Страница:
"Облик государя и его семьи в смысле высокого патриотизма и душевной чистоты установлен в последнее время прочно бесспорными историческими документами",
Состояние здоровья генерала Алексеева быстро ухудшалось. По-прежнему он отдавал все силы "последнему своему делу на земле", но Антону Ивановичу было ясно, что конец близок.
Человек осторожный, Алексеев обладал умом государственного деятеля, широким кругозором в политических вопросах и умением облекать свои отношения с инакомыслящими людьми в дипломатические формы. Антон Иванович этим свойством не обладал и честно признавался, что никогда не мог постичь искусства дипломата. Он искренне любил Алексеева, глубоко уважал его, и приближавшаяся кончина старшего генерала тревожила Деникина. Его ждало одиночество, он сознавал свою неподготовленность в сфере гражданского управления, не говоря уже о сложных государственных вопросах, которые при расширении территории, занятой добровольческими войсками, неизбежно должны были возникнуть.
Генерал Алексеев скончался в Екатеринодаре 25 сентября 1918 года.
"В годы великой смуты, - писал о нем Антон Иванович, - когда люди меняли с непостижимою легкостью свой нравственный облик, взгляды, ориентации, когда заблудившиеся или не в меру скользкие люди шли окольными, темными путями, он шагал твердой старческой поступью по прямой кремнистой дороге. Его имя было тем знаменем, которое привлекало людей самых разнообразных политических взглядов обаянием разума, честности и патриотизма".
Генерал Деникин принял звание Главнокомандующего. Против его воли судьба взвалила на плечи тяжелую ношу: с одной стороны - функции правителя, с другой - верховное командование армией.
Антон Иванович, как и генерал Алексеев, был убежден, что в условиях того времени только диктатура личности могла рассчитывать на успех в борьбе с диктатурой Кремля. В диктатуре он видел лишь средство борьбы и смотрел на нее как на явление чисто временное. Но всеобъемлющие функции диктатора требовали выдающихся помощников, на совет и мудрость которых можно было положиться, особенно в области управления. К несчастью Деникина, таких помощников у него не оказалось. И в его письмах этого периода неоднократно прорывалась отчаянная, неотступная мысль: нет людей!
Он говорил: "Ряды старых добровольцев редели от постоянных боев, от сыпного тифа, косившего нещадно. Каждый день росли новые могилы у безвестных станиц и поселков Кавказа". В бою был убит доблестный артиллерист полковник Миончинский; умер от заражения крови раненный под Ставрополем генерал Дроздовский. И многие, многие близкие Деникину люди один за другим уходили из жизни; и провожая их, все та же мучительная мысль преследовала Антона Ивановича: уходят, уходят... а путь еще так бесконечно далек...
С генералом Дроздовским, человеком нервным и вспыльчивым, отношения у Деникина порой были натянутыми. Причина, быть может, крылась в том, что Дроздовский, не привыкший еще к способу ведения боя, выработанному в Первом походе Добровольческой армии, вначале вел методическое наступление, применяя тактику первой мировой войны. После одной, неудачно проведенной (по мнению Деникина) операции Антон Иванович сделал Дроздовскому замечание. Это обидело Дроздовского, и он послал командующему рапорт в тоне, недопустимом с точки зрения воинской дисциплины. "Невзирая на исключительную роль, - писал он генералу Деникину, - которую судьба дала мне сыграть в деле возрождения Добровольческой армии... Вы не остановились перед публичным выговором мне..."
Дисциплина требовала применения суровых мер. Но они вызвали бы окончательный разрыв с Дроздовским и уход его из армии. Деникин считал это недопустимым. "Принцип, - говорил он, - вступил в жестокую коллизию с жизнью. Я переживал остро этот эпизод, поделился своими мыслями с Романовским (начальником штаба).
- Не беспокойтесь, ваше превосходительство, вопрос уже исчерпан.
- Как?
- Я написал еще вчера Дроздовскому, что рапорт его составлен в таком резком тоне, что доложить его командующему я не мог.
- Иван Павлович, да вы понимаете, какую тяжесть вы взваливаете на свою голову?..
- Это неважно. Дроздовский писал, очевидно, в запальчивости и раздражении. Теперь, поуспокоившись, сам, наверное, рад такому исходу.
"Прогноз Ивана Павловича, - писал Деникин, - оказался правильным: вскоре после этого случая я опять был на фронте, видел... и Дроздовского. Последний был корректен, исполнителен и не говорил ни слова о своем рапорте. Но слухи об этом эпизоде проникли в армию и дали повод чернить память Романовского: скрывает правду от командующего!"
Ивану Павловичу Романовскому в этой книге будет отведено особое место, что же касается генерала Дроздовского, то Антон Иванович, всегда ставивший заслуги людей перед родиной выше личных с ними отношений, глубоко ценил его патриотизм, твердость духа, благородство и огромную роль, которую Дроздовский сыграл в истории Добровольческой армии, приведя свой отряд из Румынии и поставив его и себя в подчинение генералу Деникину.
Приказом по армии в честь погибшего созданный им 2-й офицерский полк (впоследствии дивизия) был назван именем генерала Дроздовского. Как "корниловцы"и "марковцы", так и "дроздовцы"вписали блестящие страницы в боевую историю белого движения.
В конце августа и в начале ноября генерал Деникин произнес две речи, в которых он высказал "общие основания добровольческой политики".
26 августа, при первом посещении Ставрополя, Деникин говорил:
"Добровольческая армия, совершая свой крестный путь, желает опираться на все государственно мыслящие круги населения. Она не может стать орудием какой-либо политической партии или общественной организации. Тогда она не была бы русской государственной армией. Отсюда - недовольствие нетерпимых и политическая борьба вокруг имени армии. Но, если в рядах армии и живут определенные тенденции, она не станет никогда палачом чужой мысли и совести. Она прямо и честно говорит: будьте вы правыми, будьте вы левыми, - но любите нашу истерзанную родину и помогите нам спасти ее. Добровольческая армия чужда социальной и классовой борьбы. В той тяжелой болезненной обстановке, в которой мы живем, когда от России остались лишь лоскутья, не время решать социальные проблемы. И не могут части русской державы строить русскую жизнь каждая по-своему. Поэтому те чины Добровольческой армии, на которых судьба возложила тяжелое бремя управления, отнюдь не будут ломать основное законодательство. Их роль -создать лишь такую обстановку, в которой можно было сносно, терпимо жить и дышать до тех пор, пока всероссийские законодательные учреждения, представляющие разум и совесть народа русского, не направят жизнь по новому руслу - к свету и правде".
В другой речи декларативного характера, которую Деникин произнес 1 ноября, в день открытия Кубанской рады в Екатеринодаре, он призывал к единению, говорил о том, что интересы Кубани требуют тесного взаимодействия с Добровольческой армией, ставшей единственной преградой от нашествия большевиков с севера. Он указывал на необходимость в условиях жесткой борьбы иметь единую армию с единым командованием. Он заявлял, что его армия, "ведя борьбу за самое бытие России, не преследует никаких реакционных целей и не предрешает формы будущего образа правления, ни даже тех путей какими русский народ объявит свою волю". Он также заявлял, чтс "Добровольческая армия признает необходимость и теперь, и в будущем самой широкой автономии составных частей русского государстве и крайне бережного отношения к вековому укладу казачьего быта."
Взгляды генерала Деникина на смысл его борьбы и на будущую форму правления остались неизменны. 16 января 1920 года на заседании Верховного казачьего круга Антон Иванович заявил:
"Я веду борьбу за Россию, а не за власть... Тем, кто хочет непременно читать в душах, я могу облегчить труд и совершенно искренне высказать свой взгляд на самое больное место нашего символа веры.
Счастие родины я ставлю на первый план. Я работаю над освобождением России. Форма правления - для меня вопрос второстепенный. И если когда-либо будет борьба за форму правления, я в ней участвовать не буду. Но, нисколько не насилуя совесть, я считаю одинаково возможным честно служить России при монархии и при республике, лишь бы знать уверенно, что народ русский желает той или другой власти".
Оглядываясь на прошлое, подводил итог:
"Как бы то ни было, два основных положения-непредрешение формы государственного строя и невозможность сотрудничества с немцами -фактически нами были соблюдены до конца".
Декларативные заявления Деникина отличались и неопределенностью, и расплывчатостью и, естественно, не могли увлечь народ, еще не утративший веры в заманчивые обещания большевиков.
XIX НАДЕЖДЫ И РАЗОЧАРОВАНИЯ
В самые тяжелые минуты своей жизни Антон Иванович думал иногда о генерале Людендорфе, так много потрудившемся над разложением русской армии.
Про себя Деникин знал, что хватит в нем сил "не дрогнуть перед смертью". Но занимала мысль; как поступил бы Людендорф, эта гранитная глыба германской военной мощи, если бы волею судьбы ему пришлось очутиться в подобных обстоятельствах?
Ответ на этот теоретический вопрос был дан с исчерпывающей ясностью после падения Германии: опасаясь призрака революции, генерал Людендорф бежал в Швецию... А император Вильгельм (которого Деникин считал главным виновником первой мировой войны и который пальцем не шевельнул, чтобы спасти от смерти русского царя и его семью) бежал в Голландию...
Эти люди, уверенные в победоносной войне, поставили на карту в 1914 году миллионы человеческих жизней. Но когда настал час расплаты, они бежали за границу, спасая собственную жизнь от воображаемой опасности.
Грандиозная карта развала центральных держав и разгрома Германии ставила вопрос о судьбе огромной территории, которую занимали их войска на юге и на западе России.
Деникинская армия освобождала Северный Кавказ и районы восточнее Кубани. Даже при быстром и удачном исходе этой борьбы она была слишком малочисленна, слишком плохо вооружена, чтобы занять Украину, Новороссию и Крым. Требовалось время. И это время, по мнению Деникина, могли дать союзные войска.
Не вести наступление, нет, а стать гарнизонами на смену австро-германцев и сдерживать начинавшую бушевать волну анархии, скажем, как плацдарм для формирования русской армии и как база в ее дальнейших операциях.
Деникин поручил генералу Щербачеву (последнему главнокомандующему русскими войсками на Румынском фронте, жившему тогда в Румынии) войти в сношение с французским генералом Вертело Штаб Бертело находился в Бухаресте, а сам он, только что получил назначение на пост Главнокомандующего союзными силами в Румынии, Трансильвании и на Юге России.
3 ноября 1918 года Щербачев после переговоров с Бертело доносил Деникину, что результаты совещания превзошли все его ожидания. Он писал, что генерал Бертело, имеющий поддержку Клемансо уполномочен "проектировать и осуществлять все вопросы политические и военные, касающиеся юга России и спасения его от анархии". Генерал Щербачев сообщил о достигнутом между ним и генералом Бертело соглашении:
"Для оккупации Юга России будет двинуто настолько быстро, насколько это возможно, 12 дивизий, из коих одна будет в Одессе на этих же днях.
Дивизии будут французские и греческие.
Я (генерал Щербачев) буду состоять по предложению союзников и генерала Бертело при последнем и буду участвовать в решении всех вопросов.
База союзников - Одесса; Севастополь будет занят также быстро.
Союзными войсками Юга России первое время будет командовать генерал д'Ансельм с главной квартирой в Одессе.
По прибытии союзных войск, кроме Одессы и Севастополя, которые будут, несомненно, заняты ко времени получения Вами этого письма, союзники займут быстро Киев и Харьков с Криворожским и Донецким бассейнами, Дон и Кубань, чтобы дать возможность Добровольческой и Донской армиям прочнее организоваться и быть свободными для более широких активных операций.
В Одессу, как в главную базу союзников, прибудет огромное количество всякого рода военных средств, оружия, боевых огнестрельных запасов, танков, одежды, железнодорожных и дорожных средств, аэронавтики, продовольствия и проч.
Богатые запасы бывшего Румынского фронта, Бессарабии и Малороссии, равно как и таковые Дона, можно отныне считать в полном нашем распоряжении..."
"Это письмо, - вспоминал генерал Деникин, - своей определенностью выводило нас, наконец, из области предположений. Широкая и конкретная постановка вопроса открывала перед нами новые, необычайно благоприятные перспективы, ставила новые задачи в борьбе с большевиками".
10 ноября (ст. ст.) в новороссийский порт вошла союзная эскадра: два миноносца и два крейсера, "Эрнест Ренан"и "Ливерпуль"."Новороссийск, а затем Екатеринодар, - писал Антон Иванович, - встречали союзников необыкновенно радушно, со всем пылом открытой русской души, со всей страстностью истомленного ожиданием, сомнениями и надеждами сердца. Толпы народа запрудили улицы Екатеринодара, и их шумное ликование не могло не увлечь своей непосредственностью и искренностью западных гостей".
Генерал Деникин от души желал счастья Франции и Англии, говорил, что Россия, не эта лоскутная, беспомощная, а новая, сильная, единая Россия никогда не забудет бескорыстной дружеской помощи.
В ответной речи представитель Великобритании генерал Пуль вспоминал первые годы мировой войны: "Мы не забыли и никогда не забудем, как вы героическими усилиями спасли нас в 1914 году, когда положение было критическим. Мы никогда не забудем, что вы, будучи поставлены в крайне тяжелое положение, не соединились, однако, с немцами. Рискуя всем, остались до конца верными своим союзникам".
Блистая красноречием и знанием русского языка, представитель Франции и будущий депутат французского парламента Эрлиш говорил о башнях Кремля, о красном флаге, забрызганном кровью невинных жертв, и о том, что этот флаг скоро будет заменен "славным трехцветным знаменем великой, единой, неделимой России". От имени Франции он обещал помощь.
Генералу Деникину не могло прийти в голову, что внутренние противоречия и разногласия в правительствах Франции и Англии сведут на нет эти торжественные обещания, что в ближайшие месяцы во взаимоотношениях Юга России с союзниками радость сменится недоумением и перейдет затем в явное раздражение.
По инициативе союзных дипломатических представителей в Румынии (посланников Франции, Великобритании, Соединенных Штатов и Италии) в ноябре 1918 года было созвано в Яссах совещание представителей антибольшевистских группировок и партий.
К тому времени Киев оказался центром, который, по выражению Деникина, впитал в себя летом и осенью 1918 года "всю соль российской буржуазии и интеллигенции". Туда перебрались из Москвы все подпольные "союзы" и "центры". Германские оккупационные власти, не вмешиваясь, внимательно следили за их деятельностью. Перекочевали в Киев деятели Национального центра, Союза возрождения, включавшего умеренных социалистов. Образовалась там новая организация, получившая название Совета государственного объединения. В нее вошли консервативно-монархические элементы из бывшей петроградской бюрократии, представители землевладельцев и крупной буржуазии. Временно оказался в Совете и профессор П. Н. Милюков, на которого многие из его новых коллег смотрели с недоверием из-за "кадетского"прошлого и думских речей конца 1916 года.
Через свои разведывательные отделения союзники были до известной степени в курсе настроений русских политических группировок, обосновавшихся в Киеве. Тем не менее они решили выслушать их на совещании в Яссах. Союзные дипломаты пригласили на совещание наиболее видных русских политических деятелей из Киева, а также просили генерала Деникина послать в Яссы представителя от Добровольческой армии.
Как и следовало ожидать, сразу же возникли разногласия по вопросу о форме правления. Монархисты настаивали на военной диктатуре и выдвигали великого князя Николая Николаевича на роль диктатора. Бывший Верховный Главнокомандующий царскими армиями находился тогда в имении своего брата "Дюльбер" в Крыму, вел замкнутый образ жизни, стоял совершенно в стороне от политики, держался с большим достоинством, с немцами, занявшими Крым, не желал иметь ничего общего.
Центр, с Милюковым и Федоровым, тоже стоял за диктатуру, но их кандидатом был генерал Деникин. А левые группы, не возражая против Деникина, агитировали за Директорию из трех лиц, куда кроме Деникина вошли бы два видных представителя политических партий.
После долгих пререканий большинство голосов высказалось за диктатуру генерала Деникина. Однако, чтобы не вносить разногласий в протокол заседания, по совету британского военного агента (генерала Балларда) было решено оставить этот вопрос открытым и перейти к обсуждению главного предмета - помощи союзников.
По этому вопросу было больше единодушия. На совещании подписан меморандум, призывающий сохранить единство России в границах 1914 года (исключив Польшу), оказав немедленную помощь Добровольческой армии генерала Деникина, заменить без промедления немецкие и австрийские гарнизоны вооруженными силами союзников, подчиненными русскому командованию.
Совещание в Яссах не принесло результатов и не оправдало надежд его участников. Русские представители выделили из числа собравшихся делегатов группу в шесть человек. Эта группа, включавшая П. Н. Милюкова, отправилась в Париж. "Но Клемансо, - писал Милюков, - прежде всего не только отказался беседовать с русской делегацией, но и выслал ее из Парижа под предлогом "германофильства" одного из ее членов..." Этим неугодным был сам Милюков.
Интервенция союзников летом 1918 года, с одной стороны, официально оправдывалась необходимостью борьбы с большевиками, посмевшими конфисковать иностранное имущество в России, аннулировать все русские долги союзникам, опубликовать их секретные договоры с царским правительством и угрожать мировой революцией, которая в тех условиях была вполне реальной. Но, с другой стороны, нельзя было сбрасывать со счетов усталость от четырех лет войны, да и как поведут себя войска на новом фронте чужой и непонятной для них гражданской распри.
Что можно было ожидать при таких колебаниях? В лучшем случае напрашивалось половинчатое решение: снабжение Добровольческой армии без фактической интервенции вооруженной силой.
Сообщение Юга России с европейскими центрами было плохо налажено, а потому неудивительно, что политические сдвиги в лагере союзников были неизвестны Деникину. Он с нетерпением ожидал так определенно обещанной помощи и не мог понять причину ее задержки.
28 ноября отряд петлюровцев без боя занял Одессу, которую французский генерал Бертело наметил главной базой союзных войск на Юге России.
Спасая свою жизнь, в Одессу хлынул из Киева поток буржуазии и интеллигенции. И все они, богатые и бедные, вскоре с ужасом обнаружили, что надежда укрыться за спиной союзников оказалась пустым мечтанием. Город охватила паника.
Только часть Одессы, под прикрытием случайно оказавшегося в городе польского отряда, была объявлена "нейтральной зоной". Там был лихорадочно сформирован отряд местных добровольцев. Командование принял генерал А. Н. Гришин-Алмазов, бывший военный министр Сибирского правительства. В октябре 1918 года он пробрался из Сибири в Екатеринодар. Антон Иванович, ничего не знавший о Гришине, встретил его весьма сдержанно. Но доклад Гришина о положении в Сибири произвел на Деникина благоприятное впечатление, и он решил командировать его в Румынию с информацией о военной и политической обстановке в Омске. Возвращаясь, Гришин-Алмазов очутился в Одессе. Крутыми мерами ему удалось в несколько дней прибрать к рукам отряд и привести его в порядок.
4 декабря население Одессы, потерявшее к тому времени всякое доверие к обещаниям французов, с изумлением увидело, что с моря к городу подошли транспорты французской десантной части, состоявшей из бригады пехоты с артиллерией и конного полка. Бывший во главе десанта генерал Бориус потребовал, чтобы петлюровцы покинули город. Получив отказ, он с удовлетворением принял предложение Гришина-Алмазова изгнать их из Одессы силами добровольческого отряда. Инициатива Гришина увенчалась успехом. Через сутки город был занят местными добровольцами, а петлюровцы, отойдя на некоторое расстояние к северу, расположились полукольцом вокруг Одессы.
На радостях, что не была пролита французская кровь, генерал Бориус предложил Гришину-Алмазову занять должность военного губернатора Одессы. Приняв неожиданный пост, Гришин доносил об этом генералу Деникину, заверяя в полной своей лояльности и прося Главнокомандующего утвердить его в новой должности, чтобы править Одессой от имени Добровольческой армии.
"Это неожиданное приращение территории, - писал Антон Иванович, - хотя и соответствовало идее объединения южной России, но осложняло еще более тяжелое в то время положение Добровольческой армии, возлагая на нее нравственную ответственность за судьбы большого города, обложенного неприятелем, требующего снабжения и продовольствия, а главное - города с крайне напряженной политической атмосферой. Но трехцветный флаг был уже поднят над Одессой, и это обстоятельство обязывало".
Неожиданно для самого себя генерал Деникин оказался вовлечен в предприятие, где все акции находились в руках французского командования и где голос Деникина не мог иметь решающего значения. При намечавшихся колебаниях французской политики, при оторванности французского командования на Юге России от Парижа, при такой же оторванности Одессы от Екатеринодара трудно было ожидать полного единодушия между французами и русскими добровольцами. Но никто в тот момент не мог предвидеть, что одесское предприятие закончится полнейшим крахом.
Отношения французского командования с представителями Добровольческой армии становились все более натянутыми. В начале января 1919 года в Одессе обосновался штаб французской дивизии во главе с генералом д'Ансельмом, сменившим генерала Бориуса. В политических вопросах д'Ансельм следовал совету своего начальника штаба полковника Фрейденберга. В разговорах с д'Ансельмом представителям генерала Деникина обычно удавалось добиться его согласия на те или иные предлагаемые ими меры. Но каждый раз после обсуждения этих вопросов со своим начальником штаба д'Ансельм изменял решение. При отсутствии ясно сформулированных инструкций из Парижа местному французскому командованию приходилось импровизировать свою собственную политику, и Фрейденберг, на которого выпала эта роль, сразу же занял позицию, враждебную Добровольческой армии.
В правящих кругах Добровольческой армии конфликт с французами в Одессе приписывался до некоторой степени личности Гришина-Алмазова, которого никто в Екатеринодаре хорошенько не знал. Поэтому решено было сменить Гришина уважаемым всеми генералом А. С. Санниковым, бывшим начальником снабжения Добровольческой армии, а в период гетмана - городским головой Одессы и, следовательно, знавшим местную обстановку.
По прибытии в Одессу Санников отправился с визитом к генералу д'Ансельму и, к своему изумлению, обнаружил, что французский генерал не может понять, по какому праву генерал Деникин "делает назначения в районе, занятом французскими войсками". В лице Фрейденберга генерал Санников встретил полное нежелание сотрудничать.
Главнокомандующий французскими войсками на востоке генерал Франше д'Эспере, впоследствии маршал Франции, решил лично посетить Одессу. Без предварительных сношений с Екатеринодаром он выслал из Одессы генералов Санникова и Гришина-Алмазова с письмом к генералу Деникину, где говорилось, что "генералы Санников и Гришин-Алмазов предоставляются в Ваше распоряжение". В Одессе было объявлено осадное положение и из лиц, угодных полковнику Фрейденбергу, образовано новое местное правительство, получившее название Совета при французском командовании.
А между тем советские части вплотную подошли к союзной зоне в районе Одессы. Они пока еще не представляли опасности для численно превосходивших их союзных войск. Но значение их преувеличивалось французским командованием, у которого, кроме того, возникли сильные сомнения в надежности собственных солдат.
Французские солдаты открыто заявляли о своем желании убраться из России, о своих симпатиях к большевикам, в которых видели представителей рабочего класса. Советские агенты искусно вели пропаганду. Подпольная типография издавала газету "Одесский коммунист"на французском языке с призывом к мятежу против своих офицеров.
На французском флоте в Черном море начались волнения. Вспыхнул бунт на линейных кораблях "Мирабо", "Жюстис", "Жан Барт"и перекинулся потом на французский флагманский корабль "Вальдек Руссо", на крейсер "Брюи", на миноносцы "Фокошю"и "Мамелюк".
Состояние здоровья генерала Алексеева быстро ухудшалось. По-прежнему он отдавал все силы "последнему своему делу на земле", но Антону Ивановичу было ясно, что конец близок.
Человек осторожный, Алексеев обладал умом государственного деятеля, широким кругозором в политических вопросах и умением облекать свои отношения с инакомыслящими людьми в дипломатические формы. Антон Иванович этим свойством не обладал и честно признавался, что никогда не мог постичь искусства дипломата. Он искренне любил Алексеева, глубоко уважал его, и приближавшаяся кончина старшего генерала тревожила Деникина. Его ждало одиночество, он сознавал свою неподготовленность в сфере гражданского управления, не говоря уже о сложных государственных вопросах, которые при расширении территории, занятой добровольческими войсками, неизбежно должны были возникнуть.
Генерал Алексеев скончался в Екатеринодаре 25 сентября 1918 года.
"В годы великой смуты, - писал о нем Антон Иванович, - когда люди меняли с непостижимою легкостью свой нравственный облик, взгляды, ориентации, когда заблудившиеся или не в меру скользкие люди шли окольными, темными путями, он шагал твердой старческой поступью по прямой кремнистой дороге. Его имя было тем знаменем, которое привлекало людей самых разнообразных политических взглядов обаянием разума, честности и патриотизма".
Генерал Деникин принял звание Главнокомандующего. Против его воли судьба взвалила на плечи тяжелую ношу: с одной стороны - функции правителя, с другой - верховное командование армией.
Антон Иванович, как и генерал Алексеев, был убежден, что в условиях того времени только диктатура личности могла рассчитывать на успех в борьбе с диктатурой Кремля. В диктатуре он видел лишь средство борьбы и смотрел на нее как на явление чисто временное. Но всеобъемлющие функции диктатора требовали выдающихся помощников, на совет и мудрость которых можно было положиться, особенно в области управления. К несчастью Деникина, таких помощников у него не оказалось. И в его письмах этого периода неоднократно прорывалась отчаянная, неотступная мысль: нет людей!
Он говорил: "Ряды старых добровольцев редели от постоянных боев, от сыпного тифа, косившего нещадно. Каждый день росли новые могилы у безвестных станиц и поселков Кавказа". В бою был убит доблестный артиллерист полковник Миончинский; умер от заражения крови раненный под Ставрополем генерал Дроздовский. И многие, многие близкие Деникину люди один за другим уходили из жизни; и провожая их, все та же мучительная мысль преследовала Антона Ивановича: уходят, уходят... а путь еще так бесконечно далек...
С генералом Дроздовским, человеком нервным и вспыльчивым, отношения у Деникина порой были натянутыми. Причина, быть может, крылась в том, что Дроздовский, не привыкший еще к способу ведения боя, выработанному в Первом походе Добровольческой армии, вначале вел методическое наступление, применяя тактику первой мировой войны. После одной, неудачно проведенной (по мнению Деникина) операции Антон Иванович сделал Дроздовскому замечание. Это обидело Дроздовского, и он послал командующему рапорт в тоне, недопустимом с точки зрения воинской дисциплины. "Невзирая на исключительную роль, - писал он генералу Деникину, - которую судьба дала мне сыграть в деле возрождения Добровольческой армии... Вы не остановились перед публичным выговором мне..."
Дисциплина требовала применения суровых мер. Но они вызвали бы окончательный разрыв с Дроздовским и уход его из армии. Деникин считал это недопустимым. "Принцип, - говорил он, - вступил в жестокую коллизию с жизнью. Я переживал остро этот эпизод, поделился своими мыслями с Романовским (начальником штаба).
- Не беспокойтесь, ваше превосходительство, вопрос уже исчерпан.
- Как?
- Я написал еще вчера Дроздовскому, что рапорт его составлен в таком резком тоне, что доложить его командующему я не мог.
- Иван Павлович, да вы понимаете, какую тяжесть вы взваливаете на свою голову?..
- Это неважно. Дроздовский писал, очевидно, в запальчивости и раздражении. Теперь, поуспокоившись, сам, наверное, рад такому исходу.
"Прогноз Ивана Павловича, - писал Деникин, - оказался правильным: вскоре после этого случая я опять был на фронте, видел... и Дроздовского. Последний был корректен, исполнителен и не говорил ни слова о своем рапорте. Но слухи об этом эпизоде проникли в армию и дали повод чернить память Романовского: скрывает правду от командующего!"
Ивану Павловичу Романовскому в этой книге будет отведено особое место, что же касается генерала Дроздовского, то Антон Иванович, всегда ставивший заслуги людей перед родиной выше личных с ними отношений, глубоко ценил его патриотизм, твердость духа, благородство и огромную роль, которую Дроздовский сыграл в истории Добровольческой армии, приведя свой отряд из Румынии и поставив его и себя в подчинение генералу Деникину.
Приказом по армии в честь погибшего созданный им 2-й офицерский полк (впоследствии дивизия) был назван именем генерала Дроздовского. Как "корниловцы"и "марковцы", так и "дроздовцы"вписали блестящие страницы в боевую историю белого движения.
В конце августа и в начале ноября генерал Деникин произнес две речи, в которых он высказал "общие основания добровольческой политики".
26 августа, при первом посещении Ставрополя, Деникин говорил:
"Добровольческая армия, совершая свой крестный путь, желает опираться на все государственно мыслящие круги населения. Она не может стать орудием какой-либо политической партии или общественной организации. Тогда она не была бы русской государственной армией. Отсюда - недовольствие нетерпимых и политическая борьба вокруг имени армии. Но, если в рядах армии и живут определенные тенденции, она не станет никогда палачом чужой мысли и совести. Она прямо и честно говорит: будьте вы правыми, будьте вы левыми, - но любите нашу истерзанную родину и помогите нам спасти ее. Добровольческая армия чужда социальной и классовой борьбы. В той тяжелой болезненной обстановке, в которой мы живем, когда от России остались лишь лоскутья, не время решать социальные проблемы. И не могут части русской державы строить русскую жизнь каждая по-своему. Поэтому те чины Добровольческой армии, на которых судьба возложила тяжелое бремя управления, отнюдь не будут ломать основное законодательство. Их роль -создать лишь такую обстановку, в которой можно было сносно, терпимо жить и дышать до тех пор, пока всероссийские законодательные учреждения, представляющие разум и совесть народа русского, не направят жизнь по новому руслу - к свету и правде".
В другой речи декларативного характера, которую Деникин произнес 1 ноября, в день открытия Кубанской рады в Екатеринодаре, он призывал к единению, говорил о том, что интересы Кубани требуют тесного взаимодействия с Добровольческой армией, ставшей единственной преградой от нашествия большевиков с севера. Он указывал на необходимость в условиях жесткой борьбы иметь единую армию с единым командованием. Он заявлял, что его армия, "ведя борьбу за самое бытие России, не преследует никаких реакционных целей и не предрешает формы будущего образа правления, ни даже тех путей какими русский народ объявит свою волю". Он также заявлял, чтс "Добровольческая армия признает необходимость и теперь, и в будущем самой широкой автономии составных частей русского государстве и крайне бережного отношения к вековому укладу казачьего быта."
Взгляды генерала Деникина на смысл его борьбы и на будущую форму правления остались неизменны. 16 января 1920 года на заседании Верховного казачьего круга Антон Иванович заявил:
"Я веду борьбу за Россию, а не за власть... Тем, кто хочет непременно читать в душах, я могу облегчить труд и совершенно искренне высказать свой взгляд на самое больное место нашего символа веры.
Счастие родины я ставлю на первый план. Я работаю над освобождением России. Форма правления - для меня вопрос второстепенный. И если когда-либо будет борьба за форму правления, я в ней участвовать не буду. Но, нисколько не насилуя совесть, я считаю одинаково возможным честно служить России при монархии и при республике, лишь бы знать уверенно, что народ русский желает той или другой власти".
Оглядываясь на прошлое, подводил итог:
"Как бы то ни было, два основных положения-непредрешение формы государственного строя и невозможность сотрудничества с немцами -фактически нами были соблюдены до конца".
Декларативные заявления Деникина отличались и неопределенностью, и расплывчатостью и, естественно, не могли увлечь народ, еще не утративший веры в заманчивые обещания большевиков.
XIX НАДЕЖДЫ И РАЗОЧАРОВАНИЯ
В самые тяжелые минуты своей жизни Антон Иванович думал иногда о генерале Людендорфе, так много потрудившемся над разложением русской армии.
Про себя Деникин знал, что хватит в нем сил "не дрогнуть перед смертью". Но занимала мысль; как поступил бы Людендорф, эта гранитная глыба германской военной мощи, если бы волею судьбы ему пришлось очутиться в подобных обстоятельствах?
Ответ на этот теоретический вопрос был дан с исчерпывающей ясностью после падения Германии: опасаясь призрака революции, генерал Людендорф бежал в Швецию... А император Вильгельм (которого Деникин считал главным виновником первой мировой войны и который пальцем не шевельнул, чтобы спасти от смерти русского царя и его семью) бежал в Голландию...
Эти люди, уверенные в победоносной войне, поставили на карту в 1914 году миллионы человеческих жизней. Но когда настал час расплаты, они бежали за границу, спасая собственную жизнь от воображаемой опасности.
Грандиозная карта развала центральных держав и разгрома Германии ставила вопрос о судьбе огромной территории, которую занимали их войска на юге и на западе России.
Деникинская армия освобождала Северный Кавказ и районы восточнее Кубани. Даже при быстром и удачном исходе этой борьбы она была слишком малочисленна, слишком плохо вооружена, чтобы занять Украину, Новороссию и Крым. Требовалось время. И это время, по мнению Деникина, могли дать союзные войска.
Не вести наступление, нет, а стать гарнизонами на смену австро-германцев и сдерживать начинавшую бушевать волну анархии, скажем, как плацдарм для формирования русской армии и как база в ее дальнейших операциях.
Деникин поручил генералу Щербачеву (последнему главнокомандующему русскими войсками на Румынском фронте, жившему тогда в Румынии) войти в сношение с французским генералом Вертело Штаб Бертело находился в Бухаресте, а сам он, только что получил назначение на пост Главнокомандующего союзными силами в Румынии, Трансильвании и на Юге России.
3 ноября 1918 года Щербачев после переговоров с Бертело доносил Деникину, что результаты совещания превзошли все его ожидания. Он писал, что генерал Бертело, имеющий поддержку Клемансо уполномочен "проектировать и осуществлять все вопросы политические и военные, касающиеся юга России и спасения его от анархии". Генерал Щербачев сообщил о достигнутом между ним и генералом Бертело соглашении:
"Для оккупации Юга России будет двинуто настолько быстро, насколько это возможно, 12 дивизий, из коих одна будет в Одессе на этих же днях.
Дивизии будут французские и греческие.
Я (генерал Щербачев) буду состоять по предложению союзников и генерала Бертело при последнем и буду участвовать в решении всех вопросов.
База союзников - Одесса; Севастополь будет занят также быстро.
Союзными войсками Юга России первое время будет командовать генерал д'Ансельм с главной квартирой в Одессе.
По прибытии союзных войск, кроме Одессы и Севастополя, которые будут, несомненно, заняты ко времени получения Вами этого письма, союзники займут быстро Киев и Харьков с Криворожским и Донецким бассейнами, Дон и Кубань, чтобы дать возможность Добровольческой и Донской армиям прочнее организоваться и быть свободными для более широких активных операций.
В Одессу, как в главную базу союзников, прибудет огромное количество всякого рода военных средств, оружия, боевых огнестрельных запасов, танков, одежды, железнодорожных и дорожных средств, аэронавтики, продовольствия и проч.
Богатые запасы бывшего Румынского фронта, Бессарабии и Малороссии, равно как и таковые Дона, можно отныне считать в полном нашем распоряжении..."
"Это письмо, - вспоминал генерал Деникин, - своей определенностью выводило нас, наконец, из области предположений. Широкая и конкретная постановка вопроса открывала перед нами новые, необычайно благоприятные перспективы, ставила новые задачи в борьбе с большевиками".
10 ноября (ст. ст.) в новороссийский порт вошла союзная эскадра: два миноносца и два крейсера, "Эрнест Ренан"и "Ливерпуль"."Новороссийск, а затем Екатеринодар, - писал Антон Иванович, - встречали союзников необыкновенно радушно, со всем пылом открытой русской души, со всей страстностью истомленного ожиданием, сомнениями и надеждами сердца. Толпы народа запрудили улицы Екатеринодара, и их шумное ликование не могло не увлечь своей непосредственностью и искренностью западных гостей".
Генерал Деникин от души желал счастья Франции и Англии, говорил, что Россия, не эта лоскутная, беспомощная, а новая, сильная, единая Россия никогда не забудет бескорыстной дружеской помощи.
В ответной речи представитель Великобритании генерал Пуль вспоминал первые годы мировой войны: "Мы не забыли и никогда не забудем, как вы героическими усилиями спасли нас в 1914 году, когда положение было критическим. Мы никогда не забудем, что вы, будучи поставлены в крайне тяжелое положение, не соединились, однако, с немцами. Рискуя всем, остались до конца верными своим союзникам".
Блистая красноречием и знанием русского языка, представитель Франции и будущий депутат французского парламента Эрлиш говорил о башнях Кремля, о красном флаге, забрызганном кровью невинных жертв, и о том, что этот флаг скоро будет заменен "славным трехцветным знаменем великой, единой, неделимой России". От имени Франции он обещал помощь.
Генералу Деникину не могло прийти в голову, что внутренние противоречия и разногласия в правительствах Франции и Англии сведут на нет эти торжественные обещания, что в ближайшие месяцы во взаимоотношениях Юга России с союзниками радость сменится недоумением и перейдет затем в явное раздражение.
По инициативе союзных дипломатических представителей в Румынии (посланников Франции, Великобритании, Соединенных Штатов и Италии) в ноябре 1918 года было созвано в Яссах совещание представителей антибольшевистских группировок и партий.
К тому времени Киев оказался центром, который, по выражению Деникина, впитал в себя летом и осенью 1918 года "всю соль российской буржуазии и интеллигенции". Туда перебрались из Москвы все подпольные "союзы" и "центры". Германские оккупационные власти, не вмешиваясь, внимательно следили за их деятельностью. Перекочевали в Киев деятели Национального центра, Союза возрождения, включавшего умеренных социалистов. Образовалась там новая организация, получившая название Совета государственного объединения. В нее вошли консервативно-монархические элементы из бывшей петроградской бюрократии, представители землевладельцев и крупной буржуазии. Временно оказался в Совете и профессор П. Н. Милюков, на которого многие из его новых коллег смотрели с недоверием из-за "кадетского"прошлого и думских речей конца 1916 года.
Через свои разведывательные отделения союзники были до известной степени в курсе настроений русских политических группировок, обосновавшихся в Киеве. Тем не менее они решили выслушать их на совещании в Яссах. Союзные дипломаты пригласили на совещание наиболее видных русских политических деятелей из Киева, а также просили генерала Деникина послать в Яссы представителя от Добровольческой армии.
Как и следовало ожидать, сразу же возникли разногласия по вопросу о форме правления. Монархисты настаивали на военной диктатуре и выдвигали великого князя Николая Николаевича на роль диктатора. Бывший Верховный Главнокомандующий царскими армиями находился тогда в имении своего брата "Дюльбер" в Крыму, вел замкнутый образ жизни, стоял совершенно в стороне от политики, держался с большим достоинством, с немцами, занявшими Крым, не желал иметь ничего общего.
Центр, с Милюковым и Федоровым, тоже стоял за диктатуру, но их кандидатом был генерал Деникин. А левые группы, не возражая против Деникина, агитировали за Директорию из трех лиц, куда кроме Деникина вошли бы два видных представителя политических партий.
После долгих пререканий большинство голосов высказалось за диктатуру генерала Деникина. Однако, чтобы не вносить разногласий в протокол заседания, по совету британского военного агента (генерала Балларда) было решено оставить этот вопрос открытым и перейти к обсуждению главного предмета - помощи союзников.
По этому вопросу было больше единодушия. На совещании подписан меморандум, призывающий сохранить единство России в границах 1914 года (исключив Польшу), оказав немедленную помощь Добровольческой армии генерала Деникина, заменить без промедления немецкие и австрийские гарнизоны вооруженными силами союзников, подчиненными русскому командованию.
Совещание в Яссах не принесло результатов и не оправдало надежд его участников. Русские представители выделили из числа собравшихся делегатов группу в шесть человек. Эта группа, включавшая П. Н. Милюкова, отправилась в Париж. "Но Клемансо, - писал Милюков, - прежде всего не только отказался беседовать с русской делегацией, но и выслал ее из Парижа под предлогом "германофильства" одного из ее членов..." Этим неугодным был сам Милюков.
Интервенция союзников летом 1918 года, с одной стороны, официально оправдывалась необходимостью борьбы с большевиками, посмевшими конфисковать иностранное имущество в России, аннулировать все русские долги союзникам, опубликовать их секретные договоры с царским правительством и угрожать мировой революцией, которая в тех условиях была вполне реальной. Но, с другой стороны, нельзя было сбрасывать со счетов усталость от четырех лет войны, да и как поведут себя войска на новом фронте чужой и непонятной для них гражданской распри.
Что можно было ожидать при таких колебаниях? В лучшем случае напрашивалось половинчатое решение: снабжение Добровольческой армии без фактической интервенции вооруженной силой.
Сообщение Юга России с европейскими центрами было плохо налажено, а потому неудивительно, что политические сдвиги в лагере союзников были неизвестны Деникину. Он с нетерпением ожидал так определенно обещанной помощи и не мог понять причину ее задержки.
28 ноября отряд петлюровцев без боя занял Одессу, которую французский генерал Бертело наметил главной базой союзных войск на Юге России.
Спасая свою жизнь, в Одессу хлынул из Киева поток буржуазии и интеллигенции. И все они, богатые и бедные, вскоре с ужасом обнаружили, что надежда укрыться за спиной союзников оказалась пустым мечтанием. Город охватила паника.
Только часть Одессы, под прикрытием случайно оказавшегося в городе польского отряда, была объявлена "нейтральной зоной". Там был лихорадочно сформирован отряд местных добровольцев. Командование принял генерал А. Н. Гришин-Алмазов, бывший военный министр Сибирского правительства. В октябре 1918 года он пробрался из Сибири в Екатеринодар. Антон Иванович, ничего не знавший о Гришине, встретил его весьма сдержанно. Но доклад Гришина о положении в Сибири произвел на Деникина благоприятное впечатление, и он решил командировать его в Румынию с информацией о военной и политической обстановке в Омске. Возвращаясь, Гришин-Алмазов очутился в Одессе. Крутыми мерами ему удалось в несколько дней прибрать к рукам отряд и привести его в порядок.
4 декабря население Одессы, потерявшее к тому времени всякое доверие к обещаниям французов, с изумлением увидело, что с моря к городу подошли транспорты французской десантной части, состоявшей из бригады пехоты с артиллерией и конного полка. Бывший во главе десанта генерал Бориус потребовал, чтобы петлюровцы покинули город. Получив отказ, он с удовлетворением принял предложение Гришина-Алмазова изгнать их из Одессы силами добровольческого отряда. Инициатива Гришина увенчалась успехом. Через сутки город был занят местными добровольцами, а петлюровцы, отойдя на некоторое расстояние к северу, расположились полукольцом вокруг Одессы.
На радостях, что не была пролита французская кровь, генерал Бориус предложил Гришину-Алмазову занять должность военного губернатора Одессы. Приняв неожиданный пост, Гришин доносил об этом генералу Деникину, заверяя в полной своей лояльности и прося Главнокомандующего утвердить его в новой должности, чтобы править Одессой от имени Добровольческой армии.
"Это неожиданное приращение территории, - писал Антон Иванович, - хотя и соответствовало идее объединения южной России, но осложняло еще более тяжелое в то время положение Добровольческой армии, возлагая на нее нравственную ответственность за судьбы большого города, обложенного неприятелем, требующего снабжения и продовольствия, а главное - города с крайне напряженной политической атмосферой. Но трехцветный флаг был уже поднят над Одессой, и это обстоятельство обязывало".
Неожиданно для самого себя генерал Деникин оказался вовлечен в предприятие, где все акции находились в руках французского командования и где голос Деникина не мог иметь решающего значения. При намечавшихся колебаниях французской политики, при оторванности французского командования на Юге России от Парижа, при такой же оторванности Одессы от Екатеринодара трудно было ожидать полного единодушия между французами и русскими добровольцами. Но никто в тот момент не мог предвидеть, что одесское предприятие закончится полнейшим крахом.
Отношения французского командования с представителями Добровольческой армии становились все более натянутыми. В начале января 1919 года в Одессе обосновался штаб французской дивизии во главе с генералом д'Ансельмом, сменившим генерала Бориуса. В политических вопросах д'Ансельм следовал совету своего начальника штаба полковника Фрейденберга. В разговорах с д'Ансельмом представителям генерала Деникина обычно удавалось добиться его согласия на те или иные предлагаемые ими меры. Но каждый раз после обсуждения этих вопросов со своим начальником штаба д'Ансельм изменял решение. При отсутствии ясно сформулированных инструкций из Парижа местному французскому командованию приходилось импровизировать свою собственную политику, и Фрейденберг, на которого выпала эта роль, сразу же занял позицию, враждебную Добровольческой армии.
В правящих кругах Добровольческой армии конфликт с французами в Одессе приписывался до некоторой степени личности Гришина-Алмазова, которого никто в Екатеринодаре хорошенько не знал. Поэтому решено было сменить Гришина уважаемым всеми генералом А. С. Санниковым, бывшим начальником снабжения Добровольческой армии, а в период гетмана - городским головой Одессы и, следовательно, знавшим местную обстановку.
По прибытии в Одессу Санников отправился с визитом к генералу д'Ансельму и, к своему изумлению, обнаружил, что французский генерал не может понять, по какому праву генерал Деникин "делает назначения в районе, занятом французскими войсками". В лице Фрейденберга генерал Санников встретил полное нежелание сотрудничать.
Главнокомандующий французскими войсками на востоке генерал Франше д'Эспере, впоследствии маршал Франции, решил лично посетить Одессу. Без предварительных сношений с Екатеринодаром он выслал из Одессы генералов Санникова и Гришина-Алмазова с письмом к генералу Деникину, где говорилось, что "генералы Санников и Гришин-Алмазов предоставляются в Ваше распоряжение". В Одессе было объявлено осадное положение и из лиц, угодных полковнику Фрейденбергу, образовано новое местное правительство, получившее название Совета при французском командовании.
А между тем советские части вплотную подошли к союзной зоне в районе Одессы. Они пока еще не представляли опасности для численно превосходивших их союзных войск. Но значение их преувеличивалось французским командованием, у которого, кроме того, возникли сильные сомнения в надежности собственных солдат.
Французские солдаты открыто заявляли о своем желании убраться из России, о своих симпатиях к большевикам, в которых видели представителей рабочего класса. Советские агенты искусно вели пропаганду. Подпольная типография издавала газету "Одесский коммунист"на французском языке с призывом к мятежу против своих офицеров.
На французском флоте в Черном море начались волнения. Вспыхнул бунт на линейных кораблях "Мирабо", "Жюстис", "Жан Барт"и перекинулся потом на французский флагманский корабль "Вальдек Руссо", на крейсер "Брюи", на миноносцы "Фокошю"и "Мамелюк".