Лекух Дмитрий. Командировка в лето

   Глеб неторопливо встал, подошел к звезде, прижал каштановую головку к груди.
   – А вот в любовницы – ни за что… Ты же умная девочка, Скворцова, сама понимаешь, что стоит нам с тобой один раз переспать, и всё. Кранты. Не отлипнем друг от друга. Никогда. А два медведя в одной берлоге не уживаются, любовь моя… Перегрыземся. Так что лучше не надо… У меня не так много друзей, чтобы их терять. Может, когда-нибудь попозже…
   Ленка оторвала голову от его груди. В глазах плескались слезы.
   – Когда… попозже?.. Ты ведь меня любишь, Ларин, я же знаю…
   – Люблю.
   – А зачем мучаешь?
   Глеб неожиданно зашипел, отшвырнул обжегшую пальцы, до фильтра прогоревшую сигарету, потом поднял окурок, бросил в пепельницу, уселся в кресло и прикурил новую.
   – Потому и мучаю, что люблю. Сейчас – нельзя. Не знаю, почему нельзя, но если мы с тобой будем вместе, это будет неправильно. Может быть, попозже. Когда мы повзрослеем и помудреем. Может быть. Так что, Ленк, хорош сопливиться – давай лучше о делах поговорим. То, что рано или поздно ты за меня замуж выйдешь, – это, извини, и ежу понятно. Но не сейчас. Это тоже понятно.
   Ленка всхлипнула.
   – Ежу-то оно, может, и понятно… А мне – нет… Если тебя прихлопнут до этого, в какой-нибудь «точке» очередной, мне что, под Рафика ложиться? Или в петлю лезть, такой молодой и красивой?
   Глеб расхохотался.
   – Любишь – дождешься… А если серьезно, то с «точками» я, наверное, завяжу. Рафик ведущим, вон, предлагает. На дневной выпуск.
   – Ого, это здорово, – Ленка посмотрела на него как-то совсем по-другому. Профессионально. Оценивающе.
   – А что? Потянешь… А я-то думаю, что это тебя дядя Федор везде разыскивает? Я уж думала, что из-за Князя. По слухам, тот на тебя глаз положил.
   Глеб затушил сигарету, подошел к Ленкиному столу, налил себе воды из графина.
   – Нет, Рафику эта идея только сегодня утром в голову пришла. И, похоже, спонтанно. А про то, что меня Федя ищет, он мне тоже говорил.
   – Вот как, – Ленка задумчиво пожевала губу, – значит, все-таки Князь…
   – А кто он такой, этот Князь? Я вроде на ящике всех знаю, а о нем что-то слышать не приходилось.
   Скворцова усмехнулась.
   Странно как-то.
   Не по-доброму.
   – Не приходилось, значит, не положено. Он себя афишировать не сильно любит. Дима Князев, маркетолог и рекламщик. Очень умный, обаятельный и смертельно опасный человек. Владелец… – Она назвала довольно известную в журналистских кругах фирму. Известную, прежде всего, тем, что, несмотря на влиятельность и солидные, судя по всему, обороты, о ней было очень мало известно.
   А это просто так не бывает.
   – Ну-у-у, – протянул Глеб, – и чем же я, любопытно, мог заинтересовать такую важную персону?
   Ленка чуть замялась, потом кивком головы попросила у него сигарету. Он протянул пачку, дождался, пока она выудит оттуда искомое, и только после этого чиркнул зажигалкой.
   Курила Скворцова крайне редко.
   Точнее, в двух случаях: когда сильно выпивала и когда сильно волновалась.
   Так.
   А дело-то, похоже, значительно серьезнее и интереснее, чем он думал.
   Любопытно.
   – Не знаю, – выдохнула она вместе с дымом. – Знаю только одно: просто так Князь ничего не делает. И никем не интересуется.
   О как.
   Все страньше и страньше.
   – А ты-то откуда знаешь?
   Ленка снова – глубоко, до ямочек на щеках – затянулась крепким сигаретным дымом, выдохнула, стряхнула пепел.
   – А я с ним спала. Точнее, жила. Почти три месяца. Потом сбежала.
   Глеб, тоже хотевший закурить, чуть не проглотил незажженную, слава Богу, сигарету.
   – Вот оно что… И как?..
   – Да никак. В этой жизни я бы смогла жить только с двумя мужиками. С тобой или с ним. Больше ни с кем. Но он сильнее тебя, Глеб. И опаснее. Опаснее всех твоих моджахедов вместе взятых. Помни об этом, пожалуйста…
   Глеб все-таки прикурил.
   Затянулся, успокаиваясь.
   – То есть… Ты хочешь сказать, ему совсем нельзя верить?
   Ленка невесело усмехнулась.
   – Ему? Верить? Ну, почему же… Ему-то как раз можно верить. Абсолютно. Но это-то, дорогой Глебушка, мой будущий муженек, и есть самое страшное… Ну, да ладно… Что у тебя с материалом? Небось, опять бомбочку какую приготовил?
   Глеб хмыкнул.
   – Бомбочку… Все вам бомбочки подавай… Я эти бомбочки все два с половиной месяца тебе гнал через ретранслятор. Нет, Леночка, не бомбочку. Комментарий. Комментарий человека, который там жил. Не очень долго. Но вполне достаточно, чтобы кое-что понять. А бомбочки пусть тебе стрингеры гонят. За деньги.
   – Ну, Глеб, не звизди. Не может такого быть, чтоб хоть какую фиговинку не прижал под первый репортаж…
   – Дашь два сюжета? Сразу предупреждаю: один для меня важнее. Это – комментарий.
   – А второй?
   – Второй? Второй – та самая бомбочка. Которую ты так хочешь. Интервью с пленным «финансистом». Он там та-а-акие фамилии называет…
   – Крутые фамилии?
   – Ой, Ленка… Ой-ой-ой, какие крутые… Правда, не из Москвы, из регионов. Тех, кто ему закупки осуществлять помогал…
   – Ни фига себе… Оружие?
   Глеб засмеялся.
   – Какое, к чертям, оружие, Скворцова. Оружие они у любого прапора, что на складе сидит, купить могут. Опять же, дружественная Грузия недалече, там с оружием вообще перебор. От Союза наследие осталось незабвенного. Генацвале пристроить по сходной цене все что угодно – всегда пожалуйста… С деньгами недобор. Так что оружие для них – не проблема. Са-а-авсем не проблема. А вот как тебе присадочки, увеличивающие октановое число самопального бензина? Подлил такой немного в самопал, и – нормальный «семьдесят шестой». Можешь спокойно отдавать на любую заправку по всей немерено громадной и довольно хреново контролируемой территории Российской Федерации… А такие присадочки только у нас, в России, купить можно. Причем исключительно у очень больших дядь. И исключительно за ну, о-о-очень большие деньги…
   – Та-а-ак… Любопытно… А что дают боевикам эти самые присадочки?
   Глеб удивленно поднял бровь домиком.
   – Скворцова, ты меня иногда просто удивляешь… вроде ведь неглупая девка… Как ты думаешь, откуда эти орлы бабло на войну-то берут? От международных террористов, что ли? Это, дорогая моя, объяснение для обывателя… А вот бензинчик самопальный, да еще и с присадочками, после которых его не так просто от заводского отличить, да с нормальным октановым числом, да при наличии нежного друга Аушева, который, хоть теперь вроде никем не числится, но связи-то, связи! Или ты думаешь, он Масхадову покойничку за красивые глазки «хаммеры» на день рождения дарил? Покупая их на скромную чиновничью зарплату? Да они караванами бензовозы в Россию до войны фигачили! И сейчас… фигачат… со всего Кавказа… когда с федералами договориться удается… Там, знаешь ли, тоже не только рыцари без страха и укропа встречаются…
   – А органы не наедут? Нарушение тайны следствия, то-се?
   Глеб хмыкнул, потянулся за очередной сигаретой.
   – Нервная ты какая-то, Ленка, стала… Или в политику играешь? Типа – здесь можно, а здесь – низзяа-а… Здесь могут по попке нащелкать, с тепленького местечка подвинуть…
   Скворцова, посмотрев на него неожиданно зло, резко встала и, вырвав из его пальцев незажженную сигарету, с размаху запулила ее точнехонько в урну.
   – Заколебал здесь курить. Дышать нечем. И вообще, господин военный обозреватель, можете купить себе барабан и возглавить колонну идущих на хер. Мне, между прочим, твой материал у Главного визировать. А правила игры ты не хуже меня знаешь, Робин Гуд хренов…
   Глеб встал.
   Медленно, со вкусом, потянулся.
   Потом подошел к урне, достал оттуда чудом не сломавшуюся сигарету, закурил.
   Подошел к звезде вплотную, вынуждая ее смотреть себе в глаза.
   Снизу вверх, как положено.
   – «Быстро поднятая сигарета не считается упавшей», – как говаривал один мой приятель, а он в этом самом деле толк понимал… А теперь послушай меня ты, звезда хренова. Если еще раз попытаешься повысить на меня голос, да еще с употреблением… нда… гкхм… ненормативной лексики, – я на тебе не женюсь. Никогда. Потому что половина твоей звездности – это то, что мы из тебя с Рафиком на пару слепили. Или забыла, кто тебя, соплю журфаковскую, на телек привел? А правила игры я и вправду получше тебя знаю. Поэтому попросил откомментировать материал замгенпрокурора. Он дал добро. В прямом эфире. Ждет твоего звонка. Можешь красоваться, славу – дарю. На хрен она мне нужна, эта слава. Будем считать, что ты сама договорилась. Похоже, его самого эти недосягаемые дяди утомили. Вместе с покровителями. Поняла?
   Ленка не выдержала его взгляда.
   Отступила.
   Потерла виски.
   И вправду – что вызверился-то?
   Можно подумать, сам первый день на ящике…
   – Нда-а-а… Блин, и ты молчал? Ларин, я ошиблась, ты не мой будущий муж. Ты не слабее Князя. Ты такой же, как он. Брат-близнец. Сволочь. Скотина. Мачист хренов. И неизвестно еще, кто из вас об кого зубки пообламывает. Потому что ты – самый законченный сукин сын из всех, с кем я когда-либо сталкивалась… Ну, сунул девушку носом в говно, теперь доволен? Доволен, да?
   И неожиданно заплакала.
   Молча.
   Так плачут люди, которые потеряли что-то важное в этой жизни.
   Или кого-то…
   Глеб смутился и начал ее утешать.
   Как мог.
   Он и вправду понял, что виноват. Поэтому сначала попытался просто вытереть ей слезы.
   Тыльной стороной ладони.
   Потом губами.
   Шепча при этом всякие ласковые глупости.
   И когда их губы – сначала случайно – соприкоснулись, показалось – ничего страшного.
   Подумаешь.
   Но это – только сначала.
   А вот потом…
   Трусиков под узенькой юбочкой и вправду не было.
   И все и вправду было очень здорово.
   Так, как и должно было быть.
   До того момента, как дверь в кабинет ведущей вечернего выпуска новостей – почему-то без стука – открылась, и на пороге появилось широкое улыбающееся лицо Феди Кашина, в миру – дяди Федора.
   Когда-то Глебова однокашника по журфаковской «международке», а ныне заместителя коммерческого директора Канала.
   Бывает.
   Лицо, правда, ойкнуло и немедленно скрылось, но продолжать после этого было весьма затруднительно.
   Однако они-таки справились.
   Даже дверь на замок после вторжения закрыть не догадались.
   Не до того было.
   А потом, отдышавшись, привели себя в относительный порядок и снова расселись: он – в гостевое кресло, она – на свою любимую мягкую кожаную табуретку.
   Закурили.
   Ему пришлось встать, чтобы передать ей сигареты и поднести огненный язычок зажигалки.
   И расхохотались.
   Как детишки, нашкодившие в учительской.
   – Знаешь, Ларин, – сказала она, давясь дымом и смехом, – теперь ты, как честный человек, и вправду должен на мне жениться…
   Он пожал плечами.
   – Похоже, что действительно так… Коммерсанты наши теперь на говно изойдут, но всему Каналу доложат… На хер, на хер… Лучше и вправду жениться… Немедленно…
   И пригласил ее в ресторан.
   Вечером, после выпуска.
   Она, естественно, согласилась.
   Нда…
   Придется теперь ехать домой, переодеваться. Не в таком же виде, в конце концов…
   И цветы, наверное, стоит купить. Деньги вроде есть.
   Вот только интересно, какие она любит?
   Никогда не задумывался…
   Хотя нет.
   Задумывался.
   И дарил.
   На день рождения сына.
   Желтые она цветы любит, желтые.
   Лучше всего – розы.
   Скворцова, несмотря на все матюги, – девушка того… изысканная…
   …В этот момент зазвонил телефон.
   На Канале все знали: когда Скворцова формирует выпуск, звонить ей крайне не рекомендуется. Всю важную инфу следует качать на компьютер, через локальную сеть.
   Сама разберется, что важно, а что нет.
   Ну, а звонить следует только в том случае, если произойдет что-то сверхважное и сверхсрочное.
   Судьбоносное, так сказать.
   Поэтому Ленка взяла трубку, не раздумывая.
   – Да? Алло!
   – Вы закончили? – поинтересовалась трубка деловитым голосом дяди Федора. – По моим расчетам, должны были уже… Тогда пусть твой красавчик ко мне заскочит, а то я его полдня по всей редакции разыскиваю, понимаешь…
   – Да ты!.. – задохнулась Скворцова. – Да я!..
   И замолчала.
   А что тут скажешь, в такой-то ситуации.
   Поэтому трубку у нее забрал Глеб.
   Должен же был найтись в этой комнате кто-то, кому за все отдуваться.
   – Здравствуй, дядя Федор. Сразу же хочу предупредить: ты меня знаешь…
   – А ты – меня, – весело ответили в трубке. – Поэтому, можешь быть уверен, никто на Канале про ваш… м-м-м… адюльтер… гкхм… гы-гы… знать не будет. Кроме меня, разумеется…
   Что такое подобного рода компромат на ведущую вечернего выпуска в руках циничного и не всегда чистого на руку зама коммерческого, Глебу объяснять было не нужно.
   Поэтому следующие слова в трубку он не сказал.
   Прошипел.
   – Тронешь Ленку – убью. Понял, сука?
   – Да кто ж ее тронет, кошку эту дикую? – по-прежнему весело изумились в трубке. – Не-е-ет… Лучше ты ее сам… дальше… трогай… А лично мне – исключительно ты надобен, Глеб Батькович. Так что уж изволь, дружок, навести старого приятеля…
   А вот здесь дядя Федор искренне лукавил.
   Приятелями они не были со времен журфака.
   Друзьями – были, это правда.
   А вот приятелями – нет.
   Найдите сумасшедшего, кто будет в трезвом уме и твердой памяти приятельствовать с этим господином.
   Нет уж.
   Дудки.
   Не на того напали.
   Приятельство осталось в студенчестве, когда они вдвоем лазили через окно женского туалета в знаменитый ДАС, Дом аспиранта и стажера Московского Государственного Университета имени Михайло-свет-Васильевича Ломоносова.
   Проще – в университетскую общагу, где, уж так получилось, проживали их веселые университетские подруги-хохлушки.
   Одна из Харькова, другая аж из самого Львова, но обе – чудо как хороши.
   Дядя Федор на своей «львивянке» даже женился.
   Двух детенышей народил.
   И, кстати, по Глебовой информации, до сих пор ни разу своей Галке не изменил.
   Везет же некоторым.
   А вот друзьями они стали позже.
   И такими, что раз – и на всю жизнь.
   Кто бы что про дядю Федора Глебу ни говорил.
   Тогда, когда их, зеленых выпускников универа, оправили в первую зарубежную командировку.
   На юг.
   Немного южнее самой южной реки, протекавшей в тогдашней империи. Тогда, кстати, так и говорили: «за речку».
   С тех пор многое изменилось.

Глава 5

   Дядю Федора на Канале не то чтобы не любили.
   Просто конкретно ненавидели.
   Терпеть не могли.
   Считали законченным подонком и вообще чужеродным наростом на благородном теле отечественной телевизионной журналистики.
   Глебу на это было глубоко наплевать. Ему лично Федя ничего плохого не сделал.
   А так…
   Каждый устраивается в этой жизни, как может.
   Не нам судить.
   Все равно, вкуснее борща, сваренного Фединой Галкой, он ничего в жизни не ел.
   И ничего смешнее Федькиных анекдотов не слышал.
   Вот и все.
   А это, согласитесь, не так уж мало.
   Особенно если учесть, что этот многими тайно ненавидимый коммерсант как-то аж целых восемь километров тащил Глеба на себе до «базы», после того как какой-то не в меру меткий и ретивый «дух» прострелил молодую журналистскую ляжку.
   Рана оказалась пустяшной, вполне терпимой, да и тащить по ущелью коллегу, как позже выяснилось, было куда более рискованно, чем просто спокойно дожидаться санитарной «вертушки».
   Ущелье простреливалось насквозь, а «вертушка» прилетела быстро.
   За советских журналистов военные во времена ЦК КПСС отвечали головой.
   Но…
   Но все это выяснилось потом. Когда Федя-таки доволок Глеба до блокпоста, получил свою порцию матюгов за самодеятельность и упал без сил.
   А Глеба еще, помнится, перетягивал жгутами молоденький белозубый сержант из знаменитой на весь Афган «лошкаревки», легендарная в своем роде личность.
   Его, «срочника», слушали и побаивались даже бывалые офицеры.
   Потом, говорят, погиб.
   В Паншере, там была жуткая мясорубка.
   Вот так-то.
   А вы говорите – сволочь.
   Хотя, конечно… не без этого…
   Не мы такие, как говорится.
   Жизнь такая.
   Собачья…
   Глеб вздохнул, подмигнул Ленке, потушил сигарету и отправился наверх, туда, где и располагалась эта самая, многим непонятная и многими тайно и явно ненавидимая коммерческая дирекция.
 
   …В приемной у дяди Федора Глеб поначалу даже слегка обалдел.
   Кашин всегда выбирал секретарш из самых отъявленных старых грымз, одна страховиднее другой.
   По принципу: чем страшнее, тем моднее.
   Причина была проста: «львивяночка» Галка была существом неистребимо ревнивым, вплоть до самой настоящей патологии. То, что Федя ей ни разу в жизни не изменял, и об этом знала и говорила, наверное, вся Москва, как ни странно, только еще больше усиливало ее подозрения.
   А тут – просто эфирное создание какое-то.
   Не в смысле, разумеется, того эфира, откуда сам же Глеб со товарищи вываливал тонны дерьма на головы обалдевших обывателей.
   А того, где живут цветочные эльфы и трепещут прозрачными крылышками прочие, как их там, сильфиды.
   Художник, кстати, однажды на актерской пьянке, организованной Нелькой, выдал: «сифилиды».
   Чему все общество долго и весьма искренне радовалось.
   Нда-с…
   Создание, впрочем, никак на Глеба не прореагировало, продолжая заниматься усиленной полировкой ногтей.
   Держать здесь эту красотку, судя по всему, к тому же, непроходимо тупую, можно было только с одной-единственной целью.
   Угу.
   Прогнило что-то в Датском королевстве…
   Ой, прогнило…
   Глеб с важным видом прошествовал мимо создания и без стука открыл дверь кашинского кабинета.
   Надо было отдать дяде Федору должное – устроился он со вкусом. Огромный кабинет, большой стол для совещаний, еще один стол – хозяйский, письменный. Журнальный столик в углу, рядом с ним дизайнерский двухподушечный диван светлой кожи, два кресла.
   На стене – портрет Президента, беседующего о чем-то важном с Главным в неизбежном обществе уже, кажется, вечного министра печати и информации.
   Дверь в приемную украшает красивая латунная табличка: «Федор Кашин, заместитель коммерческого директора по рекламе и специальным проектам».
   Знающий человек будет долго смеяться.
   С тех пор, как Канал продал эксклюзивные права на размещение рекламы «Видео Интернешнл», директорствовать Феде оставалось разве что над таинственными «спецпроектами».
   Что это такое и с чем его едят, не знал решительно никто.
   Но звучало… э-э-э… вполне впечатляюще.
   Респектабельно.
   Как любил говаривать один их общий однокашник, не удавшийся в журналистике и потихоньку прижившийся в не самом худшем из рекламных агентств: «Понты в нашем деле превыше всего, иногда даже превыше самого дела».
   Хрен поспоришь.
   Дядя Федор, несмотря на все свои объемы, резво выскочил из-за стола, облобызался с журналюгой, почесал сначала затылок, потом – с наслаждением – прилично разжиревшую задницу, вытащил из резного шкафчика поднос, на котором красовались бутылочка «Ани», пара стопок и блюдечко с тонко порезанным лимоном, сунул всю эту красоту Глебу в руки, после чего плюхнулся в кресло у журнального столика, кивком предложив господину военному обозревателю: присоединяйся…
   Глеб коротко хохотнул.
   Поставил поднос на журнальный столик.
   Полез в тот же шкафчик, откуда только что вернулся с добычей господин заместитель коммерческого директора. Извлек оттуда пепельницу (сам Федя не курил и курение в своем кабинете не приветствовал) и хрустальную мисочку с шоколадными конфетами.
   Поставил рядом с подносом, уселся в кресло.
   После чего внимательно посмотрел господину рекламисту в хитрющие, слегка заплывшие жиром глазки.
   Господин рекламист расхохотался и снова кинулся обниматься, против чего Глеб совершенно не возражал.
   У него было мало настоящих друзей.
   У дяди Федора, учитывая специфический характер и служебное положение, – и того меньше.
   Отсмеявшись и отхлопав друг друга по плечам, наконец, уселись по-настоящему.
   Выпили.
   Глеб закурил, посмотрел на Кашина изучающе.
   – Да-а-а… Не худеешь…
   Федор гулко хлопнул себя по животу и опять рассмеялся.
   – А ты разве не слышал? «Хорошего человека должно быть много». Сам-то еще больше на волка похож стал… На матерого такого волчару… Слушай, Глебушка, может, хорош по «точкам» скакать? Не мальчик уже вроде. А все никак не навоюешься… Ну, хорошо, ты везунчик, не подстрелят тебя, так все одно, годочков-то тебе уже того… немало…
   – Не больше, чем тебе. А с «точками» – и вправду хорош. Ну, раз-другой, конечно, смотаюсь. Но уже не в систему. Устал. Да и Рафик на выпуск зовет. На дневной пока, ну, а там – как карта ляжет…
   – Вот это хорошо. Это правильно. Слу-у-ушай, а давай сёдня в кабак какой завалимся: в честь твоего возвращения и возможного повышения, так сказать…
   Глеб протяжно вздохнул.
   – Нет, Федька… Сегодня не могу. Ангажирован, так сказать… Гы-ы-ы… Да и звал ты меня сюда, не похоже, чтоб в кабак пригласить…
   Федор наклонил голову к плечу, стрельнул по однокашнику хитрющим взглядом:
   – Па-а-анятна-а-а… Нда, чего уж тут… Ленка – девка огонь. Мы тут всей коммерческой дирекцией, понимаешь, гадаем, кто же у нас эту красоту раком ставит… Никто не догадался, даже я. А тут, оказывается, старинный, можно сказать, боевой товарищ… И молчит при этом, зараза, как рыба об лед…
   Глеб неожиданно смутился.
   – Слушай, Федь, давай сразу договоримся. С Ленкой у нас – впервые. И боюсь, что обоюдно серьезно. Вот такие пироги с котятами, понимаешь…
   Федор аж присвистнул.
   – Ну, ни фига себе… Хочешь сказать, вплоть до свадьбы с бубенцами?
   Глеб замялся. Затушил недокуренную сигарету, разлил по стопкам коньяк, прикурил новую.
   Наконец выдавил:
   – Не исключено.
   Дядя Федя достал из кармана белоснежный носовой платок и неожиданно громко высморкался. Потом поднял рюмку и долго рассматривал ее на свет.
   Выпил.
   Выдохнул.
   – Ну, слава Тебе, Господи… Наконец-то…
   Ларин почувствовал, что тупеет.
   Прямо как д’Артаньян в келье Арамиса, жрущего шпинат и обсуждающего богословие.
   – Не понял?
   – А что тут непонятного?! – неожиданно вскинулся дядя Федор. – Просто ты нас всех уже достал – по самое «не могу»! Меня, Рафика, Игоря, Галку – да всех! Всех, кто тебя любит, понимаешь?!! Носишься по «точкам», как горный козел, потом приезжаешь – и водку жрешь, что твоя лошадь! Ты сколько раз за последние три года триппер лечил, урод? Раза, наверное, четыре, если я хоть что-нибудь понимаю в твоих неожиданных «завязках»! А ты ж талантлив, сукин сын! От Бога талантлив! Не нам чета… Тебе книги писать надо, фильмы снимать… А ты… Да пошел ты!
   Глеб слегка растерялся. Давненько он не видел дяди Федора таким… расчувствовавшимся.
   – Федь, погоди… А Ленка-то тут при чем?
   – А ни при чем! Просто с тобой ни одна нормальная баба не уживется, сбежит, как черт от ладана! А Скворцова – уживется! И, еще посмотрим, кто из вас кому «Равняйсь! Смирна!» командовать будет! Да была б моя воля, я б вас завтра же поженил! В приказном порядке!
   Потом немного подумал и добавил:
   – И под конвоем из твоих любимых спецназовцев… А то еще передумаете, черти…
   И неожиданно успокоился.
   Хитрован.
   Глеб растерянно затушил сигарету и снова прикурил новую.
   – Ну, Федька… Не ожидал, честно говоря. А вообще-то думаю, что с конвоем в дворец бракосочетания ты – пока что – погорячился. Уж больно неожиданно все случилось, и для меня, да и для нее, похоже… Надо подумать, осмотреться… Не курицу ж на рынке покупаем…
   Дядя Федор как-то утробно хохотнул, плеснул себе в рюмку еще коньячка, поднял, любуясь.
   – Да это-то как раз понятно… скоро только кошки родятся… Но, по ощущениям-то как, дойдет у вас до этого?
   И потянулся рюмашкой к Глебу, приглашая чокнуться.
   – Ты знаешь, Федька… похоже, что да…
   И поднял рюмку в ответ.
   Чокнулись.
   Выпили.
   Помолчали.
   Тишину, после всего сказанного почти благостную, нарушил все-таки – дядя Федор.
   Работа у него такая.
   – Ну, и ладненько. Даст Бог – все хорошо будет. Должно у вас с Ленкой срастись… со временем… А мы, давай, еще по одной дернем, да и поговорим о делах, чуть более приземленных. Согласен?
   Глеб только кивнул в ответ. Выпить так выпить. Поговорить так поговорить. Опять-таки, почему бы и не поговорить? Да о чем угодно, только не о его отношениях со Скворцовой. Он, Глеб, и сам в них пока еще не совсем разобрался…
   – Значит, так: есть к тебе одно замечательное предложение. Ты город Южноморск знаешь? Ну да, ту самую бывшую всесоюзную здравницу… Наравне с Сочи… Так вот, сразу предупреждаю, сюжет платный…
   Глеб, перебивая Кашина, сделал резкий отрицательный жест рукой, поджал губы.
   – Ты же знаешь, Федь, я «джинсой» не балуюсь. Завязывай. Это не предложение. Просто считай, что разговора не было в принципе.
   Федор широко, по-доброму усмехнулся.
   – Вот чудак-человек… Стал бы я с тобой о «джинсе» речь вести… Если б твоя щепетильность, широко в этом вопросе известная, еще и на «леваки», которые ты западникам в обход любимой редакции сливаешь, распространялась – цены б тебе не было… Да ладно, шучу-шучу, – отмахнулся он, видя готового завестись Глеба, – не в этом суть. Заказ – не «джинса». Клиент просто проплачивает время. Получасовку. Прайм-тайм. Точнее, сам понимаешь, двадцать семь минут, остальное «видаки» захапают под рекламу свою ненаглядную. Сюжет – честный. Можешь снимать на свое усмотрение, хоть журналистское расследование проводи. В городе дела идут и вправду хорошо. Инвестиции такие, кроме Южноморска, в том регионе только в Сочи идут, но Сочи, сам понимаешь, тема отдельная – правительство, «Газпром», то-се… Криминал там, конечно, есть, как и везде, но уличная преступность практически отсутствует. Начальник милиции – из твоих любимых СОБРовцев, в Чечню два раза в командировки мотался – хвост этим «правильным пацанам» прижал так, что сидят и не рыпаются. Самое главное, к инвесторам за долей не лезут. Те и рады стараться…