Страница:
«Никаких дипломатических переговоров в те времена не велось, – вспоминал Троцкий. – Наша дипломатическая деятельность происходила в Смольном безо всякого аппарата НКИД. Только когда приехал тов. Чичерин и был назначен в состав НКИД, началась работа в самом здании, подбор новых сотрудников, но в очень небольших размерах…»
Троцкий вызволил бывшего царского дипломата Георгия Васильевича Чичерина из английской тюрьмы, где он сидел за пропаганду идеи немедленного окончания войны, и сделал своим заместителем в наркомате. Чичерина Троцкий знал давно: Георгий Васильевич еще в первую русскую революцию 1905 года примкнул к социал-демократам.
Никакой нормальной дипломатической работы в эти месяцы не велось, потому что мир не признавал Совет народных комиссаров. Но пока в Брест-Литовске не был заключен мир с немцами, иностранные миссии в Петрограде поддерживали какие-то формальные отношения с советской властью. Дипломаты приходили в наркомат, надеясь убедить новую власть не проводить национализацию иностранной собственности и не отказываться от своих обязательств по сделанным в Европе займам. Шведского посланника обидели, назвав его правительство буржуазным. Он энергично запротестовал, уверяя, что у него в стране правительство не буржуазное, а демократическое. Сербский посланник надеялся найти в наркомате какое-то понимание, но с ним завели разговор о «великосербском империализме». Он не остался в долгу и заявил, что большевики сами империалисты и большой разницы между Троцким и царским министром иностранных дел Сазоновым он не видит.
Французская миссия отказывалась именовать комиссариат иностранных дел «народным», но от нее просто не принимали никаких документов. Французам пришлось пойти на попятный. К иностранным дипломатам сотрудники наркомата относились достаточно пренебрежительно.
Когда в Соединенных Штатах были приговорены к смертной казни несколько анархистов, их питерские единомышленники решили провести под окнами американского посольства демонстрацию протеста. Сотрудники НКИД не без злорадства предупредили об этом посла. Тот немедленно обратился к Ленину с требованием обеспечить безопасность посольства. Ленин сделал наркомату выговор: зачем лишний раз пугать послов?
В середине января (по новому стилю) 1918 года румынские войска окружили русские части, которые братались с австрийцами, и арестовали полковые комитеты. 13 января (31 декабря) Совнарком предъявил румынскому правительству ультиматум: немедленно освободить арестованных и наказать виновных: «Неполучение ответа на это наше требование в течение 24 часов будет рассматриваться нами как новый разрыв, и мы будем тогда принимать военные меры, вплоть до самых решительных».
Ленин приказал арестовать все румынское посольство во главе с посланником Диаманди и румынскую военную миссию. В сообщении Совнаркома говорилось: «Обычные дипломатические формальности должно было принести в жертву интересам трудящихся классов обеих наций».
1 января 1918 года американский посол Фрэнсис позвонил Ленину и попросил принять весь дипломатический корпус – Троцкого не было в Москве. Ленин дал согласие. Сотрудники НКИД не хотели устраивать такую беседу в парадном зале, украшенном разноцветными половиками и зеркальным трюмо. Кабинет Ленина был небольшим, не слишком подходящим для встречи, но все же остановились на этом варианте. Натащили туда побольше стульев и пошли встречать дипломатов.
Первым появился американский посол. Как дуайен дипломатического корпуса, он представлял Ленину всех дипломатов, и они обменивались рукопожатиями. Затем американский посол, а вслед за ним и французский решительно потребовали освободить румынского посланника. Им зачитали телеграмму Льва Троцкого, в которой говорилось о нападении румын на российские войска. Дипломаты объяснения не приняли и не могли согласиться с превращением посла в заложника. Особенно возмутился сербский посланник Спалайкович, который произнес целую речь. Ленина сия картина страшно развеселила. На этом встреча, которая произвела сильное впечатление на иностранных дипломатов, закончилась. Ленин обещал румынского посла отпустить. Но румыны объявили об аннексии Бессарабии. Совнарком разорвал отношения с Румынией.
Некоторые принципы советской внешней политики были заложены в первые же месяцы после революции. Это глубокое неуважение суверенитета других государств и презрение к международным договорам. Советские руководители исходили из того, что «пролетарское государство имеет право на красную интервенцию, походы Красной армии являются распространением социализма, пролетарской власти, революции».
ПОЧЕМУ ОН УЕХАЛ ИЗ БРЕСТА?
ПОЧЕМУ ТРОЦКИЙ НЕ ПОДПИСАЛ МИР С НЕМЦАМИ?
ВОЖДЬ КРАСНОЙ АРМИИ
Троцкий вызволил бывшего царского дипломата Георгия Васильевича Чичерина из английской тюрьмы, где он сидел за пропаганду идеи немедленного окончания войны, и сделал своим заместителем в наркомате. Чичерина Троцкий знал давно: Георгий Васильевич еще в первую русскую революцию 1905 года примкнул к социал-демократам.
Никакой нормальной дипломатической работы в эти месяцы не велось, потому что мир не признавал Совет народных комиссаров. Но пока в Брест-Литовске не был заключен мир с немцами, иностранные миссии в Петрограде поддерживали какие-то формальные отношения с советской властью. Дипломаты приходили в наркомат, надеясь убедить новую власть не проводить национализацию иностранной собственности и не отказываться от своих обязательств по сделанным в Европе займам. Шведского посланника обидели, назвав его правительство буржуазным. Он энергично запротестовал, уверяя, что у него в стране правительство не буржуазное, а демократическое. Сербский посланник надеялся найти в наркомате какое-то понимание, но с ним завели разговор о «великосербском империализме». Он не остался в долгу и заявил, что большевики сами империалисты и большой разницы между Троцким и царским министром иностранных дел Сазоновым он не видит.
Французская миссия отказывалась именовать комиссариат иностранных дел «народным», но от нее просто не принимали никаких документов. Французам пришлось пойти на попятный. К иностранным дипломатам сотрудники наркомата относились достаточно пренебрежительно.
Когда в Соединенных Штатах были приговорены к смертной казни несколько анархистов, их питерские единомышленники решили провести под окнами американского посольства демонстрацию протеста. Сотрудники НКИД не без злорадства предупредили об этом посла. Тот немедленно обратился к Ленину с требованием обеспечить безопасность посольства. Ленин сделал наркомату выговор: зачем лишний раз пугать послов?
В середине января (по новому стилю) 1918 года румынские войска окружили русские части, которые братались с австрийцами, и арестовали полковые комитеты. 13 января (31 декабря) Совнарком предъявил румынскому правительству ультиматум: немедленно освободить арестованных и наказать виновных: «Неполучение ответа на это наше требование в течение 24 часов будет рассматриваться нами как новый разрыв, и мы будем тогда принимать военные меры, вплоть до самых решительных».
Ленин приказал арестовать все румынское посольство во главе с посланником Диаманди и румынскую военную миссию. В сообщении Совнаркома говорилось: «Обычные дипломатические формальности должно было принести в жертву интересам трудящихся классов обеих наций».
1 января 1918 года американский посол Фрэнсис позвонил Ленину и попросил принять весь дипломатический корпус – Троцкого не было в Москве. Ленин дал согласие. Сотрудники НКИД не хотели устраивать такую беседу в парадном зале, украшенном разноцветными половиками и зеркальным трюмо. Кабинет Ленина был небольшим, не слишком подходящим для встречи, но все же остановились на этом варианте. Натащили туда побольше стульев и пошли встречать дипломатов.
Первым появился американский посол. Как дуайен дипломатического корпуса, он представлял Ленину всех дипломатов, и они обменивались рукопожатиями. Затем американский посол, а вслед за ним и французский решительно потребовали освободить румынского посланника. Им зачитали телеграмму Льва Троцкого, в которой говорилось о нападении румын на российские войска. Дипломаты объяснения не приняли и не могли согласиться с превращением посла в заложника. Особенно возмутился сербский посланник Спалайкович, который произнес целую речь. Ленина сия картина страшно развеселила. На этом встреча, которая произвела сильное впечатление на иностранных дипломатов, закончилась. Ленин обещал румынского посла отпустить. Но румыны объявили об аннексии Бессарабии. Совнарком разорвал отношения с Румынией.
Некоторые принципы советской внешней политики были заложены в первые же месяцы после революции. Это глубокое неуважение суверенитета других государств и презрение к международным договорам. Советские руководители исходили из того, что «пролетарское государство имеет право на красную интервенцию, походы Красной армии являются распространением социализма, пролетарской власти, революции».
ПОЧЕМУ ОН УЕХАЛ ИЗ БРЕСТА?
От Троцкого требовали одного – прекращения войны и немедленного заключения мира. Солдаты покидали фронт и грозили советскому правительству: если вы не заключите мир, мы повернем оружие против вас.
До Октябрьской революции Ленин сам призывал армию именно к этому:
– Товарищи солдаты, кончайте воевать, идите по домам. Установите перемирие с немцами и объявите войну богачам!
Вот где корни будущего Брестского мира.
Сразу после революции Троцкий по радиотелеграфу предложил всем воюющим государствам заключить мир. 22 ноября он подписал соглашение о приостановке военных действий на русском фронте от Балтийского до Черного моря. Страны Антанты отказались вести переговоры. Государства Четверного союза – Германия, Австро-Венгрия, Турция и Болгария – согласились. Они терпели поражение и хотели заключить сепаратный мир на Востоке, чтобы продолжить войну на Западе.
На большую часть короткой дипломатической карьеры Троцкого пришлось самое трудное в этой профессии – переговоры с военными противниками о заключении мира. Умение вести переговоры считается высшим дипломатическим искусством. В другое время – кто знает? – из Троцкого мог бы получиться неплохой дипломат.
Созданная при Сталине версия о том, что Троцкий сорвал переговоры в Брест-Литовске и позволил немцам оккупировать пол-России, не соответствует истине. Принято считать, что Ленин и Сталин заботились об интересах родины, а Троцкий думал только о мировой революции и во имя ее готов был пожертвовать самой Россией. На самом деле в Бресте Троцкий действовал не вопреки решениям партии, а подчиняясь им. Затягивать переговоры, не подписывать мир, сколько возможно, – это была линия Ленина. Борьба вокруг заключения мира с немцами шла не между Лениным и Троцким, а между Троцким и значительной частью партии, которая требовала воевать во что бы то ни стало…
Позже Троцкий говорил на съезде партии, что уже в ноябре 1917 года с немцами можно было договориться – и на очень выгодных условиях. Но «все, в том числе товарищ Ленин, говорили: «Идите и требуйте от немцев ясности в формулировках, уличайте их, при первой возможности оборвите переговоры и возвращайтесь назад».
9 декабря в Брест-Литовске начались переговоры российской делегации с представителями Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии. Российскую делегацию возглавил член ЦК Адольф Иоффе. Он в девятнадцать лет присоединился к социал-демократам, в Вене вместе с Троцким издавал газету «Правда», потом вернулся в Россию и в 1912 году был арестован и приговорен к пожизненной ссылке, которую отбывал в Сибири. Его освободила Февральская революция.
В дни революции Иоффе был председателем Петроградского военно-революционного комитета, который передал власть Совету народных комиссаров. Вести переговоры ему поручили, потому что он хорошо говорил по-немецки.
В Брест-Литовске немецкие и австрийские дипломаты расспрашивали Адольфа Иоффе о том, что же происходит в России. Он с воодушевлением рассказывал о целях социалистической революции. Опытные дипломаты воспринимали его слова скептически. Его партнер на переговорах австрийский дипломат граф Оттокар Чернин записал в дневнике: «Удивительные люди эти большевики. Они говорят о свободе и общем примирении, о мире и согласии, а при этом они, по-видимому, сами жесточайшие тираны, каких видел мир, – буржуазию они попросту вырезывают, а единственными их аргументами являются пулеметы и виселица».
Представители Четверного союза в принципе согласились с формулой мира без аннексий и контрибуций на основе самоопределения народов. Немецкое правительство заявило, что готово отозвать оккупационные войска и предоставить народам Польши, Литвы и Курляндии право самим определить свою судьбу. Но большая часть ЦК партии большевиков вообще исключала возможность подписания какого-либо документа с империалистической державой. Владимир Ильич сказал Троцкому, что остается одно – затягивать переговоры в надежде на скорые революционные перемены в Германии. И попросил это сделать самого Троцкого.
После бурлящего Петрограда Троцкому показалось в Брест-Литовске просто скучно. Деятельный нарком не хотел терять времени даром. Он усадил стенографисток и надиктовал им очерк об Октябрьской революции. На переговорах он выступал очень умело и убедительно. Но в Бресте Троцкий, по словам историков, желал слишком многого: закончить войну, поднять немецкий рабочий класс на восстание и сохранить престиж России. Выполнить эти задачи одновременно оказалось невозможным. Как ни старался Троцкий затянуть переговоры, наступил момент принятия конкретного решения.
Троцкий с Лениным не очень хотели подписывать официальный мир с немцами еще и по другой причине: и без того поговаривали о том, что они продались немцам. Большевистские лидеры оказались в безвыходном положении. Изобретательный Лев Давидович придумал формулу, которую предложил Ленину:
– Войну прекращаем, армию демобилизуем, но мира не подписываем. Если немцы не смогут двинуть против нас войска, это будет означать, что мы одержали огромную победу. Если они еще смогут ударить, мы всегда успеем капитулировать.
– Это было бы так хорошо, что лучше не надо, если бы немцы оказались не в силах двинуть свои войска против нас, – озабоченно отвечал Ленин. – А если немцы возобновят войну?
– Тогда мы вынуждены будем подписать мир. Но тогда для всех будет ясно, что у нас нет другого исхода. Этим одним мы нанесем решительный удар по легенде о нашей закулисной связи с немецким правительством.
В руководстве партии большинство требовало войны с немцами. Темпераментный Феликс Эдмундович Дзержинский заявил, что подписание мира – это полная капитуляция. Григорий Евсеевич Зиновьев, будущий председатель исполкома Коминтерна, считал, что мир ослабит революционное движение на Западе и приведет к гибели социалистической республики в России. Урицкий отметил, что у него «рука не поднимется подписать похабный мир». Партия вышла из повиновения, и Ленин остался в меньшинстве. Предложение Троцкого оказалось единственно возможным компромиссом.
На заседании ЦК Сталин сказал: «Ясности и определенности нет по вопросу о мире, так как существуют различные течения. Надо этому положить конец. Выход из тяжелого положения дала нам средняя точка зрения – позиция Троцкого». На заседании ЦК она получила большинство голосов.
9 февраля руководители немецкой и австро-венгерской делегаций подписали мирный договор с представителями Украинской Народной Республики. И сразу же ультимативно потребовали от Троцкого принять их условия мира. Вот тогда Троцкий в соответствии с решением ЦК на заседании в Брест-Литовске заявил:
«В ожидании того, мы надеемся, близкого часа, когда угнетенные трудящиеся классы всех стран возьмут в свои руки власть, подобно трудящемуся народу России, мы выводим нашу армию и наш народ из войны.
Наш солдат-пахарь должен вернуться к своей пашне, чтобы уже нынешней весной мирно обрабатывать землю, которую революция из рук помещиков передала в руки крестьянина. Наш солдат-рабочий должен вернуться в мастерскую, чтобы производить там не орудия разрушения, а орудия созидания и совместно с пахарем строить новое социалистическое хозяйство…
Мы не можем поставить подписи русской революции под условиями, которые несут с собой гнет, горе и несчастье миллионам человеческих существ.
Правительства Германии и Австро-Венгрии хотят владеть землями и народами по праву военного захвата. Пусть они свое дело творят открыто. Мы не можем освящать насилия. Мы выходим из войны, но мы вынуждены отказаться от подписания мирного договора».
До Октябрьской революции Ленин сам призывал армию именно к этому:
– Товарищи солдаты, кончайте воевать, идите по домам. Установите перемирие с немцами и объявите войну богачам!
Вот где корни будущего Брестского мира.
Сразу после революции Троцкий по радиотелеграфу предложил всем воюющим государствам заключить мир. 22 ноября он подписал соглашение о приостановке военных действий на русском фронте от Балтийского до Черного моря. Страны Антанты отказались вести переговоры. Государства Четверного союза – Германия, Австро-Венгрия, Турция и Болгария – согласились. Они терпели поражение и хотели заключить сепаратный мир на Востоке, чтобы продолжить войну на Западе.
На большую часть короткой дипломатической карьеры Троцкого пришлось самое трудное в этой профессии – переговоры с военными противниками о заключении мира. Умение вести переговоры считается высшим дипломатическим искусством. В другое время – кто знает? – из Троцкого мог бы получиться неплохой дипломат.
Созданная при Сталине версия о том, что Троцкий сорвал переговоры в Брест-Литовске и позволил немцам оккупировать пол-России, не соответствует истине. Принято считать, что Ленин и Сталин заботились об интересах родины, а Троцкий думал только о мировой революции и во имя ее готов был пожертвовать самой Россией. На самом деле в Бресте Троцкий действовал не вопреки решениям партии, а подчиняясь им. Затягивать переговоры, не подписывать мир, сколько возможно, – это была линия Ленина. Борьба вокруг заключения мира с немцами шла не между Лениным и Троцким, а между Троцким и значительной частью партии, которая требовала воевать во что бы то ни стало…
Позже Троцкий говорил на съезде партии, что уже в ноябре 1917 года с немцами можно было договориться – и на очень выгодных условиях. Но «все, в том числе товарищ Ленин, говорили: «Идите и требуйте от немцев ясности в формулировках, уличайте их, при первой возможности оборвите переговоры и возвращайтесь назад».
9 декабря в Брест-Литовске начались переговоры российской делегации с представителями Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии. Российскую делегацию возглавил член ЦК Адольф Иоффе. Он в девятнадцать лет присоединился к социал-демократам, в Вене вместе с Троцким издавал газету «Правда», потом вернулся в Россию и в 1912 году был арестован и приговорен к пожизненной ссылке, которую отбывал в Сибири. Его освободила Февральская революция.
В дни революции Иоффе был председателем Петроградского военно-революционного комитета, который передал власть Совету народных комиссаров. Вести переговоры ему поручили, потому что он хорошо говорил по-немецки.
В Брест-Литовске немецкие и австрийские дипломаты расспрашивали Адольфа Иоффе о том, что же происходит в России. Он с воодушевлением рассказывал о целях социалистической революции. Опытные дипломаты воспринимали его слова скептически. Его партнер на переговорах австрийский дипломат граф Оттокар Чернин записал в дневнике: «Удивительные люди эти большевики. Они говорят о свободе и общем примирении, о мире и согласии, а при этом они, по-видимому, сами жесточайшие тираны, каких видел мир, – буржуазию они попросту вырезывают, а единственными их аргументами являются пулеметы и виселица».
Представители Четверного союза в принципе согласились с формулой мира без аннексий и контрибуций на основе самоопределения народов. Немецкое правительство заявило, что готово отозвать оккупационные войска и предоставить народам Польши, Литвы и Курляндии право самим определить свою судьбу. Но большая часть ЦК партии большевиков вообще исключала возможность подписания какого-либо документа с империалистической державой. Владимир Ильич сказал Троцкому, что остается одно – затягивать переговоры в надежде на скорые революционные перемены в Германии. И попросил это сделать самого Троцкого.
После бурлящего Петрограда Троцкому показалось в Брест-Литовске просто скучно. Деятельный нарком не хотел терять времени даром. Он усадил стенографисток и надиктовал им очерк об Октябрьской революции. На переговорах он выступал очень умело и убедительно. Но в Бресте Троцкий, по словам историков, желал слишком многого: закончить войну, поднять немецкий рабочий класс на восстание и сохранить престиж России. Выполнить эти задачи одновременно оказалось невозможным. Как ни старался Троцкий затянуть переговоры, наступил момент принятия конкретного решения.
Троцкий с Лениным не очень хотели подписывать официальный мир с немцами еще и по другой причине: и без того поговаривали о том, что они продались немцам. Большевистские лидеры оказались в безвыходном положении. Изобретательный Лев Давидович придумал формулу, которую предложил Ленину:
– Войну прекращаем, армию демобилизуем, но мира не подписываем. Если немцы не смогут двинуть против нас войска, это будет означать, что мы одержали огромную победу. Если они еще смогут ударить, мы всегда успеем капитулировать.
– Это было бы так хорошо, что лучше не надо, если бы немцы оказались не в силах двинуть свои войска против нас, – озабоченно отвечал Ленин. – А если немцы возобновят войну?
– Тогда мы вынуждены будем подписать мир. Но тогда для всех будет ясно, что у нас нет другого исхода. Этим одним мы нанесем решительный удар по легенде о нашей закулисной связи с немецким правительством.
В руководстве партии большинство требовало войны с немцами. Темпераментный Феликс Эдмундович Дзержинский заявил, что подписание мира – это полная капитуляция. Григорий Евсеевич Зиновьев, будущий председатель исполкома Коминтерна, считал, что мир ослабит революционное движение на Западе и приведет к гибели социалистической республики в России. Урицкий отметил, что у него «рука не поднимется подписать похабный мир». Партия вышла из повиновения, и Ленин остался в меньшинстве. Предложение Троцкого оказалось единственно возможным компромиссом.
На заседании ЦК Сталин сказал: «Ясности и определенности нет по вопросу о мире, так как существуют различные течения. Надо этому положить конец. Выход из тяжелого положения дала нам средняя точка зрения – позиция Троцкого». На заседании ЦК она получила большинство голосов.
9 февраля руководители немецкой и австро-венгерской делегаций подписали мирный договор с представителями Украинской Народной Республики. И сразу же ультимативно потребовали от Троцкого принять их условия мира. Вот тогда Троцкий в соответствии с решением ЦК на заседании в Брест-Литовске заявил:
«В ожидании того, мы надеемся, близкого часа, когда угнетенные трудящиеся классы всех стран возьмут в свои руки власть, подобно трудящемуся народу России, мы выводим нашу армию и наш народ из войны.
Наш солдат-пахарь должен вернуться к своей пашне, чтобы уже нынешней весной мирно обрабатывать землю, которую революция из рук помещиков передала в руки крестьянина. Наш солдат-рабочий должен вернуться в мастерскую, чтобы производить там не орудия разрушения, а орудия созидания и совместно с пахарем строить новое социалистическое хозяйство…
Мы не можем поставить подписи русской революции под условиями, которые несут с собой гнет, горе и несчастье миллионам человеческих существ.
Правительства Германии и Австро-Венгрии хотят владеть землями и народами по праву военного захвата. Пусть они свое дело творят открыто. Мы не можем освящать насилия. Мы выходим из войны, но мы вынуждены отказаться от подписания мирного договора».
ПОЧЕМУ ТРОЦКИЙ НЕ ПОДПИСАЛ МИР С НЕМЦАМИ?
Принять грабительские требования немцев Троцкий, как коммунист, считал немыслимым для себя и позором для России. Он рассчитывал, что немцы не решатся наступать. Но в любом случае полагал, что подписать с ними мир можно, только уступая силе, а не демонстрируя готовность поддаться до того, как положение станет крайним.
Уже в наши дни известный российский дипломат Юлий Квицинский так оценивал поведение Троцкого: «Ни мира, ни войны», – говорил в Бресте Троцкий не потому, что не слушался Ленина, а потому, что отказ от Прибалтики, Украины, западных областей Белоруссии был страшен для большевиков, ставя на них клеймо предателей интересов России, подкрепляя обвинения в адрес Ленина как агента германского Генштаба. Почитайте Троцкого, и увидите, что ЦК РКП(б) своей тактикой «ни мира, ни войны» специально провоцировал новое наступление немцев, их приближение к Петрограду, чтобы еще раз показать народу, что иного выхода, как подписать Брестский мир, не остается…»
Выслушав заявление Троцкого, делегации Германии и Австро-Венгрии склонялись к тому, чтобы принять состояние мира де-факто. Это было выгодно немцам. Они получали возможность развернуть все силы для сражений на Западном фронте. Российская делегация вернулась в Москву в уверенности, что немцы наступать не будут.
14 февраля высший орган государственной власти – Всероссийский центральный исполнительный комитет – принял резолюцию: «Заслушав и обсудив доклад мирной делегации, ВЦИК вполне одобряет образ действий своих представителей в Бресте».
Однако немецкое командование пожадничало и сообщило, что с 18 февраля будет считать себя в состоянии войны с Россией.
Не все в России сокрушались, когда немцы начали наступление. Напротив, нашлись люди, которые надеялись, что немцы уничтожат большевиков, и сожалели, что германское правительство идет с большевиками на союз. Знаменитая писательница Зинаида Гиппиус, люто ненавидевшая революцию, 7 февраля 1918 года записала в дневнике: «Германия всегда понимала нас больше, ибо всегда была к нам внимательнее. Она могла бы понять: сейчас мы опаснее, чем когда-либо, опасны для всего тела Европы (и для тела Германии, да, да!). Мы – чумная язва. Изолировать нас нельзя, надо уничтожать гнездо бацилл, выжечь, если надо, – и притом торопиться, в своих же, в своих собственных интересах!»
Когда немцы начали наступление, французы и англичане предложили Советской России помощь. Часть членов советского руководства была вообще против каких-либо соглашений с империалистами. Троцкий же считал, что, если предлагают помощь, надо этим воспользоваться. Ленин сформулировал решение так: уполномочить тов. Троцкого принять помощь разбойников французского империализма против немецких разбойников.
Тем не менее стало ясно, что с немцами придется договариваться, и как можно быстрее. Но немцы выставили такие условия, идти на которые казалось заведомо невозможным.
Возмущенный Ленин сказал Троцкому:
– Да, придется драться, хоть и нечем. Иного выхода, кажется, уже нет.
Но минут через пятнадцать, когда Троцкий вновь зашел к нему, Ленин уже успокоился:
– Нет, нельзя менять политику.
Эти настроения передает дневник Зинаиды Гиппиус: «Большевики совершенно потеряли голову. Мечутся: священная война! Нет, – мир для спасения революционного Петрограда и советской власти! Нет, – все-таки война, умрем сами! Нет, – не умрем, а перейдем в Москву, а возьмут Москву, – мы в Тулу, и мы… Что, наконец? Да все, – только власти не уступим, никого к ней не подпустим, и верим, германский пролетариат… Когда? Все равно когда…»
В Москве между лидерами большевиков шли ожесточенные споры. ЦК отказывался подписывать мир с немцами, а многие требовали защищать революцию с оружием в руках. Теперь условия мира стали еще хуже: Россия теряла Прибалтику и часть Белоруссии. Города Карс, Батум и Ардаган надо было отдать Турции. Признать независимость Украины, немедленно демобилизовать армию и уплатить Германии шесть миллиардов марок контрибуции.
Ленин доказывал необходимость капитуляции – никакие потери не имеют значения, можно отказаться от Польши, Финляндии, признать независимость Украины, лишь бы сохранить власть. Троцкий не соглашался с ним, но, понимая опасность ситуации, при голосовании воздержался. Ленинская точка зрения была принята. Если бы Троцкий проголосовал против позиции Ленина, немцы могли бы взять Москву и Петроград, и власть большевиков кончилась бы…
Академик Александр Николаевич Яковлев, бывший член политбюро ЦК КПСС, считал так:
– В отношении Брестского мира Троцкий занял более-менее приличную позицию. Ленин руководствовался одним – отдай хоть половину страны, но власть сохрани. А Троцкий был против мира с немцами. Дело не только в территориях, которые они могли захватить. Дело в контрибуции – и золото, и сырье поехало на Запад, к немцам. Вопрос с территориями после поражения Германии был решен, а что ушло в счет контрибуции, не вернулось, там осталось. Что же потом десятилетиями вызывало раздражение советских историков, описывавших историю заключения Брестского мира? То, что тогда члены ЦК посмели голосовать не по указанию Ленина, а по собственному разумению… Тогда еще не было ни рабского послушания, ни чиновничьего безразличия. У участников этой исторической драмы были собственные взгляды, и они считали своим долгом их защищать…
Троцкий сказал Ленину:
– Мне кажется, что политически было бы целесообразно, если бы я, как наркоминдел, подал в отставку.
– Зачем? Мы, надеюсь, этих парламентских приемов заводить не будем.
– Но моя отставка будет означать для немцев радикальный поворот политики и усилит их доверие к нашей готовности действительно подписать на этот раз мирный договор.
Лев Давидович подал в отставку. На заседании ЦК Сталин, как записано в протоколе, сказал, что «он не делает ни тени упрека Троцкому, он также оценивает момент как кризис власти, но все же просит его выждать пару дней».
В этот период Троцкий еще оставался романтиком, революционером, не столкнувшимся с кровавой практикой революции. Но они с Лениным быстро менялись. Первым это ощутил Горький. Он писал в газете «Новая жизнь»: «Ленин, Троцкий и сопутствующие им уже отравились гнилым ядом власти, о чем свидетельствует их позорное отношение к свободе слова, личности и ко всей сумме тех прав, за торжество которых боролась демократия… Надо понять, что Ленин не всемогущий чародей, а хладнокровный фокусник, не жалеющий ни чести, ни жизни пролетариата».
– Троцкий с Лениным были люди, для которых власть – это все, – говорит академик Александр Яковлев. – Ради власти они были готовы на все. Убийца ведь появляется после первой крови. И запах крови их опьянил. До этого все дискуссии носили теоретический характер. Одни говорили – лучше без насилия, другие – а чего церемониться… А тут начали убивать, и все – судьба была определена. Они уже были готовы к большой крови.
13 марта 1918 года Совет народных комиссаров постановил: «Товарища Троцкого согласно его ходатайства освободить от должности наркома по иностранным делам. Временным заместителем народного комиссара по иностранным делам назначить товарища Чичерина».
Отставка Троцкого стала облегчением и для него самого, и для Ленина, который поручил Льву Давидовичу куда более важное дело – в качестве наркома и председателя Реввоенсовета республики создавать армию.
На переговоры с немцами отправили новую делегацию. Ее возглавил член ЦК Григорий Яковлевич Сокольников. Вместе с ним поехали нарком внутренних дел Григорий Иванович Петровский и от Наркоминдела Лев Михайлович Карахан и Георгий Васильевич Чичерин.
«Делегация приехала из Петрограда особым поездом с двумя салонными вагонами, – вспоминал польский социалист Вацлав Сольский, член Минского Совета рабочих и солдатских депутатов. – Карахан в это время производил впечатление восточного вельможи. Одет он был как-то особенно элегантно, все лицо закрывала большая черная борода. Но в разговоре он оказался человеком довольно простым и очень веселым».
3 марта советская делегация подписала договор с Четверным союзом. Первая мировая война для России закончилась. 22 марта договор был ратифицирован германским рейхстагом. Но большого облегчения он немцам не принес. Германские войска остались на Украине и Кавказе (в надежде добраться до бакинских вышек), в Прибалтике и Белоруссии в качестве оккупационной армии. Укрепить Западный фронт не удалось.
Никакой ненависти к Германии советское руководство не питало. Напротив, большевики проявили интерес к сближению с Берлином. Ведь немецкое правительство признало советскую власть и, более того, предлагало военное сотрудничество – против Белой армии и войск Антанты, высадившихся на территории России.
Кое-кого из большевиков сближение с Германией смутило, например Вацлава Воровского, который состоял советским представителем в Швеции. Ленин успокоил его короткой запиской: «Помощи» никто не просил у немцев, а договорились о том, когда и как они, немцы, осуществят их план похода на Мурманск и Алексеева. Это совпадение интересов. Не используя этого, мы были бы идиотами».
По постановлению Совнаркома от 5 апреля 1918 года Адольф Иоффе поехал полпредом в Берлин. Немецким послом в Москву был назначен граф Мирбах. Судьба первых послов сложится трагически. Мирбаха в июле убьют социалисты-революционеры, которые так и не приняли Брестский мир и восстали против большевиков. Иоффе через девять лет, тяжело больной и лишенный работы как единомышленник Троцкого, застрелится.
Зинаида Гиппиус 26 апреля 1918 года записала в дневник:
«Я хочу сказать два слова не о том, будет или не будет Германия свергать большевиков, а о некотором внутреннем ужасе, новом, дыхание которого вдруг почувствовалось. Это так называемая ГЕРМАНСКАЯ ОРИЕНТАЦИЯ. Уже не большевики (что большевики!), но все другие слои России как будто готовы повлечься к Германии, за Германиею, пойти туда, куда она прикажет, послужить ей не только за страх, но и за «порядок», если немцы его обещают, за крошечный кусок хлеба…
Я понимаю, изнутри понимаю это склонение России к тому, что зовется «германской ориентацией»… Это измученная, заглоданная большевиками, издыхающая Россия. Одуревшая, оглупевшая, хватающаяся за то, что видит пред собой. Что, мол, союзники! Далеко союзники! У них свои дела. А Германия уже здесь, близко. Она может устроить нам власть, дать порядок, дать завтра хоть кусочек хлеба…»
Но кайзеровская Германия сама не выдержала четырехлетней войны. Первыми восстали немецкие моряки, которые требовали мира.
4 ноября кайзеровское правительство, считая, что начинающаяся революция – это результат подрывной деятельности русского большевизма, разорвало дипломатические отношения с Советской Россией и потребовало выезда из Берлина советского полпредства во главе с Иоффе. В тот же день германское правительство обратилось к державам Антанты с просьбой о перемирии.
9 ноября 1918 года страну охватила всеобщая забастовка, в Берлине шли массовые демонстрации. Моряков поддержали солдаты. Рейхсканцлер Германии принц Макс Баденский утром обнародовал сообщение об отречении от трона кайзера Вильгельма II. В час дня принц объявил и о своей отставке. Часом позже Филипп Шейдеман, один из лидеров немецкой социал-демократии, объявил о создании республики, а в четыре часа дня один из руководителей коммунистического Союза Спартака Карл Либкнехт провозгласил создание социалистической республики.
Кайзер Вильгельм ночью тайно бежал в Голландию. На следующий день Берлинский Совет рабочих и крестьянских депутатов передал власть временному правительству, главой которого стал лидер германских социал-демократов Фридрих Эберт.
В Москве торжествовали. Казалось, сбывались надежды на мировую революцию. 13 ноября ВЦИК заявил: «Условия войны с Германией, подписанные в Бресте 3 марта 1918 года, лишились силы и значения. Брест-Литовский договор в целом и во всех пунктах объявляется уничтоженным». Заодно аннулировались и Русско-германский добавочный договор и финансовое соглашение, подписанные в Берлине 27 августа, о выплате Россией Германии огромной контрибуции.
Уже в наши дни известный российский дипломат Юлий Квицинский так оценивал поведение Троцкого: «Ни мира, ни войны», – говорил в Бресте Троцкий не потому, что не слушался Ленина, а потому, что отказ от Прибалтики, Украины, западных областей Белоруссии был страшен для большевиков, ставя на них клеймо предателей интересов России, подкрепляя обвинения в адрес Ленина как агента германского Генштаба. Почитайте Троцкого, и увидите, что ЦК РКП(б) своей тактикой «ни мира, ни войны» специально провоцировал новое наступление немцев, их приближение к Петрограду, чтобы еще раз показать народу, что иного выхода, как подписать Брестский мир, не остается…»
Выслушав заявление Троцкого, делегации Германии и Австро-Венгрии склонялись к тому, чтобы принять состояние мира де-факто. Это было выгодно немцам. Они получали возможность развернуть все силы для сражений на Западном фронте. Российская делегация вернулась в Москву в уверенности, что немцы наступать не будут.
14 февраля высший орган государственной власти – Всероссийский центральный исполнительный комитет – принял резолюцию: «Заслушав и обсудив доклад мирной делегации, ВЦИК вполне одобряет образ действий своих представителей в Бресте».
Однако немецкое командование пожадничало и сообщило, что с 18 февраля будет считать себя в состоянии войны с Россией.
Не все в России сокрушались, когда немцы начали наступление. Напротив, нашлись люди, которые надеялись, что немцы уничтожат большевиков, и сожалели, что германское правительство идет с большевиками на союз. Знаменитая писательница Зинаида Гиппиус, люто ненавидевшая революцию, 7 февраля 1918 года записала в дневнике: «Германия всегда понимала нас больше, ибо всегда была к нам внимательнее. Она могла бы понять: сейчас мы опаснее, чем когда-либо, опасны для всего тела Европы (и для тела Германии, да, да!). Мы – чумная язва. Изолировать нас нельзя, надо уничтожать гнездо бацилл, выжечь, если надо, – и притом торопиться, в своих же, в своих собственных интересах!»
Когда немцы начали наступление, французы и англичане предложили Советской России помощь. Часть членов советского руководства была вообще против каких-либо соглашений с империалистами. Троцкий же считал, что, если предлагают помощь, надо этим воспользоваться. Ленин сформулировал решение так: уполномочить тов. Троцкого принять помощь разбойников французского империализма против немецких разбойников.
Тем не менее стало ясно, что с немцами придется договариваться, и как можно быстрее. Но немцы выставили такие условия, идти на которые казалось заведомо невозможным.
Возмущенный Ленин сказал Троцкому:
– Да, придется драться, хоть и нечем. Иного выхода, кажется, уже нет.
Но минут через пятнадцать, когда Троцкий вновь зашел к нему, Ленин уже успокоился:
– Нет, нельзя менять политику.
Эти настроения передает дневник Зинаиды Гиппиус: «Большевики совершенно потеряли голову. Мечутся: священная война! Нет, – мир для спасения революционного Петрограда и советской власти! Нет, – все-таки война, умрем сами! Нет, – не умрем, а перейдем в Москву, а возьмут Москву, – мы в Тулу, и мы… Что, наконец? Да все, – только власти не уступим, никого к ней не подпустим, и верим, германский пролетариат… Когда? Все равно когда…»
В Москве между лидерами большевиков шли ожесточенные споры. ЦК отказывался подписывать мир с немцами, а многие требовали защищать революцию с оружием в руках. Теперь условия мира стали еще хуже: Россия теряла Прибалтику и часть Белоруссии. Города Карс, Батум и Ардаган надо было отдать Турции. Признать независимость Украины, немедленно демобилизовать армию и уплатить Германии шесть миллиардов марок контрибуции.
Ленин доказывал необходимость капитуляции – никакие потери не имеют значения, можно отказаться от Польши, Финляндии, признать независимость Украины, лишь бы сохранить власть. Троцкий не соглашался с ним, но, понимая опасность ситуации, при голосовании воздержался. Ленинская точка зрения была принята. Если бы Троцкий проголосовал против позиции Ленина, немцы могли бы взять Москву и Петроград, и власть большевиков кончилась бы…
Академик Александр Николаевич Яковлев, бывший член политбюро ЦК КПСС, считал так:
– В отношении Брестского мира Троцкий занял более-менее приличную позицию. Ленин руководствовался одним – отдай хоть половину страны, но власть сохрани. А Троцкий был против мира с немцами. Дело не только в территориях, которые они могли захватить. Дело в контрибуции – и золото, и сырье поехало на Запад, к немцам. Вопрос с территориями после поражения Германии был решен, а что ушло в счет контрибуции, не вернулось, там осталось. Что же потом десятилетиями вызывало раздражение советских историков, описывавших историю заключения Брестского мира? То, что тогда члены ЦК посмели голосовать не по указанию Ленина, а по собственному разумению… Тогда еще не было ни рабского послушания, ни чиновничьего безразличия. У участников этой исторической драмы были собственные взгляды, и они считали своим долгом их защищать…
Троцкий сказал Ленину:
– Мне кажется, что политически было бы целесообразно, если бы я, как наркоминдел, подал в отставку.
– Зачем? Мы, надеюсь, этих парламентских приемов заводить не будем.
– Но моя отставка будет означать для немцев радикальный поворот политики и усилит их доверие к нашей готовности действительно подписать на этот раз мирный договор.
Лев Давидович подал в отставку. На заседании ЦК Сталин, как записано в протоколе, сказал, что «он не делает ни тени упрека Троцкому, он также оценивает момент как кризис власти, но все же просит его выждать пару дней».
В этот период Троцкий еще оставался романтиком, революционером, не столкнувшимся с кровавой практикой революции. Но они с Лениным быстро менялись. Первым это ощутил Горький. Он писал в газете «Новая жизнь»: «Ленин, Троцкий и сопутствующие им уже отравились гнилым ядом власти, о чем свидетельствует их позорное отношение к свободе слова, личности и ко всей сумме тех прав, за торжество которых боролась демократия… Надо понять, что Ленин не всемогущий чародей, а хладнокровный фокусник, не жалеющий ни чести, ни жизни пролетариата».
– Троцкий с Лениным были люди, для которых власть – это все, – говорит академик Александр Яковлев. – Ради власти они были готовы на все. Убийца ведь появляется после первой крови. И запах крови их опьянил. До этого все дискуссии носили теоретический характер. Одни говорили – лучше без насилия, другие – а чего церемониться… А тут начали убивать, и все – судьба была определена. Они уже были готовы к большой крови.
13 марта 1918 года Совет народных комиссаров постановил: «Товарища Троцкого согласно его ходатайства освободить от должности наркома по иностранным делам. Временным заместителем народного комиссара по иностранным делам назначить товарища Чичерина».
Отставка Троцкого стала облегчением и для него самого, и для Ленина, который поручил Льву Давидовичу куда более важное дело – в качестве наркома и председателя Реввоенсовета республики создавать армию.
На переговоры с немцами отправили новую делегацию. Ее возглавил член ЦК Григорий Яковлевич Сокольников. Вместе с ним поехали нарком внутренних дел Григорий Иванович Петровский и от Наркоминдела Лев Михайлович Карахан и Георгий Васильевич Чичерин.
«Делегация приехала из Петрограда особым поездом с двумя салонными вагонами, – вспоминал польский социалист Вацлав Сольский, член Минского Совета рабочих и солдатских депутатов. – Карахан в это время производил впечатление восточного вельможи. Одет он был как-то особенно элегантно, все лицо закрывала большая черная борода. Но в разговоре он оказался человеком довольно простым и очень веселым».
3 марта советская делегация подписала договор с Четверным союзом. Первая мировая война для России закончилась. 22 марта договор был ратифицирован германским рейхстагом. Но большого облегчения он немцам не принес. Германские войска остались на Украине и Кавказе (в надежде добраться до бакинских вышек), в Прибалтике и Белоруссии в качестве оккупационной армии. Укрепить Западный фронт не удалось.
Никакой ненависти к Германии советское руководство не питало. Напротив, большевики проявили интерес к сближению с Берлином. Ведь немецкое правительство признало советскую власть и, более того, предлагало военное сотрудничество – против Белой армии и войск Антанты, высадившихся на территории России.
Кое-кого из большевиков сближение с Германией смутило, например Вацлава Воровского, который состоял советским представителем в Швеции. Ленин успокоил его короткой запиской: «Помощи» никто не просил у немцев, а договорились о том, когда и как они, немцы, осуществят их план похода на Мурманск и Алексеева. Это совпадение интересов. Не используя этого, мы были бы идиотами».
По постановлению Совнаркома от 5 апреля 1918 года Адольф Иоффе поехал полпредом в Берлин. Немецким послом в Москву был назначен граф Мирбах. Судьба первых послов сложится трагически. Мирбаха в июле убьют социалисты-революционеры, которые так и не приняли Брестский мир и восстали против большевиков. Иоффе через девять лет, тяжело больной и лишенный работы как единомышленник Троцкого, застрелится.
Зинаида Гиппиус 26 апреля 1918 года записала в дневник:
«Я хочу сказать два слова не о том, будет или не будет Германия свергать большевиков, а о некотором внутреннем ужасе, новом, дыхание которого вдруг почувствовалось. Это так называемая ГЕРМАНСКАЯ ОРИЕНТАЦИЯ. Уже не большевики (что большевики!), но все другие слои России как будто готовы повлечься к Германии, за Германиею, пойти туда, куда она прикажет, послужить ей не только за страх, но и за «порядок», если немцы его обещают, за крошечный кусок хлеба…
Я понимаю, изнутри понимаю это склонение России к тому, что зовется «германской ориентацией»… Это измученная, заглоданная большевиками, издыхающая Россия. Одуревшая, оглупевшая, хватающаяся за то, что видит пред собой. Что, мол, союзники! Далеко союзники! У них свои дела. А Германия уже здесь, близко. Она может устроить нам власть, дать порядок, дать завтра хоть кусочек хлеба…»
Но кайзеровская Германия сама не выдержала четырехлетней войны. Первыми восстали немецкие моряки, которые требовали мира.
4 ноября кайзеровское правительство, считая, что начинающаяся революция – это результат подрывной деятельности русского большевизма, разорвало дипломатические отношения с Советской Россией и потребовало выезда из Берлина советского полпредства во главе с Иоффе. В тот же день германское правительство обратилось к державам Антанты с просьбой о перемирии.
9 ноября 1918 года страну охватила всеобщая забастовка, в Берлине шли массовые демонстрации. Моряков поддержали солдаты. Рейхсканцлер Германии принц Макс Баденский утром обнародовал сообщение об отречении от трона кайзера Вильгельма II. В час дня принц объявил и о своей отставке. Часом позже Филипп Шейдеман, один из лидеров немецкой социал-демократии, объявил о создании республики, а в четыре часа дня один из руководителей коммунистического Союза Спартака Карл Либкнехт провозгласил создание социалистической республики.
Кайзер Вильгельм ночью тайно бежал в Голландию. На следующий день Берлинский Совет рабочих и крестьянских депутатов передал власть временному правительству, главой которого стал лидер германских социал-демократов Фридрих Эберт.
В Москве торжествовали. Казалось, сбывались надежды на мировую революцию. 13 ноября ВЦИК заявил: «Условия войны с Германией, подписанные в Бресте 3 марта 1918 года, лишились силы и значения. Брест-Литовский договор в целом и во всех пунктах объявляется уничтоженным». Заодно аннулировались и Русско-германский добавочный договор и финансовое соглашение, подписанные в Берлине 27 августа, о выплате Россией Германии огромной контрибуции.
ВОЖДЬ КРАСНОЙ АРМИИ
Когда большевики в октябре 1917 года приняли декрет о мире, началась стихийная демобилизация, солдаты бежали с фронта. Совнарком решил создавать новую, революционную армию. Но кого поставить во главе вооруженных сил? Требовался чрезвычайно авторитетный в партии человек с железной волей и организаторскими способностями. По существу, Ленин мог положиться только на одного человека – Троцкого.
14 марта Троцкий приступил к исполнению обязанностей наркома по военным делам и председателя Высшего военного совета, который он вскоре переименует в Революционный военный совет, РВС. Наступил его звездный час.
14 марта Троцкий приступил к исполнению обязанностей наркома по военным делам и председателя Высшего военного совета, который он вскоре переименует в Революционный военный совет, РВС. Наступил его звездный час.