Страница:
На портретах того времени мы видим хмурого человека с пронзительным взглядом из-под нависших бровей и пушистыми усами – или, на более поздних полотнах, чисто выбритого, с покруглевшим лицом, но по-прежнему суровым взглядом. Его семья когда-то жила в окрестностях Книтлингена, а в 1448 году фон Зиккингены перебрались в замок Эбернбург, близ Кройцнаха. После смерти отца Франц фон Зиккинген сам занимался управлением фамильными землями. Будучи вольным рыцарем, он не принадлежал к наиболее родовитому дворянству, но был человеком высокообразованным и состоял при дворе императора Максимилиана I. Когда Фауст появился в Кройцнахе, фон Зиккингену едва исполнилось 26 лет.
Как писал Бакс, ни для кого не было секретом, что фон Зиккинген «интересовался магией». Рассказывали, что его увлечение магией началось ещё в юности. Тяга Франца фон Зиккингена ко всему мистическому была отчасти унаследована им от отца, Швайкарда, по слухам также интересовавшегося и даже занимавшегося астрологией. Адам Вернер, живший в Гейдельберге, сообщал своему шурину и лидеру Реформации Георгу Спалатину (1484–1545), что фон Зиккинген не принимает никаких важных решений без совета астролога. Уже после гибели фон Зиккингена Вернер нашёл астрологическое предсказание на 1523 год, сделанное для него Вирдунгом, и сделал копию. Ворота замка фон Зиккингена были открыты для учёных-гуманистов, приверженцев Реформации, оккультистов и интеллектуалов его времени. Они были открыты и для Фауста.
Хотя фон Зиккинген не знал латыни и потому мог искать преподавателя, несомненно, что к Фаусту его привлекла именно «склонность к мистическому». При таком интересе невозможно представить, что фон Зиккинген и Фауст не встретились лично. Возможно, Фауст обещал ему богатства Креза? Возможно, они говорили об античной философии, о Платоне и Аристотеле? Возможно, именно в астрологическом прогнозе Фауста фон Зиккинген разглядел черты своего будущего? Не исключено, что Фауст напомнил ему о совете Аристотеля, как говорят, данном Александру Великому, – никогда не начинать войну, не посоветовавшись с астрологом. (Речь идёт о приписываемой Аристотелю еретической книге Secretum secretorum или «Тайная тайных». В то время текст книги «Тайная тайных» был у всех на слуху, и это произведение вполне могло оказать влияние на астрологические взгляды фон Зиккингена.)
Однако встреча Фауста и фон Зиккингена исчезла в дымке истории. В залах замка Эбернбург, где всегда полно туристов, больше не говорят о мистике, а в «Историческом доме доктора Фауста» не найти счёта, выписанного Георгию Фаусту с компанией. От этой встречи не осталось ничего, ни одной обрывочной записи.
Гнуснейший из пороков
6. Время заклятий (1507–1512)
При дворе курфюрста Палатината
Заклятие адских духов
Магия великая и ужасная
Как писал Бакс, ни для кого не было секретом, что фон Зиккинген «интересовался магией». Рассказывали, что его увлечение магией началось ещё в юности. Тяга Франца фон Зиккингена ко всему мистическому была отчасти унаследована им от отца, Швайкарда, по слухам также интересовавшегося и даже занимавшегося астрологией. Адам Вернер, живший в Гейдельберге, сообщал своему шурину и лидеру Реформации Георгу Спалатину (1484–1545), что фон Зиккинген не принимает никаких важных решений без совета астролога. Уже после гибели фон Зиккингена Вернер нашёл астрологическое предсказание на 1523 год, сделанное для него Вирдунгом, и сделал копию. Ворота замка фон Зиккингена были открыты для учёных-гуманистов, приверженцев Реформации, оккультистов и интеллектуалов его времени. Они были открыты и для Фауста.
Хотя фон Зиккинген не знал латыни и потому мог искать преподавателя, несомненно, что к Фаусту его привлекла именно «склонность к мистическому». При таком интересе невозможно представить, что фон Зиккинген и Фауст не встретились лично. Возможно, Фауст обещал ему богатства Креза? Возможно, они говорили об античной философии, о Платоне и Аристотеле? Возможно, именно в астрологическом прогнозе Фауста фон Зиккинген разглядел черты своего будущего? Не исключено, что Фауст напомнил ему о совете Аристотеля, как говорят, данном Александру Великому, – никогда не начинать войну, не посоветовавшись с астрологом. (Речь идёт о приписываемой Аристотелю еретической книге Secretum secretorum или «Тайная тайных». В то время текст книги «Тайная тайных» был у всех на слуху, и это произведение вполне могло оказать влияние на астрологические взгляды фон Зиккингена.)
Однако встреча Фауста и фон Зиккингена исчезла в дымке истории. В залах замка Эбернбург, где всегда полно туристов, больше не говорят о мистике, а в «Историческом доме доктора Фауста» не найти счёта, выписанного Георгию Фаусту с компанией. От этой встречи не осталось ничего, ни одной обрывочной записи.
Гнуснейший из пороков
Судя по крайне тенденциозному отчёту Тритемия, в Кройцнахе Фауст отличился вовсе не знанием астрологии, латыни или «всего мистического»: «… Вскоре… он стал развращать своих учеников, предаваясь гнуснейшему пороку, и, будучи изобличен, скрылся от угрожавшего ему строгого наказания»{97}.
Если Тритемий написал правду, то фон Зиккинген, как покровитель Фауста, должен был уволить его с должности. Но что такое эти самые «гнуснейшие из пороков»? В 1936 году латинское выражение nefandissimo fornicationis genere перевели очаровательной фразой «род трусливой непристойности», в которой столько же дьявольского, сколько в экстравагантно закрученных усах, – и до сего времени никто не предложил другого перевода. Язык того времени отличался от современного, и я сомневаюсь, что переводчик воспроизвёл смысл латинской фразы Тритемия. Да, какие-то виды непристойности можно охарактеризовать такими словами, но на латыни всё звучало строже: nefandissimo, то есть нечестивое или греховное, и fornicationis, что означает внебрачную связь, иначе говоря – добровольный сексуальный контакт мужчины и незамужней женщины. Поскольку в те времена институт брака был священным, внебрачная связь, как и супружеская измена, означала серьёзное преступление. Это значит, что речь могла идти не только о сексуальном насилии в отношении мальчиков – к тому же в таком случае Тритемий определил бы это действие как «содомия».
Впоследствии против Фауста будут выдвинуты более конкретные обвинения в содомии. Лерхеймер описал случай в Кройцнахе следующим образом: «Он [Фауст] улизнул оттуда потому, что был обвинён в содомии»{98}. Ранние упоминания о неких аморальных поступках Фауста также можно интерпретировать как эвфемизмы содомии. Когда Манлий писал, что Меланхтон называл Фауста нечестивым чудовищем – бесстыдным, грязным и беспутным, это может говорить о сексуальной девиации{99}. Хогель также осуждал «бесовскую жизнь» Фауста, называя его «печально известным нечестивцем», а когда Фаусту запретили посещение Нюрнберга, в официальном сообщении значилось: «Известный содомит».
Обвинение в содомии было весьма серьёзным. Считают, что этот грех заставил Господа уничтожить города Содом и Гоморру со всеми жителями (Быт., 19). Содомия была запрещена по первому императорскому кодексу «Каролина» 1532 года, причём нарушение этого положения каралось смертью. Уголовно-судебное уложение Священной Римской империи германской нации было единственным средневековым сводом законов, предусматривавшим наказание за содомию. Ещё в 1509 году Ульрих Тенглер (ок. 1435–1511) опубликовал наставление для немецких юристов, требовавшее назначать смертную казнь за сексуальные действия, совершаемые лицами одного пола, а Уголовно-судебное уложение 1532 года слово в слово повторяло кодекс Бамбергского епископства. Впрочем, прецедент был создан ещё в 1277 году, когда Рудольф I фон Габсбург, первый представитель династии Габсбургов на престоле Священной Римской империи, осудил дворянина к сожжению на костре за vicim sodomiticum, то есть за содомский грех{100}.
Содомия считалась грехом, противным природе. Хотя общее определение содомии включало такие сексуальные акты, как мастурбация, взаимная мастурбация между лицами одного пола, а также половые сношения между лицами одного пола, терминология эпохи Возрождения допускала широкое толкование. Поэтому термин «содомия» означал многие преступления – измену, государственное преступление или публичное оскорбление монарха, богохульство, моральную нечистоплотность, этническую дифференциацию и многое другое. Так как наказания, прежде назначавшиеся за это «преступление», объединяли сексуальные табу с понятием религиозного греха, то «ересь» могла на самом деле означать содомский грех и наоборот. То, что обвинения в содомии в числе прочих выдвигались против «ведьм», лишний раз открывает связь между сексуальной и духовной девиацией, считавшейся преступлением против христианства{101}.
С сексуальным грехом ассоциировалось не только ведовство, то есть преступное колдовство, но также любые формы нехристианской магии. Хотя объявляя себя «вторым в магии», Фауст вызывал ассоциации с Заратустрой, мы вправе предположить, что одновременно он, не желая того, ассоциировался с Хамом, сыном Ноя. По мнению христианского писателя раннего Средневековья Иоанна Кассиана Римлянина, Хам, как сын сыновей Сета, унаследовал и сохранил их демоническую магию. Проклятый Хам стал героем обличительных историй, говоривших о пагубности распутства. В своём «Уставе» святой Бенедикт советовал читать по вечерам Collationes («Сопоставления») Кассиана, и можно не сомневаться, что, как монах-бенедиктинец, Тритемий был знаком с этим произведением. Вполне логично, что с позиций Тритемия Фауст мог выглядеть человеком с сексуальными отклонениями.
Для людей типа Тритемия уже тот факт, что Фауст занимался некромантией и практиковал «запретные искусства», означал отсутствие всяких моральных устоев. В работе Antipalus maleficiorum Тритемий с ожесточением доказывал, что ведьмы погрязли в разврате и состоят в «весьма грязных сексуальных отношениях» друг с другом, со своими жертвами и с демонами{102}.
Хотя сегодня взгляды Тритемия выглядят несколько экстремальными, в то время в этом не было ничего нового или необычного. Ещё апостол Павел связывал сексуальную девиацию с религиозной неортодоксальностью (Рим., 1: 26–28), а позднее Джованни Франческо Пико делла Мирандола (ок. 1469–1533) развил эту мысль применительно к магам. Для Тритемия и многих его современников занятие некромантией означало необходимость договариваться с демонами, в том числе вступать с ними в сексуальные отношения. Если же некромант был преподавателем, то, по логике Тритемия, подобный разврат неминуемо захватывал и учеников мага.
Фауст, занимавшийся предсказанием, определённо нуждался в помощи детей – главным образом мальчиков. По описанию Иоганна Хартлиба, как гидромантия, так и пиромантия исполнялись при обязательном участии ребёнка – мальчика или девочки. Вот как Хартлиб описывал гидромантию: «В то время как невинное дитя сидит, мастер заклинаний стоит сзади и шепчет в ухо тайные слова, пока сам Дьявол не возникает перед ним»{103}.
Документально подтверждён случай, когда учитель использовал своих учеников в подобном действе. Иоанн Солсберийский (1115–1180) приводил случай из своей молодости, когда священник, преподававший латынь, привлёк его к занятиям магией. В одном из опытов священник помазал ногти Джона и более старшего ученика елеем, чтобы увидеть в них отражение. В другой раз священник использовал в качестве отражающей поверхности полированную миску. Опыты начинались с «предварительных мистических ритуалов», а после помазания елеем священник произносил странные имена, которые, по воспоминаниям Джона, «наводили… такой ужас, что даже я, ребёнок, понимал, что эти имена должны принадлежать демонам». Напуганный Джон ничего не разобрал ни в ногтях, ни в миске, но его приятель сообщил, что видел «какие-то смутные фигуры»{104}.
Тритемий возбудил слухи о противоестественных сексуальных практиках, следовавшие за Фаустом на протяжении всей его жизни. Предположительно Фауст пустился в бега весной 1507 года. Если даже выдвинутые против него обвинения изобрёл Тритемий, это предполагает, что в то время в Кройцнахе циркулировали подобные слухи – или же эти слухи были результатом письма Тритемия. Тритемий закончил свой доклад Вирдунгу неопределённой фразой:
«Таков по достоверным свидетельствам человек, которого ты ждешь с таким нетерпением. Когда он к тебе явится, ты обнаружишь не философа, но глупца, коим движет его непомерная поспешность»{105}.
В действительности выводы Тритемия были основаны на одних сплетнях. Хотя Тритемий не встретился с Фаустом, а получил всю информацию из чужих рук, это не помешало ему выступить с серьёзными обвинениями. Тритемий мог доверять своим источникам – и хотя судья или критически мыслящий историк никогда не поступил бы подобным образом, именно выводы Тритемия оказались достоянием истории. По заключению Е.М. Батлер, в середине XX века опубликовавшей множество работ о Фаусте, большинство учёных некритически согласились с взглядами Тритемия и повторили обвинения, выдвинутые им против Фауста. В самый момент своего появления в исторических записях Фауст получает репутацию наихудшего сорта, ту, которая приклеивается намертво, как дурная кличка к собаке.
Мы не можем выяснить степень правдивости обвинений, выдвинутых Тритемием. Возможно, нам вообще не следует задаваться этим вопросом. Если, как часто бывает, письмо Тритемия рассматривается само по себе, его обвинения кажутся чем-то исключительным, но это не так. Сексуальная дискредитация была (и, к сожалению, пока остаётся) оружием, часто используемым для подрыва репутации – и Фауст не был единственной жертвой. Незадолго до письма Тритемия против эльзасского священника и гуманиста Якова Вимпфелинга (1450–1528) было выдвинуто анонимное обвинение в похотливом отношении к юношам-студентам, и проповедник Иоганн Гейлер фон Кайзерсберг призвал осудить «этих еретиков, совершающих сексуальные действия с мальчиками»{106}.
Наиболее действенными были обвинения в содомии из-за того, что в таких случаях доказать обратное всегда трудно, а виновному грозило самое суровое наказание. Упоминание о религиозной девиации также служило целям Тритемия, явно желавшего подвергнуть Фауста остракизму, но самым важным был тот факт, что обвинение в содомии вытекало из магических практик, которыми занимался Фауст. Повторяя или изобретая кажущиеся правдивыми случаи содомии, Тритемий создавал свои клеветнические обвинения, базировавшиеся на искусственной риторике, заодно выдвигая более убедительные псевдо-медицинские обвинения в невменяемости. Письмо Тритемия имело цель очернить Фауста до его появления у Вирдунга, и Тритемий явно имел свои соображения для такой атаки. Наконец, не следует забывать старое изречение: «Когда Пётр говорит о Павле, узнаешь больше о Петре, чем о Павле».
Если Тритемий написал правду, то фон Зиккинген, как покровитель Фауста, должен был уволить его с должности. Но что такое эти самые «гнуснейшие из пороков»? В 1936 году латинское выражение nefandissimo fornicationis genere перевели очаровательной фразой «род трусливой непристойности», в которой столько же дьявольского, сколько в экстравагантно закрученных усах, – и до сего времени никто не предложил другого перевода. Язык того времени отличался от современного, и я сомневаюсь, что переводчик воспроизвёл смысл латинской фразы Тритемия. Да, какие-то виды непристойности можно охарактеризовать такими словами, но на латыни всё звучало строже: nefandissimo, то есть нечестивое или греховное, и fornicationis, что означает внебрачную связь, иначе говоря – добровольный сексуальный контакт мужчины и незамужней женщины. Поскольку в те времена институт брака был священным, внебрачная связь, как и супружеская измена, означала серьёзное преступление. Это значит, что речь могла идти не только о сексуальном насилии в отношении мальчиков – к тому же в таком случае Тритемий определил бы это действие как «содомия».
Впоследствии против Фауста будут выдвинуты более конкретные обвинения в содомии. Лерхеймер описал случай в Кройцнахе следующим образом: «Он [Фауст] улизнул оттуда потому, что был обвинён в содомии»{98}. Ранние упоминания о неких аморальных поступках Фауста также можно интерпретировать как эвфемизмы содомии. Когда Манлий писал, что Меланхтон называл Фауста нечестивым чудовищем – бесстыдным, грязным и беспутным, это может говорить о сексуальной девиации{99}. Хогель также осуждал «бесовскую жизнь» Фауста, называя его «печально известным нечестивцем», а когда Фаусту запретили посещение Нюрнберга, в официальном сообщении значилось: «Известный содомит».
Обвинение в содомии было весьма серьёзным. Считают, что этот грех заставил Господа уничтожить города Содом и Гоморру со всеми жителями (Быт., 19). Содомия была запрещена по первому императорскому кодексу «Каролина» 1532 года, причём нарушение этого положения каралось смертью. Уголовно-судебное уложение Священной Римской империи германской нации было единственным средневековым сводом законов, предусматривавшим наказание за содомию. Ещё в 1509 году Ульрих Тенглер (ок. 1435–1511) опубликовал наставление для немецких юристов, требовавшее назначать смертную казнь за сексуальные действия, совершаемые лицами одного пола, а Уголовно-судебное уложение 1532 года слово в слово повторяло кодекс Бамбергского епископства. Впрочем, прецедент был создан ещё в 1277 году, когда Рудольф I фон Габсбург, первый представитель династии Габсбургов на престоле Священной Римской империи, осудил дворянина к сожжению на костре за vicim sodomiticum, то есть за содомский грех{100}.
Содомия считалась грехом, противным природе. Хотя общее определение содомии включало такие сексуальные акты, как мастурбация, взаимная мастурбация между лицами одного пола, а также половые сношения между лицами одного пола, терминология эпохи Возрождения допускала широкое толкование. Поэтому термин «содомия» означал многие преступления – измену, государственное преступление или публичное оскорбление монарха, богохульство, моральную нечистоплотность, этническую дифференциацию и многое другое. Так как наказания, прежде назначавшиеся за это «преступление», объединяли сексуальные табу с понятием религиозного греха, то «ересь» могла на самом деле означать содомский грех и наоборот. То, что обвинения в содомии в числе прочих выдвигались против «ведьм», лишний раз открывает связь между сексуальной и духовной девиацией, считавшейся преступлением против христианства{101}.
С сексуальным грехом ассоциировалось не только ведовство, то есть преступное колдовство, но также любые формы нехристианской магии. Хотя объявляя себя «вторым в магии», Фауст вызывал ассоциации с Заратустрой, мы вправе предположить, что одновременно он, не желая того, ассоциировался с Хамом, сыном Ноя. По мнению христианского писателя раннего Средневековья Иоанна Кассиана Римлянина, Хам, как сын сыновей Сета, унаследовал и сохранил их демоническую магию. Проклятый Хам стал героем обличительных историй, говоривших о пагубности распутства. В своём «Уставе» святой Бенедикт советовал читать по вечерам Collationes («Сопоставления») Кассиана, и можно не сомневаться, что, как монах-бенедиктинец, Тритемий был знаком с этим произведением. Вполне логично, что с позиций Тритемия Фауст мог выглядеть человеком с сексуальными отклонениями.
Для людей типа Тритемия уже тот факт, что Фауст занимался некромантией и практиковал «запретные искусства», означал отсутствие всяких моральных устоев. В работе Antipalus maleficiorum Тритемий с ожесточением доказывал, что ведьмы погрязли в разврате и состоят в «весьма грязных сексуальных отношениях» друг с другом, со своими жертвами и с демонами{102}.
Хотя сегодня взгляды Тритемия выглядят несколько экстремальными, в то время в этом не было ничего нового или необычного. Ещё апостол Павел связывал сексуальную девиацию с религиозной неортодоксальностью (Рим., 1: 26–28), а позднее Джованни Франческо Пико делла Мирандола (ок. 1469–1533) развил эту мысль применительно к магам. Для Тритемия и многих его современников занятие некромантией означало необходимость договариваться с демонами, в том числе вступать с ними в сексуальные отношения. Если же некромант был преподавателем, то, по логике Тритемия, подобный разврат неминуемо захватывал и учеников мага.
Фауст, занимавшийся предсказанием, определённо нуждался в помощи детей – главным образом мальчиков. По описанию Иоганна Хартлиба, как гидромантия, так и пиромантия исполнялись при обязательном участии ребёнка – мальчика или девочки. Вот как Хартлиб описывал гидромантию: «В то время как невинное дитя сидит, мастер заклинаний стоит сзади и шепчет в ухо тайные слова, пока сам Дьявол не возникает перед ним»{103}.
Документально подтверждён случай, когда учитель использовал своих учеников в подобном действе. Иоанн Солсберийский (1115–1180) приводил случай из своей молодости, когда священник, преподававший латынь, привлёк его к занятиям магией. В одном из опытов священник помазал ногти Джона и более старшего ученика елеем, чтобы увидеть в них отражение. В другой раз священник использовал в качестве отражающей поверхности полированную миску. Опыты начинались с «предварительных мистических ритуалов», а после помазания елеем священник произносил странные имена, которые, по воспоминаниям Джона, «наводили… такой ужас, что даже я, ребёнок, понимал, что эти имена должны принадлежать демонам». Напуганный Джон ничего не разобрал ни в ногтях, ни в миске, но его приятель сообщил, что видел «какие-то смутные фигуры»{104}.
Тритемий возбудил слухи о противоестественных сексуальных практиках, следовавшие за Фаустом на протяжении всей его жизни. Предположительно Фауст пустился в бега весной 1507 года. Если даже выдвинутые против него обвинения изобрёл Тритемий, это предполагает, что в то время в Кройцнахе циркулировали подобные слухи – или же эти слухи были результатом письма Тритемия. Тритемий закончил свой доклад Вирдунгу неопределённой фразой:
«Таков по достоверным свидетельствам человек, которого ты ждешь с таким нетерпением. Когда он к тебе явится, ты обнаружишь не философа, но глупца, коим движет его непомерная поспешность»{105}.
В действительности выводы Тритемия были основаны на одних сплетнях. Хотя Тритемий не встретился с Фаустом, а получил всю информацию из чужих рук, это не помешало ему выступить с серьёзными обвинениями. Тритемий мог доверять своим источникам – и хотя судья или критически мыслящий историк никогда не поступил бы подобным образом, именно выводы Тритемия оказались достоянием истории. По заключению Е.М. Батлер, в середине XX века опубликовавшей множество работ о Фаусте, большинство учёных некритически согласились с взглядами Тритемия и повторили обвинения, выдвинутые им против Фауста. В самый момент своего появления в исторических записях Фауст получает репутацию наихудшего сорта, ту, которая приклеивается намертво, как дурная кличка к собаке.
Мы не можем выяснить степень правдивости обвинений, выдвинутых Тритемием. Возможно, нам вообще не следует задаваться этим вопросом. Если, как часто бывает, письмо Тритемия рассматривается само по себе, его обвинения кажутся чем-то исключительным, но это не так. Сексуальная дискредитация была (и, к сожалению, пока остаётся) оружием, часто используемым для подрыва репутации – и Фауст не был единственной жертвой. Незадолго до письма Тритемия против эльзасского священника и гуманиста Якова Вимпфелинга (1450–1528) было выдвинуто анонимное обвинение в похотливом отношении к юношам-студентам, и проповедник Иоганн Гейлер фон Кайзерсберг призвал осудить «этих еретиков, совершающих сексуальные действия с мальчиками»{106}.
Наиболее действенными были обвинения в содомии из-за того, что в таких случаях доказать обратное всегда трудно, а виновному грозило самое суровое наказание. Упоминание о религиозной девиации также служило целям Тритемия, явно желавшего подвергнуть Фауста остракизму, но самым важным был тот факт, что обвинение в содомии вытекало из магических практик, которыми занимался Фауст. Повторяя или изобретая кажущиеся правдивыми случаи содомии, Тритемий создавал свои клеветнические обвинения, базировавшиеся на искусственной риторике, заодно выдвигая более убедительные псевдо-медицинские обвинения в невменяемости. Письмо Тритемия имело цель очернить Фауста до его появления у Вирдунга, и Тритемий явно имел свои соображения для такой атаки. Наконец, не следует забывать старое изречение: «Когда Пётр говорит о Павле, узнаешь больше о Петре, чем о Павле».
6. Время заклятий (1507–1512)
Что произошло с Фаустом сразу после его рокового «пересечения» с Тритемием? Вероятно, маг в какой-то степени уловил злобную реакцию аббата. Послав Тритемию свою визитную карточку, Фауст был озадачен тем, что аббат уехал, так и не повидавшись с ним. Судя по сообщению Тритемия, в то время Фауст только что потерял должность учителя в Кройцнахе. Если Тритемий правильно описал ситуацию, Фауст едва ли собирался задерживаться в городе. Письмо Тритемия даёт ключ к тому, чего Фауст мог ждать от Иоганна Вирдунга. Остаётся вопрос: действительно ли Фауст встречался с Вирдунгом?
При дворе курфюрста Палатината
Хотя никто не знает, что именно предпринял Фауст – вероятно, он, как и планировал, нанёс визит Вирдунгу. Это должно было стать важным шагом: Вирдунг обладал положением, поскольку являлся профессором Гейдельбергского университета и придворным астрологом Филиппа фон Виттельсбаха (1448–1508), курфюрста Палатината с 1476 по 1508 год, также известного под добродетельным псевдонимом Честный.
Вирдунг, объехавший Францию, Италию и Данию, учился в университетах Кракова (степень бакалавра, 1486 год) и Лейпцига (степень магистра, 1492 год). Студенческие годы Вирдунга прошли в Кракове, где он впервые познакомился с астрологией, а рукописи, хранившиеся в библиотеке Ватикана, развили его интерес к оккультному. В 1503 году Вирдунг совершил путешествие в Англию, где намеревался изучать магию. Он издавал большое количество работ по астрологии, а, кроме этого, публиковал ежегодные астрологические предсказания («практики»). Работы Вирдунга пользовались широкой известностью; им восхищались такие деятели, как Меланхтон, для которого Вирдунг даже составил гороскоп. В 1514 году Вирдунга назвали «единственным значительным астрономом Германии»{107}. В 1520 году его навестил таинственный британский нигромант и астролог Николас Файрмаунтский, что ясно доказывало, сколь далеко разошёлся слух о Вирдунге. В 1522 году за особые заслуги в предсказаниях, сделанных для императоров Максимилиана I и Карла V, были введены санкции за незаконное копирование астрологических работ Вирдунга{108}.
Вирдунг и Фауст связаны прежде всего их ассоциацией с фон Зиккингеном. Мы уже показали, что фон Зиккинген не раз прибегал к астрологическим познаниям Вирдунга. Существует вероятность, что Фауст, находившийся в Кройцнахе, узнал о Вирдунге от фон Зиккингена, или наоборот. В отличие от Тритемия, фон Зиккинген принимал Фауста всерьёз – и, несомненно, он ожидал, что с этим согласится Вирдунг.
К тому моменту, когда Фауст начал искать этой встречи, Вирдунг давно состоял на службе у Филиппа (примерно с 1493 года) и его положение как самого значительного астролога своего времени было весьма прочным. Дом Виттельсбахов обладал значительным влиянием в пределах империи. «Золотая булла» Карла IV, принятая в 1356 году, сделала Палатинат одним из светских курфюршеств империи; пфальцграф стал курфюрстом (выборщиком) императора, с наследственным представительством в высших органах императорской власти. Дальний родственник британской королевской фамилии пфальцграф Рупрехт III фон Виттельсбах, ставший королём Германии Рупрехтом I Пфальцским, правил страной с 1400 по 1410 год. В 1507 году Филиппу было 59 лет, и жить ему оставалось всего год. Большая часть великих свершений, как и вся жизнь, были позади.
Рискуя оказаться одним из тех, кто «назойливым шумом привлекает внимание королей и правителей» и кого он так презирал, Тритемий поспешил сообщить Филиппу новость о своём великом достижении. В 1499 году Тритемий писал, что единственным, кого он посвятил в секрет нового способа тайнописи или стеганографии, был Филипп – и он наглядно показал своему патрону все возможности метода{109}. Тритемий явно хотел заслужить благосклонность Филиппа, и он действительно навестил Тритемия в Спонхейме, в 1501 году, вместе с сыновьями Людвигом и Рупертом. В 1506 году Тритемий также посетил Филиппа в Гейдельберге, по-видимому, в связи со своим переездом из Спонхейма в церковь Святого Иакова в Вюрцбурге. Результаты этой встречи пошли на пользу Тритемию. Тритемий даже написал, что Филипп «обещал выделить столько средств, сколько потребуется до конца моей жизни»{110}. В свете изложенного письмо Вирдунгу против Фауста обретает ещё более меркантильную окраску: Тритемий боялся встретить конкурента.
Университет Гейдельберга был непосредственно связан с домом фон Виттельсбахов: в 1386 году его основал король Германии Рупрехт I. Будучи сотрудником университета и придворным, Вирдунг оказался в высших слоях общества. Он был вхож к курфюрсту, а также имел доступ в обширнейшую библиотеку Гейдельберга – знаменитую Библиотеку Палатината. Это собрание, похищенное Католической лигой во время Тридцатилетней войны, включало почти 10 000 томов, в том числе копии книги Иоганна Хартлиба по запретным искусствам. Значительный объём собрания, а также редкость многих его томов делали Гейдельберг одним из наиболее передовых образовательных центров позднего Средневековья и эпохи Возрождения. В частности, к середине XVI века Гейдельберг с благословения и при поддержке курфюрста стал также центром по обучению и экспериментам в области алхимии.
Фауст и Вирдунг вполне могли сидеть вместе в огромной гейдельбергской библиотеке, изучая редкие тома и выискивая алхимические секреты. Помимо собственных рукописей Вирдунг имел интерес к таким темам, как «заключение планетарных духов в кольца, какие носят на пальцах». Процесс включал экзорцизм, заделку камня в оправу, гравировку камня и металлического обрамления с нанесением символа, обозначавшего пойманного духа, а также жертвоприношение. В рукописи, о которой идёт речь, также рассматривались некоторые астрологические и магические картины. Весьма вероятно, что Вирдунг показывал эту рукопись другому завсегдатаю библиотеки – Николасу Файрмаунтскому, который, будучи магом, вполне мог показать её другому магу, конкретно – Фаусту.
Незадолго до 1503 года Вирдунг опубликовал посвящённую Филиппу работу под названием «Практика», в которой особенно внимательно изучал эффект совпадения Сатурна, Юпитера и Марса в знаке Рака. К этой теме Фауст вернётся через 20 лет в дискуссии с настоятелем монастыря в Ребдорфе. Вирдунг предсказывал, что вскоре после совпадения планет явится пророк, и, кроме того, предсказывал неурожай, мор и войну. Помимо этого, Вирдунг рассуждал о значении комет и даже опубликовал в 1506 году исследование о наблюдавшихся в том году кометах, которое дало богатую пищу для разговоров.
Не исключено, что Вирдунг показывал Фаусту письмо Тритемия. Они также могли обсуждать сделанное Вирдунгом или его предшественником примерно в 1487 году астрологическое предсказание о крахе Тритемия, о котором не раз вспоминали его соратники – Бейсел, Сикамбер, Гербаний, Кимоланий и, разумеется, сам Тритемий. Разговор на эту тему мог согреть сердце Фауста. Если Фауст добрался до Гейдельберга и если мнение Вирдунга о нём не испортилось из-за поношений Тритемия, то мы вправе ожидать, что Фауст провёл это время с пользой и удовольствием, по крайней мере, до момента, когда его судьба повернулась, как всегда, неожиданно и резко.
Вирдунг, объехавший Францию, Италию и Данию, учился в университетах Кракова (степень бакалавра, 1486 год) и Лейпцига (степень магистра, 1492 год). Студенческие годы Вирдунга прошли в Кракове, где он впервые познакомился с астрологией, а рукописи, хранившиеся в библиотеке Ватикана, развили его интерес к оккультному. В 1503 году Вирдунг совершил путешествие в Англию, где намеревался изучать магию. Он издавал большое количество работ по астрологии, а, кроме этого, публиковал ежегодные астрологические предсказания («практики»). Работы Вирдунга пользовались широкой известностью; им восхищались такие деятели, как Меланхтон, для которого Вирдунг даже составил гороскоп. В 1514 году Вирдунга назвали «единственным значительным астрономом Германии»{107}. В 1520 году его навестил таинственный британский нигромант и астролог Николас Файрмаунтский, что ясно доказывало, сколь далеко разошёлся слух о Вирдунге. В 1522 году за особые заслуги в предсказаниях, сделанных для императоров Максимилиана I и Карла V, были введены санкции за незаконное копирование астрологических работ Вирдунга{108}.
Вирдунг и Фауст связаны прежде всего их ассоциацией с фон Зиккингеном. Мы уже показали, что фон Зиккинген не раз прибегал к астрологическим познаниям Вирдунга. Существует вероятность, что Фауст, находившийся в Кройцнахе, узнал о Вирдунге от фон Зиккингена, или наоборот. В отличие от Тритемия, фон Зиккинген принимал Фауста всерьёз – и, несомненно, он ожидал, что с этим согласится Вирдунг.
К тому моменту, когда Фауст начал искать этой встречи, Вирдунг давно состоял на службе у Филиппа (примерно с 1493 года) и его положение как самого значительного астролога своего времени было весьма прочным. Дом Виттельсбахов обладал значительным влиянием в пределах империи. «Золотая булла» Карла IV, принятая в 1356 году, сделала Палатинат одним из светских курфюршеств империи; пфальцграф стал курфюрстом (выборщиком) императора, с наследственным представительством в высших органах императорской власти. Дальний родственник британской королевской фамилии пфальцграф Рупрехт III фон Виттельсбах, ставший королём Германии Рупрехтом I Пфальцским, правил страной с 1400 по 1410 год. В 1507 году Филиппу было 59 лет, и жить ему оставалось всего год. Большая часть великих свершений, как и вся жизнь, были позади.
Рискуя оказаться одним из тех, кто «назойливым шумом привлекает внимание королей и правителей» и кого он так презирал, Тритемий поспешил сообщить Филиппу новость о своём великом достижении. В 1499 году Тритемий писал, что единственным, кого он посвятил в секрет нового способа тайнописи или стеганографии, был Филипп – и он наглядно показал своему патрону все возможности метода{109}. Тритемий явно хотел заслужить благосклонность Филиппа, и он действительно навестил Тритемия в Спонхейме, в 1501 году, вместе с сыновьями Людвигом и Рупертом. В 1506 году Тритемий также посетил Филиппа в Гейдельберге, по-видимому, в связи со своим переездом из Спонхейма в церковь Святого Иакова в Вюрцбурге. Результаты этой встречи пошли на пользу Тритемию. Тритемий даже написал, что Филипп «обещал выделить столько средств, сколько потребуется до конца моей жизни»{110}. В свете изложенного письмо Вирдунгу против Фауста обретает ещё более меркантильную окраску: Тритемий боялся встретить конкурента.
Университет Гейдельберга был непосредственно связан с домом фон Виттельсбахов: в 1386 году его основал король Германии Рупрехт I. Будучи сотрудником университета и придворным, Вирдунг оказался в высших слоях общества. Он был вхож к курфюрсту, а также имел доступ в обширнейшую библиотеку Гейдельберга – знаменитую Библиотеку Палатината. Это собрание, похищенное Католической лигой во время Тридцатилетней войны, включало почти 10 000 томов, в том числе копии книги Иоганна Хартлиба по запретным искусствам. Значительный объём собрания, а также редкость многих его томов делали Гейдельберг одним из наиболее передовых образовательных центров позднего Средневековья и эпохи Возрождения. В частности, к середине XVI века Гейдельберг с благословения и при поддержке курфюрста стал также центром по обучению и экспериментам в области алхимии.
Фауст и Вирдунг вполне могли сидеть вместе в огромной гейдельбергской библиотеке, изучая редкие тома и выискивая алхимические секреты. Помимо собственных рукописей Вирдунг имел интерес к таким темам, как «заключение планетарных духов в кольца, какие носят на пальцах». Процесс включал экзорцизм, заделку камня в оправу, гравировку камня и металлического обрамления с нанесением символа, обозначавшего пойманного духа, а также жертвоприношение. В рукописи, о которой идёт речь, также рассматривались некоторые астрологические и магические картины. Весьма вероятно, что Вирдунг показывал эту рукопись другому завсегдатаю библиотеки – Николасу Файрмаунтскому, который, будучи магом, вполне мог показать её другому магу, конкретно – Фаусту.
Незадолго до 1503 года Вирдунг опубликовал посвящённую Филиппу работу под названием «Практика», в которой особенно внимательно изучал эффект совпадения Сатурна, Юпитера и Марса в знаке Рака. К этой теме Фауст вернётся через 20 лет в дискуссии с настоятелем монастыря в Ребдорфе. Вирдунг предсказывал, что вскоре после совпадения планет явится пророк, и, кроме того, предсказывал неурожай, мор и войну. Помимо этого, Вирдунг рассуждал о значении комет и даже опубликовал в 1506 году исследование о наблюдавшихся в том году кометах, которое дало богатую пищу для разговоров.
Не исключено, что Вирдунг показывал Фаусту письмо Тритемия. Они также могли обсуждать сделанное Вирдунгом или его предшественником примерно в 1487 году астрологическое предсказание о крахе Тритемия, о котором не раз вспоминали его соратники – Бейсел, Сикамбер, Гербаний, Кимоланий и, разумеется, сам Тритемий. Разговор на эту тему мог согреть сердце Фауста. Если Фауст добрался до Гейдельберга и если мнение Вирдунга о нём не испортилось из-за поношений Тритемия, то мы вправе ожидать, что Фауст провёл это время с пользой и удовольствием, по крайней мере, до момента, когда его судьба повернулась, как всегда, неожиданно и резко.
Заклятие адских духов
В 1508 году, когда в Риме Микеланджело приступил к работе над Сикстинской капеллой, король Германии (римский король) Максимилиан I в нарушение обычного порядка, при котором восшествие на трон освящалось римским папой, объявил себя «избранным императором». Это было актом вынужденного компромисса, сложившегося в результате военной катастрофы. В феврале 1508 года, используя свою коронацию в качестве предлога, Максимилиан I отправился в Рим во главе значительной армии и вторгся на территорию Венеции. Однако его продвижение было встречено и остановлено венецианской армией. Через несколько недель Максимилиан решил повторить попытку. На этот раз его войска потерпели решительное поражение. Император был вынужден заключить перемирие.
Не желая допускать Максимилиана в Рим, папа римский Юлий II издал буллу, разрешавшую императору самостоятельно жаловать себе титул. Принятие нового высокого титула, триумфально встреченное в Германии, было торжеством спеси перед лицом унижения. Противодействие со стороны венецианцев требовало должного ответа. Призвав под свои знамёна фон Зиккингена и других рыцарей, император снова двинулся в Италию. Заручившись поддержкой земляков, Максимилиан смог убедить римского папу, Фердинанда Арагонского и короля Франции Людовика XII образовать так называемую Камбрейскую лигу, что и было сделано 10 декабря 1508 года. В Италии их ждала богатая добыча: в обмен на поддержку Людовику XII обещали пожаловать Милан. На Венецию мог вскоре обрушиться ад – или, как выразился флорентийский историк Франческо Гвиччардини (1483–1540), «разрушение и разграбление городов и свобода войны»{111}.
В XVI веке Италия была желанной добычей. Находясь в окружении более опасных врагов или имея возможность покорить более доступные и стратегически выгодные территории, европейские государи предпочитали биться друг с другом за сокровища полуострова. Хотя, оглядываясь назад, можно сказать, что это было дорогостоящее и даже разорительное увлечение, существовала опасность растущего влияния Венеции. Едва ли можно терпеть государство, говорящее «нет» самому императору. В начале 1489 года дипломатические отчёты предупреждали о возможности порабощения Европы Венецией. В 1499 году к хору голосов, предупреждавших об угрозе, присоединился французский посол Филипп де Комин, заявивший, что Венеция находится «на пути к будущему величию»{112}.
Но мир Фауста сотрясали не только великие битвы. Инквизитор-доминиканец, известный под именем Бернарда из Комо (умер ок. 1510 года), издал обстоятельный «Трактат о ведьмах», неоднократно переиздававшийся в последующие годы. Он описал, как последователи этого культа собираются на шабаш, где в присутствии самого Дьявола отрекаются от христианской веры. Автор трактата особенно резко возражал против идеи, будто колдовство – это обман или иллюзия. В 1508 году во время поста на проповеди, прочитанной в кафедральном соборе Страсбурга, Иоганн Гейлер фон Кайзерсберг выступил с резким осуждением ведовства{113}. Подобно Бернарду из Комо, Кайзерсберг считал реальностью шабаши, или «субботы», ведьм. Апеллируя к авторитету Священного Писания, он требовал, чтобы все ведьмы, чародеи и волхвы были преданы смерти. В своих проповедях фон Кайзерсберг использовал язык простонародья, и его выступления – это не просто латинский текст, предназначенный для образованных людей, а призыв к войне, брошенный в массы.
Несмотря на все призывы к убийству, некоторые маги умирали своей смертью. 4 февраля 1508 года в Вене умер один из сторонников Тритемия, Конрад Цельтис. Хотя, будучи гуманистом, Фауст несомненно сопереживал этой утрате, гораздо большее влияние на судьбу мага оказала другая смерть, происшедшая на его родине. 28 февраля 1508 года скончался Филипп Честный. Титул и владения Филиппа перешли к его 30-летнему сыну и наследнику, курфюрсту и пфальцграфу Рейнскому Людвигу V Тихому (1478–1544). Положение Вирдунга как астролога тут же оказалось под вопросом – так же как положение любого из придворных подхалимов. Если предположить, что Фауст встретился с Вирдунгом и какое-то время оставался в Гейдельберге, то смерть Филиппа могла оказать влияние на его судьбу из-за своего рода «эффекта домино».
Но если смерть Филиппа и внесла сумятицу в его ближайшее окружение, то Вирдунг, судя по всему, умудрился сохранить положение при дворе. То, что вскоре Вирдунг опубликовал книгу, которую посвятил Людвигу, доказывает, что он сохранил свою роль при дворе и, судя по упоминанию из посмертной работы, вышедшей в 1542 году, продолжал служить у курфюрста до 1538 года. Даже если Фауста оставили при дворе, нельзя сказать, долго ли это продолжалось.
Не желая допускать Максимилиана в Рим, папа римский Юлий II издал буллу, разрешавшую императору самостоятельно жаловать себе титул. Принятие нового высокого титула, триумфально встреченное в Германии, было торжеством спеси перед лицом унижения. Противодействие со стороны венецианцев требовало должного ответа. Призвав под свои знамёна фон Зиккингена и других рыцарей, император снова двинулся в Италию. Заручившись поддержкой земляков, Максимилиан смог убедить римского папу, Фердинанда Арагонского и короля Франции Людовика XII образовать так называемую Камбрейскую лигу, что и было сделано 10 декабря 1508 года. В Италии их ждала богатая добыча: в обмен на поддержку Людовику XII обещали пожаловать Милан. На Венецию мог вскоре обрушиться ад – или, как выразился флорентийский историк Франческо Гвиччардини (1483–1540), «разрушение и разграбление городов и свобода войны»{111}.
В XVI веке Италия была желанной добычей. Находясь в окружении более опасных врагов или имея возможность покорить более доступные и стратегически выгодные территории, европейские государи предпочитали биться друг с другом за сокровища полуострова. Хотя, оглядываясь назад, можно сказать, что это было дорогостоящее и даже разорительное увлечение, существовала опасность растущего влияния Венеции. Едва ли можно терпеть государство, говорящее «нет» самому императору. В начале 1489 года дипломатические отчёты предупреждали о возможности порабощения Европы Венецией. В 1499 году к хору голосов, предупреждавших об угрозе, присоединился французский посол Филипп де Комин, заявивший, что Венеция находится «на пути к будущему величию»{112}.
Но мир Фауста сотрясали не только великие битвы. Инквизитор-доминиканец, известный под именем Бернарда из Комо (умер ок. 1510 года), издал обстоятельный «Трактат о ведьмах», неоднократно переиздававшийся в последующие годы. Он описал, как последователи этого культа собираются на шабаш, где в присутствии самого Дьявола отрекаются от христианской веры. Автор трактата особенно резко возражал против идеи, будто колдовство – это обман или иллюзия. В 1508 году во время поста на проповеди, прочитанной в кафедральном соборе Страсбурга, Иоганн Гейлер фон Кайзерсберг выступил с резким осуждением ведовства{113}. Подобно Бернарду из Комо, Кайзерсберг считал реальностью шабаши, или «субботы», ведьм. Апеллируя к авторитету Священного Писания, он требовал, чтобы все ведьмы, чародеи и волхвы были преданы смерти. В своих проповедях фон Кайзерсберг использовал язык простонародья, и его выступления – это не просто латинский текст, предназначенный для образованных людей, а призыв к войне, брошенный в массы.
Несмотря на все призывы к убийству, некоторые маги умирали своей смертью. 4 февраля 1508 года в Вене умер один из сторонников Тритемия, Конрад Цельтис. Хотя, будучи гуманистом, Фауст несомненно сопереживал этой утрате, гораздо большее влияние на судьбу мага оказала другая смерть, происшедшая на его родине. 28 февраля 1508 года скончался Филипп Честный. Титул и владения Филиппа перешли к его 30-летнему сыну и наследнику, курфюрсту и пфальцграфу Рейнскому Людвигу V Тихому (1478–1544). Положение Вирдунга как астролога тут же оказалось под вопросом – так же как положение любого из придворных подхалимов. Если предположить, что Фауст встретился с Вирдунгом и какое-то время оставался в Гейдельберге, то смерть Филиппа могла оказать влияние на его судьбу из-за своего рода «эффекта домино».
Но если смерть Филиппа и внесла сумятицу в его ближайшее окружение, то Вирдунг, судя по всему, умудрился сохранить положение при дворе. То, что вскоре Вирдунг опубликовал книгу, которую посвятил Людвигу, доказывает, что он сохранил свою роль при дворе и, судя по упоминанию из посмертной работы, вышедшей в 1542 году, продолжал служить у курфюрста до 1538 года. Даже если Фауста оставили при дворе, нельзя сказать, долго ли это продолжалось.
Магия великая и ужасная
По традиции, возникшей уже после смерти Фауста, было принято считать, что в Париже он издал книгу под заголовком «Великие и ужасные адские заклятия доктора Фауста». Годом позже, в 1509 году, в Праге вышел аналогичный текст, по общему мнению, изданный колледжем иезуитов. Амбициозного издателя «пражского» текста можно было бы заподозрить в способности предсказывать будущее: Общество Иисуса (орден иезуитов), основанное в 1534 году, было официально зарегистрировано только в 1540-м. Больше того, написание имени Фауста не соответствовало принятому в начале XVI века, когда его обычно упоминали как Фаустуса. Вероятно, следует датировать текст «Заклятия адских духов» XVII веком{114}.