Лекси Ф.. Gone

Ф Лекси
Gone

   Ф Лекси
   G O N E
   (часть 1)
   Time is a never endin'journey,
   Love is a never endin'smile...
   (original epigraphe by R.J.D.)
   1.
   Ниже следует довольно длинное (38 глав) произведение на тему "любви и дружбы" (действующих лиц с два десятка, реляционных линий между ними одиннадцать, актов лишения невинности два, и оба во второй части). Первая часть написана в 1983 году, действие же по прихоти Автора проистекает в 79-м.
   Оригинальная рукопись первой части, отданная окрестному народу на ознакомление, собрала 32 отзыва (вылезших на приклеиваемые, пришпиливаемые и прилагаемые листочки), многие из коих тянули на прямо-таки критические статьи (все же осмелюсь на резюме: "лучшая глава - 19, пиши скорее вторую часть!!"): плюс ремарки и пометки прямо в тексте; множество рецензий оказалось написанным абсолютно неизвестными и ни разу мною не виденными людьми. Несмотря на такой читательский прием, вторую часть в те времена я так и не закончил. Наконец спустя десятилетие вся рукопись была героически вбита в компьютер заинтересованными лицами, что наконец побудило Автора дописать последние главы и косметически отредактировать все предыдущее. Я стрался сохранить неизысканную свежесть исходного слога везде, где возможно, раз уж "во всем этом что-то есть"; кроме того, произведение изобилует натуральными несокращенными диалогами и фактическими деталями, что также по-своему концептуально... Надеюсь, читателю достанется должная часть переданного настроения - включая лексику и менталитет (!) 1979 года...
   ...Впрочем, пока еще ничего не началось - имея в виду текущую (первую) главу, единственную из всех, переделанную от начала и до конца. (Ущерб от переделки, поверьте, невелик - она и раньше была вступительной, причем рассуждалось в основном о том, что бы могло значить название и почему именно 1979 год; выражаю искреннюю надежду, что эти проблемы вам ныне вполне безразличны...) Кстати, ниже следует единственный абзац, сохранившийся от прежней первой главы:
   "Представляю место действия: Московская область. А может, и не Московская... Не так уж это важно, короче - недалеко от Москвы, и не в городе. Пионерский лагерь "Радуга", а также его окрестности. Ну, поехал и... Третье лицо, прошедшее время..."
   Еще, кстати: притяжательные местоимения с большой буквы - не плод неграмотности. Мне так хочется, и все.
   2.
   Они играли в покер. Времени было половина одиннадцатого, и Саша уложил уже своих орлов - или дал им знать, что он их уже уложил, и знать более ничего не желает, дескать, если хотите еще чем-то заниматься после отбоя, то занимайтесь так, чтобы я об этом не знал. Сережа тоже уложил своих орлов - точнее, все свалил на свою сменщицу Ларису, а сам просто ушел играть в покер. Андрюша тоже рад бы был все свалить на Наташу, но и Наташа, как и он сам, большим опытом не блистала, поэтому Андрюша пока что пребывал в своем отряде, частично разделяя Наташины услилия по усмирению засыпающих пионеров. Таким образом, все трое играли в покер у Андрюши в комнате - во втором отряде. Играли на условные денежные единицы, олицетворяемые спичками.
   -...Флешь-рояль, - произнес Серж.
   После чего снова снаружи раздался шум, и Андрюша вышел, недовольный, что его опять отрывают от дела,
   - Нет, так играть невозможно, - сказал Саша, - пойду сам разберусь, в чем дело...
   Серж сгреб спички с кона, устало потянулся и тоже вышел наружу, потому как одному ему было скучновато... Полутемная веранда, направо - девочки, налево - мальчики. Саша и Андрей что-то выясняют в самой левой комнате, в остальных же - все такие-же приглушенные голоса, сливающиеся в единый гул.
   Еще на веранде - Наташа, в бордовых вельветовых штанах и клечатой рубашке. "Очень непритязательно, и... недурно!" - отметил Серж. Наташу он видел всего раза два или три до этого, сейчас же он рассмотрел ее окончательно и пришел к выводу, что "пожалуй, неплохо...". Примерно вычислил, сколько ей лет: 19, столько же и ему... "Определенно, что-то в ней есть",- думал Серж... Из всех этих мыслей неожиданно вытек полезный результат: Сержу захотелось проявить себя с лучшей стороны, и он воодушевленно отправился успокаивать пионерок; точнее, сначала поздоровался с Наташей, перекинулся парой общих фраз ("Что, шумят?.. Ну, ничего, сейчас сделаем..."), и решительно направился в одну из правых комнат. "Какой красивенький!..." "Смотрите, прям сюда идет!" Серж знал псевдо-игривость четырнадцатилетних девочек и поэтому начал сурово:
   - Ну? Почему не спим?
   - А... вы откуда?
   - Как - откуда?! Подослан иностранной разведкой!.. Чтобы собирать у вас наиболее секретные сведения. Ну? Что за шум?...
   - Ой, как интересно... А... как вас зовут?
   - Меня зовут Сергей, впрочем, это совершенно секретно... Ну-ка, замолчали!.. Что вы думаете, я тут просто так?!.. Сейчас соберу сведения, и сообщу все Наташе. А она уж вас...
   - А она тоже?
   - Да, да, тоже. И с ней портить отношения вам нее советую... Слышите? Ну-ка, спим!... Понимаете? Точнее, МОЛЧИМ... Чтоб я ничего не слышал... Тогда я, возможно, закрою дверь. Представляете себе перспективу - с закрытой дверью, несомненно лучше, а?... Все! Ни звука. Через пять минут зайду, проверю...
   И он вышел, закрыв дверь.
   Было уже слегка потише, у мальчиков совсем тихо, только иногда Наташа вполголоса делала с веранды замечания.
   - Я обещал им зайти через пять минут, - сказал ей Серж, - но к этому времени почти все уснут. Дверь можно не открывать.
   - Спасибо, - сказала Наташа, улыбнувшись.
   - Остальные, вроде тоже засыпают.., - продолжал Серж мерным голосо м...
   - Да, уже намного лучше...
   - Серж, ну где ты? - донесся Сашин голос из комнаты.
   - О, я вынужден Вас покинуть... Дела, дела, - Серж сделал витиеватый жест и направился в комнату к друзьям.
   - Серж, тебя ждем! Чего ты там делал?!
   - Да так... ничего, как гласит финал одного анекдота...
   - Давай, раздали уже...
   - О!.. Готовый покер! Поменяй мне четыре штучки..
   ...К одиннадцати, когда пионеры успокоились, игра приобрела более конкретный характер: на свет божий появилась бутылка джина, и покер стал лишь промежуточным средством для торжественного возлияния по поводу начавшейся смены. Каждые свежепроигранные десять спичек соответствовали принятию стопки джина, и, как ни странно, распределение пока получалось удивительно ровным.
   К половине двенадцатого игра пошла явно веселее и ставки резко увеличились.
   - У меня три на дамах!
   - А у меня - три плюс стрит!
   - Не может быть, вот два плюс стрит - это у меня, это точно!
   - Ну и чайник!
   - Сам чайник.
   - Оба вы чайники. У меня три на дамах, у тебя на чем?
   - Э-э... туз.
   - На тузах?
   - Да нет, на восьмерках. И еще - туз!
   - Ну, мое, значит.
   - Ну и что - раздавай!..
   - Э-э... три, четыре пять.
   - Не меняю! Тузовый покер!
   - Флеш-каре! ...Тойсть стрит-рояль.
   - Ставлю десять!
   - Десять?.. Ну и что, я тоже десять!
   - Ого!
   - У меня... фулл!
   - На чем?
   - На дамах! А у тебя?
   - Мистрит. В смысле, мистритие...
   - Ничего, что ли?
   - Ну да! Но зато какой!... I've been mistre-eated!..
   - Не ори. Ну и пей свои десять!
   - Ну и запросто!
   - Ну и пей!
   - Ну и выпью!
   - Раздавай.
   - И-ээ-аа... на...
   - Зачем ты их уронил?
   - Черт с ними...
   - Как это? Раздай ты, Серж.
   - У меня готовый колор!
   - Фигня! Ставлю десять.
   - Гляди-кты, и вправду колор...
   - Что ж я, зря говорить стану?
   - И-ык, пей...
   ...Когда Саша громко объявил, что у него ФЛЕШЬ-ОРГАН, Андрюша уже чувствовал себя нехорошо и это могло привести к плачевным последствиям. Друзья поочередно переправились через окно (так почему-то всем захотелось) и пошли гулять в лес. Там из Андрюши вышел наружу весь джин с остатками ужина, Серж напрочь промочил полуботинки, потом решил протрезветь и после долгих мысленных усилий последовал примеру Андрюши; Саша только ругался под нос и возмущался, зачем это их занесло в какое-то болото. Наконец все выбрались, Андрюша влез через окно и заснул в одежде, Серж долго мучился угрызениями совести, что не почистил зубы перед сном, но тоже наконец уснул; Саша же на обратном пути заметил какое-то шевеление в окне своего отряда, но решил на глаза пионерам не попадаться, тихо прошел к себе и лег спать вполне умиротворенный.
   3.
   ...Начальник лагеря, Венеамин Андреевич Сафронов, тоже раньше работал вожатым. Что-то он, конечно, забыл с тех пор, но был еще относительно молод и славился своей мягкостью характера и либерализмом. Надо сказать, что всяких неожиданностей или просто непредвиденных случаев он очень пугался, но и дисциплины железной не требовал, за что его все и любили.
   В это пасмурное утро Венеамин Андреевич лично явился на зарядку, дабы посмотреть, как справляются с работой новые вожатые, и, если что, подбодрить личным примером. В общем и целом все шло нормально, и начлаг успокоился. Заспанные пионеры, преимущественно в шортиках и майках, выстраивались на стадионе. Из вожатых один Саша был в шортах, как человек привычный и закаленный, и то его не покидало стандартное удивление, как это можно в такое прохладное утро (и ведь со сна - холодно, брр!) выходить на зарядку столь легко одетыми - особенно младшие пионеры, его-то отряд хоть похож на нормальных людей... Саша сосредоточенно строил свой первый отряд - по утрам он был суров, и пионеры это знали. Наконец появился физрук с мегафоном и начал изрыгать заученные до автоматизма фразы. Пионеры нехотя подчинялись.
   Вдоль третьего отряда слонялся Серж, вдвое более сонный, чем все дети. Серж вычислил, что Андрюша, по всей видимости, проспит до завтрака, и поэтому второй отряд на зарядке будет возглавлять Наташа. Разумеется, так оно и было, и Серж не зря поднимался в такую рань.
   Наташа была одета так же, как вчера вечером, как будто спать и не ложилась, однако вид у нее был значительно более свежий, чем у Сержа; ему вообще было весьма гнусно и холодно, и у него по спине бегали мурашки при виде раздетых пионеров.
   ...С этого он и начал беседу. Между тем еще и физрук похвалил третий и четвертый отряды за хорошую дисциплину, а первый, наоборот, обругал: Серж был доволен. Саша пропустил замечание мимо ушей: он знал,что первый отряд никогда и нигде не может быть самым дисциплинированным: все лагерные требования для таких дядей - пустая формальность.
   Серж проводил Наташу до отряда, пошел к себе и решительно завалился спать, свалив линейку и завтрак на Ларису. Андрюша еще не просыпался.
   На линейке начлаг сообщил,что завтра состоится открытие смены, и чтобы до вечера были выбраны председатели советов отрядов, и т.д. и т.п. Вяло обошел вокруг мачты с неподнятым еще флагом, изрек еще пару мыслей и стушевался. Саша морщился на свой отряд: салют держали неровно, пионер Витя Ухолкин увлеченно любовался длинными волосами Стеллы Ивановой, а Паша Кузьмин громко острил и делал вместо "салюта" плэйбоевского зайчика.
   К концу завтрака проснулся Андрей. Он не спеша сходил в столовую, вернулся, застал у себя в отряде собрание,которым почему-то руководил Серж, но не удивился, а просто сел на самое видное место, как почетный председатель; они с Сержем отлично дополняли друг друга - порядок был идеальный, к тому же с тылу он еще подкреплялся Наташей.
   В процессе собрания Серж провел ряд глубоких мысленных изысканий, и в результате пришел к выводу, что из всего женского персонажа лагеря Наташа - "самый дельный экземпляр", к тому же, как установил Серж, прелестные внешние данные усугублялись "оптимальным складом характера". В таком вот умильном настроении Серж и покинул собрание второго отряда (чтобы не вызывать избыточного любопытства) и застал абсолютно аналогичное таковое у себя в отряде. Поскольку его дети были на год глупее, Серж провел его с блеском и погрузился в дальнейшие радужные мысли, изыскивая повод, дабы еще зайти во второй отряд.
   Вечером в покер не играли.
   Все как-то оказались заняты, да и джина почему-то никому не хотелось; короче, все прошло заурядно. Серж укладывал спать второй отряд.
   Утром было открытие смены. Огласили некий план мероприятий (когда будет смотр строя и песни, а когда-то смотр отрядных уголков) и т.д. и т.п., подняли знамя; потом собрали вожатых и дали еще кое-какие рекомендации (например, что утром все же не мешало ходить на планерку, хотя бы по одному вожатому от отряда), и прочее, и прочее; короче говоря, в этот день почти ничего особенного не было.
   ...Впрочем, одно интересное событие в этот день все же имело место: дискотека, посвященная открытию смены. В принципе, это были обычные танцы - но новое слово "дискотека" уже проникло всюду, даже в пионерлагеря, посему старая терминология совершенно никуда не годилась, и никто не мог себе представить, как это дискотеку можно обозвать "танцами"...
   4.
   ...Пионер Витя Ухолкин бродил вокруг клуба. Одновременно с этим он страдал, поскольку в последнее время это было нормальным его состоянием.
   Рядом с клубом была танцплощадка, и на ней проистекала означенная дискотека: пока было всего девять часов, и тем не менее вполне стемнело (да, тогда еще не было "летнего времени", и в августе вечера наступали рано; и даже танцы в девять часов в пионерлагере выглядели вполне нормально).
   Звучала музыка, и Юра объявлял чего-то в микрофон; все старательно развлекались. Витя Ухолкин бродил вокруг клуба и страдал.
   Впрочем, страданием это назвать было трудно: это был сложный конгломерат из совершенно противоречивых мыслей и чувств, да и не согласился бы Витя расстаться с этим состоянием ни за что в жизни. Ничего подобного раньше он не чувствовал: вот уже месяц, как Витин мир совершенно перевернулся, и это было удивительно и великолепно.
   Причину вы, конечно, уже поняли. Витя Ухолкин влюбился в девочку из своего отряда.
   Был он, вообще говоря, относительно развитым и взрослым малым. О девочках знал все, или почти все, как ему казалось, и этим летом мысленная разработка сего вопроса достигла своего апогея. Он знал, какой "тип" девочек ему более всего нравится, критически оценивал со всех сторон знакомых женского пола, со знанием дела беседовал с друзьями о вопросах "любви и секса", говорил, что пора, дескать, кем-нибудь "заняться", а то всех хороших девочек расхватают ("вот только лень мне что-то...") и т.д. и т.п.
   В лагерь он поехал со второй смены. Мы с вами, в общем, готовы признать, что Витя был еще глуп и молод, и все случилось так, как и должно было случиться: совершенно стереотипно.
   На зарядку их строили в определенном порядке: вожатый второй смены был педант, и даже с утра устраивал построение: сначала девочки, потом мальчики, и все по росту; далее полученная колонна определенным образом разворачивалась при входе на стадион, и перед Витей неизбежно оказывалась впереди метрах в трех Стелла Иванова, девочка с длинными волосами.
   Витя Ухолкин оценил ее еще давно (так ему казалось, по крайней мере). Высокая и стройная, очень красивые волосы. Длинные ноги. Лица Витя оценить полностью пока не мог, но в своих туманных рассуждениях признавал его очень правильно сформированным и где-то в общем в его вкусе. Двигалась Стелла на зарядке легко и красиво, хотя и не с большей охотой, чем остальные... Вообще, сильных крупных девиц Витя не любил, подобный тип он называл "лошадь". Здесь было нечто совсем другое: Стелла казалась высокой и "хрупкой" в то же время; Витя интенсивно отыскивал поэтические сравнения для ее стройной фигуры и красивых длинных волос... В общем, на зарядке он чувствовал себя несколько приятнее, чем его товарищи.
   Тем временем процесс в неискушенном Витином сознании продолжался. Всех девочек он сравнивал теперь со Стеллой, как с этаким эталоном, и постоянно убеждался в ее превосходстве над остальными. "Да нет", - думал Витя, - "Просто она действительно лучше других, я хладнокровно выбрал ее, и это совершенно естественно. Если я увижу кого-нибудь лучше, то сразу это оценю и сделаю правильный, трезвый вывод..." Но все эти доводы не в силах были уже что-то изменить, и постепенно все четче обрисовывалось убеждение, что лучше Стеллы никого быть не может, и это убеждение прочно вставало в центр всего мира... Витя этому еще не верил, он верил в свой трезвый расчет, и тому подобные вещи, но само состояние ему уже нравилось - постоянно думать о НЕЙ, вспоминать фрагменты ее лица и любоваться ей самой, вспоминая каждую мелочь. Все существование было теперь подчинено одному - жить, чтобы думать о ней и видеть ее: это развлечение ему нравилось, по крайней мере ничем подобным раньше он не занимался. Все отношение к лагерному режиму совершенно изменилось: например, ненавистная зарядка стала теперь самым приятным занятием за весь день. Засыпая, он начинал разговаривать сам с собой: несколько раз убедительно доказывал сам себе, насколько она красивая девочка ("Ты просто не понимаешь, какое у нее прекрасное лицо..." И следовали детали). Лица ее вскоре он уже просто вспомнить не мог, возникали лишь отдельные фрагменты: оно слилось с его восприятием, стало "нулевой точкой". Он обнаружил однозначное соответствие Стеллы с его ранее разработанным идеалом: он всерьез был уверен в этом, хотя на самом деле, по-видимому, сам идеал незаметно совместился со Стеллой.
   И вдруг Витя спохватился. Произошло это очень просто: он внезапно вспомнил слово "любовь". Именно это слово, которое раньше ему казалось глупым и ненужным, и которого он раньше избегал в своей речи. Вспомнив, Витя немного подумал, и с ужасом обнаружил, что это, кажется, где-то как-то, наверное, и есть оно самое...
   Витя испугался. Он попытался доказать себе, что все зависит только от него, он ни в кого не влюбился, это все просто так, и он может спокойно забыть ЕЕ и думать о другой девчонке.
   Но ничего не получалось, никакие убеждения и уверения не помогали. Он снова замирал сердцем, когда видел ее, она нравилась ему до потери сознания, он просто не видел ничего, кроме нее, это было неизлечимо...
   И Витя сдался. Он признался себе, что ЛЮБИТ ЕЕ, и это слово, раньше казавшееся до ужаса гадким, теперь постоянно было в его мыслях. Ощущение было удивительным и прекрасным, Витя упивался им, и блаженствовал, повторяя уникальную общеизвестную фразу из трех слов, или имя: "Стелла, Стелла, Стелла, Стелла, Стелла..." Ее имя, заметим, довольно странное и неестественное, казалось ему верхом совершенства.
   Однако первая, созерцательная стадия прошла, и Витя все больше задумывался, чего же ему сделать, чтобы и Стелла обратила на него внимание. Просто рассказать кому-нибудь о своем чувстве (тем более ЕЙ!) Витя никак не мог, ему казалось, что его все засмеют и он этого не выдержит. Даже если бы кто-нибудь об этом догадался, он просто сгорел бы от стыда, и одни мысли об этом приводили его в ужас. Надо было как-то понравиться ей самой, и Витя готов был приложить к тому все усилия.
   Прежде всего он стал уделять ненормально много внимания своей внешности: сравнивать себя с товарищами и вообще со всеми остальными. Чего-то, несомненно, в нем было, но чего-то все же и не было, и к придти к однозначному выводу Витя никак не мог.
   Каждый разговор со Стеллой воспринимался как колоссальное достижение, хотя редко продолжительность такового превышала двух-трех фраз. Разговоры Витя сочинял и репетировал ежесекундно, и хотя сочиненное крайне редко реализовывалось, каждая минута общения делала его счастливым на ближайшие полдня. Во время разговора любая фраза стоила неимоверных усилий: каждое слово десятки раз анализировалось, прежде чем могло быть сказано, и тем не менее это было для Вити высшим наслаждением. На линейке отряд строился в две шеренги, и он всегда старался оказаться сзади нее, чтобы касаться ее волос своим дыханием, и стоять целую четверть часа ничего не слыша и не чувствуя, кроме того, что ОНА перед ним, всего в двадцати сантиметрах - и это были самы счастливые минуты в его жизни...
   Нельзя было сказать, что в отряде никто ничего не заметил, но издеваться над Витей никому не хотелось - был он нормально развит физически, и неплохо относился к друзьям: к тому же, в таком взрослом обществе, как первый отряд, человек, который приударяет за девочкой (пусть даже и нерешительно), не мог вызвать ничего, кроме уважения.
   Однако смена кончалось, а никаких результатов так и не было достигнуто. Витя почти отчаялся, но тут узнал, что Стелла, как и он, едет на третью смену. Радости его не было границ; он счел это совпадение хорошим предзнаменованием и решил уж в августе взяться за дело сразу, без колебаний. И теперь Витя Ухолкин бродил вокруг клуба, с трепетом и страхом ожидая немедленного танца.
   В сумраке он натыкался на таких же, как он, вздыхателей или на пионеров младших отрядов, для которых развлечение составляли не столько танцы, сколько их созерцание. Несколько раз он оказывался не в том месте, где нужно было бы; пропустил танец, когда она стояла и разговаривала с подругами (он просто боялся их); время шло, а Витя колебался.
   Была уже половина десятого, и дискотека имела яркую тенденцию зафиналиться. Витя вошел в прыгающую и переминающуюся с ноги на ногу толпу и решил, что сейчас он пригласит ее обязательно, каких бы трудностей это ни стоило.
   Зазвучало медленное вступление. Ничего не видя и не слыша, он подошел. К НЕЙ.
   - Стелла, можно тебя? - произнес он уже полчаса прыгавшую в его мозгу фразу...
   - Это же белый танец.., - удивилась Стелла.
   Витя опешил. Этими словами было перечеркнуто все, что он создавал и репетировал весь день; ему казалось, что он сейчас умрет... Но с неимоверной скоростью работающие мысли подсказали ему правильное решение:
   - Извини пожалуйста... если ты хотела пригласить кого-то другого.
   Стелла улыбнулась.
   - Нет. Я хотела пригласить именно тебя.
   И только что низвергнутый в пропасть Витя вознесся в рай. С этой секунды до конца танца он не произнес ни слова - он просто не мог ничего сказать. Он касался ЕЕ, он ощущал ее, и это было высшим наслаждением для бедного Вити. Больше ничего ему не было нужно.
   ...Забегу немного вперед: это был самый счастливый его день за все лето.
   5.
   ...А теперь рассмотрим еще одну пару, благо дискотека еще не кончилась. Придется, правда, сделать опять некий экскурс в прошлое, дабы сразу представить читателю еше двух действующих лиц. Итак: Юра, тот, кто ведет дискотеку. Его должность называется "музыкальный руководитель", или "музыкальный работник"; когда как и кому как нравится. Он в непосредственном подчинении у радиста; в его распоряжении весь радиоузел, ключи от клуба и уйма свободного времени. Он еще молод, сам в прошлом был пионером и ездил в сей лагерь; ну а теперь продолжает ездить сюда уже в качестве "руководящей" личности. Парень он, в общем, хороший, да и оценим мы с вами его потом; старушка-завклубом души в нем не чает и разрешает ему репетировать чего-нибудь в клубе в любое время, или вообще делать неизвестно что. Радист доверяет ему даже такие ответственные вещи, как включение трансляции горнов и подключение микрофона для линейки (сам он по утрам тяжел на подъем), хотя магнитофон у радиста один, он за него ужасно дрожит, и использование его для дискотек вызывает у радиста сильное волнение. Короче, Юра неплохой парень; в качестве недостатков отметим разве что, что внешностью он вышел не очень (хотя, конечно, для мужчины это дело несущественное?), и еще маниакально увлечен тяжелым роком, что иногда утомляет собеседника. Сам играет на гитаре и фортепиано. Ну да ладно. Теперь о сути событий.
   Времени у Юры, как мы уже знаем, была уйма, и использовал он его на что придется. Однако так или иначе, коль скоро пребывал он в пионерском лагере, большую часть времени он видел пионеров - детей всевозможного возраста. Наблюдать за ними ему нравилось. Гениальным педагогом он не был, но любил мысленно пофилософствовать и явно имел склонность к кустарной психологии.
   Однако, круг его изысканий в этой области последнее время сузился: сейчас его интересовала больше всего (если не сказать - только) девочка Света из второго отряда (вообще, для пионеров полная номенклатура - имя и фамилия. Света Журавлева). Чем же она его столь заинтересовала?
   Ну, во-первых, она была красива. Во-вторых, характерный, точнее, своеобразный склад характера. Первый разговор был по поводу какой-то репетиции. ("А ты тоже поешь?" "Нет, я просто так." Далее Юра почему-то пустился уверять собеседницу, что у нее прекрасный голос, в ответ - издевательская улыбка, еще чего-то, и в итоге он почувствовал что как-то не на высоте...) Потом Юра поразмыслил и решил, что у нее высокая склонность к моральному самоутверждению, а отсюда потребность в игре и превосходству над собеседником. Далее следовали теории о воздействии собственной красоты на психику и прочие сложные идеи. Что красива, это факт. Впрочем, может быть, только для него? Что может быть красивого для такого взрослого мужика, как наш Юра (20 лет), в четырнадцатилетней еще не полностью сформировавшейся девочке?
   (Гм... господа, напоминаю, менталитет 79-го года отличается от современного! Впрочем, читайте... Подумать только, еще что-то объяснять приходилось!)
   Вот, тут-то и сложность. Получилось так, что здесь были задеты как раз самые глубокие струны его характера. Превыше всего он ставил критерий красоты (во всем!), и именно к красоте был наиболее тонко и сложно сенсибилизирован. Именно чистота и свежесть Светы задели его душу, и он сразу понял, что это то, что ему нужно. Главное, ему доставляло удовольствие разговаривать с ней - играть, делать вид, изображать псевдозаинтересованность или псевдоравнодушие, словом, "строить глазки". Здесь было нечто сложное: он получал удовольствие в основном эстетическое, от разговора, от созерцания; такое бывает только в первый раз, да и то недолго, а тут... Он не знал, как это назвать, но он чувствовал, что понял что-то такое, что не поняли, возможно никто из окружающих, и это делает их только менее счастливыми людьми, чем он - им ничего неизвестно про такой источник ярких мыслей и ощущений... А как это еще можно было назвать?... Ему просто нравилась девочка Света из второго отряда, ее свежая и стройная фигурка, ее слегка детская, и уже где-то взрослая психика, ее оригинальный склад характера... Что он собирался делать дальше? Пожалуй, он сам не знал. Влечение руководящей личности в пионерлагере к одной из девочек, отдыхающих в нем - как бы на это посмотрели остальные? Впрочем, по этому поводу у него имелось свое мнение.