Лэки Мерседес. Роза Огня

   Роза заперла дверь и дважды проверила, надежен ли замок, потом медленно разделать, стараясь не потревожить ушибы и ссадины, которые болели все сильнее с каждой минутой. Надев самую просторную и теплую из ночных рубашек, Роза выпила горький отвар, не добавляя в него сахар, выключила свет и забралась в постель.
   Солнце еще только садилось, а окно комнаты Розы выходило на запад. Закат горел за задернутыми занавесками так ярко, словно весь город был охвачен пламенем,
   В памяти Розы все еще сохранялись странные провалы: она, например, совсем не помнила дорогу в Сан-Франциско. Должно быть, ей все же удалось убедить железнодорожных служащих, что с ней все в порядке, иначе, как она заподозрила, они проводили бы ее в госпиталь, а не к ожидающей коляске. Действительно, шок производил странное действие...
   Окно за занавесками было открыто, и шум города свободно проникал в номер. В Сан-Франциско Роза была знакома всего с двумя людьми, и один из них только что в ее присутствии перегрыз горло другому.
   "Будь я нормальной, здравомыслящей женщиной, я вызвала бы полицию", рассеянно подумала Роза. Однако она понимала, что этого не сделает. Какой смысл? Камерон каким-нибудь способом избавится от тела - возможно, испепелив его. Шанс, что кто-то станет интересоваться Дюмоном, был минимальным: по словам Камерона, родственников у того - по крайней мере поддерживавших с ним отношения - не было. Если Камерон поведет себя умно, он сам обратится в полицию, обвинив Дюмона в том, что тот скрылся с крупной суммой денег.
   Так почему Роза должна что-то сообщать властям? Дюмон явно готовил ей ужасную участь, и Камерон ее спас. Дюмон умер мгновенно; пожалуй, быстрее, чем того заслуживал. Если бы Камерон застрелил насильника, разве была бы какая-нибудь разница?
   Именно так поступил бы на месте Камерона любой другой человек, и Дюмон был бы точно так же мертв, и смерть его, пожалуй, была бы не менее кровавой. В газетных репортажах, в романах, на сцене герой, спасший женщину от злоумышленника, не заслуживал ничего, кроме похвал. Разделывался ли он с негодяем при помощи револьвера, ножа или голыми руками, никому и в голову не приходило его упрекать; напротив, спасителя ждала слава. Полиция, узнав обо всех обстоятельствах, скорее наградила бы Камерона медалью за отвагу, а вовсе не обвинила бы в убийстве.
   Роза упрекнула себя в непоследовательности. Она ведь всегда с отвращением относилась к литературным героиням, которые услужливо падали в обморок при виде насильника, облегчая ему тем самым преступление. Роза клялась, что, окажись она в подобной ситуации, стала бы кусаться и царапаться; ее друзья всегда посмеивались над ней и говорили, что Роза не может заранее знать, как поведет себя, и, вполне возможно, что как раз в обморок и упадет.
   "По крайней мере я доказала, что они ошибались, - промелькнула у нее хвастливая мысль. - Мои синяки - тому доказательство".
   Алое сияние за окном стало меркнуть, сделалось багровым, потом лиловым; наступили синие сумерки. Комната погрузилась в темноту, и слух Розы обострился. Она слышала звуки разговора в соседней комнате, где-то лилась вода, на тележке, которую официант вез по коридору, звенела посуда.
   Здесь не было вервольфов, не было людей с мордой зверя... "Однако есть такие, у кого душа зверя. Так что же хуже?" Где-то в городе, лежащем за окном, существа, гораздо больше Ясона Камерона похожие на людей, творили ужасные вещи с другими человеческими существами, вещи, перед которыми простое убийство бледнело. Господин Пао, хоть и не был христианином, постоянно помогал миссионерам, пытавшимся искоренить работорговлю и контрабанду наркотиками. В прошлый приезд Розы в Сан-Франциско она рассказал ей кое-что о том зле, с которым борется: о сотнях опиумных притонов на Пиратском берегу, хозяева которых обирали несчастных, обрекая их на медленную смерть; о тысяче каморок, где китаянки десяти-одиннадцати лет должны были продавать свое тело двум десяткам мужчин за ночь, чтобы их хозяева богатели. Десяти-одиннадцати лет! Роза пришла в ужас, однако господин Пао сурово сообщил ей, что это еще не худшая участь, которая может ждать китайских девочек, доставленных в Америку работорговцами. Что именно могло с ними случиться, он Розе не рассказал, да она и не хотела этого знать.
   По сравнению с торговцами живым товаром и хозяевами опиумных притонов Камерон выглядел святым Георгием, безупречным рыцарем Галахадом. Роза никогда не видела в нем зверя до того момента, когда ее жизни стала грозить опасность, - прежде он никогда не утрачивал власть над собой. Это должно было сказать ей, что по крайней мере он достаточно привязан к ней, чтобы, увидев ее избитой и похищаемой, потерять голову.
   Однако факт оставался фактом: в этот единственный момент зверь захватил власть. Как могла Роза быть уверенной в том, что такое не будет случаться снова и снова, пока в Камероне не останется ничего от человека?
   Роза продолжала мучиться этим вопросом, пока наконец чай господина Пао не оказал своего благотворного действия.
   Камерон диктовал саламандре самое трудное письмо в своей жизни. Он понимал, что господин Пао сурово его осудит, но делать было нечего: Пао следует узнать всю правду, потому что, если Роза обратится к нему за помощью, он должен точно представлять себе положение, в котором оказалась девушка. Камерон подробно описал свою трансформацию и вызвавшие ее обстоятельства, причины, побудившие его нанять Розу, ее успехи в магии; он признался в том, что все больше любит девушку и нуждается в ней, и наконец сообщил об убийстве Дюмона собственными руками, вернее, клыками.
   "Она может обратиться к Вам. В любом случае, Пао, присмотрите за Розой, пока она будет в сфере Вашего влияния. Если бы я не был совершенно уверен в том, что, оставаясь здесь, она может лишиться рассудка, я ни за что ее не отпустил бы. Она скорее всего страдает от шока, а потому особенно беззащитна. Позаботьтесь о ней, если она Вам позволит. Прошу Вас об этом ради нее, а не ради себя. - Камерон на мгновение умолк, и саламандра застыла над листом бумаги. - С уважением, Ясон Камерон".
   Саламандра выжгла последние буквы. Камерон взял письмо, прочел, положил в конверт и вернул духу Огня.
   - А теперь сразу же отнеси ему и узнай, не будет ли ответа.
   Саламандра безмолвно кивнула и исчезла вместе с конвертом. Камерон закрыл лицо лапами и впился в кожу когтями.
   Вернувшись в дом, он заперся в своих апартаментах и начал поспешно рассылать телеграммы: велел подать поезд, отправил распоряжения своему агенту в Сан-Франциско. Когда было получено подтверждение того, что все его распоряжения выполнены, Камерон послал саламандр в комнаты Розы, чтобы привести в исполнение остальную часть своего поспешно составленного плана.
   Она, конечно, не захочет здесь оставаться. В этом сомневаться не приходилось: какая женщина, оказавшись свидетельницей того, что он совершил, сохранила бы хоть какие-то чувства к чудовищу, которым он себя показал?
   Он должен обеспечить ей возможность покинуть дом прежде, чем она почувствует себя в западне и в отчаянии попытается бежать сама. Таков был единственный путь, на который ему указывала честь. А потом...
   Где-то в самой глубине его души еще брезжил слабый лучик надежды. Может быть, Роза согласится вернуться, но это возможно лишь в одном случае: если он способен гарантировать, что зверь никогда больше не вырвется на свободу, и если она будет иметь возможность в любой момент покинуть поместье.
   "Я готов принимать наркотики, чтобы они сделали меня бессильным, если такова цена, которую нужно заплатить за ее возвращение..."
   Тело! Он должен избавиться от тела...
   - Я сожгла останки насильника, Повелитель Огня. - Рядом с Камероном появилась его любимая саламандра. - И развеяла пепел. Поезд вот-вот прибудет, женщина отправилась ждать его на платформе. Она выглядит совсем больной.
   - Она действительно больна, - ответил Камерон. - Присмотри за ней. Защити, если сможешь.
   Саламандра исчезла.
   Продолжает ли Роза носить подаренные им часы? Обычно она надевала их автоматически. Камерон вызвал образ в своем зеркале и с облегчением увидел, что Роза часы не забыла. Девушка стояла на платформе, куда саламандры уже доставили ее багаж. Она надела перчатки и жакет с длинным рукавом, чтобы скрыть царапины на руках. Розе хватило сообразительности к тому же надеть шляпку с модной, но почти полностью скрывающей лицо вуалью. Камерон по телеграфу сообщил своим служащим, что возникли чрезвычайные обстоятельства и поэтому нужно пропустить его личный поезд на переезде, не задерживая, а потом на полной скорости отправить его в Сан-Франциско. Камерон знал своих железнодорожников: это были надежные люди. Они без проволочек доставят Розу в город и не станут беспокоить ее вопросами - может быть, даже не будут особенно разглядывать. До того момента, когда Роза окажется в отеле, ей ничто не грозит.
   Вскоре вернулась саламандра, которую Камерон послал к Пао. Она принесла сложенный лист особой рисовой бумаги, на которой всегда писал китаец. Камерон схватил письмо и развернул его.
   "Драконы возбуждены. Я пытаюсь их успокоить, но опасаюсь худшего. Готов оказать помощь, когда обстоятельства позволят, но не сейчас. Положитесь на собственное мужество и на ее сердце. Пао".
   Первой реакцией Камерона было облегчение - такое огромное, что у него закружилась голова. Пао не отвернулся от него! Это было везением, на которое он не мог и надеяться...
   Но облегчение быстро сменилось раздражением: почему, черт возьми, старик выражается, как какой-то дешевый предсказатель будущего? Надо же: "Драконы возбуждены"! Что, собственно, это должно означать? Камерон ведь никогда не обсуждал с Пао восточную магию - разве старый козел забыл? Они только говорили - когда оказывались в достаточно уединенной обстановке - о китайском траволечении и его связи с западной магией и западной медициной.
   "Положитесь на собственное мужество и на ее сердце".
   Звучит прекрасно, но какой в этом толк?
   Что ж, ладно: он сам будет присматривать за Розой и, если что-нибудь случится, сообщит Пао или пошлет на помощь саламандр. Нельзя же оставить девушку в городе без защиты, особенно в ее смятенном душевном состоянии.
   Камерон снова вызвал в зеркале ее образ: поезд прибыл к платформе, и багаж Розы грузили в вагон. Служащие выглядели услужливыми и почтительными, но нисколько не обеспокоились, когда Роза пробормотала что-то о падении с лошади и о телеграмме из Чикаго. Нет, она еще не знает никаких подробностей, но хочет быть в Сан-Франциско на случай, если ей придется срочно выехать домой. Да, она очень обеспокоена, но чувствует себя вполне прилично.
   "Падение с лошади? Я об этом и не подумал бы".
   Это может объяснить и царапины, и синяки, и даже переломы! Как ей удается такое придумывать?
   "Точно так же, как и мне в трудных обстоятельствах: часть ее бьется в истерике, но все видят другую часть ее личности, вполне владеющую собой".
   Камерон не собирался с помощью зеркала наблюдать за Розой во время ее поездки в поезде, поскольку, в конце концов, там ничего с ней случиться не могло, но удержаться не сумел. Увидел он не так уж много: Роза сидела в кресле, сложив руки на коленях, и даже не поднимала головы. Одно это говорило ему, что шок еще не прошел, поскольку никогда раньше Камерон не видел Розу праздной. Если она не была занята ничем другим, в ее руках всегда оказывалась книга.
   Камерон не сомневался, что может положиться на своих людей: они как следует позаботятся о девушке; однако ожидать такой же предупредительности от посторонних он не мог. Но и возница коляски, а потом швейцар и портье отеля, казалось, почувствовали состояние Розы и обошлись с ней с удивительной деликатностью. Когда же Роза благополучно расположилась в своем номере и заперла дверь, Камерон счел, что может теперь заняться другими делами.
   Агенту была отправлена новая телеграмма с распоряжениями; перечислить на счет Розы крупную сумму денег, найти человека, который заменил бы Дюмона в Окленде, сообщить о расторжении договора с хозяином его дома и об увольнении слуг. Губы Камерона скривились, когда он начал рассылать телеграммы, результатом которых должна была оказаться полная дискредитация Дюмона: агенту поручалось провести ревизию банковских счетов, которыми пользовался секретарь, и сообщить в полицию об исчезновении Дюмона вместе с большой суммой наличных и другими ценностями, хранившимися в сейфе городского дома Камерона. Власти, конечно, пошлют туда следователя; сейф будет открыт, и денег в нем не окажется. Своевременно заберет их оттуда, конечно, саламандра. Полицейские допросят слуг, и те скажут, что хотя Дюмона не видели в доме много месяцев, тот имел полную возможность сделать себе ключ от входной двери. Камерон назначит вознаграждение за сведения, касающиеся Дюмона. Желающие получить деньги найдутся, и хотя никто не сможет сообщить о его местонахождении, гнусности, которыми занимался Дюмон в трущобах Пиратского берега, скоро станут известны. Полиция в конце концов решит, что Дюмон сбежал на одном из каботажных судов, которые заходят в Сан-Франциско, и сообщит об этом агенту Камерона. За поимку Дюмона тоже будет назначена награда, но ее никто так и не востребует. И таким образом все концы уйдут в воду.
   Камерон послал саламандру опустошить сейф, а также передать слугам записку о том, что Дюмон мог сбежать, прихватив ценности. Слуги привыкли к тому, что распоряжения Камерона оказываются в почтовом ящике: они полагали, что их приносит посыльный; в определенном смысле так оно и было.
   Завершив дела, Камерон снова заглянул к Розе. Она, по-видимому, сразу по прибытии в отель легла спать, и это было для нее лучше всего.
   Камерон с тоской взглянул на покрытую пылью бутылочку с наркотиком у себя на столе. Забытье этой ночью было бы таким желанным...
   Однако рисковать он не посмел: что, если Роза проснется с твердым решением покинуть город, а он в это время окажется ни к чему не годен? Или у нее начнется лихорадка, и в бреду она отправится бродить по улицам?
   Нет. Роза заслужила спокойный сон, а пока она будет спать, он останется на страже.
   Глава 15
   Когда Роза проснулась, день уже снова клонился к закату. На мгновение ей показалось, будто она не спала совсем; однако по тому, как затекли ее конечности и как мучил ее голод, стало ясно, что проспала она целые сутки.
   Роза мысленно обследовала себя, опасаясь, что может впасть в истерику или начать неудержимо рыдать. Однако она не испытывала ничего, кроме растерянности. Повертевшись на мягкой гостиничной кровати, чтобы найти удобное положение, Роза стала обдумывать ситуацию.
   За то время, что она проспала, у нее откуда-то возникло решение. Да, смерть Дюмона была ужасной, но его вполне мог растерзать злой мастиф, посланный хозяином ей на защиту. Результат был бы тот же.
   "За одним исключением; успокоившись, я в благодарность стала бы всячески баловать пса. Нет, проблема не в том, что случилось с этим негодяем Дюмоном, и не в том, что совершил убийство Ясон. Меня смущает другое: Ясон ради того, чтобы защитить меня, вел себя, как дикий зверь. Мне совсем не хочется расставаться с ним, но я больше не уверена в собственной безопасности. Я просто не знаю, как поступить".
   Роза на мгновение закрыла глаза. Когда она снова открыла их, ей было абсолютно ясно одно; ни при каких обстоятельствах не следует принимать поспешных решений. Кроме всего прочего, у нее недостаточно информации.
   "Я приехала в Сан-Франциско, как и намеревалась, только остановилась не в городском доме Ясона, а в отеле. Я займусь сегодня теми делами, которые запланировала: оденусь, как следует поужинаю и отправлюсь в Оперу. А завтра найму кеб и побываю в Чайнатауне у господина Пао. Может быть, он сможет что-то мне посоветовать".
   Возможно, существуют лекарства, которые помогут Ясону; возможно, тот отвар, который посоветовал ему принимать китаец, и способствовал его неуправляемой ярости, кто знает? Роза понимала, что совершила серьезную ошибку, не открыв Пао всю правду о Ясоне при их первой встрече. Получилось, что она перечислила врачу далеко не все симптомы заболевания друга, не упомянув о самых существенных, и ожидала от него излечения, не дав всей необходимой информации.
   Роза осторожно встала, стараясь не задевать ссадины и царапины, и отправилась в ванную, жалея о том, что здесь нет заботливых саламандр, которые бы приготовили ей все необходимое. Пока еще девушка не была настолько уверена в своей власти над сильфами, чтобы прибегать к их услугам. Может быть, позже она и станет ими распоряжаться, но торопить события Розе не хотелось.
   "И уж во всяком случае, ни к чему вызывать их в моем встревоженном состоянии. Если я хоть однажды потеряю контроль над ними, потребуется черт знает сколько времени, чтобы все восстановить".
   Горячая вода успокоила боль от ушибов. Роза внимательно осмотрела глубокие царапины на руках и ногах, размышляя о том, что могла бы избегнуть многих неприятностей, если бы вовремя подумала о том, чтобы призвать на помощь сильфов. В его состоянии - а он явно находился в наркотическом трансе, - Дюмон никогда не смог бы приказать саламандрам вступить в сражение с духами Воздуха.
   "К несчастью, такое просто не пришло мне в голову. В конце концов, я научилась повелевать сильфами всего месяц назад. Я все еще остаюсь новичком в магии".
   Что, интересно, подумает господин Пао о ней - подмастерье, имеющей дело с духами Воздуха, когда она явится в его лавку и попросит о помощи?
   "Воздух и Огонь - союзники, но Воздух и Земля - противоположности... Хотя и не такие смертельные враги, как Вода и Огонь. Как старый китаец отнесется ко мне теперь?"
   Должно быть, просто улыбнется и скажет что-то любезное и загадочное типично китайское. Что-нибудь насчет "инь" и "ян" [Инь и ян - в древнекитайской мифологии и философии - темное (женское) и светлое (мужское) начала, выступающие в единстве] или насчет драконов, танцующих в облаках.
   Роза быстро оделась, но не стала надевать одно из приготовленных для посещения Оперы платьев: оба они были слишком открытыми, и ей не удалось бы запудрить синяки: особенно пострадали ее руки в тех местах, где отпечатались железные пальцы Дюмона, а царапины выглядели так, словно Розе пришлось продираться через кусты терновника. Из сундука она достала юбку из тяжелого черного шелка и черную блузку с высоким воротом и длинным рукавом, расшитую стеклярусом.
   "Будет казаться, что я в трауре. Ну и пусть! В определенном смысле это так и есть".
   К тому же и самая нарядная шляпка Розы была черной, а густая вуаль давала возможность скрыть от нескромных взглядов ссадины и царапины на лице даже в ярко освещенном ресторане.
   Метрдотель и официанты оказались услужливы, но не назойливы; может быть, такое действие оказал на них траурный наряд Розы. Ее провели к уединенному столику, накрытому на одну персону, быстро подали еду, которую Роза заказала, после чего не тревожили. Только один раз ее уединение оказалось нарушено: к ней приблизился молоденький рыжеволосый официант с подносом для пожертвований.
   - Мы подумали, мэм, что вы или мистер Камерон захотите сделать взнос в фонд Палас-отеля на восстановление города, разрушенного Везувием, застенчиво сказал он, протягивая ей газету со снимком вулкана, окутанного клубами дыма и пепла.
   - Разрушенного Везувием? - переспросила Роза и растерянно покачала головой. О чем, интересно, говорит этот молодой человек? - Разве в Италии случилось извержение?
   Официант вытаращил на нее глаза, словно увидел перед собой дикарку, только что покинувшую пещеру; Роза испугалась, что он заподозрит неладное и начнет сплетничать с другими слугами, а потому поспешила объяснить:
   - Я только что приехала из поместья мистера Камерона. - Ее рука непроизвольно коснулась золотых часиков, висевших на цепочке у нее на шее. - Это очень уединенное место, туда даже газеты не доставляются. Пожалуйста, расскажите мне, что случилось. Если несчастье серьезное, я немедленно уведомлю мистера Камерона.
   Паренек облегченно улыбнулся; у Розы промелькнула мысль, что сначала он усомнился в ее здравом рассудке.
   - Началось извержение вулкана Везувий, мэм. У него вся вершина разлетелась на части. Целый город залит лавой, сотни человек погибли, тысячи ранены. На одном только рынке погибли две с половиной сотни - их засыпало пеплом. Ужасное несчастье, мэм, и по всему городу теперь идет сбор пожертвований. Палас-отель учредил специальный фонд, и нам, официантам, поручено собирать деньги.
   Последние слова он произнес неуверенно. Роза обнадеживающе улыбнулась, хотя улыбаться разбитыми губами ей было больно, и порылась в сумочке. Она ничего не вынимала из нее с прошлой поездки в город, да и не тратила тех карманных денег, которые получила от Камерона. Наверняка найдется, что дать пареньку!
   Извержение Везувия... Роза вспомнила свой сон - пламя, содрогающаяся земля, гибнущие люди... Не было ли это предчувствием произошедшей теперь в Италии катастрофы?
   Рука Розы коснулась толстой пачки банкнот, и девушка замерла, глядя на находку.
   Пачка была по крайней мере в дюйм толщиной. Держа сумочку на коленях, чтобы ее не было видно из-под скатерти,
   Роза просмотрела купюры. Ни одной меньше десяти долларов
   она не обнаружила. На дне сумочки, отдельно от пачки, рассыпались мелкие деньги - то, что оставалось после предыдущей
   поездки в Сан-Франциско.
   Как пачка оказалась в ее сумочке? Уж не Ясон ли положил ее туда?
   Наверняка он. Как иначе могло такое случиться? Как ни умны были саламандры, Роза не думала, будто им хватит сообразительности догадаться, что человек может нуждаться в деньгах для покупок.
   Она достала две бумажки - десять и двадцать долларов - и протянула официанту, глаза которого при виде их полезли на лоб.
   - Вот, - сказала Роза, - десятка - от меня, двадцать - от мистера Камерона. Это самое малое, что мы с ним можем сделать.
   Официант, заикаясь, поблагодарил девушку за щедрое пожертвование и отправился обходить другие столики. Роза отделила от пачки две бумажки, а остальные деньги спрятала в кармашек сумочки, чтобы ненароком не вытащить.
   "Не такая уж я гусыня: даже здесь нельзя быть уверенной в собственной безопасности, если станет известно, что при мне такая крупная сумма".
   Роза заплатила за ужин, оставив щедрые чаевые, и попросила швейцара найти ей экипаж для поездки в Оперу. Тот, вероятно, предупрежденный портье, а может быть, просто в ожидании щедрого вознаграждения, раздобыл для нее коляску, несмотря на большую конкуренцию. Хотя день был будним, по Миссион-стрит, овеваемой прохладным вечерним ветерком, к зданию Оперы уже стекались толпы театралов. Хорошая погода многих побудила выйти из дому в поисках развлечений. В "Колумбии" все еще шли "Дети в стране игрушек", Джон Барри-мор блистал в пьесе Ричарда Хардинга Дэвиса "Диктатор", в "Орфеуме" давали водевиль, не говоря уже о более низкопробных представлениях на Пиратском берегу; впрочем, к полуночи театры должны были закрыться, за исключением кабаре в сомнительных районах.
   Швейцар помог Розе сесть в коляску и рассыпался в благодарностях, получив ожидаемую щедрую плату.
   Роза не обратила особого внимания на толчею; хоть ее и окружала суматоха, девушка чувствовала себя в странном одиночестве, словно ее существо частично пребывало в каком-то ином мире, словно в Оперу ехала лишь часть нее.
   Поездка от Палас-отеля до Оперы была недолгой. Вскоре Роза вышла из коляски и присоединилась к трем тысячам любителей музыки - счастливцам, которым удалось достать билеты на дебют великого тенора в Сан-Франциско.
   Роза вошла в ложу Камерона и попросила служителя частично задернуть занавеси. Сегодня ей не хотелось никого видеть, да и быть на виду тоже. Честно говоря, больше всего девушка стремилась к тому, чтобы остаться наедине со своими мыслями, однако уединение номера в отеле было совсем для этого не подходящим.
   Когда свет в зале погас, а оркестр заиграл первые такты знаменитой увертюры, Роза откинулась в кресле. Однако сегодня музыка не оказала на нее обычного действия, не заставила забыть о себе, не перенесла в мир, где события целой жизни укладывались в три-четыре часа. Даже невероятно красивый голос Карузо не мог улучшить ее настроения, хотя, стоило ему открыть рот, как он обрел благородство и даже величие. Маленький толстенький итальянец с напомаженными волосами с легкостью превратился в испанца Хозе, солдата и несчастного любовника. Может быть, эффект портила его партнерша, немецкая певица, обычно блистающая в операх Вагнера в доспехах валькирии или в золотых кудрях Эльзы Брабантской. Она впервые выступала в роли Кармен, которая явно ей не подходила. Музыка, преобразившая Карузо, не помогла ей стать искусительницей-цыганкой. Певица явно чувствовала себя так же не в своей тарелке, как и сама Роза. Она трясла юбками, словно вытряхивала из них блох, а вовсе не старалась соблазнить Хозе, показав ему на мгновение изящную ножку. Что же касается драки с другой работницей табачной фабрики, то она походила на потасовку сварливых фрау из-за кочана капусты, а не на схватку двух горячих испанок, готовых схватиться за ножи. Слушатели были так же недовольны, как и Роза, и, вероятно, по той же причине: когда пел Карузо, в зале царила мертвая тишина, но стоило появиться примадонне, как начинались шепот, шуршание программок, скрип кресел, говорившие о том, что певица не в силах удержать внимание аудитории.