– Ты, – говорю, прикуривая и лениво разгоняя дым ладошкой, – только одну ошибку сделал, Кирилл. Когда решил, что тот, кому в твоем дурацком сценарии предрешено сыграть роль ревнивца-рогоносца-взяткодателя-отмазывальщика, совершенно беззащитен. «Интеллектуал при бабках», говоришь?! «Самое сладкое»?! Ну-ну. Про какие-то нравственные барьеры, которые обязан иметь даже человек нашей профессии, я говорить тут тебе не буду, ибо без толку. Не поймешь. Если тебе эту нотацию читать начинать, так ты даже в сам предмет лекции не въедешь. Поэтому буду с тобой говорить на доступном тебе языке и излагать только голые факты. Остальное и сам додумаешь, не маленький. Согласен?! – резко и зло повышаю голос.
На таких, как это мурло, обычно действует безотказно…
Он испуганно кивает, и я удовлетворенно затягиваюсь.
– Так вот, – выдыхаю дым. – Ты ведь, придурок, решил, что я под этого мужика рою и прикинул, как мне на хвост упасть поудачнее, чтобы и дело свое сделать и с руководством не посраться по полной программе?! Правильно мне проблема видится?! Так дело было?! Ну давай рожай, пока я тебе опять табло не поправил!!!
Он опять кивает, сипит:
– Правильно…
Удивительно, но у него даже взгляд потихоньку светлеть начинает.
Он что, уже больше не боится?!
– Ну так ты, как в таких случаях говорят, совершил системную ошибку, дружок, – усмехаюсь. – Я там не рыл, я там, наоборот прикрывал этого самого мужика от представителей, как ты выражаешься, «нашей профессии». По просьбе нашего с тобой главного редактора, тут ты, согласен, совершенно правильно догадался. А вот кто об этом «железного Игоря» мог попросить, даже мне, старичок, в голову прийти не может. И, как я прикидываю, ни мне, ни тебе на эту тему лучше вообще не заморачиваться. Спать лучше будем.
Выкидываю окурок, он шипит в моче, я морщусь.
Он непроизвольно дергается, но продолжает слушать.
Причем внимательно.
– Но уровень этих людей, в принципе, – вздыхаю, – наверное, не то что мне, но даже и тебе, тупому обсосу, должен быть понятен, смекаешь? Я-то об этом сообразил сразу же, как только увидел, какие люди и с какими погонами и удостоверениями с ментами общались по поводу этого несчастного случая, прямо на месте происшествия. Так что если не хочешь, как минимум, сменить профессию и поменять место жительства, держись от этой истории подальше, дружок. Москва – город опасный, сам понимаешь. И непредсказуемый. А еще лучше – беги ты от этих фактов, которые то ли выяснил, то ли сам себе напридумывал, а самое главное – от людей, которые за этими фактами стоят, прямо впереди собственного визга.
…Он дослушивает мой монолог, и в конце последнего предложения презрительно сплевывает, прямо на оскверненный его выделениями когда-то белоснежный и стерильный кафельный пол.
– Сигаретой, – спрашивает, – не угостишь? А то мои там, на столике остались…
Я киваю, лезу в пачку, достаю оттуда сигарету, прикуриваю, аккуратно передаю ему, старательно мониторя ситуацию.
Так, на всякий случай.
Мало ли что ему в голову взбредет?
Еще, не приведи господи, и в драку полезет. А я уже на взводе, адреналин бушует, могу сдури и добить.
А это – галимый криминал.
Оно мне надо?
Да и людям, которым я сейчас помогаю, такое «решение проблемы» насрет в полный рост.
И – прямо на голову.
То, как он быстро собрался, ему только в плюс, я так думаю.
– А что, все это просто так сказать нельзя было? – затягивается. – Обязательно нужно было нос мне ломать и ребра, похоже, калечить?! Или ты считаешь, что я настолько тупой, что после этой инфы полез бы туда дальше, рога себе обламывать?!
На самом-то деле – мне просто хотелось его опиздюлить.
Очень хотелось.
Аж зубы сводило.
Наказать.
Даже не его, а себя в его лице.
За то, что позволил столько лет водить себя за нос этому конченому во всех смыслах этого слова ублюдку.
О, господи!
А ведь он мне – даже совершенно искренне нравился.
И приятельствовали мы с ним еще с универа, когда я, после года академки на курс младше вынужденно перевелся. Даже в газету нашу его только после того, как я Игорю словечко замолвил, взяли.
Ну и не идиот я после этого?!
Убил бы, прямо сейчас, на месте, аж до боли в ушах хочется.
Но говорю я ему, разумеется, нечто совершенно противоположное.
– А я, – усмехаюсь максимально криво, – как раз о твоем здоровье и беспокоился. Потому как в этой жизни, как выясняется, чуть больше тебя пока что понимаю. А ты мне вроде как не чужой. Ты уверен, что после того, как ты эту тему рыть начал, тебя никто не мониторит, нет?! Вот и я не уверен. А так – вот тебе и выход, дружок. В виде больничного листа, полученного на вполне законных основаниях. Известный журналист крепко избит незнакомыми и не установленными милицией хулиганами, въезжаешь? Бывает. И на тебя рукой махнут, и мне спокойней. Потому как любой другой выход – это, в первую очередь, доклад непосредственному начальству. Сечешь фишку, какими неприятностями для нас с тобой это могло бы закончиться?
Он еще раз шмыгает разбитым носом, отбрасывает докуренную до самого фильтра сигарету.
– Спасибо, – говорит на полном серьезе, – я не прорубил, сдуру. Был не прав. Зато сейчас понимаю, почему ты редактор ключевого отдела, а я всего лишь спецкор. А раньше – завидовал…
Я только головой качаю.
Не в этом дело, думаю.
Просто ни один вменяемый начальник таких, как ты к власти и на пушечный выстрел не подпустит.
Потому как – себе дороже.
Да и ладно бы только себе.
Это какой же пиздец был бы в этой жизни, если б у власти было достаточное количество вот таких «честных и крепких профессионалов без слабостей и вредных привычек»?
…Он, охая и аккуратно держась за кафельную стенку, медленно и со скрипом поднимается.
Натягивает мокрые штаны, пытается брезгливо отряхнуться.
– Ты, – говорит, – иди, Дэн. Я теперь тут еще долго себя в порядок приводить буду, похоже…
– Хорошо, – киваю, – я расплачусь и предупрежу Игоря, что видел тебя избитым и отправил домой. Твою сумку оставлю у гардеробщика, он же и вызовет такси. Езжай отлеживайся, и пока все не закончится, даже на улицу старайся пореже выходить. Так, на всякий случай…
– Я понял, – кивает серьезно, – так и сделаю. Главный ругаться не будет?
– Да что, – делаю удивленное лицо, – он не мужик что ли? Все будет в лучшем виде, не беспокойся.
…Игорю я, разумеется, все обязательно расскажу.
Таких уродов в профессии, какой бы блядской эта самая профессия ни была, – оставлять нельзя.
Если, разумеется, хочешь сохранить хотя бы крупицу самоуважения.
Закон.
Говорят ведь, что «правильные» столичные шлюхи крепко бьют, а то и уродуют до неузнаваемости тех своих «коллег», кто сдуру выходит на службу с «профессиональными заболеваниями».
И – даже не из каких-то прагматических соображений, а просто потому, что «так положено».
А мы, четвертая, прости господи, власть, чем хуже?
Так что как только он выздоровеет и у Инги все устаканится, – мальчика обязательно подставят.
По полной программе.
Уж в этом-то я, зная Игоря не первый год, – ну нисколечко не сомневаюсь.
Причем подставят на чем-то, что совершенно никак не связано ни со мной, ни с этим нашим разговором в сортире.
Ни в коем случае!
А зачем?
Существует миллион других вполне себе даже симпатичных возможностей.
Подставить нашего брата, если ты знаешь редакционные механизмы, – как два пальца об асфальт.
На чем угодно, хоть на той же левой «джинсе», как у нас завуалировано называют скрытую рекламу в журналистском тексте. На которую любое вменяемое редакционное начальство, если профи не переходит определенную грань, склонно смотреть хоть и слегка искоса, но все-таки с понимающей улыбочкой и сквозь пальцы.
В отличие, скажем, от рекламных отделов, где вообще не понимают, как можно печатать названия каких-либо брендов, не испросив с них для начала совсем немножечко денег.
До анекдотов доходит.
Как-нибудь попозже могу рассказать пару-тройку случаев.
Сейчас не до этого.
А мальчику через знакомых просто предложат такую сумму, что он не сможет устоять, а потом демонстративно поймают за руку.
И уволят с занесением в «черные списки».
Невеселая, надо признать, ситуация.
Но иначе не получается.
Впрочем – это уже не мои проблемы, а его собственные.
Жила-была девочка – сама виновата, что называется...
…Выхожу из туалета и первое, с чем сталкиваюсь, ехидный и ожидающий чего-то взгляд гардеробщика.
– Что, – спрашивает, – задолжал тебе парнишка немного?
– А тебе-то, отец, – удивляюсь в ответ, – от этого что за радость?!
Он выжидательно смотрит, потом небрежно поднимает правую руку и трет указательным и средним пальцами.
– Да так, – говорит, – господь делиться вроде как велел. А то тут у нас как раз отделение милиции неподалеку почему-то располагается…
Я сначала слегонца теряюсь, но потом – прихожу в себя.
Ну и ни хрена себе тут у них порядочки, думаю.
Не знал, не знал…
Я даже не пытаюсь справиться с очередным адреналиновым выбросом.
Наоборот.
Очень даже вовремя некоторые вещи в нашей жизни случаются, я почему-то так думаю…
Ухмыляюсь, пододвигаюсь поближе, перегибаюсь через стойку и, сгребая ладонями лацканы его роскошного служебного пиджачка с помпезными серебряными галунами, совсем немного приподнимаю старого пердуна над холодным и гладким, как скользкий осенний лед, мраморным полом пустующего коридора сего достойного заведения.
Даже секьюрити куда-то слились.
Типа, покурить вышли.
Я, кстати, так понимаю, что он же их и отослал, чтобы со мной разговаривать было удобнее.
В моих глазах сейчас, чувствую, концентрируется вся жизненная мудрость, воспитанная беспредельными уличными акциями времен моей беспокойной и бестолковой районной юности.
И вся наработанная и воспитанием, и происхождением суровая классовая ненависть, – к этому непрерывно пытающемуся меня поиметь бесчисленному и неистребимому халдейскому племени.
Хоть дустом их, сцуко, трави, как тараканов.
Все равно выживут.
И нас переживут, по-любому.
Как это ни печально…
– Ты, отец, – спрашиваю максимально ласково, – точно ничего не попутал? Или я мало тебе деньжат на жизнь подкинул? Или ты, хрен старый, почему-то решил, что с тривиальным мелким бандосом дело имеешь?!
Он хрипит, багровеет, задыхается, хватается ладошками за мои рычаги, потом понимает тупую и беспощадную бессмысленность происходящего с ним процесса.
В том смысле, что денег он больше точно не получит.
А вот неприятности, кажется, – только начинаются…
– А-а… о-о… да-а нет, – хрипит, – доста-а-аточно. А-а-атпусти-ите-е-е… пажа-а-алста-а…
Я его отпускаю, он падает на колени, потом слегка приходит в себя и поднимает в мою сторону мутнющие от пережитого глаза пожилого, вечно унижаемого, хорошо побитого жизнью и крепко пьющего человека.
Как-то они не очень сочетаются, эти глаза, с другими деталями его, прости господи, имиджа…
– Хотелось бы, – мотая из стороны в сторону башкой, говорит честно, – конечно, большей суммы. Хотя бы немного. Но вы были достаточно убедительны, молодой человек. А теперь уходите побыстрее, прошу вас, пожалуйста. Потому что сейчас охрана подойдет. А судя по вашему настрою и боевой подготовке, мне тут совсем не нужны никакие неприятности.
Я ухмыляюсь.
– О как, – говорю, – у нас, оказывается, речь-то поставлена. Филфак, не иначе. Или еще что гуманитарное. В прошлой жизни. Тем лучше. Приятно иметь дело с образованным и понимающим жизнь человеком. Так ведь?
Он кивает.
– Не совсем филфак, – говорит, пытаясь привести в порядок дыхание. – Но, в принципе, вы недалеки от истины…
О, блин, думаю, господи…
– Не парься, отец, – усмехаюсь максимально доброжелательно, – мне они тоже не нужны. Неприятности, в смысле. А денег я тебе сейчас дам, пусть и не столько, на сколько ты рассчитывал. И ты мне их – отработаешь, ты уж мне поверь…
Он кивает, но ничего не говорит в ответ. Перебить, что ли, боится, думаю?
– По полной программе, – продолжаю, – отработаешь. Хотя она, эта программа, в принципе, не такая уж и сложная. Во-первых, ты вызовешь такси для моего собеседника. Во-вторых, присмотришь за его сумкой, пока он в вашем сортире себя в порядок приводить будет. В-третьих, поможешь ему покинуть ваше заведение незамеченным. А то он у нас персонаж в медиа-мире известный, можно сказать, уважаемый, и не хрен ему тут, по второразрядным кабакам, свою таблицу светить в таком непотребном виде. В бледно-фиолетовом. Ну и, наконец, – можешь не беспокоиться, у нас тут не разборки были. Просто объяснил человеку, что к чужим женам нужно относиться с подобающим уважением. И все дела. Понял?
Достаю из кармана бумажник, выковыриваю оттуда две пятьсотрублевки, аккуратно кладу на гардеробную стойку в пределах его зрения.
Он, кстати, за время моего монолога, уже успел подняться на ноги, пригладить растрепавшиеся волосы, разделить безукоризненный пробор, и вид, соответственно, имел уже почти что презентабельный.
– Отчего же не понять, – говорит, косясь на пятихатки, предельно елейным и подобострастным голосом, – все-с понимаем-с и все сделаем-с в лучшем виде, молодой господин, вы уж не беспокойтесь.
Я аж чуть не икнул от удивления.
– Слушай, – спрашиваю, – отец, а у тебя дети есть?
– А как же, – кивает с достоинством, и даже некоторой гордостью. – Трое. Дочку недавно замуж выдал. Старший сын барменом в «Национале» работает. А младший сейчас в Академии госуправления учится, собирается в начальники выбиться, вроде вас, уважаемый...
Я усмехаюсь и закуриваю очередную, уже бессчетную за это дурацкое утро сигарету.
– Вот этого-то, бать, – вздыхаю, – я больше всего в последнее время почему-то и боюсь. Даже сегодня, представь себе, уже однажды пугался, причем до дрожи в коленях. И ничего с собой поделать не могу, то есть вообще, ты представляешь?
Стряхиваю пепельный столбик с сигареты прямо на блистающий безукоризненной чистотой мраморный пол и так и ухожу, оставляя его в состоянии полного и безоговорочного недоумения…
Глава 13
На таких, как это мурло, обычно действует безотказно…
Он испуганно кивает, и я удовлетворенно затягиваюсь.
– Так вот, – выдыхаю дым. – Ты ведь, придурок, решил, что я под этого мужика рою и прикинул, как мне на хвост упасть поудачнее, чтобы и дело свое сделать и с руководством не посраться по полной программе?! Правильно мне проблема видится?! Так дело было?! Ну давай рожай, пока я тебе опять табло не поправил!!!
Он опять кивает, сипит:
– Правильно…
Удивительно, но у него даже взгляд потихоньку светлеть начинает.
Он что, уже больше не боится?!
– Ну так ты, как в таких случаях говорят, совершил системную ошибку, дружок, – усмехаюсь. – Я там не рыл, я там, наоборот прикрывал этого самого мужика от представителей, как ты выражаешься, «нашей профессии». По просьбе нашего с тобой главного редактора, тут ты, согласен, совершенно правильно догадался. А вот кто об этом «железного Игоря» мог попросить, даже мне, старичок, в голову прийти не может. И, как я прикидываю, ни мне, ни тебе на эту тему лучше вообще не заморачиваться. Спать лучше будем.
Выкидываю окурок, он шипит в моче, я морщусь.
Он непроизвольно дергается, но продолжает слушать.
Причем внимательно.
– Но уровень этих людей, в принципе, – вздыхаю, – наверное, не то что мне, но даже и тебе, тупому обсосу, должен быть понятен, смекаешь? Я-то об этом сообразил сразу же, как только увидел, какие люди и с какими погонами и удостоверениями с ментами общались по поводу этого несчастного случая, прямо на месте происшествия. Так что если не хочешь, как минимум, сменить профессию и поменять место жительства, держись от этой истории подальше, дружок. Москва – город опасный, сам понимаешь. И непредсказуемый. А еще лучше – беги ты от этих фактов, которые то ли выяснил, то ли сам себе напридумывал, а самое главное – от людей, которые за этими фактами стоят, прямо впереди собственного визга.
…Он дослушивает мой монолог, и в конце последнего предложения презрительно сплевывает, прямо на оскверненный его выделениями когда-то белоснежный и стерильный кафельный пол.
– Сигаретой, – спрашивает, – не угостишь? А то мои там, на столике остались…
Я киваю, лезу в пачку, достаю оттуда сигарету, прикуриваю, аккуратно передаю ему, старательно мониторя ситуацию.
Так, на всякий случай.
Мало ли что ему в голову взбредет?
Еще, не приведи господи, и в драку полезет. А я уже на взводе, адреналин бушует, могу сдури и добить.
А это – галимый криминал.
Оно мне надо?
Да и людям, которым я сейчас помогаю, такое «решение проблемы» насрет в полный рост.
И – прямо на голову.
То, как он быстро собрался, ему только в плюс, я так думаю.
– А что, все это просто так сказать нельзя было? – затягивается. – Обязательно нужно было нос мне ломать и ребра, похоже, калечить?! Или ты считаешь, что я настолько тупой, что после этой инфы полез бы туда дальше, рога себе обламывать?!
На самом-то деле – мне просто хотелось его опиздюлить.
Очень хотелось.
Аж зубы сводило.
Наказать.
Даже не его, а себя в его лице.
За то, что позволил столько лет водить себя за нос этому конченому во всех смыслах этого слова ублюдку.
О, господи!
А ведь он мне – даже совершенно искренне нравился.
И приятельствовали мы с ним еще с универа, когда я, после года академки на курс младше вынужденно перевелся. Даже в газету нашу его только после того, как я Игорю словечко замолвил, взяли.
Ну и не идиот я после этого?!
Убил бы, прямо сейчас, на месте, аж до боли в ушах хочется.
Но говорю я ему, разумеется, нечто совершенно противоположное.
– А я, – усмехаюсь максимально криво, – как раз о твоем здоровье и беспокоился. Потому как в этой жизни, как выясняется, чуть больше тебя пока что понимаю. А ты мне вроде как не чужой. Ты уверен, что после того, как ты эту тему рыть начал, тебя никто не мониторит, нет?! Вот и я не уверен. А так – вот тебе и выход, дружок. В виде больничного листа, полученного на вполне законных основаниях. Известный журналист крепко избит незнакомыми и не установленными милицией хулиганами, въезжаешь? Бывает. И на тебя рукой махнут, и мне спокойней. Потому как любой другой выход – это, в первую очередь, доклад непосредственному начальству. Сечешь фишку, какими неприятностями для нас с тобой это могло бы закончиться?
Он еще раз шмыгает разбитым носом, отбрасывает докуренную до самого фильтра сигарету.
– Спасибо, – говорит на полном серьезе, – я не прорубил, сдуру. Был не прав. Зато сейчас понимаю, почему ты редактор ключевого отдела, а я всего лишь спецкор. А раньше – завидовал…
Я только головой качаю.
Не в этом дело, думаю.
Просто ни один вменяемый начальник таких, как ты к власти и на пушечный выстрел не подпустит.
Потому как – себе дороже.
Да и ладно бы только себе.
Это какой же пиздец был бы в этой жизни, если б у власти было достаточное количество вот таких «честных и крепких профессионалов без слабостей и вредных привычек»?
…Он, охая и аккуратно держась за кафельную стенку, медленно и со скрипом поднимается.
Натягивает мокрые штаны, пытается брезгливо отряхнуться.
– Ты, – говорит, – иди, Дэн. Я теперь тут еще долго себя в порядок приводить буду, похоже…
– Хорошо, – киваю, – я расплачусь и предупрежу Игоря, что видел тебя избитым и отправил домой. Твою сумку оставлю у гардеробщика, он же и вызовет такси. Езжай отлеживайся, и пока все не закончится, даже на улицу старайся пореже выходить. Так, на всякий случай…
– Я понял, – кивает серьезно, – так и сделаю. Главный ругаться не будет?
– Да что, – делаю удивленное лицо, – он не мужик что ли? Все будет в лучшем виде, не беспокойся.
…Игорю я, разумеется, все обязательно расскажу.
Таких уродов в профессии, какой бы блядской эта самая профессия ни была, – оставлять нельзя.
Если, разумеется, хочешь сохранить хотя бы крупицу самоуважения.
Закон.
Говорят ведь, что «правильные» столичные шлюхи крепко бьют, а то и уродуют до неузнаваемости тех своих «коллег», кто сдуру выходит на службу с «профессиональными заболеваниями».
И – даже не из каких-то прагматических соображений, а просто потому, что «так положено».
А мы, четвертая, прости господи, власть, чем хуже?
Так что как только он выздоровеет и у Инги все устаканится, – мальчика обязательно подставят.
По полной программе.
Уж в этом-то я, зная Игоря не первый год, – ну нисколечко не сомневаюсь.
Причем подставят на чем-то, что совершенно никак не связано ни со мной, ни с этим нашим разговором в сортире.
Ни в коем случае!
А зачем?
Существует миллион других вполне себе даже симпатичных возможностей.
Подставить нашего брата, если ты знаешь редакционные механизмы, – как два пальца об асфальт.
На чем угодно, хоть на той же левой «джинсе», как у нас завуалировано называют скрытую рекламу в журналистском тексте. На которую любое вменяемое редакционное начальство, если профи не переходит определенную грань, склонно смотреть хоть и слегка искоса, но все-таки с понимающей улыбочкой и сквозь пальцы.
В отличие, скажем, от рекламных отделов, где вообще не понимают, как можно печатать названия каких-либо брендов, не испросив с них для начала совсем немножечко денег.
До анекдотов доходит.
Как-нибудь попозже могу рассказать пару-тройку случаев.
Сейчас не до этого.
А мальчику через знакомых просто предложат такую сумму, что он не сможет устоять, а потом демонстративно поймают за руку.
И уволят с занесением в «черные списки».
Невеселая, надо признать, ситуация.
Но иначе не получается.
Впрочем – это уже не мои проблемы, а его собственные.
Жила-была девочка – сама виновата, что называется...
…Выхожу из туалета и первое, с чем сталкиваюсь, ехидный и ожидающий чего-то взгляд гардеробщика.
– Что, – спрашивает, – задолжал тебе парнишка немного?
– А тебе-то, отец, – удивляюсь в ответ, – от этого что за радость?!
Он выжидательно смотрит, потом небрежно поднимает правую руку и трет указательным и средним пальцами.
– Да так, – говорит, – господь делиться вроде как велел. А то тут у нас как раз отделение милиции неподалеку почему-то располагается…
Я сначала слегонца теряюсь, но потом – прихожу в себя.
Ну и ни хрена себе тут у них порядочки, думаю.
Не знал, не знал…
Я даже не пытаюсь справиться с очередным адреналиновым выбросом.
Наоборот.
Очень даже вовремя некоторые вещи в нашей жизни случаются, я почему-то так думаю…
Ухмыляюсь, пододвигаюсь поближе, перегибаюсь через стойку и, сгребая ладонями лацканы его роскошного служебного пиджачка с помпезными серебряными галунами, совсем немного приподнимаю старого пердуна над холодным и гладким, как скользкий осенний лед, мраморным полом пустующего коридора сего достойного заведения.
Даже секьюрити куда-то слились.
Типа, покурить вышли.
Я, кстати, так понимаю, что он же их и отослал, чтобы со мной разговаривать было удобнее.
В моих глазах сейчас, чувствую, концентрируется вся жизненная мудрость, воспитанная беспредельными уличными акциями времен моей беспокойной и бестолковой районной юности.
И вся наработанная и воспитанием, и происхождением суровая классовая ненависть, – к этому непрерывно пытающемуся меня поиметь бесчисленному и неистребимому халдейскому племени.
Хоть дустом их, сцуко, трави, как тараканов.
Все равно выживут.
И нас переживут, по-любому.
Как это ни печально…
– Ты, отец, – спрашиваю максимально ласково, – точно ничего не попутал? Или я мало тебе деньжат на жизнь подкинул? Или ты, хрен старый, почему-то решил, что с тривиальным мелким бандосом дело имеешь?!
Он хрипит, багровеет, задыхается, хватается ладошками за мои рычаги, потом понимает тупую и беспощадную бессмысленность происходящего с ним процесса.
В том смысле, что денег он больше точно не получит.
А вот неприятности, кажется, – только начинаются…
– А-а… о-о… да-а нет, – хрипит, – доста-а-аточно. А-а-атпусти-ите-е-е… пажа-а-алста-а…
Я его отпускаю, он падает на колени, потом слегка приходит в себя и поднимает в мою сторону мутнющие от пережитого глаза пожилого, вечно унижаемого, хорошо побитого жизнью и крепко пьющего человека.
Как-то они не очень сочетаются, эти глаза, с другими деталями его, прости господи, имиджа…
– Хотелось бы, – мотая из стороны в сторону башкой, говорит честно, – конечно, большей суммы. Хотя бы немного. Но вы были достаточно убедительны, молодой человек. А теперь уходите побыстрее, прошу вас, пожалуйста. Потому что сейчас охрана подойдет. А судя по вашему настрою и боевой подготовке, мне тут совсем не нужны никакие неприятности.
Я ухмыляюсь.
– О как, – говорю, – у нас, оказывается, речь-то поставлена. Филфак, не иначе. Или еще что гуманитарное. В прошлой жизни. Тем лучше. Приятно иметь дело с образованным и понимающим жизнь человеком. Так ведь?
Он кивает.
– Не совсем филфак, – говорит, пытаясь привести в порядок дыхание. – Но, в принципе, вы недалеки от истины…
О, блин, думаю, господи…
– Не парься, отец, – усмехаюсь максимально доброжелательно, – мне они тоже не нужны. Неприятности, в смысле. А денег я тебе сейчас дам, пусть и не столько, на сколько ты рассчитывал. И ты мне их – отработаешь, ты уж мне поверь…
Он кивает, но ничего не говорит в ответ. Перебить, что ли, боится, думаю?
– По полной программе, – продолжаю, – отработаешь. Хотя она, эта программа, в принципе, не такая уж и сложная. Во-первых, ты вызовешь такси для моего собеседника. Во-вторых, присмотришь за его сумкой, пока он в вашем сортире себя в порядок приводить будет. В-третьих, поможешь ему покинуть ваше заведение незамеченным. А то он у нас персонаж в медиа-мире известный, можно сказать, уважаемый, и не хрен ему тут, по второразрядным кабакам, свою таблицу светить в таком непотребном виде. В бледно-фиолетовом. Ну и, наконец, – можешь не беспокоиться, у нас тут не разборки были. Просто объяснил человеку, что к чужим женам нужно относиться с подобающим уважением. И все дела. Понял?
Достаю из кармана бумажник, выковыриваю оттуда две пятьсотрублевки, аккуратно кладу на гардеробную стойку в пределах его зрения.
Он, кстати, за время моего монолога, уже успел подняться на ноги, пригладить растрепавшиеся волосы, разделить безукоризненный пробор, и вид, соответственно, имел уже почти что презентабельный.
– Отчего же не понять, – говорит, косясь на пятихатки, предельно елейным и подобострастным голосом, – все-с понимаем-с и все сделаем-с в лучшем виде, молодой господин, вы уж не беспокойтесь.
Я аж чуть не икнул от удивления.
– Слушай, – спрашиваю, – отец, а у тебя дети есть?
– А как же, – кивает с достоинством, и даже некоторой гордостью. – Трое. Дочку недавно замуж выдал. Старший сын барменом в «Национале» работает. А младший сейчас в Академии госуправления учится, собирается в начальники выбиться, вроде вас, уважаемый...
Я усмехаюсь и закуриваю очередную, уже бессчетную за это дурацкое утро сигарету.
– Вот этого-то, бать, – вздыхаю, – я больше всего в последнее время почему-то и боюсь. Даже сегодня, представь себе, уже однажды пугался, причем до дрожи в коленях. И ничего с собой поделать не могу, то есть вообще, ты представляешь?
Стряхиваю пепельный столбик с сигареты прямо на блистающий безукоризненной чистотой мраморный пол и так и ухожу, оставляя его в состоянии полного и безоговорочного недоумения…
Глава 13
В настроении из этого клуба я вышел, надо сказать, в пренаихреновейшем.
Будто в чужом дерьме с ног до головы измазался.
Причем не просто в дерьме, а в жидком таком, вонючем и заразном. Пару раз бывал в больнице, в инфекционном отделении, по газетным делам, приходилось наблюдать, увы.
Бррр…
До сих пор тошнота подкатывает.
К тому же – в дерьме уже далеко не свежем, а порядком перебродившем и хорошо настоявшемся.
Настоявшемся на моем собственном конформизме, трусости и нежелании хоть как-то из этого поганого круга – и хоть куда-нибудь – вырываться.
Тьфу ты, гадость какая…
Что же мы за народ-то за такой, думаю?
И – тут же вспоминаю незабвенное довлатовское: нормальный народ, сучье да беспредельщина…
Н-да уж, думаю…
И ведь, сцуко, что самое поганое – я сам тоже ничуть не лучше.
Просто немного другой, чем они.
Дано мне по этой жизни немного побольше, чего уж там…
Но это меня, увы, – ну нисколечко не извиняет.
А совсем даже и наоборот.
Ведь с меня и спрашивать-то будут, по итогу, совеем не как с них, а по куда более серьезному счету.
Возможно даже, что и по гамбургскому.
Узнать бы только – кто.
Уж я-то ему, тому, кто все это дерьмо придумал, в котором нам жить приходится, – бороденку-то бы повыдергал…
Хотя – кому это – «ему»?!
Угу.
Щаз.
А может, тебе, брат, лучше прямо сейчас разбежаться, как следует, да и головой об стену?
Или, еще лучше, – об зеркало.
За то, что оно тебе каждый раз эти ссыклявые щщи по утрам в стекле демонстрирует…
Бриться противно…
…А ведь они тебя, думаю, – все-таки поимели, Данька.
Оба.
По полной программе.
И тот, который сейчас в сортире пытается себя хоть как-то в порядок привести, и тот, который в гардеробной твои купюры разглаживает и пересчитывает.
И дело тут вовсе не в том, что эти самые купюры ты тоже не из воздуха нарисовал и они тебе самому вполне бы даже и пригодились бы. А в том, что для решения своих, пусть как бы и совсем не мелких, проблем, ты в очередной раз сам себя опустил на их самый что ни на есть нижеплинтусный уровень.
Сравнялся, так сказать.
Игра равна – сыграли два говна.
Как раз по тайму, с заменами.
И ничего-то ты, брат, тут с этим уже не поделаешь.
Это тебе – не в «первой линии» стоять. И даже не акцию очередную рассчитывать и планировать…
Там – все понятно.
Друзья, враги…
А что ты этим-то вот уродам вообще можешь противопоставить, а, Дэн?
Страх?!
Их страх?!
И свою власть над ними в момент этого страха?!
И ничего более?!
Так ведь, что самое поганое, – они заранее готовы платить тебе эту цену.
Сами готовы.
Она входит в их понятия, в их систему координат, будь они неладны.
К тому же – ты просто физически не сможешь всегда держать их в страхе перед собой и такими, как ты. А на своей поляне, да еще по своим правилам, – они тебя по-любому сделают.
Да и мразотное это состояние – чувство власти над вот такими вот персонажами.
Сблевное…
…А не нажраться ли мне кстати сегодня, думаю?
До той самой до «блевоты»?
Чтобы, так сказать, – клин клином?
Делать-то один хрен до завтрашних похорон совершенно нечего…
…Сел в машину и поехал в знакомый всему мясному движу паб, на Сухаревку.
Время сейчас хоть и раннее, думаю, но кого-нибудь из наших там наверняка застану.
Хоть пообщаюсь с каким живым человеком, рюмку с ним выпью, закушу, чем бог пошлет.
Сигаретку выкурю.
А то – хоть на луну вой от глухой, как перина, тоски и вязкого ватного одиночества.
Вражине какой не пожелаешь.
…Вражины кстати тоже нарисовались. Только чуть позже, когда я уже на Сухаре, перед пабом парковался, выбирал место поудачнее. Вряд ли я отсюда сегодня за рулем поеду, так что девочке моей тюнингованой тут скорее всего ночевать придется.
А что?
Кто-нибудь да присмотрит.
Машина в Москве в определенных кругах – известная…
Значит, надо втыкаться.
Причем чем ближе к дверям заведения, тем лучше…
…Наконец, нашел нормальную дырку, вылез передними колесами на тротуар, вынул ключ из замка зажигания.
Тут-то они мне и позвонили.
Я аж присвистнул, когда номер на определителе высветился.
Еще бы.
Когда одному из не самых последних людей в мясном движе звонит один из топовых конских «варриорсов» – да еще и по «официальному» мобильнику – тут уже явно что-то совсем запредельное случиться должно.
Если б речь шла о стандартной стрелке, то он вполне заурядной эсэмэской бы обошелся, на которой, кроме номера свежекупленной левой сим-карты, вообще бы ничего не было.
Только подпись и просьба о перезвоне.
Этого вполне достаточно.
И перезванивал бы я ему, кстати, точно с такой же трубы, благо их сейчас на каждом углу приобрести можно.
И безо всяких документов.
Иначе – палево, причем самое что ни на есть галимое…
Да и скидывал бы он этот мессадж не мне, а кому-то из признанных лидеров.
Даже не Гарри.
«Варриорс», как и наши «Флинты» в прошлые годы, бригадными стрелками не очень-то увлекаются, не их уровень.
Им «общак» подавай.
Ладно, что тут гадать, куда проще нажать кнопку «ответить» да поздороваться.
Косяков лично за мной никаких нет, так что – бояться нечего.
– Да, – говорю, – слушаю тебя.
– Здорово, – отвечают, – Данил. Что? Удивляешься?
– Удивляюсь, – говорю, – конечно. А ты бы сам при таком раскладе как бы себя чувствовал?
В трубке хмыкают.
– Да, наверное, тоже неуютно, – соглашаются, – но тут уж ничего не поделаешь, разговорчик лично к тебе небольшой имеется. Слух по Москве прошел, ты сейчас Али помогаешь кое-какие вопросы решать, с последними событиями связанные, так?
– А тебе-то, – удивляюсь, – нахуй?!
– Да так, – вздыхает, – мы тут с парнями посоветовались и решили, что все под одним богом ходим. Так вот, у нас, – у некоторых неплохо тебе известных стосов, – концы имеются подходящие, причем как раз в тех структурах, которыми вы интересоваться можете. А у меня у самого, как нарочно, сумма кэшевая высвободилась, и довольно существенная. Я в общем-то понимаю, что вы парни серьезные, сами все решить можете. Но – вдруг какой затык образовался…
У меня вдруг по левой стороне груди разливается какое-то конкретное тепло. Просто волной идет, даже не знаю, как и рассказать-то об этом.
Просто – тепло, и все дела.
И почему-то хочется, как в детстве, расплакаться…
Может, у меня и не все складывается так, как бы хотелось, с друзьями, – но с врагами по этой жизни я, похоже, – правильно определился.
Нормальные у меня вражины, что правда, то правда.
Достойные.
Он, тот, кто со мной сейчас говорит, – парень серьезный, слов на ветер не бросает, я это точно знаю.
Хоть и лошадь, конечно, – конченая…
– Пока, – вздыхаю в трубку мобильного, – вроде как ничего не надо. Но если потребуется, обратимся, разумеется. Не вопрос. Тут такое дело, что все средства хороши могут оказаться. И… эт-та-а… если чо, то я – твой должник в этой жизни, зарисуй себе где-нибудь или узелочек завяжи, типа, на память, ок?
– Да на хер, – ржет, – мне такая кредитная история? Да еще и от тебя, урода мясного? Ты со мной сначала за свои попорченные щщи расплатись, стос. Или уже забыл, как вы с Мажором тогда под раздачу влетели?! А потом посмотрим, может, и еще чего поспрашиваю…
– За те мои долги не переживай, – щерюсь в трубку. – По таким кредитам я, стос, всегда расплачивался с опережением графика. Можем хоть ща забиться на пересечение, хоть один в один, хоть как по-другому. Или предпочитаешь раздачи перед завтрашнем дерби дождаться? Мне, в принципе, по флагу. А за звонок за этот – я твой должник, по-любому, и – отбатрачу, если потребуется. И это – долг чести, ты меня понимаешь. Не можешь не понимать, опять-таки по-любому…
– Не могу, – не соглашается, – и не понимаю. И – не хочу понимать. Ты – честный враг, мне от тебя сопли без надобности. И от Али, кстати, тоже. Можно подумать, что я не вкуриваю, что вы точно так же себя бы повели в такой ситуации. Ага. Или ты всерьез вашу говенную мясопропаганду воспринимаешь: типа, что мы, кони, просто пиздец какие тупые?
– Конечно, всерьез, – ухмыляюсь, – и никакая это не пропаганда. А самая что ни на есть голая правда жизни. Объективная реальность, данная нам в ощущениях. Впрочем, откуда тебе, убогому, знать такие тонкости? А еще вы, сцуко, умеете втираться в доверие. Прям без мыла, блять, лезете. Мне вон, по идее, щщи тебе надо править, а мне, идиоту, выпить с тобой хочется. А ты говоришь – пропаганда…
– Мне, – ухмыляется в ответ, – тоже хочется с тобой выпить. Иногда. Но чаще про подсральник в твою убегающую жопу почему-то задумываюсь.
– Это, – гогочу, – потому, что ты меня ни разу со спины не видел, перхоть конская! Вот и сублимируешь. Ну да ладно, будь! Если чо, – наберу, не сомневайся.
– Не сомневаюсь, – ухмыляется. – Мы с тобой, стос, хоть и по разные стороны баррикад, но делаем одно и то же дело. А на остальных мне просто по хер, стос. Всасываешь?! Ну, если всасываешь, тогда – покедова…
А чо тут не всосать-то, думаю? Аксиомы.
Основы нашего образа жизни и нашей жизненной позиции. Точно, они, конявые эти, – тупы, как та пробка из самого тупого дерева.
Или – отстают от нас по полной маме.
И не только в околофутболе или, скажем, перфомансе, где они просто весь креатив у наших парней передирают.
А вообще – по жизни.
Потому как те пирожки, которые они сейчас жрут, мы уже давным-давно высрали…
Но – поступок достойный, чего уж там.
Хотя…
Хотя он прав – я бы на его месте точно так же бы поступил.
И большинство из наших – тоже.
Уверен.
…Вышел из машины, пипикнул сигнализацией, пошел в паб.
И – ведь дошел бы, наверняка.
Если б по дороге не вспомнил, что у меня наличные закончились, а карточки в пабе, увы, пока что не принимают. Сколько времени уже аппарат поставить обещают, – а все ни в какую.
Ладно, их дела.
А мне – по-любому надо до банкомата дойти, благо он здесь, рядышком.
Прямо за углом.
Дотащился, снял пять тысяч с карточки.
Хватит, думаю.
Потом прикинул и на всякий случай снял еще столько же. Вдруг, к примеру, все-таки решусь и на машине домой поеду?
Тогда кэш на кармане – ну совершенно явно не повредит.
Гаишники там вдруг нарисуются или еще гадость какая…
Такие вопросы – лучше сразу «на земле» решать.
Дешевле получается…
…Выхожу из-за угла, а в дверном замке моей «Мазды» какой-то вертлявый малолетний шкет уже чуть ли не отверткой ковыряется.
Вскрывает.
Мою тачку, а заодно и мой, не приспособленный к таким поворотам сюжета, головной мозг.
Ну и ни фига же себе, думаю…
…Подошел к шкету сзади, стараясь, по возможности, не шуметь. Схватил за шкирку, встряхнул легонечко.
– Ты что это, – интересуюсь предельно ласково, – гад такой тут делаешь-то, а?
И – опять встряхиваю, но уже слегка посильнее.
Потому как сопляк еще, вдобавок ко всему прочему, – грязный, вонючий ублюдок, как сейчас принято политкорректно выражаться, «несистемообразующей» национальности.
Да еще и верещит, сука такая, не по-нашему.
Будто в чужом дерьме с ног до головы измазался.
Причем не просто в дерьме, а в жидком таком, вонючем и заразном. Пару раз бывал в больнице, в инфекционном отделении, по газетным делам, приходилось наблюдать, увы.
Бррр…
До сих пор тошнота подкатывает.
К тому же – в дерьме уже далеко не свежем, а порядком перебродившем и хорошо настоявшемся.
Настоявшемся на моем собственном конформизме, трусости и нежелании хоть как-то из этого поганого круга – и хоть куда-нибудь – вырываться.
Тьфу ты, гадость какая…
Что же мы за народ-то за такой, думаю?
И – тут же вспоминаю незабвенное довлатовское: нормальный народ, сучье да беспредельщина…
Н-да уж, думаю…
И ведь, сцуко, что самое поганое – я сам тоже ничуть не лучше.
Просто немного другой, чем они.
Дано мне по этой жизни немного побольше, чего уж там…
Но это меня, увы, – ну нисколечко не извиняет.
А совсем даже и наоборот.
Ведь с меня и спрашивать-то будут, по итогу, совеем не как с них, а по куда более серьезному счету.
Возможно даже, что и по гамбургскому.
Узнать бы только – кто.
Уж я-то ему, тому, кто все это дерьмо придумал, в котором нам жить приходится, – бороденку-то бы повыдергал…
Хотя – кому это – «ему»?!
Угу.
Щаз.
А может, тебе, брат, лучше прямо сейчас разбежаться, как следует, да и головой об стену?
Или, еще лучше, – об зеркало.
За то, что оно тебе каждый раз эти ссыклявые щщи по утрам в стекле демонстрирует…
Бриться противно…
…А ведь они тебя, думаю, – все-таки поимели, Данька.
Оба.
По полной программе.
И тот, который сейчас в сортире пытается себя хоть как-то в порядок привести, и тот, который в гардеробной твои купюры разглаживает и пересчитывает.
И дело тут вовсе не в том, что эти самые купюры ты тоже не из воздуха нарисовал и они тебе самому вполне бы даже и пригодились бы. А в том, что для решения своих, пусть как бы и совсем не мелких, проблем, ты в очередной раз сам себя опустил на их самый что ни на есть нижеплинтусный уровень.
Сравнялся, так сказать.
Игра равна – сыграли два говна.
Как раз по тайму, с заменами.
И ничего-то ты, брат, тут с этим уже не поделаешь.
Это тебе – не в «первой линии» стоять. И даже не акцию очередную рассчитывать и планировать…
Там – все понятно.
Друзья, враги…
А что ты этим-то вот уродам вообще можешь противопоставить, а, Дэн?
Страх?!
Их страх?!
И свою власть над ними в момент этого страха?!
И ничего более?!
Так ведь, что самое поганое, – они заранее готовы платить тебе эту цену.
Сами готовы.
Она входит в их понятия, в их систему координат, будь они неладны.
К тому же – ты просто физически не сможешь всегда держать их в страхе перед собой и такими, как ты. А на своей поляне, да еще по своим правилам, – они тебя по-любому сделают.
Да и мразотное это состояние – чувство власти над вот такими вот персонажами.
Сблевное…
…А не нажраться ли мне кстати сегодня, думаю?
До той самой до «блевоты»?
Чтобы, так сказать, – клин клином?
Делать-то один хрен до завтрашних похорон совершенно нечего…
…Сел в машину и поехал в знакомый всему мясному движу паб, на Сухаревку.
Время сейчас хоть и раннее, думаю, но кого-нибудь из наших там наверняка застану.
Хоть пообщаюсь с каким живым человеком, рюмку с ним выпью, закушу, чем бог пошлет.
Сигаретку выкурю.
А то – хоть на луну вой от глухой, как перина, тоски и вязкого ватного одиночества.
Вражине какой не пожелаешь.
…Вражины кстати тоже нарисовались. Только чуть позже, когда я уже на Сухаре, перед пабом парковался, выбирал место поудачнее. Вряд ли я отсюда сегодня за рулем поеду, так что девочке моей тюнингованой тут скорее всего ночевать придется.
А что?
Кто-нибудь да присмотрит.
Машина в Москве в определенных кругах – известная…
Значит, надо втыкаться.
Причем чем ближе к дверям заведения, тем лучше…
…Наконец, нашел нормальную дырку, вылез передними колесами на тротуар, вынул ключ из замка зажигания.
Тут-то они мне и позвонили.
Я аж присвистнул, когда номер на определителе высветился.
Еще бы.
Когда одному из не самых последних людей в мясном движе звонит один из топовых конских «варриорсов» – да еще и по «официальному» мобильнику – тут уже явно что-то совсем запредельное случиться должно.
Если б речь шла о стандартной стрелке, то он вполне заурядной эсэмэской бы обошелся, на которой, кроме номера свежекупленной левой сим-карты, вообще бы ничего не было.
Только подпись и просьба о перезвоне.
Этого вполне достаточно.
И перезванивал бы я ему, кстати, точно с такой же трубы, благо их сейчас на каждом углу приобрести можно.
И безо всяких документов.
Иначе – палево, причем самое что ни на есть галимое…
Да и скидывал бы он этот мессадж не мне, а кому-то из признанных лидеров.
Даже не Гарри.
«Варриорс», как и наши «Флинты» в прошлые годы, бригадными стрелками не очень-то увлекаются, не их уровень.
Им «общак» подавай.
Ладно, что тут гадать, куда проще нажать кнопку «ответить» да поздороваться.
Косяков лично за мной никаких нет, так что – бояться нечего.
– Да, – говорю, – слушаю тебя.
– Здорово, – отвечают, – Данил. Что? Удивляешься?
– Удивляюсь, – говорю, – конечно. А ты бы сам при таком раскладе как бы себя чувствовал?
В трубке хмыкают.
– Да, наверное, тоже неуютно, – соглашаются, – но тут уж ничего не поделаешь, разговорчик лично к тебе небольшой имеется. Слух по Москве прошел, ты сейчас Али помогаешь кое-какие вопросы решать, с последними событиями связанные, так?
– А тебе-то, – удивляюсь, – нахуй?!
– Да так, – вздыхает, – мы тут с парнями посоветовались и решили, что все под одним богом ходим. Так вот, у нас, – у некоторых неплохо тебе известных стосов, – концы имеются подходящие, причем как раз в тех структурах, которыми вы интересоваться можете. А у меня у самого, как нарочно, сумма кэшевая высвободилась, и довольно существенная. Я в общем-то понимаю, что вы парни серьезные, сами все решить можете. Но – вдруг какой затык образовался…
У меня вдруг по левой стороне груди разливается какое-то конкретное тепло. Просто волной идет, даже не знаю, как и рассказать-то об этом.
Просто – тепло, и все дела.
И почему-то хочется, как в детстве, расплакаться…
Может, у меня и не все складывается так, как бы хотелось, с друзьями, – но с врагами по этой жизни я, похоже, – правильно определился.
Нормальные у меня вражины, что правда, то правда.
Достойные.
Он, тот, кто со мной сейчас говорит, – парень серьезный, слов на ветер не бросает, я это точно знаю.
Хоть и лошадь, конечно, – конченая…
– Пока, – вздыхаю в трубку мобильного, – вроде как ничего не надо. Но если потребуется, обратимся, разумеется. Не вопрос. Тут такое дело, что все средства хороши могут оказаться. И… эт-та-а… если чо, то я – твой должник в этой жизни, зарисуй себе где-нибудь или узелочек завяжи, типа, на память, ок?
– Да на хер, – ржет, – мне такая кредитная история? Да еще и от тебя, урода мясного? Ты со мной сначала за свои попорченные щщи расплатись, стос. Или уже забыл, как вы с Мажором тогда под раздачу влетели?! А потом посмотрим, может, и еще чего поспрашиваю…
– За те мои долги не переживай, – щерюсь в трубку. – По таким кредитам я, стос, всегда расплачивался с опережением графика. Можем хоть ща забиться на пересечение, хоть один в один, хоть как по-другому. Или предпочитаешь раздачи перед завтрашнем дерби дождаться? Мне, в принципе, по флагу. А за звонок за этот – я твой должник, по-любому, и – отбатрачу, если потребуется. И это – долг чести, ты меня понимаешь. Не можешь не понимать, опять-таки по-любому…
– Не могу, – не соглашается, – и не понимаю. И – не хочу понимать. Ты – честный враг, мне от тебя сопли без надобности. И от Али, кстати, тоже. Можно подумать, что я не вкуриваю, что вы точно так же себя бы повели в такой ситуации. Ага. Или ты всерьез вашу говенную мясопропаганду воспринимаешь: типа, что мы, кони, просто пиздец какие тупые?
– Конечно, всерьез, – ухмыляюсь, – и никакая это не пропаганда. А самая что ни на есть голая правда жизни. Объективная реальность, данная нам в ощущениях. Впрочем, откуда тебе, убогому, знать такие тонкости? А еще вы, сцуко, умеете втираться в доверие. Прям без мыла, блять, лезете. Мне вон, по идее, щщи тебе надо править, а мне, идиоту, выпить с тобой хочется. А ты говоришь – пропаганда…
– Мне, – ухмыляется в ответ, – тоже хочется с тобой выпить. Иногда. Но чаще про подсральник в твою убегающую жопу почему-то задумываюсь.
– Это, – гогочу, – потому, что ты меня ни разу со спины не видел, перхоть конская! Вот и сублимируешь. Ну да ладно, будь! Если чо, – наберу, не сомневайся.
– Не сомневаюсь, – ухмыляется. – Мы с тобой, стос, хоть и по разные стороны баррикад, но делаем одно и то же дело. А на остальных мне просто по хер, стос. Всасываешь?! Ну, если всасываешь, тогда – покедова…
А чо тут не всосать-то, думаю? Аксиомы.
Основы нашего образа жизни и нашей жизненной позиции. Точно, они, конявые эти, – тупы, как та пробка из самого тупого дерева.
Или – отстают от нас по полной маме.
И не только в околофутболе или, скажем, перфомансе, где они просто весь креатив у наших парней передирают.
А вообще – по жизни.
Потому как те пирожки, которые они сейчас жрут, мы уже давным-давно высрали…
Но – поступок достойный, чего уж там.
Хотя…
Хотя он прав – я бы на его месте точно так же бы поступил.
И большинство из наших – тоже.
Уверен.
…Вышел из машины, пипикнул сигнализацией, пошел в паб.
И – ведь дошел бы, наверняка.
Если б по дороге не вспомнил, что у меня наличные закончились, а карточки в пабе, увы, пока что не принимают. Сколько времени уже аппарат поставить обещают, – а все ни в какую.
Ладно, их дела.
А мне – по-любому надо до банкомата дойти, благо он здесь, рядышком.
Прямо за углом.
Дотащился, снял пять тысяч с карточки.
Хватит, думаю.
Потом прикинул и на всякий случай снял еще столько же. Вдруг, к примеру, все-таки решусь и на машине домой поеду?
Тогда кэш на кармане – ну совершенно явно не повредит.
Гаишники там вдруг нарисуются или еще гадость какая…
Такие вопросы – лучше сразу «на земле» решать.
Дешевле получается…
…Выхожу из-за угла, а в дверном замке моей «Мазды» какой-то вертлявый малолетний шкет уже чуть ли не отверткой ковыряется.
Вскрывает.
Мою тачку, а заодно и мой, не приспособленный к таким поворотам сюжета, головной мозг.
Ну и ни фига же себе, думаю…
…Подошел к шкету сзади, стараясь, по возможности, не шуметь. Схватил за шкирку, встряхнул легонечко.
– Ты что это, – интересуюсь предельно ласково, – гад такой тут делаешь-то, а?
И – опять встряхиваю, но уже слегка посильнее.
Потому как сопляк еще, вдобавок ко всему прочему, – грязный, вонючий ублюдок, как сейчас принято политкорректно выражаться, «несистемообразующей» национальности.
Да еще и верещит, сука такая, не по-нашему.