Страница:
— Дельфи, нет таких слов, чтобы выразить, что я переживаю, — прошептал я. — Когда я говорю «люблю», то понимаю, что смысл этого слова слишком ограничен и слишком приземлен. Тому, что я испытываю, нет слов и определений в человеческом обиходе. Это нечто иное, не от мира сего. Может быть, это потому, что ты — не земная женщина? Не знаю. Ничего не знаю, Дельфи. Это состояние можно, наверное, сравнить с болезнью, которая как лихорадка проникает все глубже в меня, захватывая все больше меня, и разумом я хочу несколько затормозить распространение «болезни», а ничего не получается, потому что чем сильнее я заболеваю, тем сладостней мне становится. Пусть будет так. Пусть это продолжается, я не хочу выздоравливать. Мне уже кажется, что меня вовсе нет, как личность я растворился в этом небесном восхождении. Я ощущаю себя ветром. Просто ветром, который несется по долинам и горам, степям и лесам и приносит с собой радость и веселье, танец и песни. Это — и безумно, и чудесно.
— Тогда я буду морем! — улыбнулась Дельфания. — Ветер и море сошлись и слились в головокружительном вихре любви! — рассмеялась она. — Ну все, до свидания, Ветер.
— До встречи, Море! — крикнул я вслед Дельфании, исчезающей в морской рябистой пучине.
До обеда я лежал с закрытыми глазами в палатке и мне казалось, что не сплю, ибо я все время чувствовал, что бодрствую, и мысли, чувства, переживания нескончаемым водоворотом носятся в моей голове, а я только наблюдаю за их стремительными, карнавальными хороводами. Однако проснулся я от того, что весь взмок от пота, потому что солнце уже основательно грело и в палатке стало душно, как в парилке. Выскочив наружу, я в страхе взглянул на море, опасаясь, что проспал, что дельфин пришел и, не дождавшись меня, уплыл в море. Но лишь только я увидел темную дугу, появляющуюся на поверхности в пятидесяти метрах от берега, как на сердце отлегло. И я побежал к воде, сбрасывая на ходу одежду. Ассоль, увидев убегающего хозяина, кинулась за мной догоняя. Я обернулся, когда уже отплыл на несколько метров в глубину, собака стояла на берегу и скулила. Ей, конечно, было невдомек, что это с ее хозяином происходит и куда так можно бежать сломя голову. Ведь она не знает, как можно действительно потерять голову, разум и еще Бог весть что, когда приходит любовь.
— Сидеть и ждать! — крикнул я ей и сильнее поплыл вперед к дельфину.
И самое странное, что у меня не было никакого страха, не было даже намека на опасения, как же я там в морских просторах буду себя чувствовать и плыть, ведь я же не мореанин, я просто безумный человек, который влюбился в жительницу морских долин и спешит на свидание.
Сцепив руки в замок, я ухватился за спинной плавник Дейфа, который услужливо поднырнул под меня. И как только он это почувствовал, стремительно ринулся вперед, поднимая брызги, летящие мне в лицо. Я щурился, закрывал глаза и лишь ощущал, как вода струится вдоль моего тела — мы неслись вперед, и это было необыкновенным путешествием. Я не думал ни о чем, а лишь наслаждался движением и ветром. Мы мчались все быстрее и быстрее, опускаясь и поднимаясь над поверхностью моря. Тело дельфина, сильное и мощное, несло меня вперед, и мне казалось, что у него столько энергии, что он может вместе со мной выпрыгнуть, как это обычно делают дельфины, играя и резвясь. Я доверял ему и благодарил за такой необычный извоз.
— Умница, Дейф! — кричал я сквозь ветер, и брызги, залетающие мне в рот, поглощали звуки.
От этого доброго и умного животного исходила такая энергия мира, покоя и уверенности в своей могучей силе, с одной стороны, а с другой, такая непосредственность и искренность, что я был готов плыть с ним хоть на край света. Весь мир для меня превратился в тотальное движение, которому нет конца. Я чувствовал себя ребенком, которому снится великолепная и необыкновенная сказка. Когда я повернул голову назад, туда, где должны были быть горы, Большой Утриш, лагуна, то увидел лишь бесконечный горизонт, простирающийся во все стороны, — это было бескрайнее открытое море. Вскоре к нам присоединилась стая дельфинов. Они кружили вокруг нас, выпрыгивали в воздух, то опережая, то приближаясь к нам. Видимо, Дейф пытался их обогнать, но со мной ему этого не удавалось, хотя скорость мы развивали фантастическую, от которой захватывало дух, и сердце трепетало от восторга и неожиданных состояний свободы, скорости и любви.
Вдруг мы замедлили движение и остановились, я отцепился от Дейфа и с облегчением размял руки, которые затекли от непрерывного напряжения. И тут из глубины прямо передо мной вынырнула Дельфания.
— Добро пожаловать на праздник в царство мореан! — произнесла она сияющим взором, протянула мне руку, за которую я ухватился и потянул на себя. Мы сблизились, я попытался обнять Дельфанию и поцеловать, но она остановила меня.
— Не торопись, мой любимый, все у нас впереди. Тебе нужно адаптироваться. Сейчас я помогу тебе, а ты слушайся меня и выполняй все, что я скажу тебе.
— Покоряюсь твоей воле, — крикнул я, резвясь вокруг Дельфании. — Ты же царица морей! Я в твоей власти и потому слушаю и повинуюсь, моя царица.
Я лег на спину, закрыл глаза и расслабился, исполняя все, как указывала Дельфания. Сердце еще не пришло в норму, и я старался восстановить дыхание. Когда я наконец полностью расслабился, снизу почувствовал Дельфанию, которая обхватила меня со спины и тихо произнесла мне на ухо:
— Вспомни то чувство, с каким ты летаешь во сне. Думай только о нем и не бойся, я тебя держу. Все остальное я сделаю сама.
Не знаю, что имела в виду под всем остальным Дельфания, но я чувствовал спиной ее упругие груди, тепло ее живота, а мои ноги лежали на ее ногах. Я постарался сконцентрироваться на состоянии полета, и это получилось у меня лишь потому, что я лежал на Дельфании и у меня была надежная, а главное, нежная опора. Потом я ощутил, что по моему телу от головы до ног пошли волны энергии и с каждым перемещением этой волны в моем существе что-то менялось. Я становился более легким и пластичным, а в мышцах пробуждалась неведомая доселе мне сила, бодрость и упругость. Этого становилось все больше, и мне уже показалось, что я вообще ничего не вешу, и если я сейчас оттолкнусь со всей новой силой, пробудившейся во мне, то смогу взлететь. Потом вдруг Дельфания сильно оттолкнула меня от себя и крикнула:
— Ну вот и все. Приветствую тебя, мореанин Владимир!
Я открыл глаза и мгновенно начал осваивать и пробовать свое тело, ставшее каким-то чудным, новым, а главное, податливым, легким и необычайно энергичным. Я нырнул в глубину и быстро пошел на снижение с большой скоростью, затем стремительно вынырнул с таким порывом, что меня выбросило в воздух, где я сделал кувырок и вновь погрузился в пучину. Это было восхитительно и поразительно! Я двигался не столько за счет усилий мышц, сколько в силу некой реактивной энергии, родившейся в моей природе. Бог мой, что я начал вытворять! Я выпрыгивал над поверхностью, кружился в воздухе, потом в воде, уходил в глубину, догонял рыб, кувыркался и мне хотелось все больше и больше отдаться этой фантасмагории движения. Дельфания сначала не была видна, а потом она присоединилась ко мне, и мы вместе совершали синхронное плавание и прыжки. Тем временем вокруг нас дельфины образовали кольцо диаметром метров пятьдесят и плавали по кругу, сохраняя ровность и направленность движения. Живая карусель вращалась по часовой стрелке; вспенивая воду и прыгая поочередно, дельфины водили настоящий хоровод. Я слышал их стрекот и в воздухе, и в воде. Когда я нарезвился вдоволь, тогда взял Дельфанию за руки и мы сделали свой хоровод, скорее это был танец. Потом я привлек ее к себе и спросил:
— Твои мореане заключили нас в круг, что это значит?
— Понимаешь, Вова, — шептала мне на ухо Дельфания, обхватив меня руками. — Вы, люди, делаете ЭТО просто так, будто совершаете обыденное дело. Вы низвели космическое таинство до развлечения, которое стало грубым, а порой отвратительным, потому что творится оно не по любви, а по инстинктивным позывам. А ведь ЭТО — мистический танец единения двух существ, символизирующий соединение каждой души с Создателем. Всевышний дал живым существам этот дар, чтобы они восходили в нем на более высокую ступень духа. Блаженство, которое дано нам с тобой испытать, лишь предваряет то блаженство, которое можно постигнуть в высших сферах небесного бытия. ЭТО — трамплин в вечное блаженство.
Дельфания прижалась ко мне так сильно, что кровь ударила в виски.
— Любимый мой, — шептала она и целовала мое лицо, глаза, шею.
Сердце мое стучало быстро и сильно, отдаваясь во всех частях тела. Я стал безумно целовать Дельфанию, и поцелуй, начавшийся над поверхностью, продолжался в воде, потому что мы вращались в каком-то спонтанном движении. В воде я мог находиться без воздуха достаточно долго и это стало для меня естественным. Однако когда очередной раз мы появились на поверхности, и я, приоткрыв глаза, увидел вокруг нас дельфиний хоровод любви, то слегка отстранил Дельфанию и прошептал ей:
— Я не могу так, они на нас смотрят, — кивком головы я указал на дельфинов. — Я смущаюсь. Скажи им, чтобы они ушли.
Дельфания рассмеялась так весело и так игриво, что ее смех передался мне и заразил меня.
— Глупый! Это же так естественно для них! У дельфинов нет стыда, они не подвержены человеческим порокам. Стыд — последствие греха, — объясняла Дельфания, взирая на меня своими лучистыми глазами цвета морской воды. — Ну, хорошо, — заключила она и озорно-заговорщицки выговорила, — давай сбежим от них!
— Как сбежим? Разве можно обогнать дельфинов? — Мы перехитрим их. За мной!
И Дельфания, взяв меня за руку, увлекла в глубину. Потом она отпустила меня и стремительно поплыла впереди, указывая путь к месту, где мы будем совершенно одни. Мы неслись в подводном пространстве так, будто вода не создавала никакого сопротивления. Мимо нас проносились рыбы, глядя на нас своими выпученными от испуга глазами. Два существа пронзали глубоководное пространство, они были исполнены такой безумной любовью, которая рождала такую же безумную энергию, дающую этим существам возможность совершать чудеса перемещения в подводном мире. Вскоре мы вынырнули и теперь продолжали бегство по поверхности моря. Я не оглядывался назад, а смотрел только вперед — на волосы Дельфании, на ее смуглую спину, отливающую золотом в лучах солнца, на взмахи ее рук, похожие на взмахи огромной птицы. Солнце светило нам в глаза, ослепляя и превращая все это движение в бесконечно блаженную музыку любви, моря и солнца.
Наконец мы остановились и долго лежали на спине, переводили дух, держась за руки и рассматривая небо, по которому скользили нежно-белые причудливые облака. Вокруг нас не было ни единой души, а лишь только синяя живая бесконечность моря. Вода была кристально чистой и нежной. Было ощущение того, что море действительно живое, что оно нас ласкает, держит, защищает и что нет ничего надежнее в мире, чем эта изумрудная трепетная постель. Море стало для нас бескрайним ложем, охраняющим любовные ласки и игры влюбленных.
— Дельфи, иди ко мне, — произнес я, потянув ее за руку и повернув голову в ее сторону.
— Постой, Вова, не спеши, — ответила Дельфания, не глядя на меня. — Сначала нужно, чтобы соединились наши души, а потом и тела.
— Разве так бывает?
— Только так и должно быть, радость моя: вначале ЭТО должно произойти на духовном уровне, а потом и на физическом.
— Хорошо, только я не знаю, как соединяются душами. Ты научишь меня?
— Научу. А ты, — Дельфания помедлила и голосом, в котором улавливалось волнение девушки, никогда не знавшей мужчины, спросила, — научишь меня, как ЭТО делается у вас?
Я ничего не ответил, а лишь сильнее сжал ее пальцы.
— Стань напротив меня, любимый, — сказала Дельфания, — возьми мои руки в свои. Теперь смотри мне в глаза и постарайся мысленно войти в меня и передать мне свою любовь. А я войду в тебя. Это очень легко.
Я, завороженно пламенея от нарастания неизведанных для меня состояний, делал все, что говорила Дельфания: мы раздвинули пальцы и соединили ладони, потом подогнули ноги, будто сидели на невидимых стульях, и наши колени уперлись друг в друга. Я глядел в ее бездонные глаза и погружался в их бесконечность. Затем я стал чувствовать более отчетливо внутреннюю пульсацию ее существа, трепет ее сердца, ритм дыхания, и вдруг я вошел в нее. Я действительно оказался внутри своей любимой! Это было столь поразительно и невероятно, что нельзя выразить. Но потом произошло еще более фантастическое и потрясающее — я почувствовал, как в меня вошла Дельфания! Каждой частичкой своей природы я вдруг ощутил всю космичность чувств Дельфании ко мне. Она просто любила меня, каждую клеточку моего существа, каждую частичку моего тела, каждую мою мысль, каждое дыхание мое, каждое биение моего сердца. Эта неземная любовь проникала в меня, проходила через все мои внутренние органы и выходила наружу. Нет таких слов и никакого подобия в земной, человеческой жизни. В ее чувствах не было горячности, страсти, яркости, прелести, это была сама вечность, сама вселенная. Ароматы ощущений, которые наполнили меня, исходили прямо из ее сердца, я был поражен благодатью и блаженством, которым нет ни начала ни конца. Этого было так много, что я не мог приложить свои чувства, свою любовь к этому состоянию, ибо переживания Дельфании были настолько велики, всепоглощающи и несказанно благодатны, что я просто не способен был к ним ничего прибавить; как море, в которое сколько ни вливай пресной воды, не станет пресным и даже ничуть не изменит свою соленость. И самое поразительное то, что в этом потоке любви Дельфании оказывалось, что мне не обязательно любить, а только нужно принять то, что УЖЕ есть, а все остальное приложится, потому как принять ЭТО — неизмеримо более всего того, что я мог бы из себя произвести, хотя мне казалось, что моя любовь бесконечна. Любовь Дельфании была источником сознания нового порядка, нового характера, новой жизни. Ты входишь в такую нежность, ласку, искренность, что не нужны усилия. Дельфания была подобна ребенку, который смотрел на меня своими открытыми, доверчивыми глазами, сияющими чистотой и невинностью, и этот взгляд обнажал мою душу, раздевал ее до основания, захватывал в вихрь безумной, тотальной, всепроницающей любви, несущейся через всю вселенную, через каждую душу, через каждую клетку, молекулу, атом, частицу. Весь мир тогда предстал для меня большой, вневременной и внепространственной Любовью и Нежностью.
Солнце пустило по морю ярко-розовую дорожку заката, когда мы лежали на спинах и отдыхали
— Теперь твоя очередь, — почти неслышно произнесла Дельфания с бронзово-темнеющим лицом.
Я не заметил, как исчезло солнце, как выглянули звезды — единственные свидетели смотрели на двух существ, соединившихся в блаженном экстазе в бескрайних морских просторах…
— Возьми, мой любимый, — сказала Дельфания, протянув мне предмет, который напоминал раковину, но очень необычную, а главное крупную. — Я дарю тебе жемчужную раковину. В ней самая большая жемчужина, какую я нашла в океане. Это мой тебе подарок за ту радость и счастье, которые ты мне подарил.
Я молчал, исполненный еще кипевшими во мне переживаниями, состояниями и чувствами только что испытанного блаженства любви, и не совсем понимал, о чем идет речь. И, может быть, поэтому Дельфания говорила, делая после каждого предложения паузу.
— Ты мечтал стать независимым, чтобы уйти от мира и жить в одиночестве. Эта жемчужина — целое состояние. Твоя мечта сбылась: ты свободен и теперь можешь жить так, как тебе захочется.
После прощального поцелуя, который мог длиться вечность, если бы Дельфания сама не прервала его и не выскользнула из моих объятий в море, я медленно добрел до палатки, собирая в темноте по пляжу разбросанную днем одежду. Заполз вовнутрь, сунул раковину под то, что служило мне подушкой, и, только прикоснувшись к ней головой, начал погружаться в сладостно-красочное забытье, чувствуя себя самым счастливым человеком на свете и в то же время не осознавая, что стал сегодня к тому же и миллионером.
Глава 15. НЕПРЕРВАННЫЙ ПОЛЕТ
— Тогда я буду морем! — улыбнулась Дельфания. — Ветер и море сошлись и слились в головокружительном вихре любви! — рассмеялась она. — Ну все, до свидания, Ветер.
— До встречи, Море! — крикнул я вслед Дельфании, исчезающей в морской рябистой пучине.
До обеда я лежал с закрытыми глазами в палатке и мне казалось, что не сплю, ибо я все время чувствовал, что бодрствую, и мысли, чувства, переживания нескончаемым водоворотом носятся в моей голове, а я только наблюдаю за их стремительными, карнавальными хороводами. Однако проснулся я от того, что весь взмок от пота, потому что солнце уже основательно грело и в палатке стало душно, как в парилке. Выскочив наружу, я в страхе взглянул на море, опасаясь, что проспал, что дельфин пришел и, не дождавшись меня, уплыл в море. Но лишь только я увидел темную дугу, появляющуюся на поверхности в пятидесяти метрах от берега, как на сердце отлегло. И я побежал к воде, сбрасывая на ходу одежду. Ассоль, увидев убегающего хозяина, кинулась за мной догоняя. Я обернулся, когда уже отплыл на несколько метров в глубину, собака стояла на берегу и скулила. Ей, конечно, было невдомек, что это с ее хозяином происходит и куда так можно бежать сломя голову. Ведь она не знает, как можно действительно потерять голову, разум и еще Бог весть что, когда приходит любовь.
— Сидеть и ждать! — крикнул я ей и сильнее поплыл вперед к дельфину.
И самое странное, что у меня не было никакого страха, не было даже намека на опасения, как же я там в морских просторах буду себя чувствовать и плыть, ведь я же не мореанин, я просто безумный человек, который влюбился в жительницу морских долин и спешит на свидание.
Сцепив руки в замок, я ухватился за спинной плавник Дейфа, который услужливо поднырнул под меня. И как только он это почувствовал, стремительно ринулся вперед, поднимая брызги, летящие мне в лицо. Я щурился, закрывал глаза и лишь ощущал, как вода струится вдоль моего тела — мы неслись вперед, и это было необыкновенным путешествием. Я не думал ни о чем, а лишь наслаждался движением и ветром. Мы мчались все быстрее и быстрее, опускаясь и поднимаясь над поверхностью моря. Тело дельфина, сильное и мощное, несло меня вперед, и мне казалось, что у него столько энергии, что он может вместе со мной выпрыгнуть, как это обычно делают дельфины, играя и резвясь. Я доверял ему и благодарил за такой необычный извоз.
— Умница, Дейф! — кричал я сквозь ветер, и брызги, залетающие мне в рот, поглощали звуки.
От этого доброго и умного животного исходила такая энергия мира, покоя и уверенности в своей могучей силе, с одной стороны, а с другой, такая непосредственность и искренность, что я был готов плыть с ним хоть на край света. Весь мир для меня превратился в тотальное движение, которому нет конца. Я чувствовал себя ребенком, которому снится великолепная и необыкновенная сказка. Когда я повернул голову назад, туда, где должны были быть горы, Большой Утриш, лагуна, то увидел лишь бесконечный горизонт, простирающийся во все стороны, — это было бескрайнее открытое море. Вскоре к нам присоединилась стая дельфинов. Они кружили вокруг нас, выпрыгивали в воздух, то опережая, то приближаясь к нам. Видимо, Дейф пытался их обогнать, но со мной ему этого не удавалось, хотя скорость мы развивали фантастическую, от которой захватывало дух, и сердце трепетало от восторга и неожиданных состояний свободы, скорости и любви.
Вдруг мы замедлили движение и остановились, я отцепился от Дейфа и с облегчением размял руки, которые затекли от непрерывного напряжения. И тут из глубины прямо передо мной вынырнула Дельфания.
— Добро пожаловать на праздник в царство мореан! — произнесла она сияющим взором, протянула мне руку, за которую я ухватился и потянул на себя. Мы сблизились, я попытался обнять Дельфанию и поцеловать, но она остановила меня.
— Не торопись, мой любимый, все у нас впереди. Тебе нужно адаптироваться. Сейчас я помогу тебе, а ты слушайся меня и выполняй все, что я скажу тебе.
— Покоряюсь твоей воле, — крикнул я, резвясь вокруг Дельфании. — Ты же царица морей! Я в твоей власти и потому слушаю и повинуюсь, моя царица.
Я лег на спину, закрыл глаза и расслабился, исполняя все, как указывала Дельфания. Сердце еще не пришло в норму, и я старался восстановить дыхание. Когда я наконец полностью расслабился, снизу почувствовал Дельфанию, которая обхватила меня со спины и тихо произнесла мне на ухо:
— Вспомни то чувство, с каким ты летаешь во сне. Думай только о нем и не бойся, я тебя держу. Все остальное я сделаю сама.
Не знаю, что имела в виду под всем остальным Дельфания, но я чувствовал спиной ее упругие груди, тепло ее живота, а мои ноги лежали на ее ногах. Я постарался сконцентрироваться на состоянии полета, и это получилось у меня лишь потому, что я лежал на Дельфании и у меня была надежная, а главное, нежная опора. Потом я ощутил, что по моему телу от головы до ног пошли волны энергии и с каждым перемещением этой волны в моем существе что-то менялось. Я становился более легким и пластичным, а в мышцах пробуждалась неведомая доселе мне сила, бодрость и упругость. Этого становилось все больше, и мне уже показалось, что я вообще ничего не вешу, и если я сейчас оттолкнусь со всей новой силой, пробудившейся во мне, то смогу взлететь. Потом вдруг Дельфания сильно оттолкнула меня от себя и крикнула:
— Ну вот и все. Приветствую тебя, мореанин Владимир!
Я открыл глаза и мгновенно начал осваивать и пробовать свое тело, ставшее каким-то чудным, новым, а главное, податливым, легким и необычайно энергичным. Я нырнул в глубину и быстро пошел на снижение с большой скоростью, затем стремительно вынырнул с таким порывом, что меня выбросило в воздух, где я сделал кувырок и вновь погрузился в пучину. Это было восхитительно и поразительно! Я двигался не столько за счет усилий мышц, сколько в силу некой реактивной энергии, родившейся в моей природе. Бог мой, что я начал вытворять! Я выпрыгивал над поверхностью, кружился в воздухе, потом в воде, уходил в глубину, догонял рыб, кувыркался и мне хотелось все больше и больше отдаться этой фантасмагории движения. Дельфания сначала не была видна, а потом она присоединилась ко мне, и мы вместе совершали синхронное плавание и прыжки. Тем временем вокруг нас дельфины образовали кольцо диаметром метров пятьдесят и плавали по кругу, сохраняя ровность и направленность движения. Живая карусель вращалась по часовой стрелке; вспенивая воду и прыгая поочередно, дельфины водили настоящий хоровод. Я слышал их стрекот и в воздухе, и в воде. Когда я нарезвился вдоволь, тогда взял Дельфанию за руки и мы сделали свой хоровод, скорее это был танец. Потом я привлек ее к себе и спросил:
— Твои мореане заключили нас в круг, что это значит?
— Понимаешь, Вова, — шептала мне на ухо Дельфания, обхватив меня руками. — Вы, люди, делаете ЭТО просто так, будто совершаете обыденное дело. Вы низвели космическое таинство до развлечения, которое стало грубым, а порой отвратительным, потому что творится оно не по любви, а по инстинктивным позывам. А ведь ЭТО — мистический танец единения двух существ, символизирующий соединение каждой души с Создателем. Всевышний дал живым существам этот дар, чтобы они восходили в нем на более высокую ступень духа. Блаженство, которое дано нам с тобой испытать, лишь предваряет то блаженство, которое можно постигнуть в высших сферах небесного бытия. ЭТО — трамплин в вечное блаженство.
Дельфания прижалась ко мне так сильно, что кровь ударила в виски.
— Любимый мой, — шептала она и целовала мое лицо, глаза, шею.
Сердце мое стучало быстро и сильно, отдаваясь во всех частях тела. Я стал безумно целовать Дельфанию, и поцелуй, начавшийся над поверхностью, продолжался в воде, потому что мы вращались в каком-то спонтанном движении. В воде я мог находиться без воздуха достаточно долго и это стало для меня естественным. Однако когда очередной раз мы появились на поверхности, и я, приоткрыв глаза, увидел вокруг нас дельфиний хоровод любви, то слегка отстранил Дельфанию и прошептал ей:
— Я не могу так, они на нас смотрят, — кивком головы я указал на дельфинов. — Я смущаюсь. Скажи им, чтобы они ушли.
Дельфания рассмеялась так весело и так игриво, что ее смех передался мне и заразил меня.
— Глупый! Это же так естественно для них! У дельфинов нет стыда, они не подвержены человеческим порокам. Стыд — последствие греха, — объясняла Дельфания, взирая на меня своими лучистыми глазами цвета морской воды. — Ну, хорошо, — заключила она и озорно-заговорщицки выговорила, — давай сбежим от них!
— Как сбежим? Разве можно обогнать дельфинов? — Мы перехитрим их. За мной!
И Дельфания, взяв меня за руку, увлекла в глубину. Потом она отпустила меня и стремительно поплыла впереди, указывая путь к месту, где мы будем совершенно одни. Мы неслись в подводном пространстве так, будто вода не создавала никакого сопротивления. Мимо нас проносились рыбы, глядя на нас своими выпученными от испуга глазами. Два существа пронзали глубоководное пространство, они были исполнены такой безумной любовью, которая рождала такую же безумную энергию, дающую этим существам возможность совершать чудеса перемещения в подводном мире. Вскоре мы вынырнули и теперь продолжали бегство по поверхности моря. Я не оглядывался назад, а смотрел только вперед — на волосы Дельфании, на ее смуглую спину, отливающую золотом в лучах солнца, на взмахи ее рук, похожие на взмахи огромной птицы. Солнце светило нам в глаза, ослепляя и превращая все это движение в бесконечно блаженную музыку любви, моря и солнца.
Наконец мы остановились и долго лежали на спине, переводили дух, держась за руки и рассматривая небо, по которому скользили нежно-белые причудливые облака. Вокруг нас не было ни единой души, а лишь только синяя живая бесконечность моря. Вода была кристально чистой и нежной. Было ощущение того, что море действительно живое, что оно нас ласкает, держит, защищает и что нет ничего надежнее в мире, чем эта изумрудная трепетная постель. Море стало для нас бескрайним ложем, охраняющим любовные ласки и игры влюбленных.
— Дельфи, иди ко мне, — произнес я, потянув ее за руку и повернув голову в ее сторону.
— Постой, Вова, не спеши, — ответила Дельфания, не глядя на меня. — Сначала нужно, чтобы соединились наши души, а потом и тела.
— Разве так бывает?
— Только так и должно быть, радость моя: вначале ЭТО должно произойти на духовном уровне, а потом и на физическом.
— Хорошо, только я не знаю, как соединяются душами. Ты научишь меня?
— Научу. А ты, — Дельфания помедлила и голосом, в котором улавливалось волнение девушки, никогда не знавшей мужчины, спросила, — научишь меня, как ЭТО делается у вас?
Я ничего не ответил, а лишь сильнее сжал ее пальцы.
— Стань напротив меня, любимый, — сказала Дельфания, — возьми мои руки в свои. Теперь смотри мне в глаза и постарайся мысленно войти в меня и передать мне свою любовь. А я войду в тебя. Это очень легко.
Я, завороженно пламенея от нарастания неизведанных для меня состояний, делал все, что говорила Дельфания: мы раздвинули пальцы и соединили ладони, потом подогнули ноги, будто сидели на невидимых стульях, и наши колени уперлись друг в друга. Я глядел в ее бездонные глаза и погружался в их бесконечность. Затем я стал чувствовать более отчетливо внутреннюю пульсацию ее существа, трепет ее сердца, ритм дыхания, и вдруг я вошел в нее. Я действительно оказался внутри своей любимой! Это было столь поразительно и невероятно, что нельзя выразить. Но потом произошло еще более фантастическое и потрясающее — я почувствовал, как в меня вошла Дельфания! Каждой частичкой своей природы я вдруг ощутил всю космичность чувств Дельфании ко мне. Она просто любила меня, каждую клеточку моего существа, каждую частичку моего тела, каждую мою мысль, каждое дыхание мое, каждое биение моего сердца. Эта неземная любовь проникала в меня, проходила через все мои внутренние органы и выходила наружу. Нет таких слов и никакого подобия в земной, человеческой жизни. В ее чувствах не было горячности, страсти, яркости, прелести, это была сама вечность, сама вселенная. Ароматы ощущений, которые наполнили меня, исходили прямо из ее сердца, я был поражен благодатью и блаженством, которым нет ни начала ни конца. Этого было так много, что я не мог приложить свои чувства, свою любовь к этому состоянию, ибо переживания Дельфании были настолько велики, всепоглощающи и несказанно благодатны, что я просто не способен был к ним ничего прибавить; как море, в которое сколько ни вливай пресной воды, не станет пресным и даже ничуть не изменит свою соленость. И самое поразительное то, что в этом потоке любви Дельфании оказывалось, что мне не обязательно любить, а только нужно принять то, что УЖЕ есть, а все остальное приложится, потому как принять ЭТО — неизмеримо более всего того, что я мог бы из себя произвести, хотя мне казалось, что моя любовь бесконечна. Любовь Дельфании была источником сознания нового порядка, нового характера, новой жизни. Ты входишь в такую нежность, ласку, искренность, что не нужны усилия. Дельфания была подобна ребенку, который смотрел на меня своими открытыми, доверчивыми глазами, сияющими чистотой и невинностью, и этот взгляд обнажал мою душу, раздевал ее до основания, захватывал в вихрь безумной, тотальной, всепроницающей любви, несущейся через всю вселенную, через каждую душу, через каждую клетку, молекулу, атом, частицу. Весь мир тогда предстал для меня большой, вневременной и внепространственной Любовью и Нежностью.
Солнце пустило по морю ярко-розовую дорожку заката, когда мы лежали на спинах и отдыхали
— Теперь твоя очередь, — почти неслышно произнесла Дельфания с бронзово-темнеющим лицом.
Я не заметил, как исчезло солнце, как выглянули звезды — единственные свидетели смотрели на двух существ, соединившихся в блаженном экстазе в бескрайних морских просторах…
* * *
Дельфания проводила меня до лагуны, где по берегу, завидев нас, с радостным лаем носилась Ассоль. Бедняжка совсем истосковалась и изнервничалась, оставшись одна.— Возьми, мой любимый, — сказала Дельфания, протянув мне предмет, который напоминал раковину, но очень необычную, а главное крупную. — Я дарю тебе жемчужную раковину. В ней самая большая жемчужина, какую я нашла в океане. Это мой тебе подарок за ту радость и счастье, которые ты мне подарил.
Я молчал, исполненный еще кипевшими во мне переживаниями, состояниями и чувствами только что испытанного блаженства любви, и не совсем понимал, о чем идет речь. И, может быть, поэтому Дельфания говорила, делая после каждого предложения паузу.
— Ты мечтал стать независимым, чтобы уйти от мира и жить в одиночестве. Эта жемчужина — целое состояние. Твоя мечта сбылась: ты свободен и теперь можешь жить так, как тебе захочется.
После прощального поцелуя, который мог длиться вечность, если бы Дельфания сама не прервала его и не выскользнула из моих объятий в море, я медленно добрел до палатки, собирая в темноте по пляжу разбросанную днем одежду. Заполз вовнутрь, сунул раковину под то, что служило мне подушкой, и, только прикоснувшись к ней головой, начал погружаться в сладостно-красочное забытье, чувствуя себя самым счастливым человеком на свете и в то же время не осознавая, что стал сегодня к тому же и миллионером.
Глава 15. НЕПРЕРВАННЫЙ ПОЛЕТ
Весь день я отрешенно бродил сам не зная куда, стараясь каким-то образом переварить, что произошло вчера днем, хотя мой разум был не способен это осилить, как невозможно измерить бесконечность школьной линейкой. Я чувствовал, что все внутренности мои воспалились и трепетали, как листья на ветру. На меня свалилось нечто такое, что человеку с его ограниченной психикой трудно вместить. Вероятно, только ради этого одного дня безумной любви и стоило жить. А быть может, за это можно отдать и жизнь. Это было неземным переживанием, это было бездной небесной любви, в которой не было ни малейшего штриха страсти, пошлости, низменности, животности. Это было трамплином в сказку искренности, добра и красоты. Это было больше меня, больше моей жизни, моих мыслей, естественно, больше моего тела, души, да и всего, что называется и относится к моей личности. Будто я, сделанный из соли, вошел в океан и растворился в нем, потеряв частицы твердой соли — моего существа, воплотившись и проникнув в миллиарды капелек этого океана. И меня стало так много, что я был во всем и все было во мне. Но самое главное, что при всем этом я чувствовал, что Дельфания, войдя вчера в меня, так и осталась во мне. Я мог быть с ней каждую минуту, каждое мгновение я мог упиваться и наслаждаться ее беззаветными и бескорыстными до безумия чувствами любви, ощущать ее тело, ее губы, грудь, волосы, дыхание. Я получил возможность чувствовать трепет ее сердца, будто оно было в моих руках и вибрировало со всею искренностью и доверительностью, отдавшись мне навсегда. Каждая клетка Дельфании была во мне и была в моей полной власти. Это не передать. Не выразить ту тотальную самоотдачу, какой меня наделила эта женщина из моря. И, Бог мой, насколько убого и сумрачно выглядело все то, что я испытывал прежде в земных чувствах к женщинам, ибо даже самое яркое переживание походило на тлеющий огонек по сравнению с этим космически безумным пламенем солнца. Я был выброшен в энергии иного, вселенского порядка. Это был исконный огонь, который присутствовал в каждой молекуле, частице, крупице мироздания, именно он и был основой вселенной. Он шел из моего сердца, из каждой клетки моего тела и сливался со всеми огнями мира.
Наверное, я сошел с ума, думал я, обнаруживая себя то на берегу моря, откуда уже не видна была моя лагуна, то в глухом лесу, откуда знала выход только Ассоль, покорно следуя за мной и не догадываясь, что ее хозяин стал совершенно иным, нежели был прежде. Я старался все-таки собрать себя в некое подобие того, что прежде называлось мной; при всем том я хотел вернуться на землю, потому что нельзя было долго давать своей нервной системе и психике такую бешеную нагрузку. Нужно было за что-нибудь зацепиться моему разуму, за что-то приземленное и человеческое, но ничто его не увлекало и не занимало: все прежние ценности, основания потеряли значение, цену; смысл.
Первый признак моего возвращения в человеческую оболочку появился тогда, когда я заметил, что уже наступила ночь, с гор тянуло холодком, сыростью и мне стало зябко. Я быстро разжег костер и смотрел на огонь, который казался таким ветхим и слабым по сравнению с пламенем моей души, что это даже стало меня раздражать. И тут вдруг я сунул руку в огонь, через мгновение горячая боль прорезала ладонь, и я со стоном вырвал ее из пламени. Я бегал вокруг костра и стонал, Ассоль вскочила и заскулила, увидев меня, неистово мятущегося и неизвестно чего желающего. Я, наконец сообразив, ринулся к морю, и в обуви зайдя по колено в воду, сунул в темную прохладу раздираемую от боли ладонь. Последовало облегчение, и я сказал себе: «Слава Богу! Пусть будет боль, пусть будет так. Я не готов, Дельфи, выдержать твою любовь. Мне нужно отдохнуть, ведь я человек. Боль мне даст отдых. Боль сейчас только и способна заставить меня вновь почувствовать себя человеком со всеми слабостями, ограниченностями».
Я вернулся к костру и, помочившись на ладонь, замотал ее первой попавшейся под руку тряпкой. (В этом положении урина была лучшим целительным средством.)
Теперь была боль — и это было постоянным импульсом приземления, якорем, который привязывал мое существо к привычной и знакомой материи.
Не знаю почему, но я знал, что Дельфания сегодня ночью не придет. И не пытался найти этой паузе в наших встречах объяснения, потому что для нас, а более всего для меня необходимость побыть одному и осмыслить все случившееся была очевидна и естественна. И вдруг я вспомнил о подарке: «Да ведь я обладатель состояния!», достал раковину из палатки, сел у огня и раздвинул створки. Там красовалась своею блестящей белизной жемчужина величиной с голубиное яйцо. Я отложил раковину в сторону и принялся катать драгоценный шарик между пальцев необожженной руки.
— Ну что, Ассоль? — произнес я, и собака подняла голову, глядя на меня сонными глазами, дескать, зачем будить спящую собаку.
— Теперь мы с тобой богаты. Интересно, сколько стоит эта жемчужина? — рассуждал я вслух. — Ну что ты дрыхнешь, поди сюда, посмотри на это. Здесь сокрыто для тебя столько еды, разных вкусностей, что и представить себе не можешь!
Ассоль лениво поднялась и, изобразив помахивание хвостом, подошла ко мне. Я сунул ей под нос жемчужину, и она, понюхав и не найдя в ней ничего и близко напоминающего съедобное, а значит и не представляющее интереса, вернулась на свое место.
— Ничего ты не понимаешь в богатстве! — возмутился я. — За те деньги, которые дадут нам за эту жемчужину, мы до конца жизни будем жить припеваючи.
Я пошел и лег в палатку, продолжая крутить жемчужину в здоровой руке. Я смотрел на догорающий костер, на блики, играющие на брезентовом полотне моего жилища, и стал представлять, что же я буду делать со всеми своими деньгами. Боль обожженной ладони теперь мешала сосредоточиться, но вскоре я ее уже не замечал, потому что начал мысленно делать покупки. Начал я с мелочей. Вначале я купил себе новый компьютер, лазерный принтер и сканер, о чем я давно мечтал. Но тут произошло нечто странное, потому что как только я уже поставил все это вожделенное приобретение в комнате, как оказалось, что не испытываю того восторга и радости, какие, мне прежде представлялось, я буду испытывать, если это случится. Тогда я продолжил занятие и принялся закупать более дорогие и существенные вещи, которые, как виделось, действительно должны были повлиять на мои ощущения. Однако, рассматривая изменение своей жизни после приобретения столь нужных вещей, обнаруживалось, что по сути ничего не менялось. Нет, конечно, появлялись очевидные удобства, но самое главное, что принципиально ничего не происходило — все оставалось по-прежнему. Это стало раздражать, ведь на глазах рушились мои мечты. Выходило, что и на старом компьютере можно было писать книги, да и без принтера и сканера можно было обойтись — не так уж мне они и нужны. Потерпев фиаско от первых покупок, я сменил воображаемый магазин и начал одеваться в самые лучшие одежды. И когда наконец я купил себе много разной красивой, а главное, дорогой и удобной одежды и представил себя в ней, то чуть не плюнул от злости, потому что выглядел я как разряженный петух! Господи, да зачем мне все это добро?! — рассуждал я. Чтобы покрасоваться перед людьми? Что может быть пошлее и невежественнее, нежели рисоваться своею одеждой?! Да и вообще к одежде я равнодушен. Тут я быстро вернул все купленное в магазин и вздохнул с облегчением, ощущая себя в старом и привычном для меня облачении свободно и комфортно.
Нет, что-то тут не то, продолжал я рассуждать. Нужно купить что-нибудь грандиозное, тогда я, возможно, почувствую радость. Тут я немедленно приобрел себе шикарный дом на морском побережье в Испании или где-нибудь на островах. Немного побродив по комнатам и полюбовавшись новым видом, я тут же затосковал по своему морю и по своим местам, дорогим моему сердцу. Пришлось вернуться на Родину и купить дом на берегу Черного моря, с бассейном, теннисным кортом, баней и так далее. Однако оказалось, что бассейн мне не нужен, ибо что может быть лучше естественного бассейна — моря? Теннисные корты, просторные комнаты, баня? — Тем более. Ведь блаженнее хорошей пробежки по горам до седьмого пота и купания в горных родниках на земле ничего нет! И тут меня вообще стал тяготить этот большой дом. Зачем он мне? Разве моя маленькая, перекосившаяся глинобитная лачужка в Горном с печуркой, кривыми стенами и потолками хуже? Да уютнее и сказочнее моего домика нет ничего на свете! — стал я вдруг выступать в защиту своего домика, будто стоял на кафедре и передо мной было много тех, кто спорил со мною. Несколько часов я провел в таких мучительных размышлениях, борениях, спорах и пересудах. Я покупал себе дорогую машину, а через минуту уже понимал, что она мне не нужна, я приобретал тысячи разных полезных в быту вещей, но через две минугы обнаруживал, что позарез они мне не нужны. Это превратилось в конце концов в настоящую пытку, потому как что бы я ни приобретал, что бы ни покупал — как обнаруживалось, что в принципе у меня и так уже все есть и что никакая покупка реально не изменит моей жизни, не осчастливит и не порадует так, как казалось мне прежде. Я обошел все самые красивые и дорогие магазины, набрал горы покупок, а вслед за тем возвратил все на место.
Наверное, я сошел с ума, думал я, обнаруживая себя то на берегу моря, откуда уже не видна была моя лагуна, то в глухом лесу, откуда знала выход только Ассоль, покорно следуя за мной и не догадываясь, что ее хозяин стал совершенно иным, нежели был прежде. Я старался все-таки собрать себя в некое подобие того, что прежде называлось мной; при всем том я хотел вернуться на землю, потому что нельзя было долго давать своей нервной системе и психике такую бешеную нагрузку. Нужно было за что-нибудь зацепиться моему разуму, за что-то приземленное и человеческое, но ничто его не увлекало и не занимало: все прежние ценности, основания потеряли значение, цену; смысл.
Первый признак моего возвращения в человеческую оболочку появился тогда, когда я заметил, что уже наступила ночь, с гор тянуло холодком, сыростью и мне стало зябко. Я быстро разжег костер и смотрел на огонь, который казался таким ветхим и слабым по сравнению с пламенем моей души, что это даже стало меня раздражать. И тут вдруг я сунул руку в огонь, через мгновение горячая боль прорезала ладонь, и я со стоном вырвал ее из пламени. Я бегал вокруг костра и стонал, Ассоль вскочила и заскулила, увидев меня, неистово мятущегося и неизвестно чего желающего. Я, наконец сообразив, ринулся к морю, и в обуви зайдя по колено в воду, сунул в темную прохладу раздираемую от боли ладонь. Последовало облегчение, и я сказал себе: «Слава Богу! Пусть будет боль, пусть будет так. Я не готов, Дельфи, выдержать твою любовь. Мне нужно отдохнуть, ведь я человек. Боль мне даст отдых. Боль сейчас только и способна заставить меня вновь почувствовать себя человеком со всеми слабостями, ограниченностями».
Я вернулся к костру и, помочившись на ладонь, замотал ее первой попавшейся под руку тряпкой. (В этом положении урина была лучшим целительным средством.)
Теперь была боль — и это было постоянным импульсом приземления, якорем, который привязывал мое существо к привычной и знакомой материи.
Не знаю почему, но я знал, что Дельфания сегодня ночью не придет. И не пытался найти этой паузе в наших встречах объяснения, потому что для нас, а более всего для меня необходимость побыть одному и осмыслить все случившееся была очевидна и естественна. И вдруг я вспомнил о подарке: «Да ведь я обладатель состояния!», достал раковину из палатки, сел у огня и раздвинул створки. Там красовалась своею блестящей белизной жемчужина величиной с голубиное яйцо. Я отложил раковину в сторону и принялся катать драгоценный шарик между пальцев необожженной руки.
— Ну что, Ассоль? — произнес я, и собака подняла голову, глядя на меня сонными глазами, дескать, зачем будить спящую собаку.
— Теперь мы с тобой богаты. Интересно, сколько стоит эта жемчужина? — рассуждал я вслух. — Ну что ты дрыхнешь, поди сюда, посмотри на это. Здесь сокрыто для тебя столько еды, разных вкусностей, что и представить себе не можешь!
Ассоль лениво поднялась и, изобразив помахивание хвостом, подошла ко мне. Я сунул ей под нос жемчужину, и она, понюхав и не найдя в ней ничего и близко напоминающего съедобное, а значит и не представляющее интереса, вернулась на свое место.
— Ничего ты не понимаешь в богатстве! — возмутился я. — За те деньги, которые дадут нам за эту жемчужину, мы до конца жизни будем жить припеваючи.
Я пошел и лег в палатку, продолжая крутить жемчужину в здоровой руке. Я смотрел на догорающий костер, на блики, играющие на брезентовом полотне моего жилища, и стал представлять, что же я буду делать со всеми своими деньгами. Боль обожженной ладони теперь мешала сосредоточиться, но вскоре я ее уже не замечал, потому что начал мысленно делать покупки. Начал я с мелочей. Вначале я купил себе новый компьютер, лазерный принтер и сканер, о чем я давно мечтал. Но тут произошло нечто странное, потому что как только я уже поставил все это вожделенное приобретение в комнате, как оказалось, что не испытываю того восторга и радости, какие, мне прежде представлялось, я буду испытывать, если это случится. Тогда я продолжил занятие и принялся закупать более дорогие и существенные вещи, которые, как виделось, действительно должны были повлиять на мои ощущения. Однако, рассматривая изменение своей жизни после приобретения столь нужных вещей, обнаруживалось, что по сути ничего не менялось. Нет, конечно, появлялись очевидные удобства, но самое главное, что принципиально ничего не происходило — все оставалось по-прежнему. Это стало раздражать, ведь на глазах рушились мои мечты. Выходило, что и на старом компьютере можно было писать книги, да и без принтера и сканера можно было обойтись — не так уж мне они и нужны. Потерпев фиаско от первых покупок, я сменил воображаемый магазин и начал одеваться в самые лучшие одежды. И когда наконец я купил себе много разной красивой, а главное, дорогой и удобной одежды и представил себя в ней, то чуть не плюнул от злости, потому что выглядел я как разряженный петух! Господи, да зачем мне все это добро?! — рассуждал я. Чтобы покрасоваться перед людьми? Что может быть пошлее и невежественнее, нежели рисоваться своею одеждой?! Да и вообще к одежде я равнодушен. Тут я быстро вернул все купленное в магазин и вздохнул с облегчением, ощущая себя в старом и привычном для меня облачении свободно и комфортно.
Нет, что-то тут не то, продолжал я рассуждать. Нужно купить что-нибудь грандиозное, тогда я, возможно, почувствую радость. Тут я немедленно приобрел себе шикарный дом на морском побережье в Испании или где-нибудь на островах. Немного побродив по комнатам и полюбовавшись новым видом, я тут же затосковал по своему морю и по своим местам, дорогим моему сердцу. Пришлось вернуться на Родину и купить дом на берегу Черного моря, с бассейном, теннисным кортом, баней и так далее. Однако оказалось, что бассейн мне не нужен, ибо что может быть лучше естественного бассейна — моря? Теннисные корты, просторные комнаты, баня? — Тем более. Ведь блаженнее хорошей пробежки по горам до седьмого пота и купания в горных родниках на земле ничего нет! И тут меня вообще стал тяготить этот большой дом. Зачем он мне? Разве моя маленькая, перекосившаяся глинобитная лачужка в Горном с печуркой, кривыми стенами и потолками хуже? Да уютнее и сказочнее моего домика нет ничего на свете! — стал я вдруг выступать в защиту своего домика, будто стоял на кафедре и передо мной было много тех, кто спорил со мною. Несколько часов я провел в таких мучительных размышлениях, борениях, спорах и пересудах. Я покупал себе дорогую машину, а через минуту уже понимал, что она мне не нужна, я приобретал тысячи разных полезных в быту вещей, но через две минугы обнаруживал, что позарез они мне не нужны. Это превратилось в конце концов в настоящую пытку, потому как что бы я ни приобретал, что бы ни покупал — как обнаруживалось, что в принципе у меня и так уже все есть и что никакая покупка реально не изменит моей жизни, не осчастливит и не порадует так, как казалось мне прежде. Я обошел все самые красивые и дорогие магазины, набрал горы покупок, а вслед за тем возвратил все на место.