифчик и потянул. С треском оборвались застежки и ничем не прикрытая грудь зрелой женщины колыхнулась перед его глазами. Он издал короткий смешок и, схватив Светлану за голову, начал ее неистово целовать. Она этого не ожидала. То, что он хотел ее тело, ей было понятно и она готова была к этому, но поцелуи насильника? Это не укладывалось в ее сознании. Он попыталась увернуться от его слюнявого рта, но железная рука Шварца не позволила. Наконец он утолил порыв нежности и толкнул ее к полатям, расстегивая молнию на своих потертых джинсах. Она взяла себя в руки, легла на грязные одеяла и подняла вверх комбинацию... Шварц рычал от возбуждения, старался причинить ей боль, но она закрыла глаза и, полумертвая от ужаса и отвращения, каким-то чудом сохраняла молчание, удерживала стоны, когда было особенно больно...
Шварц мял своими ручищами ее равнодушное тело и все больше свирепел от этого равнодушия.
-- Кричи, стерва, сопротивляйся, сука! Чего валяешься, как подстилка? Дергайся, мать твою... Ах ты, падла... Получи, получи...
Шварц начал хлестать по лицу, голова ее моталась по скомканным тряпкам, она лишь вздрагивала от каждого удара. Наконец, верзила задергался... Она открыла глаза... Неужели все кончилось или это только передышка? Шварц с ненавистью смотрел на нее.
-- У, сука...
Семен тем временем достал еще бутылку и отковырнул пробку.
-- Ну, как тебе понравилась мадам? На-ка выпей, подкрепись, а то на второй раз не хватит.
Шварц опрокинул полстакана водки, сел, тяжело дыша, на скамейку. Семен повернулся к Стасу.
-- Теперь твоя очередь, пока наш чемпион очухается.
Светлана глядела на Стаса и почему-то надеялась, что этот парень с льняными волосами и простым лицом сейчас откажется выполнять распоряжение главаря и попросту пошлет его... Стас тоже еще час назад, когда Семен впервые заговорил о том, как они будут развлекаться с женщиной, думал, что под любым предлогом откажется, благо предлог в таком деле всегда найдется. Но сейчас он и думать об этом забыл: пришла, наконец, и его очередь... Стас заворожено смотрел на распластанное обнаженное тело женщины -- Шварц разорвал последние остатки ее одежды -- и медленно раздевался. Глядеть на его приготовления было особенно противно и Светлана, не выдержав, застонала от унижения. Ощущать его скользкое голое тело на груди, бедрах, животе было мукой.
Этот, скользкий, хотел быть ласковым. Он ее не бил...
Павел повертел в руках продырявленную записку, чиркнул спичкой и поджег ее. Пепел он растер в руках, подошел к зеркалу и закамуфлировал лицо косыми полосами от лба к подбородку, остатками пепла натер тыльные стороны ладоней. За окном было темно, но угадывался уже близкий рассвет. Он на несколько секунд присел на стул и быстро, не оглядываясь, вышел из дому. Мотор завелся сразу и Павел, не прогревая его, чтобы не сильно шуметь в поселке, осторожно вывел машину на дорогу. Здесь он прибавил скорость, включил фары, не опасаясь, что его заметят -- машина двигалась в направлении, противоположном тому, куда поехали налетчики. В лесу Павел поехал медленней, пристально вглядываясь вправо. Скоро он свернул прямо в заросли, где дорога, как таковая, исчезла. Это была скорее просека и проехать по ней, попожалуй, легкий вездеход мог. Павел давно знал эту просеку, не раз пользовался ею, но только поздней осенью или в очень сухое лето. Там, впереди было болото, которое можно было преодолеть только когда оно замерзало или подсыхало... Он давно не был на этой просеке и теперь молил Бога, чтобы ему немного повезло. Вот оно, это проклятое место, здесь не раз по уши садились даже мощные "уазики" и сутками ждали трактора. Сейчас засесть ему было никак нельзя, да и время поджимало, восток уже начинал светиться. Павел осмотрел брод в свете фар, снова сел за руль, включил задний мост, заблокировал дифференциал, перевел рычаг на пониженную передачу и медленно вполз на болото, стараясь выдерживать постоянную скорость. Машина буквально поплыла по жидкой грязи, но колеса зацеплялись за дно и вездеход помалу приближался к твердой почве. Еще через несколько секунд рифленые покрышки, наконец, ухватились за нее своими выступами и машина выпрыгнула на небольшой пригорок. За ним лежало озеро...
Павел оттер пот со лба, сосредоточенный и спокойный, аккуратно повел вездеход по самой кромке воды через заросли камышей. Скоро они закончились, машина оказалась в большой излучине озера, которое оловянно блестело в первом рассветном полумраке. У кромки леса чернел стожок сена и вездеход уткнулся в него радиатором. Мотор заглох. Наступившая тишина не нарушалась никакими звуками. Ветер еще не поднялся и озеро казалось зеркалом черной воды... Павел забросал охапками сена машину, впрочем не особенно заботясь о маскировке, хотя он знал -- отсюда до избушки рыбаков не более километра -просто он был уверен, что отсюда они его не ждут. Прижимаясь к кустам, он бесшумно прошел к воде, безошибочно угадав направление к стоящему среди деревьев рыбацкому сараю -- хорошо, что эти сволочи плохо знают места, они бы меня здесь ждали, отсюда выбраться труднее, да где ж им на своей нарядной таратайке проехать... Размышлять, впрочем, было некогда, рассвет наступал неумолимо, а сделать надо было еще много. Торопливо Павел отпер дверь сарая, вытащил подвесной мотор и весла. Взялся за топливный бак, встряхнул его -почти половина... Это хорошо, не надо тратить время на заправку из машины... Его моторка лежала на берегу и сейчас Павел пожалел, что она белого цвета. Перетащить и установить мотор, уложить весла, подсоединить бак, все это было делом нескольких минут, но вот белый цвет... Нарядный и красивый в той, обычной жизни, сейчас он был смертельно опасным. Павел разозлился на себя -не подумал, -- но выхода не было, приходилось рисковать. Он принес несколько пригоршней грязи, наляпал их на белоснежное изящное тело лодки, сам почувствовал нелепость своих действий и невольно усмехнулся -- о чем он думает, о чем заботится? О какой-то паршивой лодке, когда там... Но тут же одернул себя -- о них он и заботится: если его засекут раньше, чем он их, значит он и проиграет. Проиграет так, что некому будет сожалеть о просчетах.
Семен приподнял край одеяла и выглянул в окно. Небо над озерои уже посветлело. Он задул лампу и сдернул одеяло с окна. Шварц сидел, пресыщенный и еще не отрезвевший окончательно, на Светлану он не смотрел, надоела, стерва деревенская... Стас положил голову на скрещенные руки и уже несколько часов почти не двигался, не вмешиваясь во все происходящее. Ему мало было известно, что такое совесть, но сейчас он, быть может впервые в жизни, понял, что то состояние стыда и раскаяния за себя, своих друзей, за то гнусное, что он сделал и делает, и есть муки совести... Понимал и ничего не делал, чтобы остановить этих подонков, издевавшихся над беззащитной женщиной. А сам? Его начинала бить крупная дрожь, едва он вспоминал себя самого, какой скотиной он был всего несколько часов назад... Вспоминал шуточки и реплики Семена, понуждавшего к новым гнусностями, тот жалкий лепет, когда он придумывал причину, чтобы не делать их. Искал причину, а не откаэывался. На другое духу не хватило. Перед рассветом его начал охватывать страх: что они наделали, и что им еще предстоит сделать! Ведь женщину и парня придется убить... В памяти всплыло лицо того мужика, Павла, в ту ночь. Что он сделал с ними тогда! С тремя здоровенными парнями, один старый мужик... Какой он к черту старый... И этот -- не простит. Выходит и его тоже надо убивать. А он согласиться быть убитым? Чем больше Стас думал об этом, тем сильнее убеждался, что ничего у них с этим мужиком не выйдет. Его не покидало ощущение, что его самого уже поставили к стенке, и помилования не ожидается. Они приговорены этим мужиком к смерти... И ничего изменить нельзя. Надо бежать, бежать отсюда... Пусть эти двое делают, что хотят, но ему, Стасу, надо бежать...
Настроение улучшилось. Павел даже эамурлыкал старую песню, которую пел редко и то, только когда бывал один.
Эх, трали-вали, а мы того не знали,
Не думали, не ведали, ребята, не гадали,
Что где-то в центре Азии
На брюхе будем лазить мы
По джунглям за останками "фантомов".
Над нами самолеты и Джонсона пилоты
Сегодня отбомбились стороной....
Съезжая к озеру, Павел успел заметить, что в доме не было света, спят что ли? Вроде бы рановато... Павел почувствовал, как где-то внутри него сработал сигнал опасности. Это было настолько явственно, что он усмехнулся, вспомнив слова Светланы, что в нем заложен адский механизм, который забыли выключить. Но усмешка быстро исчезла -- Павел доверял этому сигналу и все мечты о блинах улетучились навсегда.
К дому машина подошла накатом, мотор у вездехода был шумный и Павел не захотел рисковать. Во двор он тоже не стал въезжать, а остановился в воротах, загородив их. Минуту он неподвижно сидел, всматриваясь в темные окна дома и надеясь заметить какое-либо движение в нем. Занавески не шелохнулись, а вот дверь, ему показалось, вроде бы приоткрылась. Мишень из меня сейчас знатная, пали по стеклу -- не промажешь. Так, проверим реакцию. Павел тихо приоткрыл дверцу, включил фары и вывалился из машины... Выстрела не было. Павел из-под машины осторожно выглянул -- дверь была приоткрыта и неподвижна. Иллюиинацию пора кончать. Он привстал и выключил свет. В наступившей темноте рывком бросился к двери и стал у косяка, стараясь не дышать громко. В доме было тихо. Так тихо, что Павел понял без дальнейших проверок -- дом пуст.
Сигнал близкой опасности вроде затих, но не уходил. Медленно открыв дверь, Павел осторожно вошел в дом, настороженно ожидая нападения, хотя понимал, что сейчас нападения не будет, здесь его ждет что-то другое. Проклятая язва заныла в левом боку весьма некстати и Павел понял, как он сейчас волнуется -- язва была прибором безошибочным. Нащупав выключатель, он включил свет в гостиной и отпрянул назад за дверь, успев, однако заметить беспорядок. Теперь у него сомнений не было -- Светланы и Алексея здесь нет. Во всяком случае, живых...
С обычными предосторожностями он осмотрел весь дом. Затем взял фонарь и вышел во двор. У забора лежали инструменты, на крыльце валялся окурок сигареты с фильтром... Сарай встретил его визгом голодных свиней. Жена и сын исчезли. Павел вернулся к машине, хотел по привычке поставить ее на место, но передуиал. Он тщательно запер дверь на все засовы, потом методично задвинул шторы на окнах, стараясь не показываться в проемах окон, вместо люстры включил торшер. Он стоял в углу и определить, где находился Павел по его тени на шторах мог только профессионал. Павел Андреевич сейчас не раздумывал, он действовал так, как срабатывала в нем эта самая машинка внутри.
Теперь можно было осмотреться основательно. Записка на столе, заботливо прикрепленная Семеном, не сразу бросилась в глаза из-за кавардака в комнате, но Павел заметил ее. Она было написана корявыми печатными буквами.
"мы ждем тебя в рыбацкой избе на озере. Прехвати бабки и не зави ментов сам знаеш что будит с твоей бабой и сыном".
Павел энергично потер щеки и снова перечитал записку. Сон, дурной сон, этого не может быть, не должно быть... Теперь он понял, что все его меры предосторожности были бесполезны. Эти сволочи и так держали его за горло. Им не надо было рисковать, они обошлись без этого, сыграли в одни ворота. Сыграли? Или только выиграли первую схватку? Ее-то они выиграли, это точно, тут уж никуда не денешься. Просчитаем их ходы. Светлана и Алексей там, значит, здесь они не решились... Что не решились, деньги отобрать? Нет. Первый раз они так и сделали, сейчас -- нет. Сейчас у них другая цель. Светлана говорила, что этот уголовник не простит унижения... Она оказалась права, а вот он опять... Унижение и страх. Страх, что они проболтались про своего пахана? Может быть, но тогда еще один человек в игре? Это хуже. Четверо, пожалуй, многовато. Страх... Самое опасное, что они чего-то боятся и от страха сделают все, что угодно. Вывод, делай вывод, не бойся сказать вслух, что они приехали тебя убить. Убить. Тебя. И твою семью, так как свидетели им не нужны, это элементарно. Варианты? Отдать деньги и пообещать молчать. Противно, но можно. Что это дает? Отпустят? Изобьют и отпустят? Маловероятно, но могут. Только при этом заставят унижаться, будут долго бить... Черт с ними, пусть бьют, унижают, пусть берут деньги... Перетерпим.
Стоп. Хватит болтать и прятать голову в песок. Ничего ты не перетерпишь, ничем не откупишься -- у них в руках твой сын и твоя жена. Это ты тоже собрался терпеть, толстовец недорезанный? Вот то-то...
Павел пошел на кухню и заварил чай. Бежать сейчас, ночью, сломя голову, бесполезно. Он хорошо знал эту избушку -- если там закрыться изнутри, можно высидеть долгую осаду... Они вооружены, сомнений нет. Привезли с собой и здесь ружье прихватили. Оставлял для защиты, а выходит сам вооружил этих жлобов. Хорошо, что на этот раз не устраивали обыск -- надеются, что сам на блюдечке деньги принесу. Принесу...
Время у него есть, до рассвета еще далеко, в темноте они сами никуда не двинутся -- мест не знают, а там такие болота, что ночью из них и местный не выберется, не то что эти... Время у него есть, а у жены, у Алешки? Этот гад еще в тот раз так смотрел на Свету, что... И сейчас она у них! Павел рубанул ладонью по спинке стула: она с треском разломилась. Он отбросил ногой искалеченный стул в сторону и пошел старому шкафу в углу кухни. Под обычной фанерной дверцей оказалась еще одна, стальная. Павел открыл ее ключом, распахнул. Это был его оружейный сейф, где хранились любимые ружья. Рука привычно вытащила оружие из стойки, другой он прихватил коробку с патронами.
Точными скупыми движениями, почти не глядя, он разобрал ружье, тщательно осмотрел затвор, механизм подачи. Это ружье, "Браунинг" он редко брал на охоту, если бывал не один. Ему надоедало выслушивать восторги, осточертели просьбы подержать, выстрелить и все это, в общем понятное, но надоедливое внимание к замечательному оружию. Он сам любил его той сдержанной страстью, которая отличает хорошего охотника, от любителя даровой дичи.
Сейчас он смотрел на разобранное ружье, как на верного друга, стоящего рядом и на которого можно положиться. Павел протер масляной тряпкой затвор, спуск, собрал ружье и аккуратно вытер его чистым полотенцем, удаляя лишнее масло. Пора приниматься за патроны, в его распоряжении было еще часа два, надо успеть. Он вывалил на стол содержимое коробки и стал отбирать патроны. Из нескольких десятков на столе осталось всего штук пять, а остальные снова перекочевали в коробку. Павел поставил их перед собой: на картонных накладках четко выделялась буква "И". Маловато для такой "охоты", надо бы снарядить еще. Кажется кое-что осталось... Из оружейного ящика Павел достал гильзы, снаряженные только порохом, и яркую пачку с надписью "Wingstar". Это был подарок старого друга, который неизвестно как из инженеров попал в дипломаты и при встрече вдруг вспомнил о страсти Павла и пообещал привезти что-нибудь необыкновенное. Павел и думать забыл об этом, однако через полгода вдруг получил посылку с оказией: вот эти знаменитые пули на крупного зверя... Сейчас они лежали в коробке и даже тут от них исходило ощущение мощи. Тупорылые, с аэродинамической нарезкой, они напоминали миниатюрные космические корабли из фантастических фильмов. Лишь однажды он применил такую пулю при охоте на кабана. Загонщики выгнали зверя прямо на его номер. Кабан серьезный, пудов на восемь, не меньше. Павел повел стволом и, поймав в прицел голову, нажал на спуск. То, что произошло, заставило его опустить ружье и застыть в удивлении: кабан почти не проскочил вперед по инерции, пуля практически остановила его... Когда Павел увидел рану, ему стало не по себе. Товарищи по охоте не поверили своим глазам и стали наперебой просить хоть одну единственную пулю. Павел твердо отказал и сам больше не брал их даже на кабана, обходясь обычными, из охотничьего магазина.
Теперь "Wingstar" лежали перед ним, спеленатые, как дети, тонкой цветной бумагой. Он снарядил еще около десятка патронов, тщательно завертывая гильзы и проверяя их по размеру. Несколько раз прошел прогонкой и удовлетворенный поставил снаряженные патроны рядом с ружьем цепочкой, как домино...
Я ПОМНЮ, что такое тропический дождь и жара. Это гнусное сочетание заставляло ржаветь даже нержавейку. Оружие за два дня покрывалось налетом противной слизи, его прятали под куртками, заворачивали в промасленные тряпки, чистили, не переставая, но оно все равно ржавело. Толька фантастическая неприхотливость "калашей" спасала положение. Их не брало ничто: покрытый слизью, грязный, нечищеный он все равно стрелял, не то, что эта капризуля М-15. И все равно, даже зная все это, чистили и холили эти смертоносные сгустки железа, как любимых лошадей. Почти каждый день все, кто не был на задании, обязаны были ходить на стрельбы в соседние заросли. У Лехи были замашки старшины-сверхсрочника, но ему прощали все за его стрельбу. Это нужно было видеть. Падая с вышибленной из под ног доски, редко кто из нас попадал в импровизированную мишень. У Лехи меньше двух пробоин не бывало...
Помню, как он прикрывал меня, пока я возился с радиостанцией, когда вьетнамские рейнджеры прищучили нас на склоне горы. Лихорадочно свертывая станцию, я только боковым зрение успевал увидеть, как он мгновенно перекатывался по каменному склону и вел прицельную стрельбу. Пули над нами свистели где-то высоко, значит он их прижал так, что палили они в белый свет, для поддержки штанов. Когда я, наконец, присоединился к нему со своим "стечкиным", он повернулся с жутковатой гримасой, отдаленно напоминающей улыбку, и сказал:
-- Вот черт, даже устал убивать...
Павел подошел к шкафу и снял стоявший наверху старомодный чемодан. Замки были сломаны, ничего дорогого и ценного в нем давно не хранилось. Аккуратно сложенные десантные куртка и брюки лежали в самом низу, на дне. Павел неторопливо переоделся, вытащил из кармана кепку, примерил... Подпоясался патронташем, часть патронов уложил в нагрудные карманы. Из оружейного ящика он достал старый десантный нож с рукояткой из наборной кожи, укрепил ножны на ноге, под правую руку, и несколько раз проверил, как он вынимается. Взгляд его упал на записку, лежащую на столе -- она напомнила о страшной действительности. Той, о которой Павел заставлял себя не думать все время с того момента, как прочел безграмотное послание уголовника...
Павел еще раз перечитал записку, плюнул на измятый листок бумаги и с размаху пришлепнул его к входной двери, Пройдя не оглядываясь через всю комнату, он резко развернулся. Коротким блеском сверкнуло лезвие и тяжелый нож вонзился в середину записки...
Алексей уже пришел в себя, только голова разламывалась от боли. Светлана нашла в его кармане платок и парень теперь сидел на полу, опершись на бревенчатую стену, и прикладывал мокрый компресс ко лбу, чтобы унять прыгающий внутри комок боли. Те трое, казалось, не обращали на них внимания. После приезда пленников заперли в доме, а сами пошли обследовать окрестности, пока не наступила темнота. Осмотром Семен остался доволен: проехать к избушке можно было только одной дорогой, той самой, по которой они сами добрались сюда. Она легко держалась под контролем, кусты были далеко, метрах в ста от избушки, и подобраться незаметно было невозможно. Мужику волей-неволей придется выйти на открытое место, будет как на ладони под его, Семена, прицелом. Посмотрим, как он тогда запоет... Лишь бы только принес деньги с собой, чтобы не пришлось возвращаться в поселок и искать их в доме. Найти-то их он найдет, только сматываться надо будет по быстрому, а на поиски надо время. Ничего, мужик видать, любит и бабу и щенка своего, принесет, куда он на хрен денется...
Пора настала подумать о том, как отсюда скоренько удрать, после всего.
-- Стас, машину перед рассветом перегонишь поближе к дороге, поставишь на краю болота, укроешь чем-нибудь и будешь ждать нас там. Мы тут утром и без тебя управимся.
Шварц привычно загоготал, потрясал лемешонковским ружьем.
-- Мы ему устроим прием-люкс...
-- Устроим, -- кротко согласился Семен, хотя внутри он весь кипел от предвкушения мести. -- А для начала у нас есть с кем побаловаться. Вы ведь и прошлый раз хотели, оба, я же видел, да только быстро спать вас этот мужик отправил.
-- А сам-то? Ты сам не валялся?
-- И я валялся, вот он и заплатит мне... С бабой поразвлекаться можно, время есть, ночью он не сунется. А утром ему негде больше проехать, кроме как здесь. Там горка, там озеро, камыш, вот тут мы и устроим, как ты говоришь, прием. Ладно, пошли в дом, а то нас гости заждались...
В избе Шварц отыскал керосиновую лампу, взболтнул -- керосин был. На деревянных полатях валялись несколько старых одеял и одним из них Стас завесил единственное окно. Семен запер дверь, просунув в железную скобу крепкую палку. Теперь они чувствовали себя в полной безопасности -- даже если этот мужик сунется ночью, ничего у него не выйдет. Заложники в любом случае останутся здесь в их полной власти, пусть караулит снаружи сколько желает. А пока...
Семен уселся на скамью перед дощатым грубым столом, заляпаном, как почти все в избе, рыбьей чешуей и открыл "дипломат". Шварц, Стас и даже Светлана с любопытством наблюдали за его действиями. Он сначала неторопливо достал сверток, развернул тряпку, вынул пистолет, матово блестевший на свету керосиновой лампы.
-- Видишь дура, что я твоему мужику припас? Скоро он сам сюда придет за тобой, а мы его... Пиф-паф! Для тебя тоже кое-что. -- Семен достал нож. -Это тебе лично подарок, глянь-ка... И знаешь, куда я тебе его засажу? Вот у них спроси, они для начала тебе кое-что другое засадят...
Семен неожиданно рассмеялся, даже Стас с Анатолием вздрогнули смех Семена они слышали впервые. Он смеялся удивительно тонким голосом, как ребенок, почти пищал. Светлана передернула плечами, словно от озноба. Смеялся Семен долго и так же неожиданно прекратил, как будто его выключили...
Из "дипломата" Семен вынул бутылку водки, два стакана. Стас спохватился и из своей сумки тоже начал вынимать свертки с едой. Голод давал себя знать -- целый день они ничего не ели и сейчас набросились на еду, забыв о водке. Когда первый голод был утолен, все почти одновременно посмотрели на бутылку.
-- Пожрали -- теперь можно, -- милостиво разрешил Семен.
Пили по очереди, Семен налил себе больше, поднял стакан и издевательски поклонился Светлане:
-- За вас, мадам! Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет!
Светлане было почему-то не страшно, только омерзительно до рвоты. Эти подонки казались ей придуманными, не настоящими и все, что происходит, все не взаправду, не может быть такой мерзости. Но все-таки постепенно страх вытеснял все остальные чувства, медленно овладевал сознанием, заставлял холодеть кончики пальцев...
Прикончив бутылку, трое налетчиков молча курили и Светлана несколько успокоилась -- когда они молчали, то выглядели обыкновенными нормальными людьми. Вот они приехали на рыбалку, на охоту, ждут утра, чтобы отправиться на озеро... Она не раз наблюдала такие картины, когда к Павлу ночью, задолго до рассвета приходили наиболее нетерпеливые охотники и они сидели на кухне, пили чай или водку, молчали или разговаривали шепотом. Она любила наблюдать за ними, даже посмеивалась -- дети, ну просто дети... Этих -- детьми она не считала. Даже когда они молчали, от них исходили миазмы ненависти и грязи, даже ожидание было наполнено подлостью желаний. Что с ней произойдет, она знала и неожиданно для себя успокоилась. Она заметила, что двое из них жадно поглядывают на нее, ожидая, наверное, команды от своего главаря, но тот пока сидел, уставившись на пустую бутылку, и молча курил. Алексей, видимо, получил тяжелое сотрясение мозга: его неожиданно стало рвать прямо на пол... Шварц выругался, вскочил, ударил ногой беспомощного парня, тот молча завалился на бок и затих.
-- Убери за своим пасынком, нагадил тут, воняет...
Светлана встала, решительно начала развязывать повязку на голове, но Семен прикрикнул:
-- Не трожь, а то кляп воткну. Не хватает еще твоего визга. Один гадит, другая верещит -- что за семейка! Платье сними и убери блевотину. Шварц, помоги мадам, она стесняется.
Светлана уже перешагнула через страх, сейчас она уже не думала о себе, впервые она испытала такое чувство. Самое главное было для нее -- помочь Алексею, облегчить его страдания и как-то предупредить Павла. Ей передалась на расстоянии уверенность мужа и она верила, что он придет, что он поможет, выручит. Главное -- не спровоцировать этих подонков, не дать им разъяриться. Тогда все, они не остановятся ни перед чем и любые жертвы будут напрасны, она не поможет ни Павлу, ни Алексею, ни... себе. Стараясь казаться спокойной, он сняла платье, оторвала полосу ткани от подола, вытерла пол, бросила изуродованное платье на полати. Полосой перевязала Алексею рану, которая вновь стала кровоточить.
Троица безмолвно наблюдала, только у Шварца просыпалось вожделение при виде ее полуобнаженного тела. Он нетерпеливо ожидал, когда она закончит возиться с Алексеем... Семен заметил его подрагивающие губы и насмешливо сказал:
-- Что, это не твои шлюхи? Тут кайф другой, ни разу что ли не пробовал? Так попробуй...
Шварцу уже разрешение не требовалось. Не сводя глаз со Светланы, он зацепил пальцем лифчик и потянул. С треском оборвались застежки и ничем не прикрытая грудь зрелой женщины колыхнулась перед его глазами. Он издал короткий смешок и, схватив Светлану за голову, начал ее неистово целовать. Она этого не ожидала. То, что он хотел ее тело, ей было понятно и она готова была к этому, но поцелуи насильника? Это не укладывалось в ее сознании. Он попыталась увернуться от его слюнявого рта, но железная рука Шварца не позволила. Наконец он утолил порыв нежности и толкнул ее к полатям, расстегивая молнию на своих потертых джинсах. Она взяла себя в руки, легла на грязные одеяла и подняла вверх комбинацию... Шварц рычал от возбуждения, старался причинить ей боль, но она закрыла глаза и, полумертвая от ужаса и отвращения, каким-то чудом сохраняла молчание, удерживала стоны, когда было особенно больно...
Шварц мял своими ручищами ее равнодушное тело и все больше свирепел от этого равнодушия.
-- Кричи, стерва, сопротивляйся, сука! Чего валяешься, как подстилка? Дергайся, мать твою... Ах ты, падла... Получи, получи...
Шварц начал хлестать по лицу, голова ее моталась по скомканным тряпкам, она лишь вздрагивала от каждого удара. Наконец, верзила задергался... Она открыла глаза... Неужели все кончилось или это только передышка? Шварц с ненавистью смотрел на нее.
-- У, сука...
Семен тем временем достал еще бутылку и отковырнул пробку.
-- Ну, как тебе понравилась мадам? На-ка выпей, подкрепись, а то на второй раз не хватит.
Шварц опрокинул полстакана водки, сел, тяжело дыша, на скамейку. Семен повернулся к Стасу.
-- Теперь твоя очередь, пока наш чемпион очухается.
Светлана глядела на Стаса и почему-то надеялась, что этот парень с льняными волосами и простым лицом сейчас откажется выполнять распоряжение главаря и попросту пошлет его... Стас тоже еще час назад, когда Семен впервые заговорил о том, как они будут развлекаться с женщиной, думал, что под любым предлогом откажется, благо предлог в таком деле всегда найдется. Но сейчас он и думать об этом забыл: пришла, наконец, и его очередь... Стас заворожено смотрел на распластанное обнаженное тело женщины -- Шварц разорвал последние остатки ее одежды -- и медленно раздевался. Глядеть на его приготовления было особенно противно и Светлана, не выдержав, застонала от унижения. Ощущать его скользкое голое тело на груди, бедрах, животе было мукой.
Этот, скользкий, хотел быть ласковым. Он ее не бил...
Павел повертел в руках продырявленную записку, чиркнул спичкой и поджег ее. Пепел он растер в руках, подошел к зеркалу и закамуфлировал лицо косыми полосами от лба к подбородку, остатками пепла натер тыльные стороны ладоней. За окном было темно, но угадывался уже близкий рассвет. Он на несколько секунд присел на стул и быстро, не оглядываясь, вышел из дому. Мотор завелся сразу и Павел, не прогревая его, чтобы не сильно шуметь в поселке, осторожно вывел машину на дорогу. Здесь он прибавил скорость, включил фары, не опасаясь, что его заметят -- машина двигалась в направлении, противоположном тому, куда поехали налетчики. В лесу Павел поехал медленней, пристально вглядываясь вправо. Скоро он свернул прямо в заросли, где дорога, как таковая, исчезла. Это была скорее просека и проехать по ней, попожалуй, легкий вездеход мог. Павел давно знал эту просеку, не раз пользовался ею, но только поздней осенью или в очень сухое лето. Там, впереди было болото, которое можно было преодолеть только когда оно замерзало или подсыхало... Он давно не был на этой просеке и теперь молил Бога, чтобы ему немного повезло. Вот оно, это проклятое место, здесь не раз по уши садились даже мощные "уазики" и сутками ждали трактора. Сейчас засесть ему было никак нельзя, да и время поджимало, восток уже начинал светиться. Павел осмотрел брод в свете фар, снова сел за руль, включил задний мост, заблокировал дифференциал, перевел рычаг на пониженную передачу и медленно вполз на болото, стараясь выдерживать постоянную скорость. Машина буквально поплыла по жидкой грязи, но колеса зацеплялись за дно и вездеход помалу приближался к твердой почве. Еще через несколько секунд рифленые покрышки, наконец, ухватились за нее своими выступами и машина выпрыгнула на небольшой пригорок. За ним лежало озеро...
Павел оттер пот со лба, сосредоточенный и спокойный, аккуратно повел вездеход по самой кромке воды через заросли камышей. Скоро они закончились, машина оказалась в большой излучине озера, которое оловянно блестело в первом рассветном полумраке. У кромки леса чернел стожок сена и вездеход уткнулся в него радиатором. Мотор заглох. Наступившая тишина не нарушалась никакими звуками. Ветер еще не поднялся и озеро казалось зеркалом черной воды... Павел забросал охапками сена машину, впрочем не особенно заботясь о маскировке, хотя он знал -- отсюда до избушки рыбаков не более километра -просто он был уверен, что отсюда они его не ждут. Прижимаясь к кустам, он бесшумно прошел к воде, безошибочно угадав направление к стоящему среди деревьев рыбацкому сараю -- хорошо, что эти сволочи плохо знают места, они бы меня здесь ждали, отсюда выбраться труднее, да где ж им на своей нарядной таратайке проехать... Размышлять, впрочем, было некогда, рассвет наступал неумолимо, а сделать надо было еще много. Торопливо Павел отпер дверь сарая, вытащил подвесной мотор и весла. Взялся за топливный бак, встряхнул его -почти половина... Это хорошо, не надо тратить время на заправку из машины... Его моторка лежала на берегу и сейчас Павел пожалел, что она белого цвета. Перетащить и установить мотор, уложить весла, подсоединить бак, все это было делом нескольких минут, но вот белый цвет... Нарядный и красивый в той, обычной жизни, сейчас он был смертельно опасным. Павел разозлился на себя -не подумал, -- но выхода не было, приходилось рисковать. Он принес несколько пригоршней грязи, наляпал их на белоснежное изящное тело лодки, сам почувствовал нелепость своих действий и невольно усмехнулся -- о чем он думает, о чем заботится? О какой-то паршивой лодке, когда там... Но тут же одернул себя -- о них он и заботится: если его засекут раньше, чем он их, значит он и проиграет. Проиграет так, что некому будет сожалеть о просчетах.
Семен приподнял край одеяла и выглянул в окно. Небо над озерои уже посветлело. Он задул лампу и сдернул одеяло с окна. Шварц сидел, пресыщенный и еще не отрезвевший окончательно, на Светлану он не смотрел, надоела, стерва деревенская... Стас положил голову на скрещенные руки и уже несколько часов почти не двигался, не вмешиваясь во все происходящее. Ему мало было известно, что такое совесть, но сейчас он, быть может впервые в жизни, понял, что то состояние стыда и раскаяния за себя, своих друзей, за то гнусное, что он сделал и делает, и есть муки совести... Понимал и ничего не делал, чтобы остановить этих подонков, издевавшихся над беззащитной женщиной. А сам? Его начинала бить крупная дрожь, едва он вспоминал себя самого, какой скотиной он был всего несколько часов назад... Вспоминал шуточки и реплики Семена, понуждавшего к новым гнусностями, тот жалкий лепет, когда он придумывал причину, чтобы не делать их. Искал причину, а не откаэывался. На другое духу не хватило. Перед рассветом его начал охватывать страх: что они наделали, и что им еще предстоит сделать! Ведь женщину и парня придется убить... В памяти всплыло лицо того мужика, Павла, в ту ночь. Что он сделал с ними тогда! С тремя здоровенными парнями, один старый мужик... Какой он к черту старый... И этот -- не простит. Выходит и его тоже надо убивать. А он согласиться быть убитым? Чем больше Стас думал об этом, тем сильнее убеждался, что ничего у них с этим мужиком не выйдет. Его не покидало ощущение, что его самого уже поставили к стенке, и помилования не ожидается. Они приговорены этим мужиком к смерти... И ничего изменить нельзя. Надо бежать, бежать отсюда... Пусть эти двое делают, что хотят, но ему, Стасу, надо бежать...