Страница:
Но в это же время в комитете общественного спасения были Робеспьер, Сен-Жюст, Катон, Карно; добровольцы постоянно прибывали в армию; молодые генералы, как, например, Гош и Марсо, заменили на границах Дюмурье и Кюстена, участвовавших в роялистском заговоре. Особенно же счастливый случай сделал то, что артиллерия республики, направленная против Тулона и английского флота, была поручена молодому, неизвестному артиллерийскому офицеру Наполеону Бонапарту.
Город был наполнен пестрой толпой, собравшейся со всего побережья: тут были испанцы, неаполитанцы, сардинцы, мальтийцы. Папа прислал монахов для возбуждения населения. Это была южная Вандея, более страшная, чем западная, так как в руках восставших был морской путь, благодаря чему они могли получать подкрепления, а среди них английские войска.
Республиканская армия была разделена на два корпуса, между которыми возвышалась гора Фарон. В ней царила смесь энтузиазма с неопытностью, храбрости с отсутствием дисциплины, и эти импровизированные, нестройные отряды были ядром будущей итальянской армии.
Командирами люди делались случайно; за какую-нибудь неделю простые солдаты превращались в генералов. Высшее руководство находилось в руках плохого художника и еще более плохого солдата Карто. Врач Доппе и бывший маркиз Лапойп были его помощниками. Эта странность объяснялась тем, что почти все прежние офицеры принадлежали к дворянству и потому бежали или эмигрировали. Комиссары конвента – Салисетти, Фрерон, Альбитт, Бар-рас и Гаспарен – воспламеняли мужество и энергию командиров, возбуждали солдат, призывая их к сопротивлению и ожиданию победы.
Осада длилась. Ольюльские ущелья, примыкающие к Тулону, были взяты, но крепость держалась, защищаемая сильными укреплениями. Осада требует военной опытности, знаний и хладнокровия, а всего этого не было ни увождей, ни у солдат этой только что возникшей армии. Карто, главный начальник, не имел ни малейшего представления об артиллерии.
Случай привел к нему Бонапарта, который на пути из Авиньона в Ниццу остановился в Тулоне, чтобы повидаться со своим земляком Салисетти. Последний представил его Карто, который с искренним удовольствием, ожидая похвал, принялся показывать артиллерийскому офицеру свои батареи. Бонапарт только пожимал плечами; пушки были поставлены так неумело, что ядра, направленные против английского флота, не долетали даже до берега.
Карто оправдывался тем, что порох был плохой, но Бонапарту не стоило никакого труда опровергнуть все его объяснения. Представители конвента, пораженные его доводами, тотчас же поручили ему руководство осадой.
В несколько дней, обнаружив поразительную энергию, Наполеон вызвал офицеров и артиллерийские припасы из Лиона, Гренобля, Марселя. Он чувствовал, что здесь было бы бесполезно вести атаку по всем правилам. Если бы удалось заставить английскую эскадру уйти из Тулона, то осажденный город должен был сдаться, поэтому необходимо было завладеть пунктом, откуда можно было бы обстреливать рейд; таковым был мыс Эгильетт. «Здесь весь Тулон!» – решил Бонапарт с гениальной проницательностью. Он занял этот мыс; английский флот ушел, и Тулон сдался. Коалиция была побеждена. На юге не могла больше повториться Вандея, а Бонапарт, победоносный и гениальный, занял место в истории. Он был сделан артиллерийским генералом и послан в Ниццу, где находилась главная квартира итальянской армии под начальством Дюмербьона.
Прославленный, достигший в двадцать четыре года такого положения, которое удовлетворило его честолюбие и насытило его желания, Бонапарт занялся устройством судьбы своих братьев и сестер, мысль о которых по-прежнему не давала ему покоя.
Удача брата Жозефа приводила его в восторг. Говоря о нем, он всегда прибавлял: «Счастливец этот негодяй Жозеф!» Женитьба на дочери торговца мылом казалась ему в то время верхом счастья. К. этому восхищению счастьем юной четы присоединилось некоторое сожаление о невозможности жениться на Дезирэ, второй дочери мылоторговца Клари.
Однако другой брак, которого он не предвидел, расстроил и рассердил Наполеона.
В Ницце он узнал, что его брат Люсьен женился, но при таких обстоятельствах, воспоминание о которых еще через десять лет вызывало его гнев.
Люсьен занимал маленькую должность в военном управлении в Сен-Максимене, в Воклюзе. Он был молод и пылок, хорошо говорил и был общим любимцем в трактире, где обедал.
У трактирщика Буайе была хорошенькая дочь Кристина. Она не устояла против красноречия и комплиментов будущего председателя совета пятисот и объявила отцу, что хочет выйти замуж за Люсьена.
Трактирщик, уже собиравшийся отказать в обедах своему клиенту, запоздавшему с платежами, почесал затылок и наконец согласился. Все-таки это было средством покрыть счета этого неисправимого неплательщика.
Наполеон, узнав, что его брат дал ему в родственницы дочь трактирщика, не помнил себя от гнева. Он уже предвидел свое величие и его приводило в бешенство все, что могло повредить его карьере или уменьшить блеск его имени. Он прекратил всякие сношения с братом и никогда не примирился с молодой женщиной. Кристина Буайе была кротка и скромна; несколько раз она пыталась смягчить Наполеона и снискать его расположение, но он оставался глух; дочери трактирщика не было места в его сердце.
Для себя самого он мечтал о блестящем браке, льстящем его самолюбию, и не имел ни малейшего желания представить блестящей даме, на которой ему предстояло жениться, простенькую и невежественную Кристину.
Обстоятельства складывались неблагоприятно для Бонапарта. Он потерял своих покровителей: оба Робеспьера были гильотинированы, деятели термидора спешили отомстить своим врагам. 31 мая 1793 года революция во Франции достигла апогея, вступив в новую эпоху своего развития, так называемую эпоху террора. То была целая система устрашения, которой главари революции думали предупредить всякую возможность попыток возврата к старому. Особенными жестокостями террор отличался тогда, когда в Комитет общественного спасения, главный очаг террора, вступили полновластными членами Дантон и Робеспьер, пользовавшиеся почти диктаторской властью и в своей жестокости не останавливавшиеся ни перед чем. 9 термидора (по революционному календарю, т. е. 27 июля 1794 года) произошло падение Робеспьера, чем был положен конец террору. То был новый поворотный пункт в истории Великой французской революции.
Одно время Бонапарт, узнав о 9 термидоре, подумывал предложить представителям конвента идти с войсками на Париж. Он отказался от этого плана, но ему не удалось заставить забыть о его связях с революционерами.
Дюбуа-Крансэ, член Комитета общественного спасения, стремясь разогнать якобинцев, которых, по полицейским сообщениям, было очень много в итальянской армии, назначил Бонапарта командующим артиллерией в Вандею. Пораженный и удрученный этим ударом, Бонапарт отправился в Париж в сопровождении своих адъютантов Жюно и Мармона.
Незначительный артиллерийский капитан Обри, бывший тогда военным министром, завидовал другим артиллерийским офицерам, быстро возвышавшимся. Будучи, кроме того, жирондистом, Обри выместил все свои неудачи на Друге Робеспьера, тулонском герое Наполеоне, отправив его в качестве генерала пехоты к западной армии. Этим он превзошел Дюбуа-Крансэ.
Когда военного министра старались поколебать в его решении, этот жалкий преемник Карно выражал удивление тому, что такая энергичная поддержка оказывается террористу. Бонапарт сам хотел защищать свое дело, но Обри сухо заметил ему:
– Вы слишком молоды для того, чтобы командовать артиллерией целой армии!
– На поле битвы старятся быстро, а я явился оттуда! – резко ответил Наполеон.
Обри остался непоколебим. Бонапарт отказался отправиться в Вандею и был исключен из армии. Тогда он попытался поступить на службу к турецкому султану и близок был к нищете, какую испытывал раньше, если бы ему не помог брат Жозеф.
Один из управляющих военным министерством, Дульсе де Понтекулан, внезапно вспомнил о Наполеоне и дал ему место в топографическом отделе как раз в то время, когда он собирался уезжать в Константинополь.
Восток всегда манил Наполеона. Он мечтал о славе и удаче под далеким небом. В его душе царил чисто мусульманский фатализм.
Рядом со странами Востока другие видения наполняли воображение Наполеона: ему представлялась женщина, прекрасная, блестящая, нарядная, принадлежащая к старинной аристократии, которая принесет ему наслаждение, семейное счастье, комфорт и доступ в возрождающееся высшее общество в обмен на его любовь и имя.
Потрясающее событие превратило эти грезы в действительность.
Конвент закончил свою трудолюбивую и страшную деятельность. Созданием ее была конституция 111 года. Член конвента, расходясь, постановили, что треть его членов остается на местах. Это решение вызвало в Париже восстание.
11 вандемьера (3 октября 1795 года) избиратели разных округов собрались к Одеону, а 12 октября избиратели округа Лепеллетье (Биржи) подняли оружие. Генерал Мену, которому было поручено обезоружить восставших, запоздал. Он вышел для переговоров из монастыря сестер святого Фомы, где теперь находятся улица Вивьенн и улица Четвертого сентября. Восставшие торжествовали. Это было около 8 часов вечера.
Бонапарт был в это время в театре Фэйдо. Пораженный всем происшедшим, он отправился в собрание, где обсуждались меры, которые необходимо было принять, и решался вопрос о назначении генерала вместо Мену.
Баррас, которому было поручено поддерживать порядок, вспомнил о Бонапарте; он узнал и оценил его в Тулоне. На другой день, 13 вандемьера, Бонапарт разогнал восставших у церкви св. Рока и был назначен командующим войсками внутри города.
Он получил власть в свои руки и не думал отдавать ее. Будучи еще накануне без места и без средств, теперь он стал властелином Парижа, а вскоре и всей нации. Его звезда до сих пор то сиявшая, то меркнувшая, теперь светила ярко и постоянно. В течение двадцати лет ей предстояло быть маяком для ослепленной Франции.
XXII
Город был наполнен пестрой толпой, собравшейся со всего побережья: тут были испанцы, неаполитанцы, сардинцы, мальтийцы. Папа прислал монахов для возбуждения населения. Это была южная Вандея, более страшная, чем западная, так как в руках восставших был морской путь, благодаря чему они могли получать подкрепления, а среди них английские войска.
Республиканская армия была разделена на два корпуса, между которыми возвышалась гора Фарон. В ней царила смесь энтузиазма с неопытностью, храбрости с отсутствием дисциплины, и эти импровизированные, нестройные отряды были ядром будущей итальянской армии.
Командирами люди делались случайно; за какую-нибудь неделю простые солдаты превращались в генералов. Высшее руководство находилось в руках плохого художника и еще более плохого солдата Карто. Врач Доппе и бывший маркиз Лапойп были его помощниками. Эта странность объяснялась тем, что почти все прежние офицеры принадлежали к дворянству и потому бежали или эмигрировали. Комиссары конвента – Салисетти, Фрерон, Альбитт, Бар-рас и Гаспарен – воспламеняли мужество и энергию командиров, возбуждали солдат, призывая их к сопротивлению и ожиданию победы.
Осада длилась. Ольюльские ущелья, примыкающие к Тулону, были взяты, но крепость держалась, защищаемая сильными укреплениями. Осада требует военной опытности, знаний и хладнокровия, а всего этого не было ни увождей, ни у солдат этой только что возникшей армии. Карто, главный начальник, не имел ни малейшего представления об артиллерии.
Случай привел к нему Бонапарта, который на пути из Авиньона в Ниццу остановился в Тулоне, чтобы повидаться со своим земляком Салисетти. Последний представил его Карто, который с искренним удовольствием, ожидая похвал, принялся показывать артиллерийскому офицеру свои батареи. Бонапарт только пожимал плечами; пушки были поставлены так неумело, что ядра, направленные против английского флота, не долетали даже до берега.
Карто оправдывался тем, что порох был плохой, но Бонапарту не стоило никакого труда опровергнуть все его объяснения. Представители конвента, пораженные его доводами, тотчас же поручили ему руководство осадой.
В несколько дней, обнаружив поразительную энергию, Наполеон вызвал офицеров и артиллерийские припасы из Лиона, Гренобля, Марселя. Он чувствовал, что здесь было бы бесполезно вести атаку по всем правилам. Если бы удалось заставить английскую эскадру уйти из Тулона, то осажденный город должен был сдаться, поэтому необходимо было завладеть пунктом, откуда можно было бы обстреливать рейд; таковым был мыс Эгильетт. «Здесь весь Тулон!» – решил Бонапарт с гениальной проницательностью. Он занял этот мыс; английский флот ушел, и Тулон сдался. Коалиция была побеждена. На юге не могла больше повториться Вандея, а Бонапарт, победоносный и гениальный, занял место в истории. Он был сделан артиллерийским генералом и послан в Ниццу, где находилась главная квартира итальянской армии под начальством Дюмербьона.
Прославленный, достигший в двадцать четыре года такого положения, которое удовлетворило его честолюбие и насытило его желания, Бонапарт занялся устройством судьбы своих братьев и сестер, мысль о которых по-прежнему не давала ему покоя.
Удача брата Жозефа приводила его в восторг. Говоря о нем, он всегда прибавлял: «Счастливец этот негодяй Жозеф!» Женитьба на дочери торговца мылом казалась ему в то время верхом счастья. К. этому восхищению счастьем юной четы присоединилось некоторое сожаление о невозможности жениться на Дезирэ, второй дочери мылоторговца Клари.
Однако другой брак, которого он не предвидел, расстроил и рассердил Наполеона.
В Ницце он узнал, что его брат Люсьен женился, но при таких обстоятельствах, воспоминание о которых еще через десять лет вызывало его гнев.
Люсьен занимал маленькую должность в военном управлении в Сен-Максимене, в Воклюзе. Он был молод и пылок, хорошо говорил и был общим любимцем в трактире, где обедал.
У трактирщика Буайе была хорошенькая дочь Кристина. Она не устояла против красноречия и комплиментов будущего председателя совета пятисот и объявила отцу, что хочет выйти замуж за Люсьена.
Трактирщик, уже собиравшийся отказать в обедах своему клиенту, запоздавшему с платежами, почесал затылок и наконец согласился. Все-таки это было средством покрыть счета этого неисправимого неплательщика.
Наполеон, узнав, что его брат дал ему в родственницы дочь трактирщика, не помнил себя от гнева. Он уже предвидел свое величие и его приводило в бешенство все, что могло повредить его карьере или уменьшить блеск его имени. Он прекратил всякие сношения с братом и никогда не примирился с молодой женщиной. Кристина Буайе была кротка и скромна; несколько раз она пыталась смягчить Наполеона и снискать его расположение, но он оставался глух; дочери трактирщика не было места в его сердце.
Для себя самого он мечтал о блестящем браке, льстящем его самолюбию, и не имел ни малейшего желания представить блестящей даме, на которой ему предстояло жениться, простенькую и невежественную Кристину.
Обстоятельства складывались неблагоприятно для Бонапарта. Он потерял своих покровителей: оба Робеспьера были гильотинированы, деятели термидора спешили отомстить своим врагам. 31 мая 1793 года революция во Франции достигла апогея, вступив в новую эпоху своего развития, так называемую эпоху террора. То была целая система устрашения, которой главари революции думали предупредить всякую возможность попыток возврата к старому. Особенными жестокостями террор отличался тогда, когда в Комитет общественного спасения, главный очаг террора, вступили полновластными членами Дантон и Робеспьер, пользовавшиеся почти диктаторской властью и в своей жестокости не останавливавшиеся ни перед чем. 9 термидора (по революционному календарю, т. е. 27 июля 1794 года) произошло падение Робеспьера, чем был положен конец террору. То был новый поворотный пункт в истории Великой французской революции.
Одно время Бонапарт, узнав о 9 термидоре, подумывал предложить представителям конвента идти с войсками на Париж. Он отказался от этого плана, но ему не удалось заставить забыть о его связях с революционерами.
Дюбуа-Крансэ, член Комитета общественного спасения, стремясь разогнать якобинцев, которых, по полицейским сообщениям, было очень много в итальянской армии, назначил Бонапарта командующим артиллерией в Вандею. Пораженный и удрученный этим ударом, Бонапарт отправился в Париж в сопровождении своих адъютантов Жюно и Мармона.
Незначительный артиллерийский капитан Обри, бывший тогда военным министром, завидовал другим артиллерийским офицерам, быстро возвышавшимся. Будучи, кроме того, жирондистом, Обри выместил все свои неудачи на Друге Робеспьера, тулонском герое Наполеоне, отправив его в качестве генерала пехоты к западной армии. Этим он превзошел Дюбуа-Крансэ.
Когда военного министра старались поколебать в его решении, этот жалкий преемник Карно выражал удивление тому, что такая энергичная поддержка оказывается террористу. Бонапарт сам хотел защищать свое дело, но Обри сухо заметил ему:
– Вы слишком молоды для того, чтобы командовать артиллерией целой армии!
– На поле битвы старятся быстро, а я явился оттуда! – резко ответил Наполеон.
Обри остался непоколебим. Бонапарт отказался отправиться в Вандею и был исключен из армии. Тогда он попытался поступить на службу к турецкому султану и близок был к нищете, какую испытывал раньше, если бы ему не помог брат Жозеф.
Один из управляющих военным министерством, Дульсе де Понтекулан, внезапно вспомнил о Наполеоне и дал ему место в топографическом отделе как раз в то время, когда он собирался уезжать в Константинополь.
Восток всегда манил Наполеона. Он мечтал о славе и удаче под далеким небом. В его душе царил чисто мусульманский фатализм.
Рядом со странами Востока другие видения наполняли воображение Наполеона: ему представлялась женщина, прекрасная, блестящая, нарядная, принадлежащая к старинной аристократии, которая принесет ему наслаждение, семейное счастье, комфорт и доступ в возрождающееся высшее общество в обмен на его любовь и имя.
Потрясающее событие превратило эти грезы в действительность.
Конвент закончил свою трудолюбивую и страшную деятельность. Созданием ее была конституция 111 года. Член конвента, расходясь, постановили, что треть его членов остается на местах. Это решение вызвало в Париже восстание.
11 вандемьера (3 октября 1795 года) избиратели разных округов собрались к Одеону, а 12 октября избиратели округа Лепеллетье (Биржи) подняли оружие. Генерал Мену, которому было поручено обезоружить восставших, запоздал. Он вышел для переговоров из монастыря сестер святого Фомы, где теперь находятся улица Вивьенн и улица Четвертого сентября. Восставшие торжествовали. Это было около 8 часов вечера.
Бонапарт был в это время в театре Фэйдо. Пораженный всем происшедшим, он отправился в собрание, где обсуждались меры, которые необходимо было принять, и решался вопрос о назначении генерала вместо Мену.
Баррас, которому было поручено поддерживать порядок, вспомнил о Бонапарте; он узнал и оценил его в Тулоне. На другой день, 13 вандемьера, Бонапарт разогнал восставших у церкви св. Рока и был назначен командующим войсками внутри города.
Он получил власть в свои руки и не думал отдавать ее. Будучи еще накануне без места и без средств, теперь он стал властелином Парижа, а вскоре и всей нации. Его звезда до сих пор то сиявшая, то меркнувшая, теперь светила ярко и постоянно. В течение двадцати лет ей предстояло быть маяком для ослепленной Франции.
XXII
Счастье внезапно улыбнулось Бонапарту. Неожиданный могущественный толчок возвел его на высоту.
Но, несмотря на проявившийся военный талант и похвалы, публично расточаемые ему людьми, власть имущими, все же его имя оставалось малоизвестным, а положение непрочным.
Камбон, управлявший финансами конвента, человек неподкупный и выдающегося ума, малорасположенный к истинным деятелям революции, отзывался о Бонапарте по поводу сражения при Антиое следующим образом: «Нам грозила неминуемая опасность, когда доблестный и храбрый генерал Бонапарт стал во главе пятидесяти гренадеров и открыл нам проход». Фрерон заявил, что только Наполеон был в состоянии спасти армию. Баррас, развращенный, но умный политик, забыл о нем. Мариэтт, спасенный им от смерти среди тулонских каторжников, выпущенных англичанами, не подавал никаких признаков жизни. Обри, тупоголовый капитан, объявивший себя дивизионным генералом и получивший портфель военного министра, исключил его из армии. Наконец, попытки Наполеона добиться богатой женитьбы сначала на вдове его друга Пермона, потом на Дезирэ Клари оказались неудачными.
Наполеону ничего более не оставалось, как отправиться в Турцию на службу к султану, что и засвидетельствовано Комитетом общественного спасения в следующем документе от 15 сентября 1795 года:
«Генерал Бонапарт отправляется в Константинополь со своими двумя адъютантами, чтобы поступить на службу в армию султана и своими знаниями и талантами способствовать усовершенствованию артиллерии этого могущественного повелителя и исполнять то, что ему прикажут министры Порты. Он будет служить в гвардии султана наравне с прочими генералами султанского войска. Его будут сопровождать граждане Жюно и Анри Ливра в качестве адъютантов; капитаны Сэржи и Било де Вилларсо в качестве батальонных командиров; Блэз де Вильнефть – капитаном инженерного войска; Буржуа и Лашас – поручиками артиллерии первого разряда; Месоннэ и Шпейд – фельдфебелями артиллерии».
Однако восстание 11 вандемьера изменило обстоятельства. Все потеряли голову, за исключением того, кто должен был спасти конвент и восстановить законный порядок.
Баррас, которого воспоминания о девятом термидоре вынуждали избрать из среды своих коллег людей, облеченных властью, искал вокруг себя людей, способных командовать войском в те знаменательные дни, когда каждый рисковал жизнью. Его взгляд упал на Бонапарта, бродившего по коридорам.
Карно предложил вверить командование войском Брюпу. Баррас возразил, что требуется артиллерист. Фрерон, влюбленный в Полину Бонапарт и домогавшийся ее руки, поддержал имя Бонапарта.
– Я даю вам три минуты на размышление, – сказал Баррас.
В продолжение этих трех минут мысль Бонапарта работала с головокружительной быстротой. Он опасался, что согласие возложит на него тяжелую ответственность, которая всегда тяготеет над людьми, применяющими репрессии. Рассеять восставших значило, быть может, навсегда предать свое имя народным проклятиям. Он отказался от команды бригадой, посланной против вандейцев, должен ли он был теперь вести солдат против парижан? Он не создан был для гражданской войны. Кроме того, в глубине души он во многом разделял чувства мятежников. Они хотели изгнать людей слабых и неспособных, стремившихся закрепить за собой навсегда власть, отняв у народа права на выбор своих представителей. Будучи побежден, он стал бы жертвой мести мятежников, овладевших Парижем, а победив, обагрил бы свою шпагу французской кровью и стал бы козлом отпущения за грехи революции, которым он был чужд. Но с быстротой молнии мысль Наполеона менялась и показывала ему последствия отказа: если конвент будет разогнан, что станется с завоеваниями революции? Победы при Вальми, Жемапе, Тулоне, славные успехи двух армий становились бесполезными; их результаты уничтожались изменой и реакцией. Падение конвента было бы концом революции и порабощением Франции; в Страсбурге – австрийцы, в Бресте – высадка англичан; идеи и свобода, введенные в жизнь революцией, должны были погибнуть вместе с завоеваниями. Долг доброго гражданина предписывал ему присоединиться к конвенту несмотря на его недостатки, и, раз уж он носил оружие, он должен был защищать установленное правительство, как бы велика ни была неспособность его членов. Поэтому, подняв голову, Наполеон ответил Баррасу:
– Я согласен, но предупреждаю вас, что, раз обнажив шпагу, я вложу ее в ножны только после окончательного восстановления порядка.
Это было в час ночи. Утром победа явно была за конвентом, и Баррас заявил с трибуны:
– Я обращаю особое внимание конвента на генерала Бонапарта. Только ему и его быстрым и умелым распоряжениям мы обязаны защитой этой ограды, вокруг которой он так искусно расположил охрану. Я прошу, чтобы конвент назначил Бонапарта на должность помощника командующего внутренней армией.
Через несколько дней Баррас подал в отставку и Бонапарт остался один во главе армии.
Это было своевременно. У Наполеона уже не было сапог, и его платье имело почти неприличный вид.
За несколько дней до того он осмелился явиться к мадам Тальен. Эта увлекательная и лукавая женщина, Тереза Кабаррюс, вдохнула огонь в непостоянного Тальена, из своей тюрьмы подготовила день 9 термидора, а теперь властвовала над Баррасом, занимавшим влиятельное положение. Чтобы получить поддержку Барраса и добиться какого-нибудь места, Бонапарт, дошедший до последней крайности, не имея ни денег, ни приличного платья, отправился на один из вечеров прекрасной куртизанки. Ему потребовались вся его энергия и сила его характера для того, чтобы решиться войти в своем жалком костюме в среду прекрасных женщин, нарядных щеголей и блестящих генералов.
Его длинные, ненапудренные (потому что это стоило слишком дорого) волосы падали двумя прядями по сторонам лба; сзади они были связаны. Его сапоги держались на ногах каким-то чудом, дырки на них были замазаны чернилами. Совершенно вытертый мундир, тот самый, в котором он был и на поле сражения, был отделан скромным шелковым галуном вместо блестящего шитья, присвоенного генеральскому чину. Наполеон показался таким жалким блестящей куртизанке, что она тотчас же дала ему письмо к Лефевру, кригс-комиссару 17 парижской дивизии, по которому ему должны были выдать сукна на новый мундир, согласно сентябрьскому декрету III года, предписавшему давать одежду офицерам действующей армии. Бонапарт не принадлежал к ним и не имел права на такую выдачу, но покровительство госпожи Тальен было сильнее декрета, и бедный офицер без жалованья получил сукно на платье, в котором позже, 13 вандемьера, предстал в почти приличном виде перед членами конвента, полными страха и не помнящими себя от восторга.
Быстро, как сказочные принцессы, для которых вырастают дворцы из тыквы, Бонапарт преобразился; изменилось и все вокруг него. Он разместился в главной квартире, на улице Капуцинок. При нем были Жюно и Лемаруа. Своего дядю он вызвал в Париж в качестве своего секретаря. Первое полученное жалованье он употребил на помощь семье. Матери он послал пятьдесят тысяч франков, а себе купил только новые сапоги, которые ему давно хотелось иметь, и велел расшить золотом мундир, который получил благодаря госпоже Тальен. Он поспешил воспользоваться своим влиянием для того, чтобы устроить братьев: Луи он взял к себе в адъютанты, дав ему чин капитана, а для Жозефа добился консульства. В колледж, где учился брат Жером, он послал денег для уплаты долгов и для обучения его изящным искусствам, рисованию, музыке.
Устроив судьбу своих родственников, спокойный за свое будущее, снова сделавшись генералом, могущим выбирать любое место, так как конвент не мог ни в чем отказать своему спасителю, а директория, вступившая в исполнение своих обязанностей, нуждалась в нем, Наполеон снова стал думать о женитьбе. Выгодный брак, благодаря которому он приобрел бы богатство, влияние и общественное положение, который уничтожил бы следы прежней нужды и помог бы ему поддержать свое новое положение, – вот что было целью его стремлений.
Но Бонапарт, великолепный математик, с сильным и ясным умом, должен был испытать, как самый наивный юноша, силу бурного чувства, направляющего, а иногда и расстраивающего все дела человеческие. Он влюбился.
С легкомыслием школьника он попал в сети стареющей кокетки, пустой, легкомысленной креолки, расточительной и глупой, любившей его только в тот день, когда он, император, снял с ее головы императорскую корону, столь неразумно возложенную им на легкомысленную женщину.
У госпожи Тальен, к которой Бонапарт после 11 вандемьера пришел, чтобы поблагодарить за ласковый прием, оказанный ему в тяжелые дни, он встретил вдову Богарнэ.
Эта вдова была креолкой с Антильских островов, одна из тех авантюристок, которые блуждают по свету, чувственные, смелые, привлекательные, более опасные, чем все куртизанки, и под защитой своего иностранного происхождения проникают в лучшее общество.
Ее звали Мария Жозефа Роза Ташер де ла Пажери. Она родилась 23 июня 1763 года в приходе церкви Богоматери на Мартинике. Отец этой Жозефы, которую звали Жозефиной, по имени Жозеф Гаспар, имел плантации, которые завещал своей семье, переехавшей туда из Франции в 1726 году. Бывший драгунский капитан, кавалер ордена св. Людовика и паж наследной принцессы, он был беден и очень озабочен вопросом о том, чтобы выдать замуж свою старшую дочь, так как у Жозефины были еще две сестры – Екатерина Мария Дезирэ и Мария Франсуаза.
Тетка молодой девушки, госпожа Ренодэн, нашла для нее мужа. Он оказался под рукой: это был сын маркиза Богарнэ, когда-то губернатора островов. Богарнэ были родом из Орлеанской провинции, а госпожа Ренодэн была любовницей маркиза.
Брак был решен заочно, так как молодой Богарнэ был во Франции, и его невеста отправилась туда в сентябре 1799 года. Она приехала в Бордо и через некоторое время обвенчалась с виконтом Александром Богарнэ, назначенным капитаном саррского полка по случаю его брака. Ему было восемнадцать лет, ей – шестнадцать. Бонапарт в то время, когда будущая императрица выходила замуж, был десятилетним мальчиком и поступал в бриеннскую школу.
Молодые супруги поселились в Париже на улице Тевено. Второго сентября 1780 года у них родился сын Евгений, будущий принц и вице-король Италии. Они не долго прожили вместе; скоро молодой виконт покинул жену и отправился в Америку на службу под начальством Булье. Желание доставить американцам независимость и приобрести бессмертную славу вместе с Лафайетом и Рошамбо соединялось у юного супруга с желанием уйти подальше от своей жены-кокетки, очень легкомысленной и расточительной. Он оставил Жозефину беременной. 10 апреля 1780 года она произвела на свет будущую королеву Гортензию, мать Наполеона III.
В это время Жозефина не подавала мужу никаких поводов к упрекам. Сам же он, женившись слишком молодым, стал предаваться новым увлечениям и мимолетным лечениям. Его отъезд мало омрачил легкомысленную женщину, так как возвращал ей свободу, крайне заманчивую для нее.
С топ поры Жозефина вела сравнительно регулярный образ жизни: у нее были любовники, долги, приливы и отливы благополучия. Она жила на окраине общества. Доступ ко двору не был для нее закрыт, потому что Богарнэ принадлежали к почтенному орлеанскому дворянству, но затруднен. Представить туда Жозефину могла только ее тетка Ренодэн, между тем сомнительное положение этой дамы преграждало ей вход в Версаль.
По возвращении во Францию Богарнэ подал просьбу о разводе. Парламент уважил ее, но ввиду обоюдной виновности супругов Жозефине была назначена пенсия в десять тысяч ливров. После развода она сочла нужным побывать у себя на родине, поехала на остров Мартинику и возвратилась оттуда в 1791 году в обществе флотского офицера Сииниона де Рура.
В Париже Жозефина нашла своего мужа занимающим высокое положение. Виконт де Богарнэ, депутат дворянства, сделался одним из влиятельных членов учредительного собрания. Ему принадлежит честь предложения в знаменитую ночь на 4 августа, допускать одинаково всех граждан на должности по гражданскому, военному и духовному ведомствам, а также установить одинаковые наказания для всех классов населения, что было равносильно отмене старого порядка в двух статьях закона. Его неоднократно выбирали президентом национального собрания, и в своем особняке, на Университетской улице, он принимал множество депутатов, старшиной которых состоял.
Честолюбивая Жозефина, жаждавшая быть главой политического салона, где вращался цвет национального собрания, вздумала примириться с мужем. Она прикинулась смиренной, кроткой, раскаявшейся, и благодаря ее ласковой вкрадчивости креолки цель была достигнута. Некоторое время она блистала в этом особняке на Университетской улице, сделавшись его королевой.
Однако дни омрачались. Террор закрыл салоны. Богарнэ отправился на войну. В звании главнокомандующего рейнской армией он вел осаду Майнца. Уволенный в отставку, он был арестован в 1794 году как брат принца Кондэ и генерал-майор его армии. Хотя Богарнэ, будучи всем известным республиканцем и патриотом, очевидно, не мог вступать в договоры с изменниками, однако он был обезглавлен на гильотине 5 термидора. Четыре дня спустя тюрьмы отворились, и Богарнэ уцелел бы и вышел бы на свободу вместе с прочими заключенными, если бы с его казнью не поспешили.
Смерть этого героя была результатом ошибки и торопливости, с какой исполнялись в тот ужасный момент приговоры по уголовным делам. Честь Богарнэ должна быть восстановлена безусловно, хотя его голова и скатилась с плеч заодно с головами изменников, заговорщиков и врагов отечества. Он пал жертвой ложных доносов. Тем не менее этот благородный человек заявил сам, что его смерть никак не следует ставить в упрек революции. Прежде чем взойти на эшафот, в завещании, полном душевного величия, достойном философа древности, Богарнэ особенно подчеркнул свою боязнь, чтобы потомство не сочло его «плохим гражданином» по той причине, что его труп был поднят среди мертвых тел изменников, сраженных мечом правосудия.
«Старайся всеми силами восстановить мою честь, – написал он своей жене в этом последнем предсмертном письме, которое было прервано приходом палача, – докажи, что Целая жизнь, посвященная служению родной стране, торжеству свободы и равенства, должна в глазах народа опровергнуть нарекания гнусных клеветников, вышедших преимущественно из разряда подозрительных людей. Однако этот труд необходимо отсрочить, потому что в разгар революционных бурь великий народ, который борется, чтобы сокрушить свои оковы, должен окружать себя справедливым недоверием и более опасаться забыть виновного, чем поразить невиновного».
Жозефине благоволила судьба в деле брака. Богарнэ и Бонапарт – какая женщина не гордилась бы этими двумя мужьями, но окружила бы их любовью, обожанием, почтением! Между тем она не любила ни того, ни другого, она изменяла им сколько ее душе было угодно с первым смазливым офицериком или молодым щеголем, случайно попавшимся ей в веселой компании, где эта прелестница чувствовала себя в своей стихии.
Но, несмотря на проявившийся военный талант и похвалы, публично расточаемые ему людьми, власть имущими, все же его имя оставалось малоизвестным, а положение непрочным.
Камбон, управлявший финансами конвента, человек неподкупный и выдающегося ума, малорасположенный к истинным деятелям революции, отзывался о Бонапарте по поводу сражения при Антиое следующим образом: «Нам грозила неминуемая опасность, когда доблестный и храбрый генерал Бонапарт стал во главе пятидесяти гренадеров и открыл нам проход». Фрерон заявил, что только Наполеон был в состоянии спасти армию. Баррас, развращенный, но умный политик, забыл о нем. Мариэтт, спасенный им от смерти среди тулонских каторжников, выпущенных англичанами, не подавал никаких признаков жизни. Обри, тупоголовый капитан, объявивший себя дивизионным генералом и получивший портфель военного министра, исключил его из армии. Наконец, попытки Наполеона добиться богатой женитьбы сначала на вдове его друга Пермона, потом на Дезирэ Клари оказались неудачными.
Наполеону ничего более не оставалось, как отправиться в Турцию на службу к султану, что и засвидетельствовано Комитетом общественного спасения в следующем документе от 15 сентября 1795 года:
«Генерал Бонапарт отправляется в Константинополь со своими двумя адъютантами, чтобы поступить на службу в армию султана и своими знаниями и талантами способствовать усовершенствованию артиллерии этого могущественного повелителя и исполнять то, что ему прикажут министры Порты. Он будет служить в гвардии султана наравне с прочими генералами султанского войска. Его будут сопровождать граждане Жюно и Анри Ливра в качестве адъютантов; капитаны Сэржи и Било де Вилларсо в качестве батальонных командиров; Блэз де Вильнефть – капитаном инженерного войска; Буржуа и Лашас – поручиками артиллерии первого разряда; Месоннэ и Шпейд – фельдфебелями артиллерии».
Однако восстание 11 вандемьера изменило обстоятельства. Все потеряли голову, за исключением того, кто должен был спасти конвент и восстановить законный порядок.
Баррас, которого воспоминания о девятом термидоре вынуждали избрать из среды своих коллег людей, облеченных властью, искал вокруг себя людей, способных командовать войском в те знаменательные дни, когда каждый рисковал жизнью. Его взгляд упал на Бонапарта, бродившего по коридорам.
Карно предложил вверить командование войском Брюпу. Баррас возразил, что требуется артиллерист. Фрерон, влюбленный в Полину Бонапарт и домогавшийся ее руки, поддержал имя Бонапарта.
– Я даю вам три минуты на размышление, – сказал Баррас.
В продолжение этих трех минут мысль Бонапарта работала с головокружительной быстротой. Он опасался, что согласие возложит на него тяжелую ответственность, которая всегда тяготеет над людьми, применяющими репрессии. Рассеять восставших значило, быть может, навсегда предать свое имя народным проклятиям. Он отказался от команды бригадой, посланной против вандейцев, должен ли он был теперь вести солдат против парижан? Он не создан был для гражданской войны. Кроме того, в глубине души он во многом разделял чувства мятежников. Они хотели изгнать людей слабых и неспособных, стремившихся закрепить за собой навсегда власть, отняв у народа права на выбор своих представителей. Будучи побежден, он стал бы жертвой мести мятежников, овладевших Парижем, а победив, обагрил бы свою шпагу французской кровью и стал бы козлом отпущения за грехи революции, которым он был чужд. Но с быстротой молнии мысль Наполеона менялась и показывала ему последствия отказа: если конвент будет разогнан, что станется с завоеваниями революции? Победы при Вальми, Жемапе, Тулоне, славные успехи двух армий становились бесполезными; их результаты уничтожались изменой и реакцией. Падение конвента было бы концом революции и порабощением Франции; в Страсбурге – австрийцы, в Бресте – высадка англичан; идеи и свобода, введенные в жизнь революцией, должны были погибнуть вместе с завоеваниями. Долг доброго гражданина предписывал ему присоединиться к конвенту несмотря на его недостатки, и, раз уж он носил оружие, он должен был защищать установленное правительство, как бы велика ни была неспособность его членов. Поэтому, подняв голову, Наполеон ответил Баррасу:
– Я согласен, но предупреждаю вас, что, раз обнажив шпагу, я вложу ее в ножны только после окончательного восстановления порядка.
Это было в час ночи. Утром победа явно была за конвентом, и Баррас заявил с трибуны:
– Я обращаю особое внимание конвента на генерала Бонапарта. Только ему и его быстрым и умелым распоряжениям мы обязаны защитой этой ограды, вокруг которой он так искусно расположил охрану. Я прошу, чтобы конвент назначил Бонапарта на должность помощника командующего внутренней армией.
Через несколько дней Баррас подал в отставку и Бонапарт остался один во главе армии.
Это было своевременно. У Наполеона уже не было сапог, и его платье имело почти неприличный вид.
За несколько дней до того он осмелился явиться к мадам Тальен. Эта увлекательная и лукавая женщина, Тереза Кабаррюс, вдохнула огонь в непостоянного Тальена, из своей тюрьмы подготовила день 9 термидора, а теперь властвовала над Баррасом, занимавшим влиятельное положение. Чтобы получить поддержку Барраса и добиться какого-нибудь места, Бонапарт, дошедший до последней крайности, не имея ни денег, ни приличного платья, отправился на один из вечеров прекрасной куртизанки. Ему потребовались вся его энергия и сила его характера для того, чтобы решиться войти в своем жалком костюме в среду прекрасных женщин, нарядных щеголей и блестящих генералов.
Его длинные, ненапудренные (потому что это стоило слишком дорого) волосы падали двумя прядями по сторонам лба; сзади они были связаны. Его сапоги держались на ногах каким-то чудом, дырки на них были замазаны чернилами. Совершенно вытертый мундир, тот самый, в котором он был и на поле сражения, был отделан скромным шелковым галуном вместо блестящего шитья, присвоенного генеральскому чину. Наполеон показался таким жалким блестящей куртизанке, что она тотчас же дала ему письмо к Лефевру, кригс-комиссару 17 парижской дивизии, по которому ему должны были выдать сукна на новый мундир, согласно сентябрьскому декрету III года, предписавшему давать одежду офицерам действующей армии. Бонапарт не принадлежал к ним и не имел права на такую выдачу, но покровительство госпожи Тальен было сильнее декрета, и бедный офицер без жалованья получил сукно на платье, в котором позже, 13 вандемьера, предстал в почти приличном виде перед членами конвента, полными страха и не помнящими себя от восторга.
Быстро, как сказочные принцессы, для которых вырастают дворцы из тыквы, Бонапарт преобразился; изменилось и все вокруг него. Он разместился в главной квартире, на улице Капуцинок. При нем были Жюно и Лемаруа. Своего дядю он вызвал в Париж в качестве своего секретаря. Первое полученное жалованье он употребил на помощь семье. Матери он послал пятьдесят тысяч франков, а себе купил только новые сапоги, которые ему давно хотелось иметь, и велел расшить золотом мундир, который получил благодаря госпоже Тальен. Он поспешил воспользоваться своим влиянием для того, чтобы устроить братьев: Луи он взял к себе в адъютанты, дав ему чин капитана, а для Жозефа добился консульства. В колледж, где учился брат Жером, он послал денег для уплаты долгов и для обучения его изящным искусствам, рисованию, музыке.
Устроив судьбу своих родственников, спокойный за свое будущее, снова сделавшись генералом, могущим выбирать любое место, так как конвент не мог ни в чем отказать своему спасителю, а директория, вступившая в исполнение своих обязанностей, нуждалась в нем, Наполеон снова стал думать о женитьбе. Выгодный брак, благодаря которому он приобрел бы богатство, влияние и общественное положение, который уничтожил бы следы прежней нужды и помог бы ему поддержать свое новое положение, – вот что было целью его стремлений.
Но Бонапарт, великолепный математик, с сильным и ясным умом, должен был испытать, как самый наивный юноша, силу бурного чувства, направляющего, а иногда и расстраивающего все дела человеческие. Он влюбился.
С легкомыслием школьника он попал в сети стареющей кокетки, пустой, легкомысленной креолки, расточительной и глупой, любившей его только в тот день, когда он, император, снял с ее головы императорскую корону, столь неразумно возложенную им на легкомысленную женщину.
У госпожи Тальен, к которой Бонапарт после 11 вандемьера пришел, чтобы поблагодарить за ласковый прием, оказанный ему в тяжелые дни, он встретил вдову Богарнэ.
Эта вдова была креолкой с Антильских островов, одна из тех авантюристок, которые блуждают по свету, чувственные, смелые, привлекательные, более опасные, чем все куртизанки, и под защитой своего иностранного происхождения проникают в лучшее общество.
Ее звали Мария Жозефа Роза Ташер де ла Пажери. Она родилась 23 июня 1763 года в приходе церкви Богоматери на Мартинике. Отец этой Жозефы, которую звали Жозефиной, по имени Жозеф Гаспар, имел плантации, которые завещал своей семье, переехавшей туда из Франции в 1726 году. Бывший драгунский капитан, кавалер ордена св. Людовика и паж наследной принцессы, он был беден и очень озабочен вопросом о том, чтобы выдать замуж свою старшую дочь, так как у Жозефины были еще две сестры – Екатерина Мария Дезирэ и Мария Франсуаза.
Тетка молодой девушки, госпожа Ренодэн, нашла для нее мужа. Он оказался под рукой: это был сын маркиза Богарнэ, когда-то губернатора островов. Богарнэ были родом из Орлеанской провинции, а госпожа Ренодэн была любовницей маркиза.
Брак был решен заочно, так как молодой Богарнэ был во Франции, и его невеста отправилась туда в сентябре 1799 года. Она приехала в Бордо и через некоторое время обвенчалась с виконтом Александром Богарнэ, назначенным капитаном саррского полка по случаю его брака. Ему было восемнадцать лет, ей – шестнадцать. Бонапарт в то время, когда будущая императрица выходила замуж, был десятилетним мальчиком и поступал в бриеннскую школу.
Молодые супруги поселились в Париже на улице Тевено. Второго сентября 1780 года у них родился сын Евгений, будущий принц и вице-король Италии. Они не долго прожили вместе; скоро молодой виконт покинул жену и отправился в Америку на службу под начальством Булье. Желание доставить американцам независимость и приобрести бессмертную славу вместе с Лафайетом и Рошамбо соединялось у юного супруга с желанием уйти подальше от своей жены-кокетки, очень легкомысленной и расточительной. Он оставил Жозефину беременной. 10 апреля 1780 года она произвела на свет будущую королеву Гортензию, мать Наполеона III.
В это время Жозефина не подавала мужу никаких поводов к упрекам. Сам же он, женившись слишком молодым, стал предаваться новым увлечениям и мимолетным лечениям. Его отъезд мало омрачил легкомысленную женщину, так как возвращал ей свободу, крайне заманчивую для нее.
С топ поры Жозефина вела сравнительно регулярный образ жизни: у нее были любовники, долги, приливы и отливы благополучия. Она жила на окраине общества. Доступ ко двору не был для нее закрыт, потому что Богарнэ принадлежали к почтенному орлеанскому дворянству, но затруднен. Представить туда Жозефину могла только ее тетка Ренодэн, между тем сомнительное положение этой дамы преграждало ей вход в Версаль.
По возвращении во Францию Богарнэ подал просьбу о разводе. Парламент уважил ее, но ввиду обоюдной виновности супругов Жозефине была назначена пенсия в десять тысяч ливров. После развода она сочла нужным побывать у себя на родине, поехала на остров Мартинику и возвратилась оттуда в 1791 году в обществе флотского офицера Сииниона де Рура.
В Париже Жозефина нашла своего мужа занимающим высокое положение. Виконт де Богарнэ, депутат дворянства, сделался одним из влиятельных членов учредительного собрания. Ему принадлежит честь предложения в знаменитую ночь на 4 августа, допускать одинаково всех граждан на должности по гражданскому, военному и духовному ведомствам, а также установить одинаковые наказания для всех классов населения, что было равносильно отмене старого порядка в двух статьях закона. Его неоднократно выбирали президентом национального собрания, и в своем особняке, на Университетской улице, он принимал множество депутатов, старшиной которых состоял.
Честолюбивая Жозефина, жаждавшая быть главой политического салона, где вращался цвет национального собрания, вздумала примириться с мужем. Она прикинулась смиренной, кроткой, раскаявшейся, и благодаря ее ласковой вкрадчивости креолки цель была достигнута. Некоторое время она блистала в этом особняке на Университетской улице, сделавшись его королевой.
Однако дни омрачались. Террор закрыл салоны. Богарнэ отправился на войну. В звании главнокомандующего рейнской армией он вел осаду Майнца. Уволенный в отставку, он был арестован в 1794 году как брат принца Кондэ и генерал-майор его армии. Хотя Богарнэ, будучи всем известным республиканцем и патриотом, очевидно, не мог вступать в договоры с изменниками, однако он был обезглавлен на гильотине 5 термидора. Четыре дня спустя тюрьмы отворились, и Богарнэ уцелел бы и вышел бы на свободу вместе с прочими заключенными, если бы с его казнью не поспешили.
Смерть этого героя была результатом ошибки и торопливости, с какой исполнялись в тот ужасный момент приговоры по уголовным делам. Честь Богарнэ должна быть восстановлена безусловно, хотя его голова и скатилась с плеч заодно с головами изменников, заговорщиков и врагов отечества. Он пал жертвой ложных доносов. Тем не менее этот благородный человек заявил сам, что его смерть никак не следует ставить в упрек революции. Прежде чем взойти на эшафот, в завещании, полном душевного величия, достойном философа древности, Богарнэ особенно подчеркнул свою боязнь, чтобы потомство не сочло его «плохим гражданином» по той причине, что его труп был поднят среди мертвых тел изменников, сраженных мечом правосудия.
«Старайся всеми силами восстановить мою честь, – написал он своей жене в этом последнем предсмертном письме, которое было прервано приходом палача, – докажи, что Целая жизнь, посвященная служению родной стране, торжеству свободы и равенства, должна в глазах народа опровергнуть нарекания гнусных клеветников, вышедших преимущественно из разряда подозрительных людей. Однако этот труд необходимо отсрочить, потому что в разгар революционных бурь великий народ, который борется, чтобы сокрушить свои оковы, должен окружать себя справедливым недоверием и более опасаться забыть виновного, чем поразить невиновного».
Жозефине благоволила судьба в деле брака. Богарнэ и Бонапарт – какая женщина не гордилась бы этими двумя мужьями, но окружила бы их любовью, обожанием, почтением! Между тем она не любила ни того, ни другого, она изменяла им сколько ее душе было угодно с первым смазливым офицериком или молодым щеголем, случайно попавшимся ей в веселой компании, где эта прелестница чувствовала себя в своей стихии.