Страница:
В первый момент Бонапарт хотел отказаться. Он совсем не страдал ни от жары, ни от жажды, да притом у него и его спутницы не было времени, так как они хотели попасть на паром, отходивший через час.
– В пять часов пойдет еще другой паром, – сказал Лефевр. – Я думаю, и барышня не прочь будет немного отдохнуть, – прибавил он, обращаясь к спутнице Бонапарта.
Молодая девушка сказала, что она была бы не прочь напиться воды. Бонапарт последовал за Лефевром.
Принесли стол и стулья и поставили их в тени, потом подали стаканы и две бутылки легкого кисленького вина виноградников Марли. Чокнулись за народ, и Бонапарт, развеселившись, представил свою сестру Марию Анну, известную более под именем Элизы, которая впоследствии вышла замуж за Феликса Баччоки и сделалась сначала принцессой Пьомбино Де Лукка, а потом великой герцогиней Тосканской.
Элизе было тогда шестнадцать лет. Это была высокая девушка, смуглая и худая, с матовым цветом лица, пышными черными волосами, чувственными губами, несколько выдающимся подбородком, великолепным овалом лица и глубоким, умным взглядом. Она гордым и презрительным взором окинула с головы до ног тех людишек, с которыми ее усадили за стол перед фруктовой лавкой.
Элиза воспитывалась на казенный счет в Сен-Сире, где все воспитание велось по правилам мадам де Ментенон, супруги Людовика XIV, и где воспитанницы воображали себя явившимися, по меньшей мере, с высоты Олимпа.
Указом от 16 августа 1792 года институт в Сен-Сире был закрыт как очаг роялизма. Родители вынуждены были взять своих дочерей обратно, и заведение быстро опустело.
Бонапарт из-за отсутствия денег несколько запоздал взять сестру из упраздненного учреждения. Между тем необходимо было очистить дом к первому сентября. Тогда по совету брата Элиза подала прошение в дворцовое управление Версаля, прося о пособии на возвращение в свою семью. Обрен, начальник управления Версаля, выдал удостоверение в том, что девица Мария Анна Бонапарт, родившаяся 3 января 1777 года, поступила 22 июня 1784 года в число воспитанниц заведения Сен-Луи, находится еще там и просит пособия в 352 ливра для возвращения в город Аяччо, находящийся в 352 лье от Версаля. После удовлетворения этого прошения Бонапарт приехал в Версаль за своей сестрой и повез ее в Париж, а оттуда собирался направиться на Корсику.
Лефевр и Гош поздравили капитана с успешным окончанием его семейного дела. Бонапарт прибавил, что необходимость сопровождать сестру дала ему возможность одновременно похлопотать с большей энергией и о собственном деле – восстановлении на военной службе.
– Значит, – спросил Гош, – вы скоро вернетесь в свой полк?
– Военный министр Серван снова назначил меня в четвертую артиллерийскую бригаду в чине капитана, – ответил Бонапарт, – но сейчас я сопровождаю сестру на Корсику. Там я уполномочен снова принять командование моим батальоном волонтеров.
– Желаю удачи, товарищ! – сказал Гош. – Может быть, и там придется драться.
– Скоро будут повсюду драться!
– Жаль, что нельзя драться сразу в двух местах, – с увлечением сказала Екатерина, которой сильно хотелось вмешаться в разговор.
– Друзья мои, если обстоятельства будут благоприятствовать мне, – сказал Бонапарт убежденным тоном, – я доставлю вам случай либо погибнуть с честью, либо стяжать славу, чины, титулы, почести, богатство в ореоле победы! Но, простите, нам с сестрой пора, становится поздно, а нам придется добираться пешком до самого Севра.
– И нам, прежде чем двинуться на освобождение осажденного Вердена, которому угрожают пруссаки, нужно поспешить в Париж, чтобы доставить туда вот этого будущего гусара, – весело сказала Екатерина, указывая на маленького Анрио, совершенно одетого и готового в дорогу.
Ребенок с нетерпением смотрел на всех этих людей, которые болтали вместо того, чтобы двинуться в путь.
– Быть может, еще встретимся, капитан Бонапарт, – сказал Гош, пожимая руку своего сотоварища.
– На пути к славе., – прибавил Лефевр.
– Чтобы попасть на этот путь, – с улыбкой сказал Бонапарт, – начнем с того, что завладеем перевозом у Севрского моста. Ну пойдем, воспитанница Сен-Луи! – сказал он сестре, показывая рукой вперед.
По дороге они вступили в разговор.
– Как тебе понравился этот капитан? – спросил пансионерку Бонапарт.
– Капитан Лефевр?
– Нет, не он…,он женат. Его жена – веселая, славная Екатерина. Я спрашиваю про другого. Лазаря Гоша.
– Он недурен.
– Хотела бы ты его себе в мужья?
Будущая великая герцогиня покраснела, сделав отрицательный жест.
– Он тебе не понравился? – сказал брат, принявший ее движение за отказ. – Жаль, Гош – хороший солдат и малый с будущим.
– Я не сказала, что Гош не нравится мне, – возразила Элиза, – но я еще слишком молода для того, чтобы думать о замужестве; к тому же я не желала бы быть женой человека, не преданного королю. Я никогда не выйду замуж за республиканца.
– Так ты роялистка?
– Как и все в Сен-Сире.
– Вот чем оправдывается упразднение Сен-Сира! – заметил, смеясь, Бонапарт. – Какие же вы все аристократки! Следовало бы восстановить в правах всех аристократов, чтобы выбрать для вас достойных мужей!
– Почему же нет? – гордо сказала Элиза.
Бонапарт нахмурил брови и ничего не ответил. На задорные слова сестры он не сердился, но был обеспокоен ее слишком гордыми мечтами.
«При таких взглядах нелегко ей будет найти мужа, – подумал он. – Эти молоденькие девушки слишком самоуверенны! Без приданого… братья без положения… это создаст еще много трудностей!»
Наполеон, всегда думавший о своей семье, вспомнил скорбное лицо своей матери Летиции, окружающее ее многочисленное потомство, потухший очаг, опустевшие кладовые и пришел в ужас, представив себе всю взятую им на себя ответственность в качестве главы семьи. Особенно беспокоило его будущее трех его сестер. Он сгорал от нетерпеливого желания устроить их судьбу и повсюду подыскивал им мужей. Сегодня он встретил Гоша и захотел, чтобы тот понравился юной институтке. Правда, Гош был только капитаном, но можно было надеяться, что он на этом не остановится. Размышляя над отказом сестры, он ворчал про себя:
– Капитанам, собственно говоря, не следовало бы жениться; но чем рискуют девушки без гроша за душой? – И, как бы возражая своим тайным мыслям, он продолжал: – Капитану есть смысл жениться, если ему попадется красивая, богатая, влиятельная жена, которая сможет создать ему связи и положение в свете… Но для этого нужно обращать свое внимание никак не на молодых девушек!
Смотря на брак как на способ вывести своих близких в люди и избавить их от надвигающейся нужды, Наполеон и сам был не прочь при помощи брака, хотя бы и неравного, выкарабкаться из бедности, составить себе карьеру и шагнуть из ничтожных капитанов вперед.
IV
V
VI
– В пять часов пойдет еще другой паром, – сказал Лефевр. – Я думаю, и барышня не прочь будет немного отдохнуть, – прибавил он, обращаясь к спутнице Бонапарта.
Молодая девушка сказала, что она была бы не прочь напиться воды. Бонапарт последовал за Лефевром.
Принесли стол и стулья и поставили их в тени, потом подали стаканы и две бутылки легкого кисленького вина виноградников Марли. Чокнулись за народ, и Бонапарт, развеселившись, представил свою сестру Марию Анну, известную более под именем Элизы, которая впоследствии вышла замуж за Феликса Баччоки и сделалась сначала принцессой Пьомбино Де Лукка, а потом великой герцогиней Тосканской.
Элизе было тогда шестнадцать лет. Это была высокая девушка, смуглая и худая, с матовым цветом лица, пышными черными волосами, чувственными губами, несколько выдающимся подбородком, великолепным овалом лица и глубоким, умным взглядом. Она гордым и презрительным взором окинула с головы до ног тех людишек, с которыми ее усадили за стол перед фруктовой лавкой.
Элиза воспитывалась на казенный счет в Сен-Сире, где все воспитание велось по правилам мадам де Ментенон, супруги Людовика XIV, и где воспитанницы воображали себя явившимися, по меньшей мере, с высоты Олимпа.
Указом от 16 августа 1792 года институт в Сен-Сире был закрыт как очаг роялизма. Родители вынуждены были взять своих дочерей обратно, и заведение быстро опустело.
Бонапарт из-за отсутствия денег несколько запоздал взять сестру из упраздненного учреждения. Между тем необходимо было очистить дом к первому сентября. Тогда по совету брата Элиза подала прошение в дворцовое управление Версаля, прося о пособии на возвращение в свою семью. Обрен, начальник управления Версаля, выдал удостоверение в том, что девица Мария Анна Бонапарт, родившаяся 3 января 1777 года, поступила 22 июня 1784 года в число воспитанниц заведения Сен-Луи, находится еще там и просит пособия в 352 ливра для возвращения в город Аяччо, находящийся в 352 лье от Версаля. После удовлетворения этого прошения Бонапарт приехал в Версаль за своей сестрой и повез ее в Париж, а оттуда собирался направиться на Корсику.
Лефевр и Гош поздравили капитана с успешным окончанием его семейного дела. Бонапарт прибавил, что необходимость сопровождать сестру дала ему возможность одновременно похлопотать с большей энергией и о собственном деле – восстановлении на военной службе.
– Значит, – спросил Гош, – вы скоро вернетесь в свой полк?
– Военный министр Серван снова назначил меня в четвертую артиллерийскую бригаду в чине капитана, – ответил Бонапарт, – но сейчас я сопровождаю сестру на Корсику. Там я уполномочен снова принять командование моим батальоном волонтеров.
– Желаю удачи, товарищ! – сказал Гош. – Может быть, и там придется драться.
– Скоро будут повсюду драться!
– Жаль, что нельзя драться сразу в двух местах, – с увлечением сказала Екатерина, которой сильно хотелось вмешаться в разговор.
– Друзья мои, если обстоятельства будут благоприятствовать мне, – сказал Бонапарт убежденным тоном, – я доставлю вам случай либо погибнуть с честью, либо стяжать славу, чины, титулы, почести, богатство в ореоле победы! Но, простите, нам с сестрой пора, становится поздно, а нам придется добираться пешком до самого Севра.
– И нам, прежде чем двинуться на освобождение осажденного Вердена, которому угрожают пруссаки, нужно поспешить в Париж, чтобы доставить туда вот этого будущего гусара, – весело сказала Екатерина, указывая на маленького Анрио, совершенно одетого и готового в дорогу.
Ребенок с нетерпением смотрел на всех этих людей, которые болтали вместо того, чтобы двинуться в путь.
– Быть может, еще встретимся, капитан Бонапарт, – сказал Гош, пожимая руку своего сотоварища.
– На пути к славе., – прибавил Лефевр.
– Чтобы попасть на этот путь, – с улыбкой сказал Бонапарт, – начнем с того, что завладеем перевозом у Севрского моста. Ну пойдем, воспитанница Сен-Луи! – сказал он сестре, показывая рукой вперед.
По дороге они вступили в разговор.
– Как тебе понравился этот капитан? – спросил пансионерку Бонапарт.
– Капитан Лефевр?
– Нет, не он…,он женат. Его жена – веселая, славная Екатерина. Я спрашиваю про другого. Лазаря Гоша.
– Он недурен.
– Хотела бы ты его себе в мужья?
Будущая великая герцогиня покраснела, сделав отрицательный жест.
– Он тебе не понравился? – сказал брат, принявший ее движение за отказ. – Жаль, Гош – хороший солдат и малый с будущим.
– Я не сказала, что Гош не нравится мне, – возразила Элиза, – но я еще слишком молода для того, чтобы думать о замужестве; к тому же я не желала бы быть женой человека, не преданного королю. Я никогда не выйду замуж за республиканца.
– Так ты роялистка?
– Как и все в Сен-Сире.
– Вот чем оправдывается упразднение Сен-Сира! – заметил, смеясь, Бонапарт. – Какие же вы все аристократки! Следовало бы восстановить в правах всех аристократов, чтобы выбрать для вас достойных мужей!
– Почему же нет? – гордо сказала Элиза.
Бонапарт нахмурил брови и ничего не ответил. На задорные слова сестры он не сердился, но был обеспокоен ее слишком гордыми мечтами.
«При таких взглядах нелегко ей будет найти мужа, – подумал он. – Эти молоденькие девушки слишком самоуверенны! Без приданого… братья без положения… это создаст еще много трудностей!»
Наполеон, всегда думавший о своей семье, вспомнил скорбное лицо своей матери Летиции, окружающее ее многочисленное потомство, потухший очаг, опустевшие кладовые и пришел в ужас, представив себе всю взятую им на себя ответственность в качестве главы семьи. Особенно беспокоило его будущее трех его сестер. Он сгорал от нетерпеливого желания устроить их судьбу и повсюду подыскивал им мужей. Сегодня он встретил Гоша и захотел, чтобы тот понравился юной институтке. Правда, Гош был только капитаном, но можно было надеяться, что он на этом не остановится. Размышляя над отказом сестры, он ворчал про себя:
– Капитанам, собственно говоря, не следовало бы жениться; но чем рискуют девушки без гроша за душой? – И, как бы возражая своим тайным мыслям, он продолжал: – Капитану есть смысл жениться, если ему попадется красивая, богатая, влиятельная жена, которая сможет создать ему связи и положение в свете… Но для этого нужно обращать свое внимание никак не на молодых девушек!
Смотря на брак как на способ вывести своих близких в люди и избавить их от надвигающейся нужды, Наполеон и сам был не прочь при помощи брака, хотя бы и неравного, выкарабкаться из бедности, составить себе карьеру и шагнуть из ничтожных капитанов вперед.
IV
На другой день, получив деньги, причитавшиеся его сестре Элизе на путевые издержки для возвращения в семью, Бонапарт отправился вместе с нею к госпоже Пермон. Он хотел перед отъездом на Корсику представить последней свою сестру, да, кроме того, им руководили еще и другие намерения.
Госпожа Пермон, мать будущей герцогини д'Абрантес, гречанка по происхождению, была еще очень красивая женщина, из кокетства тщательно скрывавшая свой возраст. Беззаботная, веселая, она умела одеться и окружить себя роскошью, столь опасной в ту эпоху. В изящной обстановке стиля Людовика XV она являлась в глазах бедняка Наполеона царицей красоты и обольстительной светской дамой. Явные морщины на лице и несколько полная, отяжелевшая фигура, указывавшая на возраст, не замечались молодым и пылким влюбленным.
Пермоны обладали довольно значительным состоянием. Часто посещая их дом и пользуясь гостеприимством, в особенности в голодные дни, когда он являлся вместе со своими товарищами Жюно, Мармоном и Буррьеном, Бонапарт успел убедиться, что состояние вдовы еще довольно значительное, и это соображение побудило его сделать двойную попытку.
Оставив Элизу наедине с Лорой, старшей дочерью госпожи Пермон, он перешел с матерью в небольшую гостиную и стал ей советовать женить ее сына. Когда она заинтересовалась, на ком именно предполагал бы он женить ее сына, он ответил:
– На моей сестре Элизе.
– Но ведь она еще слишком молода, – возразила гречанка, – и я знаю, что у моего сына пока еще нет никакого желания вступить в брак.
Бонапарт закусил губы, но немного спустя сказал:
– Быть может, моя сестра, красавица Полетта, более была бы подходяща для вашего сына? – И тут же прибавил, что одновременно можно было бы выдать Лору Пермон за одного из его братьев – Людовика или Жерома….
– Жером моложе Лоретты, – смеясь возразила госпожа Пермон. – Что это вы, мой друг, взяли на себя роль свата? У вас сегодня возникло стремление всех женить, даже Детей!
Бонапарт сделал усилие улыбнуться и со смущенным видом сознался, что действительно судьба близких родных сильно заботит его. Затем, склонясь к ручке госпожи Пермон, он запечатлел на ней два горячих поцелуя и признался, что решил соединиться с ее семьей родственными узами, самая же заветная мечта его – сочетаться самому с нею узами любви, как только окончится срок ее траура по мужу.
Застигнутая врасплох таким неожиданным признанием, госпожа Пермон рассмеялась ему прямо в лицо.
Бонапарт, казалось, обиделся, и чтобы загладить неловкость, госпожа Пермон поспешила объясниться.
– Мой милый Наполеон, – сказала она, принимая покровительственный материнский тон, – поговорим об этом серьезно! Вы заблуждаетесь относительно моего возраста, и я не сознаюсь вам, сколько мне лет; пусть это будет мой секрет, моя маленькая слабость. Скажу вам только, что я гожусь в матери не только вам, но и вашему брату Жозефу. Поэтому оставим шутки, в ваших устах они огорчают меня.
– Я вовсе не думал шутить, – возразил Бонапарт обиженным тоном, – и не вижу, что смешного вы находите в моем предложении. Возраст женщины, на которой я собираюсь жениться, для меня безразличен. Наконец, без лести могу сказать, что на вид вам нельзя дать более тридцати.
– Мне много больше!
– Какое мне дело! Я вижу вас молодой, прекрасной, – воскликнул с пылом Бонапарт, – вы именно та женщина, о какой я мечтал как о подруге жизни.
– А если я не соглашусь на этот безумный шаг? Что вы сделаете тогда?
– Если вы откажете мне, я буду искать счастья в другом месте, – ответил Бонапарт решительным тоном. – Я намерен жениться, – прибавил он после некоторого размышления, – мои друзья подыскали мне невесту, такую же прелестную женщину, как и вы, приблизительно одинакового возраста с вами… и очень почтенного происхождения. Повторяю, я намерен жениться, подумайте об этом!
Госпоже Пермон не над чем было думать, так как ее сердце было не свободно. Она тайно любила одного из своих кузенов, красавца по имени Стефанополис. Она представила его Бонапарту с тем, чтобы тот помог ему вступить в гвардию конвента, создавшегося в то время. Ради этого храброго солдата, который умер, впрочем, довольно прозаичной смертью, неосторожно срезав мозоль на ноге, она отвергла предложение Бонапарта, чем сильно оскорбила его.
Как странно складывается иногда судьба! Женившись на госпоже Пермон, Бонапарт никогда не стал бы генералом, начальником итальянской армии, а остался бы незаметным артиллеристом, бесславно участвовавшим в войнах.
Из этого разговора обнаружилось, что Бонапарт хотел жениться по расчету на женщине богатой, могущей облегчить ему доступ в высший свет, в то время запуганный и бывший тогда в опале, но готовый, как Наполеон догадывался, выйти из-под эшафота более надменным, чем он был когда-либо. Двойной отказ госпожи Пермон привел к тому, что пансионерка из Сен-Сира сделалась принцессой Пьомбиной, а будущий генерал женился на Жозефине Богарнэ.
Госпожа Пермон, мать будущей герцогини д'Абрантес, гречанка по происхождению, была еще очень красивая женщина, из кокетства тщательно скрывавшая свой возраст. Беззаботная, веселая, она умела одеться и окружить себя роскошью, столь опасной в ту эпоху. В изящной обстановке стиля Людовика XV она являлась в глазах бедняка Наполеона царицей красоты и обольстительной светской дамой. Явные морщины на лице и несколько полная, отяжелевшая фигура, указывавшая на возраст, не замечались молодым и пылким влюбленным.
Пермоны обладали довольно значительным состоянием. Часто посещая их дом и пользуясь гостеприимством, в особенности в голодные дни, когда он являлся вместе со своими товарищами Жюно, Мармоном и Буррьеном, Бонапарт успел убедиться, что состояние вдовы еще довольно значительное, и это соображение побудило его сделать двойную попытку.
Оставив Элизу наедине с Лорой, старшей дочерью госпожи Пермон, он перешел с матерью в небольшую гостиную и стал ей советовать женить ее сына. Когда она заинтересовалась, на ком именно предполагал бы он женить ее сына, он ответил:
– На моей сестре Элизе.
– Но ведь она еще слишком молода, – возразила гречанка, – и я знаю, что у моего сына пока еще нет никакого желания вступить в брак.
Бонапарт закусил губы, но немного спустя сказал:
– Быть может, моя сестра, красавица Полетта, более была бы подходяща для вашего сына? – И тут же прибавил, что одновременно можно было бы выдать Лору Пермон за одного из его братьев – Людовика или Жерома….
– Жером моложе Лоретты, – смеясь возразила госпожа Пермон. – Что это вы, мой друг, взяли на себя роль свата? У вас сегодня возникло стремление всех женить, даже Детей!
Бонапарт сделал усилие улыбнуться и со смущенным видом сознался, что действительно судьба близких родных сильно заботит его. Затем, склонясь к ручке госпожи Пермон, он запечатлел на ней два горячих поцелуя и признался, что решил соединиться с ее семьей родственными узами, самая же заветная мечта его – сочетаться самому с нею узами любви, как только окончится срок ее траура по мужу.
Застигнутая врасплох таким неожиданным признанием, госпожа Пермон рассмеялась ему прямо в лицо.
Бонапарт, казалось, обиделся, и чтобы загладить неловкость, госпожа Пермон поспешила объясниться.
– Мой милый Наполеон, – сказала она, принимая покровительственный материнский тон, – поговорим об этом серьезно! Вы заблуждаетесь относительно моего возраста, и я не сознаюсь вам, сколько мне лет; пусть это будет мой секрет, моя маленькая слабость. Скажу вам только, что я гожусь в матери не только вам, но и вашему брату Жозефу. Поэтому оставим шутки, в ваших устах они огорчают меня.
– Я вовсе не думал шутить, – возразил Бонапарт обиженным тоном, – и не вижу, что смешного вы находите в моем предложении. Возраст женщины, на которой я собираюсь жениться, для меня безразличен. Наконец, без лести могу сказать, что на вид вам нельзя дать более тридцати.
– Мне много больше!
– Какое мне дело! Я вижу вас молодой, прекрасной, – воскликнул с пылом Бонапарт, – вы именно та женщина, о какой я мечтал как о подруге жизни.
– А если я не соглашусь на этот безумный шаг? Что вы сделаете тогда?
– Если вы откажете мне, я буду искать счастья в другом месте, – ответил Бонапарт решительным тоном. – Я намерен жениться, – прибавил он после некоторого размышления, – мои друзья подыскали мне невесту, такую же прелестную женщину, как и вы, приблизительно одинакового возраста с вами… и очень почтенного происхождения. Повторяю, я намерен жениться, подумайте об этом!
Госпоже Пермон не над чем было думать, так как ее сердце было не свободно. Она тайно любила одного из своих кузенов, красавца по имени Стефанополис. Она представила его Бонапарту с тем, чтобы тот помог ему вступить в гвардию конвента, создавшегося в то время. Ради этого храброго солдата, который умер, впрочем, довольно прозаичной смертью, неосторожно срезав мозоль на ноге, она отвергла предложение Бонапарта, чем сильно оскорбила его.
Как странно складывается иногда судьба! Женившись на госпоже Пермон, Бонапарт никогда не стал бы генералом, начальником итальянской армии, а остался бы незаметным артиллеристом, бесславно участвовавшим в войнах.
Из этого разговора обнаружилось, что Бонапарт хотел жениться по расчету на женщине богатой, могущей облегчить ему доступ в высший свет, в то время запуганный и бывший тогда в опале, но готовый, как Наполеон догадывался, выйти из-под эшафота более надменным, чем он был когда-либо. Двойной отказ госпожи Пермон привел к тому, что пансионерка из Сен-Сира сделалась принцессой Пьомбиной, а будущий генерал женился на Жозефине Богарнэ.
V
Барону Левендалю удалось благополучно добраться до Вердена. Приехав, он тотчас отправился в городское управление. Две важные причины заставили его приблизиться к театру военных действий и добровольно запереться в городе, который с минуты на минуту мог оказаться осажденным. Ему необходимо было ликвидировать свои денежные дела и добиться от города Вердена возвращения залога, внесенного им за табачное производство. Кроме того, еще одно важное обстоятельство вынуждало барона явиться в Верден. Необходимо было перед вступлением в брак с Бланш де Лавелин порвать связь, тянувшуюся уже несколько лет и ставшую совершенно невыносимой для него.
В Вердене барон познакомился с бедной молодой девушкой из очень почтенной семьи, которая явилась из Анже, чтобы поступить в монастырь. Ее звали Эрминия Борепэр. Она не чувствовала большой склонности к этому призванию и решила поступить в монахини исключительно для того, чтобы дать возможность брату сохранить положение в свете и приобрести поместье.
Барону Левендалю не пришлось долго убеждать Эрминию отказаться от намерения поступить в монастырь, и он соблазнил ее. Однако, часто отлучаясь в Париж по делам своего огромного состояния, он вскоре совершенно забыл бедную Эрминию, а увлеченный затем любовью к Бланш де Лавелин стал равнодушен к молодой женщине, с надеждой и нетерпением ожидавшей его возвращения, живя у богатой, но старой и болезненной тетки.
Барон был в затруднении, какого рода объяснение придумать ему для женщины, которая несколько лет считала себя его женой. Приходилось нанести ей удар в самое сердце, дав понять, что ей уже нечего больше рассчитывать на него.
Барон спешил и волновался, так как по городу ходили самые противоречивые, самые странные известия. Явившись к прокурору – синдику города, он изложил свои требования. Тот ответил, что финансы города Вердена иссякли и что не может быть и речи о каком-либо возвращении залога.
– Впрочем, есть некоторая возможность застраховать себя от убытков, – прибавил синдик с таинственным видом.
– Какая же? Говорите! – поспешно перебил его Левендаль.
– Если у нас нет денег, – сказал синдик, – то у австрийского императора их достаточно. Пусть только будет сохранен мир и несчастный город избавится от всех ужасов осадного положения; я ручаюсь, барон, что вы не понесете никаких убытков.
Барон медлил с ответом. В сущности он был космополит, как и все финансисты, и ему было все равно, откуда шли деньги – от короля Франции или от австрийского императора, и патриотические чувства нимало не смущали его. Он не испытывал ни малейшего негодования при мысли о добровольной сдаче города неприятелю и только спрашивал себя, действительно ли представитель города осведомлен и уверен, что прусские и австрийские солдаты, завладев Верденом, будут в силах отстоять его при наступлении добровольцев-революционеров. Он обсуждал лишь выгоды от такой сделки, какую предлагали ему.
Обсудив все выгоды предложения, он осведомился о подкреплении, посланном из Парижа.
– Оно явится слишком поздно, – ответил представитель города.
– В таком случае я на вашей стороне! – сказал барон.
– Хорошо! Вы приехали сюда из Парижа? Ни с кем не говорили?
– Да!
– Имеется ли при вас человек скрытный и вместе с тем болтливый?
– Скрытный, то есть умеющий хранить секреты?
– И вместе с тем болтливый, который невзначай мог бы бросить несколько многозначительных слов.
– Такой человек есть у меня; это Леонард, мой лакей. О чем же должен он молчать?
– Прежде всего о наших планах.
– Они останутся неизвестными ему.
– Это самое верное ручательство его надежности; лучшими хранителями секретов являются те, кто не посвящены в них.
– А что должен он разболтать?
– Известия из Парижа, а именно, что город находится в руках разбойников, но королевский авторитет силен, что приближаются армия австрийского императора и войска короля Пруссии, что королевская власть будет восстановлена, а бунтовщиков постигнет кара.
– Это все? Леонард не любит народа, он с удовольствием выполнит эту миссию.
– Ваш Леонард может еще прибавить, что восемьдесят тысяч англичан высадились в Бресте и идут на Париж.
– А какая цель распространения таких слухов?
– Оправдать решение, которое мы примем этой ночью. Здесь состоится собрание главнейших граждан города, и нужно выработать ответ, заготовленный герцогу Брауншвейгскому. Вы будете на нашей стороне?
– Я обещаю это вам так же, как вы обещаете мне возвращение моих денег.
– Между порядочными людьми, барон, достаточно данного слова, – сказал синдик, пожав руку откупщику.
Соумышленники расстались. Один пошел настраивать Леонарда, чтобы тот поднял шум и тревогу в городе; другой пошел вербовать новых тайных союзников для приведения в исполнение изменнического плана.
В Вердене барон познакомился с бедной молодой девушкой из очень почтенной семьи, которая явилась из Анже, чтобы поступить в монастырь. Ее звали Эрминия Борепэр. Она не чувствовала большой склонности к этому призванию и решила поступить в монахини исключительно для того, чтобы дать возможность брату сохранить положение в свете и приобрести поместье.
Барону Левендалю не пришлось долго убеждать Эрминию отказаться от намерения поступить в монастырь, и он соблазнил ее. Однако, часто отлучаясь в Париж по делам своего огромного состояния, он вскоре совершенно забыл бедную Эрминию, а увлеченный затем любовью к Бланш де Лавелин стал равнодушен к молодой женщине, с надеждой и нетерпением ожидавшей его возвращения, живя у богатой, но старой и болезненной тетки.
Барон был в затруднении, какого рода объяснение придумать ему для женщины, которая несколько лет считала себя его женой. Приходилось нанести ей удар в самое сердце, дав понять, что ей уже нечего больше рассчитывать на него.
Барон спешил и волновался, так как по городу ходили самые противоречивые, самые странные известия. Явившись к прокурору – синдику города, он изложил свои требования. Тот ответил, что финансы города Вердена иссякли и что не может быть и речи о каком-либо возвращении залога.
– Впрочем, есть некоторая возможность застраховать себя от убытков, – прибавил синдик с таинственным видом.
– Какая же? Говорите! – поспешно перебил его Левендаль.
– Если у нас нет денег, – сказал синдик, – то у австрийского императора их достаточно. Пусть только будет сохранен мир и несчастный город избавится от всех ужасов осадного положения; я ручаюсь, барон, что вы не понесете никаких убытков.
Барон медлил с ответом. В сущности он был космополит, как и все финансисты, и ему было все равно, откуда шли деньги – от короля Франции или от австрийского императора, и патриотические чувства нимало не смущали его. Он не испытывал ни малейшего негодования при мысли о добровольной сдаче города неприятелю и только спрашивал себя, действительно ли представитель города осведомлен и уверен, что прусские и австрийские солдаты, завладев Верденом, будут в силах отстоять его при наступлении добровольцев-революционеров. Он обсуждал лишь выгоды от такой сделки, какую предлагали ему.
Обсудив все выгоды предложения, он осведомился о подкреплении, посланном из Парижа.
– Оно явится слишком поздно, – ответил представитель города.
– В таком случае я на вашей стороне! – сказал барон.
– Хорошо! Вы приехали сюда из Парижа? Ни с кем не говорили?
– Да!
– Имеется ли при вас человек скрытный и вместе с тем болтливый?
– Скрытный, то есть умеющий хранить секреты?
– И вместе с тем болтливый, который невзначай мог бы бросить несколько многозначительных слов.
– Такой человек есть у меня; это Леонард, мой лакей. О чем же должен он молчать?
– Прежде всего о наших планах.
– Они останутся неизвестными ему.
– Это самое верное ручательство его надежности; лучшими хранителями секретов являются те, кто не посвящены в них.
– А что должен он разболтать?
– Известия из Парижа, а именно, что город находится в руках разбойников, но королевский авторитет силен, что приближаются армия австрийского императора и войска короля Пруссии, что королевская власть будет восстановлена, а бунтовщиков постигнет кара.
– Это все? Леонард не любит народа, он с удовольствием выполнит эту миссию.
– Ваш Леонард может еще прибавить, что восемьдесят тысяч англичан высадились в Бресте и идут на Париж.
– А какая цель распространения таких слухов?
– Оправдать решение, которое мы примем этой ночью. Здесь состоится собрание главнейших граждан города, и нужно выработать ответ, заготовленный герцогу Брауншвейгскому. Вы будете на нашей стороне?
– Я обещаю это вам так же, как вы обещаете мне возвращение моих денег.
– Между порядочными людьми, барон, достаточно данного слова, – сказал синдик, пожав руку откупщику.
Соумышленники расстались. Один пошел настраивать Леонарда, чтобы тот поднял шум и тревогу в городе; другой пошел вербовать новых тайных союзников для приведения в исполнение изменнического плана.
VI
Добровольцы весело, с песнями двигались к Вердену в сопровождении отряда 13 кавалерийского полка, в котором Франсуа Лефевр в чине поручика исполнял обязанности капитана. Их глаза сверкали энтузиазмом, и они были проникнуты жаждой победы. Когда они проходили через деревни, женщины выставляли своих детей на пороге, как при проходе религиозной процессии, добровольцы же посылали им поцелуй, а мужчинам обещали победить или умереть. Они шли, доверчивые и гордые, при резких звуках рожка и под звуки барабанов; трехцветный флаг весело развевался по ветру над ними, и все они были воодушевлены патриотизмом. Покидая родину, они подарили своим родственникам все, что имели, заявив, что идут на смерть. Они с песней шли навстречу этой смерти за отечество, самой прекрасной и самой завидной из всех смертей. В дороге, чтобы сократить время, они начинали петь на мотив «Карманьолы» какую-нибудь простую и детски-наивную песенку, припев которой громко подхватывал весь отряд.
Когда в конце долины, окруженной лесом, показались стены Вердена, командир Борепэр приказал остановиться. Нужно было предварительно осмотреть местность. Пруссаки были близко; по последним сведениям, можно было опасаться засады.
Маленькая армия расположилась на небольшом холме под защитой рощицы, скрывавшей ее со стороны города. У подножия холма, среди зелени, теснилось несколько домиков.
Борепэр обратился с расспросами к пастуху, следовавшему за солдатами. Тот не мог ничего сказать о предполагаемом движении неприятельской армии. Борепэр собирался уже отпустить пастуха, но позвал его снова и спросил:
– Знаешь ли ты, как называется деревушка, вон там напротив, между холмами, среди деревьев?
– Да, сударь… это Жуи-Аргонн!
Борепэр вздрогнул, но тотчас же овладел собой. Он взят подзорную трубу и стал внимательно и грустно рассматривать эту скромную деревушку. Он не мог оторвать от нее взгляда… Можно было подумать, что он искал чего-то, что глубоко интересовало его. Однако не было никаких признаков лагеря, ничего, что указывало бы на присутствие солдат в этой лесистой равнине…
Борепэр задумчивый вернулся к солдатам, которые, сложив оружие, уже готовили обед. Одни рубили дрова, другие носили воду из источника, который весело журчал, стекая по склону холма, помощники поваров чистили овощи, собранные по дороге на полях, и над всем этим продолжала звучать веселая песня.
В нескольких шагах от походных кухонь, под открытым небом, стояла повозка. Выпряженная из нее славная старая лошадь серой масти мирно жевала траву, натягивая повод, чтобы достать кору молодых кустарников. На кузове повозки была надпись: «13 легкопехотный полк. Екатерина Лефевр, маркитантка».
Недалеко от повозки резвился ребенок, бродя вокруг ружей, поставленных в козлы; как будто ища защиты, он время от времени подбегал к маркитантке, и та ради его успокоения трепала его по щечке, не оставляя, однако, своих хлопот, потому что солдаты требовали открытия шинка. С помощью рядового Екатерина раскладывала походный стол из пары козел и большой доски.
Вскоре на этом импровизированном столе были расставлены правильными рядами кувшины, жбаны и целый бочонок водки, а также стаканы и тарелки. Торговля открылась. Желавшие выпить уже обступили неприхотливый буфет. Стаканы проворно наполнялись, поднялось оживленное чоканье за успех батальона из Майен-э-Луар, за освобождение Вердена, за торжество свободы! Не у всех были деньги, но маркитантка, женщина добрая, открывала кредит неимущим. Что за важность: с ней рассчитаются после победы.
Борепэр с улыбкой любовался этой оживленной картиной; когда же его взоры обращались к деревне Жуи-Аргонн, он в смущении бормотал про себя:
– Мне невозможно уйти… но кого же послать туда? Тут нужен человек надежный… желательно женского пола. Но где найти такую посланницу?
И он продолжал наблюдать за людьми, толпившимися перед стойкой Екатерины Лефевр.
Поодаль от прочих, как будто равнодушные к веселью отдыхающего отряда, оживленно разговаривали сержант и молодой человек в аксельбантах, указывавших на его принадлежность к врачебному ведомству; они понижали голос всякий раз, когда им казалось, что они служат предметом любопытства.
То был Марсель, встретившийся вновь с Ренэ, Красавчиком Сержантом. По протекции Робеспьера младшего и по рекомендации Бонапарта он добился отчисления от 4 артиллерийской бригады, как и рассчитывала молодая девушка. Назначенный в батарею, состоявшую при маленьком корпусе, которым командовал Борепэр, Марсель присоединился к батальону в Сен-Менегу. Требования службы, различие в чинах и место полкового лекаря в хвосте колонны мешали Марселю и Ренэ обменяться признаниями и выразить друг другу радость по поводу их встречи. Но неожиданная остановка по приказу командира на опушке леса, над маленькой деревней Жуи-Аргонн, доставила им наконец этот случай, ожидаемый с огромным нетерпением, и они спешили им воспользоваться.
Борепэр хотел уйти, несколько удивленный короткостью, как будто существовавшей между этим сержантом и полковым лекарем. Он решил осведомиться потом о причинах подобной близости, как вдруг Лефевр, проходивший мимо, внезапно заговорил с Марселем.
– Вы из четвертой артиллерийской бригады? – спросил он, нарушая интимный разговор двоих влюбленных.
– Да, господин лейтенант… прямо оттуда.
– Скажите, пожалуйста, капитан Бонапарт, которому вернули чины, находился в полку, когда вы покинули его?
– Капитан Бонапарт был на Корсике… ему дали разрешение. Однако он писал друзьям в Валенс, и мы имели сведения о нем в полку. О капитане Бонапарте ходило много толков.
Услышав это, Борепэр подался вперед и с живостью воскликнул, обращаясь к Марселю:
– Ах! Да как же поживает Бонапарт? Надеюсь, с ним не случилось ничего дурного? Не можете ли вы сообщить мне о нем что-нибудь? Я также принадлежу к числу его друзей.
– Капитан Бонапарт, – ответил полковой лекарь, – находится в безопасности, в Марселе, со всем своим семейством. Но он чуть не погиб.
– Черт возьми! Расскажите мне про это! Ах, наш славный Бонапарт! Что же с ним приключилось?
– Извините, – вмешался тогда Лефевр, – не находите ли вы, что нам было бы удобнее слушать рассказ этого лекаря, сидя там за угощением? Моя жена подаст его нам.
– Я не прочь, – ответил Борепэр, – выпьем за здоровье гражданки Лефевр, прекрасной маркитантки тринадцатого полка!
Все направились к палатке маркитантки и вскоре чокнулись стаканами, между тем как Лефевр, лукаво подмигивая, сказал жене:
– Вот послушай-ка, что расскажет нам господин лекарь! Видишь ли, у него имеются известия с Корсики. Дело идет о твоем приятеле, капитане Бонапарте!
– Не вздумай, пожалуйста, ревновать меня к этому бедняге Бонапарту! – пожимая плечами, воскликнула Екатерина. – Разве с ним стряслась какая-нибудь беда? – обратилась она к Марселю.
– Он только чудом спасся от смерти.
– Да неужели? О, расскажите нам скорее, в чем дело! – воскликнула маркитантка и примостилась на пне, разинув рот, насторожив слух, в нетерепливом ожидании известий о своем бывшем клиенте.
Марсель сначала объяснил, что корсиканцы, враждебные революции, пытались перейти к Англии. Паоли, герой первых лет независимости, вступил в переговоры с англичанами и попытался вовлечь Бонапарта в задуманное им дело отделения Корсики от Франции. Поддержка командира национальной гвардии в Аяччо была ему необходима. Однако Бонапарт с негодованием отказался от соучастия в измене. Раздраженный отказом, Паоли подговорил население к бунту против Наполеона и всей семьи Бонапартов. Наполеон и его братья Жозеф и Люсьен были вынуждены бежать переодетыми. Тогда Паоли обратил свою ярость против матери Бонапарта. Дом, где нашла себе убежище. Петиция Бонапарт со своими дочерьми, был осажден, разграблен, сожжен, а храбрая женщина должна была бежать ночью через лесные заросли.
То было трагическое бегство. Кое-кто из друзей, под предводительством энергичного виноградаря по имени Бастелика, охранял беглецов. Семейство Бонапарт шло в центре маленького отряда, вооруженного карабинами. Легация вела за руку малютку Полину, будущую генеральшу Леклерк, Элиза, воспитанница Сен-Сира, только что выпущенная из этого мирного учебного заведения, попала прямо в передряги беспорядочного и опасного перехода через горы. Она шла рядом с дядей, аббатом Фешем, которому тогда было еще далеко до кардинальского пурпура. Маленький Луи бежал вприпрыжку впереди колонны, зорко всматриваясь в чащу кустарников и настойчиво требуя, чтобы ему дали карабин. Самого младшего, Жерома, несла на руках преданная служанка Савария.
Когда в конце долины, окруженной лесом, показались стены Вердена, командир Борепэр приказал остановиться. Нужно было предварительно осмотреть местность. Пруссаки были близко; по последним сведениям, можно было опасаться засады.
Маленькая армия расположилась на небольшом холме под защитой рощицы, скрывавшей ее со стороны города. У подножия холма, среди зелени, теснилось несколько домиков.
Борепэр обратился с расспросами к пастуху, следовавшему за солдатами. Тот не мог ничего сказать о предполагаемом движении неприятельской армии. Борепэр собирался уже отпустить пастуха, но позвал его снова и спросил:
– Знаешь ли ты, как называется деревушка, вон там напротив, между холмами, среди деревьев?
– Да, сударь… это Жуи-Аргонн!
Борепэр вздрогнул, но тотчас же овладел собой. Он взят подзорную трубу и стал внимательно и грустно рассматривать эту скромную деревушку. Он не мог оторвать от нее взгляда… Можно было подумать, что он искал чего-то, что глубоко интересовало его. Однако не было никаких признаков лагеря, ничего, что указывало бы на присутствие солдат в этой лесистой равнине…
Борепэр задумчивый вернулся к солдатам, которые, сложив оружие, уже готовили обед. Одни рубили дрова, другие носили воду из источника, который весело журчал, стекая по склону холма, помощники поваров чистили овощи, собранные по дороге на полях, и над всем этим продолжала звучать веселая песня.
В нескольких шагах от походных кухонь, под открытым небом, стояла повозка. Выпряженная из нее славная старая лошадь серой масти мирно жевала траву, натягивая повод, чтобы достать кору молодых кустарников. На кузове повозки была надпись: «13 легкопехотный полк. Екатерина Лефевр, маркитантка».
Недалеко от повозки резвился ребенок, бродя вокруг ружей, поставленных в козлы; как будто ища защиты, он время от времени подбегал к маркитантке, и та ради его успокоения трепала его по щечке, не оставляя, однако, своих хлопот, потому что солдаты требовали открытия шинка. С помощью рядового Екатерина раскладывала походный стол из пары козел и большой доски.
Вскоре на этом импровизированном столе были расставлены правильными рядами кувшины, жбаны и целый бочонок водки, а также стаканы и тарелки. Торговля открылась. Желавшие выпить уже обступили неприхотливый буфет. Стаканы проворно наполнялись, поднялось оживленное чоканье за успех батальона из Майен-э-Луар, за освобождение Вердена, за торжество свободы! Не у всех были деньги, но маркитантка, женщина добрая, открывала кредит неимущим. Что за важность: с ней рассчитаются после победы.
Борепэр с улыбкой любовался этой оживленной картиной; когда же его взоры обращались к деревне Жуи-Аргонн, он в смущении бормотал про себя:
– Мне невозможно уйти… но кого же послать туда? Тут нужен человек надежный… желательно женского пола. Но где найти такую посланницу?
И он продолжал наблюдать за людьми, толпившимися перед стойкой Екатерины Лефевр.
Поодаль от прочих, как будто равнодушные к веселью отдыхающего отряда, оживленно разговаривали сержант и молодой человек в аксельбантах, указывавших на его принадлежность к врачебному ведомству; они понижали голос всякий раз, когда им казалось, что они служат предметом любопытства.
То был Марсель, встретившийся вновь с Ренэ, Красавчиком Сержантом. По протекции Робеспьера младшего и по рекомендации Бонапарта он добился отчисления от 4 артиллерийской бригады, как и рассчитывала молодая девушка. Назначенный в батарею, состоявшую при маленьком корпусе, которым командовал Борепэр, Марсель присоединился к батальону в Сен-Менегу. Требования службы, различие в чинах и место полкового лекаря в хвосте колонны мешали Марселю и Ренэ обменяться признаниями и выразить друг другу радость по поводу их встречи. Но неожиданная остановка по приказу командира на опушке леса, над маленькой деревней Жуи-Аргонн, доставила им наконец этот случай, ожидаемый с огромным нетерпением, и они спешили им воспользоваться.
Борепэр хотел уйти, несколько удивленный короткостью, как будто существовавшей между этим сержантом и полковым лекарем. Он решил осведомиться потом о причинах подобной близости, как вдруг Лефевр, проходивший мимо, внезапно заговорил с Марселем.
– Вы из четвертой артиллерийской бригады? – спросил он, нарушая интимный разговор двоих влюбленных.
– Да, господин лейтенант… прямо оттуда.
– Скажите, пожалуйста, капитан Бонапарт, которому вернули чины, находился в полку, когда вы покинули его?
– Капитан Бонапарт был на Корсике… ему дали разрешение. Однако он писал друзьям в Валенс, и мы имели сведения о нем в полку. О капитане Бонапарте ходило много толков.
Услышав это, Борепэр подался вперед и с живостью воскликнул, обращаясь к Марселю:
– Ах! Да как же поживает Бонапарт? Надеюсь, с ним не случилось ничего дурного? Не можете ли вы сообщить мне о нем что-нибудь? Я также принадлежу к числу его друзей.
– Капитан Бонапарт, – ответил полковой лекарь, – находится в безопасности, в Марселе, со всем своим семейством. Но он чуть не погиб.
– Черт возьми! Расскажите мне про это! Ах, наш славный Бонапарт! Что же с ним приключилось?
– Извините, – вмешался тогда Лефевр, – не находите ли вы, что нам было бы удобнее слушать рассказ этого лекаря, сидя там за угощением? Моя жена подаст его нам.
– Я не прочь, – ответил Борепэр, – выпьем за здоровье гражданки Лефевр, прекрасной маркитантки тринадцатого полка!
Все направились к палатке маркитантки и вскоре чокнулись стаканами, между тем как Лефевр, лукаво подмигивая, сказал жене:
– Вот послушай-ка, что расскажет нам господин лекарь! Видишь ли, у него имеются известия с Корсики. Дело идет о твоем приятеле, капитане Бонапарте!
– Не вздумай, пожалуйста, ревновать меня к этому бедняге Бонапарту! – пожимая плечами, воскликнула Екатерина. – Разве с ним стряслась какая-нибудь беда? – обратилась она к Марселю.
– Он только чудом спасся от смерти.
– Да неужели? О, расскажите нам скорее, в чем дело! – воскликнула маркитантка и примостилась на пне, разинув рот, насторожив слух, в нетерепливом ожидании известий о своем бывшем клиенте.
Марсель сначала объяснил, что корсиканцы, враждебные революции, пытались перейти к Англии. Паоли, герой первых лет независимости, вступил в переговоры с англичанами и попытался вовлечь Бонапарта в задуманное им дело отделения Корсики от Франции. Поддержка командира национальной гвардии в Аяччо была ему необходима. Однако Бонапарт с негодованием отказался от соучастия в измене. Раздраженный отказом, Паоли подговорил население к бунту против Наполеона и всей семьи Бонапартов. Наполеон и его братья Жозеф и Люсьен были вынуждены бежать переодетыми. Тогда Паоли обратил свою ярость против матери Бонапарта. Дом, где нашла себе убежище. Петиция Бонапарт со своими дочерьми, был осажден, разграблен, сожжен, а храбрая женщина должна была бежать ночью через лесные заросли.
То было трагическое бегство. Кое-кто из друзей, под предводительством энергичного виноградаря по имени Бастелика, охранял беглецов. Семейство Бонапарт шло в центре маленького отряда, вооруженного карабинами. Легация вела за руку малютку Полину, будущую генеральшу Леклерк, Элиза, воспитанница Сен-Сира, только что выпущенная из этого мирного учебного заведения, попала прямо в передряги беспорядочного и опасного перехода через горы. Она шла рядом с дядей, аббатом Фешем, которому тогда было еще далеко до кардинальского пурпура. Маленький Луи бежал вприпрыжку впереди колонны, зорко всматриваясь в чащу кустарников и настойчиво требуя, чтобы ему дали карабин. Самого младшего, Жерома, несла на руках преданная служанка Савария.