Страница:
Леена Лехтолайнен
Лев правосудия
OIKEUDEN JALOPEURA
Leena Lehtolainen
Copyright © Leena Lehtolainen 2011
Original edition published by Tammi Publishers
Russian edition published by arrangement with Tammi Publishers and Elina Ahlback Literary Agency, Helsinki, Finland
© Е. Давидчик, перевод, 2013
© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2013
Издательство Иностранка®
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
Leena Lehtolainen
Copyright © Leena Lehtolainen 2011
Original edition published by Tammi Publishers
Russian edition published by arrangement with Tammi Publishers and Elina Ahlback Literary Agency, Helsinki, Finland
© Е. Давидчик, перевод, 2013
© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2013
Издательство Иностранка®
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
Маппи, Вале и Ники
1
В Тоскане рысь не водится. Хотя на юге области, среди холмов, дикие лесные кошки еще встречаются. Следуя из Флоренции в юго-западном направлении на взятом напрокат сером автомобиле, я не заметила никаких живых существ, кроме ласточек и голубей, – с обочин проселочных дорог в окна машины летел их оживленный щебет и ласковое воркование.
Монтемасси был виден издалека. Поселение располагалось на высоте триста метров над уровнем моря. Замок выглядел столь же сурово, как и на фреске Симоне Мартини, на которой изображен кондотьер Гвидориччо, въезжающий в город на лошади. Высокой узкой северной башни уже не было, а крыша и стены центральной части замка обрушились.
Дорога, ведущая к поселку при крепости, стала круче, и пришлось переключить скорость на вторую передачу. Раньше я никогда не бывала в Италии, но за время жизни в Нью-Йорке частенько бродила по местной Маленькой Италии; тогда я выучила немного итальянских слов, в основном из гастрономической области, и теперь прокручивала их в памяти. А в Академии частной охраны в Куинсе однокурсник-итальянец, в свою очередь, научил меня нескольким полезным ругательствам.
Давида я не видела уже почти полгода. В прошлый раз мы встречались поздней осенью в Киле, куда он приплыл на яхте из Испании. Кроме меня, лишь два-три доверенных лица в Европоле знали, что он не погиб во время взрыва в Балтийском море. Также этими сведениями обладали старший констебль Национального бюро расследований Теппо Лайтио и несколько финских политиков, которым имя Давида ни о чем не говорило. Однако утечка информации все же произошла. Прежнее укрытие Давида в окрестностях Севильи стало небезопасным, и ему пришлось уехать.
Сам Давид не имел представления о том, кто может искать его. Мы оба понимали, что за нами следят, и привыкли наблюдать за окружающими, угадывать скрывающееся за масками, замечать оказавшиеся не на своих местах предметы. Между тем тот, кто выслеживал Давида, вовсе не старался скрыть свое присутствие. На тропинке, ведущей к домику Давида, по ночам появлялись следы, а однажды, пока мы были на прогулке, кто-то разбил окно на кухне. Давид получал странные телефонные звонки – несмотря на то что неоднократно менял номер. Преследователь хотел испугать его, заставить суетиться и наделать ошибок.
Когда Давид попросил меня уехать в Финляндию, мы бурно поспорили. Мне и правда нужно было устроить там дела, но я планировала лишь ненадолго заглянуть домой и сразу вернуться в Испанию. У меня успели закончиться деньги, но их можно было раздобыть, продав кое-какую собственность. С работы в службе безопасности аэропорта я уволилась без предварительного предупреждения, о пособии по безработице ничего не было известно: ведь я целые месяцы бездельничала на юге Испании, вместо того чтобы посещать чиновников на бирже труда.
Вернувшись в Финляндию, я все же устроилась обратно в аэропорт. В службе безопасности постоянно не хватало персонала. Неделя в Киле стала лишь кратким светлым эпизодом, после которого навалилась еще более невыносимая тоска. Меня дико раздражало, что мое настроение зависит от возможности поддерживать связь с Давидом. Контакты наши были нерегулярными, его электронная почта и телефонные номера часто менялись, и бывало, что я не получала от него вестей целыми неделями. Рассудок много раз подсказывал, что Давида лучше забыть, но сердце никак не могло с этим согласиться.
Но наконец Давид нашел, по-видимому, безопасное место и решился пригласить меня к себе. На юге Тосканы много иностранцев, так что одинокий шведский турист не будет особенно бросаться в глаза. При переездах из одной страны в другую Давид пользовался шведским паспортом, в котором стояло итальянско-шведское имя Даниэль Ланотте. Фамилия, по-моему, отличная, а вот имя слишком смелое – ведь это его настоящее второе имя. Но Давид отмел мои сомнения: дескать, в мире полно Даниэлей, и как раз сейчас это имя везде ассоциируется со шведской королевской семьей[1].
Я знала о дерзкой вылазке Давида из Киля в Тарту к своей семье. Вскоре после этого я стала получать от него много сообщений из разных стран: Польши, Франции, южной Германии. Давид пытался оторваться от своего преследователя и верил, что это ему наконец удалось. Кто его враги, он мне не говорил: чем меньше я знала, тем меньшей опасности подвергалась.
Поселок Монтемасси Давид выбрал случайно. Не знаю, где он познакомился с братом Джанни, монахом располагающегося поблизости монастыря Сан-Антимо, но с его помощью Давид нашел жилье буквально в двух шагах от замка. Все четыре квартиры в доме пустовали: их уже давно пытались продать, но торговля недвижимостью в Тоскане переживала не лучшие времена.
Брат Джанни был знаком с агентом по недвижимости и уговорил его сдать Давиду квартиру.
– В монастыре мне не стоит оставаться, – заявил Давид. – Его посещает слишком много людей. Кроме того, это слишком очевидное укрытие. Я намереваюсь изобразить полушведа, который разбогател на биржевых акциях и мечтает о карьере писателя. Якобы он сбежал в тепло Италии от зимнего ненастья и слякоти у себя на родине.
Давид предупреждал меня, что после нашей недолгой встречи в портовой гостинице Киля его внешность изменилась. Тем не менее я сначала не узнала мужчину, прислонившегося к каменной стене на центральной площади Монтемасси. Свой рост Давид, конечно, скрыть не мог, зато начал сутулиться. За время болезни его мускулатура потеряла в объеме, и сутулость состарила его на несколько лет. На нем снова был тот парик с черными кудрями, в котором он встретил меня однажды в вестибюле гостиницы «Торни», на лице появились тонкая полоска усов и смешная бородка клинышком. Темно-синий шерстяной свитер и серые джинсы на нем болтались. На тыльной стороне ладоней Давида я, к своему удивлению, заметила поросль черных волос. Глаза его были скрыты солнечными очками.
Все же не было сомнений, что этот двухметровый худой чужеземец и есть Давид. Я остановила машину на краю площади и вышла размять ноги. Мои волосы немного отросли, и я завязала их в два коротких хвостика, но в целом не изменилась. Платье в цветочек смотрелось на мне довольно нелепо, зато прекрасно соответствовало образу туристки, приехавшей по весне в Тоскану в надежде погреться под ласковым апрельским солнышком. С видом праздного любопытства я стала разглядывать уродливый современный памятник из бронзы, который был здесь явно не на месте, затем подошла к информационному стенду с планом замка.
Я прибыла в страну по собственному паспорту, да и зачем мне поддельные документы? Как специалист по безопасности, я не была связана ни с какими официальными организациями и по-прежнему состояла на службе в АО «Airpro». Еще раньше я работала телохранителем у частных лиц, но решила оставить это занятие: одна из моих работодательниц была убита сразу после того, как я уволилась, а вторая, несмотря на все мои предостережения, попала в руки бандитов. Меня вполне устраивала работа по сменам, где не случалось ничего ужаснее, чем припадки гнева ВИП-туристов. А знакомство с Давидом привносило в жизнь чувство опасности.
– Buongiorno, signora![2] – услышала я знакомый голос Давида.
Он подошел ко мне, продолжая говорить по-итальянски, но я поняла лишь некоторые фразы. Я спросила, знает ли он английский; он ответил утвердительно, и мы перешли на этот язык. У нас был уговор притвориться, будто мы незнакомы, но сразу почувствовали взаимный интерес. Финская туристка попросила местного жителя показать ей замок, и, как в слащавых романтических историях из второсортных фильмов, под ясным небом Тосканы вспыхнула любовь с первого взгляда. Если те, кто следует за Давидом по пятам, будут проверять мое прошлое, они выяснят, что я не слишком забочусь о своей репутации. Когда мне хотелось отправиться с кем-нибудь в постель, я так и делала. А иногда – если и не хотелось.
Мы прекрасно понимали, что коль за мной установлена слежка с целью обнаружить Давида, то даже самая тщательная маскировка не защитит его от разоблачения. Тем не менее я решила рискнуть: меня так тянуло к Давиду, что ради него я бы поехала и в гораздо более труднодоступное место, чем этот маленький старинный городок в Тоскане.
У Давида был новый лосьон для бритья, однако его собственный запах пробивался сквозь аромат парфюмерии. Он спросил, откуда я приехала. Я отвечала, как случайная туристка. Мы стали не спеша подниматься к замку. Черная кошка мирно спала на крылечке дома с синей дверью, издалека доносилось рычание трактора, работающего в поле. Перевалило за полдень, и все вокруг выглядело так, словно в этом городке нет никого, кроме нас.
В замке Монтемасси уцелели две башни. На руинах между ними буйствовала растительность: дерево с меня ростом, напоминающее мальву, необычного вида клевер, маки и какой-то губоцветный, чей темно-пурпурный цвет привел бы в восторг дядю Яри. Мой дядя увлекался ботаникой, хотя и не считал это занятие подходящим для настоящего мужчины. В свое время я выучила названия растений и их классификацию, что удивительно, без всякой зубрежки. Любая информация может оказаться полезной и даже спасти от смертельной опасности.
В младших классах мальчишки как-то попытались скормить мне волчьи ягоды, но я знала, что они ядовиты. Жаловаться учителю я не стала, зато еще некоторое время носила с собой в носовом платке несколько ягод, планируя подмешать в брусничный мусс этим мерзавцам.
Из крепости открывался обзор во все стороны. На юге до самого моря расстилалась равнина. Внизу, в деревне, по-прежнему не было никакого движения, за исключением дворняги, несущей в зубах подозрительного вида кусок мяса. Странным казалось говорить с Давидом по-английски, но это было наиболее разумным. Раньше нашим общим языком являлся шведский, и лишь после исчезновения Давида я узнала, что он также немного владеет финским. Несмотря на все, что нас связывало, Давид хранил от меня немало секретов. Испанский язык он освоил легко, его итальянский сейчас тоже казался свободным. Возможно, для него знание языков было своеобразной страховкой в мире, где постоянно можешь оказаться застигнутым врасплох.
Мы разыгрывали знакомство. Я старалась рассказывать о себе со всей возможной правдоподобностью: живу в Хельсинки, снимаю жилье у тетушки Воутилайнен и работаю в службе безопасности аэропорта Хельсинки-Вантаа. Не замужем, нет ни детей, ни домашних питомцев. Давид во время нашей беседы придерживался придуманной легенды: он сын итальянца и финской шведки, бо́льшую часть жизни прожил в Швеции, а после получения небольшого наследства уехал в Тоскану осуществить заветную мечту своей жизни – написать роман. Даниэль Ланотте рассказывал об этом, немного смущаясь.
– Боюсь, это звучит немного банально. Можно подумать, работа над книгой будет продвигаться здесь легче, чем в Соллентуне или Смоланде. Но пейзажи здесь, конечно, вне всякого сравнения. Не хотите взглянуть, какой вид открывается из окна моей рабочей каморки? Я мог бы предложить вам также чашечку кофе. Эспрессо подойдет?
Давид ловко подвел разговор к этой традиционной реплике, позволяющей продолжить знакомство в более интимной обстановке. Все выглядело так, словно местный волокита охмуряет заезжую блондинку. Я согласилась. Квартира Давида была всего в нескольких десятках метров от замка, вниз по склону. Оттуда открывался потрясающий вид. Беспрепятственный обзор к тому же позволял Давиду контролировать идущий с юга и востока транспорт.
Когда мы вошли в дом, Давид спросил меня, говорю ли я по-шведски. Я кивнула, и он перешел на шведский.
– Тут должно быть безопасно. Я проверяю квартиру каждый день и пока еще не находил подслушивающих устройств. Однако, думаю, говорить по-шведски не так рискованно, как по-английски. Его понимает гораздо меньше людей. Не слышал, чтобы кто-нибудь в этом поселке говорил по-шведски, а в Роккастраде слышал шведскую речь всего раз и быстро перешел на другую сторону улицы. В Сан-Антимо мне встретилась группа туристов из Сконе, южной провинции Швеции, но это были безобидные пенсионеры.
– Ты же знаешь, что нет безобидных компаний. Группа пенсионеров – отличное прикрытие для врага. Но почему ты боишься шведов? Подозреваешь, что именно они идут по твоему следу? Почему?
Давид подошел ближе. За все это время он еще ни разу не притронулся ко мне, а я к нему. В Киле, едва попав в каюту яхты, мы уже были в объятиях друг друга. А сейчас между нами чувствовалась некая стена – прозрачная, но тем не менее непреодолимая.
– Я не знаю, кто мне угрожает, поэтому не могу ничего тебе ответить. Возможно, за этим стоит кто-то из наследничков Васильева, разозленный тем, что радиоактивный изотоп стронций-девяносто угодил в чужие руки. Возможно, Иван Гезолиан, который передал это вещество Васильеву. Может, они ищут изотоп, а вовсе не меня.
Давид не рассказывал мне о судьбе изотопа. Когда в начале прошлой зимы я услышала, что мой друг остался в живых, ничто иное меня не волновало. Лишь после возвращения из Испании я заметила, что Давид многое от меня скрыл. С тех пор прошел год, а обстоятельства так и не прояснились.
– Ты просто должна доверять мне. Давай не будем портить эти короткие мгновения, когда мы вместе. Здесь я временно в безопасности, ты тоже.
Давид притянул меня к себе, и я позволила это, вновь забыв здравый смысл и осторожность. Мне вдруг стало все равно. Усы и борода щекотали, жесткие черные волосы казались на ощупь чужими, но его объятия были такими же, как и прежде, поцелуи знакомо требовательными, хотелось прижаться к его теплому похудевшему телу и никуда не уходить.
Шли беззаботные дни первой половины апреля. Фруктовые деревья стояли в цвету, все вокруг зеленело. Временами солнце припекало так, что можно было прогуливаться в футболках. А на вершине Монте-Амиаты еще лежал снег, позволяя покататься на лыжах.
Мы ездили из одной маленькой деревушки в другую, гуляли по холмам, целовались в пустующих церквях и изумлялись современным скульптурам в парках. Я была счастлива, но меня не покидало ощущение, что все это происходит не наяву: словно я угодила в срежиссированный Давидом фильм, о сюжете которого с точностью могла сказать лишь одно – в любой момент возможны любые неожиданности.
В комнате Давида было два запертых ящичка, ключи от которых мне нигде не удавалось найти, хотя я усердно искала их в те редкие моменты, когда оставалась одна. Давид наверняка знал, что я так поступаю, и старался проводить со мной как можно больше времени.
Я прожила в Монтемасси уже пару недель, и вот однажды Давиду позвонили. Мы ужинали, Давид приготовил на первое только что собранные артишоки, и в наших тарелках лежали темно-фиолетовые листья.
– Pronto![3] – по-итальянски произнес он в трубку, затем перешел на английский. – Да, это Даниэль Ланотте. Кто говорит?
Он поднялся из-за стола и прошел из кухни в гостиную. Я слышала, что он снова спрашивает, кто говорит. Затем разговор явно прервался.
– Черт! – на чистом финском языке сказал Давид.
В его глазах промелькнуло странное выражение: мне показалось, я уловила проблеск страха. Когда телефон зазвонил снова, Давид спросил по-английски:
– Что за шутки? Кто это?
Я поднялась из-за стола и выбросила недоеденный артишок в помойку. Основное блюдо, ризотто с лимоном, побулькивало на плите. Я помешала его, не зная, чем еще себя занять. Давид не мог выйти поговорить на улицу, но явно хотел находиться как можно дальше от меня. Слышно было, как он зашел в спальню и закрыл за собой толстую деревянную дверь. Звуки речи сразу же стали тише.
Черт, подумала и я. Но ведь Давид был моим любовником, а не клиентом, чью безопасность я обеспечивала. Я могла бы настоять на своем присутствии при телефонном разговоре клиента, хотя по опыту знала, что это не всегда удается. Попробовала ризотто, которое было горьковато-сливочным, добавила из мельницы белого перца. По-итальянски мельница для перца называется «tappomachina» – помню, в магазине это меня позабавило, потому что по-фински это означает «орудие убийства».
Давид говорил не долго.
– Кто это был? – спросила я, когда он вернулся на кухню.
– Мой прежний босс из Европола. Ничего особенного, просто еженедельный контрольный звонок, чтобы убедиться, что я по-прежнему в безопасности.
– Почему же ты чертыхнулся?
– Потому что он прервал наш ужин, cara[4].
Давид улыбнулся, но только губами. В глазах снова появилось непонятное выражение, и он избегал моего взгляда. Давид снял ризотто с плиты и стал натирать в него пекорино. Его сильные руки уверенно управлялись с теркой.
Руки убийцы, подумалось мне. Я нервно отхлебнула местного вина, после артишоков оно казалось слишком кислым. Еще одна ложь, или, по крайней мере, дело, о котором я не должна знать. Давид не хотел рассказывать о той ночи, когда взорвал яхту «I believe» и стащил изотоп Sr-90.
– Это не такое дело, которое хочется вспоминать. – Вот единственный ответ, который я получила. – Я убил четверых, и здесь нечем гордиться. Однако мне приходится с этим жить.
В Испании он как-то описывал свои долгие скитания по волнам и ледяной холод, постепенно охватывающий тело, несмотря на спасательный костюм. Однажды, выпив почти полбутылки бренди, он сказал, что у четверых погибших в общей сложности были сотни родственников и друзей, которые остались горевать по ним. Покойники, конечно же, сами выбрали свой образ жизни, но вряд ли это послужило утешением для их близких.
Съев ризотто, мы отправились на вечернюю прогулку. На улице мы перешли на английский и стали обсуждать завтрашнюю поездку в Сиену. Давид предложил проснуться пораньше и собрать вещи, которые могут понадобиться, если мы там заночуем. Разгар туристического сезона был еще впереди, так что заранее бронировать места в отеле было не обязательно. Давид хотел показать мне фреску Симоне Мартини с изображением Монтемасси, которая находилась в ратуше.
– Я не столь хорошо знаю историю, чтобы понять, был ли захват Монтемасси героическим поступком Гвидориччо либо, напротив, злодейским. Может, это зависит от историка, – сказал Давид, когда мы стояли в крепости и смотрели на молодой месяц, бросающий мягкие блики света в долину внизу.
Вдоль стены ползла черная кошка. Вдруг она остановилась и заурчала. К ней присоединились еще две кошки, рыжевато-пестрая и серо-полосатая. Они явно хорошо знали друг друга. Вот бы у людей было все так просто: обнюхаешь друг дружку, и понятно, кто перед тобой – старый знакомый, заслуживающий доверия, или тот, от кого стоит держаться подальше. Серая кошка зашипела на черную, та угрожающе заворчала в ответ, и моя прекрасная кошачья теория рассыпалась, как семена цветка, упавшие мне в руку.
В темноте мы шли, тесно прижавшись друг к другу. Все запахи сейчас чувствовались сильнее, чем при свете дня, предметы казались тяжелыми и основательными. Давид прижал меня к стене южной башни и поцеловал. Его руки касались моей шеи, с легкостью охватывая ее. Местные жители видели светловолосую финскую туристку в обществе господина Ланотте, и вряд ли потом в крепости обнаружится ее труп. Интересно, с чего это подобная мысль пришла мне в голову?
Когда мы вернулись домой, Давид сказал, что пора ложиться. Мне спать совсем не хотелось, слишком неспокойным было настроение. Я бодрствовала возле Давида чуть не до рассвета, так и не решившись принять снотворное. После таблеток я была бы слишком вялой, чтобы ехать в Сиену по дороге, осложненной ремонтными работами и объездными путями.
Помню, что, когда в последний раз посмотрела на часы, было шесть минут четвертого.
В семь я проснулась оттого, что с меня сползло одеяло. Издали доносились переливчатые петушиные крики. Давид уже встал – его половина кровати была пуста. Я принюхалась в предвкушении: готова ли уже первая чашка эспрессо? Но в воздухе ощущался лишь запах нового лосьона для бритья, словно его только что распылили в воздухе.
Я натянула халат и пошла на кухню. Там никого не было. Кофеваркой не пользовались – я убедилась в этом, пощупав ее холодный бок. Может, Давид в туалете или отправился купить свежего хлеба? Мои веки были такими тяжелыми, что глаза не хотели открываться. Я умылась на кухне ледяной водой из-под крана. В туалете тоже никого не оказалось.
У Давида не было машины, только скутер, на котором он время от времени ездил в Роккастраду или в Паганико. Скутер по-прежнему стоял во дворе, следовательно Давид находился где-то поблизости. Я вернулась в спальню. Одежда Давида висела в шкафу. Вчера вечером он, раздеваясь, кинул на стул джинсы, синюю рубашку, носки и трусы – сейчас их не было. Отсутствовали также коричневые кожаные туфли и куртка.
Скорее всего, Давид пошел за хлебом.
Когда к восьми часам он не объявился, я попыталась позвонить ему. Кто-то сразу ответил по-итальянски, и мне не пришлось особенно гадать, чтобы понять слова автоответчика: «Абонент временно недоступен». Не было слышно сигнала его телефона и в квартире. Бумажник Давид обычно хранил в нагрудном кармане кожаной куртки, и его тоже нигде не было.
Все утро я провела в ожидании, каждые десять минут звонила на номер Давида, но все напрасно. Потом зашла проверить, на месте ли моя машина. Вчерашняя черная кошка сидела на капоте. Я была совершенно уверена: она видела, как Давид уходит.
Когда церковный колокол пробил полдень, я начала понимать: что-то явно пошло не по плану. Вернется ли Давид вообще? Он не доверял мне, поэтому я не буду особенно дорожить неприкосновенностью его частной жизни. И первым делом взломаю запертые ящики.
Монтемасси был виден издалека. Поселение располагалось на высоте триста метров над уровнем моря. Замок выглядел столь же сурово, как и на фреске Симоне Мартини, на которой изображен кондотьер Гвидориччо, въезжающий в город на лошади. Высокой узкой северной башни уже не было, а крыша и стены центральной части замка обрушились.
Дорога, ведущая к поселку при крепости, стала круче, и пришлось переключить скорость на вторую передачу. Раньше я никогда не бывала в Италии, но за время жизни в Нью-Йорке частенько бродила по местной Маленькой Италии; тогда я выучила немного итальянских слов, в основном из гастрономической области, и теперь прокручивала их в памяти. А в Академии частной охраны в Куинсе однокурсник-итальянец, в свою очередь, научил меня нескольким полезным ругательствам.
Давида я не видела уже почти полгода. В прошлый раз мы встречались поздней осенью в Киле, куда он приплыл на яхте из Испании. Кроме меня, лишь два-три доверенных лица в Европоле знали, что он не погиб во время взрыва в Балтийском море. Также этими сведениями обладали старший констебль Национального бюро расследований Теппо Лайтио и несколько финских политиков, которым имя Давида ни о чем не говорило. Однако утечка информации все же произошла. Прежнее укрытие Давида в окрестностях Севильи стало небезопасным, и ему пришлось уехать.
Сам Давид не имел представления о том, кто может искать его. Мы оба понимали, что за нами следят, и привыкли наблюдать за окружающими, угадывать скрывающееся за масками, замечать оказавшиеся не на своих местах предметы. Между тем тот, кто выслеживал Давида, вовсе не старался скрыть свое присутствие. На тропинке, ведущей к домику Давида, по ночам появлялись следы, а однажды, пока мы были на прогулке, кто-то разбил окно на кухне. Давид получал странные телефонные звонки – несмотря на то что неоднократно менял номер. Преследователь хотел испугать его, заставить суетиться и наделать ошибок.
Когда Давид попросил меня уехать в Финляндию, мы бурно поспорили. Мне и правда нужно было устроить там дела, но я планировала лишь ненадолго заглянуть домой и сразу вернуться в Испанию. У меня успели закончиться деньги, но их можно было раздобыть, продав кое-какую собственность. С работы в службе безопасности аэропорта я уволилась без предварительного предупреждения, о пособии по безработице ничего не было известно: ведь я целые месяцы бездельничала на юге Испании, вместо того чтобы посещать чиновников на бирже труда.
Вернувшись в Финляндию, я все же устроилась обратно в аэропорт. В службе безопасности постоянно не хватало персонала. Неделя в Киле стала лишь кратким светлым эпизодом, после которого навалилась еще более невыносимая тоска. Меня дико раздражало, что мое настроение зависит от возможности поддерживать связь с Давидом. Контакты наши были нерегулярными, его электронная почта и телефонные номера часто менялись, и бывало, что я не получала от него вестей целыми неделями. Рассудок много раз подсказывал, что Давида лучше забыть, но сердце никак не могло с этим согласиться.
Но наконец Давид нашел, по-видимому, безопасное место и решился пригласить меня к себе. На юге Тосканы много иностранцев, так что одинокий шведский турист не будет особенно бросаться в глаза. При переездах из одной страны в другую Давид пользовался шведским паспортом, в котором стояло итальянско-шведское имя Даниэль Ланотте. Фамилия, по-моему, отличная, а вот имя слишком смелое – ведь это его настоящее второе имя. Но Давид отмел мои сомнения: дескать, в мире полно Даниэлей, и как раз сейчас это имя везде ассоциируется со шведской королевской семьей[1].
Я знала о дерзкой вылазке Давида из Киля в Тарту к своей семье. Вскоре после этого я стала получать от него много сообщений из разных стран: Польши, Франции, южной Германии. Давид пытался оторваться от своего преследователя и верил, что это ему наконец удалось. Кто его враги, он мне не говорил: чем меньше я знала, тем меньшей опасности подвергалась.
Поселок Монтемасси Давид выбрал случайно. Не знаю, где он познакомился с братом Джанни, монахом располагающегося поблизости монастыря Сан-Антимо, но с его помощью Давид нашел жилье буквально в двух шагах от замка. Все четыре квартиры в доме пустовали: их уже давно пытались продать, но торговля недвижимостью в Тоскане переживала не лучшие времена.
Брат Джанни был знаком с агентом по недвижимости и уговорил его сдать Давиду квартиру.
– В монастыре мне не стоит оставаться, – заявил Давид. – Его посещает слишком много людей. Кроме того, это слишком очевидное укрытие. Я намереваюсь изобразить полушведа, который разбогател на биржевых акциях и мечтает о карьере писателя. Якобы он сбежал в тепло Италии от зимнего ненастья и слякоти у себя на родине.
Давид предупреждал меня, что после нашей недолгой встречи в портовой гостинице Киля его внешность изменилась. Тем не менее я сначала не узнала мужчину, прислонившегося к каменной стене на центральной площади Монтемасси. Свой рост Давид, конечно, скрыть не мог, зато начал сутулиться. За время болезни его мускулатура потеряла в объеме, и сутулость состарила его на несколько лет. На нем снова был тот парик с черными кудрями, в котором он встретил меня однажды в вестибюле гостиницы «Торни», на лице появились тонкая полоска усов и смешная бородка клинышком. Темно-синий шерстяной свитер и серые джинсы на нем болтались. На тыльной стороне ладоней Давида я, к своему удивлению, заметила поросль черных волос. Глаза его были скрыты солнечными очками.
Все же не было сомнений, что этот двухметровый худой чужеземец и есть Давид. Я остановила машину на краю площади и вышла размять ноги. Мои волосы немного отросли, и я завязала их в два коротких хвостика, но в целом не изменилась. Платье в цветочек смотрелось на мне довольно нелепо, зато прекрасно соответствовало образу туристки, приехавшей по весне в Тоскану в надежде погреться под ласковым апрельским солнышком. С видом праздного любопытства я стала разглядывать уродливый современный памятник из бронзы, который был здесь явно не на месте, затем подошла к информационному стенду с планом замка.
Я прибыла в страну по собственному паспорту, да и зачем мне поддельные документы? Как специалист по безопасности, я не была связана ни с какими официальными организациями и по-прежнему состояла на службе в АО «Airpro». Еще раньше я работала телохранителем у частных лиц, но решила оставить это занятие: одна из моих работодательниц была убита сразу после того, как я уволилась, а вторая, несмотря на все мои предостережения, попала в руки бандитов. Меня вполне устраивала работа по сменам, где не случалось ничего ужаснее, чем припадки гнева ВИП-туристов. А знакомство с Давидом привносило в жизнь чувство опасности.
– Buongiorno, signora![2] – услышала я знакомый голос Давида.
Он подошел ко мне, продолжая говорить по-итальянски, но я поняла лишь некоторые фразы. Я спросила, знает ли он английский; он ответил утвердительно, и мы перешли на этот язык. У нас был уговор притвориться, будто мы незнакомы, но сразу почувствовали взаимный интерес. Финская туристка попросила местного жителя показать ей замок, и, как в слащавых романтических историях из второсортных фильмов, под ясным небом Тосканы вспыхнула любовь с первого взгляда. Если те, кто следует за Давидом по пятам, будут проверять мое прошлое, они выяснят, что я не слишком забочусь о своей репутации. Когда мне хотелось отправиться с кем-нибудь в постель, я так и делала. А иногда – если и не хотелось.
Мы прекрасно понимали, что коль за мной установлена слежка с целью обнаружить Давида, то даже самая тщательная маскировка не защитит его от разоблачения. Тем не менее я решила рискнуть: меня так тянуло к Давиду, что ради него я бы поехала и в гораздо более труднодоступное место, чем этот маленький старинный городок в Тоскане.
У Давида был новый лосьон для бритья, однако его собственный запах пробивался сквозь аромат парфюмерии. Он спросил, откуда я приехала. Я отвечала, как случайная туристка. Мы стали не спеша подниматься к замку. Черная кошка мирно спала на крылечке дома с синей дверью, издалека доносилось рычание трактора, работающего в поле. Перевалило за полдень, и все вокруг выглядело так, словно в этом городке нет никого, кроме нас.
В замке Монтемасси уцелели две башни. На руинах между ними буйствовала растительность: дерево с меня ростом, напоминающее мальву, необычного вида клевер, маки и какой-то губоцветный, чей темно-пурпурный цвет привел бы в восторг дядю Яри. Мой дядя увлекался ботаникой, хотя и не считал это занятие подходящим для настоящего мужчины. В свое время я выучила названия растений и их классификацию, что удивительно, без всякой зубрежки. Любая информация может оказаться полезной и даже спасти от смертельной опасности.
В младших классах мальчишки как-то попытались скормить мне волчьи ягоды, но я знала, что они ядовиты. Жаловаться учителю я не стала, зато еще некоторое время носила с собой в носовом платке несколько ягод, планируя подмешать в брусничный мусс этим мерзавцам.
Из крепости открывался обзор во все стороны. На юге до самого моря расстилалась равнина. Внизу, в деревне, по-прежнему не было никакого движения, за исключением дворняги, несущей в зубах подозрительного вида кусок мяса. Странным казалось говорить с Давидом по-английски, но это было наиболее разумным. Раньше нашим общим языком являлся шведский, и лишь после исчезновения Давида я узнала, что он также немного владеет финским. Несмотря на все, что нас связывало, Давид хранил от меня немало секретов. Испанский язык он освоил легко, его итальянский сейчас тоже казался свободным. Возможно, для него знание языков было своеобразной страховкой в мире, где постоянно можешь оказаться застигнутым врасплох.
Мы разыгрывали знакомство. Я старалась рассказывать о себе со всей возможной правдоподобностью: живу в Хельсинки, снимаю жилье у тетушки Воутилайнен и работаю в службе безопасности аэропорта Хельсинки-Вантаа. Не замужем, нет ни детей, ни домашних питомцев. Давид во время нашей беседы придерживался придуманной легенды: он сын итальянца и финской шведки, бо́льшую часть жизни прожил в Швеции, а после получения небольшого наследства уехал в Тоскану осуществить заветную мечту своей жизни – написать роман. Даниэль Ланотте рассказывал об этом, немного смущаясь.
– Боюсь, это звучит немного банально. Можно подумать, работа над книгой будет продвигаться здесь легче, чем в Соллентуне или Смоланде. Но пейзажи здесь, конечно, вне всякого сравнения. Не хотите взглянуть, какой вид открывается из окна моей рабочей каморки? Я мог бы предложить вам также чашечку кофе. Эспрессо подойдет?
Давид ловко подвел разговор к этой традиционной реплике, позволяющей продолжить знакомство в более интимной обстановке. Все выглядело так, словно местный волокита охмуряет заезжую блондинку. Я согласилась. Квартира Давида была всего в нескольких десятках метров от замка, вниз по склону. Оттуда открывался потрясающий вид. Беспрепятственный обзор к тому же позволял Давиду контролировать идущий с юга и востока транспорт.
Когда мы вошли в дом, Давид спросил меня, говорю ли я по-шведски. Я кивнула, и он перешел на шведский.
– Тут должно быть безопасно. Я проверяю квартиру каждый день и пока еще не находил подслушивающих устройств. Однако, думаю, говорить по-шведски не так рискованно, как по-английски. Его понимает гораздо меньше людей. Не слышал, чтобы кто-нибудь в этом поселке говорил по-шведски, а в Роккастраде слышал шведскую речь всего раз и быстро перешел на другую сторону улицы. В Сан-Антимо мне встретилась группа туристов из Сконе, южной провинции Швеции, но это были безобидные пенсионеры.
– Ты же знаешь, что нет безобидных компаний. Группа пенсионеров – отличное прикрытие для врага. Но почему ты боишься шведов? Подозреваешь, что именно они идут по твоему следу? Почему?
Давид подошел ближе. За все это время он еще ни разу не притронулся ко мне, а я к нему. В Киле, едва попав в каюту яхты, мы уже были в объятиях друг друга. А сейчас между нами чувствовалась некая стена – прозрачная, но тем не менее непреодолимая.
– Я не знаю, кто мне угрожает, поэтому не могу ничего тебе ответить. Возможно, за этим стоит кто-то из наследничков Васильева, разозленный тем, что радиоактивный изотоп стронций-девяносто угодил в чужие руки. Возможно, Иван Гезолиан, который передал это вещество Васильеву. Может, они ищут изотоп, а вовсе не меня.
Давид не рассказывал мне о судьбе изотопа. Когда в начале прошлой зимы я услышала, что мой друг остался в живых, ничто иное меня не волновало. Лишь после возвращения из Испании я заметила, что Давид многое от меня скрыл. С тех пор прошел год, а обстоятельства так и не прояснились.
– Ты просто должна доверять мне. Давай не будем портить эти короткие мгновения, когда мы вместе. Здесь я временно в безопасности, ты тоже.
Давид притянул меня к себе, и я позволила это, вновь забыв здравый смысл и осторожность. Мне вдруг стало все равно. Усы и борода щекотали, жесткие черные волосы казались на ощупь чужими, но его объятия были такими же, как и прежде, поцелуи знакомо требовательными, хотелось прижаться к его теплому похудевшему телу и никуда не уходить.
Шли беззаботные дни первой половины апреля. Фруктовые деревья стояли в цвету, все вокруг зеленело. Временами солнце припекало так, что можно было прогуливаться в футболках. А на вершине Монте-Амиаты еще лежал снег, позволяя покататься на лыжах.
Мы ездили из одной маленькой деревушки в другую, гуляли по холмам, целовались в пустующих церквях и изумлялись современным скульптурам в парках. Я была счастлива, но меня не покидало ощущение, что все это происходит не наяву: словно я угодила в срежиссированный Давидом фильм, о сюжете которого с точностью могла сказать лишь одно – в любой момент возможны любые неожиданности.
В комнате Давида было два запертых ящичка, ключи от которых мне нигде не удавалось найти, хотя я усердно искала их в те редкие моменты, когда оставалась одна. Давид наверняка знал, что я так поступаю, и старался проводить со мной как можно больше времени.
Я прожила в Монтемасси уже пару недель, и вот однажды Давиду позвонили. Мы ужинали, Давид приготовил на первое только что собранные артишоки, и в наших тарелках лежали темно-фиолетовые листья.
– Pronto![3] – по-итальянски произнес он в трубку, затем перешел на английский. – Да, это Даниэль Ланотте. Кто говорит?
Он поднялся из-за стола и прошел из кухни в гостиную. Я слышала, что он снова спрашивает, кто говорит. Затем разговор явно прервался.
– Черт! – на чистом финском языке сказал Давид.
В его глазах промелькнуло странное выражение: мне показалось, я уловила проблеск страха. Когда телефон зазвонил снова, Давид спросил по-английски:
– Что за шутки? Кто это?
Я поднялась из-за стола и выбросила недоеденный артишок в помойку. Основное блюдо, ризотто с лимоном, побулькивало на плите. Я помешала его, не зная, чем еще себя занять. Давид не мог выйти поговорить на улицу, но явно хотел находиться как можно дальше от меня. Слышно было, как он зашел в спальню и закрыл за собой толстую деревянную дверь. Звуки речи сразу же стали тише.
Черт, подумала и я. Но ведь Давид был моим любовником, а не клиентом, чью безопасность я обеспечивала. Я могла бы настоять на своем присутствии при телефонном разговоре клиента, хотя по опыту знала, что это не всегда удается. Попробовала ризотто, которое было горьковато-сливочным, добавила из мельницы белого перца. По-итальянски мельница для перца называется «tappomachina» – помню, в магазине это меня позабавило, потому что по-фински это означает «орудие убийства».
Давид говорил не долго.
– Кто это был? – спросила я, когда он вернулся на кухню.
– Мой прежний босс из Европола. Ничего особенного, просто еженедельный контрольный звонок, чтобы убедиться, что я по-прежнему в безопасности.
– Почему же ты чертыхнулся?
– Потому что он прервал наш ужин, cara[4].
Давид улыбнулся, но только губами. В глазах снова появилось непонятное выражение, и он избегал моего взгляда. Давид снял ризотто с плиты и стал натирать в него пекорино. Его сильные руки уверенно управлялись с теркой.
Руки убийцы, подумалось мне. Я нервно отхлебнула местного вина, после артишоков оно казалось слишком кислым. Еще одна ложь, или, по крайней мере, дело, о котором я не должна знать. Давид не хотел рассказывать о той ночи, когда взорвал яхту «I believe» и стащил изотоп Sr-90.
– Это не такое дело, которое хочется вспоминать. – Вот единственный ответ, который я получила. – Я убил четверых, и здесь нечем гордиться. Однако мне приходится с этим жить.
В Испании он как-то описывал свои долгие скитания по волнам и ледяной холод, постепенно охватывающий тело, несмотря на спасательный костюм. Однажды, выпив почти полбутылки бренди, он сказал, что у четверых погибших в общей сложности были сотни родственников и друзей, которые остались горевать по ним. Покойники, конечно же, сами выбрали свой образ жизни, но вряд ли это послужило утешением для их близких.
Съев ризотто, мы отправились на вечернюю прогулку. На улице мы перешли на английский и стали обсуждать завтрашнюю поездку в Сиену. Давид предложил проснуться пораньше и собрать вещи, которые могут понадобиться, если мы там заночуем. Разгар туристического сезона был еще впереди, так что заранее бронировать места в отеле было не обязательно. Давид хотел показать мне фреску Симоне Мартини с изображением Монтемасси, которая находилась в ратуше.
– Я не столь хорошо знаю историю, чтобы понять, был ли захват Монтемасси героическим поступком Гвидориччо либо, напротив, злодейским. Может, это зависит от историка, – сказал Давид, когда мы стояли в крепости и смотрели на молодой месяц, бросающий мягкие блики света в долину внизу.
Вдоль стены ползла черная кошка. Вдруг она остановилась и заурчала. К ней присоединились еще две кошки, рыжевато-пестрая и серо-полосатая. Они явно хорошо знали друг друга. Вот бы у людей было все так просто: обнюхаешь друг дружку, и понятно, кто перед тобой – старый знакомый, заслуживающий доверия, или тот, от кого стоит держаться подальше. Серая кошка зашипела на черную, та угрожающе заворчала в ответ, и моя прекрасная кошачья теория рассыпалась, как семена цветка, упавшие мне в руку.
В темноте мы шли, тесно прижавшись друг к другу. Все запахи сейчас чувствовались сильнее, чем при свете дня, предметы казались тяжелыми и основательными. Давид прижал меня к стене южной башни и поцеловал. Его руки касались моей шеи, с легкостью охватывая ее. Местные жители видели светловолосую финскую туристку в обществе господина Ланотте, и вряд ли потом в крепости обнаружится ее труп. Интересно, с чего это подобная мысль пришла мне в голову?
Когда мы вернулись домой, Давид сказал, что пора ложиться. Мне спать совсем не хотелось, слишком неспокойным было настроение. Я бодрствовала возле Давида чуть не до рассвета, так и не решившись принять снотворное. После таблеток я была бы слишком вялой, чтобы ехать в Сиену по дороге, осложненной ремонтными работами и объездными путями.
Помню, что, когда в последний раз посмотрела на часы, было шесть минут четвертого.
В семь я проснулась оттого, что с меня сползло одеяло. Издали доносились переливчатые петушиные крики. Давид уже встал – его половина кровати была пуста. Я принюхалась в предвкушении: готова ли уже первая чашка эспрессо? Но в воздухе ощущался лишь запах нового лосьона для бритья, словно его только что распылили в воздухе.
Я натянула халат и пошла на кухню. Там никого не было. Кофеваркой не пользовались – я убедилась в этом, пощупав ее холодный бок. Может, Давид в туалете или отправился купить свежего хлеба? Мои веки были такими тяжелыми, что глаза не хотели открываться. Я умылась на кухне ледяной водой из-под крана. В туалете тоже никого не оказалось.
У Давида не было машины, только скутер, на котором он время от времени ездил в Роккастраду или в Паганико. Скутер по-прежнему стоял во дворе, следовательно Давид находился где-то поблизости. Я вернулась в спальню. Одежда Давида висела в шкафу. Вчера вечером он, раздеваясь, кинул на стул джинсы, синюю рубашку, носки и трусы – сейчас их не было. Отсутствовали также коричневые кожаные туфли и куртка.
Скорее всего, Давид пошел за хлебом.
Когда к восьми часам он не объявился, я попыталась позвонить ему. Кто-то сразу ответил по-итальянски, и мне не пришлось особенно гадать, чтобы понять слова автоответчика: «Абонент временно недоступен». Не было слышно сигнала его телефона и в квартире. Бумажник Давид обычно хранил в нагрудном кармане кожаной куртки, и его тоже нигде не было.
Все утро я провела в ожидании, каждые десять минут звонила на номер Давида, но все напрасно. Потом зашла проверить, на месте ли моя машина. Вчерашняя черная кошка сидела на капоте. Я была совершенно уверена: она видела, как Давид уходит.
Когда церковный колокол пробил полдень, я начала понимать: что-то явно пошло не по плану. Вернется ли Давид вообще? Он не доверял мне, поэтому я не буду особенно дорожить неприкосновенностью его частной жизни. И первым делом взломаю запертые ящики.
2
Комод был массивный, из старого, возможно, красного дерева. Из четырех ящиков два нижних были не заперты. Я раскладывала там белье и знала, что в одном носки, а в другом трусы. На первый взгляд казалось, что все в сохранности. Если Давид и брал смену белья, то не больше одной. Привезенные мной носки с узором в виде рыси, фанатские изделия хоккейной команды, были на месте. Я купила их, разумеется, из-за рисунка, а не из любви к хоккею.
Два верхних ящика закрывались на старый замок, к ним подошел бы ключ длиной чуть менее десяти сантиметров. Я попыталась прощупать устройство замка, однако в скважину пролез только кончик мизинца. Я принесла из кухни тонкую ложку и сунула черенок в отверстие. Поводив им влево-вправо, определила, что, очевидно, механизм был рассчитан на ключ с двумя бородками. До этого я дважды в отсутствие Давида пыталась найти ключ, правда, делала это в спешке и не знала в точности, как он должен выглядеть. Сейчас у меня было время искать систематически, хотя, конечно, Давид мог забрать его с собой. Впрочем, благодаря изобретению топора и пилы комод можно открыть и без ключа, но мне было жалко красивую вещь.
Я изучила шкаф с одеждой Давида, прощупала все карманы и заглянула внутрь ботинок. В кармане прогулочной куртки нашлись неиспользованный патрон от охотничьего ружья и чек из ресторана. Давид неплохо попировал в Паганико за неделю до моего приезда: согласно чеку, ужин состоял из пяти блюд. Он был не один: в заказе значились по две порции антипасто – закуски с мясом и овощами, первого и второго, и к тому же за ужином было выпито полтора графина вина и пять порций кофе и ликеров. Судя по всему, антипасто в этом ресторане являлось фирменным блюдом, оно стоило дороже обычного. Давид – крупный мужчина, но вряд ли он смог съесть все это сам. Об этом ужине он мне не рассказывал и в тот ресторан меня не водил. В принципе, его сотрапезником мог оказаться хозяин съемной квартиры, который пришел проверить состояние жилища, но едва ли все так просто.
Посуды на кухне было мало, лишь самое необходимое. Ни в кастрюле для спаржи, ни внутри терки для сыра ключа не оказалось. Я часто прятала ключи от моего ящика с оружием в пакетик с мюсли или в упаковку с гигиеническими прокладками, подобные места казались мне вполне надежными. Предположив, что Давид мог придерживаться той же логики, я исследовала немногие упаковки с продуктами в шкафчике, но ключ не нашелся ни в коробке с тальятелле, ни в пакете с кофе. Я присела за кухонный стол и принялась себя убеждать, что ключа мне не найти: скорее всего, Давид забрал его с собой.
Давид тщательно заботился о том, чтобы пожитки в комнате не могли рассказать о нем ничего. Набор личных вещей состоял из одежды, гигиенических средств, бритвы да пары книг, которые могли принадлежать кому угодно. Именно поэтому запертые ящики пробудили мое любопытство, хотя я понимала, что там может и не оказаться ничего особенного. Не был же Давид настолько глуп, чтобы оставить что-то действительно важное в ящиках, которые без труда можно взломать?
Два верхних ящика закрывались на старый замок, к ним подошел бы ключ длиной чуть менее десяти сантиметров. Я попыталась прощупать устройство замка, однако в скважину пролез только кончик мизинца. Я принесла из кухни тонкую ложку и сунула черенок в отверстие. Поводив им влево-вправо, определила, что, очевидно, механизм был рассчитан на ключ с двумя бородками. До этого я дважды в отсутствие Давида пыталась найти ключ, правда, делала это в спешке и не знала в точности, как он должен выглядеть. Сейчас у меня было время искать систематически, хотя, конечно, Давид мог забрать его с собой. Впрочем, благодаря изобретению топора и пилы комод можно открыть и без ключа, но мне было жалко красивую вещь.
Я изучила шкаф с одеждой Давида, прощупала все карманы и заглянула внутрь ботинок. В кармане прогулочной куртки нашлись неиспользованный патрон от охотничьего ружья и чек из ресторана. Давид неплохо попировал в Паганико за неделю до моего приезда: согласно чеку, ужин состоял из пяти блюд. Он был не один: в заказе значились по две порции антипасто – закуски с мясом и овощами, первого и второго, и к тому же за ужином было выпито полтора графина вина и пять порций кофе и ликеров. Судя по всему, антипасто в этом ресторане являлось фирменным блюдом, оно стоило дороже обычного. Давид – крупный мужчина, но вряд ли он смог съесть все это сам. Об этом ужине он мне не рассказывал и в тот ресторан меня не водил. В принципе, его сотрапезником мог оказаться хозяин съемной квартиры, который пришел проверить состояние жилища, но едва ли все так просто.
Посуды на кухне было мало, лишь самое необходимое. Ни в кастрюле для спаржи, ни внутри терки для сыра ключа не оказалось. Я часто прятала ключи от моего ящика с оружием в пакетик с мюсли или в упаковку с гигиеническими прокладками, подобные места казались мне вполне надежными. Предположив, что Давид мог придерживаться той же логики, я исследовала немногие упаковки с продуктами в шкафчике, но ключ не нашелся ни в коробке с тальятелле, ни в пакете с кофе. Я присела за кухонный стол и принялась себя убеждать, что ключа мне не найти: скорее всего, Давид забрал его с собой.
Давид тщательно заботился о том, чтобы пожитки в комнате не могли рассказать о нем ничего. Набор личных вещей состоял из одежды, гигиенических средств, бритвы да пары книг, которые могли принадлежать кому угодно. Именно поэтому запертые ящики пробудили мое любопытство, хотя я понимала, что там может и не оказаться ничего особенного. Не был же Давид настолько глуп, чтобы оставить что-то действительно важное в ящиках, которые без труда можно взломать?