И так – все четыре с лишним года нашего с ним весьма интенсивного знакомства.
Как он при таком режиме умудрялся оставаться не только живым, но и вполне себе здоровым физически и психически человеком, лично для меня до сих пор остается совершенно неразрешимой загадкой.
Я бы уже давно умер.
А этот вон даже и не заморачивается…
Отпустил взмахом руки секретаршу, сам разлил водку по маленьким, аккуратным стопкам.
Вздохнул.
– Ну что, – говорит, – за Ингино везение. Не у каждого так получится, чтобы, считай, без единой царапины…
– Может, – сомневаюсь, – сначала Серегу Патлатого помянем? Ну, штурмана ее погибшего. Да и о везении я бы говорить в этой ситуации поостерегся. Ничего себе, по ее вине считай, – один человек на тот свет отправился! Другой – на больничную койку. Машина любимая опять-таки, в дребезги. Да к тому же еще и уголовка серьезная нависает. Срок, возможно, корячится в полный рост, причем немаленький. Какое уж тут, извини, на хрен везение…
– Ну, – кривится мой мудрый шеф, – Патлатого я вашего не знал, так что помянуть-таки конечно, могу, но только чисто из вежливости. Выпьем, объясню почему. Следующим тостом. И обо всем остальном попозже поговорим, после того как Ингино везение отметим. Жива-таки, здорова относительно, остальное – херня. Выберется. Так что – давай за нее. И за ее ангела за правым плечом…
И – тянется через стол чокаться.
Дзинькнули.
Опрокинули.
Я маслинкой закусил, он – долькой своего любимого, кислого, как уксус, зеленого яблока.
Одновременно поморщились.
Непростое это дело – водку с утра пить.
Не тривиальное.
Ничего.
Прорвемся.
Первый раз, что ли?
– Так, – напоминаю, – ты что-то про гибель штурмана хотел сказать? И про прочие привходящие обстоятельства Ингиного «везения»? И еще – тост какой-то у тебя странный был: за ангела за плечом. Это к чему?
– А о чем тут говорить-то? – удивляется. – Ну погиб парень. Сколько их гибнет-то в ежедневном режиме на дорогах Москвы и Московской области? И что теперь? Не пить?! Или пить за каждого?! Я ж его даже не знал, в конце-то концов. А насчет ангела за правым плечом – это байка такая есть старая, еще библейская. Точнее – притча. А то я что-то, как только с тобой общаться начинаю, сразу же на ваш этот сленг дурацкий перехожу. Если не слышал, то потом как-нибудь обязательно побеседуем. Но – не сейчас, сейчас – некогда.
– Нормально, – откидываюсь на спинку удобного редакторского кресла, – ты рассуждаешь, шеф. Он – живой человек все-таки. Теплый. Точнее – был. Живым. И теплым. С какими-то своими мыслями, желаниями. Стремлениями. Что-то хотел по жизни, любил его, наверное, кто-нибудь. А тут – раз, и нет ничего. Вообще ничего. Как свет выключили…
– Ну, – кривится, – выключили, значит, не повезло. Не у всех, понимаешь, с небесным Чубайсом гармония полюбовная. Я-то тут при каких делах? У меня эта функция таки уже давно отключена, я даже к собственной смерти отношусь как к более или менее значимой информации. И тебе, кстати, то же самое советую. По причинам таки сугубо профессиональным, ничего личного…
Я морщусь, он ухмыляется.
– Знаешь, – продолжает, – мы ведь, как студенты медики, которые в моргах пирожки жуют, бахвальства ради. Вроде как и величайший цинизм, а на самом деле – нормальная психологическая подготовка. Иначе ни один мозг не выдержит. Человек, он все-таки для всех этих медицинских дел не очень-то предназначен, сам понимаешь. Кровь там, пот, мокрота, блевотина, открывшиеся сфинктеры – тут кого угодно стошнит, если не абстрагироваться. Ну и в нашем информационном бизнесе все то же самое. Только ты-таки будешь смеяться, еще более цинично. Потому, что за каждой нашей строкой на полосе, за каждой интересной для читателя фотографией живут чья-то боль, чья-то радость, чьи-то жизнь и смерть. Чье-то счастье и чье-то несчастье. Это надо четко понимать, как говорит твой друг Гарри. Интересная у него, кстати, фразеология. В нарушение всех канонов русского литературного языка, но какая емкая! И не заморачиваться по этому поводу. Иначе психика не выдержит, если все уж чересчур близко к сердцу принимать начнешь. Но и забывать обо всей этой боли – тоже нельзя. Иначе ориентиры очень скоро потеряешь и элементарно перестанешь быть интересным читателю. А это уже – непрофессионально, как минимум.
Я хмыкаю.
Закуриваю.
Игорь сморит на меня с интересом.
Ладно, проходили уже.
И не раз.
Педагог хренов.
– Все это, – морщусь в ответ, – в пользу бедных, шеф. Сам понимаешь. В пользу бедных маленьких мальчиков, пытающихся себя почувствовать начинающими сверхчеловеками. В том числе – сверхчеловеками газетными. Да какая, в принципе, разница?! Хоть газетными, хоть казуальными. Те же яйца, вид в профиль. Меня-то зачем лечить?! Я уже не маленький. И прекрасно понимаю, что там, наверху, не светло и яростно, а холодно и страшно. И ты это тоже прекрасно понимаешь, потому как сам меня и учил, и тащил туда, скотина старая. Я, кстати, к вам с Али в стаю не набивался. Сами выбрали для натаскивания. Черт его знает, зачем вам это только нужно было, до сих пор понять не могу.
Он – тоже закуривает.
Усмехается.
И – параллельно разливает по второй.
– А мало нас просто, – говорит, – Дэн. Очень мало. Вот и размножаемся, почти как гомосеки, всеми доступными для нас методами.
Я только башкой в ответ помотал перед тем как вторую рюмку опрокинуть.
Не чокаясь.
Я-то Серегу знал, и неплохо, в отличие от Игоря.
Думал уже на эту тему, если честно.
Но – не настолько же цинично, в конце-то концов, блин, на фиг…
И откуда только во всех нас это желание казаться хуже, чем мы есть на самом-то деле?
– А насчет Инги, – занюхивает лафитник рукавом грубого свитера, – не парься особо. Жива, и ладно. Она у нас как кошка, ей-таки самое главное на все четыре лапы упасть, остальное само по себе приложится. Ну а там, где сама не вытянет, как с теми же ментами, – там Глеб подключится. Все сделает, никуда не денется, как бы ни гоношился. У них в конце концов, не какая-то банальная любовь, у них – судьба. Так что – могут вместе, могут – порознь. Один хрен. С редькой. Такая вот, брат, кислая парочка: хуй да уксус. Разница тут, принц, – непринципиальная. Поверь-таки, я знаю, о чем говорю, я же в студенческие годы на этой стерве чуть сам сдуру не женился. А когда их с Глебом познакомил, – он у нас на свадьбе свидетелем должен был быть с моей стороны, – так сразу же все и понял. Против таких стихий, парень, переть бессмысленно. Так что даже и не обиделся ни капельки, честно тебе говорю, хоть и любил ее сильно. Обижаться – на людей можно, на этих психов бессмысленно. Ты ведь на дождь таки не обижаешься, когда промокнешь случайно? Нет?! Ну и правильно. Дождь – стихия хоть и могучая, но все-таки довольно безмозглая.
…Из его кабинета, опять-таки можно гордиться, я вышел даже толком и не покачиваясь.
И правда, – что такое триста грамм водки в пол-одиннадцатого утра для восходящей звезды русской журналистики?
А теперь, думаю, можно, блин, и позавтракать…
Глава 12
Как он при таком режиме умудрялся оставаться не только живым, но и вполне себе здоровым физически и психически человеком, лично для меня до сих пор остается совершенно неразрешимой загадкой.
Я бы уже давно умер.
А этот вон даже и не заморачивается…
Отпустил взмахом руки секретаршу, сам разлил водку по маленьким, аккуратным стопкам.
Вздохнул.
– Ну что, – говорит, – за Ингино везение. Не у каждого так получится, чтобы, считай, без единой царапины…
– Может, – сомневаюсь, – сначала Серегу Патлатого помянем? Ну, штурмана ее погибшего. Да и о везении я бы говорить в этой ситуации поостерегся. Ничего себе, по ее вине считай, – один человек на тот свет отправился! Другой – на больничную койку. Машина любимая опять-таки, в дребезги. Да к тому же еще и уголовка серьезная нависает. Срок, возможно, корячится в полный рост, причем немаленький. Какое уж тут, извини, на хрен везение…
– Ну, – кривится мой мудрый шеф, – Патлатого я вашего не знал, так что помянуть-таки конечно, могу, но только чисто из вежливости. Выпьем, объясню почему. Следующим тостом. И обо всем остальном попозже поговорим, после того как Ингино везение отметим. Жива-таки, здорова относительно, остальное – херня. Выберется. Так что – давай за нее. И за ее ангела за правым плечом…
И – тянется через стол чокаться.
Дзинькнули.
Опрокинули.
Я маслинкой закусил, он – долькой своего любимого, кислого, как уксус, зеленого яблока.
Одновременно поморщились.
Непростое это дело – водку с утра пить.
Не тривиальное.
Ничего.
Прорвемся.
Первый раз, что ли?
– Так, – напоминаю, – ты что-то про гибель штурмана хотел сказать? И про прочие привходящие обстоятельства Ингиного «везения»? И еще – тост какой-то у тебя странный был: за ангела за плечом. Это к чему?
– А о чем тут говорить-то? – удивляется. – Ну погиб парень. Сколько их гибнет-то в ежедневном режиме на дорогах Москвы и Московской области? И что теперь? Не пить?! Или пить за каждого?! Я ж его даже не знал, в конце-то концов. А насчет ангела за правым плечом – это байка такая есть старая, еще библейская. Точнее – притча. А то я что-то, как только с тобой общаться начинаю, сразу же на ваш этот сленг дурацкий перехожу. Если не слышал, то потом как-нибудь обязательно побеседуем. Но – не сейчас, сейчас – некогда.
– Нормально, – откидываюсь на спинку удобного редакторского кресла, – ты рассуждаешь, шеф. Он – живой человек все-таки. Теплый. Точнее – был. Живым. И теплым. С какими-то своими мыслями, желаниями. Стремлениями. Что-то хотел по жизни, любил его, наверное, кто-нибудь. А тут – раз, и нет ничего. Вообще ничего. Как свет выключили…
– Ну, – кривится, – выключили, значит, не повезло. Не у всех, понимаешь, с небесным Чубайсом гармония полюбовная. Я-то тут при каких делах? У меня эта функция таки уже давно отключена, я даже к собственной смерти отношусь как к более или менее значимой информации. И тебе, кстати, то же самое советую. По причинам таки сугубо профессиональным, ничего личного…
Я морщусь, он ухмыляется.
– Знаешь, – продолжает, – мы ведь, как студенты медики, которые в моргах пирожки жуют, бахвальства ради. Вроде как и величайший цинизм, а на самом деле – нормальная психологическая подготовка. Иначе ни один мозг не выдержит. Человек, он все-таки для всех этих медицинских дел не очень-то предназначен, сам понимаешь. Кровь там, пот, мокрота, блевотина, открывшиеся сфинктеры – тут кого угодно стошнит, если не абстрагироваться. Ну и в нашем информационном бизнесе все то же самое. Только ты-таки будешь смеяться, еще более цинично. Потому, что за каждой нашей строкой на полосе, за каждой интересной для читателя фотографией живут чья-то боль, чья-то радость, чьи-то жизнь и смерть. Чье-то счастье и чье-то несчастье. Это надо четко понимать, как говорит твой друг Гарри. Интересная у него, кстати, фразеология. В нарушение всех канонов русского литературного языка, но какая емкая! И не заморачиваться по этому поводу. Иначе психика не выдержит, если все уж чересчур близко к сердцу принимать начнешь. Но и забывать обо всей этой боли – тоже нельзя. Иначе ориентиры очень скоро потеряешь и элементарно перестанешь быть интересным читателю. А это уже – непрофессионально, как минимум.
Я хмыкаю.
Закуриваю.
Игорь сморит на меня с интересом.
Ладно, проходили уже.
И не раз.
Педагог хренов.
– Все это, – морщусь в ответ, – в пользу бедных, шеф. Сам понимаешь. В пользу бедных маленьких мальчиков, пытающихся себя почувствовать начинающими сверхчеловеками. В том числе – сверхчеловеками газетными. Да какая, в принципе, разница?! Хоть газетными, хоть казуальными. Те же яйца, вид в профиль. Меня-то зачем лечить?! Я уже не маленький. И прекрасно понимаю, что там, наверху, не светло и яростно, а холодно и страшно. И ты это тоже прекрасно понимаешь, потому как сам меня и учил, и тащил туда, скотина старая. Я, кстати, к вам с Али в стаю не набивался. Сами выбрали для натаскивания. Черт его знает, зачем вам это только нужно было, до сих пор понять не могу.
Он – тоже закуривает.
Усмехается.
И – параллельно разливает по второй.
– А мало нас просто, – говорит, – Дэн. Очень мало. Вот и размножаемся, почти как гомосеки, всеми доступными для нас методами.
Я только башкой в ответ помотал перед тем как вторую рюмку опрокинуть.
Не чокаясь.
Я-то Серегу знал, и неплохо, в отличие от Игоря.
Думал уже на эту тему, если честно.
Но – не настолько же цинично, в конце-то концов, блин, на фиг…
И откуда только во всех нас это желание казаться хуже, чем мы есть на самом-то деле?
– А насчет Инги, – занюхивает лафитник рукавом грубого свитера, – не парься особо. Жива, и ладно. Она у нас как кошка, ей-таки самое главное на все четыре лапы упасть, остальное само по себе приложится. Ну а там, где сама не вытянет, как с теми же ментами, – там Глеб подключится. Все сделает, никуда не денется, как бы ни гоношился. У них в конце концов, не какая-то банальная любовь, у них – судьба. Так что – могут вместе, могут – порознь. Один хрен. С редькой. Такая вот, брат, кислая парочка: хуй да уксус. Разница тут, принц, – непринципиальная. Поверь-таки, я знаю, о чем говорю, я же в студенческие годы на этой стерве чуть сам сдуру не женился. А когда их с Глебом познакомил, – он у нас на свадьбе свидетелем должен был быть с моей стороны, – так сразу же все и понял. Против таких стихий, парень, переть бессмысленно. Так что даже и не обиделся ни капельки, честно тебе говорю, хоть и любил ее сильно. Обижаться – на людей можно, на этих психов бессмысленно. Ты ведь на дождь таки не обижаешься, когда промокнешь случайно? Нет?! Ну и правильно. Дождь – стихия хоть и могучая, но все-таки довольно безмозглая.
…Из его кабинета, опять-таки можно гордиться, я вышел даже толком и не покачиваясь.
И правда, – что такое триста грамм водки в пол-одиннадцатого утра для восходящей звезды русской журналистики?
А теперь, думаю, можно, блин, и позавтракать…
Глава 12
Но для начала, опять-таки думаю, нужно покурить с коллективом.
И не у себя в кабинете, а в курилке, так, чтобы совершенно демократически.
Редакционные сплетни еще вроде как никто не отменял, а лучшего источника внутренней информации в этом не самом лучшем из миров почему-то пока что как-то и не придумали.
Вышел на лестничную клетку, достал пачку «Парламента», пригляделся к народу, типа, с кого начинать будем.
Тут-то он меня и перехватил.
– Привет, – говорит, – Дэн. Нарисовался? А у меня к тебе разговор серьезный имеется.
Я только усмехнуться в ответ сумел, и то – еле-еле.
– И тебе, – отвечаю, – привет, Кир. Если есть серьезный разговор, то давай начинай излагать. Видишь, я здесь, и вполне доступен.
– Ну уж нет, – ухмыляется, – при толпе такие разговоры разговаривать, – только вредить. К тому же, считай, с собственным вышестоящим начальством. Пойдем лучше куда-нибудь по кружке пивка опрокинем, под креветочек с лимончиком, как в старые добрые времена. Там и потрепемся.
– Да, – гляжу на недокуренную сигарету, – говно вопрос. Все равно пожрать собирался. Дома в холодильнике арктическая пустыня фактически, даже яйца несколько дней назад закончились. Один кефир с прошлого месяца в этой зиме загорает, но его пить, по-моему, даже в глубоком и глухом депресняке не стоит. Ибо есть много других, куда более эстетичных способов самоубийства. Так что с удовольствием. Только бычок досмолю. Заодно и сплетнями меня редакционными снабдишь, звезда наша восходящая. У тебя их все одно что блох у Барбоски в не зимний период времени…
Он в ответ только усмехается.
Вполне даже себе удовлетворенно.
Интересно, прикидываю, что за очередную гадость этот наш гламурный красавчик задумал?
У него на них чутье – просто первостатейное.
Причем не просто на гадости чутье, а на гадости с очень даже и неплохим рейтингом.
Я, признаться, сам газетчик не из последних, знаю, откуда и как ноги у скандалов растут. Но, глядя на этого парня, постоянно испытываю самый что ни на есть жгучий комплекс тяжкой профессиональной неполноценности.
Беда прям какая-то.
Может, думаю, мне куда в банкиры податься, в связи с собственной прогнозируемой профнепригодностью?
К тому же Мажору, например.
Что, скажете, не выделит товарищу какую-нибудь хлебную должность в PR-департаменте?
Наверняка выделит.
И зарплатку, наверняка, неплохую положит, и делать там особо не фига. Слоняйся себе по офису банковскому, с девчонками из бэк-офиса заигрывай.
Эх, мечты…
А Кирилл у нас в газете – и впрямь восходящая звездочка.
Фанат профессии.
Умная дотошная сволочь, цепкий интеллектуал с хваткой полицейской ищейки и без особых моральных принципов.
Настоящий газетчик.
И – внешностью господь не обделил: высокий, стройный, блондинистый, в меру маскулинный.
Но – без перебора, что называется.
Всегда отлично, со вкусом и стилем одетый, продуманно-неаккуратный, – я таких парней уважаю.
Мечта всех редакционных блондинок.
И – не только редакционных.
Ему бы на телек, перед камерами красоваться.
Впрочем, он туда, похоже, и собирается.
А газета в его жизненном пути всего лишь трамплин, не более.
К тому же и главный его, по каким-то мне не очень понятным причинам, недолюбливает…
– Ладно, – отщелкиваю бычок в урну, – пошли что ли.
– Пошли, – кивает. – Хорошо, кстати, что ты приехал. А то я эту тему уже в одиночку рыть собирался, могло неудобно получиться. Не по-товарищески. Слухами-то земля полнится, над чем ты сейчас работаешь…
Я внутренне холодею.
Кажется, разговор имеет все шансы быть весьма и весьма неприятным, думаю.
Вот ведь, блин.
Ну да ладно…
Либо пронесет и он что-то другое в виду имеет, либо что-нибудь такое придумаю.
В драке по-настоящему интересны только вход и финал.
А все остальное, вы уж меня извините, – галимая и никому не нужная лирика. Выбора-то ни у него, ни у меня в этом случае – все равно не будет.
А рыть эта сволочь умеет самозабвенно.
…В голове начинает дуть холодный ветерок, и я постепенно трезвею безо всякого кокаина, о котором, признаться, некоторое время назад уже было начинал постепенно задумываться.
Пару весов-то я, один хрен, в бардачке маздовском заначил.
Так, на всякий случай.
Мало ли что.
Нет, я не наркоман, разумеется.
И прекрасно отдаю себе отчет в опасностях, исходящих от этой дряни.
Бывает, по полгода даже травку не курю.
Шарахаюсь от любой синтетической гадости, будь то даже сравнительно безопасное экстази. И никогда в жизни не буду употреблять того, что вызывает хоть какое-нибудь физиологическое привыкание.
Насмотрелся, знаете ли.
Москва – город своеобразный, и когда у тебя несколько одноклассников один за другим умирают от передоза, – тут поневоле задумаешься.
Но бывают, тут уж ничего не поделаешь, ситуации…
Типа сегодняшней.
Когда стимуляторы являются самым простым, хоть и опасным, выходом из сложившегося положения. Со всех сторон опасным – можно и в тюрьму сесть, так, чисто случайно.
И попасть под психологическую зависимость.
Как говорил в свое время Али, просвещавший меня насчет всеразличной дури: опасность кокаина прежде всего в его кажущейся безопасности.
Да, он не вызывает привыкания.
Да, после него не бывает наркотических ломок, даже таких, как после алкоголя. Бодун – это ведь та же ломка, по сути своей.
Только «легальная».
Но безопасных наркотиков не бывает вообще, в принципе. За все в этой жизни надо платить, по-другому, увы, не получается.
И за это – тоже.
…А вот на тебе – и без «первого» мозги чистятся.
Иногда так бывает.
При таких вот наполовину реализованных дурных предчувствиях.
Адреналин, он, знаете ли, – тоже наркотик.
И весьма сильнодействующий.
…Молча спускаемся в лифте, молча выходим на улицу, не торопясь идем в сторону клуба.
Я не знаю, чем себя занять, и снова закуриваю.
А он все время таинственно улыбается.
Похоже, что считает, типа, – бога за бороду поймал.
Если все-таки случится самый худший расклад, – даже не знаю, как его останавливать.
А ведь придется.
По-любому придется, я почему-то так думаю.
…Зашли в клуб, сдали верхнюю одежду чинному и до синевы выбритому седовласому гардеробщику с необычайно аккуратной лакейской прической, разделенной безукоризненным пробором.
Странно, думаю.
Почему у всех гардеробщиков, старших халдеев и прочих прапорщиков сферы обслуживания такая генеральская внешность? Благородная седина, аккуратно отполированные ногти, безукоризненный пробор, тонкие, неторопливые жесты?
Что это, блин, за мимикрия такая?
Ведь все равно, сколько ни пыжиться – халдеи и есть халдеи…
И ничем, никакими аристократичными манерами и благородными сединами их халдейство принципиально не отменяемо и не отмываемо.
…Уселись.
Он заказал кружку легкого светлого пива, я, чтоб не идти на понижение градуса, – стаканчик сингл молта, безо льда, естественно.
И клубный сэндвич с тунцом.
Самое оно в сложившейся ситуации.
Сидим молчим.
Я очередную сигарету прикуриваю. Наконец он не выдерживает.
– Я, – говорит, – вычислил, над чем ты сейчас работаешь, Дэн. В смысле, что это за таинственная местная командировка, куда тебя наш главный отправил, от прочей рутины освободив. Завидую, чего уж там…
Так, думаю.
Значит, по ходу, все-таки придется жестить.
Этот – не остановится.
– И? – спрашиваю.
Он усмехается, берет мою пачку крепкого «Парламента», задумчиво вертит в руках.
Потом брезгливо отбрасывает в сторону, достает из кармана тонкий элегантный «Милд Севен».
Распечатывает.
Закуривает.
Сидим дымим.
– Да вот, – ухмыляется, – я тут решил тоже порыть немного в этом направлении. Самостоятельно, на свой страх и риск. Картинка, признаюсь, складывается любопытная…
– То есть? – поднимаю левую бровь домиком и машу рукой пробегающему мимо официанту. – Чашечку кофе, пожалуйста. Двойной эспрессо, по крепости, а не по объему. Прямо сейчас, до сэндвича.
– Хочешь понять, насколько я глубоко залез, старый? – догадывается.
– И это тоже, – киваю.
Он понимающе хмыкает.
В его систему координат такая пробивка вполне укладывается.
– Хорошо, – соглашается, – будем играть в открытую. К тому же карты все одно у тебя на руках. Начальник, он всегда прав. А если не прав – смотри вышеизложенное…
Я жму плечами.
Это – не мудрость, это – глупость.
Мы оба это прекрасно понимаем, и руководствоваться этой хренью ни он, ни я по этой жизни отнюдь не собираемся.
Обычная ритуальная формула, ничего более.
– Значит, так, – говорит уже серьезнее, возя кончиком полупогасшей сигареты по дну пока что почти идеально чистой хрустальной пепельницы, – что у меня есть. Бывшая жена не последнего человека в медиа-мире, пребывающая с ним в фактическом, но юридически не оформленном разводе, попадает в аварию. С человеческими жертвами. И тут не так уж и важно, кто кого обгонял и кто кого подрезал. Потому как дамочка весьма известна в стрит-рейсерских кругах Москвы в качестве крутой нелегальной гонщицы. Что-то там такое даже выигрывала, я в этих полукриминальных примочках не слишком сильно рублю. Да и какая разница, в конце-то концов? И в этот раз она тоже была, как они говорят, «на трассе», или «в челлендже». Гонка в тот день имела место быть, совершенно точно. И она в ней не просто участвовала, а даже лидировала на первых этапах. Я проверял в Интернете, там эти идиоты даже состав участников не потерли. Сопляки. Мажоры малолетние. Если прижать организаторов как следует, сдадут любую инфу, которая нам только может потребоваться. Ну да это – неважно…
Я делаю первый глоток из принесенной официантом чашечки крепчайшего эспрессо, закуриваю очередную сигарету, лениво интересуюсь:
– А что тогда важно, по-твоему?
Он морщится.
– Не пробивай меня, Дэн, не надо. Мы с тобой в конце-концов с универа друг друга знаем. Я когда-нибудь тебе дуру гнал?
Я успокоительно поднимаю ему навстречу открытую ладонь.
– Не напрягайся, – говорю. – Это я так, для связки слов. Продолжай, пожалуйста…
Он одобрительно хмыкает.
Думает, что одержал первую победу.
Идиот.
– Так вот, – продолжает, – это все не важно. Куда интереснее дальнейшее. Следствие неожиданно приходит к выводу, что дамочка шла по трассе без превышения скорости. И это во время нелегальной уличной гонки, в которой здоровые мужики таблетки жрут горстями, чтобы не блевать от перегрузок! И что ее кто-то якобы подрезал. Даже, типа, вмятина небольшая от столкновения осталась. Подрезавший причем, скотина такая, естественно, скрылся с места происшествия! И, гад такой, ни подтверждать, ни опровергать причину аварии, само собой, не собирается. То есть – все в порядке, имеет место быть тривиальный несчастный случай. С кем не бывает. Дело, естественно, готовят к закрытию. С соблюдением всех юридических формальностей, разумеется…
– А что, – усмехаюсь, – если все так в действительности и было, как ты только что нарисовал? И подрезали, и превышение скорости не доказуемо, и несчастный случай?
– Самому-то, – морщится, – не смешно?!
Я опять жму плечами.
Официант ставит на стол кружку пива и виски, извиняется, что сэндвич пока не готов.
Любопытно, конечно, что такого сложного в приготовлении элементарного сэндвича, то есть по-русски говоря, бутерброда? Просто не раз замечал, что их временами дольше, чем, скажем, тот же фирменный стейк готовят.
Причем – далеко не только в этом богоугодном заведении.
Впрочем, сейчас это все совершенно не важно, разумеется…
Кир одним глотком ополовинивает кружку и сразу же просит повторить.
Официант кивает.
Я осторожно делаю маленький глоток вискарика, катаю янтарную жидкость по небу и языку, глотаю, запиваю из специального стаканчика с ледяной родниковой водой, которую в правильных местах обязательно подают к этому сорту молта.
– Да всякое, – говорю, – бывает. Я дело смотрел, сам понимаешь. Доказать иное непросто, ой как непросто будет. По документам, по крайней мере, все – чище не бывает, увы. Такая вот фигня, Кир, получается…
– А зачем, – фыркает, – нам с тобой что-то кому-то доказывать? Мы что, юристы или прокуроры какие что ли?! Факты есть, в цепочку их свести легко, так? Цепочка как версия в журналистском расследовании выглядит вполне логичной, так? А богатых и сильных в нашей стране, сам знаешь, никто не любит, так что на чьей стороне будут симпатии публики тоже не сложно догадаться. А дальше – наше дело прокукарекать, а там – хоть и не рассветай. Работа выполнена, гонорары получены. А имя на этой истории можно сделать – совершенно запросто. Причем серьезное имя. Например, как тебе такая версия, что погибший, возможно, был любовником недоразведенной дамочки, а? И, скажем, бывший муж их жестко ревновал, красиво?!
– А он что, – давлюсь очередным глоточком виски, – действительно был ее любовником?!!
– Да мне-то откуда знать?! – морщится раздраженно. – Я что, свечку держал что ли? Или совсем долбанусь и начну искать тех, кто держал? И какая, в принципе, читателям разница?! Был, не был. Может, они вообще впервые друг друга увидели, к делу-то это какое отношение имеет?! Напишем «по слухам», или «по словам хорошего знакомого гонщицы, пожелавшего остаться неизвестным», да и все дела. Версия-то красивая. Поверят, как пить дать поверят…
Я только башкой мотаю от внутреннего потрясения.
– Нормально, – говорю, – ты мыслишь…
Допиваю виски, делаю знак официанту, что хочу повторить.
Тот снова кивает.
– Да уж неплохо, – скромно соглашается Кирилл. – Там и еще, думаю, можно много жареного накопать, если хорошо постараться. Не материал получится, а конфетка. На таких себе в нашей профессии имена и делают.
Вот, вздыхаю про себя, за что я как раз и ненавижу «нашу профессию».
Но вслух говорю нечто совершенно противоположное.
– То есть, – спрашиваю, – ты предлагаешь порезвиться на недоказанных и скорее всего принципиально недоказуемых фактах? Возможно, сломать жизнь вполне себе достойным людям? И все это ради одного-единственного материала под имя?!
– А что, – интересуется, – из этой темы еще чего интересное выжать можно? Ты про этого медийщика что, что-то накопал такое? Ну там, типа того, что он с Кремлем работает? И жену свою бывшую чуть ли не через самый верх отмазывает? Через главного, да? Я, честно говоря, слышал что-то подобное. Ну так это еще лучше! Можно сделать не материал, а целую серию! Прицепить сюда же аварию с сыном министра обороны, сделать конкретную социалку насчет тех, кому «все дозволено»! Обалденно!!! А аварию этой дуры богатой использовать исключительно как прелюдию, как затравку! Дэн, ты – гений, блядь, как я сам-то до такого не додумался?!
Я снова закуриваю.
– Скажи, Кир, – спрашиваю, – а ты и вправду совсем-совсем ничего не боишься?
Он снисходительно улыбается.
– А чего тут бояться-то? – говорит. – С криминалом наш фигурант вроде как не связан, я пробивал. Интеллектуал с баблом, которое исключительно на собственных мозгах заработал. Самое сладкое, что только может быть в подобного рода ситуации. Да, даже если он и связан с чем-то таким, нам-то чего бояться? Сейчас не дикие девяностые, сейчас журналистов не валят. Он еще нам сам и охрану выделит, чтобы на него ничего такого лишнего не подумали. Сам понимаешь. Фигура почти что публичная, ему дополнительные обвинения ни к чему. Еще и деньги предлагать будет, причем, мне кажется, что немаленькие. Тут главное не пережать с самого начала. Ладно, старый, ты посиди тут немного, я до сортира добегу, а то пиво вместо головы что-то прямо в мочевой пузырь ударило…
– Хорошо, – жму плечами, – беги, разумеется…
И, как только он уходит, сразу же поднимаюсь сам и киваю официанту.
– Ты тут за вещами последи немного, а то нам с приятелем что-то приспичило. И посчитай нас заодно, вдруг убегать придется, твоего сандвича так и не дождавшись. Дела, понимаешь…
А потом, перед тем как зайти в туалет, сую сотку грина седовласому гардеробщику.
– Слышь, отец, – говорю, – ты тут проследи, чтобы в сортир за нами никто не нырнул, о’кей?
Тот только усмехается понимающе.
– Что, – спрашивает, – разнюхаться что ли решили? Не рановато?
– А тебе-то, – удивляюсь, – что за дело?
– Да нет, нет, – выставляет вперед руки, – вообще никакого. Так, черт за язык дернул. Прослежу, конечно, в самом лучшем виде-с…
– Ну-ну, – хмыкаю и захожу в сортир.
Кирилл все еще упирается сильной желтой струей в белую стенку писсуара, и я вполсилы бью его головой о кафельную стенку.
Так, чтобы, ни приведи господи, не потерял сознания.
Напугать большей частью, ничего более.
А то у меня к нему еще и разговор пока что имеется.
Но он, неожиданно, в момент удара что-то чувствует, удивленно вскидывает голову и, со всей дури приложившись о бледно-розовый кафель носом, медленно, как в кино, сползает на пол.
Кровь, моча, размывающая грязь с подошв модных, немного узконосых ботинок.
Самопроизвольно сползшие до колен стильные бледно-голубые джинсы с нечаянно расстегнувшимся брезентовым ремешком.
Все смешалось в доме Облонских.
Тьфу ты, бля, гадость какая…
Кажется, чутка перестарался, думаю.
И, еще немного поразмыслив, добавляю ему пару раз с ноги, целясь по тем местам, где скорее больно и обидно, чем опасно для его, блин, драгоценного для меня в настоящий момент здоровья и сознания.
Так чтобы парень еще некоторое время не расслаблялся, а пребывал в необходимом для разговора тонусе.
Но он и не расслабляется.
Только быстро-быстро перебирая скользящими по им же обоссанному полу ножками, забивается в самый угол и смотрит оттуда – до смерти испуганно, затравленно и вопросительно.
Придется разъяснять.
Бить, по-моему, уже достаточно.
Достаю из кармана штанов сигарету, хлопаю по другим в поисках зажигалки.
И не у себя в кабинете, а в курилке, так, чтобы совершенно демократически.
Редакционные сплетни еще вроде как никто не отменял, а лучшего источника внутренней информации в этом не самом лучшем из миров почему-то пока что как-то и не придумали.
Вышел на лестничную клетку, достал пачку «Парламента», пригляделся к народу, типа, с кого начинать будем.
Тут-то он меня и перехватил.
– Привет, – говорит, – Дэн. Нарисовался? А у меня к тебе разговор серьезный имеется.
Я только усмехнуться в ответ сумел, и то – еле-еле.
– И тебе, – отвечаю, – привет, Кир. Если есть серьезный разговор, то давай начинай излагать. Видишь, я здесь, и вполне доступен.
– Ну уж нет, – ухмыляется, – при толпе такие разговоры разговаривать, – только вредить. К тому же, считай, с собственным вышестоящим начальством. Пойдем лучше куда-нибудь по кружке пивка опрокинем, под креветочек с лимончиком, как в старые добрые времена. Там и потрепемся.
– Да, – гляжу на недокуренную сигарету, – говно вопрос. Все равно пожрать собирался. Дома в холодильнике арктическая пустыня фактически, даже яйца несколько дней назад закончились. Один кефир с прошлого месяца в этой зиме загорает, но его пить, по-моему, даже в глубоком и глухом депресняке не стоит. Ибо есть много других, куда более эстетичных способов самоубийства. Так что с удовольствием. Только бычок досмолю. Заодно и сплетнями меня редакционными снабдишь, звезда наша восходящая. У тебя их все одно что блох у Барбоски в не зимний период времени…
Он в ответ только усмехается.
Вполне даже себе удовлетворенно.
Интересно, прикидываю, что за очередную гадость этот наш гламурный красавчик задумал?
У него на них чутье – просто первостатейное.
Причем не просто на гадости чутье, а на гадости с очень даже и неплохим рейтингом.
Я, признаться, сам газетчик не из последних, знаю, откуда и как ноги у скандалов растут. Но, глядя на этого парня, постоянно испытываю самый что ни на есть жгучий комплекс тяжкой профессиональной неполноценности.
Беда прям какая-то.
Может, думаю, мне куда в банкиры податься, в связи с собственной прогнозируемой профнепригодностью?
К тому же Мажору, например.
Что, скажете, не выделит товарищу какую-нибудь хлебную должность в PR-департаменте?
Наверняка выделит.
И зарплатку, наверняка, неплохую положит, и делать там особо не фига. Слоняйся себе по офису банковскому, с девчонками из бэк-офиса заигрывай.
Эх, мечты…
А Кирилл у нас в газете – и впрямь восходящая звездочка.
Фанат профессии.
Умная дотошная сволочь, цепкий интеллектуал с хваткой полицейской ищейки и без особых моральных принципов.
Настоящий газетчик.
И – внешностью господь не обделил: высокий, стройный, блондинистый, в меру маскулинный.
Но – без перебора, что называется.
Всегда отлично, со вкусом и стилем одетый, продуманно-неаккуратный, – я таких парней уважаю.
Мечта всех редакционных блондинок.
И – не только редакционных.
Ему бы на телек, перед камерами красоваться.
Впрочем, он туда, похоже, и собирается.
А газета в его жизненном пути всего лишь трамплин, не более.
К тому же и главный его, по каким-то мне не очень понятным причинам, недолюбливает…
– Ладно, – отщелкиваю бычок в урну, – пошли что ли.
– Пошли, – кивает. – Хорошо, кстати, что ты приехал. А то я эту тему уже в одиночку рыть собирался, могло неудобно получиться. Не по-товарищески. Слухами-то земля полнится, над чем ты сейчас работаешь…
Я внутренне холодею.
Кажется, разговор имеет все шансы быть весьма и весьма неприятным, думаю.
Вот ведь, блин.
Ну да ладно…
Либо пронесет и он что-то другое в виду имеет, либо что-нибудь такое придумаю.
В драке по-настоящему интересны только вход и финал.
А все остальное, вы уж меня извините, – галимая и никому не нужная лирика. Выбора-то ни у него, ни у меня в этом случае – все равно не будет.
А рыть эта сволочь умеет самозабвенно.
…В голове начинает дуть холодный ветерок, и я постепенно трезвею безо всякого кокаина, о котором, признаться, некоторое время назад уже было начинал постепенно задумываться.
Пару весов-то я, один хрен, в бардачке маздовском заначил.
Так, на всякий случай.
Мало ли что.
Нет, я не наркоман, разумеется.
И прекрасно отдаю себе отчет в опасностях, исходящих от этой дряни.
Бывает, по полгода даже травку не курю.
Шарахаюсь от любой синтетической гадости, будь то даже сравнительно безопасное экстази. И никогда в жизни не буду употреблять того, что вызывает хоть какое-нибудь физиологическое привыкание.
Насмотрелся, знаете ли.
Москва – город своеобразный, и когда у тебя несколько одноклассников один за другим умирают от передоза, – тут поневоле задумаешься.
Но бывают, тут уж ничего не поделаешь, ситуации…
Типа сегодняшней.
Когда стимуляторы являются самым простым, хоть и опасным, выходом из сложившегося положения. Со всех сторон опасным – можно и в тюрьму сесть, так, чисто случайно.
И попасть под психологическую зависимость.
Как говорил в свое время Али, просвещавший меня насчет всеразличной дури: опасность кокаина прежде всего в его кажущейся безопасности.
Да, он не вызывает привыкания.
Да, после него не бывает наркотических ломок, даже таких, как после алкоголя. Бодун – это ведь та же ломка, по сути своей.
Только «легальная».
Но безопасных наркотиков не бывает вообще, в принципе. За все в этой жизни надо платить, по-другому, увы, не получается.
И за это – тоже.
…А вот на тебе – и без «первого» мозги чистятся.
Иногда так бывает.
При таких вот наполовину реализованных дурных предчувствиях.
Адреналин, он, знаете ли, – тоже наркотик.
И весьма сильнодействующий.
…Молча спускаемся в лифте, молча выходим на улицу, не торопясь идем в сторону клуба.
Я не знаю, чем себя занять, и снова закуриваю.
А он все время таинственно улыбается.
Похоже, что считает, типа, – бога за бороду поймал.
Если все-таки случится самый худший расклад, – даже не знаю, как его останавливать.
А ведь придется.
По-любому придется, я почему-то так думаю.
…Зашли в клуб, сдали верхнюю одежду чинному и до синевы выбритому седовласому гардеробщику с необычайно аккуратной лакейской прической, разделенной безукоризненным пробором.
Странно, думаю.
Почему у всех гардеробщиков, старших халдеев и прочих прапорщиков сферы обслуживания такая генеральская внешность? Благородная седина, аккуратно отполированные ногти, безукоризненный пробор, тонкие, неторопливые жесты?
Что это, блин, за мимикрия такая?
Ведь все равно, сколько ни пыжиться – халдеи и есть халдеи…
И ничем, никакими аристократичными манерами и благородными сединами их халдейство принципиально не отменяемо и не отмываемо.
…Уселись.
Он заказал кружку легкого светлого пива, я, чтоб не идти на понижение градуса, – стаканчик сингл молта, безо льда, естественно.
И клубный сэндвич с тунцом.
Самое оно в сложившейся ситуации.
Сидим молчим.
Я очередную сигарету прикуриваю. Наконец он не выдерживает.
– Я, – говорит, – вычислил, над чем ты сейчас работаешь, Дэн. В смысле, что это за таинственная местная командировка, куда тебя наш главный отправил, от прочей рутины освободив. Завидую, чего уж там…
Так, думаю.
Значит, по ходу, все-таки придется жестить.
Этот – не остановится.
– И? – спрашиваю.
Он усмехается, берет мою пачку крепкого «Парламента», задумчиво вертит в руках.
Потом брезгливо отбрасывает в сторону, достает из кармана тонкий элегантный «Милд Севен».
Распечатывает.
Закуривает.
Сидим дымим.
– Да вот, – ухмыляется, – я тут решил тоже порыть немного в этом направлении. Самостоятельно, на свой страх и риск. Картинка, признаюсь, складывается любопытная…
– То есть? – поднимаю левую бровь домиком и машу рукой пробегающему мимо официанту. – Чашечку кофе, пожалуйста. Двойной эспрессо, по крепости, а не по объему. Прямо сейчас, до сэндвича.
– Хочешь понять, насколько я глубоко залез, старый? – догадывается.
– И это тоже, – киваю.
Он понимающе хмыкает.
В его систему координат такая пробивка вполне укладывается.
– Хорошо, – соглашается, – будем играть в открытую. К тому же карты все одно у тебя на руках. Начальник, он всегда прав. А если не прав – смотри вышеизложенное…
Я жму плечами.
Это – не мудрость, это – глупость.
Мы оба это прекрасно понимаем, и руководствоваться этой хренью ни он, ни я по этой жизни отнюдь не собираемся.
Обычная ритуальная формула, ничего более.
– Значит, так, – говорит уже серьезнее, возя кончиком полупогасшей сигареты по дну пока что почти идеально чистой хрустальной пепельницы, – что у меня есть. Бывшая жена не последнего человека в медиа-мире, пребывающая с ним в фактическом, но юридически не оформленном разводе, попадает в аварию. С человеческими жертвами. И тут не так уж и важно, кто кого обгонял и кто кого подрезал. Потому как дамочка весьма известна в стрит-рейсерских кругах Москвы в качестве крутой нелегальной гонщицы. Что-то там такое даже выигрывала, я в этих полукриминальных примочках не слишком сильно рублю. Да и какая разница, в конце-то концов? И в этот раз она тоже была, как они говорят, «на трассе», или «в челлендже». Гонка в тот день имела место быть, совершенно точно. И она в ней не просто участвовала, а даже лидировала на первых этапах. Я проверял в Интернете, там эти идиоты даже состав участников не потерли. Сопляки. Мажоры малолетние. Если прижать организаторов как следует, сдадут любую инфу, которая нам только может потребоваться. Ну да это – неважно…
Я делаю первый глоток из принесенной официантом чашечки крепчайшего эспрессо, закуриваю очередную сигарету, лениво интересуюсь:
– А что тогда важно, по-твоему?
Он морщится.
– Не пробивай меня, Дэн, не надо. Мы с тобой в конце-концов с универа друг друга знаем. Я когда-нибудь тебе дуру гнал?
Я успокоительно поднимаю ему навстречу открытую ладонь.
– Не напрягайся, – говорю. – Это я так, для связки слов. Продолжай, пожалуйста…
Он одобрительно хмыкает.
Думает, что одержал первую победу.
Идиот.
– Так вот, – продолжает, – это все не важно. Куда интереснее дальнейшее. Следствие неожиданно приходит к выводу, что дамочка шла по трассе без превышения скорости. И это во время нелегальной уличной гонки, в которой здоровые мужики таблетки жрут горстями, чтобы не блевать от перегрузок! И что ее кто-то якобы подрезал. Даже, типа, вмятина небольшая от столкновения осталась. Подрезавший причем, скотина такая, естественно, скрылся с места происшествия! И, гад такой, ни подтверждать, ни опровергать причину аварии, само собой, не собирается. То есть – все в порядке, имеет место быть тривиальный несчастный случай. С кем не бывает. Дело, естественно, готовят к закрытию. С соблюдением всех юридических формальностей, разумеется…
– А что, – усмехаюсь, – если все так в действительности и было, как ты только что нарисовал? И подрезали, и превышение скорости не доказуемо, и несчастный случай?
– Самому-то, – морщится, – не смешно?!
Я опять жму плечами.
Официант ставит на стол кружку пива и виски, извиняется, что сэндвич пока не готов.
Любопытно, конечно, что такого сложного в приготовлении элементарного сэндвича, то есть по-русски говоря, бутерброда? Просто не раз замечал, что их временами дольше, чем, скажем, тот же фирменный стейк готовят.
Причем – далеко не только в этом богоугодном заведении.
Впрочем, сейчас это все совершенно не важно, разумеется…
Кир одним глотком ополовинивает кружку и сразу же просит повторить.
Официант кивает.
Я осторожно делаю маленький глоток вискарика, катаю янтарную жидкость по небу и языку, глотаю, запиваю из специального стаканчика с ледяной родниковой водой, которую в правильных местах обязательно подают к этому сорту молта.
– Да всякое, – говорю, – бывает. Я дело смотрел, сам понимаешь. Доказать иное непросто, ой как непросто будет. По документам, по крайней мере, все – чище не бывает, увы. Такая вот фигня, Кир, получается…
– А зачем, – фыркает, – нам с тобой что-то кому-то доказывать? Мы что, юристы или прокуроры какие что ли?! Факты есть, в цепочку их свести легко, так? Цепочка как версия в журналистском расследовании выглядит вполне логичной, так? А богатых и сильных в нашей стране, сам знаешь, никто не любит, так что на чьей стороне будут симпатии публики тоже не сложно догадаться. А дальше – наше дело прокукарекать, а там – хоть и не рассветай. Работа выполнена, гонорары получены. А имя на этой истории можно сделать – совершенно запросто. Причем серьезное имя. Например, как тебе такая версия, что погибший, возможно, был любовником недоразведенной дамочки, а? И, скажем, бывший муж их жестко ревновал, красиво?!
– А он что, – давлюсь очередным глоточком виски, – действительно был ее любовником?!!
– Да мне-то откуда знать?! – морщится раздраженно. – Я что, свечку держал что ли? Или совсем долбанусь и начну искать тех, кто держал? И какая, в принципе, читателям разница?! Был, не был. Может, они вообще впервые друг друга увидели, к делу-то это какое отношение имеет?! Напишем «по слухам», или «по словам хорошего знакомого гонщицы, пожелавшего остаться неизвестным», да и все дела. Версия-то красивая. Поверят, как пить дать поверят…
Я только башкой мотаю от внутреннего потрясения.
– Нормально, – говорю, – ты мыслишь…
Допиваю виски, делаю знак официанту, что хочу повторить.
Тот снова кивает.
– Да уж неплохо, – скромно соглашается Кирилл. – Там и еще, думаю, можно много жареного накопать, если хорошо постараться. Не материал получится, а конфетка. На таких себе в нашей профессии имена и делают.
Вот, вздыхаю про себя, за что я как раз и ненавижу «нашу профессию».
Но вслух говорю нечто совершенно противоположное.
– То есть, – спрашиваю, – ты предлагаешь порезвиться на недоказанных и скорее всего принципиально недоказуемых фактах? Возможно, сломать жизнь вполне себе достойным людям? И все это ради одного-единственного материала под имя?!
– А что, – интересуется, – из этой темы еще чего интересное выжать можно? Ты про этого медийщика что, что-то накопал такое? Ну там, типа того, что он с Кремлем работает? И жену свою бывшую чуть ли не через самый верх отмазывает? Через главного, да? Я, честно говоря, слышал что-то подобное. Ну так это еще лучше! Можно сделать не материал, а целую серию! Прицепить сюда же аварию с сыном министра обороны, сделать конкретную социалку насчет тех, кому «все дозволено»! Обалденно!!! А аварию этой дуры богатой использовать исключительно как прелюдию, как затравку! Дэн, ты – гений, блядь, как я сам-то до такого не додумался?!
Я снова закуриваю.
– Скажи, Кир, – спрашиваю, – а ты и вправду совсем-совсем ничего не боишься?
Он снисходительно улыбается.
– А чего тут бояться-то? – говорит. – С криминалом наш фигурант вроде как не связан, я пробивал. Интеллектуал с баблом, которое исключительно на собственных мозгах заработал. Самое сладкое, что только может быть в подобного рода ситуации. Да, даже если он и связан с чем-то таким, нам-то чего бояться? Сейчас не дикие девяностые, сейчас журналистов не валят. Он еще нам сам и охрану выделит, чтобы на него ничего такого лишнего не подумали. Сам понимаешь. Фигура почти что публичная, ему дополнительные обвинения ни к чему. Еще и деньги предлагать будет, причем, мне кажется, что немаленькие. Тут главное не пережать с самого начала. Ладно, старый, ты посиди тут немного, я до сортира добегу, а то пиво вместо головы что-то прямо в мочевой пузырь ударило…
– Хорошо, – жму плечами, – беги, разумеется…
И, как только он уходит, сразу же поднимаюсь сам и киваю официанту.
– Ты тут за вещами последи немного, а то нам с приятелем что-то приспичило. И посчитай нас заодно, вдруг убегать придется, твоего сандвича так и не дождавшись. Дела, понимаешь…
А потом, перед тем как зайти в туалет, сую сотку грина седовласому гардеробщику.
– Слышь, отец, – говорю, – ты тут проследи, чтобы в сортир за нами никто не нырнул, о’кей?
Тот только усмехается понимающе.
– Что, – спрашивает, – разнюхаться что ли решили? Не рановато?
– А тебе-то, – удивляюсь, – что за дело?
– Да нет, нет, – выставляет вперед руки, – вообще никакого. Так, черт за язык дернул. Прослежу, конечно, в самом лучшем виде-с…
– Ну-ну, – хмыкаю и захожу в сортир.
Кирилл все еще упирается сильной желтой струей в белую стенку писсуара, и я вполсилы бью его головой о кафельную стенку.
Так, чтобы, ни приведи господи, не потерял сознания.
Напугать большей частью, ничего более.
А то у меня к нему еще и разговор пока что имеется.
Но он, неожиданно, в момент удара что-то чувствует, удивленно вскидывает голову и, со всей дури приложившись о бледно-розовый кафель носом, медленно, как в кино, сползает на пол.
Кровь, моча, размывающая грязь с подошв модных, немного узконосых ботинок.
Самопроизвольно сползшие до колен стильные бледно-голубые джинсы с нечаянно расстегнувшимся брезентовым ремешком.
Все смешалось в доме Облонских.
Тьфу ты, бля, гадость какая…
Кажется, чутка перестарался, думаю.
И, еще немного поразмыслив, добавляю ему пару раз с ноги, целясь по тем местам, где скорее больно и обидно, чем опасно для его, блин, драгоценного для меня в настоящий момент здоровья и сознания.
Так чтобы парень еще некоторое время не расслаблялся, а пребывал в необходимом для разговора тонусе.
Но он и не расслабляется.
Только быстро-быстро перебирая скользящими по им же обоссанному полу ножками, забивается в самый угол и смотрит оттуда – до смерти испуганно, затравленно и вопросительно.
Придется разъяснять.
Бить, по-моему, уже достаточно.
Достаю из кармана штанов сигарету, хлопаю по другим в поисках зажигалки.