И делаю паузу.
Не потому, что я вот прям так и решил.
Типа, по сюжету положено.
А просто потому, что сказать мне ей в этой ситуации, в принципе, – особо-то и нечего.
А котенок тем временем перестает вылизываться, прыгает мне на штанину и по ней, как по дереву, заползает на коленки. Обнюхивает карманы джинсов, потом мои ладони, потом вздыхает, сворачивается клубочком и делает вид, что засыпает.
Вот только кончик хвоста у него при этом предательски и совершенно по-хулигански подергивается.
Вот ведь зараза мелкая, думаю, и начинаю машинально почесывать у него за ухом. Мелкая зараза тут же перестает делать вид, что спит, переворачивается на спину и кусает меня за пальцы.
Я хмыкаю.
– Ну что, – говорю, – будем решать с тобой с похоронами?
– А что тут решать, – жмет плечами Инга, – вы же и так все за меня решили. Сделаю, как сказали. Действительно, не одна я в теме, в конце-то концов. А с совестью своей потом уже буду разбираться, одна, самостоятельно. И там уж – как получится.
– Почему это, – удивляюсь, – одна? Вместе решали, значит, вместе и отвечать придется. Нормальное, в принципе-то, явление.
– Ну уж нет, Дэн, – вздыхает. – Тут даже и не рассчитывай, тут не поможете. Есть вещи, за которые приходится отвечать только самому, наедине с собой. И тут, понимаешь, мальчик, уже совсем не важно, какими были привходящие обстоятельства.
Я киваю.
Она права.
Тысячу раз права, ничего не поделаешь.
Мы молчим.
Она курит, я задумчиво и машинально играю с совершенно уже разбушлатившимся котенком, устроившим форменную охоту за моими пальцами, рукавами свитера, торчащим из кармана штанов краешком носового платка и, наконец, собственным длинным, абсолютно голым, кремового цвета хвостом.
Ну да ладно…
Разговор, в принципе, закончен.
Миссия выполнена, больше мне здесь делать нечего.
Сейчас покурю да поеду, думаю.
Доберусь до дома, включу компьютер, войду в интернет, посмотрю, что в мире происходило за время моего там, в этом самом мире, отсутствия. Почту проверю опять-таки, а то там наверняка уже ящик совсем на хрен переполнился.
А потом приму душ и залезу под одеяло, трещины в потолке рассматривать.
Самое что ни на есть любимое в последнее время ночное занятие.
– А что у вас, кстати, с той твоей девушкой случилось, с Лидой, кажется? – спрашивает Инга, тщательно затушивая окурок сигареты о стенки переполненной пепельницы. – Вы ведь с ней расстались, да? А почему?
Я опять хмыкаю, чешу кончик носа, беру котенка на руки и целую его в бархатный умный лобик.
После чего аккуратно опускаю на пол.
Беги, брат.
Он все понимает и, хотя ему еще явно очень хочется поиграть, трется о мои джинсы и неторопливо, с достоинством удаляется.
Нда, думаю…
Парню всего-то от силы месяца три будет, а он уже настолько умнее и тактичнее доброй половины моих знакомых, не к ночи они будь помянуты…
И что это за жизнь такая, сцуко, нелепая да абсурдная у вас, Данила Андреевич, получается?
– С Лидой мы не расстались, – лезу в пачку за сигаретой, потом мучительно начинаю повсюду искать хоть какую-нибудь зажигалку.
Сначала смотрю на столике, поднимая то одну, то другую лежащую на нем хреновину.
Ни фига.
Потом хлопаю себя изо всех сил по всем имеющимся в наличии карманам.
Роюсь в сумке.
Словом, веду себя крайне тревожно и неоправданно беспокойно, пока Инга, наконец, не бросает в меня своей пластиковой дешевкой и я все-таки кое-как от нее не прикуриваю.
– Лида от меня просто ушла, – говорю, наконец-таки выпуская струйку ароматного сиреневого дыма, – а это в отличие от «расстались», как ты понимаешь, действие совершенно одностороннее.
Инга пристально и тяжело смотрит мне прямо в глаза.
Я, хоть и с трудом, но все-таки как-то этот металлический взгляд выдерживаю.
Ей бы такими взглядами коней каких с Ярославки прессовать, – просто цены бы не было. Любой фестлайн их общака знаменитого проломила бы на раз к чертовой матери.
Она криво усмехается, отбирает у меня и медленно тушит дотлевшую до самых кончиков пальцев сигарету.
– Не гони, – морщится, – Дэн. От таких, как ты и мой Глеб, просто так не уходят, если вы сами этого не позволяете.
Я тихонько улыбаюсь и отрицательно мотаю головой.
– Ты, – говорю, – все-таки тоже не смешивай. С Али вы расстались, и, уверен, что это было хоть и глупое, но обоюдное решение. А Лида от меня именно что ушла, разные вещи, не находишь? Хотя, как потом выяснилось, это было как раз-таки очень даже и правильное действие, направленное исключительно на благо нашего с ней маленького и на фиг никому не нужного сообщества. Иначе бы мы, похоже, до сих пор друг друга мучили.
Инга поднимает домиком левую бровь, чешет кончик носа.
А я опять замечаю для себя, что именно это телодвижение мне не раз доводилось наблюдать, только в исполнении ее бывшего мужа.
– Ну а все-таки, почему? – спрашивает.
Я вздыхаю.
– Да все просто, – говорю. – Помнишь, как меня в драке гопота питерская поломала? Ну, когда я в больнице лежал и все не знали, буду я когда-нибудь из-за переломанного позвоночника своими ногами ходить или придется пожизненно на инвалидной коляске раскатывать?
Она кивает.
– Помню, разумеется, – кривится. – Такое разве когда забудешь? Ты ведь нам с Глебом все-таки не чужой.
Я тоже киваю, в ответ.
– Ну вот, – продолжаю, затягиваясь, – она ведь меня тогда, по сути, и выходила. Вместе с Глебом твоим, кстати. За что я ему до сих пор считаю себя по гроб жизни обязанным. Врачей искала, в том числе и через родителей своих. Там связи такие, что, боюсь, даже Али позавидует. Массажистов, психологов. Специалистов по спортивной медицине. А потом, когда я встал и пошел, вдруг выяснилось, что мы оба друг другу ну совершенно не интересны. Разве что в постели, но этого ведь явно недостаточно. А так…
Я тушу сигарету, потягиваюсь. Она молчит.
– А так, – продолжаю, – вообще ничего общего. Кроме моей благодарности и ее какой-то привязанности. Нет, конечно, могло бы чего-нибудь получиться, чего уж там. Если б у нас с ней было время и хотя бы немного терпения. Но ни того ни другого у нас, как выяснилось, и не было…
Вздыхаю, закуриваю.
Инга продолжает молчать и думать о чем-то своем.
Наверное, о Глебе.
А и – по фиг.
Мне тоже когда-то нужно выговариваться, я же живой человек, в конце концов, а не самодвижущаяся машина для решения чужих проблем.
– Так и жили, – продолжаю, скривившись, как после лимона, – вроде как бы и вместе, а на самом деле глубочайшим образом порознь. Время от времени залезая в общую постель с вполне себе низменной целью немного потрахаться. Это-то у нас как раз хорошо получалось, чего уж там. А потом нам ее родители сдуру подарили поездку в Куршевель на Новый год. Вот только я туда не смог отправиться из-за работы. Да и не сильно я люблю, если честно, такие компании. А она от скуки решила прокатиться, ну и встретила там этого своего нынешнего молодого олигарха. Такая вот, в сущности, простая и вполне себе банальная история.
Инга кривится, подливает в свой стакан еще виски из бутылки.
– А наша жизнь, Данька, – отхлебывает, – вообще очень банальная штука, с какой только стороны ни посмотри. И ты, я так понимаю, с тех пор один, да? И живешь, наверное, в пустой родительской квартире, так? Они же у тебя вроде где-то в загранке трудятся?
– В Испании, – киваю. – Отец там представителем работает. Ну и, я так понимаю, сам не теряется. Крутит там что-то такое с местной недвижимостью.
– Знакомо, – кривится Инга, – знаю я такой типаж. Там попосредничает, тут нужных человечков сведет, срубит слегонца комиссионные. Курочка по зернышку, как говорится. Да и хрен с ним, с этим твоим родителем, не мне его судить. Сам-то про себя что думаешь?
– А что мне тут думать-то? – удивляюсь. – У меня вроде как все нормально. Универ два года назад закончил, причем особо не запариваясь. От аспирантуры отказался, бикоз не интересно ни фига. Живу себе, по сторонам тихонько осматриваюсь. На работе тоже вроде все в порядке, без проблем каких-то особенных. Сейчас на Игоря – помнишь его? – месте сижу, редактором отдела информации. С деньгами, конечно, хотелось бы получше. Но кое-что есть, и мне этого кое-чего пока что вполне хватает. Да и в общем-то грех жаловаться. В моем возрасте пятерку грин в месяц мало кто имеет, к тому же вбелую, и еще с хорошими перспективами.
Она снова кривит большой, четко очерченный рот, морщит высокий чистый лоб и болезненно усмехается.
– Да я, – говорит, – в принципе, вижу, что все у тебя более или менее. И даже внутренне готова поверить, что все не более-менее, а прямо-таки очень даже и хорошо. Вот только ты мне скажи тогда, откуда у тебя такая тоска-то в глазах, а, мальчик?
И подливает мне в стакан еще виски, который я почему-то машинально выпиваю.
И, только допив до конца, давлюсь и фыркаю.
– А ты, – спрашиваю в ответ, – хоть раз нормального человека, у которого хотя бы время от времени не появляется эта вот самая тоска в глазах, видела?
Она тихо смеется.
– Нет, – говорит, – не видела. Только обычно это проявляется чуть попозже, годам эдак хотя бы к тридцати. А не в твоем счастливом постпубертатном периоде.
Теперь смеемся уже вместе, и я снова закуриваю.
– Гляжу, ты ничего, – говорю, отсмеявшись, оценивающе, – держишься.
Она снова усмехается.
– А я не держусь, – отвечает, – Данька. Я – живу. Точнее, продолжаю жить. Потому как если бы я просто тупо пыталась держаться, я бы уже, наверное, в окно выпрыгнула.
Я киваю.
– Согласен, – говорю, – так и надо. Ну тогда давай я еще одну дорожку пройду, сигаретку выкурю да и поеду. Устал а то, сцуко, – просто смертельно…
– Давай, – жмет плечами. – Я в порядке, за меня можешь не беспокоиться. И порошок, если хочешь, можешь с собой забрать. Мне он, похоже, без надобности. Сейчас посижу еще немного перед телевизором да спать завалюсь. Буду высвобождать организм сном и временем от действия этих чертовых успокоительных. Деньги-то, кстати, есть, от гайцов, если что, откупаться? Ты же вроде как выпивши.
Машу рукой.
– Ты что, забыла? – смеюсь. – У меня на такой случай всегда в бардачке антиполицай, а в кармане редакционное удостоверение. Прорвусь. А концентрацию, алкоголем нарушенную, я сейчас как раз «первым» и подправлю. Не сильно, ибо это, я так думаю, не за чем. Но при всем при том – до вполне себе нормальной кондиции.
Она кивает.
– И правда, – жмет плечами, – забыла, что ты у нас волк ротационных машин. Причем с именем. Насчет порошка, кстати, ты, волк, так и не ответил. Заберешь?
Я отрицательно качаю башней.
– Нет, – говорю. – А зачем? Ссыпь его куда-нибудь да заныкай до послезавтра. Нюхать я его сегодня уже точно не буду. А послезавтра, после похорон, мы почти наверняка все сюда к вам припремся. Всей старой компанией. И Патлатого помянуть, и за твое счастливое избавление остограмиться. То, что тебя просили никуда и никому не показываться, я так понимаю, на старую банду все равно ни фига не распространяется. Там людей, которым нельзя доверять, нет просто по определению. И вот тогда вот он, этот самый порошок проклятый, нам всем совершенно точно может понадобиться.
Инга вздыхает.
– Так, значит, – спрашивает, – когда вас ждать, в субботу вечером?
– Угу, – киваю, – если всей бандой, то не раньше. Так – если только кто по отдельности навестит, сама понимаешь. А вот чтоб всем вместе – это только послезавтра скорее всего получится…
Она снова кивает, зевает и снова улыбается.
– Ну что ж, – говорит, – буду ждать. Вот только имейте в виду – без Глеба лучше даже на порог не показывайтесь.
– Ты что, – кручу пальцем у виска, – совсем что ли, мать, мозгов лишилась? А кто, как ты думаешь, нас во всей этой фигне организовывает? У тебя что, есть какие-то другие кандидатуры на лидерство вот в этой самой, вполне себе идиотской, но при этом совершенно конкретной ситуации?
…Когда я ухожу, они меня провожают вдвоем: Инга и вновь появившийся в гостиной тот самый кремовый хулиганистый котенок с очень мудрыми и совершенно не детскими сине-зелеными глазами.
Я им машу рукой, а они просто стоят и меня разглядывают.
И даже головы у них почему-то при этом наклонены в одну и ту же сторону.
Глава 9
Глава 10
Не потому, что я вот прям так и решил.
Типа, по сюжету положено.
А просто потому, что сказать мне ей в этой ситуации, в принципе, – особо-то и нечего.
А котенок тем временем перестает вылизываться, прыгает мне на штанину и по ней, как по дереву, заползает на коленки. Обнюхивает карманы джинсов, потом мои ладони, потом вздыхает, сворачивается клубочком и делает вид, что засыпает.
Вот только кончик хвоста у него при этом предательски и совершенно по-хулигански подергивается.
Вот ведь зараза мелкая, думаю, и начинаю машинально почесывать у него за ухом. Мелкая зараза тут же перестает делать вид, что спит, переворачивается на спину и кусает меня за пальцы.
Я хмыкаю.
– Ну что, – говорю, – будем решать с тобой с похоронами?
– А что тут решать, – жмет плечами Инга, – вы же и так все за меня решили. Сделаю, как сказали. Действительно, не одна я в теме, в конце-то концов. А с совестью своей потом уже буду разбираться, одна, самостоятельно. И там уж – как получится.
– Почему это, – удивляюсь, – одна? Вместе решали, значит, вместе и отвечать придется. Нормальное, в принципе-то, явление.
– Ну уж нет, Дэн, – вздыхает. – Тут даже и не рассчитывай, тут не поможете. Есть вещи, за которые приходится отвечать только самому, наедине с собой. И тут, понимаешь, мальчик, уже совсем не важно, какими были привходящие обстоятельства.
Я киваю.
Она права.
Тысячу раз права, ничего не поделаешь.
Мы молчим.
Она курит, я задумчиво и машинально играю с совершенно уже разбушлатившимся котенком, устроившим форменную охоту за моими пальцами, рукавами свитера, торчащим из кармана штанов краешком носового платка и, наконец, собственным длинным, абсолютно голым, кремового цвета хвостом.
Ну да ладно…
Разговор, в принципе, закончен.
Миссия выполнена, больше мне здесь делать нечего.
Сейчас покурю да поеду, думаю.
Доберусь до дома, включу компьютер, войду в интернет, посмотрю, что в мире происходило за время моего там, в этом самом мире, отсутствия. Почту проверю опять-таки, а то там наверняка уже ящик совсем на хрен переполнился.
А потом приму душ и залезу под одеяло, трещины в потолке рассматривать.
Самое что ни на есть любимое в последнее время ночное занятие.
– А что у вас, кстати, с той твоей девушкой случилось, с Лидой, кажется? – спрашивает Инга, тщательно затушивая окурок сигареты о стенки переполненной пепельницы. – Вы ведь с ней расстались, да? А почему?
Я опять хмыкаю, чешу кончик носа, беру котенка на руки и целую его в бархатный умный лобик.
После чего аккуратно опускаю на пол.
Беги, брат.
Он все понимает и, хотя ему еще явно очень хочется поиграть, трется о мои джинсы и неторопливо, с достоинством удаляется.
Нда, думаю…
Парню всего-то от силы месяца три будет, а он уже настолько умнее и тактичнее доброй половины моих знакомых, не к ночи они будь помянуты…
И что это за жизнь такая, сцуко, нелепая да абсурдная у вас, Данила Андреевич, получается?
– С Лидой мы не расстались, – лезу в пачку за сигаретой, потом мучительно начинаю повсюду искать хоть какую-нибудь зажигалку.
Сначала смотрю на столике, поднимая то одну, то другую лежащую на нем хреновину.
Ни фига.
Потом хлопаю себя изо всех сил по всем имеющимся в наличии карманам.
Роюсь в сумке.
Словом, веду себя крайне тревожно и неоправданно беспокойно, пока Инга, наконец, не бросает в меня своей пластиковой дешевкой и я все-таки кое-как от нее не прикуриваю.
– Лида от меня просто ушла, – говорю, наконец-таки выпуская струйку ароматного сиреневого дыма, – а это в отличие от «расстались», как ты понимаешь, действие совершенно одностороннее.
Инга пристально и тяжело смотрит мне прямо в глаза.
Я, хоть и с трудом, но все-таки как-то этот металлический взгляд выдерживаю.
Ей бы такими взглядами коней каких с Ярославки прессовать, – просто цены бы не было. Любой фестлайн их общака знаменитого проломила бы на раз к чертовой матери.
Она криво усмехается, отбирает у меня и медленно тушит дотлевшую до самых кончиков пальцев сигарету.
– Не гони, – морщится, – Дэн. От таких, как ты и мой Глеб, просто так не уходят, если вы сами этого не позволяете.
Я тихонько улыбаюсь и отрицательно мотаю головой.
– Ты, – говорю, – все-таки тоже не смешивай. С Али вы расстались, и, уверен, что это было хоть и глупое, но обоюдное решение. А Лида от меня именно что ушла, разные вещи, не находишь? Хотя, как потом выяснилось, это было как раз-таки очень даже и правильное действие, направленное исключительно на благо нашего с ней маленького и на фиг никому не нужного сообщества. Иначе бы мы, похоже, до сих пор друг друга мучили.
Инга поднимает домиком левую бровь, чешет кончик носа.
А я опять замечаю для себя, что именно это телодвижение мне не раз доводилось наблюдать, только в исполнении ее бывшего мужа.
– Ну а все-таки, почему? – спрашивает.
Я вздыхаю.
– Да все просто, – говорю. – Помнишь, как меня в драке гопота питерская поломала? Ну, когда я в больнице лежал и все не знали, буду я когда-нибудь из-за переломанного позвоночника своими ногами ходить или придется пожизненно на инвалидной коляске раскатывать?
Она кивает.
– Помню, разумеется, – кривится. – Такое разве когда забудешь? Ты ведь нам с Глебом все-таки не чужой.
Я тоже киваю, в ответ.
– Ну вот, – продолжаю, затягиваясь, – она ведь меня тогда, по сути, и выходила. Вместе с Глебом твоим, кстати. За что я ему до сих пор считаю себя по гроб жизни обязанным. Врачей искала, в том числе и через родителей своих. Там связи такие, что, боюсь, даже Али позавидует. Массажистов, психологов. Специалистов по спортивной медицине. А потом, когда я встал и пошел, вдруг выяснилось, что мы оба друг другу ну совершенно не интересны. Разве что в постели, но этого ведь явно недостаточно. А так…
Я тушу сигарету, потягиваюсь. Она молчит.
– А так, – продолжаю, – вообще ничего общего. Кроме моей благодарности и ее какой-то привязанности. Нет, конечно, могло бы чего-нибудь получиться, чего уж там. Если б у нас с ней было время и хотя бы немного терпения. Но ни того ни другого у нас, как выяснилось, и не было…
Вздыхаю, закуриваю.
Инга продолжает молчать и думать о чем-то своем.
Наверное, о Глебе.
А и – по фиг.
Мне тоже когда-то нужно выговариваться, я же живой человек, в конце концов, а не самодвижущаяся машина для решения чужих проблем.
– Так и жили, – продолжаю, скривившись, как после лимона, – вроде как бы и вместе, а на самом деле глубочайшим образом порознь. Время от времени залезая в общую постель с вполне себе низменной целью немного потрахаться. Это-то у нас как раз хорошо получалось, чего уж там. А потом нам ее родители сдуру подарили поездку в Куршевель на Новый год. Вот только я туда не смог отправиться из-за работы. Да и не сильно я люблю, если честно, такие компании. А она от скуки решила прокатиться, ну и встретила там этого своего нынешнего молодого олигарха. Такая вот, в сущности, простая и вполне себе банальная история.
Инга кривится, подливает в свой стакан еще виски из бутылки.
– А наша жизнь, Данька, – отхлебывает, – вообще очень банальная штука, с какой только стороны ни посмотри. И ты, я так понимаю, с тех пор один, да? И живешь, наверное, в пустой родительской квартире, так? Они же у тебя вроде где-то в загранке трудятся?
– В Испании, – киваю. – Отец там представителем работает. Ну и, я так понимаю, сам не теряется. Крутит там что-то такое с местной недвижимостью.
– Знакомо, – кривится Инга, – знаю я такой типаж. Там попосредничает, тут нужных человечков сведет, срубит слегонца комиссионные. Курочка по зернышку, как говорится. Да и хрен с ним, с этим твоим родителем, не мне его судить. Сам-то про себя что думаешь?
– А что мне тут думать-то? – удивляюсь. – У меня вроде как все нормально. Универ два года назад закончил, причем особо не запариваясь. От аспирантуры отказался, бикоз не интересно ни фига. Живу себе, по сторонам тихонько осматриваюсь. На работе тоже вроде все в порядке, без проблем каких-то особенных. Сейчас на Игоря – помнишь его? – месте сижу, редактором отдела информации. С деньгами, конечно, хотелось бы получше. Но кое-что есть, и мне этого кое-чего пока что вполне хватает. Да и в общем-то грех жаловаться. В моем возрасте пятерку грин в месяц мало кто имеет, к тому же вбелую, и еще с хорошими перспективами.
Она снова кривит большой, четко очерченный рот, морщит высокий чистый лоб и болезненно усмехается.
– Да я, – говорит, – в принципе, вижу, что все у тебя более или менее. И даже внутренне готова поверить, что все не более-менее, а прямо-таки очень даже и хорошо. Вот только ты мне скажи тогда, откуда у тебя такая тоска-то в глазах, а, мальчик?
И подливает мне в стакан еще виски, который я почему-то машинально выпиваю.
И, только допив до конца, давлюсь и фыркаю.
– А ты, – спрашиваю в ответ, – хоть раз нормального человека, у которого хотя бы время от времени не появляется эта вот самая тоска в глазах, видела?
Она тихо смеется.
– Нет, – говорит, – не видела. Только обычно это проявляется чуть попозже, годам эдак хотя бы к тридцати. А не в твоем счастливом постпубертатном периоде.
Теперь смеемся уже вместе, и я снова закуриваю.
– Гляжу, ты ничего, – говорю, отсмеявшись, оценивающе, – держишься.
Она снова усмехается.
– А я не держусь, – отвечает, – Данька. Я – живу. Точнее, продолжаю жить. Потому как если бы я просто тупо пыталась держаться, я бы уже, наверное, в окно выпрыгнула.
Я киваю.
– Согласен, – говорю, – так и надо. Ну тогда давай я еще одну дорожку пройду, сигаретку выкурю да и поеду. Устал а то, сцуко, – просто смертельно…
– Давай, – жмет плечами. – Я в порядке, за меня можешь не беспокоиться. И порошок, если хочешь, можешь с собой забрать. Мне он, похоже, без надобности. Сейчас посижу еще немного перед телевизором да спать завалюсь. Буду высвобождать организм сном и временем от действия этих чертовых успокоительных. Деньги-то, кстати, есть, от гайцов, если что, откупаться? Ты же вроде как выпивши.
Машу рукой.
– Ты что, забыла? – смеюсь. – У меня на такой случай всегда в бардачке антиполицай, а в кармане редакционное удостоверение. Прорвусь. А концентрацию, алкоголем нарушенную, я сейчас как раз «первым» и подправлю. Не сильно, ибо это, я так думаю, не за чем. Но при всем при том – до вполне себе нормальной кондиции.
Она кивает.
– И правда, – жмет плечами, – забыла, что ты у нас волк ротационных машин. Причем с именем. Насчет порошка, кстати, ты, волк, так и не ответил. Заберешь?
Я отрицательно качаю башней.
– Нет, – говорю. – А зачем? Ссыпь его куда-нибудь да заныкай до послезавтра. Нюхать я его сегодня уже точно не буду. А послезавтра, после похорон, мы почти наверняка все сюда к вам припремся. Всей старой компанией. И Патлатого помянуть, и за твое счастливое избавление остограмиться. То, что тебя просили никуда и никому не показываться, я так понимаю, на старую банду все равно ни фига не распространяется. Там людей, которым нельзя доверять, нет просто по определению. И вот тогда вот он, этот самый порошок проклятый, нам всем совершенно точно может понадобиться.
Инга вздыхает.
– Так, значит, – спрашивает, – когда вас ждать, в субботу вечером?
– Угу, – киваю, – если всей бандой, то не раньше. Так – если только кто по отдельности навестит, сама понимаешь. А вот чтоб всем вместе – это только послезавтра скорее всего получится…
Она снова кивает, зевает и снова улыбается.
– Ну что ж, – говорит, – буду ждать. Вот только имейте в виду – без Глеба лучше даже на порог не показывайтесь.
– Ты что, – кручу пальцем у виска, – совсем что ли, мать, мозгов лишилась? А кто, как ты думаешь, нас во всей этой фигне организовывает? У тебя что, есть какие-то другие кандидатуры на лидерство вот в этой самой, вполне себе идиотской, но при этом совершенно конкретной ситуации?
…Когда я ухожу, они меня провожают вдвоем: Инга и вновь появившийся в гостиной тот самый кремовый хулиганистый котенок с очень мудрыми и совершенно не детскими сине-зелеными глазами.
Я им машу рукой, а они просто стоят и меня разглядывают.
И даже головы у них почему-то при этом наклонены в одну и ту же сторону.
Глава 9
Когда я вышел из подъезда, то обнаружил, что на улице уже очень поздний вечер, фактически ночь.
Ну ни фига себе посидели, думаю.
Надо бы парням в паб позвонить, как они там, не совсем еще убились?
Если не совсем, то можно и подскочить, пообщаться.
Набрал сначала Гарри, потом Никитоса, результат один – абонент временно недоступен на фиг.
Угу.
Понятно.
Вздохнул, попробовал дозвониться Жеке, кое-как вроде получилось.
Хоть и с третьего раза.
– Привет, – говорю, – ты как там, живой?
– С трудом, – отвечает, – итить.
Голос, естественно, – пьянющий. В полную уматину, что называется.
– Ну, – улыбаюсь, – если живой, хоть и с трудом, то давай докладывай…
– А что тут докладывать? – удивляется. – Мажор в говнище нажрался, итить, его водила еле увез. Он же, сцуко, тяжелый, как Майк Тайсон, в таком состоянии. Никитоса я сам лично на себе до дома тащил, потом еще водки с ним пришлось прямо на кухне выпить.
– Чо, – смеюсь, – никак наговориться не могли что ли?
– Да-а-а, – тянет, – жилетка ему, понимаешь ли, итить, понадобилась. Ага, жилетка. Если б он еще говорить при этом хоть что-нибудь мог, тогда другое дело. А так только бормотал что-то по-своему. Итить. Но падать, сволочь, все равно почему-то не хотел, пока я ему еще грамм триста в глотку не влил. Ну и себе тоже пришлось вливать, соответственно.
– И чем закончилось? – любопытствую.
– Да чем эта хрень могла еще закончиться? – удивляется. – Приехал домой, люлей от матери огреб по полной. И за себя, и за своих друзей-алкашей, итить. Покурил на балконе да и спать завалился. Не успел уснуть, – тут ты звонишь. Вот и весь доклад, итить, блин, понимаешь, на фиг…
– Понятно, – хмыкаю, – и что, больше ничего занятного не было?
– Да нет, – зевает, – откуда? Мы когда приехали, все наши в пабе уже сидели, вся бригада. Вчерашний вынос мусора праздновали, итить. А тут мы – на сложнейших щщах и во вполне себе смурном состоянии. Вот и пришлось хлестать ускоренными темпами, чтобы парни лишних вопросов не задавали…
– Понятно, – вздыхаю, – тогда больше вопросов и у меня не имеется. Давай иди спи, завтра созвонимся.
– А я и так бы спал, – хамит, – если б, итить, ты сейчас не разбудил, непонятно за каким хреном.
– Но-но, – всхохатываю, – ты поговори еще мне тут в таком тоне. И тогда у тебя завтра щщи станут не только хорошенько помятыми с бодуна, но и вполне себе даже ничего так, чисто по-дружески отрихтованными…
Он в ответ только вздыхает:
– И на фиг только, я себе такую непростую и тревожную судьбу выбрал? Только сделаешь вроде что-то хорошее, так тебе тут же щщи рихтануть обещают. И кто ведь обещает-то, спрашивается? Твои же ближайшие друзья и, итить, на фиг, можно даже сказать, – боевые соратники, итить. Ладно, Дэн, не гони. Я и вправду спать пойду, а то завтра в институте семинары серьезные. А я не из вашего брата, не из мажоров, мне, итить, учиться, считай, почти что изо всех сил приходится.
– Ладно, – усмехаюсь, – и вправду иди спи давай. Завтра вечером созвонимся, перетрем если что. И еще… Ты давай за речью за своей следи. А то заебал уже с этим своим «итить»!
– Угу, – зевает, – слова-паразиты. Как прицепятся, так хрен отдерешь. Лады. Так и сделаем. Итить.
И – отключается.
Я жму плечами, сажусь в машину и набираю следующего абонента.
Он в отличие от предыдущего вполне себе бодр, и даже, что удивительно, трезв как самое распоследнее стеклышко.
– Привет, – говорю, – Али. Мы закончили.
Он хмыкает.
– Хоть одновременно?
Я морщусь.
– Да пошел ты, – шиплю, – со своими дурацкими подъебками! Еще раз такую хренотень пошутишь – и ищи дураков на стороне! Где травка погуще и трамваи пока что не разъездились. Москва – город, в принципе, немаленький, так какого хрена тогда, спрашивается, именно я твои проблемы решать должен?!
– Все, все, брат, – серьезнеет, – тормози. А то я тоже на взводе, сам понимаешь. Как там она, держится?
Я хмыкаю.
– Вот с этого вот, – говорю, – и надо было начинать, стос. А то, понимаешь, нашел оленя на севере.
Он молчит, ему явно не по себе, и я, чтобы не усугублять, немедленно начинаю отчитываться:
– Она в порядке. Настолько, насколько только возможно в такой ситуации. Сам все понимаешь, не маленький. Держится.
– Да-а-а, – тянет Глеб, – характер у нее правильный.
– Характер, что твоя сталь, – хмыкаю, – просто айрон мейден какая-то. Даже до порошка, который мне Гарри специально с собой дал, не дотронулась. Но уговорить ее не ездить на похороны Патлатого стоило мне немалой крови, как ты, опять-таки, сам, наверно, догадываешься…
Теперь молчу уже я.
А хмыкает он.
Нормальненькая такая обратка, думаю, получается.
– Ну, – говорит, – это-то как раз и понятно. С самого начала читалось. И то, что у тебя по-любому получится. И то, какой немаленькой кровью. Буду должен, не обсуждается. Что дальше-то было?
– Дальше? – жму плечами. – Дальше не было ничего особенного. Она нас ждет вечером в субботу, после похорон. Это – ее условие, при котором она не едет на кладбище. Всей старой бандой.
– Значит, так, – вздыхает.
– Значит, так! – режу. – Не обсуждается. Там и поговорите. Никуда не денетесь. Она сказала, что если без тебя придем, она нас даже на порог не пустит. И котов натравит, их у нее теперь целых пятеро. Такой моб, я тебе доложу! Если разъярятся как следует, с ними даже «юны» ни фига не справятся!
– Пятеро? – удивляется, но голос при этом у него явственно теплеет. – Инга что там, совсем с глузду съехала? Когда я уезжал, там вроде как только один под ногами всю дорогу путался.
Я прижигаю кончик сигареты от автомобильного прикуривателя, глубоко и со вкусом затягиваюсь, прижимая мобильный плечом к уху.
– Тот самый, – спрашиваю, – который тебя по всей вашей квартире гонял, когда ты на Ингу быковать начинал не по делу с его четырехлапой точки зрения?
Он опять хмыкает.
– Угу, – отвечает, – такой, блин, зверюга. Только ее и признавал, зараза, как бы я к нему ни подлизывался…
Я вздыхаю.
– Жизнь, – затягиваюсь, – оказывается, мой старший брат Али, штука вполне себе даже переменчивая. И такие фортеля выкидывает, что любой фокусник в цирке на хрен обзавидуется. Этот, как ты говоришь, «зверюга», умудрился после твоего отъезда так по тебе затосковать, что ему Инга кошку купила. Типа, чтоб совсем не офигел от этой жизни котяра. О дальнейшем, как говорится, можно только догадываться. Теперь там их пятеро: двое больших и трое маленьких. Маленькие мне, кстати, даже больше понравились, хотя они там жильцы вроде как временные. Подрастут и уедут по какому-нибудь новому адресу. Но та-а-акие барбосы, я тебе доложу. И расцветка обалденная, и глаза какие-то совершенно нездешние.
Глеб вздыхает.
– Значит, – говорит, – мне теперь еще в субботу с кучей котов знакомиться? И плюс, мало того, что я даже и не знаю, что самой Инге-то говорить, так еще и перед этой, блин, серой тварью оправдываться? Я старшего кота имею в виду, если ты не понимаешь.
– Да я, – усмехаюсь, – догадался уже, фигли там сложного. Можно подумать, что я его не видел никогда раньше. Серьезная, кстати, зверюга, непросто тебе с ним придется, я так думаю.
– Вот и я, – снова вздыхает, – о том же. Может, кстати, заскочешь? На чашку чая. Раскатаем пару дорожек, поговорим о суетности мироздания.
– Не, – мотаю головой, будто он может увидеть, – я, как минимум, до субботы на «чистом» уж как-нибудь перекантуюсь, даже без алкоголя обойтись попытаюсь. Хватит с моего организма пока этой гадости.
– Нда, – фыркает, – я вот, на самом деле, с утра тоже на эту тему усиленно размышляю. С самого твоего отъезда вообще ни фига не принимал, кроме кофе в совершенно нереальных количествах. Хотя выпить, врать не буду, хочется постоянно. Но вот с этой-то заразой мне как раз еще быстрее, чем с порошком, похоже, надо завязывать…
– А что так? – удивляюсь. – Ну, выпил бы кружку-другую пива, так хоть подотпустило бы…
Глеб сухо усмехается.
– Все, – говорит, – Данька. Выпил я, похоже, свою цистерну. Надо бы к врачам, конечно, пойти на обследование, но я и так, безо всяких докторов это чувствую. Хорошо еще, что когда пил, порошком сильно не злоупотреблял, через него и вышел вчера, не прибегая к капельнице.
– Вот так вот, значит, – жую нижнюю губу. – Насколько я тебя знаю – это уже решение.
– Решение, – подтверждает. – Ну ты как, подъедешь?
– Нет, – снова мотаю головой. – Я, пожалуй, все-таки домой, Глеб. Высплюсь хоть как следует. Да и завтра дел до фига, а у меня, я чувствую, даже одежда вся потом провоняла. Самому противно принюхиваться, что уж тут говорить про окружающих. Так что лучше уж я до дома. А там – в душ, и обязательно после душа застелю себе чистые простыни.
– Ну, может, – смеется в трубку, – это и правильно. Пока, Дэн! Бывай! Завтра созвонимся.
– Пока! – соглашаюсь и убираю трубку в сумку, куда-нибудь подальше.
А то еще ка-а-ак зазвонит…
А мне это сейчас, извините, словно серпом по самому что ни на есть мужскому достоинству.
Тушу сигарету, поворачиваю ключ в замке зажигания. Мигаю фарами охраннику, мол выпустишь?
Шкаф за витринным стеклом первого этажа медленно и серьезно кивает.
Типа – без проблем.
Ну а если без проблем, то значит – поехали.
…Добрался до дому, открыл дверь двумя поворотами ключа, включил свет в прихожей.
Пусто, холодно…
Бардак отсутствует только потому, что сегодня, как раз по графику, приходила тетя Шура, мамина домработница.
Надо ей, кстати, денег на продукты оставить да и на прочую коммуналку, типа квартплаты и газа с электричеством.
Она еще в прошлый раз просила.
Забыл, блин.
Как всегда.
Хорошо еще что зарплату ей родаки регулярно из Испании переводят, а то б послала она меня со всеми моими проблемами давно к чертовой матери. Заботятся, так сказать, то ли о квартире, то ли, блин, о ее наследнике.
Хотя, конечно, – скорее все-таки о квартире.
И это – правильно.
Наши с отцом отношения уже давно и окончательно разладились, а квартира-то их, не моя.
Папаша уже давно, кстати, грозился ее на сестренку малолетнюю переписать, которая сейчас в Испании вместе с ними проживает. Типа, чтобы «не поощрять человека, позорящего род и фамилию».
А я, если б не тетя Шура, убил бы эту чертову жилплощадь уже давно, к той самой непонятной матери.
Это как «добрый вечер», что называется.
С моими-то способностями…
…Прошел на кухню, поставил чайник.
Включил, убавив до минимума звук, картинку на закрепленном над столиком маленьком японском телевизоре.
Там какая-то музыкалка крутилась, похоже, что Би-2 свой новый клип демонстрировали.
В другое время, наверное, и пригляделся бы повнимательнее.
Сейчас – проехали.
Мне эти ребята, в общем-то, нравятся, да и общаются с нашим хулиганьем регулярно, опять-таки.
Просто сейчас – задачи другие.
Не до них.
А так – пусть себе бормочут, все не такая Арктика…
Открыл холодильник.
Нда, думаю.
Хорошо еще, что мне сегодня, после порошка, жрать явно не захочется, а то пришлось бы пиццу заказывать. И потом сходить с ума, с подведенным под самое горло желудком, в ожидании ленивого, как сама смерть, разносчика.
…Заварил чаю, разделся, суровым усилием воли заставил себя постоять какое-то время сначала под горячим, как кипяток, а потом под ледяным, как неизбежно надвигающаяся московская зима, душем, помыл голову, дисциплинированно переоделся в домашнее.
Наконец-то попил нормального – заварного, а не пакетного, чаю, окинул взглядом громоздящиеся книжные полки.
Нет, разумеется, все, что на них стоит, – давно прочитано.
Просто вдруг перечитать что-то захочется?
Не торопясь, со вкусом перелистывая знакомые страницы и вглядываясь в знакомые строки.
И – как это ни странно – каждый раз находя в них что-то новое, до этого не известное, не увиденное, не прочитанное.
Нет, вздыхаю.
Не сейчас.
И спать пока что не хочется.
И телевизор смотреть нет никакого настроения.
Ну прям просто беда какая-то.
Пошел в свою старую, «детскую» комнату, долго рылся по всем ящикам древнего, еще дедовского письменного стола, где где-то с месяц назад заныкал подаренный пакетик с отличной голландской гидропоникой.
Нашел, свернул джойнт, хлебнул прямо из горлышка ощутимую порцию ирландского виски, постелил себе для разнообразия в большой комнате, на диване. Не спеша выкурил косяк и уставился в потолок – разглядывать до боли знакомую геометрию трещин и вслушиваться в дребезжащее звяканье проходящих прямо под самым моим окном желто-красных московских трамваев.
С тем и уснул.
Что мне снилось в ту холодную и смертельно одинокую ночь, мне, слава богу, и не вспоминается.
Ну ни фига себе посидели, думаю.
Надо бы парням в паб позвонить, как они там, не совсем еще убились?
Если не совсем, то можно и подскочить, пообщаться.
Набрал сначала Гарри, потом Никитоса, результат один – абонент временно недоступен на фиг.
Угу.
Понятно.
Вздохнул, попробовал дозвониться Жеке, кое-как вроде получилось.
Хоть и с третьего раза.
– Привет, – говорю, – ты как там, живой?
– С трудом, – отвечает, – итить.
Голос, естественно, – пьянющий. В полную уматину, что называется.
– Ну, – улыбаюсь, – если живой, хоть и с трудом, то давай докладывай…
– А что тут докладывать? – удивляется. – Мажор в говнище нажрался, итить, его водила еле увез. Он же, сцуко, тяжелый, как Майк Тайсон, в таком состоянии. Никитоса я сам лично на себе до дома тащил, потом еще водки с ним пришлось прямо на кухне выпить.
– Чо, – смеюсь, – никак наговориться не могли что ли?
– Да-а-а, – тянет, – жилетка ему, понимаешь ли, итить, понадобилась. Ага, жилетка. Если б он еще говорить при этом хоть что-нибудь мог, тогда другое дело. А так только бормотал что-то по-своему. Итить. Но падать, сволочь, все равно почему-то не хотел, пока я ему еще грамм триста в глотку не влил. Ну и себе тоже пришлось вливать, соответственно.
– И чем закончилось? – любопытствую.
– Да чем эта хрень могла еще закончиться? – удивляется. – Приехал домой, люлей от матери огреб по полной. И за себя, и за своих друзей-алкашей, итить. Покурил на балконе да и спать завалился. Не успел уснуть, – тут ты звонишь. Вот и весь доклад, итить, блин, понимаешь, на фиг…
– Понятно, – хмыкаю, – и что, больше ничего занятного не было?
– Да нет, – зевает, – откуда? Мы когда приехали, все наши в пабе уже сидели, вся бригада. Вчерашний вынос мусора праздновали, итить. А тут мы – на сложнейших щщах и во вполне себе смурном состоянии. Вот и пришлось хлестать ускоренными темпами, чтобы парни лишних вопросов не задавали…
– Понятно, – вздыхаю, – тогда больше вопросов и у меня не имеется. Давай иди спи, завтра созвонимся.
– А я и так бы спал, – хамит, – если б, итить, ты сейчас не разбудил, непонятно за каким хреном.
– Но-но, – всхохатываю, – ты поговори еще мне тут в таком тоне. И тогда у тебя завтра щщи станут не только хорошенько помятыми с бодуна, но и вполне себе даже ничего так, чисто по-дружески отрихтованными…
Он в ответ только вздыхает:
– И на фиг только, я себе такую непростую и тревожную судьбу выбрал? Только сделаешь вроде что-то хорошее, так тебе тут же щщи рихтануть обещают. И кто ведь обещает-то, спрашивается? Твои же ближайшие друзья и, итить, на фиг, можно даже сказать, – боевые соратники, итить. Ладно, Дэн, не гони. Я и вправду спать пойду, а то завтра в институте семинары серьезные. А я не из вашего брата, не из мажоров, мне, итить, учиться, считай, почти что изо всех сил приходится.
– Ладно, – усмехаюсь, – и вправду иди спи давай. Завтра вечером созвонимся, перетрем если что. И еще… Ты давай за речью за своей следи. А то заебал уже с этим своим «итить»!
– Угу, – зевает, – слова-паразиты. Как прицепятся, так хрен отдерешь. Лады. Так и сделаем. Итить.
И – отключается.
Я жму плечами, сажусь в машину и набираю следующего абонента.
Он в отличие от предыдущего вполне себе бодр, и даже, что удивительно, трезв как самое распоследнее стеклышко.
– Привет, – говорю, – Али. Мы закончили.
Он хмыкает.
– Хоть одновременно?
Я морщусь.
– Да пошел ты, – шиплю, – со своими дурацкими подъебками! Еще раз такую хренотень пошутишь – и ищи дураков на стороне! Где травка погуще и трамваи пока что не разъездились. Москва – город, в принципе, немаленький, так какого хрена тогда, спрашивается, именно я твои проблемы решать должен?!
– Все, все, брат, – серьезнеет, – тормози. А то я тоже на взводе, сам понимаешь. Как там она, держится?
Я хмыкаю.
– Вот с этого вот, – говорю, – и надо было начинать, стос. А то, понимаешь, нашел оленя на севере.
Он молчит, ему явно не по себе, и я, чтобы не усугублять, немедленно начинаю отчитываться:
– Она в порядке. Настолько, насколько только возможно в такой ситуации. Сам все понимаешь, не маленький. Держится.
– Да-а-а, – тянет Глеб, – характер у нее правильный.
– Характер, что твоя сталь, – хмыкаю, – просто айрон мейден какая-то. Даже до порошка, который мне Гарри специально с собой дал, не дотронулась. Но уговорить ее не ездить на похороны Патлатого стоило мне немалой крови, как ты, опять-таки, сам, наверно, догадываешься…
Теперь молчу уже я.
А хмыкает он.
Нормальненькая такая обратка, думаю, получается.
– Ну, – говорит, – это-то как раз и понятно. С самого начала читалось. И то, что у тебя по-любому получится. И то, какой немаленькой кровью. Буду должен, не обсуждается. Что дальше-то было?
– Дальше? – жму плечами. – Дальше не было ничего особенного. Она нас ждет вечером в субботу, после похорон. Это – ее условие, при котором она не едет на кладбище. Всей старой бандой.
– Значит, так, – вздыхает.
– Значит, так! – режу. – Не обсуждается. Там и поговорите. Никуда не денетесь. Она сказала, что если без тебя придем, она нас даже на порог не пустит. И котов натравит, их у нее теперь целых пятеро. Такой моб, я тебе доложу! Если разъярятся как следует, с ними даже «юны» ни фига не справятся!
– Пятеро? – удивляется, но голос при этом у него явственно теплеет. – Инга что там, совсем с глузду съехала? Когда я уезжал, там вроде как только один под ногами всю дорогу путался.
Я прижигаю кончик сигареты от автомобильного прикуривателя, глубоко и со вкусом затягиваюсь, прижимая мобильный плечом к уху.
– Тот самый, – спрашиваю, – который тебя по всей вашей квартире гонял, когда ты на Ингу быковать начинал не по делу с его четырехлапой точки зрения?
Он опять хмыкает.
– Угу, – отвечает, – такой, блин, зверюга. Только ее и признавал, зараза, как бы я к нему ни подлизывался…
Я вздыхаю.
– Жизнь, – затягиваюсь, – оказывается, мой старший брат Али, штука вполне себе даже переменчивая. И такие фортеля выкидывает, что любой фокусник в цирке на хрен обзавидуется. Этот, как ты говоришь, «зверюга», умудрился после твоего отъезда так по тебе затосковать, что ему Инга кошку купила. Типа, чтоб совсем не офигел от этой жизни котяра. О дальнейшем, как говорится, можно только догадываться. Теперь там их пятеро: двое больших и трое маленьких. Маленькие мне, кстати, даже больше понравились, хотя они там жильцы вроде как временные. Подрастут и уедут по какому-нибудь новому адресу. Но та-а-акие барбосы, я тебе доложу. И расцветка обалденная, и глаза какие-то совершенно нездешние.
Глеб вздыхает.
– Значит, – говорит, – мне теперь еще в субботу с кучей котов знакомиться? И плюс, мало того, что я даже и не знаю, что самой Инге-то говорить, так еще и перед этой, блин, серой тварью оправдываться? Я старшего кота имею в виду, если ты не понимаешь.
– Да я, – усмехаюсь, – догадался уже, фигли там сложного. Можно подумать, что я его не видел никогда раньше. Серьезная, кстати, зверюга, непросто тебе с ним придется, я так думаю.
– Вот и я, – снова вздыхает, – о том же. Может, кстати, заскочешь? На чашку чая. Раскатаем пару дорожек, поговорим о суетности мироздания.
– Не, – мотаю головой, будто он может увидеть, – я, как минимум, до субботы на «чистом» уж как-нибудь перекантуюсь, даже без алкоголя обойтись попытаюсь. Хватит с моего организма пока этой гадости.
– Нда, – фыркает, – я вот, на самом деле, с утра тоже на эту тему усиленно размышляю. С самого твоего отъезда вообще ни фига не принимал, кроме кофе в совершенно нереальных количествах. Хотя выпить, врать не буду, хочется постоянно. Но вот с этой-то заразой мне как раз еще быстрее, чем с порошком, похоже, надо завязывать…
– А что так? – удивляюсь. – Ну, выпил бы кружку-другую пива, так хоть подотпустило бы…
Глеб сухо усмехается.
– Все, – говорит, – Данька. Выпил я, похоже, свою цистерну. Надо бы к врачам, конечно, пойти на обследование, но я и так, безо всяких докторов это чувствую. Хорошо еще, что когда пил, порошком сильно не злоупотреблял, через него и вышел вчера, не прибегая к капельнице.
– Вот так вот, значит, – жую нижнюю губу. – Насколько я тебя знаю – это уже решение.
– Решение, – подтверждает. – Ну ты как, подъедешь?
– Нет, – снова мотаю головой. – Я, пожалуй, все-таки домой, Глеб. Высплюсь хоть как следует. Да и завтра дел до фига, а у меня, я чувствую, даже одежда вся потом провоняла. Самому противно принюхиваться, что уж тут говорить про окружающих. Так что лучше уж я до дома. А там – в душ, и обязательно после душа застелю себе чистые простыни.
– Ну, может, – смеется в трубку, – это и правильно. Пока, Дэн! Бывай! Завтра созвонимся.
– Пока! – соглашаюсь и убираю трубку в сумку, куда-нибудь подальше.
А то еще ка-а-ак зазвонит…
А мне это сейчас, извините, словно серпом по самому что ни на есть мужскому достоинству.
Тушу сигарету, поворачиваю ключ в замке зажигания. Мигаю фарами охраннику, мол выпустишь?
Шкаф за витринным стеклом первого этажа медленно и серьезно кивает.
Типа – без проблем.
Ну а если без проблем, то значит – поехали.
…Добрался до дому, открыл дверь двумя поворотами ключа, включил свет в прихожей.
Пусто, холодно…
Бардак отсутствует только потому, что сегодня, как раз по графику, приходила тетя Шура, мамина домработница.
Надо ей, кстати, денег на продукты оставить да и на прочую коммуналку, типа квартплаты и газа с электричеством.
Она еще в прошлый раз просила.
Забыл, блин.
Как всегда.
Хорошо еще что зарплату ей родаки регулярно из Испании переводят, а то б послала она меня со всеми моими проблемами давно к чертовой матери. Заботятся, так сказать, то ли о квартире, то ли, блин, о ее наследнике.
Хотя, конечно, – скорее все-таки о квартире.
И это – правильно.
Наши с отцом отношения уже давно и окончательно разладились, а квартира-то их, не моя.
Папаша уже давно, кстати, грозился ее на сестренку малолетнюю переписать, которая сейчас в Испании вместе с ними проживает. Типа, чтобы «не поощрять человека, позорящего род и фамилию».
А я, если б не тетя Шура, убил бы эту чертову жилплощадь уже давно, к той самой непонятной матери.
Это как «добрый вечер», что называется.
С моими-то способностями…
…Прошел на кухню, поставил чайник.
Включил, убавив до минимума звук, картинку на закрепленном над столиком маленьком японском телевизоре.
Там какая-то музыкалка крутилась, похоже, что Би-2 свой новый клип демонстрировали.
В другое время, наверное, и пригляделся бы повнимательнее.
Сейчас – проехали.
Мне эти ребята, в общем-то, нравятся, да и общаются с нашим хулиганьем регулярно, опять-таки.
Просто сейчас – задачи другие.
Не до них.
А так – пусть себе бормочут, все не такая Арктика…
Открыл холодильник.
Нда, думаю.
Хорошо еще, что мне сегодня, после порошка, жрать явно не захочется, а то пришлось бы пиццу заказывать. И потом сходить с ума, с подведенным под самое горло желудком, в ожидании ленивого, как сама смерть, разносчика.
…Заварил чаю, разделся, суровым усилием воли заставил себя постоять какое-то время сначала под горячим, как кипяток, а потом под ледяным, как неизбежно надвигающаяся московская зима, душем, помыл голову, дисциплинированно переоделся в домашнее.
Наконец-то попил нормального – заварного, а не пакетного, чаю, окинул взглядом громоздящиеся книжные полки.
Нет, разумеется, все, что на них стоит, – давно прочитано.
Просто вдруг перечитать что-то захочется?
Не торопясь, со вкусом перелистывая знакомые страницы и вглядываясь в знакомые строки.
И – как это ни странно – каждый раз находя в них что-то новое, до этого не известное, не увиденное, не прочитанное.
Нет, вздыхаю.
Не сейчас.
И спать пока что не хочется.
И телевизор смотреть нет никакого настроения.
Ну прям просто беда какая-то.
Пошел в свою старую, «детскую» комнату, долго рылся по всем ящикам древнего, еще дедовского письменного стола, где где-то с месяц назад заныкал подаренный пакетик с отличной голландской гидропоникой.
Нашел, свернул джойнт, хлебнул прямо из горлышка ощутимую порцию ирландского виски, постелил себе для разнообразия в большой комнате, на диване. Не спеша выкурил косяк и уставился в потолок – разглядывать до боли знакомую геометрию трещин и вслушиваться в дребезжащее звяканье проходящих прямо под самым моим окном желто-красных московских трамваев.
С тем и уснул.
Что мне снилось в ту холодную и смертельно одинокую ночь, мне, слава богу, и не вспоминается.
Глава 10
А вот утро получилось – неожиданно бодрое, энергичное, и если б не это доставшее по самые гланды дерьмо, лившееся на мою несчастную башню изо всех возможных щелей, я бы даже сказал, – праздничное.
То ли правду говорят, что трава реально мозги чистит и помои из психики выгоняет, то ли просто уже очень давно так рано утром не просыпался.
То ли правду говорят, что трава реально мозги чистит и помои из психики выгоняет, то ли просто уже очень давно так рано утром не просыпался.