Таким образом, дело обстоит вовсе не так, будто буржуазный строй сразу начал с высокой производительности труда, получив ее как естественную придачу к «свободному» труду. Нет, эта производительность труда составляла историческую задачу и, прежде всего, сознательную задачу самих правящих эксплуататоров, руководителей промышленности и государства, администраторов и техников, которые эту задачу разрешали в течение десятков лет путем применения десятков и сотен средств, путем премий и репрессий, просвещения и обмана, путем мобилизации ангелов, архангелов, тюремщиков и палачей. И для Советской Республики производительность труда не есть голая формула, секрет которой нужно угадать, а грандиозная практическая задача, которую нужно на опыте разрешить. С нашей стороны – со стороны строителей нового общества, – также требуется система комбинированного воздействия на организацию труда и на трудящихся. Разумеется, мы не можем быть, подобно буржуазии, поставлены в необходимость что-либо скрывать от масс, не говоря уж о том, чтоб их обманывать: мы организуем труд в интересах трудящихся. Но и социалистическому обществу – так же, как и буржуазному – высокая производительность труда не дается сама собой. И мы стоим перед необходимостью применения сложнейшей системы средств и методов – агитационных, организационных, поощрительных и карательных – для того чтобы повышать производительность труда на тех «принудительных», т.-е. плановых, а не вольных рыночных основах, на которых строится все наше хозяйство. Поэтому когда кто-нибудь говорит, что военный труд как принудительный непроизводителен, то он бьет этим гораздо дальше, чем метил. Если это либерал, мы просто прогоним его; но если это искренний социалист, который не понимает смысла переживаемой эпохи, мы ему скажем: ты говоришь, что принудительный труд вообще непроизводителен, на самом же деле ты хочешь сказать, что мы пока еще не достигли больших результатов в деле социалистической организации труда, что мы еще школьники в этой области, что нам еще предстоит проделать много опытов и ошибок.
Нам нужно не болтать о мнимой непроизводительности принудительного труда вообще, а учиться повышать эту производительность всеми средствами, которые имеются у рабочего государства.
На первом месте стоят меры идейного порядка: агитация, духовное вовлечение самых широких масс в интересы хозяйства – так, чтобы каждый рабочий, крестьянин, каждая крестьянка научились понимать теснейшую связь их личной судьбы с хозяйственной судьбой всей страны при новой системе общественных отношений.
Далее вопрос об организации труда, т.-е. о качествах и свойствах самого аппарата учета, мобилизации и применения труда, имеет для успеха дела колоссальное значение. Если наш аппарат не годится, – а он пока еще мало совершенен во всех областях, – то, разумеется, мобилизованный крестьянин, которого бросают на железную дорогу для чистки снега, а лопат не приготовляют, не может заразиться энтузиазмом от такого рода общественно-принудительной организации труда. Для того чтоб он как можно меньше ощущал тягостный характер принуждения, необходимо прежде всего, чтобы массовые мобилизации производились только ради безусловно необходимых работ и чтоб аппарат работал как следует, т.-е. чтобы количество мобилизованных рабочих рук соответствовало объему задачи, чтобы там, куда эти силы направлены, были налицо продовольствие, инструменты труда и инструктора с головой на плечах. Это все элементарные условия, но без соблюдения их нечего и думать о производительности труда.
Нужна, далее, личная заинтересованность каждого рабочего, каждого крестьянина в отдельности в непосредственных плодах применения его рабочей силы. Я говорю о премиальной системе,[85] которая необходима в нашу переходную эпоху. До тех пор пока в нашем распоряжении предметов продовольствия в обрез, пока мы не можем децентрализовать систему распределения предметов широкого потребления, чтобы каждый мог получить везде, где он находится, то, что ему нужно (этого мы достигнем только в результате четвертой стадии нашего общехозяйственного плана, справившись предварительно с предшествующими тремя стадиями в течение ряда лет упорного труда), – до тех пор наше распределение должно оставаться централизованным и находиться в строгом подчинении производственным задачам. Это значит, что из наших скудных запасов мы, прежде всего, будем кормить тех, которые необходимы для производства, в тех отраслях, которые являются сейчас самыми важными, будем давать привилегии тем предприятиям, которые являются сейчас наиболее жизненными, снабжая в первую голову и полнее тех рабочих, которые лучше, честнее выполняют свой трудовой долг. Это есть необходимейшая часть системы повышения производительности труда.
Наконец, карательные меры, от которых мы не можем уклониться по отношению к дезорганизаторам, шкурникам и дезертирам труда, должны показать серьезность положения тем элементам, которые не поддадутся всем другим способам воздействия.
Только систематическое применение всех перечисленных мер, их дальнейшее развитие, углубление, на основе общего подъема уровня сознания в стране в течение ряда лет, десятилетий, не только обеспечит безусловное повышение производительности труда на основе согласованного, планового, общественно-принудительного хозяйства, но и даст такую высоту производительности, на какую никогда, ни при каком другом строе труд не поднимался. Уяснение всех внутренних пружин этого вопроса должно явиться важнейшей составной частью как нашей агитации, так и практического разрешения наших хозяйственных задач.
IV. Трудовые армии и трудовая повинность
Нам нужно не болтать о мнимой непроизводительности принудительного труда вообще, а учиться повышать эту производительность всеми средствами, которые имеются у рабочего государства.
На первом месте стоят меры идейного порядка: агитация, духовное вовлечение самых широких масс в интересы хозяйства – так, чтобы каждый рабочий, крестьянин, каждая крестьянка научились понимать теснейшую связь их личной судьбы с хозяйственной судьбой всей страны при новой системе общественных отношений.
Далее вопрос об организации труда, т.-е. о качествах и свойствах самого аппарата учета, мобилизации и применения труда, имеет для успеха дела колоссальное значение. Если наш аппарат не годится, – а он пока еще мало совершенен во всех областях, – то, разумеется, мобилизованный крестьянин, которого бросают на железную дорогу для чистки снега, а лопат не приготовляют, не может заразиться энтузиазмом от такого рода общественно-принудительной организации труда. Для того чтоб он как можно меньше ощущал тягостный характер принуждения, необходимо прежде всего, чтобы массовые мобилизации производились только ради безусловно необходимых работ и чтоб аппарат работал как следует, т.-е. чтобы количество мобилизованных рабочих рук соответствовало объему задачи, чтобы там, куда эти силы направлены, были налицо продовольствие, инструменты труда и инструктора с головой на плечах. Это все элементарные условия, но без соблюдения их нечего и думать о производительности труда.
Нужна, далее, личная заинтересованность каждого рабочего, каждого крестьянина в отдельности в непосредственных плодах применения его рабочей силы. Я говорю о премиальной системе,[85] которая необходима в нашу переходную эпоху. До тех пор пока в нашем распоряжении предметов продовольствия в обрез, пока мы не можем децентрализовать систему распределения предметов широкого потребления, чтобы каждый мог получить везде, где он находится, то, что ему нужно (этого мы достигнем только в результате четвертой стадии нашего общехозяйственного плана, справившись предварительно с предшествующими тремя стадиями в течение ряда лет упорного труда), – до тех пор наше распределение должно оставаться централизованным и находиться в строгом подчинении производственным задачам. Это значит, что из наших скудных запасов мы, прежде всего, будем кормить тех, которые необходимы для производства, в тех отраслях, которые являются сейчас самыми важными, будем давать привилегии тем предприятиям, которые являются сейчас наиболее жизненными, снабжая в первую голову и полнее тех рабочих, которые лучше, честнее выполняют свой трудовой долг. Это есть необходимейшая часть системы повышения производительности труда.
Наконец, карательные меры, от которых мы не можем уклониться по отношению к дезорганизаторам, шкурникам и дезертирам труда, должны показать серьезность положения тем элементам, которые не поддадутся всем другим способам воздействия.
Только систематическое применение всех перечисленных мер, их дальнейшее развитие, углубление, на основе общего подъема уровня сознания в стране в течение ряда лет, десятилетий, не только обеспечит безусловное повышение производительности труда на основе согласованного, планового, общественно-принудительного хозяйства, но и даст такую высоту производительности, на какую никогда, ни при каком другом строе труд не поднимался. Уяснение всех внутренних пружин этого вопроса должно явиться важнейшей составной частью как нашей агитации, так и практического разрешения наших хозяйственных задач.
IV. Трудовые армии и трудовая повинность
Второе возражение относительно трудармий сводилось к тому, что солдаты-де просто дезертируют при попытке перевести их на трудовой фронт. Это возражение диктовалось скептицизмом, недоверием к массе, недоверием к смелой организационной инициативе. Но разве не те же в основе своей возражения слышали мы, когда приступали к широким мобилизациям для боевых задач? Нас и тогда пугали дезертирством, неизбежным после империалистской войны. Дезертирство, разумеется, было, но по проверке опытом оказалось, что оно армии не разрушило: связь духовная и организационная, коммунистическое добровольчество и принуждение в совокупности своей обеспечили мобилизации, формирование и выполнение боевых задач. Армия победила. По отношению к трудовым задачам мы на основании этого опыта ждали тех же результатов. И не ошиблись. Красноармейцы вовсе не разбежались при переходе с военного положения на трудовое, как пророчествовали скептики. Наоборот, благодаря хорошо поставленной агитации самый переход сопровождался большим нравственным подъемом. Правда, небольшая часть солдат попыталась покинуть армию; но это бывает всегда, когда дивизия перебрасывается с одного фронта на другой или из тыла отправляется на фронт, вообще подвергается встряске, и когда потенциальное дезертирство превращается в активное. Но тут вступили сейчас же в свои права Политотдел, пресса, органы борьбы с дезертирством и т. д., и сейчас процент дезертиров как в 1-й, так и в других армиях труда, нисколько не выше, чем в наших боевых армиях.
Если, таким образом, мрачные пророчества оказались в корне несостоятельными, то, с другой стороны, неоспоримо, что производительность труда сейчас, сегодня, в наших трудовых армиях еще достаточно низка. Однако, в высшей степени знаменательно, что в самый первый период она была гораздо ниже, чем теперь. Когда мы читали сводки первых дней и недель применения бывшей 3-й армии на фронте труда, то выходило, что для заготовки кубической сажени дров нужно 15, а иной раз 20 – 30 красноармейцев. Цифра совершенно чудовищная, если принять во внимание, что 3 – 4 человека на сажень считаются нормой. Но по проверке оказалось, что в первый период воинские части были расположены от своих трудовых участков на расстоянии 5 – 8 верст, так что на переход расходовалась значительная часть рабочего дня. Оказалось, что большинство красноармейцев, из степных губерний, не знали, как повалить дерево, как распилить, расколоть и т. д. На месте не было необходимых инструкторов. Хозяйственные органы оказались неподготовленными к применению воинских частей. Не хватало инструментов и пр. и пр. Этих причин совершенно достаточно, чтобы объяснить низкую производительность труда. Но возьмите последнюю сводку 1-й трудовой армии:[86] из нее вытекает, что сейчас уже на кубическую сажень дров приходится 5 1/2 рабочих. Рядом с красноармейцами работают мобилизованные по трудовой повинности крестьяне. Их на кубическую сажень приходится 7 человек, так что производительность труда красноармейцев сейчас уже выше. Тов. Гусев делает такое же наблюдение в своей книжке[87] о трудовой повинности.
И немудрено, ибо мы имеем перед собой не специализированных дровосеков, а воинскую часть, с одной стороны, и трудовую часть из мобилизованных крестьян, с другой. Большая точность военной организации, большая дисциплинированность, более высокий уровень развития, наконец, роль коммунистических ячеек – все это должно сказаться на результатах труда.
Самое важное для нас – это то, что производительность труда военно-трудовых частей систематически повышается по мере применения некоторых элементарных приемов. Я не говорю о научной организации труда – до нее еще очень далеко, но достаточно деловой, не бюрократической постановки дела, чтобы добиться очень значительных результатов.
Под трудармией мы понимаем применение армии для трудовых задач; но это вовсе не значит, что применяться должна армия в целом, как она есть. Мы с самого начала отдавали себе отчет в том, что применение всего армейского аппарата, крайне громоздкого, для трудовых задач окажется нецелесообразным, и до моей поездки, по поручению ЦК, на Урал, в качестве председателя совтрударма 1-й, в Реввоенсовете было решено, что вопрос о судьбе аппарата 3-й армии, превращенной в 1-ю трудармию, будет зависеть от положения на Кавказском фронте. Это был период временного замешательства, – вскоре мы даже сдали на короткое время Ростов. Если бы наше положение на Кавказе оказалось тяжелым, мы должны были бы перебросить 3-ю армию с открытием весенней навигации по Волге (потому что по железной дороге это было для нас почти неосуществимо), на Царицын – Астрахань. Мы поставили поэтому условием применения армии сохранение в неприкосновенности (до поры до времени) армейского аппарата. Этот последний занимал тем большее место в 3-й армии, что последняя была лишена главных своих воинских частей, переведенных на другие фронты. Отсюда понятно, почему 3-я армия дала на первых порах небольшое количество работников. Передо мною схема этой армии. На 100 % общего числа «едоков», занятых на административно-хозяйственных постах приходится почти 21 %; число людей суточного наряда (караульных и проч., при большом количестве армейских учреждений и складов) – около 16 %; число больных, главным образом тифом, – около 13 %. Отсутствующих по разным причинам – до 25 %. Таким образом, свободная для работы наличность составляла всего 23 %, – это максимум того, что можно было в тот период получить из данной армии. На самом деле работало в первое время около 14 %, главным образом из тех двух крупных воинских единиц, – стрелковой дивизии и кавалерийской, которые только и оставались еще у армии.
Если, таким образом, мрачные пророчества оказались в корне несостоятельными, то, с другой стороны, неоспоримо, что производительность труда сейчас, сегодня, в наших трудовых армиях еще достаточно низка. Однако, в высшей степени знаменательно, что в самый первый период она была гораздо ниже, чем теперь. Когда мы читали сводки первых дней и недель применения бывшей 3-й армии на фронте труда, то выходило, что для заготовки кубической сажени дров нужно 15, а иной раз 20 – 30 красноармейцев. Цифра совершенно чудовищная, если принять во внимание, что 3 – 4 человека на сажень считаются нормой. Но по проверке оказалось, что в первый период воинские части были расположены от своих трудовых участков на расстоянии 5 – 8 верст, так что на переход расходовалась значительная часть рабочего дня. Оказалось, что большинство красноармейцев, из степных губерний, не знали, как повалить дерево, как распилить, расколоть и т. д. На месте не было необходимых инструкторов. Хозяйственные органы оказались неподготовленными к применению воинских частей. Не хватало инструментов и пр. и пр. Этих причин совершенно достаточно, чтобы объяснить низкую производительность труда. Но возьмите последнюю сводку 1-й трудовой армии:[86] из нее вытекает, что сейчас уже на кубическую сажень дров приходится 5 1/2 рабочих. Рядом с красноармейцами работают мобилизованные по трудовой повинности крестьяне. Их на кубическую сажень приходится 7 человек, так что производительность труда красноармейцев сейчас уже выше. Тов. Гусев делает такое же наблюдение в своей книжке[87] о трудовой повинности.
И немудрено, ибо мы имеем перед собой не специализированных дровосеков, а воинскую часть, с одной стороны, и трудовую часть из мобилизованных крестьян, с другой. Большая точность военной организации, большая дисциплинированность, более высокий уровень развития, наконец, роль коммунистических ячеек – все это должно сказаться на результатах труда.
Самое важное для нас – это то, что производительность труда военно-трудовых частей систематически повышается по мере применения некоторых элементарных приемов. Я не говорю о научной организации труда – до нее еще очень далеко, но достаточно деловой, не бюрократической постановки дела, чтобы добиться очень значительных результатов.
Под трудармией мы понимаем применение армии для трудовых задач; но это вовсе не значит, что применяться должна армия в целом, как она есть. Мы с самого начала отдавали себе отчет в том, что применение всего армейского аппарата, крайне громоздкого, для трудовых задач окажется нецелесообразным, и до моей поездки, по поручению ЦК, на Урал, в качестве председателя совтрударма 1-й, в Реввоенсовете было решено, что вопрос о судьбе аппарата 3-й армии, превращенной в 1-ю трудармию, будет зависеть от положения на Кавказском фронте. Это был период временного замешательства, – вскоре мы даже сдали на короткое время Ростов. Если бы наше положение на Кавказе оказалось тяжелым, мы должны были бы перебросить 3-ю армию с открытием весенней навигации по Волге (потому что по железной дороге это было для нас почти неосуществимо), на Царицын – Астрахань. Мы поставили поэтому условием применения армии сохранение в неприкосновенности (до поры до времени) армейского аппарата. Этот последний занимал тем большее место в 3-й армии, что последняя была лишена главных своих воинских частей, переведенных на другие фронты. Отсюда понятно, почему 3-я армия дала на первых порах небольшое количество работников. Передо мною схема этой армии. На 100 % общего числа «едоков», занятых на административно-хозяйственных постах приходится почти 21 %; число людей суточного наряда (караульных и проч., при большом количестве армейских учреждений и складов) – около 16 %; число больных, главным образом тифом, – около 13 %. Отсутствующих по разным причинам – до 25 %. Таким образом, свободная для работы наличность составляла всего 23 %, – это максимум того, что можно было в тот период получить из данной армии. На самом деле работало в первое время около 14 %, главным образом из тех двух крупных воинских единиц, – стрелковой дивизии и кавалерийской, которые только и оставались еще у армии.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента