Лэнгтон Джоанна. Итальянский темперамент

   Глаза Марши были закрыты.
   — Нет… нет, — бормотала она, откинувшись на его сильную руку и по-прежнему пытаясь справиться с расслабляющим действием чувственных волн, пронизывающих все ее тело от его прикосновений.
   — Само совершенство… Твое тело вспоминает меня, даже когда это расчетливое маленькое сердце того не хочет, — бормотал Винченцо. Его дыхание щекотало ей щеку.
   На каком-то другом уровне сознания она почувствовала прохладу, охватившую ее тело, — это Винченцо раздел ее. Теперь она лежала на спине, а он, навалившись на нее, в порыве дикого, ничего не стыдящегося желания, вновь до боли крепко прижался своим ртом к ее губам. Ее руки, инстинктивно стремясь почувствовать до сих пор памятную ей шелковистую гладкость его кожи, вцепились в скрытую под тканью рубашки спину. Она почувствовала рельеф его напрягшихся мышц, и тут он неожиданно оторвался от ее губ.
   Марша открыла затуманенные глаза. Он снимал рубашку. Эта сцена была ей уже знакома, но теперь уже она не испытывала никакой тревоги. Прошлое и настоящее перемешались. Его бугрящаяся мускулами бронзовая грудь была покрыта угольно-черными завитками волос. Как будто под гипнозом, она еще глубже утонула в черной глубине его глаз.
   — Ты так красива, — негромко произнес он с сильным акцентом.
   Ей захотелось ответить ему тем же, но она обнаружила, что не в состоянии выговорить ни слова и, медленно подняв руку, положила ладонь на его грудь, почувствовав, как бешено бьется сердце Винченцо. Он снова наклонился к ней, провел кончиком языка по ее набухшей нижней губе и лег рядом.
   — Винченцо… — Это было признанием полной капитуляции, такой полной, что больше добавить было нечего.
   Увидев ее зовущий, трепетный, алый как спелый гранат рот, он ответил на приглашение с такой энергией, что она захлестнула ее. Запустив пальцы в его шелковистые волосы. Марша погладила эту прекрасной формы голову, и все ее тело наполнилось радостью. Одним нетерпеливым движением Винченцо сорвал узкую полоску ткани — последнее, что прикрывало ее бедра, — и убрал ее со своей дороги, подняв ноги Марши вверх.
   Она дрожала и извивалась под непрекращающейся яростной атакой его рта, а он тем временем, разведя ее ноги, проложил дорогу к горячему, влажному центру ее естества. Охваченная неописуемым блаженством, отбросив всякий стыд, Марша издала глубокий гортанный стон. Ответив ей не менее выразительным возбужденным восклицанием, Винченцо, в последний раз, как будто подтверждая обладание ею, впился в ее рот грубым поцелуем и встал над ней на колени.
   Попытавшись сразу же войти в нее одним мощным движением, он сильными руками подтащил тело Марши к себе. От вспышки мгновенной боли она даже прикусила язык, вновь почувствовав на губах привкус крови. Винченцо, пробормотав что-то по-итальянски, положил руки на ее бедра и, преодолевая сопротивление нежной плоти, начал входить внутрь. Ощущение было столь мучительно прекрасным, что от удивления и радости она даже застонала — ведь до того она так хотела избавиться от прошлого, что заставила себя забыть, забыть то, что когда-то переживала в его объятиях.
   Но сейчас Винченцо снова был внутри нее. И она крепко обхватила его руками, принимая и приветствуя, снова следуя за ним в том же первобытном ритме, а он все двигался с неутомимой энергией, не дающей выйти из охватившего ее бешеного водоворота страсти. Пока в одном поражающем воображение всплеске наслаждения, — когда она подумала, что после этого и умереть не жалко, — он не достиг наконец долгожданного пика своего триумфа.
   После этого Винченцо тяжело рухнул на нее, чуть было окончательно не раздавив, но почти сразу же перекатился и лег рядом на узкой кровати, прижав ее к своему горячему, влажному от пота телу. Ее щека лежала на его смуглом, гладком плече, а ноздри раздувались, ощущая пряный мужской запах. Она чувствовала себя на седьмом небе, в голове по-прежнему не было ни единой мысли.
   Поглаживая рукой низ ее живота, он нащупал тонкий рубец и замер.
   — Откуда это у тебя? — спросил он неожиданно напряженным голосом.
   Мысли Марши вновь ожили. Вся она встрепенулась в предчувствии опасности. Винченцо уже поворачивал ее к себе, желая, по всей видимости, тщательно осмотреть рубец. И прежде чем она успела схватить что-нибудь и прикрыться, он достиг своей цели. Осмотрев шрам, оставшийся у нее после кесарева сечения, Винченцо побледнел.
   — Тебе делали операцию, — сказал он, пока Марша, сев на кровати и впопыхах схватив валявшееся на полу платье, старалась прикрыть им все, что могла. — Серьезную операцию…
   — Да нет, обычные маленькие женские неприятности, — в отчаянии солгала она, избегая его пытливого взгляда.
   — Это выглядит гораздо серьезнее. Что с тобой было? — допытывался он.
   — Я же сказала, так, ерунда, ничего… особенного.
   — Не похоже на то, что это просто ерунда. Шрам слишком велик.
   — Но это именно так и есть, и жаль, что он показался тебе таким уродливым, — огрызнулась она, готовая сказать и сделать все, что угодно, лишь бы отвлечь его от этой темы.
   — Я вовсе не считаю его уродливым, но мое желание все знать о тебе вполне естественно, — неловко попытался объяснить свое любопытство Винченцо, — потому что если этот шрам-всего лишь последствие маленьких женских неприятностей, значит, ты побывала в руках совсем уж неумелого хирурга.
   Он спрыгнул с кровати, очевидно совершенно не осознавая своей наготы. Марша промолчала. Она вспоминала день, когда родился Сэмми. Роды были длинными и тяжелыми, именно поэтому врачи и решились на кесарево сечение, хотя она была молода и крепка. Но, как ей потом сказали, бедра у нее были такими узкими, что разродиться самостоятельно она бы не смогла. Кстати, она так никому, кроме Айрис, и не призналась, кто отец Сэмми. А сестра поклялась хранить ее тайну.
   И все же после всего пережитого она вновь оказалась в постели с Винченцо. Этот неожиданный возврат к реальности вновь вверг ее в пучину стыда. Инстинктивно, с единственной мыслью спрятаться от окружающего мира, она скорее скользнула под покрывало и, перевернувшись на живот, уткнула пылающее лицо в подушку. Она предала саму себя, и ей нечего сказать в свою защиту.
   — Я раздумал жить вместе с тобой, — вдруг прозвучал в напряженной тишине комнаты подчеркнуто сухой голос Винченцо.
   Ничего удивительного, подумала она, судорожно пожав плечами. Он уже получил то, чего хотел, и это стоило ему минимум труда. Теперь только полный идиот решился бы предлагать ей жить под одной крышей! Соблазнение, полумрак, музыка и прочие приемы не потребовались, так же как и в прошлый раз! Винченцо утолил свой сексуальный аппетит, не прибегая к тем уловкам, которые другие женщины, вероятно, приняли бы как должное. Она получала какое-то мазохистское удовлетворение от того, что растравляла свои душевные раны.
   — Если ты попадешь в роскошное окружение, если тебе будут прислуживать, то, чего доброго, опять возомнишь, что сумеешь получить от жизни все, что тебе нужно, используя секс как плату, — объявил Винченцо, как будто произнося приговор гулящей женщине, которую за ее распутство должны были провести в позорном виде по улицам, выпороть у столба, а потом изгнать из города. Так, кажется, поступали с развратницами у них на Сицилии?
   — Я хочу, чтобы ты ушел, — раздался заглушенный подушкой ответ. Она хотела, чтобы он ушел до того, как она начнет рвать на себе волосы и истерически рыдать. Никогда еще ей не было так плохо.
   — Когда я удостоверюсь, что ты действительно истратила все мои деньги до копейки, я буду готов помочь тебе перебраться в какое-нибудь жилище, которое будет немного меньше похоже на одиночную камеру, — холодно заявил Винченцо. — Но я не собираюсь брать тебя на содержание. Ты должна будешь найти себе работу, любую приличную работу, на которой не будет соблазна заработать деньги нечестным путем.
   Выслушав все это. Марша оторвала голову от подушки и впилась в него пронзительным взором потемневших от горя глаз.
   — И что прикажешь мне делать? — проговорила она неверным, дрожащим голосом. — Стать уборщицей? Или прачкой?
   Винченцо не удостоил ее взглядом.
   — Мне все равно, лишь бы это был честный труд.
   — Программа исправления. — К горлу уже подкатывал истерический хохот. Она пыталась сдержать его, но не смогла, и мрачную тишину комнатки нарушили раскаты идиотского смеха.
   Злобно выругавшись по-итальянски, Винченцо стал трясти ее за плечи.
   — Прекрати немедленно! — прошипел он.
   — Н-не могу! — выдавила она, но гневный огонек в его черных глазах подействовал на нее, как холодный душ.
   — Постарайся! — В устремленном на нее взгляде появилось опасное выражение. К своему ужасу, Марша почувствовала, что у нее из глаз потекли слезы. В попытке скрыть их она отвела от него взгляд. Он заклеймил ее как преступницу, заставил бросить работу, лишил заработанного с таким трудом повышения, а она заплатила за все эти оскорбления своим телом. Боже мой, что с ней такое творится? Что случилось?
   Он снова выпрямился.
   — Не делай вид, будто отдалась мне против своей воли. Ты сама этого хотела чуть ли не больше меня, — язвительным тоном произнес он. — И учти, больше я не желаю делить тебя ни с кем из твоих партнеров по постели. А твои крокодиловы слезы на меня не действуют. Я тебя насквозь вижу…
   — Ты слепец, — устало прошептала Марша, опуская голову на поднятые колени.
   — Я сильнее тебя, — как бы желая окончательно сокрушить ее, объявил Винченцо. — И очень опасен, когда меня пытаются водить за нос. Запомни это, и у нас с тобой все пойдет нормально.
   Она услышала звук открывающейся двери.
   — Завтра в восемь вечера. Если ты к тому времени успеешь привести себя в порядок, я возьму тебя поужинать.
   — Кто бы мог подумать, — ответила Марша отрешенным голосом.
   — Судя по твоему виду, тебя стоит подкормить…
   — Как индейку, перед тем как отправить ее в духовку.
   — Что, черт побери, с тобой творится? — внезапно обернулся он к ней.
   — Ничего.
   — Тогда не напускай на себя такой чертовски жалостный вид!
   Марша обняла колени трясущимися руками.
   — Я просто устала, вот и все, — промямлила она, страстно желая, чтобы он поскорее ушел.
   Винченцо наклонился и с напугавшей ее нежностью убрал с ее лица прядь растрепавшихся белокурых волос.
   — Я не думал, что все получится именно так, — пробормотал он, склоняясь над ней. — Но я солгал бы тебе, если бы сказал, что жалею о случившемся. Я не хочу, чтобы ты мне сопротивлялась.
   — Не буду, — убито пообещала она, хорошо понимая, что он совершенно намеренно, одним бурным совокуплением, стер с лица земли все ее оборонительные линии. И поскольку теперь оказался на коне, ему было совершенно безразлично, что же чувствует сама она.
   — Поспи немного… хотя… Бог мой, как можно спать в этом гробу? — пробормотал он с явным отвращением.
   Потом Винченцо поймал ее руку и вложил ей в ладонь ключ.
   — Можешь отправиться в мой городской дом, но не более чем на пару дней. Через час я пришлю за тобой машину. — Он выпрямился и направился к двери. — А я приду около шести, — хрипло шепнул он напоследок.
   И на этот раз она словно прочитала его мысли, и это заставило ее съежиться от страха. Марша прислушалась к звуку закрывающейся двери. В горящем горле, точно большой булыжник, застрял комок. Никогда, никогда опять она не позволит ему так поступать с ней, поэтому должна оказаться подальше отсюда задолго до того, как пройдет час. И какая ей разница, кто что скажет? Ей теперь на все плевать.
   Ее переполняла боль, но вместе с тем она, казалось, совершенно лишилась способности гневаться на него. Никогда еще в ее мыслях не царила подобная сумятица. Но в глубине души она знала, что, несмотря ни на что, этот побег не вытравит из ее души боль от предательства самой себя.

4

   — Когда ты сможешь приступить к работе? — дружелюбно спросил Саймон Форбс.
   — В понедельник, если это тебя устроит. — Марша задумчиво прикусила нижнюю губу. — А ты уверен, что действительно хочешь, чтобы я у тебя работала?
   — Послушай, Марша, — простонал Саймон, — может быть, ты забыла, что я предлагал тебе ту же самую работу четыре года назад, но ты почему-то наотрез отказалась!
   Раздался телефонный звонок. Марша, вздохнув, поглядела на дверь. Сай сказал чистую правду. Тогда, четыре года назад, она отвергла его предложение поступить на работу секретаршей. Но причиной тому была вовсе не ее чрезмерная гордость или самомнение…
   До самой своей гибели в автомобильной катастрофе ее родители снимали дом в имении Твейт-Мэнор. Саймон, старший брат Ричарда, сын Джеральда Форбса, тоже жил там. Оба мальчика и сестры-близнецы Лайонс выросли вместе и в юности тоже продолжали дружить. Все четверо были очень близки. С раннего детства никто никогда не сомневался в том, что Ричард и Айрис поженятся, когда вырастут, и, хотя Марша не желала признаваться себе в этом, Саймон тоже питал кое-какие надежды на брак с ней, Маршей.
   Но этого не произошло. Ей в ранней юности-лет в пятнадцать-шестнадцать-немного нравился Сай, но это чувство оказалось мимолетным и к двадцати годам бесследно прошло. Ричард и Айрис, к тому времени уже женатые, были очень разочарованы этим обстоятельством, а у Марши осталось какое-то неприятное чувство вины перед Саймоном.
   Это чувство усилилось, когда Саймон предложил ей выйти за него замуж, хотя знал, что она беременна от другого. Она отказала ему и поэтому не могла принять работу, которую он предложил ей. Эта работа могла стать для нее спасением, но Марша знала, что Саймон до сих пор втайне надеется на то, что когда-нибудь они с ней поладят. Именно Саймон стал одной из главных причин, по которой она решила уехать с ребенком в Лондон.
   Но времена меняются. Теперь у Саймона была постоянная подружка. А с Маршей он сохранял тон старого друга, без каких-либо недоговоренностей или тайных надежд.
   — Сэмми! Немедленно вылезай оттуда!
   Услышав неожиданный окрик Саймона, Марша вздрогнула.
   Повернувшись, она увидела гигантскую терракотовую вазу, которая неожиданно угрожающе закачалась. Но тут же над краем горловины вазы показались черные вихры и пара плутоватых темно-карих глаз. Они внезапно сощурились, и малыш выпалил:
   — Пошел ты на…
   Марша была сражена на месте. Да и какая мать не потряслась бы, услышав такое из уст трехлетнего мальчугана.
   — Не обращай на него внимания. — Увидев ужас на лице Марши, Саймон сумел сдержать рвущийся наружу смех. — Если верить твоей сестре, он сразу забудет об этом, если только ты не будешь устраивать шум. Кстати, Ричарду было бы неплохо попридержать свой язык при детях. По-моему, он и обучил Сэма таким выражениям.
   Саймон повел ее по саду, с гордостью показывая недавние усовершенствования, и закончил экскурсию в своем немаленьком кабинете.
   — Хочешь кофе?
   — Я бы с удовольствием, но сегодня днем моя очередь следить за детьми.
   — Слава Богу, что твоя, а не моя. За глаза хватило бы и одного Сэмми. Скажи, откуда у этого клопа такой бешеный нрав? — усмехнулся Саймон, наблюдая в окно за малышом. Тот чуть ли не с головой зарылся в кучу песка, хотя отлично знал, что это запрещено.
   — Ты опять был нехорошим мальчиком, — начала было Марша, когда они возвращались в Твейт-Мэнор короткой дорогой через поля.
   — Я хороший мальчик! — покраснев от гнева, крикнул Сэмми и унесся вперед, мелькая тоненькими, загорелыми ножками под грязными белыми штанишками и размахивая черными от грязи ручонками.
   Он сын Винченцо и до боли похож на своего отца, отметила Марша. От нее мальчик унаследовал лишь некрупное телосложение. Маленький для своих лет, он тем не менее никому не давал спуску и ничего не боялся. Шумный, упрямый и уже властный, Сэм постоянно норовил командовать детьми и не слушался старших. Да, этот ребенок — совсем не ангел, вздохнула про себя Марша.
   Несмотря на это, Ричард и Айрис не делали различия между Сэмми и своими двумя детьми. Но Джекки и Лиззи были флегматиками — спокойными, вяловатыми и послушными. Сэм совсем не такой, кукушонок в чужом гнезде, неукротимый и страстный. Ему нужна твердость, жесткая рука. А кто в этом виноват? Хватит об этом, приказала себе Марша.
   — Ну как? — нетерпеливо спросила Айрис, когда Марша появилась в большой кухне ее особняка.
   — Начинаю в понедельник.
   На лице ее сестры-близняшки засияла довольная улыбка, Марша еще раз присмотрелась к лицу Айрис. Они не были однояйцевыми близнецами, но в детстве люди часто думали, что дело обстоит именно так. С возрастом их сходство становилось все слабее и слабее. Это тревожило Айрис. Она до сих пор подкрашивала свои волосы под цвет волос Марши и носила ту же прическу.
   — Слава Богу, что ты наконец-то взялась за ум! Мы все вчетвером должны съездить куда-нибудь и отпраздновать это событие!
   — Вернее, впятером. Подружка Сая, наверное, тоже захочет присутствовать. — Марша старалась говорить как можно более легко и беззаботно.
   Айрис нахмурилась.
   — Юнис сейчас занята. Кроме того, она-то здесь при чем? Они с Саймоном знакомы без году неделя… Я закажу столик в «Карете»…
   — Нет, — сухо отрезала Марша.
   — А почему нет? — В руках у сестры уже была телефонная трубка.
   Марша тяжело вздохнула. Айрис была из рук вон плохим конспиратором. Все ее тайны сразу же становились известны всему миру. А сейчас она не смогла скрыть намерения опять свести Маршу с Саем. Бедная Айрис до сих пор считала их расставание трагической ошибкой своей сестры!
   — Мне эта идея не кажется особенно удачной.
   — Что у тебя там опять произошло с этим подонком Моничелли? — неожиданно спросила Айрис.
   Удивленное лицо Марши залилось ярким румянцем. Застигнутая врасплох, она не успела принять нужное выражение и скрыть от сестры царящий в ее душе сумбур.
   — Я…
   Пораженная сестра выронила трубку.
   — Но ты же… Я хочу сказать, не опять же?
   Марша молча разглядывала поверхность стола, внезапно почувствовав гнетущее беспокойство. Она не хотела ничего рассказывать сестре, но не могла солгать, когда ее спросили прямо.
   — На этот раз я этого так не оставлю! — поклялась Айрис дрожащим от ярости голосом. — Возьму из стола Джеральда пистолет, поеду в Лондон и пристрелю этого ублюдка!
   — Айрис!..
   — Заткнись! — яростно прошипела сестра. Это была единственная тема, которая всегда выводила ее из себя. — Ты защищаешь его, ты все еще защищаешь его! Ведь мы с Ричардом так хотели дать тебе денег, чтобы ты подала на него в суд, но ты не позволила нам…
   — Я защищаю не его, а Сэмми, — прошептала Марша. — Ты же сама знаешь, какое внимание привлечет к себе подобный процесс. Каждый в округе знает, что я мать-одиночка. Не могу же я тащить в суд отца моего сына!
   — Ты спала с ним? Ты опять спала с ним, дура этакая? — продолжала свой допрос Айрис. Марша побледнела.
   — Я не хочу говорить об этом…
   — Ты что же, до сих пор любишь его? — пробормотала ошарашенная Айрис. Марша выпрямилась во весь рост.
   — Не болтай глупостей!
   — Хотя ты и моя сестра, я никак не могу тебя понять, — заметила Айрис упавшим голосом. — Ведь Сай тебя обожает. Он даже не возражал, когда ты уехала учиться в колледж! Он красив, заботлив и хорошо обеспечен, — в который уже раз перечисляла сестра. — Почему ты так яростно сопротивляешься отношениям с ним? Он, по крайней мере, хочет на тебе жениться!
   В кухне воцарилось тяжелое молчание.
   — Ну, ладно, мне пора, я опаздываю, — виновато пробормотала Айрис и заторопилась вверх по лестнице.
 
   Двумя часами позднее, вымыв посуду после обеда, Марша присела возле Джеральда, отдыхавшего на старой деревянной скамье, установленной на лужайке перед домом.
   — Снова получила нагоняй? — спросил он.
   — Откуда вы взяли?
   — Слышал из холла, как орала Айрис. — Он вздохнул. — Тебе станет легче, когда ты осенью переедешь в коттедж Демпен. Вам с Сэмми нужен свой угол.
   — Да. — Она покраснела, не зная, какую часть их разговора мог слышать Джеральд.
   Дети были в дальнем конце сада, играя в шалаше, который построил для них Ричард. День был прекрасный, но даже яркое солнце не могло поднять настроение Марши. Прошло уже две недели, с тех пор как она покинула Лондон. Она потеряла аппетит и стала плохо спать.
   — Мне нравится твоя сестра, но у нее была слишком легкая жизнь, — опять вздохнул Джеральд. — Вышла замуж за друга детства в восемнадцать лет. Ей никогда не приходилось зарабатывать себе на жизнь. Что бы она ни захотела, ей тут же подносили на тарелочке — мужа, дом, детей. В следующий раз, когда она опять начнет приставать к тебе, напомни ей об этом.
   — Айрис всегда была очень добра ко мне…
   — Но не тогда, когда пыталась подсунуть тебе моего бестолкового сынка! Тебе еще шестнадцати не было, а я уже твердо мог сказать, что ты никогда не выйдешь замуж за Сая! Он тебе просто не нравился.
   У Марши перехватило горло. Временами Джеральд пугал ее. Он всегда смотрел в самый корень.
   — Это было яснее ясного. Но поскольку Саймон похож на Ричарда, Айрис никак не может понять, почему ты, ее сестра-близнец, в этом не захотела стать ее подобием!
   — Я сделала ему больно, — виновато прошептала Марша.
   — Ты сделала бы ему гораздо больнее, если бы позволила принудить себя к браку с ним… Что это там за звук, не машина ли?
   Марша безучастно повернулась к дороге как раз в тот момент, когда из-за кустарника, заслоняющего вид на ворота, показался автомобиль. Это был серебристый «феррари». Она вскочила на сразу задрожавшие ноги и замерла не в силах сойти с места.
   — Кто это там? — проворчал Джеральд, сдвигая шляпу на затылок и прищуриваясь.
   Винченцо выскочил из машины, не позаботившись даже закрыть за собой дверцу. Все его внимание было устремлено на лужайку. Снимая на ходу солнечные очки и засовывая их в карман пиджака, он почти бежал навстречу им, и в каждом его движении чувствовалась с трудом сдерживаемая ярость. Одетый в прекрасно сшитый кремовый летний костюм, с блестящими на полуденном солнце угольно-черными волосами, на фоне обычного, среднего английского пейзажа он смотрелся космическим пришельцем.
   — Похож на киношного мафиози, — пробормотал себе под нос Джеральд, посмеиваясь.
   Когда он подошел, Марша поймала на себе горящий взгляд его черных глаз и испугалась, будто ее застали на месте преступления. Она была в таком ужасе, что не могла вымолвить ни единого слова.
   — Я забираю тебя назад в Лондон, — объявил Винченцо, оскаливая свои ровные белые зубы. — Не трудись собирать вещи, садись в машину! Я разберусь с тобой потом…
   Крайне заинтригованный происходящим, Джеральд смотрел на него с любопытством и даже встал со скамьи. Винченцо медленно и тихо, словно хищник, подкрадывающийся к добыче, направился к нему.
   Марша видела, как яростно напряглось его лицо, и сразу вспомнила всю ту чепуху, которую нагородила ему о своем деревенском любовнике. Она бросилась к Винченцо, сосредоточившему все свое внимание на Джеральде.
   — А что касается тебя, старый хрен, — начал он злобным тоном, очевидно, сдерживая себя только потому, что перед ним был уже пожилой человек, — скажи спасибо судьбе за то, что из тебя уже песок сыпется, иначе от тебя осталось бы мокрое место!
   — Винченцо! — отчаянно закричала Марша. Он почти оттолкнул ее с дороги.
   — Марша тебе в дочери годится!
   Джеральд смотрел на него веселыми голубыми глазами.
   — Он всегда такой? — спросил он съежившуюся от страха Маршу. — Или кто-то наговорил бедняге черт знает что?
   — Винченцо… я солгала тебе…
   — Насчет чего? — обернулся он к ней. В этот момент внезапно заработал двигатель «феррари». Винченцо обернулся.
   — О Боже мой! — вырвалось у Марши, едва только она разглядела в окне со стороны места водителя лохматую черную головенку. Сэмми корчил гримасы и вертел руль автомобиля Винченцо. Она бросилась к нему.
   Винченцо добежал до машины первым, нырнул внутрь и показался обратно с брыкающимся и визжащим Сэмом, которого оторвал от увлекательного занятия — выковыривания ключа зажигания. Марша замерла в молчаливом ужасе и вдруг увидела, как ее сынишка наклонил голову и вонзил зубы в обхватившую его руку.
   — Боже! Вот маленький мерзавец! — ойкнул Винченцо, отпуская пленника и недоуменно разглядывая следы острых зубов на своей руке.
   И тут Сэмми выдал свое любимое неприличное выражение. Без сомнения, он знал, что это грубое оскорбление. Выпалив со злобой: «Пошел ты на…», он самодовольно улыбнулся и с чувством превосходства посмотрел на Винченцо. Тот с презрением взглянул на своего сына и отошел в сторону.
   — Какой отвратительный ребенок, — сказал он, брезгливо отряхивая песок со своего до этого безукоризненно чистого костюма. — И какой грязнуля!
   — Что такое — отвратительный? — поинтересовался Сэмми.
   Привлеченные воплями Сэма, его маленькие кузены прибежали на лужайку и теперь толкались возле машины. Джекки, здоровый, белобрысый увалень шести лет, разобравшись, в чем тут дело, велел Сэмми попросить у дяди прощения.
   — Сэмми никогда не просит прощения! — наябедничала ровесница Сэма Лиззи.
   — Не буду просить прощения! — Сэмми с вызовом посмотрел прямо в глаза Винченцо.
   Не обращая на него никакого внимания, тот испепеляюще уставился на Маршу.
   — Ну что ты стала как вкопанная? И насчет чего ты там солгала?